Текст книги "Я тебя заколебаю! (СИ)"
Автор книги: Юлия Созонова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
– Ка-а-айф…
– А то, – хмыкнула моя гостья, медленно размешивая свою порцию кофе с ликёром. И облизнув ложку, обхватила кружку двумя руками, выдав. – А теперь, краса моя… Кстати, как тебя зовут-то, зомбик?
– Ксения, – машинально ответила, продолжая мелкими глотками потягивать получившуюся вкусняшку. И добавила, вздохнув. – Ксения Игоревна Шолохова, если уж по паспорту.
– У милого зомбика и имя подходящее, – Харон кивнула собственным мыслям, лукаво щурясь. После чего потребовала не терпящим возражения тоном. –А теперь, зомбик по имени Ксюша… Рассказывай. Моя чёрная некромантская душа требует кровавых подробностей и непотребных комментариев. Так что когда, как, где… И что там за отделение полиции такое интересное мелькало? Ну? Я жду.
А я что? А я ничего. Сделав ещё один глоток кофе, я снова вздохнула и…
Рассказала. Не мировую историю от рождества Христова, но всё же основные вехи наших столкновений с Араньевым выдала. И про отделение полиции, и про несчастного хомяка и про это странное предложение мира, никак не вязавшееся с попытками соседа меня достать.
Ну не мазохист же он, в самом-то деле?
Видимо, этот вопрос был написан крупными буквами на моём лице. Потому что моя гостья фыркнула, чудом не облившись кофе:
– Ну-ну. Спешу разочаровать, зомбик мой. Веня у нас не просто мазохист, он мазохист с опытом. И если уж он в тебя вцепился…
– У меня парень есть, – брякнула, вспомнив о своём молодом коллеге, незатейливо ухаживавшем за мной весь учебный год. Ну как ухаживающем…
Вообще-то, я не поклонник служебных романов. И уж точно не страдаю потребностью выставлять свою личную жизнь на всеобщее обозрение. Но Денис Трубин был года на три меня старше, подтянут и так очарователен, что невозможно было устоять. Серьёзно, его убойная харизма стала притчей во языцех среди старшеклассниц. И я точно знаю, что где-то в недрах нашей школы обитает целый фан-клуб имени молодого учителя.
Правда, стоит отдать должное, любили девочки своего учителя ОБЖ исключительно на расстоянии и в рамках приличий. А ещё они нас так ненавязчиво сводили, что это не заметил бы даже слепой. Впрочем, Деня совершенно не возражал.
Наоборот. Этот стратег, блин, старался мне помогать, поддерживал на педсоветах и оставлял милые, незатейливые презенты на столе, взяв в сообщники всю женскую часть одиннадцатого класса. Вторая половина успешно отвлекала моё внимание на себя, с живым интересом следя за развитием событий.
И явно делая ставки, когда я сдамся на милость победителю, ага.
– Кхм, – кашлянула Харон, привлекая моё внимание. И мягко так, нежно улыбнулась в ответ на мой подозрительный взгляд. – Зомбик мой, наличие у тебя парня – не твоя заслуга, а всего лишь Венина недоработка.
– При всём моём уважении, Араньев последний человек, у которого я буду спрашивать совета насчёт своей личной жизни, – я фыркнула, допивая порядком остывший кофе. – Тем более после всего… Этого.
Покрутив в руках пустую чашку, я всё же не выдержала, и недовольно буркнула:
– И уж тем более не после того, как эта дылда болтливая отобрала у меня мою лопатку!
Честное педагогическое, я не собиралась этого говорить. Но вся моя серьёзность, весь мой опыт, все мои принципы сегодня гордо помахали ручкой и фраза прозвучало до того обиженно и так по-детски, что мне захотелось провалиться на месте, от стыда.
Или дать себе подзатыльник. Нет, я, конечно, понимаю, что в моей профессии риск профессиональной деформации как никогда велик, но блин. Не так же быстро и не до такой же степени!
Или до такой?
– Кому не скажи, не поверят, – задумчиво протянула Евгения, аккуратно поставив свою чашку на стол. – Но карма, сволочь, да. Она всех полюбит… Согласно прайс-листу, ага.
И прежде, чем я успела уточнить о чём речь, эта странная женщина подалась вперёд и задала тот вопрос, который я ожидала в самую последнюю очередь.Смерив меня пронзительным взглядом самого натурального киношного маньяка (серьёзно, Ганнибал Лектор отдыхает), Харон заинтересованно протянула:
– Слушай, юное умертвие. А хомяк-то как, живой? Или пал на ниве борьбы за чью-то ориентацию?
– Господи, что ж вам бедный зверёк покоя не даёт, – чертыхнувшись, я встала и пошла в комнату. Чтобы вернуться через две минуты с телефоном и ткнуть под нос гостье фотку счастливого, обожравшегося хомы, развалившегося поперёк бегового колеса в огромной клетке. – Жив. Счастлив. И даже не затискан до смерти подготовительной группой детского сада «Парусёнок». Мне его домой доставили, на следующий же день. Лично дознаватель, с просьбой в следующий раз хоронить хомячка на территории соседнего отделения.
– Так вот ты какой, труп неопознанный, – хрипло хохотнув, Харон недовольно покосилась на свой телефон. Тот упорно вибрировал уже третий раз за последние пять минут. – Оу… Судя по настойчивости моего милого Жмураэлло, дети не просто труп откопали, а разворошили целый погост. И, конечно же, без штатного некроманта там ну никак не обойтись. Поэтому, зомбик, я полечу, роняя кеды, а ты…
– Забуду наше знакомство как страшный сон? – проводив гостью до дверей, я искренне старалась верить, что это наша первая и последняя встреча.
Но брюнетка на мой вопрос лишь тихо хихикнула, потрепав меня по макушке. И припечатала целой могильной плитой, а не заявлением:
– Если верить статистике городского морга, лап… Наивные в нашем городе долго не живут. Поэтому, до скорой-скорой встречи!
– Если только через мой труп, ага, – тихо добавила я, закрыв дверь и (наконец-то!) оставшись в гордом одиночестве. Правда, ненадолго.
Зазвонивший на кухне телефон не дал мне даже шанса задуматься над тем, во что я вляпалась, что вокруг происходит и в какие неприятности я ещё вляпаюсь. Вместе с соседом, конечно же. Что-то мне подсказывало, что Харон (будь она не ладна!) права, и отделаться от Вениамина Араньева в ближайшее время мне не светит.
Или варианты всё-таки имеются и всё не так безнадёжно, а?
Глава 5
Вениамин Араньев
– А потом он сказал, что не знает, чем отличается Моне от Мане, и что вся классика русской литературы построена на откровениях наркоманов, алкоголиков и людей с низкой социальной ответственностью, – одетая в наглухо закрытое платье исключительно чёрного цвета человеческая гусеница томно вздохнула и обмахнулась веером. Чтобы воздеть руку к потолку, прижать ладонь ко лбу и трагичным, надрывным голосом выдать. – Моё сердце как никогда было близко к разрыву. Его сковали ледяные иглы разочарования и боли. И…
– Боже, я отказываюсь воспринимать это на трезвую голову, – сидящий за столиком в дальнем углу зала парень, уткнулся носом в столешницу. Даже приложился об неё пару раз лбом.
После чего накрыл голову руками и глухо простонал, удачно вклинившись в многозначительную паузу выступающего чтеца (или чтицы?):
– Веня, я официально отрекаюсь от тебя.
– Идёшь на рекорд, – философски заметил Араньев, задумчиво рассматривая тучную фигуру, вот уже полчаса скакавшую по сцене с бодростью укушенного в зад носорога. И все эти полчаса Веня честно пытался понять, сколько декламатору лет и какого он полу.
Не то, чтобы его действительно интересовал этот вопрос… Просто приступ фирменного Араньевского любопытства, доводившего народ до нервного тика, никто не отменял. И не всякий ещё и пережить умудрялся, ага.
– В смысле? – ярко-синие глаза с подозрение воззрились на приятеля, подсознательно ощущая очередную подколку.
– Вчера ты от меня отрёкся… – Араньев сощурился, что-то подсчитывая. И хмыкнул, щёлкнув пальцами. – А нет. Вчера ты от меня не отрекался, всего лишь пожелал интересный список любовных побед и только. А сегодня ещё и двух часов не прошло, а ты уже так радикально. Без ножа режешь… Дружище.
Степан Игнатов от таких обвинений в свой скромный адрес на пару минут впал в самый натуральный ступор. Он открывал и закрывал рот, осоловело хлопая глазами. И честно пытался подобрать хоть какие-то слова, но не выдержал и буркнул, раздражённо дёрнув плечом:
– Да иди ты! Что мы вообще забыли в этом лягушатнике?
– Ну… – Араньев сощурился, разглядывая нового декламатора, сменившего прыткую гусеницу на сцене. Пацан лет восемнадцати на вид, с косой чёрно-розовой чёлкой и густо подведёнными синим глазами был бледен, худ и печален.
И тексты его отдавали унылым кладбищенским душком.
– Ну?
– Если я скажу, что мне было скучно, ты поверишь?
Попытка сделать глаза кота из Шрека провалилась сразу и с треском. Степан смерил его таким убийственным взглядом, что Араньев спиной почувствовал холод металла разделочного стола в прозекторской. И даже успел представить, с каким видом и в каких выражениях напишет заключение о его скоропостижной и очень трагичной смерти один милый патологоанатом.
– Веня…
– Стёпа, я напоминаю, что Уголовной Кодекс Российской Федерации…
– Карает всё, что я сейчас мечтаю с тобой сделать, – согласно кивнул головой Игнатов. И добавил, скрестив руки на груди. – Так что в твоих интересах сделать чистосердечное признание. Сам знаешь, оно смягчает наказание…
– И облегчает загробную жизнь, ага, – Араньев фыркнул, откинувшись на спинку стула. – Ладно, уговорил Игнатов. Так и быть на третьем литературном кафе в этот незабываемый день я посвящу тебя в свои скромные планы по захвату мира и Польши…
– Веня, скажи честно. Ты дурак? – Игнатов, в принципе знавший Араньева уже лет пять точно, уже привычно подавил в себе желание придушить этого засранца.
Хотя видит бог, руки чесались только так!
– Ладно, мир оставьте себе, я согласен на Польшу!
– Веня…
Было что-то такое в голосе его сослуживца, товарища и просто лучшего друга, что Вениамин предпочел проглотить очередную свою «гениальную» реплику. И уже куда серьёзнее прошептать, наклонившись к Степану:
– Я тут набираюсь опыта. Для проведения специальной операции в сугубо узких, филологических кругах. А ещё я тут прячусь. Потому что, что? Потому что никому в голову не придёт искать меня здесь, не так ли?
Игнатов медленно вдохнул. Так же медленно выдохнул. Припомнил всё, что касается тяжких телесных повреждений и всё же не выдержал:
– Нет, ты серьёзно? Ты, правда, прячешься здесь от собственной семьи? И какая ещё операция в филологических кругах? Мы что, институт благородных девиц штурмом брать собираемся? Или граммар-наци вышли за пределы интернет-мемов, а ты записался в хранители правописания?
В голосе товарища было столько недоверия и самого настоящего суеверного ужаса, что Веня даже ему посочувствовал. После чего оперативно заткнул подавшую, было, голос совесть, шаркнувшую лапкой где-то там, на задворках сознания. Нет, как напарник, коллега и друг Игнатов был выше всяких похвал.
Но языком он болтал ещё дальше и дольше, чем «любимый» Венин патологоанатом. И совершенно был неспособен держать в себе какие-то секреты. Ну, окромя тех, что касались работы.
Так что в ответ на требовательный, пытливый взгляд блондина, Араньев сделал то, что умел лучше всего. Он талантливо, непревзойдённо и совершенно нагло ушёл от ответа, ласково протянув:
– Игнатов, ты мне, конечно, Брут… – Степан возмущённо булькнул холодным чаем, попытавшись испепелить товарища гневным взглядом. Не вышло, но Веня послушно поправился. – Ладно, друг. Так вот, ты мне, конечно, друг… Но твоя информационная безопасность оставляет желать лучшего.
– Чего?
– Да блин, – вздохнув, Веня возвёл глаза к потолку. – То, что узнаешь ты, узнает твоя пассия Верочка. Что узнает Верочка, к вечеру узнает весь отдел, а через неделю – весь город. И далеко не факт, что ЭТА версия истории мне понравится. Так понятнее?
– Да ну тебя, – насупился Степан, скрестив руки на груди и отвернувшись в сторону выхода. – Не хочешь говорить, так и скажи.
Вообще-то, Вене было, что на это возразить. Серьёзно, у него была целая тирада, пропитанная ядом и сарказмом, за которую он рисковал бы огрести по морде. От незнакомого с ним человека, конечно же. Араньев даже рот открыл, намереваясь высказать приятелю всё, что он о нём думает, но…
– Здравствуйте.
От вкрадчивого, мелодичного голоса вдоль позвоночника проскакал табун мурашек. И Веня передёрнул плечами, уставившись на сцену, как и добрая половина зала, заполненная разношёрстной публикой. Миниатюрная, тонкая блондинка смущённо улыбнулась, заправив за ухом прядь волос. И негромко протянула, глядя на замерших в ожидании зрителей:
– Здравствуйте. Меня зовут Лена и сегодня… – прикусив нижнюю губу, девушка смущённо потерла кончик носа. – В общем, сегодня я хочу спеть для вас несколько песен. Не судите строго, пожалуйста. И я очень надеюсь, что они вам понравятся.
Тонкое запястье изогнулось, обхватив гитарный гриф. Пальцы скользнули к колокам, несильно подтянув несколько струн. После чего прошлись по серебристым нитям лёгким касанием, вырывая нежный, мягкий звук. Застыв на пару секунд в нерешительности, девушка глубоко вздохнула, прикрыв глаза и…
В следующий миг по залу разнеслась требовательная, звонкая мелодия. Гитара пела, гитара кричала и резонировала, погружая случайных прохожих и завсегдатаев этого кафе в причудливую и неповторимую смесь то ли блюза с кантри, то ли кантри с блюзом. А уж когда девушка запела…
– Матерь божья, – выдавил Степан, зажав уши ладонями. На его лице отразились все те душевные страдания и адские мучения, что он испытывал. Потому что тонкая душевная организация Игнатова нормально воспринимала только одно музыкальное направление. А именно – панк-рок.
Всё остальное, как искренне считал Игнатов, было от лукавого, не меньше. И музыкой не могло называться просто по определению!
Впрочем, душевные страдания друга Веня привычно пропустил мимо ушей. Вытащив свой смартфон, он нашёл галерею и открыл нужное ему фото. После чего отодвинул телефон в сторону, сравнивая изображение на экране с выступавшей на сцене блондинкой. Форма одежды была менее официальная, конечно же. Плюс макияж, плюс яркие пряди в светлой копне волос и аккуратная татуировка на запястье. Но не понять, что и там и там одно лицо не мог бы только слепой.
Веня слепым не был. А ещё был достаточно продуманным, коварным и… В общем, он был тем ещё засранцем, искренне считавшим, что в любви и на войне все средства хороши. Поэтому он пихнул локтем уткнувшегося (второй раз за вечер!) лицом в стол Степана. И ткнул пальцем в сцену, заявив:
– Игнатов, знакомься. Это Лена Строкова. И она твоя девушка на ближайшую пару недель.
***
Ксения Шолохова
В чёрном-чёрном городе, в чёрной-чёрной комнате, в чёрную-чёрную субботу…
– Да, мам. Я помню, что тётя Нина сделала для нас много чего, а для меня так и вовсе спасла целый мир, – тяжело вздохнув, я переложила телефон к другому уху, прижав его плечом, и продолжила листать сайт в поисках сериала под настроение. – И нет, это не сарказм. Я, правда, так думаю.
Конечно же, моя любимая и слишком проницательная родительница мне не поверила. В конце концов, мы почти двадцать лет жили под одной крышей, проверяя на прочность нервы друг у друга, и всех, кто не успеет вовремя слинять. И нотки ехидства в моём голосе не услышал бы только глухой, но…
Но попытки меня перевоспитать, устыдить или (ещё круче!) переупрямить она оставила ещё лет в шестнадцать. Смирившись и с цветными волосами, и с татуировками, и с пирсингом и даже с холодной войной между мной и русаком. Которую я с блеском выиграла, не только поступив на бюджет, но и закончив университет с красным дипломом.
Ну да ладно, речь не об этом. Так вот, пытаться меня в чём-то уличить маман перестала уже давно. Но от нотаций это не спасало. Как и от настойчивых попыток через меня получить протекцию-помощь-жильё для Маши-Пети-Зои, подпадавших под так нелюбимую мною категорию «ребёнок лучшей маминой подруги».
Вот как сейчас, например. Инфантильное чадушко тёти Нины (дамы ярко иллюстрировавшей определение бой-баба и способной не то, что коня, целый табун на скаку остановить) закончило дорогущую частную школу-интернат, и теперь намеревалось покорять мегаполис. А значит что?
А значит этому чуду нужно «а» – где-то жить, «б» – помочь с подготовкой к вступительным экзаменам. Ведь ребёнок просто само очарование и местный гений! Во всём, что не касается русского языка и литературы, ага.
– Нет, мам. Я не могу взять на себя эту важную миссию, – прислонившись спиной к холодильнику, я украдкой вздохнула, возведя глаза к потолку. Маман распиналась уже минут пятнадцать и у меня устало все: рука, мозг, ухо и телефон.
Последний недвусмысленно пиликал, напоминая о том, что его батарея не бесконечная. И я бы с удовольствием повесила трубку, но…
Подозрительный шорох в коридоре отвлёк меня от возникшей дилеммы. Я даже смартфон подальше отодвинула, нахмурившись и зажав динамик ладонью. Шорох повторился, становясь всё настойчивее. А затем дверной замок громко, оглушительно щёлкнул, открываясь.
– Мама, я перезвоню, – хрипло выдохнула я в трубку, обрывая звонок и убирая телефон в карман домашних штанов. Сглотнула, пытаясь не поддаваться набирающей обороты панике. И схватила первое, что подвернулось под руку – томик собраний сочинений Александра Сергеевича Пушкина, оказавшийся тут непонятно каким для меня образом.
Тихий скрип двери прозвучал в лучших традициях фильма ужасов. Зловеще и пробирая до самых костей. Ей богу, я только чудом не подпрыгнула на месте, намертво вцепившись в несчастную книгу. А когда следом раздались мягкие, осторожные шаги, неумолимо приближавшиеся к кухне, как к единственному источнику света во всей квартире, я сделала ЭТО.
Я, блин, совершила самую большую ошибку из всех возможных. Шагнув навстречу высоченной мужской тени, появившейся на пороге кухни, я выпалила «Держи фашист гранату!» и со всей дури врезала переплётом томика Пушкина по носу грабителя.
После чего, для пущего эффекта приложила им же по затылку. И только после этого соизволила внимательно посмотреть на гостя, пострадавшего от бессмертного творчества великого русского поэта девятнадцатого века. К моему удивлению, посреди коридора растянулся мужчина, постанывая и зажимая рукой изрядно кровоточивший нос. Он был в почти чистой футболке, рваных джинсах и…
В кедах. Очень. Знакомых. Кедах.
Ах ты!
– Веня, ты идиот? – обречённо протянула я, глядя на это чудо сверху вниз. Машинально прижав к груди томик Пушкина, который я так и не выпустила из рук. Про себя подозревая, что вопрос этот из разряда риторических.
И что соседа явно контузило ещё до нашего с ним знакомства. Потому что нормальные люди в такой ситуации не будут ржать как лошадь Пржевальского.
Не будут и всё тут!
Глава 6
– Если бы ты родилась во времена Святой Инквизиции, тебя бы… Ай! Больно же!
– Терпи, – я осторожно ощупала пострадавший нос, пытаясь вспомнить всё, чему нас учили на курсах оказания первой помощи. Никогда б не подумала, что, в общем-то, бесполезное и пройденное исключительно для галочки обучение может мне когда-нибудь пригодится. А поди ты, пригодилось же!
Хмыкнув, я ещё раз прошлась пальцами по опухшей переносице парня. Жаль только, что там никто не уточнил, что для правильного и своевременного оказания помощи пациента нужно обездвижить и отправить в бессознательное состояние.
То есть связать и врезать по кумполу ещё раз, чтоб не мешал его лечить!
– Араньев, сиди смирно! – рыкнула я, в который раз отпрянув от него. Потому что возмущался мой сосед не только вслух, но ещё и активно жестикулируя при этом. И если вы думаете, что мой хорошо поставленный командирский рык его хоть сколько-то впечатлил…
– Так вот! Если бы существовали курсы по бытовому насилию, то ты бы… Ай!
Ну да, если вы думаете, что сосед впечатлился, то не знаете вы моего соседа. Абсолютно. Вениамин продолжал возмущённо бурчать, размахивать руками и строить из себя жертву того самого бытового насилия.
Даже не подозревая, как мало меня отделяет от того, чтобы сделать это реальностью. Ей богу, меня так поурочное планирование с рабочими программами на каждую параллель и предмет не раздражали как этот конкретный индивидуум!
– Араньев, пожалуйся, сиди смирно, а не то…
– А зачем тебе спирт? – заданный невинным тоном вопрос сначала обескуражил, а потом разозлил. И когда мне опять прилетело по бедру рукой этого болезного, я попрощалась с собственным терпением окончательно и бесповоротно.
Поставив пузырёк с перекисью на стол рядом с открытой аптечкой, я глубоко вдохнула и медленно выдохнула. И ткнула его указательным пальцем в лоб, заявив:
– Сам виноват. Вот серьёзно, Араньев. Ты. Сам. Виноват.
После чего, воспользовавшись секундным замешательством соседа, оседлала его бёдра, сжав коленями бока. Обхватила его плечи руками, медленно скользя вниз по предплечью к локтям. И с силой прижала его ладони к своей талии, выдохнув удивлённо хлопавшему глазами Араньеву в лицо:
– Дёрнешься или уронишь – покажу на практике, как выглядит фраза «забить собеседника чайным пакетиком до смерти». Понял?
– А…
– Не беси меня, Араньев. Сиди, терпи и молчи! – нагнувшись в сторону, я взяла со стола новый ватный диск и тюбик мази. И с угрозой произнесла в каких-то жалких сантиметрах от удивлённо приоткрытых губ. – Ты меня понял? Кивни, если понял!
Вот так мы и замерли секунд на тридцать: Араньев на табуретке, я на Араньеве, вцепившись в застывшего как каменное изваяния парня ногами и руками. И только громкое тиканье настенных часов, да ненавязчиво играющая мелодия из колонок ноутбука нарушали повисшее между нами молчание.
Напряжённое и густое, от которого сердце начинало стучать подозрительно быстро, а мысли сворачивали в совсем уж непотребном направлении. Да так стремительно, что я почувствовала как краснею, невольно сглотнув и глядя прямо в льдисто-серые глаза напротив.
А Вениамин будто мысли читал. Улыбнулся легко и понимающе, пальцами погладил мою поясницу. И выдал, нарушая очарование момента:
– У тебя там колбасы не осталось? Ну, той, сырокопчёной?
Ещё никогда в жизни я так стремительно, а главное – болезненно, не окуналась в реальностью. Даже утро после пьянки по поводу защиты моего диплома меркло по сравнению с этим невинным и совершенно, просто напрочь убивающим романтику вопросом. Тогда я всего лишь узнала, что гордые выпускники филфака способны на всё, в том числе и на призыв демона по всем правилам чёрной магии. И плевать, что наш куратор на демона не тянул от слова совсем до этого судьбоносного момента. А сейчас…
Блин, мне показалось или меня только что отшили? И если да, то почему мне так обидно-то стало?
Воображение же, прокаченное большим количеством прочитанных книг и деформированное работой, тут же выдало картинку. Вечер, спальня, романтический полумрак. Ароматические свечи, кружевной пеньюар. И томный голос с постели:
«– Дорогой… Как насчёт страстной ночи любви?
– Прости, дорогая… Но я только что был на кухне, а этой колбасе было так одиноко в холодильнике и я…»
Я моргнула, пытаясь развидеть это непотребство. И всерьёз задумалась о том, что разбавлять сериалы про маньяков кулинарным шоу с Гордоном Рамзи явно не лучшая из моих идей. И да, что там эта саранча про бытовое насилие заикалась?
Кажется, я готова к этой стадии наших отношений!
Видимо, выражение лица у меня было говорящее. А у соседа, всё-таки, напрочь отсутствовал инстинкт самосохранения. Потому что это чудовище невинно улыбнулось и притворно печально вздохнуло:
– А то, понимаешь ли, так есть хочется… Что даже переночевать негде! Ай!
Честное педагогическое, оно само! Точнее она, рука.
Сама потянулась к оставленному на кухонном столе замороженному брикету рыбного филе, обёрнутого в полотенце и сама же (какая самостоятельная конечность!) приложила этот ледяной компресс к лицу пострадавшего.
Чудом, не иначе, промахнувшись мимо и так пострадавшего носа.
– Веня, сделай одолжение себе и мне, – задушевно протянула я, оттащив одну его конечность от своей талии и прижав ею же несчастное филе ко лбу этой жертвы собственного идиотизма. – Заткнись и не испытывай на прочность моё далеко не безграничное терпение. Иначе я вспомню, что на кухне есть что-то потяжелее сочинений Пушкина. Усёк?
– Ага.
– Отлично, – я вновь вооружилась перекисью и ватой. И принялась обрабатывать изрядно опухший нос, старательно не обращая внимания на вторую руку своего пациента.
Ту самую, что так ненавязчиво, вроде бы незаметно скользила по моей талии вниз. Ещё ниже. Ещё. Пока не легла на бедро и не сжала его на пробу. Затем прошлась по ткани домашних штанов и…
– Веня, это харассмент, – я обхватила пальцами его подбородок, сильно сжав и заглядывая в эти бесстыжие серо-синие глаза. И ласково напомнила, стирая уже подсыхающие капли крови с его подбородка. – Уголовно-наказуемое преступление, между прочим.
– А у меня это… Состояние аффекта, вот, – невинно улыбнулся Араньев, продолжая поглаживать моё бедро.
– У тебя состояние дефекта. Мозга, – мысленно досчитав до десяти и обратно, я плюнула на этот чёртов аутотренинг. Всё равно он никогда не срабатывал. И ущипнула жертву тяжести русской литературы за плечо. – Сиди смирно. Я уже почти закончила… И раз пять пожалела, что Пушкин ближе моему сердцу, чем сковородка. Кстати, как ты попал в мою квартиру-то? И что вообще здесь забыл, а?
– Ну…
А дальше случилось чудо. За всё время нашего знакомства мне довелось увидеть, как мой непрошибаемый, болтливый, не имеющий ни капли представления о личном пространстве сосед… Смутился.
И протянул, невнятно, опустив голову и пряча взгляд:
– У тебя это… Дверь была неплотно закрыто. Ну, я и решил… Того. Проверить. Ну что ты ржёшь, Шолохова?!
– Араньев, ты ещё скажи, что у тебя хобби такое, девиц незнакомых спасать, попутно проверяя на прочность их нервную систему, – продолжая хихикать, я нанесла ему на нос мазь от ушибов. И от души, с размаху, наклеила на переносицу пластырь с цветастыми машинками.
Пользы от него, конечно, кот наплакал. Но для красоты сойдёт!
– А почему нет? – насупился этот придурок. Ещё и глаза скосил, разглядывая своё новое украшение.
– Тебе весь список твоих недостатков огласить или ограничимся тем, что я не очень-то похожа на нежную фиалку, нуждающуюся в твоей помощи? – я слезла с его колен и убрала медикаменты обратно в аптечку. Отобрав свой несостоявшийся ужин, я проигнорировала обиженное сопение и закинула несчастный брикет обратно в морозилку.
После чего всё-таки поинтересовалась, страдальчески возведя глаза к потолку:
– Ну что?!
Сопение стало красноречивей. А ещё атмосферу моей любимой кухни наполнила невидимая глазу укоризна. Та самая, что подкреплённая душераздирающим вздохом давила на мою совесть и мои же бедные нервы. Да так мастерски, что я невольно устыдилась и своего поведения и своих членовредительских порывов.
Ага, секунд на тридцать. А потом тряхнула головой и подумала, какого чёрта, а?!
– Ладно, рыцарь печального образа, – повернувшись к нему лицом, я скрестила руки на груди и недовольно протянула. – Спасибо тебе за то, что спас меня от возможного вторжения ценной своего породистого носа. Теперь доволен?
– Нет.
Я на это категоричное «нет» только фыркнула насмешливо, скрестив руки на груди. И вопросительно вскинула бровь, вежливо (в кои-то веки!) поинтересовавшись:
– Что-то еще?
– Да, – на меня подняли кристально честный, совершенно невинный взгляд. И ляпнули на голубом глазу, с совершенно серьёзным выражением лица. – Как благородный рыцарь, я ведь заслужил свой поцелуй, верно?
Ей богу, я даже дар речи потеряла. Да так и стояла с открытым ртом, не зная, что ответить на такое интересное требование. А Араньев, зараза такая, не преминул воспользоваться ситуацией. За пару секунд преодолев разделяющее нас расстояние он, опёрся руками на край столешницы, отрезая мне все пути к отступлению и…
Невинно поцеловал меня в щеку. А пока я часто-часто моргала, пытаясь понять, что это было, над ухом хлопнула дверца холодильника, окатив холодом по спине. И мой чёртов сосед исчез из моей квартиры на третьей космической.
Взяв в заложники мою же сырокопчёную колбасу! Ах ты…
– Араньев!
Как я оказалась на лестничной площадке в тапочках и с томиком Пушкина наперевес – не помню. Как не помню и того, что пожелала соседу, пока отчаянно колотила пятками в его дверь. Знаю, что кары были страшные, как все казни Египетские, а список вариантов упокоения мог сравниться с «Войной и Миром» Толстого, по количеству томов. Но то ли Араньев выпил эликсир храбрости, то ли инстинкт самосохранения у него срочно нарисовался, но…
– Эй, чиво хулюганишь?! Щас милицию вызову!
От неожиданности я несчастный томик всё-таки уронила. Себе на ногу, блин. И с трудом успела прикусить язык, уставившись на бдительную бабулю из квартиры напротив. Сухопарая мадам глубоко за шестьдесят поджала тонкие губы, пытаясь просверлить меня недовольным взглядом. И грозно потрясла телефоном, выдав:
– Ну?! Чё стоишь, мымра? Иди по добру, по здорову! А то я щас участковому позвоню! Хуже будет!
И смерив меня ещё одним убийственным взглядом, громко хлопнула дверью, сетуя себе под нос что-то о распутной молодёжи и полном беспорядке в государстве. Причём тут последнее, я, если честно, не поняла. Но и уточнять не стала, пнув от души дверь в последний раз и отправившись к себе домой.
Мысленно пообещав, что такое тесное общение с Араньевым у нас в первый и последний раз. В конце концов, должно же у него быть хоть какое-то понятие о приличиях, совесть и... И…
Что там «и» придумать я не смогла. Хлопнув дверью и закрывшись на ключ, я с чистой совестью отправилась варить кофе, заедать стресс и болтать с Ленкой, успевшей оставить на моём телефоне с десяток новых сообщений. Правда, меньше всего я ожидала услышать, как Строкова рявкнет в трубку восторженно и счастливо:
– Ксюшенька, лапа я… Кажется, я влюбилась!
Глава 7
Вениамин Араньев
– Веня, ты идиот.
Вот к чему жизнь Вениамина Араньева не готовила, так это к тому, что открывая дверь в ответ на настойчивый колокольный звон (и не только в ушах) он столкнётся нос к носу с радостно скалившимся патологоанатомом. И ладно бы каким-то левым, так нет же!
Утро воскресенья радовало его счастливой лыбой на лице Евгении Сергеевны Хариной. А значит…
– Что тебе надо, Харон? – Веня подозрительно сощурился, даже не думая пропускать подругу сестры в свою холостяцкую берлогу.
– Власть над миром, конечно же, – улыбка на лице девушки стала ещё шире. – И кофе. Поэтому не жмоться, саранча. Пусти бедного сотрудника морга на постой и цени, что после долгой-долгой смены я явилась к тебе. А ведь могла поехать домой, под теплый бок любимого недозомби.
– И что тебя остановило? Отсутствие денег на такси? – душераздирающе вдохнув, Веня отступил в сторону, пропуская гостью. И в который раз за всё время их знакомства неискренне понадеялся, что ей просто не на ком яд сцедить.
