Текст книги "О нём (СИ)"
Автор книги: Юлия Резник
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)
О нём
Юлия Резник
Глава 1
Осознание того, что все кончено, сильно запаздывает. Я инстинктивно трясу головой, пока просто чтобы избавиться от разливающейся в глазах черноты, и с трудом разлепляю веки. Правда, это тоже помогает не сразу. Взгляд отказывается фокусироваться хоть на чем-то. Лишь бесцельно скользит по… залу?
Моргаю, наводя резкость. Перед носом мелькают четыре пальца, пять…
Так, стоп! Я что, в отключке?
Вскидываю голову. Сжимаюсь от обрушившейся на меня какофонии звуков: ора толпы, музыки, сопровождающей каждый бой, счета рефери, наставлений тренера. И опять резко глохну. В этот раз, правда, не до конца, звуки все же доносятся до меня, но будто сквозь толщу морской воды – глухо.
Вот это я огребла.
Вот это мне наваляли!
Свет софитов бьет по глазам, напоминая о летнем солнце. Наморщив нос, задираю голову. Я больше не здесь. Окружающий гул трансформируется в шум моря, знакомую речь и все те звуки, что у меня прочно ассоциируются с детством, летом, курортным городком на побережье обмелевшего моря, где я выросла. И папин голос.
Он оттуда, из детства, или…
С трудом возвращаюсь в реальность. Опираясь на руку, пытаюсь встать. А счет уже идет на семь, восемь… И, как я теперь понимаю, это последний раунд. В противоположном углу в синем шлеме – моя соперница. Кто бы мог подумать, что у нее получится победить? Я же никогда не проигрывала, а тут полностью облажалась.
Убеждая себя, что и сегодня ничего фатального не случилось, поднимаюсь. Как раз когда рефери останавливает бой.
Ну нет. Да нет же! Как так? Я готова продолжать! Подумаешь, нокдаун. С кем не бывает?
Оглядываюсь в полном отчаянии. Ловлю на себе взгляд отца. И хоть нет в нем ни триумфа, ни радости, меня все равно прошибает от макушки до пяток злостью. Как будто это он виноват в случившемся. Он, а не я сама.
– Вы как? Разрешите вас осмотреть.
– Все нормально, – вяло отбиваюсь, вот только кто меня будет слушать? Правила есть правила. Приглашенному на соревнования врачу плевать на мои душевные травмы. Наверное, потому что от них еще никто не умирал, в отличие от травм физических.
Хоть бы не расплакаться! Такого позора я не переживу.
Тренер расстегивает и снимает шлем. Говорит что-то наверняка обнадёживающее. Он у меня хороший. Всегда находит нужные слова, знает, как замотивировать, и как поддержать. А вот о чем он ни сном ни духом, так это о нашем уговоре с отцом, который сводит на нет все его старания и вот эти «в следующий раз…». Потому что никакого следующего раза не будет.
Подбородок трясется, как телефон на виброрежиме. Выплевываю капу – зубы стучат. Михал Иваныч сует мне воду, а я не могу. Ни пить, ни просто стоять под прицелами десятков глаз. Мне хочется провалиться под ринг, а лучше вообще навсегда исчезнуть. Да, вот такое я не имеющее чести позорище. Не могу заставить себя сдержать данное отцу слово. На этом фоне, казалось бы, все другое должно отойти на второй план, а мне все равно до смешного обидно, что когда я стала проигрывать, толпа начала скандировать имя моей соперницы. Сейчас я даже незнакомых людей готова винить в своем проигрыше.
Рефери подзывает нас к себе для оглашения победителя. Ирма подлетает к нему в ту же секунду, а я плетусь, едва волоча за собой ноги. Когда же руку моей соперницы поднимают вверх, я будто очередной удар пропускаю. Несмотря на то, что всем был понятен исход, именно в этот момент меня в полной мере догоняет осознание того, что это поражение для меня значит.
Ирма раскрывает объятия. Коротко обнимаю соперницу. Прижимаю к себе рывком и ухожу прочь, выполнив все положенные случаю церемонии.
Шаг, другой. С трудом подчиняю воле желание сбежать. Где-то здесь отец, но с ним мы все обсудим потом, сейчас же мой путь лежит к раздевалкам. На ухо что-то жужжит устремившийся за мной следом Михал Иваныч.
– Это был мой последний бой, – шепчу я, сжимая пальцы вокруг дверной ручки.
– Динар, да ты что? Ну не последний же это чемпионат!
– Ничего не получится. Все. Извините.
– Ладно, иди. Обсудим это все в другой раз. Ты точно нормально себя чувствуешь? Бледная, как поганка!
– Да. Все хорошо. Еще раз извините.
Это меньшее, что я должна тренеру, который воспитывал меня с детских лет. Это пока он не понимает, как решительно я настроена, а когда поймет, наверное, будет очень разочарован. Искреннее извинение – меньшее из того, что я должна этому человеку.
Отделавшись от Доброго, долго стою под душем. Чередую горячую и холодную воду, чтобы снять напряжение в мышцах. Девчонок в раздевалке немного. И всем им нет до меня никакого дела. Я убеждаю себя, что и мне до них дела нет. Подумаешь, будут и дальше ходить на тренировки, ездить на соревнования, побеждать, тогда как я должна буду выйти замуж!
Замуж. Просто какой-то кошмар.
Закидываю сумку на плечо и ловлю свой полубезумный взгляд в зеркале.
А что если сбежать?
Или для начала все же посмотреть, кого мне выбрал отец? Вдруг я влюблюсь без памяти? Нет, ну мало ли? Папа мне не враг. Он меня очень любит. Проблема в том, что наши вкусы касательно мужчин (ха-ха) вряд ли можно назвать похожими. Отец уверен, что мне с моим темпераментом нужна «сильная рука», а я, если честно, так не считаю. Я и в муай-тай пошла лишь потому, что в переводе это означает «поединок свободных».
Я не хочу отдавать свою жизнь во власть какого-то незнакомца! Но и против традиций собственного народа я пойти не могу. Во-первых, потому что другая культура мне чужда. Во-вторых – не желая разочаровать отца. Он и так мне позволял гораздо больше, чем позволялось другим девочкам в традиционных мусульманских семьях. Может, потому что кроме меня у него никого не осталось.
Выхожу из раздевалки, иду коридорами, проверяя телефон. Отец написал, что будет ждать меня в холле. А я не уверена, что готова к этой встрече. И к разговору, который за ней последует, пусть и не сразу. Без сил прячусь в нише за разросшимся деревцем в кадке. Откидываюсь затылком на стену. Ладно, может, я соврала, и сотряс у меня все же есть. Кажется, даже немного подташнивает. Или этим спецэффектам виной волнение?
Уплываю в какие-то свои мысли, в которые вдруг проникает приятный баритон. Едва заметные гортанные звуки в голосе наводят на мысли о том, что я невольно подслушиваю разговор земляка. Довольно интимный разговор, надо заметить.
– Привет, Амалия. Узнала? – пауза, которую мужчина дает той самой Амалии на ответ. И снова его слова: – Почему сразу нарушила? Может, я давал тебе время соскучиться.
Я чувствую, как незнакомец сыто скалится, говоря все это. И то, что он приближается! Теперь мужчина, кем бы он ни был, стоит так близко, что я, если напрячься, могу различить, что ему отвечают.
– Ну, нет. Такое ребячество не в твоем стиле, – доносится до меня смеющийся женский голос.
– Ты права. На работе была запара.
– Знакомо. Так чего ты звонишь? У меня со временем туго…
– Хочу встретиться. Куда за тобой подъехать? В офис?
Ответ женщины тонет в гоготе пробегающей мимо нас детворы. Но по последовавшим за этим словам незнакомца могу судить, что его отшили. И от этого мои губы растягиваются в восторженной улыбке. Вот бы и я так могла, а? Как было бы круто!
– Почему это? – интересуется мужчина с неприкрытым недовольством в голосе.
– Потому что у меня планы. Которые я не собираюсь менять.
Вот это да! Я понятия не имею, что собой представляет женщина, с которой говорит мой земляк, но она приводит меня в полнейший восторг. Интересно, понимает ли она, что для любого уважающего себя мужчины из наших такое поведение абсолютно неприемлемо? Да если бы я позволила себе нечто подобное… Нет, я такого не могу себе даже представить!
– Хм. Сабантуй у Сидельника? Я и забыл. Ладно. На завтра тогда ничего не планируй.
– А что будет завтра?
– До того или после, как я тебя трахну? Я еще не придумал, – гортанные нотки в голосе героя-любовника становятся более заметными, я в ужасе зажмуриваюсь. А?! Он действительно так сказал? Кто-то может себе позволить вот так говорить с женщиной? Ну нет… Кажется, меня действительно нормально так приложило.
Срываюсь с места, но тут, как, назло, свет в глазах опять вырубают. Чтобы удержаться на ногах, хватаюсь за то, что первым попадается под руку. Ветки фикуса трещат и гнутся под моим весом. Естественно, это все привлекает внимание мужчины, который все это время меня не замечал. Наши взгляды на пару секунд встречаются. Недовольный прищур темных глаз, сурово поджатые губы, смуглые руки в окоеме белоснежных манжет… Мамочка!
Срываюсь с места и припускаю к холлу. Только лямки от рюкзака хлопают по заднице. Вот влипла, так влипла! Знал бы отец, какому разговору я стала свидетельницей, так вымыл бы мне уши с мылом.
Стоп. А почему я решила, что он не узнает? Наверняка же за мной по пятам бежит охрана. Резко торможу и бросаю настороженный взгляд за спину. Да как бы ни так! На подходе к центральному холлу полно народа. Если за мной и следят – сейчас засланного казачка ни за что не вычислить.
– Динара!
– Папа!
Буквально падаю в отцовские объятия. Я родилась, когда папе было уже за сорок. Соответственно, сейчас ему за шестьдесят. Но гены и порода там такие, что ему ни за что не дашь его возраста.
– Выглядишь, как будто тебя били, – замечает, посмеиваясь.
– И точно так же себя чувствую. Поедем?
– Я тебя хотел кое с кем познакомить.
– Сейчас? – удивленно округляю глаза и развожу руки в стороны. На мне мешковатый спортивный костюм черного цвета. И черные же кроссовки. Уверена, совсем не так отец представлял мой образ во время знакомства с потенциальным женихом. А в том, что он именно жениха хотел мне представить, я даже не сомневаюсь. Папа и так долго ждал этого момента. И видно, его терпение подошло к концу.
Интересно, что бы он делал, если бы я выиграла? Сказал бы жениху, дескать, все, свадьба отменяется?
На мгновение мелькает параноидальная мысль, что папа как-то поспособствовал моему проигрышу. Но сколько я ни пытаюсь найти способ, как бы ему удалось это провернуть – не нахожу. К тому же мой отец – какой угодно, но не подлый. Для него, в отличие от меня, всерьез размышляющей о побеге, честь – не пустой звук.
И опять слезы подкатывают к глазам. Боясь разреветься, как бедный Пьеро, отворачиваюсь и за руку тяну отца к выходу. За нами тут же снимается несколько человек. После гибели мамы и братьев папа просто помешался на вопросах безопасности.
– Ты права. Наверное, сейчас не лучшее время. Иди в машину, я попрощаюсь с Мусой.
Муса. Вот как, значит, зовут моего потенциального мужа.
Ныряю в приоткрытую охранником дверь на заднее сиденье Майбаха. В отличие от машин простых смертных, которые не могли въехать даже просто на территорию, машина отца подъехала прямо к входу. Мне это кажется неправильным. Я за равенство и справедливость. Но папа учит меня, что справедливости в жизни нет. Не знаю, насколько это адекватное суждение, но оно, надо сказать, не оставляет пространства для иллюзий. Справедливо ли, что я проиграла бой? Объективно я и впрямь была хуже. Но ведь это только сегодня… Так справедливо ли то, что мне придется бросить дело, которому я отдала столько сил, из-за одной маленькой ошибки?!
Дверь в салон вновь открывается. Это папа садится рядом. И почему-то, прижавшись к его плечу, я окончательно расклеиваюсь. Закусываю губу, но это ничего не дает – всхлипы рвутся прямиком из души. Папа обнимает меня. Прижимает к груди, что-то нашептывает – ласковое и утешительное. Говорит, что все будет хорошо. Что я самая лучшая его девочка, и мое поражение этого вообще не меняет. Но от его горячей любви мне только хуже. Потому что я не смогу эту любовь предать. Не смогу убежать и тем самым отца опозорить. Говоря откровенно, я не смогу ему даже сознаться, что плачу вовсе не из-за своего несостоявшегося чемпионства. Ведь тогда придется объяснять, насколько мне отвратительна сама мысль о браке! Я не хочу, чтобы отец жил, думая, что силой меня заставил. Он этого не заслужил. Он не виноват, что я какая-то… не такая.
– Динара, доченька…
– М-м-м?
– Я не могу поступить иначе.
– Почему?
– Просто поверь. Не могу.
Глава 2
– Ди! Ну наконец-то! Тебе на кой вообще телефон, а?! Звоню ей, звоню…
– Извини, Марин. Я его в сумке забыла, а тот разрядился.
– Господи, Халилова, ты в своем репертуаре!
– Почему это?
– Потому что только ты два дня могла не замечать, что телефон сдох! Так, ладно. Я не ругаться звоню.
– А зачем?
– У Марика дэ рэ. В Гараже. Отпрашивайся у своего строгого папочки. Кстати, чего тебя не было на трене? Добрый рвал и метал.
Притупившаяся боль вспыхивает слева под ребрами. Отхожу к окну. Отдергиваю штору. Высокий забор отсюда почти не виден, но я знаю, что он есть. И так во всем. Что бы ни делала, чего бы я не хотела, я постоянно натыкаюсь на какие-то преграды.
– Я завязала.
– С чем? – тупит Звойниченко.
– Со спортом.
– Ха-ха. Очень смешно.
– Я не шучу, Марин. Все. Правда.
– Бред! Ты же лучшая, ты…
– Хватит. Я так решила. Давай не будем?
– Ты решила? – язвит Маринка, – Или за тебя?
– В этом конкретном случае это не имеет совершенно никакого значения.
– Как будто были случаи, когда твой голос чего-то стоил! – злится подруга. – А дальше что? Ты себя спрашивала?
– Для начала подтяну хвосты в универе. Я же с этим спортом совсем на учебу забила, а там… там посмотрим, Марин. Решу за время каникул.
Говорить о том, что меня выдают замуж, стыдно! Звойниченко этого в жизни не поймет. Начнет орать, что мы живем не в средневековье. Подбивать меня совершить какую-то глупость. Нет-нет. На кой мне такое надо?
– Жесть. Я просто в шоке. А Добрый-то знает?
– Я рассказа ему о своих планах. Но не уверена, что он отнесся серьезно к моим словам.
– Еще как отнесся. Ходил злой, как чёрт. Ты же его лучшая спортсменка!
– Не начинай. Давай лучше вернемся ко дню рождения Матусевича.
– Точно! Так тебя ждать?
Идти мне никуда не хочется. Но и дома сидеть нет сил. Время уходит, приближая меня к ненавистному браку. А я ничего не делаю! Только все сильнее загоняюсь. В общем, обещаю Маринке, что буду. Отец чувствует за собой вину, поэтому никуда не денется – согласится. Может быть, у меня получится хоть немного отвлечься. Правда, когда приходит пора собираться, мне до того лень, что я, махнув рукой на свой внешний вид, натягиваю бесформенный спортивный костюм и так сбегаю вниз.
– Пап! Я на день рождения. Скажи Рустаму.
Знаю ведь, что без охраны меня никуда не выпустят.
Отец откладывает в сторону очки и как-то устало сжимает пальцы на переносице. Выглядит он не очень. Под глазами залегли тени и углубились складки в уголках губ. Я же так упивалась жалостью к себе, что даже не заметила, когда это началось.
– У тебя что-то случилось? – почему-то шепчу, приближаясь.
– Нет, что у меня могло случиться, Динар?
– Не знаю. Может быть, на работе что-то.
– Да, на работе… Кое-что. Именно поэтому, прости, сегодня ничего не получится.
– В каком смысле? – сощуриваюсь.
– Я про твой выход. Сегодня, мышонок, тебе будет лучше остаться дома.
Я вспыхиваю в одно мгновение. Щеки начинают пылать. Горло перехватывает возмущением. Злые слезы щиплют глаза. И дело ведь не в долбаном дне рождения! Я даже не уверена, что хочу в этот клуб. Да и Матусевич мне не особенно нравится. Просто в моей жизни столько ограничений, что с ними все сложнее мириться. Кажется, что чем больше я проявляю покладистости, тем сильнее отец закручивает гайки. И потому для меня почти невозможно и дальше оправдывать его тем, что он просто не может иначе, после всего, что нашей семье довелось пережить.
– Ты мне всю жизнь испортил, – шиплю на эмоциях, и, крутанувшись на пятках, убегаю к себе. В этот момент мне плевать, какую боль я причинила отцу своими словами, я об этом не думаю. Все мысли затапливает кипящее внутри возмущение. Я так устала со всем соглашаться! С грохотом закрыв дверь в свою комнату, без сил сползаю на пол.
Господи, Динар, ты с ума сошла? Говорить с отцом в таком тоне!
С одной стороны, мне ужасно стыдно, с другой… В меня будто бес вселяется. И подбивает, подбивает все сделать наперекор. Ну, ведь я и так уже со всем согласилась. Даже выйти замуж, как это подобает приличной девушке. Так могу я хоть перед свадьбой глотнуть немного свежего воздуха?! Я же задыхаюсь! Меня душит отцовский неустанный контроль.
Подхватываюсь с пола и распахиваю настежь окно. А на улице весна буйствует. Мое любимое время года. Все цветет, все так вкусно пахнет: тюльпаны, черемуха, гиацинты… И птицы поют.
Правда, долго наслаждаться открывшейся взгляду картиной не получается. Тело требует действий. Но что мне предпринять? Так ничего и не решив, плетусь вниз. По коридору прямо мне навстречу идет один из охранников. Чтобы с ним не пересекаться, толкаю ближайшую ко мне дверь – вход в гараж, для удобства примыкающий к дому. А там уже ворота открыты, и чья-то тачка заведена… Не знаю, чем я думаю, когда ныряю на заднее сиденье! Уже потом, когда машина сдавшего смену охранника благополучно минует ворота в отцовскую резиденцию и шлагбаум на въезде, понимаю, какую глупость совершила. Мало того, что мне будет довольно проблематично выбраться незамеченной, и в любой момент может зазвонить телефон, так еще и спина затекла пригибаться. Долго ли я так выдержу?
Почему-то пробивает на смех. Нервы сдают. И тут случается не иначе как чудо – Володя съезжает к заправке и, припарковавшись у колонки, выходит, то ли чтобы оплатить горючку, то ли за кофе. Я, крадучись, едва ли не по-пластунски выбираюсь из Мазды охранника, накидываю капюшон и быстро-быстро отхожу к тротуару, а там – свобода-а-а.
Только что мне с ней делать? Я не знаю даже, где нахожусь. Смешно, но проведя большую часть жизни в столице, я в ней практически не ориентируюсь. Все что я видела, я наблюдала из окна отцовского бронированного Мерседеса. Меня привозили и забирали и в обычную школу, и в спортивную, и потом в институт. Даже когда я гуляла с друзьями, мой маршрут был строго подчинен пожеланиям охраны.
Интересно, что за человек этот Муса, если отец уверен, будто он сможет обеспечить мне защиту не хуже?
Почему-то образ, который рисуется в моей голове, вызывает странную реакцию – тонкие волоски на моем теле приподнимаются, как штыки ощетинившихся мурашек.
Кошусь на телефон. Если отец обнаружит, что меня нет, по нему меня вычислят в два счета. Но я так сильно его обидела, что вряд ли он захочет подняться, чтобы пожелать мне спокойной ночи. А значит, какое-то время у меня все же есть.
Во рту становится горько-горько. Вина придавливает. Я обещаю себе, что непременно извинюсь. И давлю на корню мысль вернуться, аргументируя это тем, что будет очень тупо закончить свой фееричный побег вот так.
Что же мне делать? Позвонить Маринке? Или вызвать такси? Я никогда на такси не ездила. Но у меня есть приложение агрегатора в телефоне. К удивлению, все получается с первого раза. И машина приезжает довольно быстро. Пока доезжаем, темнеет. Водитель мне попадается спокойный, но такой разговорчивый, что я невольно задаюсь вопросом – это его индивидуальная особенность, или все таксисты такие?
– Ди! – орет Маринка, открывая мне дверь. – Ты?! А что это на тебе за мешок?
– Да так. Настроения нет наряжаться.
– Ты что?! Тебя на порог не пустят в таком виде. Там же фейс-контроль. Ну чего ты стоишь, давай разувайся!
Из кухни выглядывает Маринкина мать.
– О, Динар, Маруська не говорила, что ты зайдешь.
– Я думала, мы встретимся в клубе, – отмахивается та. – Пойдем, тебя нужно срочно переодеть.
А мне все равно. Пусть. Я готова заняться чем угодно, лишь бы не думать о том, какой ужас испытает отец, когда не обнаружит меня дома. Зачем я вообще сбежала?!
– Вот эта юбка и этот кроп-топ? Как тебе?
– Никак. Я ни за что это не надену.
– Да брось! Твоему образу не хватает немного…
– Вульгарности?
– Раскованности! – закатывает глаза.
В конечном счете сходимся на том, что я надену маленькое черное платье. Оно достаточно закрытое, но фигуру облегает так, что мне некомфортно. Дешевая синтетическая ткань не дает коже дышать – я начинаю потеть еще до того, как мы выходим из дома. Все бесит – тушь на ресницах, красная помада на губах. Но больше всего – туфли на каблуках, которые Маринка уговорила меня напялить, несмотря на то, что они как минимум на размер больше, чем нужно. А еще ведь пакет, в который я запихнула свои вещи, чтобы переодеться, когда придет черед возвращаться. Выгляжу как беженка – одежда с чужого плеча и баул.
Папа звонит, когда мы с Маринкой направляемся к клубу. Я резко торможу и, не зная, как быть, бестолково переступаю с ноги на ногу.
– Что такое?
– Это отец. Он не отпустил меня. И теперь волнуется.
– Ну и хрен на него! Надо было по-хорошему договариваться, а то тоже мне – развел патриархат. Ты ж ему не рабыня.
– Перестань, – морщусь, – он просто тревожный.
Пока не передумала, набираю короткое СМС: «Со мной все хорошо. Я на дне рождения, как и предупреждала. Через пару часов вернусь». И жму на кнопку питания. Вот если бы так еще можно было выключить беспокойство, чувство стыда и вины. И вроде да, я понимаю, что папа перегибает. Но собственный бунт все равно кажется мне ужасно незрелым. Смотрю на веселящихся ребят, а сама не испытываю абсолютно никакой радости. Так, улыбаюсь невпопад, чтобы не портить никому настроения.
– Ну что, Марик, давай за твои двадцать. Пусть этот денек будет покруче предыдущих. Здоровья крепкого, как боксерский мешок, чтобы все траблы отталкивались от тебя, как от стены, пусть достижения сыплются на тебя, как кики в файте…
– Ребят, мне одному кажется, что наш Санек угорел по метафорам? – ржет Сема.
– Или попросил помочь ему нейросеть. Я там курсач себе за три дня напромтил. Колись, Санек, поздравления сетка писала? Или ты сам до такого додумался?
Все начинают смеяться. И именно в смехе теряются звуки выстрелов. Для других теряются. Не для меня, натасканной на любую опасность. Я замираю, прислушиваясь. Но поскольку события разворачиваются с оглушительной скоростью, и остальные довольно быстро понимают, что происходит что-то неладное. Народ визжит, конфликт почти у самого танцпола продолжается. Кажется, это называется «стенка на стенку». И самое страшное, что в этой вакханалии мало кто обращает внимание, что от искр начинает тлеть обшивка на потолке.
Хватаю Маринку за руку:
– Эй! Ты куда?
– На выход. Быстро.
Я натаскана, да… Где бы я ни была, я невольно обращаю внимание на наличие запасных выходов.
– С ума сошла?! Там стреляют!
– А там, – рычу, – горит. Как думаешь, у тебя больше шансов умереть от шальной пули или задохнуться? Быстро! Все… К выходу, не толкаясь.
Но какой там! Когда срабатывает система пожаротушения, и вода начинает лить с потолка, народ, будто обезумев, устремляется к выходу. Образуется давка, которой я так боялась. Но, к счастью, очень быстро поспевают то ли спасатели, то ли полиция – в темноте не разобрать, и берет ситуацию в свои руки.
В этом ожившем кошмаре я думаю лишь о том, что отец не переживет, если со мной что-то случится. Это дает силы выбраться и не упасть. Когда в конце, казалось бы, бесконечного коридора появляется свет, мои ноги подкашиваются в коленях. Поверить не могу, что мы чуть не погибли из-за каких-то отбитых придурков, решивших выяснить отношения при помощи оружия! Маринка тихонько воет, до боли сжимая мою ладонь. Ее, видно, тоже накрыло откатом.
– Тщ-щ-щ, все будет хорошо. Кажется, они даже огонь потушить успели, – шепчу, с отчаянием прижимая подругу к себе и невольно касаясь ее пропахших гарью волос губами. И тут – щелк в голове. Папа! Достаю телефон, трясущимися руками включаю.
– Динара… – хрипит он.
– Все хорошо! Со мной все хорошо. Слышишь?
– Слышу. Стой, где стоишь. За тобой сейчас подойдут.
Отец сбрасывает вызов. Я даже не успеваю уточнить, кто подойдет, и сколько мне ждать. Правда, ждать и не приходится. Потому что практически тут же меня окликает знакомый голос…
– Динара?
– Да! – широко распахнув глаза, гляжу на мужчину, невольным свидетелем разговора которого я стала на своих последних соревнованиях.
– Добрый вечер. Меня зовут Муса Гатоев. Ваш отец просил меня сопроводить вас до дома.
