Текст книги "Ловушка для хищника (СИ)"

Автор книги: Юлия Чеснокова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

AlmaZa
ЛОВУШКА ДЛЯ ХИЩНИКА

Роза в пустыне

Грузовой склад неподалеку от станции высох за душный и раскаленный день, обвеваемый песчаными дуновениями, превратившись в жаркое и темное место, где было трудно продохнуть среди железных контейнеров. Вагоны, вагонетки и дрезины стояли на запасных путях, перед ними отдыхала пара автомотрис. Прячась за постройками для железнодорожных рабочих, ушедших на ночь, куцыми выкрашенными белой краской кирпичными домишками с синими рамами окон, несколько контейнеров привычно и нелегально переначинялись совершенно не тем, что они должны были везти по накладным и таможенным отчетам. Оплаченное международной организацией оружие должно было уплыть в неспокойное исламское государство, чтобы продолжать там способствовать войне, распрям, убийствам и уничтожению местного населения, по своей тёмности и религиозной фанатичности не понимающему, что совершают всё не во имя своего бога, а на благо западной мамоны, что ждет, когда очаг возгорания зажжётся сильнее некуда, выгорит изнутри и освободит немного пространства для миротворческих сил, которые придут слегка запоздало, не предотвращать, а пировать на костях, но зато с готовыми оправданиями для того, что они тут законно, пришли строить экономику и цивилизацию. На самом же деле продолжать эгоистичную колониальную политику, никуда не девающуюся со времен правления Изабеллы Кастильской и прикрытое дипломатичным пустословием грабительство. Группа мужчин, громыхая деревянными ящиками, выложенными изнутри мягкими прокладками из целлофана, газет и тряпок, чтобы ружья и пулеметы не дребезжали слишком откровенно, пересчитывала количество ценного груза, до потолка занимающего пакгауз. Им предводительствовал крупный бородач в защитной форме военного, не принадлежащей ни к одним войскам на свете. Через плечо у него болтался автомат, и дубленое, поджаренное солнцем неразборчивое в зарослях черных волос лицо не вызывало сомнений, что он применял этот опасный инструмент смерти, и применит снова, если понадобится. Грузчики или скорее те, кто вынужденно ими стал, хотя по сути был боевиком, наёмником или контрактником, перекрикивались, поторапливая или призывая помочь поднять очередной ящик. Иногда слышалось «раис!»[1]1
  «Начальник» на персидском и родственных ему языках.


[Закрыть] на фарси, после которого ожидались дальнейшие распоряжения.

– Заканчивайте быстрее, – постукивая по корпусу автомата коричневыми пальцами, скомандовал бородатый, не особо глядя по сторонам. Не первый год они занимались подобным, и ничто им не мешало. Где-то за его спиной, над головой, раздался стук по металлу, как шаг по крыше. Среагировав на этот звук, он обернулся и задрал лицо. Чернота ночи скрывала высь, и он достал из кармана фонарик, чтобы осветить отдаленные метры. Ничего. Может, не очень ровно поставленный товар внутри вагонов сполз? С другой стороны раздался шум голосов его подчиненных, о чем-то вдруг загалдевших. – Что вы там суетитесь? Что такое?! – прикрикнул он.

– Там был шорох… – сказал один из носильщиков.

– Тень! Смотрите, там тень, я видел! – призывая ко всеобщему вниманию, поднял тревогу другой, и все тотчас побросали свои занятия, доставая пистолеты и начиная целиться куда-то вдаль, в неизвестность. Лучи фонарей размножились, как разрезанные сеткой, приставленной к одному огромному прожектору. Они забегали, как светлячки, в поисках причины паники, разлетевшись по всем сторонам, но всё равно не покрывая всё пространство, в котором оставались непроглядные прорехи. Кто-то здесь был, хотя никого быть не должно. С администрацией и охраной станции всё улажено, да и если бы они пришли, то напрямую, а не вот так, крадучись, задками.

– Кто здесь?! – гаркнул главный, но ему не откликнулось даже эхо, которому не способствовала акустика площадки под открытым небом. Всё на минуту замерло, прислушиваясь и ожидая, появится ли ещё что-то инородное. Один из контейнеров, приготовленный для поднятия краном в везущий завтра оружие состав, вдруг стал накреняться и, сдвигаясь с нижнего, на котором стоял, грозил упасть. Не успевшие подпереть его бойцы разбежались подальше, чтобы не быть придавленными. Обрушившиеся несколько тонн железа, снарядов, патронов, автоматов и револьверов, создали оглушительную какофонию, проломившую поздний час. – Что происходит? Кто плохо закрепил?! – собрался делать выговоры капитан этой преступной бригады, когда откуда-то сбоку, катясь по земле и чуть подпрыгивая, нарисовалась ручная граната. – Ложись! – закричал он, отскакивая. Через пять секунд прогремел взрыв и солдаты, окончательно забыв, что им нужно что-то грузить, взявшись за оружие сами, начали пальбу по мраку, не видя, кто враг и кто противостоит им, но надеясь зацепить и нейтрализовать тех шайтанов, что испортили их до сих пор спокойные махинации. Выстрелы звучали по одному и очередями, мужчины бегали туда-сюда, ища укрытия и стреляя ради обороны, но несколько гранат прилетело снова, уничтожая труды и саму возможность что-либо доделать. Стали обрушиваться какие-то странные шары, разрывавшиеся между расколовшихся ящиков и обрызгивающих товарное оружие. От неведомой жидкости железо тут же окислялось и приходило в негодность, едва не плавясь, как от высоких температур металлургических печей.

Дым, гам и взрывы смешались, превратив погрузочный склад в эпицентр войны. Бородатому начальнику показалось, что на них напал целый отряд. Он и сам видел несколько мелькнувших силуэтов, черных и неуловимых, в которые не смог попасть. Кто это? Кто эти люди? Около часа продолжалась неразбериха и загадочное столкновение, после которого всё затихло так же внезапно, как и началось. Чтобы убедиться, что налет невидимого противника иссяк, пришлось посидеть в засаде ещё с полчаса, отдышаться, прийти в себя. После этого мужчина, наконец, набрался храбрости и, веря в крепость бронежилета и удачу, выбрался из-за стенки контейнера. Один из выпавших снарядов вспыхнул и, бабахнув неподалеку, напугал его, заставив вздрогнуть. От взрыва упал очередной здоровенный ящик, завалившись на бок и люди, выбирающиеся отовсюду и собирающиеся в середине, среди разрухи и полностью выведенного из строя оружейного запаса, смогли увидеть на этом самом ящике огромную, будто сваркой вырезанную букву «Z», ставшей единственным, что хоть как-то подтвердило чужое присутствие. Однако автора автографа изумленным и сорвавшим операцию по доставке боеприпасов наёмникам узнать было не суждено.

Молодой человек неопределенного возраста от двадцати пяти и выше, но определенной приятной наружности, подчеркнутой экзотичной смуглостью и дерзко-надменными восточными глазами, запрыгнул на одну из крыш неподалеку и, пригибаясь, бесшумным бегом достиг края, у которого лежал с биноклем ночного видения другой парень, его товарищ, улыбающийся до ямочек на щеках от зрелища, что подходило к концу.

– Ну что, Зорро, выебнулся? – тихо рассмеялся он, убрав приближающий аппарат. Явившийся поджал губы, закатив глаза и всей своей мимикой показывая, что этот никчемный мир не в силах соответствовать его идеальному плану.

– Кто просил эту поебень взрываться, вот скажи – кто?! – завалившись на живот и взяв бинокль из рук соседа, он взглянул в него и убедился, что ящик на место не встал. – Я же нормально написал N! Это Нэ! Эн, Эн это!

– Мистер Аноним, спокойно, – похлопал его по плечу друг. – Так даже прикольнее получилось.

– Прикольнее?! Я не Зорро, я Неизвестный. Инкогнито. А вышло что? – парень закрыл глаза и опустил лицо, положив лоб на ограждение по краю крыши. – Всё коту под хвост…

– Вообще-то всё вышло в лучшем виде. Ни одного убитого, а зло повержено. Лео будет счастлив. Кстати, где он?

– По другую сторону от тебя, – неохотно откликнулся назвавшийся Неизвестным Хоакин, любитель интриг, заговоров и таинств, которые являлись для него отдельным вознаграждением за благие поступки.

– Черт! – вздрогнул Хонбин и обернулся, найдя там третьего, только что подошедшего и молча сидевшего соратника. С чувством выполненного долга, он устраивался прилечь рядом, не произнося ни слова по одной простой причине: после давней тяжелой травмы он утерял способность говорить. – Ты такой незаметный, что даже я тебя не замечаю. – Лео пожал плечами. – Ладно. Всё здорово. Мы целы, мы всё сделали. Мы втроём обвели вокруг пальца… около сорока человек.

– Неплохо, – поддакнул Эн, перевернувшись на спину и уставившись в звездное небо. – Кажется, в этом регионе они были последними? Теперь можно в небольшой отпуск?

– Да, надо бы завтра уезжать. – Хонбин покосился на Лео, который слушал их не глядя. Не имеющий способности разговаривать, он тем не менее был у них за главного, принимающим ответственные решения и распределяющим, кто что будет делать. – Уезжаем? – уточнил у него друг. Лео кивнул, думая о чем-то своём, но вот о чем – он никогда не делился ни с кем, хотя мог жестами или на бумаге. Изредка он что-то пытался объяснить им, но без желания. – Отлично, только попрощаюсь кое с кем, и днём тронемся.

– Бродяга, ты прекратишь когда-нибудь находить везде себе любовниц? – всё так же пригнувшись, поднялся Хоакин.

– Разумеется нет, я только ради этого, может, соглашаюсь повсюду ездить, – пошутил Хонбин последовав за ним и посмотрел назад, убеждаясь, что Лео бредёт за ними. Если он задержится, он же не сможет попросить остановиться, поэтому у парней вошло в привычку каждую минуту проверять его наличие. – Заглянем в Вавилон, ладно?

– Что ж, там я и сам не против побывать напоследок, – воодушевился Эн. Спустившиеся с крыши, умело заметающие следы, научившиеся почти не оставлять их (чему очень способствовала песчаная пересыпающаяся от ветра местная поверхность почвы), троица, натянув на лица берберские повязки, оставляющие открытыми только насурмленные от инфекций, легко попадающих с вездесущими песками, глаза, некоторое время плутала между сараями и будками непонятного предназначения, от электрощитовых до сторожек, обошла реденькую поросль миндаля на краю обжитой площади и вышла на дешт[2]2
  Дешт – бесплодная каменистая пустыня в ираноязычных (персидских) странах.


[Закрыть]. Барханы и дюны ребрили волнами горизонт, невидимый во тьме людьми с обычным зрением, но наловчившиеся по ночам молодые люди просматривали черноту насквозь, особенно Лео с его кошачьими способностями. Это помогало им не теряться и легко уходить незамеченными, а так же находить оставленных лошадей, на которых в данной местности перемещаться было куда проще, чем на каких-либо машинах. Привязанные к степному кустарнику кони бесшумно склонили морды в полынь и астрагал, ожидая наездников. Хонбин сунул ногу в стремя и первым быстро взлетел в седло совершенно черного жеребца. Масти животных тоже приходилось выбирать под стать случаю, меняя время от времени: ночью темные, а днем светлые, чтобы всадники не виднелись в пустыне издалека. Лошадь Лео была без упряжи, что не помешало ему забраться на неё не менее ловко, чем Хонбину на свою. Хоакин с ленцой, рожденной усталостью, залез последним, и они тронулись в путь по бескрайнему плоскогорью спящих пустынных холмов, по несуществующим тропам, о которых не знали даже самые бывалые кочевники.

Вавилон был странным и одновременно предсказуемым местом, найти которое смог бы не каждый, а слышали о нем и вовсе только самые рисковые и отчаянные. Вавилоном называли кабак, гостиный двор и бордель, разместившийся прямо под слоем песка в центре одной из пустынь с перемещающимся рельефом, где впадины и возвышенности никогда не стояли на месте и, всегда трансформируясь, совершенно сбивали с толку, так что нельзя было запомнить, где именно ты был. В том и состояла сложность повторного посещения этой обители, порой спасающей от жажды и голода, которая могла показаться миражом и не любила, когда о её существовании узнавали слишком многое. Вопреки тому, что страны этого региона не терпели чужеземцев, и они сразу бросались в глаза, в Вавилоне всегда можно было встретить кого угодно, от африканца до европейца, от островных аборигенов до китайцев, и тем он напоминал старинные средиземноморские порты, где пересекались люди и товары со всего мира. Разве что теперь все они звенели не гинеями или реалами, а долларами, которые шуршали, не привлекая громкостью внимания. Купить здесь также можно было почти всё, от героина и любовных утех, до документов, ценных антиквариатов и экзотической пищи и выпивки. С последней, незнаючи, лучше было не рисковать, поскольку в ней тоже могли вдруг оказаться наркотики. Это был Вавилон – место, в которое лучше не приходить, если не умеешь постоять за себя, но если умеешь – тебя примут с распростертыми объятьями, предлагая уютный ночлег, обильную и вкусную еду, и информацию. Ради последней, собственно, троица молодых людей сюда изначально и захаживала, пока Хонбин не определился с тем, что полезное сочетается с приятным. Иногда эта же идея посещала и Хоакина. Лео за попыткой разнообразить свой досуг в притоне замечен не был. Хотя… за чем его вообще можно было заметить? Необнаруживаемый, неслышный, невидимый воин, возможно, лучший из существующих, он был слишком умел и увлечен своим делом, чтобы стать приметным и выйти из тени, в которой пребывал всю свою сознательную жизнь.

Насвистывая «Арабскую ночь, волшебный восток», Хонбин спешился на месте, ничем не отличавшемся от других, таком же овеваемом запеченным пыльным воздухом, перекатиполистым, глухим и немым. Топнув ногой в черном сапоге, он переждал минуту и протопал определенный ритм. Низкие колючие звезды стали единственными свидетельницами того, как ровность песка вдруг опала, провалилась на квадратном метре, подобно зыбучей трясине и, сдвигаясь железным люком, внизу разверзлась дверь, из которой полились шумные звуки и свет.

Разлив вино по трем бокалам, мужчина, исполнивший обязанности официанта, но на самом деле скорее администратор этого заведения, с поклоном удалился. Никто не знал, кто именно эти трое и чем занимаются, но так давно они бывали здесь и столь добрую славу заработали всегда сдержанным, достойным поведением и щедрой платой, что относились к ним с почтением. Отошедший от них с подносом мужчина догадывался, что пребывание подобных лиц не может быть тут простым и мирным, но который год не мог выудить правду. Обычно вся информация проходит через него, его пытаются купить или подкупить, чтобы вызнать что-то, но эти и намека не давали на то, что им интересно что-то секретное. С другой стороны и ими никто не интересовался. Их никто не искал, о них никто не спрашивал, словно они рождались на пороге Вавилона и там же таяли, потому что ни о ком по описанию похожем на них ни слуху, ни духу.

Звенящая яркой юбкой, расшитой монетами, сверкающая улыбкой и украшенная роскошной копной пышных волос девушка славировала между столиками и упала прямо на колени Хонбина, приобняв его за шею. Ничуть не смущаясь этого, он подхватил её свободной рукой и, прижав ближе, поцеловал в шею.

– Неужели я дождалась? – заговорила она на арабском, который молодой человек выучил за годы странствий. – Не верю своим глазам, что ты пришёл ко мне спустя всего-то две недели!

– И, к сожалению, я пришёл попрощаться надолго. – Улыбка сошла немного с её губ, но горящие от радости встречи глаза не потухли. Хонбин виновато опустил взгляд. – Прости, но нам нужно уехать на несколько месяцев домой…

– Ты вернёшься? – с надеждой спросила она, убрав ту манеру речи, которой обычно общалась со всеми остальными клиентами, лукавую, зазывающую, фальшивую, хотя и искусную. С этим прекрасным героем, покорившим её до того бумажное сердце, она становилась настоящей.

– Если нужно будет…

– Нужно! Мне нужно, – жарко заверила она и, изначально связавшийся с ней, как с девушкой легкого поведения, Хонбин пожалел, что позволил её чувствам преобразоваться из трудовых в очень личные. Но иначе у них не было бы важного информатора, добывавшего любые сведения, порой рискуя и жизнью.

– Значит, вернусь, – пообещал он, предугадывая, что такую область навсегда покинуть нельзя. Десятилетиями тут творится кавардак, с чего бы ему прекратиться от очередного их подвига? Не пройдёт и полугода, как нужда во вмешательстве появится. – А сейчас… ничего не слышно? Всё спокойно? – Эн и Лео, сидевшие рядом, понимали уже многое, но один говорить более-менее сносно на арабском ещё не научился, а другой не говорил вообще. Им оставалось лишь частично греть уши и разглядывать публику зала этой упрятанной под землю таверны.

– Я бы хотела солгать, что замышляется ужасное, чтобы ты остался, – девушка вздохнула, приподняв и опустив глубокое декольте в хорошей близости к взору Хонбина. – Но нет. Никаких происшествий, аш-Шайтан[3]3
  Аш-Шайтан – глава демонов, Сатана в исламе.


[Закрыть] их подери!

– Ну вот и славно, – опустил ладонь парень на её колено. – Это говорит о том, что я качественно делаю своё дело.

– Ты очень качественно всё делаешь, – наклонилась осведомительница к его губам и некоторое время они молчали, пленники огненного поцелуя. Беззвучно цокнув языком, Эн уставился в противоположную сторону, гадая, расслабиться этой ночью или не надо. – А! – вспомнила что-то девушка, без желания оторвавшись от Хонбина. – Разве что вам будет интересно посмотреть на местное судилище. Это единственное, что грозит произойти на днях. Завтра в полдень.

– А что такое? – уже отринув все заботы, не сосредотачиваясь на прослушивании, Хонбин зарывался лицом в пряди волос, вдыхая их сандаловый аромат. – Что за судилище?

– Казнь за измену. Вы же знаете, женское прелюбодеяние тут карается смертью. – Она захохотала, как бы показывая, насколько не сходится иногда условленное с осуществляемым.

– Знаю, и что же, кто-то всё равно решается на это? – хмыкнул Хонбин.

– Видимо решается. Вот завтра и получит. Ей отрежут нос и позже забросают камнями.

– Двадцать первый век называется! – откинулся на спинку стула Эн, возмущаясь на родном языке, будто комментировал радио. Лео настороженно уставился на рассказчицу. Толкнув в бок локтем сидящего рядом Хоакина, он вильнул головой. Тот кивнул понимающим жестом и обратился к Хонбину: – Бродяга, попроси её выложить подробности.

– Так, и что, сильно провинилась подсудимая?

– Не думаю, – девушка пожала плечами. – Кажется, ей шестнадцать лет. Её выдали замуж четыре года назад. Да, в предгорье традиции ещё на уровне варварских. Так вот, она вроде бы пыталась сбежать из дома мужа. Или сбежала… Но её поймали. Муж обвинил её в измене, а это ведь такой позор! Семья вынуждена смывать его кровью. А уж что она совершила на самом деле – кто ж вникать будет? – Лео осторожно поднялся, не выступая из полумрака у стены. Достав из складок местной мужской одежды – помеси халата с длинной рубашкой, – листок бумаги и карандаш, он быстро написал на нём что-то и через стол протянул Хонбину. Тот принял записку.

– Адрес? – поднял он взгляд от листка и посмотрел на товарища. – Ты что, серьёзно? Мы прямо сейчас, ночью, поедем спасать какую-то девчонку, понятия не имея, что там да как? – Лео утвердительно качнул головой. – Ты издеваешься? А если она в тюрьме… поднять всё село налетом неизвестных?

– Ну, завтра в полдень при толпе её спасать явно будет уже бесполезно и невозможно, – заметил Эн. Лео ткнул в него пальцем, подтверждая истинность его слов. Хонбин тяжко вздохнул.

– Твою ж мать, отдохнул! – Обернувшись к любовнице, он приподнял её с колен за бедра. – Прости, моя прекрасная пустынная роза, но, кажется, нам нужно ещё кое-что сделать.

– Как? Прямо сейчас?! – Посопротивлявшись, не смогла она побороть его и встала. – Хон ибн Бин, у тебя есть совесть?!

– Я путешествую налегке, я не могу таскать с собой такие неподъемные грузы. – Прекратив возмущения очередным поцелуем, он отпустил девушку и, многообещающе подмигнув, протянул листок и карандаш ей. – Набросай, пожалуйста, как нам найти эту горемычную грешницу, пока «справедливость» аборигенов не настигла её.

Королева дождя

Проведшие в этих местах много времени, трое всадников быстро сориентировались, куда им нужно следовать. Но даже если бы эти земли они видели впервые, то нескольких условных обозначений хватило бы, чтобы они вышли на нужный путь. Бывалые путешественники и странники, они не заблудились бы ни в море, ни на суше, зная, куда указывают звезды, облака, ветры и солнце в то или иное время дня. Кони галопом мчали их до поселка, о котором говорила любовница Хонбина. Предгорье было не близко, а готовиться к казни могли начать уже на рассвете – никто не станет ждать напрасно, всем побыстрее захочется посмотреть на расправу и жестокость. Хлеба и зрелищ! Черт возьми, они втроём тоже хладнокровно могли убивать и карать, но шестнадцатилетнюю девчонку? Огромной толпой? О каких традициях и приличиях, морали и нравственности рассуждают эти темные люди, если у них нет ни гуманности, ни здравомыслия?

Копыта постепенно издавали всё более громкий топот, переходя с песков на плотную почву. Чем ближе к горам, тем она была каменистее. Первым скакал Лео, бушующий внутри и возмущенный тем, что услышал. Для него, перевалившего за третий десяток, шестнадцатилетнее существо представлялось ещё ребенком, а дети и животные были святым в его миропонимании, это были безвинные существа, не способные постоять за себя, и их спасать следовало в первую очередь. Хоакин поравнялся с Хонбином, и они маленьким треугольником, снижая скорость, подобрались к селу, где далекие от цивилизации домишки ютились один рядом с другим, вырастающие снизу, как квадратные сталагмиты, в один-два этажа. Тощие улочки, с выбитыми прямо в земле ступеньками, помогающими забираться вверх по склону, на котором продолжали рассыпаться жилища, не были освещены. Единственным местом, у которого горела какая-то лампочка, была постройка рядом с мечетью, чей минарет всевидящим оком возвышался над однотипными и простыми обиталищами населения. Лео остановился у кустарника, не доехав до поселка. Спешившись, он подождал, когда к нему подойдёт Хонбин и кивнул, спрашивая, куда дальше? Никаких табличек с названиями переулков и номерами домов не было.

– Она сказала, что выдали её замуж за лавочника, значит, нужно искать дом с торговым первым этажом, – шепнул Бродяга и, пригибаясь, троица бесшумно втекла меж стен. Все спали, и только ослы, козы, бараны да коровы на задах дворов, в сараях, иногда могли издать шорохи. Каждый раз, пробыв в подобных уголках по несколько месяцев, банда возвращалась в родную страну немного одичавшей, не представляющей, как люди живут в таком количестве огней, света, шума. Поэтому они спешили провести немного времени в буддийском монастыре, где были воспитаны, и вернуться обратно к исполнению своего долга – борьбе с преступностью и любыми видами зла и несправедливости. Такими, какую они хотели предотвратить сейчас.

Темнота ночи не мешала им обыскивать дома, заглядывая в них и, при возможности, забираться в окна, чтобы убедиться, что там нет той, которую они ищут. Но логика подсказывала, что её должны были держать где-то там, где мешала бы сбежать решетка. Неужели бы не попыталась пленница унести ноги, спастись сама? Или это не имеет смысла? Если она пыталась сбежать от мужа, но была поймана, несомненно, она может считать, что уже всё бесполезно, и смиренно сидеть даже за открытой дверью. К счастью для ищущих, домов было не так уж много, и вскоре, проверив половину деревни, Хонбин наткнулся на здание, подходившее по описанию; на первом этаже расположилась закрытая на ночь лавка, со второго доносился мужской храп, а ниже первого, на уровне земли, виднелось два подвальных окна, зарешеченных, как темница. Лео подошёл к ним и устремил внутрь свой пронзительный, различающий в кромешной тьме почти всё взгляд. Обернувшись, он кивнул Хонбину. Приняв сигнал, тот осторожно подошёл к окну первого этажа и, открыв его, забрался внутрь. Чтобы не испугать девочку, ей нужно было объяснить, что её хотят спасти, а поговорить с ней на её языке мог лишь Бродяга. Опустив ноги на половицы, он огляделся, выяснил, что это было подобием складского помещения, прошёл, не задевая, мешки и ящики, очутился в коридоре. Для того, кто полжизни лазил по чужим квартирам и домам, тайным местам и убежищам, прокрадывался в неведомые лабиринты подпольных мастерских и фабрик, найти лестницу в подвал не составило труда. Хонбин достал отмычку и, уткнувшись в запертую дверь, принялся взламывать замок. Ему приходилось справляться и со сложными, специально замудренными замками, поэтому обычная замочная скважина от первобытных воров не могла остановить его. Повернув отмычку, он открыл дверь и скользнул за неё, такой же неслышный, как сон той, что лежала на пыльном полу возле каменной стенки. С головы до ног в черной парандже, невысокая девчонка свернулась клубком и пыталась забыться и спать, чтобы не мучиться ожиданием смерти. Хонбин кротко подошел к ней, присел на корточки и в одну секунду обхватил её одной рукой, другой зажав рот. Очнувшаяся загудела ему в ладонь, брыкаясь и трепыхаясь, что было сил, хотя длинная прочная чадра мешала, запутывая руки и ноги.

– Тише, тише, – заговорил молодой человек на фарси. – Я пришёл, чтобы спасти тебя. – По глазам было видно, что его услышали, но сопротивляться не перестали. – Ты хочешь уйти отсюда? Хочешь избежать смерти? – Девчонка замерла. – Давай поговорим? Ты обещаешь не шуметь? Не кричи, ладно? – Она осторожно кивнула и он плавно, чтобы в любой миг успеть заткнуть её, стал отводить руку в сторону.

– Что вам нужно? – провела она по своим губам, отряхиваясь от его касаний. Типичное мусульманское воспитание – прикосновение чужого мужчины непозволительный грех. Могла ли одна из взращенных таким образом изменить мужу?

– Спасти тебя. Я пришёл забрать тебя, чтобы тебя не подвергли казни.

– Зачем? Кто вас послал?

– Никто. Я хочу помочь тебе. – Она забилась в угол. – Как тебя зовут?

– Вас муж послал, да? Он хочет доказать всем, что я с мужчиной сбегала? Не пойду! И без того меня казнят, зачем он ещё чего-то от меня хочет? – Хонбин вздохнул.

– К счастью, я не знаком с твоим мужем. А из того, что я успел о нем узнать, я понял, что он далеко не хороший человек. – Он посмотрел на окно. Пока ещё темно. – У нас немного времени, чтобы определиться, бежишь ты добровольно, или мне забрать тебя силой? Я всё равно не дам тебе погибнуть, так что решай.

– Вы заберете меня силой? – ахнула она, и Хонбин приложил палец к губам, призывая к тишине. – Куда? Мне некуда идти. Семья от меня отказалась, муж же отрекся. Я опороченная. Меня и в других сёлах либо забьют, либо вернут сюда, и меня всё равно убьют.

– Я увезу тебя гораздо дальше отсюда. Туда, где тебя никто не тронет. Я задаю тебе вопрос ещё раз: ты хочешь спастись?

– Чего ради? Чтобы меня вы били? – Она обняла себя руками, поджав колени к груди. – Я думала, что где-то лучше может быть, потому и пыталась убежать. Мне всегда говорили, что замужем все одинаково живут, надо терпеть поэтому всё. Я терпела, четыре года терпела, да не выдержала, когда он опять меня лупить начал, да за волосы таскать. Сбежала, да поймали. Никуда не деться. Везде всё одно. Этот муж помрёт, так другого найдут, тоже бить будет. А дома отец врежет, если что не так сделаю, или братья, или кормить не будут, пока работать лучше не стану. Куда сбегать? Зачем? Лучше пусть убьют завтра, всё ж отмучилась своё.

– Он заставлял тебя много работать? – нахмурился Хонбин.

– С рассвета до зари. И мать его меня гоняла. А что делать? Я пока дома жила, меня отец гонял. Меньше, конечно, но то отец, а это муж. Ещё Аллах и детей не дал, значит, я не такая – меня бить нужно. – Хонбину захотелось удариться головой самому от подобных рассуждений. Он не впервые сталкивался с подобным. Конечно, в городах и более передовых исламских странах такого не было, но стоило отдалиться, зайти по тропам, которые вели в такие вот забытые всеми места, как творился настоящий варварский беспредел, где телевидение и радио способны воспринять за чудо, а верховенство и главенство мужчины не обсуждается. Они могут делать всё, что угодно, а слова женщин и их жизни ничего не значат.

– Ты у него одна жена? Сколько ему лет?

– Одна. Одного года они с отцом, стало быть, по сорок четыре им. Он при большом хозяйстве, с деньгами, поэтому я в дом свой честь принесла, что он меня взял, да вот, не угодила ему…

– Послушай… – так и не зная, как её зовут, опустил обращение Хонбин. – Завтра тебе никто быструю и безболезненную смерть не обещает. Тебя покалечат и будут долго-долго бить, пока ты не умрешь. Ты этого хочешь? Я предлагаю тебе выжить, уехать отсюда туда, где никто тебя не тронет и пальцем, где о тебе будут заботиться. Ты веришь мне? – Девчонка не собиралась выковыриваться из угла, и смотрела если не подозрительно, то почти равнодушно. Все шестнадцать лет она видела мир с одного ракурса: ежедневные молитвы, чтение Корана, побои и тяжелый труд. Откуда ей было знать, что существует другая жизнь, что бывает другое существование? Она не могла представить ничего, кроме этого села, стареющего отъевшегося мужа, жуткой свекрови, насилия и общественного мнения, которое играло решающую роль в судьбе каждого жителя деревни. С минарета вдруг донесся призыв муэдзина. Хонбин понял, что вскоре начнёт просыпаться народ, и будет поздно. Сделав молниеносное движение, он скрутил девчонку в охапку, сунул ей под нос чистый платок, заранее смоченный одурманивающим и усыпляющим средством и, подержав с полминуты, перекинул вырубившееся тело через плечо. Когда человек не может позаботиться о себе сам, о нем следует позаботиться другим.

Бродяга поднялся с нетяжелой ношей на первый этаж, передал через окно сверток в руки Лео, подхватившему персиянку, как пушинку.

– Ты увози её, а мы с Эном тебя скоро догоним, – он посмотрел на Хоакина. – Пошли, быстренько поднимемся наверх. Руки чешутся отмутузить одного урода.

– Ну вот когда я уже отдохну, а? – проворчал друг и залез к нему в дом. Тихо, быстро и бесследно они настигли спящего владельца лавки, избили его до полусмерти, не дав издать и звука, и растворились, догнав Лео, когда начало светлеть.

На небольшом распутье они притормозили. Одна непрочерченная тропа вела к Вавилону, а другая, едва проглядывающая, уходила в сторону другой части пустыни, где ждали троицу её пожитки и палатка, в которой они обитали последние недели.

– Вы можете везти девчонку к нам и собираться, а я всё-таки попрощаюсь нормально с Маликой. – Небо стремительно голубело, но не спавшие почти сутки воины ещё были полны сил. Разве что Хоакин хотел поскорее найти какой-нибудь приют, но когда он понял, что Хонбин навострился в притон, то надумал к нему присоединиться.

– Лео, мы подтянемся позже, ладно? Осторожнее! – распростились они ненадолго и пришпорили коней, повторяя по новой ночную дорогу. На этот раз она показалась ещё более долгой, но теперь они уже окончательно определились, что больше ни во что не ввяжутся до отпуска. Вымотанные, но морально удовлетворенные подвигами, молодые люди жаждали навестить старых друзей, поведать родные просторы. Никакая награда им нужна не была. Они творили добро во имя добра, и каждое предотвращенное зло и противозаконие уже являлось для них подарком.