Текст книги "Жизнь, какая она есть"
Автор книги: Юлия Шошина
сообщить о нарушении
Текущая страница: 6 (всего у книги 10 страниц)
Я вздохнула и слегка улыбнулась ей.
–Спасибо. Я правда услышала тебя. Мне это было нужно.
–А теперь ешь, – она потрепала меня по руке и, встав со стула, направилась из кухни.
Когда с едой было покончено, посуда – вымыта и вытерта, я прибрала фотографии в стопку и отключила лампу. Кухня погрузилась во мрак, и вдруг я заметила за окном свет фар, освещающий нашу лужайку. Приоткрыв занавеску, я обнаружила БМВ, остановившуюся у нашего дома. Фары погасли, дверь открылась, и Никита, выйдя из машины и поставив ее на сигнализацию, двинулся к дому.
Я слышала, как открылась входная дверь, слышала мужскую поступь и звук ткани, скользящей по другой ткани. Затем слышала, как расстегивается молния на ботинках, как Никита ставит их на обувную полку.
Подойдя к косяку двери, я выглянула в гостиную, и увидела, что он стоит, запустив руки в волосы и ерошит их.
–Привет, – шепнула я, глядя на него. Никита повернулся, выпуская руки из волос и посмотрел на меня.
–Привет, – вторил он мне.
Повисло молчание. Я сглотнула и вышла из кухни, направляясь к креслу.
–Поговорим? – спросила я, садясь на краешек и поднимая на него глаза.
Никита молчал. Затем, покачав головой, ответил:
–Нет.
Мои внутренности сжались. Нет. Он не хочет говорить со мной. Закусив губу, я опустила взгляд и стала рассматривать свои колени. Затем, вновь глянув на него, я предприняла еще одну попытку:
–Может, отправимся спать? Мы все сегодня натерпелись…
Никита кивнул:
–Да, я думаю, стоит отдохнуть.
Я воспрянула духом и вскочила с кресла.
–Идем…
–…Инна сказала, я могу взять подушку и одеяло в кладовой.
Холод пробежался по моей спине. Что?
–Что? – я повернулась и посмотрела на него, чувствуя, как подступают слезы. – Зачем?
–Я посплю на диване, – устало ответил Никита, не глядя мне в глаза.
Мои губы затряслись. Поспать на диване означало, что он не хочет быть со мной рядом. Он никогда еще не спал отдельно от меня после ссор. Напрасно я думала, что все может так легко закончиться и пройти.
И в кои-то веки я решила не спорить. Я слишком много поставила на карту и проиграла, поэтому сейчас лучше всего будет согласиться и примириться с любым его решением.
–Я принесу… – с этими словами я отправилась под лестницу.
Выудила подушку и теплое стеганое одеяло, достала с верхней полки свежее белье. Безмолвно я вернулась в гостиную, стараясь не смотреть на Никиту, как и он на меня. Мой будущий(бывший?) муж так и стоял по стойке смирно, глядя, как догорают угольки в камине.
Быстро застелив диван, я отошла в сторону и вновь обратила свой взгляд на Никиту. Он вздохнул, прошелся рукой по челюсти и сказал:
–Доброй ночи.
Мое сердце сжалось. Хотелось подбежать к нему, обнять и просить прощения до тех пор, пока он действительно не поверит мне, но вдруг мною овладел гнев. Я все объяснила. Мы обговорили все. Да, я понимаю, что он имеет полное право быть обиженным, но ведь мы все решили?! Зачем сейчас продолжать? Извинения, вертевшиеся на языке, были проглочены, и я, кивнув ему, холодно промолвила:
–И тебе доброй ночи.
Поднявшись в свою комнату, я переоделась в футболку, заплела волосы в косу послабее и улеглась в кровать. В груди все клокотало от злости и бессилия, хотелось плакать, но я больше не могла позволить себе разводить сырость. Хватит с меня этих драм. Все будет так, как и должно, и все, что я могла сделать, уже сделано.
С этими воинственными мыслями я и уснула.
23.
Мое утро было ранним и раздражительным. Пустая и холодная половина моей постели настроения мне не подняла. До последнего я надеялась, что Никита ночью все-таки придет ко мне, однако, надежды – самое большое зло, они имеют особенность не выполняться.
Взяв телефон в руки, я быстро пролистала почту, увидела сообщение от Игоря, в котором он вопрошал, когда я изволю вернуться. Не твое собачье дело, придурок. Хотя на самом деле, этот вопрос пора было бы обсудить с мамой. Я больше не могла отставать от графика – из-за меня перенесли новые съемки, и другие актеры ждут. Это не профессионально – стопорить процесс. Написав Игорю, что я уже занимаюсь решением этого вопроса, я увидела сообщение от Наташи:
«Ты в порядке? Когда будешь в Москве?»
Я тут же ответила:
«Разговор был отстой. Скоро приеду, и все тебе расскажу»
Откинув телефон на кровать, я распахнула одеяло и вылезла. Прохладный воздух обдал мои голые ноги, и они покрылись мурашками. Стрелка часов указывала на половину седьмого утра. Найдя в шкафу полотенце, я быстро приняла утренний душ, позволяя воде смыть разочарования вчерашнего дня. Конечно, было бы все так легко.
Двадцатью минутами позже я высушила волосы и спустилась вниз. На диване не было следов Ника, более того, постельного белья тоже не наблюдалось. Сердце пропустило пару ударов. Он не мог уехать!
Нахмурившись, я прошла чуть вперед, чтобы посмотреть, на месте ли его верхняя одежда, и тут же увидела его в дверях кухни.
На нем были мягкие спортивные штаны моего отца, слегка большие ему, так, что висели на бедрах очень низко, открывая V-образную мышцу. Грудь была голой. Я сглотнула.
Восходящее солнце озолотило контуры его мышц, челюсть покрывала светлая дневная щетина, а волосы были растрепаны ото сна. В руках он держал чашку с дымящимся кофе – он редко пьет чай.
–Доброе утро, – он, в свою очередь, осматривал меня с ног до головы, и мне тут же захотелось одернуть короткую футболку и получше прикрыть голый зад. Но я лишь склонила голову набок – мои влажноватые волосы упали на одно плечо – и сказала:
–Доброе утро.
Повисло молчание. Губы Ника тронула едва заметная улыбка. Он прислонился плечом к косяку и, поднеся чашку к губам, спросил:
–Как спалось?
Я чуть сощурила глаза и прошла вперед, направляясь к барной стойке, чтобы приготовить себе утренний кофе.
–Прекрасно. А тебе? – стоя к нему спиной, я чувствовала взгляд его светлых глаз на моей едва прикрытой заднице – они, похоже, прожгут в ней дыру, если я не повернусь.
–Неплохо.
–Всего лишь неплохо? – я крутанулась к нему и посмотрела в глаза, слегка нагло и исподлобья.
–Было много плохих мыслей, мешающих уснуть, – он пожал плечами и подошел к стойке, ставя чашку на нее, и тоже смотря мне в глаза.
–Понятно, – просто сказала я, не отводя взгляд.
–Милая футболка, – прокомментировал мой наряд он, ухмыльнувшись. Затем вновь посмотрел на меня, и тут я увидела тот самый взгляд – взгляд, за который я в него влюбилась. Взгляд, замораживающий мои внутренности, словно азот. Внутри меня все сжалось. Как я могла подумать только о другом человеке? Как? Если рядом со мной стоит все, что мне нужно?
–Спасибо, – я подняла брови, улыбнулась и склонила голову набок. – Для тебя футболки не нашлось?
–Я не люблю спать одетым. Ты ведь знаешь, – мы словно играли в теннис словами – подача его, подача моя. Кто-то должен пропустить пас. Если честно, мои нервы были на пределе. Мне нужно было, чтобы сейчас он был со мной. Ни секундой позже. Прямо. Сейчас.
–А я не люблю спать в белье, – все, терпеть сил нет. Мои пальцы подхватили край футболки и слегка приподняли ее, открывая ему обзор. – Ты ведь знаешь…
Сердце гулко стукнуло в груди, как сумасшедшее, когда Никита молниеносно сбросил чашку со стола, разбивая ее на осколки. Еще один стук – и он около меня, играет желваками и протягивает свою ладонь к моему лицу. Большой палец его руки прошелся по линии моего подбородка, а вторая рука внезапно оказалась под футболкой на внутренней стороне бедра вблизи того самого места, которое и заварило этот спектакль.
–Знаю, – шепнул он и дьявольски улыбнулся. Прохладные пальцы коснулись меня, и я резко втянула носом воздух от приятных и контрастных ощущений. Затем его вторая рука переместилась с лица на мою талию – подхватив меня и усадив на стойку, он раздвинул мне ноги своим телом и встал между ними, поднимая футболку все выше и открывая себе доступ к жизненно важным частям.
–Почему ты не пришел ночью? – задыхаясь, спросила я, потянувшись губами к его шее.
–Поверь, я хотел. Пару раз останавливался на лестнице и шел обратно на диван, – на последних словах я всхлипнула, потому как он проник в меня, подхватив со стойки и держа на руках.
–Если бы ты все…таки… – я вздрогнула от волны наслаждения, прошедшей от кончиков пальцев прямо до макушки. – …пришел, то ночь была бы вполне сносной…
–Если бы, да кабы, – проговорил Никита, с каждым словом медленно и нежно меня наполняя. – И вообще, хватит разговаривать.
С этими словами он прижал мою спину к стене и продолжил издеваться, заставляя меня нечленораздельно мычать и стонать. Я сжимала его туловище ногами так, словно от этого зависела моя жизнь.
Через меня пробегали тысячи мелких разрядов, тело понемногу начинало отключаться, мои руки беспорядочно хватались за его волосы, перебирая, цепляя их.
Никита подхватил меня под бедра, еще сильнее входя, и я застонала, не в силах больше молчать.
–Тшш, милая, мы же не хотим наделать шума…
–Боже… – лишь выдавила я, уткнувшись головой в его плечо, чувствуя, как по моим венам бежит адреналин, каждая крупица которого наполнена любовью к этому человеку.
Он потянул мои волосы, моя голова резко отклонилась вбок, и я прикрыла глаза от наслаждения, когда он поменял угол и стал еще ближе ко мне. Губы Ника ласкали впадинку ключиц, шею, мое ушко, и я уже была готова взорваться, как его пальцы, эти умелые, шкодившие пальцы, коснулись меня вновь. Я тут же перестала ощущать вселенную – мир покинул меня так быстро, или я его – тут уж не знаю. Очнулась я оттого, что Никита зажимал одной рукой мне рот, смеясь, а другой держал меня за талию, чтобы я не свалилась на землю – ноги еще не вернулись ко мне полностью.
–Теперь вся улица в курсе, чем занимается телезвезда по утрам, – хохоча, сказал Никита, убирая руку от моего рта.
–Я бы покраснела, если бы умела, – шутливо съязвила я, глядя на него. Затем я округлила глаза и прошептала: – мама.
Смотря друг на друга, мы зашлись в приступе смеха. Мне не хватало воздуха, а Никита упал лицом мне в плечо, сотрясаясь крупной дрожью.
–О Боже, милая, по-моему, нам пора домой.
–Тоже так думаю. Я, конечно, ранняя пташка, но так меня еще не будили. И я вряд ли захочу, чтобы это повторилось, – услышала позади себя голос я, и мой хохот превратился в сдавленный писк.
–Доброе утро, Инна, – Никита закусил щеку, чтобы не рассмеяться вновь, и подарил маме, стоявшей в дверях, ослепительную улыбку. Я подняла глаза на нее, и не смогла – новый взрыв хохота огласил кухню. Мама сначала улыбнулась, затем покачала головой, а затем к нашему гоготу присоединился и ее смех.
–Так, пошли вон отсюда! – она схватила полотенце со стола и махнула им на нас. – Я серьезно! Я тут вообще-то готовлю, Юля!
Задыхаясь и хрипя, Никита поднялся с пола и подал руку мне – я ухватилась за нее и вскочила на ноги.
–Жду через полчаса на завтрак, – мама, качая головой, подошла к холодильнику. – Одетыми.
–Так точно, капитан, – усмехнулась я, держа Никиту за руку. – Умываться?
Он кивнул и подарил мне лучистую улыбку:
–Как думаешь, в ванной комнате тонкие стены?..
24.
Мама крепко обняла меня.
–Прощаемся, думаю, ненадолго, – и лукаво подмигнула Никите. – Приеду скоро к вам в гости.
–Конечно, мамочка, – я стиснула ее в объятиях сильнее, и уткнулась носом в шею, пахнущую лавандой. – Держись тут, хорошо?
–Я не пропаду, милая, – она ласково погладила меня теплой рукой по спине. – Буду звонить тебе.
–И я тебе. Звони в любое время, ладно? – я отстранилась от нее и посмотрела в добрые карие глаза. – Люблю тебя.
–И я тебя, солнышко, – мама еще раз послала мне теплую улыбку и повернулась к Никите, который возился с брелоком от машины. – Как доберетесь, обязательно напишите мне.
–Хорошо.
–Дочка, я переговорю с Никиткой ненадолго? – мама поглядела на меня серьезно и кивнула. – Я не буду вас задерживать слишком…
Я чуть нахмурилась и посмотрела на Никиту – он с улыбкой кивнул маме. Я направилась на выход, последний раз обводя гостиную взглядом. Это мой отчий дом, я буду по нему скучать, но всему приходит конец, как и этим псевдоканикулам.
Распахнув дверь, я вышла на крыльцо и вдохнула прохладный будничный воздух. Моросил дождик, и трава была покрыта мелкими бисеринками воды. Не было больше журналистов и папарацци. Тишина, стоявшая на улице, оглушала, и казалась нереальной.
Бросила последний взгляд на папино старое кресло – оно выглядело так, будто он совсем недавно поднялся с него и зашел в дом. В сумке, спрятанное, лежало его письмо. Оно будет еще долго бередить мне душу и сжигать ее до боли.
Взглянула на качели – они едва заметно колыхались от легкого ветерка. И напоследок бросила короткий, едва заметный взгляд на дом напротив. В нем ничего не изменилось – та же крыша, те же светло-голубые ставни на окнах, белая облицовка стен.
Сердце мое сжалось. Таким должен быть конец. Он должен быть определенным.
Люди не уходят друг от друга, когда они любят. Не бывает обстоятельств, способных разрушить магию между двумя, обстоятельства – это лишь отговорка для более серьезного, более мучительного. Люди держатся друг друга, когда они любят. Когда они любят, они цепляются за любую надежду, любую весточку друг о друге, как утопающий за соломинку. Они царапаются, бьются, кусаются, но не уходят друг от друга.
Расставаться нужно тогда, когда выжжено все. Не осталось ни светлых, ни темных воспоминаний. Когда в душе пустота, и тебе претит человек, стоявший рядом с тобой. Когда дальше идти уже некуда, и все, что остается – отпустить. И это обоюдное решение, а не решение одного, которое, впоследствии, может, и окажется верным, но не в тот момент.
Конец должен быть определенным. Ясным, громким, и четким. Таким, который обозначит все границы. Который даст понять, что больше ничего, никогда, и ни за что не сможет произойти.
Такой конец я принимаю. Лучше так, чем та боль, что приходится выносить день за днем, биться в непонимании и расстройствах.
Конец должен быть определенным. Таким, каким он стал сейчас для меня и Руслана.
25.
Когда все было загружено в машину, и мама помахала нам с крыльца, БМВ тронулась с места, я сказала:
–Мы можем заехать к папе? Я хочу попрощаться и с ним.
На что Никита кивнул и сказал:
–Конечно, я думаю, это тебе нужно…
Дальше мы замолчали. Дождик накрапывал по стеклу, дворники отрабатывали методичные движения – туда-сюда, лево-право.
–Что сказала мама? – поинтересовалась я, не глядя на Никиту, а смотря, капельки дождя стекают по лобовому стеклу вбок.
Не видя лица Ника, я знала, что он улыбнулся:
–Я тебе не скажу… Но все в порядке, малышка. Не переживай еще и об этом.
Я удивленно подняла брови и поглядела на него:
–А о чем я, по-твоему, еще переживаю?
–Ты не попрощалась.
Сначала я не поняла, о чем он. Нахмурилась, перевела взгляд на дорогу, а затем, вновь посмотрев на Никиту, сказала:
–Ты о Руслане? Нам незачем было прощаться. Все закончено насовсем. Я думала, ты понял это.
–Но ты любишь его, – просто сказал Никита.
Я резко повернулась к нему и открыла было рот, чтобы все отрицать, затем призадумалась.
–Ты ведь знаешь, существует тонкая, но ощутимая грань между любовью и влюбленностью. А еще есть между этими двумя любовь школьная, любовь первая. Да, я всегда буду помнить о нем и в какой-то мере любить, по-своему, по-школьному. Конечно же, мне бы хотелось, чтобы я помнила лишь светлое о нем. Но, к сожалению, теперь это не так. Мы слишком сильно все испортили сейчас, и лучше будет нам больше никогда не встречаться. Я отпустила его. И люблю я, и влюблена я в тебя. Я тебя люблю.
Никита как-то грустно улыбнулся и ответил:
–Больше жизни.
Спустя пару минут мы заехали за цветами, и еще через пару – я одна приблизилась к большому и красивому памятнику, под которым был погребен мой отец. Здесь было очень много цветов и подарков, и я тоже положила к нему красивый, шикарный букет красных роз и присела на корточки.
–Привет, пап, – я погладила рукой холодный и мокрый камень и вздохнула. – Как ты там? Надеюсь, у тебя есть машинка для письма и нескончаемый поток листов. Ты, наверняка, уже начал еще один бестселлер. Жаль, что я никогда его не прочту… У нас здесь сыро. Мокро и противно. Но я помню, что ты любил дождь. Ты всегда говорил, что в эту погоду лучше всего поразмышлять о жизни и всякой всячине.
Я замолчала, и какое-то время просто смотрела на фотографию отца, закусив щеку изнутри и ни о чем не думая.
–Мне так жаль, папочка, что я не приехала к тебе раньше… Я так боялась, что, приехав, встречу там Руслана, что отказывала вам и себе в личной встрече. Я скучала по вас, но уходила в работу, а там и не заметила, как созваниваться мы стали реже, переписываться лишь на выходных… Мне так жаль! Я, правда, очень виновата. Я никогда не прощу себя за то, что не видела тебя так долго. Но я обещаю тебе – я научусь ценить то, что имею. Ведь я твой сильный маленький сол…
Договорить не получилось – рыдания вырвались из моего горла. Такие громкие, судорожные и дикие, словно плач животного, израненного и умирающего. Я плакала, выжимая из себя все силы, всю мою душу, от осознания того, что я, действительно, совершенно точно и никогда больше не увижу его. Все вдруг стало таким незначительным. Таким мелочным и глупым, совершенно не стоящим внимания.
Моего папы больше нет.
Его нет.
И только сейчас, в эту гребанную минуту, на меня снизошло озарение. Боль, появившаяся, словно лавина, накрыла меня с головы до пят. Она распространилась по всем нервным окончаниям, она, словно струя ледяной воды пронеслась по моим венам, опустошая меня и заставляя застыть, словно статуя. Будто бы одно малейшее движение могло меня разбить сейчас. Я не могла пошевелить ни одной конечностью. Все просто замерло: ни звуков, ни движений. Ничего. Одна пустота вокруг, и лишь где-то в отдаленном уголке души я видела строгий, твердый взгляд темных глаз, крупную челюсть и тонкие, слегка поджатые губы. Видела морщинки, щербинку меж зубов, когда он улыбался, и помнила теплые, родные, укрывающие от всего объятия.
И в этот момент я поняла – как же быстротечна и непредсказуема жизнь. В одну минуту тебе семь, ты держишь за руку своих родителей и беззубо улыбаешься в камеру, зная, что перед тобой – огромный мир возможностей, еще не поставленных целей, ошибок и радостей. В другую минуту тебе восемнадцать, ты рыдаешь на подъездной дорожке и сбегаешь из родного дома далеко, лишь бы не чувствовать боль потери. В другую минуту тебе двадцать один. И у тебя больше нет родителя. Нет того человека, который помнит твою первую разбитую коленку, который помнит твое первое вранье. Помнит, как ты первый раз пошла, и помнит, как первый раз влюбилась. Он все это помнит. А ты помнишь? Подумай, сколько боли пришлось вынести родителям? Сколько бессонных ночей они провели?
Именно в эту минуту ты начинаешь ценить все, что имеешь. Все, что делало тебя счастливой, дарило радость, огорчало и раздражало.
Ты ценишь все.
Каждый. Гребаный. Момент.
Потому что это жизнь. Ты либо принимаешь ее такой, какая она есть – со всеми камнями, которые валятся на тебя, и которые ты обходишь, либо ты погрязаешь под огромной горой валунов и больше никогда не поднимаешься.
Жить, чтобы подняться – нет, это не мой девиз. Жить и идти вперед? Тоже, маловероятно. Я не знаю, что может описать жизнь. Наверняка, многие люди задаются этим вопросом. Но сейчас я не готова дать на него ответ.
Знаю, наверное, лишь одно:
В эту минуту мне двадцать один, и я ценю все, что имею.
26.
Никита пристегнул мне ремень безопасности и поправил плед на моих коленях.
–Ты как, малышка? – беспокойные голубые глаза глядели на меня.
–Все будет в порядке, – я кивнула, но видела его плохо – из-за пролитых слез мои глаза опухли. – Ты сам-то как? Все нормально?
Ник отмахнулся:
–Если мне суждено умереть в полете, то так оно тому и быть.
Я подняла на него глаза и осуждающе посмотрела. Ну, по крайней мере, мне показалось, что осуждающе. Но Никита засмеялся и, чуть приобняв меня, сказал:
–Больше не делай такое лицо, хорошо, милая? Иначе, боюсь, по ночам я буду представлять не тебя голой, а именно эту мордочку.
Я усмехнулась. Объявили о взлете, и Ник немного вздрогнул. Бедняга.
Я сжала его руку и поднесла к губам наши переплетенные пальцы.
–Больше жизни, – сказал он, когда я коснулась легким поцелуем наших рук.
Подарив ему мимолетную улыбку, я отвернулась к окну. В голове был полный сумбур.
Я понимала, что сейчас мы возвращаемся в нашу привычную жизнь, где знакомо все: каждый уголок Москвы, каждый сантиметр квартиры, все запахи и чувства. Но почему-то я была уверена – ничего не будет так, как прежде.
Ведь существуют такие события, которые в корне меняют нашу жизнь. Ты не думаешь поначалу, как сильно они могут повлиять на тебя, ты даже не берешь в голову возможность того, что что-то произойдет. Но лишь сейчас, стоя на краю, ты оглядываешься назад, на самого себя, и понимаешь, что тот человек больше не кажется тебе знакомым.
Изменяется все. Глупцы те, кто говорят, что люди никогда не изменятся. Изменяется все! Жизнь слишком коротка. И никогда не стоит тратить ее на сожаления и перемотки к уже нереальному – прошлому.
Наши решения делают нас людьми. Наши поступки, наш выбор, наши желания – все это составляет большую часть характера человека, и если изменить одну переменную – как известно, поменяется и весь ход решения уравнения. Бояться перемен не нужно. Их нужно ждать, как любимого друга, стремиться к ним, как к полярной звезде и радоваться, когда они происходят. Плохие, хорошие – кто знает? В любом случае, все, что происходит с нами – последствия нашего выбора, наших решений. И если перемены произошли не к лучшему, все стало так плохо и непонятно – оглядись вокруг. Ты все еще жив, свободен и в своем уме. Возможно, в будущем они принесут большую радость, чем ты мог представить. А если даже и нет – что ж, это опыт, а как известно, опыт лучше всего накапливать с годами.
Я всегда боялась перемен. Я любила жить в замкнутом мирке, где все уверено и непоколебимо, где нет никаких изменений и ничто не пошатнется. А теперь? Теперь изменилось все. Сверглось, рухнуло, накрыло с головой. И что мне остается? Принять. Принять и идти вперед. Жить.
Никто не говорил, что будет просто. На то она и жизнь. Такая, какая есть. И я принимаю ее всю.
27.
В аэропорту нас встретила целая гвардия журналистов. От удивления я даже притормозила на выходе, но Никита, похоже, знавший о том, что так будет, ловко подтолкнул меня к себе и обнял за плечо.
–Не обращай внимания, просто иди. Витя уже ждет нас, – шепнул мне в ухо он, и я кивнула.
Смысла прятать опухшие глаза за стеклами очков не было. Да и весь мой внешний вид оставлял желать лучшего. Джинсы висят из-за переживаний, рукава кофты слегка растянулись, а волосы торчат кучерявым облачком из-за влажности. Но я – Юлия Лаврова, а она не сдается и не прогибается от трудностей.
Выпрямив спину и подняв голову, я встретилась глазами с Никитой – он улыбнулся мне и сказал:
–Вперед?
Мы синхронно шагнули, и тут же на нас полетел целый шквал голосов, криков, вспышек и звуков затворов:
–Юлия! Юлия! Как вы объясните просочившееся в интернет фото! Юлия! Кто был тот молодой человек?!
–Никита, Никита, пару слов…! Прокомментируйте поведение вашей невесты!
–Состоится ли свадьба? Вы все еще вместе!?
Сжав зубы до скрипа, я протискивалась через всех. Охрана аэропорта пыталась ослабить натиск, но акул было слишком много, и люди попросту не справлялись. Я абстрагировалась от всех – голоса стали белым шумом, а все вокруг расплылось. В какой-то момент рука Никиты спала с моего плеча, и я резко развернулась, чтобы найти его. И тут я увидела, как Никита бьет кулаком в челюсть стоявшему напротив него журналисту. Остальные, словно настоящие акулы, кинулись на них со вспышками, крича еще громче, словно бы Никита и тот журналист – гладиаторы на арене.
Я ринулась к Никите, хватая его за руку. Он резво развернулся – в глазах горел бешеный огонь, челюсти сжаты, зол как бык.
–Малыш! Посмотри на меня! – я схватила его обе руки, потянув на себя. – Он не стоит этого! Малыш!
В глазах Никиты начало проясняться. Он нервно облизнул губы и кинулся вперед, я побежала за ним.
Наконец, показались двери, и мы выскочили в них, наслаждаясь глотком свежего воздуха.
Никита молча тащил меня к мерседесу на обочине. Меня потрясывало мелкой дрожью, я не понимала, что только что произошло, и как с этим справиться.
Нырнув в машину, мы оба притихли. Никита смотрел в окно, а я – на Никиту.
–Что он сказал тебе..? – услышала я свой тихий, словно из вакуума, голос.
–Забудь, – сквозь зубы прошипел Никита, и я подивилась злости, возникшей в его голосе.
Поджав губы, я отвернулась к другому окну. Мимо пролетали мокрые улицы Москвы, горящие огни которых расплывались от скорости.
Дома мы были через полчаса. Поднялись в квартиру безмолвно, не смотря друг на друга. Я понимала – тот журналист сказал что-то страшное, ведь из-за ерунды, что кричали другие, Ник не стал бы так злиться.
Первым делом Никита отправился в ванную. Я слышала, как захлопнулась дверь и включилась вода. Вздохнув, я пошагала в спальню и принялась разбирать свою сумку. Письмо папы – в шкатулку. Вещи – в шкаф. Несколько фото, которые мне удалось свистнуть у мамы – на уголок зеркала. Затем, посмотрев на свое отражение, я вновь вздохнула. Кто этот человек? Где его сила и власть? Где все мужество?
В этот момент я поняла – я не позволю никому нарушить мое счастье. Да, сейчас все это зыбко. Но я ни перед чем не остановлюсь, чтобы оно вновь оказалось железобетонной крепостью.
Скинув с себя всю одежду, я пошла в ванную. Никита не слышал, как я вошла – сквозь прозрачное стекло душевой я видела его сгорбленную спину, он устало запустил руку в волосы и, повернувшись, увидел меня.
Я стояла, смотря на него, и чувствовала, как у меня в груди горит бешеный огонь желания все исправить и починить. Я знала – это все моя вина, и только мне браться за это дело. Я открыла створку душевой и присоединилась к нему. Он молчал.
–Привет, – тихонько шепнула я, обнимая его со спины.
–Привет, – также тихо ответил он.
–Тяжелый день?.. – закусив губу, спросила я.
–Да, немного, – признался он, и я услышала в голосе намек на улыбку.
–Поделись со мной, – прошептала я, поцеловав его в плечо.
Он развернулся ко мне и обнял, прижимая к горячей и мокрой груди. Я обняла его в ответ и положила голову на плечо.
–Прости меня, пожалуйста, за все, – сказала я, уткнувшись носом в выемку ключиц.
–Малыш, все в порядке. Просто эти слова… Я никогда в жизни не был так зол. Я хотел оторвать ему голову, выпустить кишки и обмотать их по всему залу…
Я отстранилась от Ника и заглянула в его уставшие глаза.
–Поделись со мной, – повторила я, выжидающе смотря на него.
Он глубоко вздохнул и вновь запустил пальцы в волосы.
–Малыш… – с безысходностью проговорил он.
–Никит…
–Он сказал, что ты шлюха. Обыкновенная, деревенская шлюха, раздвинувшая ноги перед обаятельным соседом, пока я – наивный лопух, зарабатываю тебе на новую шубу…
Я распахнула глаза еще шире, мой рот приоткрылся, образовав букву о.
–Да я его, блядь, засужу! – заорала я, отталкиваясь от Никиты. – Он что, совсем конченный?!
Никита вдруг откинул голову назад и засмеялся, да так громко, что показалось, будто створки душевой задрожали.
–Милая, прекрати… Естественно мы найдем его, и больше этого человека не то что писать, читать не допустят!
В меня вселился злобный душок. Тело заколотило крупной дрожью, грудь сдавило спазмом, и стало не хватать воздуха.
–Я, блядь, покажу ему, шлюха! Сам он шлюха! – кричала я, пока Никита, схватив меня и вытащив из душевой, не встряхнул.
–Милая! Юля… Послушай меня, малыш… – он посмотрел мне в глаза, и я беспомощно вздохнула, опуская руки по швам. – Я найду этот кусок дерьма и все улажу. Я не хотел говорить тебе об его словах, зная, как это расстроит тебя. Меня это попросту убило. Все грязные слова, полившиеся на тебя после фото – они ничего не знают, но судят по высшей строгости. Поэтому я думаю, что тебе не стоит давать никаких интервью – ни подтверждений, ни опровержений… Это только разогреет интерес к ситуации, а сейчас все лучше оставить так.
Я понимала – Ник, как всегда, прав. Но то, что вылилось на нас с ним в аэропорту дало мне понять – я потеряла марку, и сейчас опошлена и оболгана перед людьми. Я могу потерять работу. Могу потерять предложения от сценаристов и режиссеров…
–Хорошо, – кивнула я, взяв с крючка полотенце и обмотавшись им. – Хорошо, Никит. Я доверяю тебе.
–Умница, – он поцеловал меня в макушку. – Давай закажем что-нибудь на ужин?..
Я улыбнулась ему и вышла из ванной. Внутри все клокотало, но ничего, кроме как смириться, сделать я не могла.
Прошагав к бару, я налила Нику в стакан бренди, а себе в бокал – красное вино. Пригубив чуть, я отправилась за телефоном и сделала заказ в нашем любимом японском ресторане.
Когда Ник вышел из ванной, одетый в домашние хлопковые шорты, я полулежала на диване, завернувшись в махровый плед и пила вино, смотря на панораму ночной Москвы.
–Принести тебе еще подушку, малыш? – спросил Никита, подходя ко мне сзади и приобняв за плечи.
–Нет, спасибо. Я заказала роллы…
–Хорошо, – он направился к бару и увидел свой стакан. – Это мне?.. Или ты решила после вина налечь на что-нибудь покрепче?..
Я усмехнулась и вновь сделала глоток.
–Это тебе.
Он подарил мне мимолетную улыбку и взял стакан.
–Как ты себя чувствуешь? – он присел на край дивана ко мне и принялся гладить мою торчащую из-под одеяла ногу.
Я помолчала, смотря в окно, а затем повернулась к нему.
–Не знаю… все как-то странно. Эти их нападки меня очень огорчили… Но я сама виновата, я знаю. Просто… такой осадок на душе. Не знаю, что будет завтра…
–Завтра у тебя буду я, – Ник слегка сжал мою лодыжку и пригубил из своего стакана. – И послезавтра. И после-послезавтра.
Я искренне и тепло улыбнулась ему.
–Спасибо тебе за все. Я так сильно люблю тебя.
–И я люблю тебя, малыш, – он наклонился ко мне и оставил легкий поцелуй солода на моих губах, который разрядом пробежался по моим венам. Затем, отстранившись, он хотел было снова пригубить, но я забрала стакан из его рук и поставила на столик рядом с моим бокалом. Никита чуть нахмурился, а затем его лоб разгладился, когда я скинула с себя одеяло и встала у дивана.
Безмолвно он поднялся с края и подошел ко мне. Завел мои влажные волосы на одно плечо и нежно коснулся губами ключицы. Его пальцы пробежались по предплечью, тронули запястья, а затем проделали обратный путь, останавливаясь на груди. Я облизала губы и посмотрела ему в глаза. Столько всего на свете я могла бы сказать ему сейчас. Столько слов любви, нежности и желания.
