Текст книги "Я тебя заколебаю! (СИ)"
Автор книги: Юлия Созонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Что в случае с Харон было чем-то из разряда фантастики. Зато неприятности, дурные вести и проклятья (нужное подчеркнуть) она приносила с завидной регулярностью. Трупоманка, чтоб её!
– Отсутствие Жмурика в городе вообще и в стране в частности, – пожав плечами, Женька стянула кеды и повесила рюкзак на вешалку. – Трудно, знаешь ли, предаваться греху любви, когда объект этого самого греха за пару тысяч километров от тебя.
Пожав плечами, девушка резво унеслась в сторону кухни. И уже оттуда с любопытством спросила, выглянув из-за угла:
– Веня, радость моей печени… Ты в курсе, что у тебя в раковине завелась жизнь и активно начала захватывать квартиру?
– Оно тебя укусило?
– А могло? – заинтересованно выгнула бровь эта вредная особь. И хмыкнула, вновь скрывшись на кухне. – И вообще, Араньев, вместо того, чтоб у девушки продукты тырить, лучше б дома прибрался. Как ты собрался свою соседку обольщать, с таким-то подходом к ведению домашнего хозяйства?
Вот тут Веня задумался. На целых полминуты. После чего захлопнул-таки входную дверь и нарисовался на пороге собственной кухни, вкрадчиво так поинтересовавшись:
– Я стесняюсь спросить…
– О, не стесняйся, все свои, – Харон выудила из раковины две относительно целые и (внезапно!) даже чистые кружки и поставила их на стол, звякнув чайными ложками.
– Ладно, – покладисто согласился Вениамин, плюхнувшись на табуретку. – Спрошу прямо и сразу в лоб. Харон, какого лешего тебя принесло с утра пораньше и в воскресенье?
– Ну… – к чести патологоанатома она умудрилась смутиться, Ну как смутиться? Трагично вздохнув, она от души разбодяжила дешёвый растворимый кофе, плюхнула в него не меньше трёх ложек сахара и, поставив это пойло под нос хозяина квартиры, выдала. – Понимаешь, Веня… Отрада моей мстительности и услада чёрной негромагской душеньки…
– Короче.
– В общем, тут такое дело…
– Ещё короче, Харон, – Веня сцепил зубы, размешивая сахар в своей кружке. И подсознательно готовился к подлянке. Потому что ничем хорошим такие вот визиты подруги детства не заканчивались.
Даже если она приходила чисто выпить и чисто символически!
– Труп, – вздохнула Харина, делая первый осторожный глоток из своей трофейной кружки.
И трагично замолчала, дожёвывая чудом выживший в борьбе с суровым холостяцким бытом кусочек вафельки. Уставившись на мужчину огромными, обманчиво невинными карими глазами в обрамлении густых, пушистых ресниц.
Араньев вздохнул, старательно размешивая уже растворившийся в густой, коричневой жиже сахар. После чего постучал ложкой об край кружки и всё-таки уточнил:
– Кто?
– Не кто, – недовольно поморщилась Харина. И подняла указательный палец вверх, уточнив. – А где!
– Ладно. Где?
– В морге, Веня. В мор-ге. В моём любимом, драгоценном, но богатом на сюрпризы центральном городском морге, – раздражённо цокнув языком, эта любительница трупов полезла за телефоном в задний карман джинсов. Чтобы открыв галерею, ткнуть под нос Араньеву пару-тройку ну о-о-очень «аппетитных» фото.
Вообще-то, по долгу службы Веня трупов повидал не мало. А ещё обладал природной моральной устойчивостью и крепким желудком, способным гвозди переварить и не заметить. Но даже его закалённый организм не сильно обрадовался свежим видам прозекторской, во всей её красе.
То есть со вскрытыми телами, фееричными брызгами крови и радостно улыбающимися санитарами.
– Женечка, рыба моя… – прозвучало задушевно, с явным оттенком нестерпимой жажды чьей-то крови. – Если я захочу на жмуриков полюбоваться, я тебя заранее предупрежу. В письменном виде, в трёх экземплярах. Поэтому давай ты на словах объяснишь, что тебе от меня надо, я мужественно откажусь, и мы расстанемся хотя бы на сегодня, а?
– Веня, зайка моя, – не менее задушевно протянула Харина. И улыбнулась так дружелюбно, что Веня невольно насторожился. – Ты же меня любишь?
Сердце предательски ёкнуло и скрылось где-то в районе печени. Мозг отказался идти на сотрудничество, посылая сигналы «СОС» во вселенную, а язык…
Ну на язык Араньеву жаловаться было грех. Он родимый как отмер, так и выдал твёрдое и категоричное:
– Нет.
– Да, – улыбка на лице гостьи стала воистину ангельской. Такой милой и невинной, что инстинкт самосохранений взвыл пароходной сиреной, всеми силами намекая на то, что это вот «ж-ж-ж» не спроста!
– Харон, нет.
– Веня, да.
– Не-ет.
– Да-а-а…
– Млять, – Веня от души приложился лбом об стол. Ещё и голову руками накрыл, обречённо простонав. – Харон, ну твою ж мать! Во что ты опять вляпалась?!
По его скромному мнению, это был почти что крик души. По мнению Харон – согласие ввязаться в очередную авантюру. И если, бросая на неё гневные взгляды, Веня надеялся найти остатки блудной совести у одного конкретного патологоанатома, то…
В общем, вместо того чтобы устыдиться, гражданка Евгения Сергеевна Харина лишь недоумённо поинтересовалась:
– Эй, а почему сразу я-то?!
– Действительно, – почти натурально удивился Араньев, оторвав свою царскую тушку от обеденного стола. Подпёр щёку кулаком, и выдал, глядя на подругу. – Почему это сразу ты? У нас же в городе не один городской морг, да? И патологоанатомов пруд пруди, ага. И к каждому на стол попадает очень подозрительный труп…
– Три трупа.
– Ладно. Три ну очень, вот просто убийственно подозрительных трупа. И у каждого из этих патологоанатомов обострённое чувство справедливости в отношении не вовремя усопших, – тут Веня сощурился, постукивая пальцами по столу. – Настолько, блин, обострённое, что собственное здоровье ничто, правда всё. Ну вот действительно, причём тут ты?
– О, начинается, – недовольно фыркнула Харина, скрестив руки на груди. И смерила хозяина квартиры не менее недовольным взглядом. – Ты мне что, это всю жизнь припоминать будешь?
– Дай подумать… – Веня показательно сделал вид, что задумался над этим вопросом. Потом расплылся в широкой, довольной ухмылке победителя и игриво подвигал бровями. – Да?
Вот только если он надеялся выйти из этого спора победителем, то явно просчитался. Едкий, вредный, приставучий патологоанатом мило и очень приветливо улыбнулась, заставив Веню напрячься от очень, очень не хорошего предчувствия.
После чего выдала на одном дыхании:
– Араньев, когда ты женишься… Например, на своей очаровательной соседке. И, заметь, я говорю когда, а не если! Так вот, когда ты женишься, я расскажу твоей супруге всё, что знаю о тебе, твоих приключениях, твоих любовных похождениях и продемонстрирую коллекцию сглазов и приворотов от некоторых, особенно настырных особ! – и, выдержав томительную паузу, Харон невинно поинтересовалась. – Так что? Ты всё ещё не хочешь мне помочь?
С минуту они буравили друг друга упрямыми взглядами. И Веня честно не собирался вестись на такую подлую, ничем не прикрытую провокацию (читай – шантаж). Вот только дух авантюризма и откровенная скука, да ещё и отпуск…
– Ладно, – Араньев страдальчески вздохнул, поднимая руки и признавая поражение. И буркнул, недовольно болтая ложкой в чашке. – Рассказывай, шантажистка.
И Женя рассказала. О трёх подростках, в возрасте от четырнадцати до семнадцати лет. Все поступили как неизвестные, на каждом следы регулярных избиений, у каждого в носу какая-то странная дрянь, а желудок похож на испытательный полигон для химикатов. Причина смерти – сердечный приступ, так же не отличалась разнообразием.
Как и то, что трупы хоронились за казённый счёт, потому что каждый из этих детишек находился на попечении государства. Говоря попросту – детдомовцы, родители которых либо в тюрьме, либо спились, либо ещё что-то. И вроде бы всё было чисто, шито белыми нитками и не имело ничего общего, но…
Веня вздохнул, потерев переносицу. Харон могла быть болтливой до безумия, невыносимой от слова совсем, зло шутить и ненавидеть весь окружающий мир, потому что, ну правда, нахер он меня окружил?! Но одного у неё было не отнять – она была отличным патологоанатомом. И если ей казалось, что здесь что-то не так…
Значит действительно что-то не так.
– Ну… Как-то так, что ли, – озадаченно почесала бровь Харина. И криво ухмыльнулась, выуживая из кармана любимых, старых джинсов чёрную флешку. – На, цени щедрость моей чёрной души. Не поленилась же сходить до ближайшего копировального центра и скинуть тебе данные обо всех выписках, заключениях и актах о вскрытии.
– Вот сейчас мне даже спрашивать страшно… – кашлянув, Веня забрал флешку и всё-таки уточнил. – Но я спрошу. Я надеюсь, ты не в рабочей форме туда ходила?
– В рабочей, – не задумываясь, откликнулся коварный патологоанатом. И недоумённо переспросил, глядя на подавившегося печенькой друга. – А что?
– Ща, погодь… – отобрав у неё чашку с кофе и допив его, Веня глубоко вздохнул. – Я пытаюсь осознать. То есть ты не поленилась выйти из своего царства мёртвых, дойти до ближайшего офисного центра… А он на минутку в целом квартале от тебя! Так вот, не поленилась дойти до туда в рабочей униформе с пачкой бумаг подмышкой? Я ничего не упустил?
– Упустил, – Харон невозмутимо пожала плечами, поднимаясь с места. Попутно сверяясь с каким-то приложением на телефоне. – На мне, между прочим, был шикарный белый халат с россыпью тёмно-алых брызг и моя любимая футболка с девизом каждого уважающего себя патологоанатома.
– «Отсутствие Вас в морге не Ваша заслуга, а Наша недоработка»?
– Не. Расчленяй и властвуй. И… Чего ты ржёшь, Араньев?!
Араньев не просто ржал. Он жалобно всхлипывал, про себя радуясь, что на работе его выпнули в отпуск после ранения, а у любимой до зубного скрежета подруги теперь есть личный спасатель в лице бывшего недозомби.
Тут, как говорится, мы в ответе за тех, кого приручили. Даже если эти самые «те», не смотря на жизненный опыт, любимую профессию и специфический круг общения в своей наивности и незамутнённости представляют угрозу всему нашему обществу. Потому что, как не устаёт напоминать Харон…
Ну нахрена ж они меня окружили-то?! А раз окружили, то нехрен жаловаться на отдачу!
– Ну так что? – терпеливо дождавшись, пока этот конь в яблоках прекратит скалиться во все тридцать два, поинтересовалась Харон. – Ты мне поможешь?
– А у меня есть варианты? – Веня вздохнул. Потом вздохнул ещё раз, куда трагичнее и печальнее.
И поднявшись, подхватил подругу под локоть, потащив её в сторону выхода. Стойко проигнорировав и возмущённый вопль и то, каким многообещающим взглядом его смерили…
Ей богу, он мог бы поклясться, что слышал звук невидимой крышки гроба, захлопнувшейся над ним. Что, впрочем, не помешало ему, недовольно бурча, вытолкать гостью на лестничную площадку:
– А теперь будь доброй… В смысле, будь вредной, злой и язвительной… Но оставь меня наедине с моими разбитыми надеждами на спокойный и мирный отпуск. И кстати… – тут он спохватился и высунулся в дверной проём, наблюдая, как Харина прыгает на одной ноге, натягивая кеды. – А почему я сегодня идиот-то?
– О… – Женька довольно протянула, пригладив волосы. – Да я тут твою соседку встретила… Так что, Веня, идиот ты, потому что у девушки еду тыришь… Вместо того, чтобы в ресторан сводить! Чао, упырь, созвонимся!
И пока Араньев растерянно хлопал глазами, переваривая свалившееся откровение, вредного патологоанатома и след простыл. Оставив у мужчины стойкое ощущение неприятностей и…
Блин, может, и правда Ксюшушонка в ресторан пригласить?
Глава 8
Ксения Шолохова
– Ксю, ты не представляешь, что вчера произошло!
Счастливое лицо Ленки действовало на меня не хуже вызова на ковёр к начальству. Я смерила коллегу мрачным взглядом и без зазрения совести стырила из её тарелки кусок сыра. Чтобы, прожевав его, обречённо поинтересоваться:
– И что же?
– О-о-о… – закатив глаза и томно вздохнув, Строкова из вредного, въедливого математика каким-то чудным образом превратилась в тургеневскую барышню бальзаковского возраста…
В смысле, влюблено уставилась в никуда и томно вдохнула.
– Ленка, алё, – пощёлкав пальцами перед её носом и не добившись реакции, я пожала плечами.
После чего конфисковала с её подноса свежую, ещё горячую выпечку, прозванную местными интеллектуальными юмористами «булочка с никто». Пресное тесто иногда разбавлял изюм, намекая, что в прошлой жизни это была сдоба с изюмом, но на безрыбье и рак рыба. Так что вцепилась зубами в свою добычу, терпеливо дожидаясь, пока кое-кто соизволит вернуться в реальность и поделиться своими сто процентно сногсшибательными новостями,
И нет, я не злая. Я просто не выспавшаяся, потому что одна соседская сволочь ночь на пролёт слушала что-то из репертуара славной группы «Ленинград». И пусть я ничего не имею против обсценной лексики, но…
Но блин, не до трёх утра же!
– Козёл, – буркнула, жуя многострадальную булку. Пролетевший над столом бумажный самолётик приземлился прямо в мой компот, понизив и без того не весёлый рейтинг этого дня на пару пунктов.
Выудив несчастное оригами из своего напитка, я огляделась по сторонам, без особого труда вычислив пакостника. Барсаев даже не думал скрываться, надувая пузырь из жвачки и лопая его так, что сидящие рядом первоклассники подпрыгивали от неожиданности.
– Барсаев, я знаю, о чём ты мечтаешь, – Ванька на моё воодушевлённое заявление аж жвачкой подавился. И уставился на меня широко раскрытыми глазами полными искреннего недоумения.
– Э-э-э… О чём это?
– Ка-а-ак, – поднявшись, я обогнула наш с Ленкой стол и подошла к притихшим детишкам. После чего повертела перед носом парня несчастным самолётиком и объявила во всеуслышание. – Сейчас, сразу после завтрака ты будешь учить весь наш отряд, как делать самолётики из бумаги. А потом мы устроим соревнования на лучший и самый далеко летящий самолётик. Как вам идея, а?
Идея мальчишкам понравилась. Да так, что такую нелюбимую манную кашу они смели за считанные минуты и даже соизволили построиться по двое, с ожиданием поглядывая на приунывшего Барсаева. А тот…
Вздохнув и шмыгнув носом, он забрал у меня самолётик, буркнув:
– А вот это не честно, Ксеня Игоревна!
– В любви и на войне все средства хороши, Барсаев, – я похлопала его по плечу, кивнув в сторону подпрыгивающих от нетерпения детей. – Давай, я в тебя верю. Ты ж местных хулиганов в кулаке держишь, чего тебе какая-то начальная школа?
– Наивная вы, Ксеня Игоревна, – снова вздохнул Ванька. Но послушно поднялся и пошлёпал следом за отрядом. Проворчав себе под нос. – Старшим хоть врезать можно, чтоб лишнего не позволяли, а эти… Тьфу! Плюнешь, пополам сломаются! Эй, шпана, чё за дела? А ну, прекращайте бардак!...
Проводив отряд во главе с главным хулиганом и двоечником всея школы взглядом, я плюхнулась обратно за свой стол. И ущипнула подругу за бок, выводя её из мечтательного транса обратно в суровую реальность.
– Ай! Шолохова! Ты чего творишь?!
– Не даю тебе помереть с голоду, – я честно старалась не ржать, но, не удержавшись, хихикнула. – Колись, Строкова. Кто оказался так хорош, чтоб вывести тебя в астрал одним своим упоминанием, а?
– Вот я всё понять не могу… – вздохнув, задумчиво протянула Ленка, кроша кусок хлеба в свою полупустую тарелку. – Как, ну вот как ты литературу-то преподаёшь? В тебе же ни на грош ни романтики, ни склонности к рефлексии, ни… Ни умения мечтать, вот!
– Сразу видно, что гуманитарий в тебе задавлен на корню бездушным, циничным технарём, – стащив у неё ещё один кусочек сыра, я пожала плечами. – К твоему сведению, солнце моё, русская классическая литература лишена такого понятия, как «розовые очки». И вообще полна страданий, душевных мук и переживаний героев… Не имеющих ничего общего с так любимыми тобой мелодрамами. Ну, так что вчера произошло-то?
Ленка только пренебрежительно дёрнула плечом, благополучно пропустив мимо ушей все мои аргументы. И, подперев щёку кулаком, томно вздохнула:
– Ой, Ксю… Ты не представляешь! Я вчера в «Хмельной Музе» выступала. И… – тут Строкова всплеснула руками, чуть не расплескав по столу остатки компота. – Боже, я наконец-то встретила его!
– Э-э-э… – взяв в руки (на всякий случай!) свой стакан, я озадаченно нахмурилась, пытаясь из такого ну очень расплывчатого описания понять причину такого невероятного восхищения. Не смогла. И, не выдержав, осторожно уточнила:
– Профессора Лобачевского, что ли? Или к вам на ваш творческий слёт случайно заглянул Исаак Ньютон? Или…
– Шолохова, ты же в курсе, что названные тобой мужчины не дожили до наших дней? – меня смерили возмущённым взглядом и фыркнули, сдув с носа прядь волос.
– Ну, мало ли однофамильцев в нашем мире, – или чокнутых, но это я уточнять, благоразумно не стала. – И так? Где грязные и вредны подробности о мужчине твоей мечты?
Вообще-то, я Строкову люблю. Ну по-своему, конечно. И в чёткой, ограниченной рабочим пространством и редкими совместными выгулами по городу, дозировке, но всё же. Вот только глядя на мечтательную улыбку на её лице, на затуманенные свежей влюблённостью глаза, я почему-то испытала острую необходимость вернуться к исполнению своих обязанностей.
В смысле, пойти и посмотреть чему там Барсаев мелюзгу учит. А то зная Ваньку, оригами из бумаги может оказаться очень… Не банальным, ага.
Правда, побег не удался с самого начала. Только я хотела встать, как Ленка набрала в грудь воздуха и выпалила на одном дыхании:
– Ксюша, ты не представляешь!...
– Да, я уже поняла, что у меня вялая фантазия, – усевшись обратно, я вздохнула и приготовилась внимать.
– Он высокий, сложен как лучшие боги Олимпа…
– Кто-то походу перечитал про греческих миллиардеров и их невест. Не спорю, феномен Золушки распространён в нашем кинематографе, но не настолько же…
Мою язвительную реплику возмутительным образом проигнорировали. Глянули снисходительно, мол, ох уж эти циничные, лишённые романтической составляющие учителя русского и литературы и томно вздохнули. Опять!
– Ох, у него та-а-акое чувство юмора… Нам аплодировал весь зал!
– «Камеди Клаб» или «Кривое зеркало»? – в ответ на вопросительный взгляд Ленки, я пояснила. – Ну, цитаты он откуда тырил-то?
– Да тьфу на тебя, – Строкова даже отсела от меня, обиженно надувшись ис крестив руки на груди. – И вообще! У него такое смешное, необычное имя и он ни капли его не стесняется!
И прежде, чем я успела вставить очередную свою язвительную ремарку, это чудо заявила, смерив меня победным взглядом:
– Представляешь, у них в семье принято было детей необычными именами называть! Изабелла, Димитрий и… Вениамин! Представляешь?! Вениамин! Боже, это так… Мило!
Наверное, не стоило так резко ставить свою челюсть на место. Тогда, возможно, я не прикусила бы язык и даже успела задать так волновавший меня вопрос: каковы шансы встретить в одном районе двух Вениаминов, да ещё с сомнительным чувством юмора и атлетическим (ладно-ладно, сосед, это я не могу игнорировать!) телосложением.
Впрочем, задать этот вопрос я могла и попозже. Как только в голове перестанут бегать туда-сюда мысли совершенно нецензурного содержания. А пока я честно пыталась не начать материться вслух, а Ленка продолжала петь дифирамбы новому знакомому, в столовую влетел взъерошенный трудовик.
Окинув полупустой обеденный зал взволнованным взглядом, Трубин чуть не подпрыгнул от радости, заметив нас с Ленкой. И гаркнул на всё помещение:
– Шолохова, тебя директор вызывает.
– Горит что ли где-то? – недовольно дёрнула плечом Строкова, смерив Дениса показательно равнодушным взглядом.
И всё равно не удержалась, состроив ему глазки. Вызвав у меня стойкое желание огреть подругу чем-нибудь тяжёлым по голове. Увы, даже при наличии такого тяжкого недуга как профессия «учитель» в анамнезе не спасает этого самого учителя от жажды любви, внимания и романтики.
Даже если это суровый математик, со склонностью к не менее суровому бардскому искусству, ага. А тут мало того, что почти ровесник, так еще свободный и обаятельный. Кто б удержался-то?
– Ксюш, давай, пошли быстрее, – Денис вопрос Ленки проигнорировал. Схватил меня за руку и потянул за собой. – Там какой-то скандал в приёмной, весь первый этаж гудит. Идём!
– Да иду я, иду… – обернувшись через плечо, я бросила заметно погрустневшей Строковой. – Лен, присмотри за мелкими. Мало ли, что они там во главе с Барсаевым устроят!
Строкова возвела глаза к потолку, но рукой махнула, мол, не беспокойся, присмотрю. И зная её, я немного (самую малость!) сочувствовала бедному Ваньке. Всё-таки со Строковой станется припрячь пацана к чему-нибудь ещё. Он и глазом моргнуть не успеет, как будет не только оригами складывать, но и петь, и стихи рассказывать, и…
Додумать, что ещё может устроить моя подруга и коллега в одном флаконе, я не успела. Меня втолкнули в кабинет директора, где сегодня яблоку негде было упасть, так много народу оказалось. А в следующую секунду в меня ткнули пальцем, заорав на весь коридор:
– Вот! Вот она! Она это сделала! Почему вы позволяете себе нанимать на работу таких садистов, а?! За что вы так ненавидите наших детей?
В наступившей после этого спитча оглушительной тишине слышались только затяжные и не очень достоверные рыдания какой-то девицы лет шестнадцати на вид. Рядом стояла и сверлила меня презрительным взглядом её мать, по всей видимости. Начальство с непроницаемым лицом сидело за своим столом, а я…
Я недоумённо моргнула и осторожно поинтересовалась:
– Простите, но… Что здесь происходит?
Вежливый, спокойный вопрос почему-то возымел совершенно противоположный эффект. Вместо того, чтобы хоть что-то внятно объяснить, одна из дамочек, затянутая в строгий костюм мышиного цвета, стоявшая рядом с девицей, выдала сухим тоном:
– А это, я так понимаю, причина нашего собрания. Что ж, пожалуй, я не удивлена поступившей жалобе. Если этот, с позволения сказать, учитель, так наряжался на протяжении всего учебного процесса… Милочка, вы хоть что-то знаете о дресс-коде? А о профессиональной этике?
– Прошу прощения, не знаю вашего имени отчества…
– Милена Александровна.
– Хорошо, отлично, – потерев переносицу, я глубоко вздохнула. И мысленно заверила себя, что вот так сразу посылать человека «на йух» будет, как минимум, не практично.
Как максимум, сыграет не в мою пользу на этом балагане. И пусть я всё ещё ни бельмеса не понимаю в происходящем, но позволять кому-то меня в чём-то обвинять…
Простите, не для того я Достоевским себе нервы портила на экзаменах!
– Так вот, Милена Александровна, – прилежно сложив руки на коленях, я нацепила самую лучшую из своих улыбок на лицо. И мягким, вкрадчивым учительским тоном, от которого та самая девица вздрогнула и спряталась за мать, продолжила. – Безусловно, я знакома с такой вещью, как профессиональная этика. И, конечно же, мне прекрасно известно, что такое дресс-код. Но пожалуйста, уточните, в каком из законодательных актов нашей великой родины есть чёткие указания на то, как и во что одеваться учителю в свободное от преподавания время? Насколько мне помнится, придерживаться делового стиля я обязана во время учебного процесса, проведения уроков или иных мероприятий, направленных на обучение и воспитание детей. В ином случае выбирать, в чём мне ходить и как, я буду, основываясь исключительно на собственных вкусовых предпочтениях.
Как у меня язык в узел во время этого монолога не завязался – не знаю. Видимо, сказалась практика чтения диктантов и нотаций, в попытке повлиять на неокрепшие детские умы. И пока эта самая Милена Александровна хватала ртом воздух, судорожно подбирая контраргументы, я соизволила посмотреть на «потерпевшую».
– Семкова? – мои брови удивлённо поползли вверх, а челюсть лишь чудом осталась на месте. – Солнце моё, а когда это я у вас преподавать что-то начала? Вы же как послали меня великим и могучим, да всем классом… Так мы с вами до конца учебного года и не встречались больше.
Семковой, собственно, хватило остатков совести, чтобы покраснеть и опустить глаза в пол, ковыряя носком кроссовка ламинат. Всем своим видом демонстрируя, что она тут ну вообще ни разу не причём. Её мать попыталась, было, открыть рот, но наткнулась на задумчивый взгляд моего начальства и предпочла пока не отсвечивать.
Зато пришедшей в себя Милене Александровне никто не помешал продолжить свой допрос с пристрастием. Поправив очки (опять), эта очаровательная во всех смыслах женщина, кашлянула, привлекая к себе внимание. И строгим тоном заядлого инквизитора произнесла:
– Шолохова Ксения Игоревна, на вас поступила жалоба в комиссию по делам несовершеннолетних. Ученики девятого «гэ» класса заявляют, что вы проявляете к ним чрезмерное насилие, грубую физическую силу, моральное унижение и травлю. У вас есть что сказать по данному поводу?
Я снова посмотрела на мать и дочь Семковых, перевела взгляд на хранящего нейтралитет директора и…
Ну, а почему собственно и нет? Если ценных указаний о правильных ответах мне не давали, будем говорить всё, как есть. То есть правду, только правду и ничего, кроме правды. А уж за то, кому она понравится, а кому нет, я ответственности не несу!
– Конечно, Милена Александровна, – я снова мягко улыбнулась. – Значит так…
Глава 9
Выйдя из кабинета директора через полчаса, я поняла две вещи.
Первая, мой учитель риторики в университете может мною гордиться. Плести словесное кружево из ничего я научилась на «отлично». Вторая, мне просто невероятно, сказочно, в духе лучших фантастов нашего мира повезло.
Да-да, именно что повезло. И именно что сказочно. Потому, что не будь наше образование завалено бумажками по самую маковку, когда на каждый чих учителя нужна соответствующая бумажка, мне было бы не скучно.
Ну, мягко выражаясь, конечно же. А ещё…
– Полмира за чашку кофе, – мечтательно протянула я, добравшись до своего кабинета и рухнув в кресло. Проигнорировав нетрепливо ёрзавшую на любимом подоконнике Строкову, я задрала голову вверх и уставилась на ослепительно белый потолок.
Где прямо над учительским столом виднелось жирное пятно, почти идеальной круглой формы. Боже, где эти дети надыбыли лизуна и как они его оттуда отодрали-то? Я ж вроде бы всю эту пакость экспроприировала ещё в начале смены…
Или нет?
– Ксень…
Хотя, может это кто-то из юных помощников воспитателей достал? Или Ванька Барсаев? Вот уж ему-то хватит и роста, и наглости, чтобы сначала прилепить эту фиговину к свежей побелке, а потом мужественно её отковырять.
– Ксюша-а-а…
Интересно, если я сейчас поинтересуюсь у зама по АХЧ планами на косметический ремонт моего кабинета… Меня сразу пошлют, припомнив эпопею с портретами великих писателей, или есть шанс выйти живой из кабинета повелителя хозяйственной части одной конкретной школы?
– Шолохова! – мне по голове прилетело стопкой детских журналов, лежавших с краю стола. И я только чудом сохранила равновесие и не грохнулась на пол от неожиданности.
– Строкова, ты понимаешь, что немотивированная, беспричинная агрессия к ближнему своему, это первый признак способности человека к осознанному насилию, а? – потерев пострадавшую макушку, я схватила исчёрканный лист бумаги, смяла в комок и бросила им в подругу. – Чего тебе от меня надобно, старче? Нет, чтобы утешить подругу, обнять там… Кофе опять-таки поделиться из своих стратегических тайных запасов в платяном шкафчике…
– О, боже, – театрально вздохнув, Ленка спрыгнула с подоконника и выставила на первую парту ближайшего ряда чайник, упаковку потрясающего кофе прямо в чашку, сахар и конфетницу.
После чего сощурилась, уперев руки в бока:
– Шолохова, ты же понимаешь, что это взятка должностному лицу при исполнении, да? – вредная блондинка заварила порцию своего напитка богов в смешную, пузатую кружку с енотом и поставила её передо мной. – Я надеюсь, твои сплетни… В смысле, новости стоят того. Ну? Колись! Зачем тебя на ковер таскали, а?
А я чего? Я ничего. Я сделала один глоток терпкого, с привкусом сливочного ликера кофе и выдала, невинно пожав плечами:
– Да ничего особенного. Так… Учеников бью, буллингом занимаюсь, в соцсетях фотки неприличные размещаю… Что там ещё? А, совращаю несовершеннолетних и ломаю их неокрепшую, нежную психику. В общем, Ленка, сейчас ты общаешься с опасным рецидивистом, по которому не то что ссылка… Расстрел рыдает! Ох уж этот мораторий на смертную казнь…
С минуту Строкова так и стояла, открыв рот от удивления и медленно хлопая глазами, в тщетной попытке переварить услышанное. Потом рот она всё-таки закрыла, с тихим щелчком поставив челюсть на место. И вышла из ступора, попутно разблокировав и собственную способность говорить.
Вы когда-нибудь слышали, как ругаются учителя? И я сейчас не про привычный русский матерный, уж им-то вряд ли кого-то можно удивить. Особенно филолога. Но как ругаются учителя математики – это отдельный вид словесного искусства.
Хотя бы потому, что при помощи синуса, косинуса, логарифма и функции от игрек к икс Ленка умудрилась в точности охарактеризовать все мои мысли относительно данной ситуации. И ни разу при этом не повториться!
– Да они… Они… – умолкнув на пару секунд, Строкова нахмурилась, подбирая слова. А потом выпалила, приложившись кулаком об парту. – Да чтоб им зарплату по тригонометрической функции от нуля считали! Они там что, последний мозг в министерских письмах потеряли? Что за… За деление на нуль, прости господи?!
– А вот на этот вопрос нам даже уважаемый Фёдор Михайлович, гений острых социальных проблематик в литературе, не ответит, – скорбно вздохнув, я крутанулась на кресле вокруг своей оси. И задушевно поинтересовалась, подперев щёку кулаком. – А давай в клуб, Строкова? Сделаем обвинения в мой адрес обоснованными, блин!
– В смысле напьёмся, стырим стриптизёра и пойдём покорять колоннаду на площади? – заинтересованно вскинула бровь эта… Коза.
– Слушай, ну не настолько же обоснованными! Хотя… – я смерила загоревшуюся идеей Ленку задумчивым взглядом. Прикинула свой бюджет и сколько денег я могу просадить за один вечер без особых для себя проблем и…
– Ладно, – согласилась я, признавая своё поражение. Ну, в конце концов, быть учителем не значит быть затворником, сознательно отгородившим себя от всех мирских радостей. Тем более…
Мы же не собираемся никуда вляпываться, верно?
Ага. Именно так наивно я размышляла, давая Строковой отмашку на вечерний загул в ночном клубе. В это же я искренне и от всей души верила, когда сменила привычный наряд на короткие шорты с цветастыми подтяжками, яркий топ и удобные кеды. И даже глядя на Ленку, лихо выписывающую зажигательные восьмерки своей задницей, обтянутой короткой юбке, во мне ещё плескалась надежда на то, что всё будет хорошо. Вместе с двумя бокалами офигенного мохито, конечно же. Или тремя?
– Девушка с вами всё хорошо? – тихий, вкрадчивый шёпот перебил не то, что голос разума. Он даже от бьющей по нервам и мозгам музыки меня отвлёк. И до меня с опозданием дошло, что стоять столбом посреди танцпола в лучшем ночном клубе города под названием «Анх» – не самая моя гениальная идея.
