Текст книги "Нелюдь"

Автор книги: Юлия Латынина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

Глава четвертая
ЯРМАРКА, ГУСЕНИЦА И ПОЛИЦИЯ

Нелюди недостойны человеколюбия.

Впрочем, его недостойны и люди.

Ли Мехмет Трастамара

Тони Аркадиса судили трижды: за ограбление, вымогательство и за злостное хулиганство: пьяный Тони пытался пристрелить на глазах шокированных посетителей ресторана чужака-чуника.

Все три раза Тони был оправдан за недостатком доказательств и свидетелей, несмотря на то что сцену в ресторане наблюдало по крайней мере полсотни людей, не говоря уже о свойственных подобным местам видеошарах.

Закон запрещал людям с пестрой биографией находиться на правительственной службе, но Тони Аркадиса это не смущало.

И вот сейчас Тони стоял в белом форменном мундире за таможенной стойкой и оформлял документы троих прилетевших на Ярмарку.

Мужчина, тридцать пять лет, по имени Лоурелл Кент. Высокий рост, дорогой костюм, бронированные глаза и обаятельная улыбка бизнесмена, который может позволить себе собственную яхту. Сын, Чеслав Кент, шестнадцати лет. Худощавый сероглазый подросток, с прямой осанкой, хрупкими запястьями и неожиданно тяжелыми кулаками. Дети владельцев частных космических яхт обыкновенно вырастают спортивными и здоровыми. Судя по выправке, этот парень мало чем занимается, кроме космодайвинга и дискотек. Денес Кент, восемь лет, без документов – мальчику в таком возрасте они не полагаются.

Мальчик был одет в красные брючки и курточку из флексана. В руках у мальчика был кожаный поводок: с другого конца поводка на таможенника смотрел огромными бурыми глазами здоровущий пес.

– Э-э… это собака или чужак? – спросил Тони.

– Собака, – ответил человек, называвший себя Кентом, – древняя терранская порода. Ньюфаундленд.

– Я не уверен, что мы можем это пропустить, – сказал Тони, – надо будет отправить ее на экспертизу. Это займет неделю-другую.

Из бумажника Кента сами собой выползли несколько кредиток.

– Это поможет вашей уверенности? – спросил мужчина.

Тони улыбнулся и сразу сделался похожим на маленького варрана.

– О да, сэр. Как записать цель вашей поездки?

– Коммерция.

Тони быстро заполнил бланки.

– Счастливых покупок, – сказал он, – и вы знаете, если вам потребуется пронести на борт корабля что-нибудь такое, – ну, словом, не включенное в разрешенный перечень, можете обращаться ко мне. Всегда рад помочь таким щедрым людям.

Чеслав первым шагнул под открытое небо; где-то высоко шел дождь, разбиваясь о невидимые своды силового купола. Капли растекались по пустоте, сверкавшей всеми цветами радуги, но в воздухе было сыро и промозгло.

– Мы, кажется, неплохо сыграли роль обывателей, – прошептал он на ухо ван Эрлику.

– Возможно, даже слишком неплохо, – ответил Эйрик.

Тони из-за конторки смотрел на счастливое семейство, удаляющееся в радужную пелену дождя. Гм. «Коммерция». Торговец средней руки с детьми и собакой, в меру богатый и в меру трусливый.

Он прилетел на собственной яхте, но его никто не встречал – стало быть, знакомых у него на Ярмарке нет, а деньги есть. Приятная комбинация.

Стоило бы знать, где он остановился.

Тони поднял голову от конторки и встретился глазами с невысоким носильщиком, дежурившим у выхода на посадочную площадку. Носильщик встрепенулся и помчался к счастливому семейству – перенимать чемоданы.

И тогда произошло нечто странное. Ньюфаундленд обернулся и уставился на Тони. У него были большие влажные глаза и немигающий взгляд, который, казалось, просвечивал человека насквозь. Это не был взгляд животного. Это был взгляд разумного существа. Куда более разумного, чем человек. Потом ньюфаундленд встряхнулся, гавкнул и засеменил к выходу. Наваждение рассеялось. Это была просто большая – очень большая собака, и у владельцев этой собаки были толстые кошельки.

* * *

Ван Эрлик взял в космопорту наземный автомобиль, и так как он посадил Денеса на переднее сиденье, Чеславу пришлось сесть рядом с «собакой».

Чеслав Трастамара отвернулся от спутника и прилип к поляризованному стеклу.

Посмотреть было на что.

Они мчались по наземному шоссе, и вдоль шоссе шла гигантская эстакада, высота которой колебалась от нескольких десятков до нескольких сотен метров. Налетающий циклон бился о стальную гусеницу, словно о горную гряду, рассыпался дождем на конструкциях, сек мелким градом по крыше машины.

Строительные работы, несмотря на дождь, шли вовсю. Десятки тысяч крийнов, людей и локров облепили опоры гигантского акведука и вырастающие через каждый километр причальные башенки. На стальном ложе лежали телескопически вдвинутые друг в друга сегменты, связанные сложной системой наноупругих сенсоров, небо переливалось малиновым и синим, – полярные сияния в атмосфере Ярмарки, исчерченной караванами садящихся кораблей, были обычным делом.

Чтобы заселить людьми один из центральных миров Врага, император Валентин даровал Ттакке-3 полный налоговый иммунитет, и за шестьдесят лет Ярмарка стала одной из самых индустриальных планет империи.

Тридцать лет назад, испытывая нужду в деньгах, император Теофан обложил Ярмарку сорокапроцентным налогом на прибыль. Половина двора предрекала императору увеличение доходов бюджета на три на десять в одиннадцатой эргталеров в стандартный год, другая половина – быстрый закат Ярмарки. Ошиблись и те и другие – количество налогов, поступающих в императорскую казну, увеличилось, но половина дельцов Ярмарки разорилась. Остальная половина вместо налогов стала платить отступное Семьям.

Двух непонятливых губернаторов убили. Ярмарка продолжала процветать, только под властью бандитов, а не предпринимателей. Новый губернатор, купивший себе эту должность три года назад, даже и не думал собирать налоги.

Вместо этого он стал бороться за экологическую чистоту планеты и, когда полярные сияния встали уже над экватором, выбил из казны указ о сооружении на Ярмарке Трансорбитального Кольца.

Транскольцо, или, как его уже прозвали на планете, Гусеница, представляло собой огромную трубу, опоясывающую Ярмарку по экватору. В герметичных каналах, бегущих по оси трубы, в вакууме на магнитной подвеске висели две бесконечные ленты. В верхнюю ленту наводился ток, она начинала вращаться вокруг экватора и по достижении первой космической скорости становилась невесомой. В этот момент в гибком развижном корпусе Гусеницы размещали груз и пассажиров. Магнитное поле ускоряло ленту дальше, и Транскольцо плавно всплывало над планетой.

После выхода на орбиту верхняя лента начинала тормозиться, а двигатели ее – вырабатывать ток, раскручивавший во втором направлении нижнюю ленту и сохранявший неизменной кинетическую энергию вращавшейся вокруг планеты Гусеницы. Корпус Гусеницы также начинал движение, окружная его скорость достигала первой космической, радиальная падала до нуля. В таком виде Гусеница и пристыковывалась к углепластиковому Кольцу, вращавшемуся вокруг Ярмарки на расстоянии в 540 км.

Основу Кольца составляли орбитальные бризантные облака, некогда распыленные боевыми кораблями ттакк, чтобы помешать бомбардировке планеты.

По расчетам, Транскольцо было способно за два часа поднять на орбиту двести миллионов тонн груза, без малейшего ущерба для экологии. Это составляло две трети ежедневного товарооборота Ярмарки. Ни на одном другом мире подобное сооружение не окупилось бы. Даже центральный мир империи, Митра, производил указов и постановлений куда больше, чем товаров, и спокойно мог обходиться орбитальными лифтами, грузоподъемность которых не превышала трех с половиной миллионов тонн в день.

Через шестьдесят километров они ушли в тоннель и вынырнули на другой стороне Гусеницы. Здесь дождя не было. Раскаленный воздух повис над Южным полушарием оранжевым маревом, и когда машина вылетала из темных небоскребов на провешенные между антигравитаторами мосты, Чеслав видел перед собой вперемешку гигантские здания, источенные сотами дорог, и приземистые заводы. Трубы, извергавшие клубы дыма, были похожи на дула бластеров, нацеленные на солнце.

Заводы и небоскребы кончились через сорок километров, потом опять начались, потом внизу под машиной мелькнула черная, в нефтяной радужке, река, – дорога ушла к земле и рассыпалась на сотни мелких дорожек в изысканных пригородах самого большого мегаполиса Южного полушария – Чакки.

* * *

Уже начинался закат, когда машина ван Эрлика остановилась у белых ворот, увитых красными и оранжевыми венчиками лоеллианских анизий.

На лужайке перед домом пел фонтан, разбрызгивая во все стороны струйки воды. В воду был добавлен фенилазин, и оттого фонтан рассыпался на солнце всеми цветами радуги. По зеленой лужайке медленно полз крошечный робот, величиной с черепашку, – подрезал траву и удалял засохшие травинки.

В ответ на вежливый звонок дверь распахнулась: в проеме ее мелькнуло что-то длинное, пушистое, похожее на усыпанную цветами ветку сакуры. Ван Эрлик поклонился и заговорил. Раздался серебристый смех – существо исчезло, в глубине дома послышался шорох крыльев.

Ван Эрлик прошел внутрь.

Стены были высотой четыре метра; в огромной гостиной из мебели были лишь поставцы да ковры. Лестницы на второй этаж тоже не было: вместо нее с круглого, отороченного резным узором люка для удобства редких двуногих гостей свисал толстый канат. Ван Эрлик подпрыгнул, уцепился за край люка и подтянулся на руках.

Солнце заливало комнату через сплошные стеклянные двери, распахнутые во внутренний дворик. Во дворике шумел такой же, как перед домом, поляризованный фонтан, около него на зеленой траве покачивался большой ком бело-серых перьев.

Ван Эрлик спрыгнул вниз с четырехметровой высоты.

Послышался довольный смешок.

– Каждый раз, когда я на тебя гляжу, Эйрик, мне кажется, что ты вот-вот научишься летать. Но ты опять не научился летать. Люди не умеют летать. Они умеют только падать.

– Сегодня прекрасная погода для неба, – ответил Эйрик, подходя ближе и кланяясь, – надеюсь, что ты летал за меня и за себя.

Барр медленно выпрямился. Он был так стар, что у него уже выпадали коготки. Огромные крылья распахнулись с тихим шелестом, и в воздухе потемнело.

– Мои кости стали хрупкими, а перья – серыми. Я слишком стар, чтобы летать, Эйрик. Чем я могу тебе помочь на этот раз?

– Мне нужны деньги.

– Сколько?

– Много. Чистый счет с опознаванием по сетчатке и в таком банке, который не очень любит консультировать Опекунов.

– Это не просьба, Эйрик. Мой дом и фонтан – это все на твои деньги. Что-нибудь еще?

– Да. Мне нужно, чтобы ты приютил двоих.

– Людей?

– Один – человек. Мальчик. Другой… он мог бы выглядеть так, как тебе удобно.

Барр щелкнул клювом – что в его речевом этикете примерно соответствовало высоко поднятым бровям.

– Я буду счастлив познакомиться с харитом, Эйрик. Я их никогда не видел. Что еще?

– Мне нужно продать яхту. Пятьдесят тысяч тонн массы покоя, максимальное ускорение 4600 g, мощность коллайдера – десять в сорок третьей, двойная компоновка челнок/гиперотсек, автономные источники гравитации, противолазерное напыление челнока, противоэлектронная система класса «Антари», два лазера, отделка «люкс». Из стен ветки растут. Это личная яхта губернатора Лены, но покупателю это знать не обязательно. Губернатор не станет официально описывать компоновку яхты. Взамен мне нужно что-нибудь верткое, для больших расстояний и дорогих грузов. «Касатка» или «Дельфин». И контракт на доставку груза на Рамануссен.

Барр шелестел перьями.

– На «Касатках» редко доставляют легальные грузы, Эйрик.

Ван Эрлик промолчал.

– После того, что произошло над моей родной планетой, награда за твою голову возросла, Эйрик. Теперь ты стоишь триста миллионов эргталеров. Я полагаю, мне нет смысла спрашивать, ты это был или нет?

– Не я.

– Исполнительный директор «Объединенных верфей», – сказал барр, – приходился седьмой почкой третьей ветви моего деда. Мы, барры, знаем больше, чем говорим людям, и мы слышали кое-что, чем он был удручен. Тебе не стоило сохранять ему жизнь, Эйрик. Было бы куда почетней погибнуть от твоих рук, нежели покончить жизнь самоубийством.

– Разве ваши семьи сохранили связь? – удивился ван Эрлик.

– Мы разрываем связи с теми, кто дает калечить себя. Но смерть стирает разрыв.

Разговор затих. Человек и чужак стояли рядом, глядя на смеющийся фонтан. Когда Эйрик поднимал голову, он видел над собой в вышине серые перья и белый от старости клюв.

– В Галактике есть несколько таких, к кому ты обращаешься за помощью, но среди них нет людей. Почему ты так не любишь людей, Эйрик? – внезапно спросил чужак.

– Потому что люди – лгуны и убийцы.

– А ты?

– Я человек.

– Да, – помолчав, промолвил барр, – вы странная раса. Барры по природе своей не способны на преступление, и поэтому мы уступаем вам. Лоеллиане ненавидят любого чужака, но ненависть заменяет им разум. Крийны очень умны, но они еще большие себялюбцы, чем вы, и из-за себялюбия их слишком мало, – я имею в виду взрослых особей. Во Вселенной, наверное, есть расы похуже людей, но вы единственная раса, которая совершает так много преступлений, прекрасно осознавая, что это преступления. Наверное, это и делает вас такими сильными. Вы совершаете много преступлений, но мало ошибок.

Барр замолчал, и Эйрик уже решил было, что разговор закончен. Он повернулся, чтобы идти.

– Так над Баррой – это был не ты? – внезапно еще раз спросил чужак.

Эйрик отрицательно покачал головой.

– Все равно спасибо. Говорят, это было как победный салют.

У выхода из дома ван Эрлика нагнала серебристая тень.

– Эйрик, мы завтра летим на Ланские Столбы. Хочешь с нами?

Смех баррийки звучал как колокольчик.

– Я прилечу на флайере, – пообещал Эйрик.

– Фи! Ты завоняешь дымом все вокруг! Знаешь, каково отмывать крылья, если неподалеку прошел челнок? Это все равно как если бы ты купался в промышленных стоках. Почему люди не умеют летать, Эйрик?

– Когда мне было четыре года. – сказал ван Эрлик, – у меня был друг. Харит. Тоже малыш, но года на три постарше. Однажды он на моих глазах поднялся в воздух: его только что научили летать. Я заплакал, потому что не мог улететь за ним, и он вернулся и сказал, что это оттого, что я маленький. Что через три года я тоже научусь летать. Мы были детьми и не понимали разницы между харитом и человеком.

Эйрик помолчал.

– Дети редко запоминают, что с ними было в четыре года. Но этот случай я запомнил. До свидания, Драгоценный_цветок. Легкого тебе пера и спокойного ветра.

* * *

Они все-таки полетели к Столбам.

Эйрик взял в городской службе проката красный флайер, такой маленький, что они еле набились туда. Полет занял меньше часа, и вскоре они приземлились на выжженном рыжем плоскогорье, таком ровном, словно его срезало лазером.

Стоял ясный день. Термоядерная горошина солнца сверкала в зените. Рыжее ровное плоскогорье было источено, как червями, вертикальными трещинами, уходящими вниз на полтора километра. Некоторые были насколько узки, что Чеслав мог их перешагнуть, другие достигали полукилометра в ширину.

Вокруг не было ни травинки, ни кустика. Прежние обитатели планеты сожрали все, а те, кто владел Ярмаркой сейчас, меньше всего думали об озеленении пустынь. И все же в этом месте была своя дикая красота – рыжие скалы, синее небо и белое солнце.

Ван Эрлик выпрыгнул из флайера первым, а потом помог выбраться маленькому Денесу. Чеслав соскочил на землю сам. Выскочивший с заднего сиденья ньюфаундленд энергично встряхнулся, поднял хвост и принялся нарезать по рыжей скале круги. Ни облачка не было в небе, ни молекулы воды – в воздухе. Жарило так, словно они сели в микроволновке, и Чеслав, едва сделав несколько шагов, потянулся к висевшей на поясе фляжке. Глоток он дал сделать Денесу, другой выпил сам.

Барров около костра было полтора десятка. Один из них, молодой сильный самец, танцевал. Он парил прямо над костром, то взлетая к солнцу, то опускаясь к языкам огромного пламени. Белые крылья плескались в воздухе, как натянутые паруса, а потом барр схватил здоровенную стальную чушку, лежавшую у костра, весом с полтонны, и начал, хлопая крыльями, подниматься к зениту.

Барр взлетел, наверное, не меньше чем на триста метров, прежде чем выпустил чушку. Она ударилась с ужасающим грохотом о расчерченный на земле круг, выбив в мягком рыжем песчанике полутораметровый кратер.

Ван Эрлик церемонно поклонился птицам и сел около костра. Чеслав последовал его примеру. Он был без оружия – и чувствовал себя голым.

Теперь над костром танцевал второй барр, чуть помельче и поизящней, с малиновым кончиком белого хвоста и малиновой же оторочкой крыльев. Ему удалось взлететь со стальной чушкой почти так же высоко, как и первому, и почти так же точно попасть по наземной мишени.

Самочки возбужденно засвистели, старики встопорщили перья. Чеслав вдруг вспомнил рассказ одного из десантников, воевавших на Барре. Это было еще в самом начале войны, когда у барров не было толком ни оружия, ни сноровки. Один из десантников заблудился в пустыне в силовой броне и с полным боекомплектом. Барры гоняли его, пока не кончился боекомплект. С броней они, разумеется, поделать ничего не могли. Тогда два барра взлетели на тысячу метров, подняв полутонную тушу с собой, – и разжали брюшные жгуты. Десантника раскололо о скалы, как орех, и барры сели на него и выклевали его плоть из осколков брони, как рачка из расщепленной раковины. Когда-то, на заре разума, барры так добывали из панциря черепах: теперь черепахами стали люди.

«У них – праздник, – вдруг понял Чеслав, – они празднуют уничтожение базы над их родной планетой».

Третий и четвертый самцы поднялись в воздух, и Чеслав, приглядевшись, заметил, что не все самцы одинаково ловки и не все кидают чушку одинаково точно.

Пятый, по виду огромный и сильный, сумел едва подняться на сто метров, и чушка вырвалась из жгутов, чуть не угодив вдобавок в костер. Из толпы зрителей раздался свист и клекот, а молодой барр приземлился, хромая, и свернулся в грустную кучу перьев вдалеке от костра.

В следующий раз в воздух поднялись сразу два барра: один – белый, другой – удивительно редкого для этого вида совершенно черного цвета. Костер разгорался все выше, стена пламени стояла на десять метров; Чеславу, в пятидесяти шагах, заливало потом волосы и рубашку. Барры, казалось, танцевали на самых гребешках пламени, взмахи сильных крыльев гнали огонь на противника, Чеслав заметил, что когтеперья на кончиках крыльев сверкают, слившись в сплошную режущую кромку, – первый признак агрессии барра.

Черный барр схватил две чушки и полетел вверх. Белый последовал его примеру. Публика, задрав клювы, наблюдала за поединком. Сто метров, сто пятьдесят, двести. Барры все летели и летели к солнцу; крылья их тяжело взмахивали. Казалось невероятным, что при такой жаре и при такой силе тяжести живое существо способно тащить на себе тонну.

В следующую секунду белый барр налетел на черного в воздухе. Тот выпустил одну из чушек; белый с победным клекотом рванулся вверх, но в эту секунду черный ударил его всем телом, белый выпустил оба шара, а черный, весело закричав, полетел вверх, унося в брюшных жгутах стальную чушку. Он выпустил ее, только взлетев на пятьсот метров, и чушка упала точно в центр закрашенного круга.

Белый барр приземлился, что-то рассерженно стрекоча. Зрители орали. Черный рухнул спустя полминуты, совершенно без сил, распустив свои крылья по земле и вытянув когти. Он сел буквально метрах в пяти от ван Эрлика, и белый, переваливаясь, побежал к нему, встопорщив перья и выпятив набухшие белым рыльца на клюве.

Чеслав вскочил.

По его опыту, – опыту курсантских соревновании и разборок, – драка должна была неизбежно продолжиться на земле. Белый барр толкнул черного, и к тому же было не очень-то ясно, кто победил. Было только ясно, что тот, кого признают побежденным, с этим не согласится.

Сидевший на почетном месте старый самец взвизгнул и застрекотал. Белый барр остановился слева от Эйрика, завертел головой и начал бить крыльями по скале. Сведенные в сплошную кромку крылья оставляли на камне глубокие борозды.

Черный барр все так же лежал, распустив крылья. Белый барр взмахнул крыльями раз, другой и затих.

Старейшина стрекотал вдали, советуясь с другими стариками, а потом к нему, склонив головку, подошла белая самочка.

– Что он хочет? – спросил шепотом Чеслав.

– Оба танцора устали, – отозвался ван Эрлик, – и оба хотят пить. Старейшина хочет, чтобы Драгоценный_цветок принесла победителю воды.

Тут только Чеслав заметил, что они сидят исключительно в окружении самцов, а молоденькие самочки сбились по другую сторону костра. Если барры и праздновали разгром базы, то они совместили это с другой, куда более древней и куда более биологически обоснованной церемонией.

Драгоценный_цветок повернулась, и Чеслав впервые заметил, как хрупки баррийские самочки и как обольстительно колышутся кончики их перьев, когда молодая баррийка идет вокруг костра, неся на прелестной головке сверкающий шар с водой.

А_рета шла по рыжей ровной скале, и взгляды всех самцов оборачивались к ней. Чеслав вспомнил, что и до этого первого самца поила какая-то самочка, но он тогда не обратил на это внимания.

Драгоценный цветок остановилась перед ними, и все присутствующие замерли, чтобы увидеть, кому она отдаст воду: Радости_тьмы или Белоперому_парящему_в_ночном_безмолвии.

Баррийка наклонилась перед ван Эрликом, и голос ее был как серебряный колокольчик:

– Эйрик, ты долго летел, и людям плохо от такой жары. Сверкающий_славно посылает тебе воды.

Чеслав покосился на белого барра. Тот снова приоткрыл клюв, и с набухших жвал на скалу упала белая капля. Перья его встопорщились в сплошную режущую кромку. Чеслав заледенел. Как бы ни была ритуализирована внутривидовая агрессия у барров, эти ритуалы не распространялись на представителей другого биологического вида. Более того – взаимная терпимость барров обеспечивалась и поддерживалась за счет совершенной нетерпимости к другим расам.

Драгоценный_цветок, конечно, поступила ровно так, как на ее месте поступила бы любая кокетка с двумя ногами и двумя руками, но легче от этого не было.

Ван Эрлик поклонился и принял обеими руками сосуд, а потом бережно отпил глоток.

– Садись с нами, Драгоценный_цветок, – сказал он. – У меня нет перьев, и я не умею летать, но мне всегда приятно смотреть, как другие летают. Белоперый_парящий_в_ночном_безмолвии и Радость_тъмы лучшие игроки в черепаху, каких я видел. Счастлива та, за которую они соревнуются.

* * *

Непонятно как, но все обошлось. Эйрик ван Эрлик сидел с Драгоценным_цветком метрах в ста от костра и о чем-то стрекотал по-баррийски. Денес носился по плато верхом на ньюфаундленде, и Чеслав присматривал за мальчиком. Даже два молодых барра успокоились, подошли поближе и слушали ван Эрлика.

Подоспела еда. Памятуя историю со шнассом, Чеслав вчера вечером тихонько освежил свои познания в баррийской кухне. Не надо было быть ксеноэтнологом, чтобы при одном вгляде на барра признать в нем хищника, и Чеславу не хотелось, чтобы ему в качестве деликатеса предложили печеную ножку грудного младенца. Однако еда оказалась простой и вкусной: сочные кубики мяса из чана высшего качества.

Чеслав знал баррийский не очень хорошо. По правде говоря, весь его багаж состоял из десятка идиом: «встать!», «сесть!», «крылья по бокам!», «где прячутся террористы?», и, конечно, этого было недостаточно, чтобы понять оживленный пересвист ван Эрлика.

Чеслав внимательно вглядывался в окружавших их барров. Почти все они разбились на пары; огромные самцы порхали вокруг хрупких самочек; старики кучкой сидели в отдалении. Еще одна кучка сгрудилась возле ван Эрлика. Со стороны их можно было даже принять за счастливое семейство: молодой еще, полный сил худощавый мужчина с коротко стриженными волосами и упрямым блеском черных глаз, двое сыновей да домашняя собака. «Даже мама есть», – горько подумал Чеслав, поглядывая на хохочущую А_рету.

Отец никогда не брал его на пикник. Когда Чеслав вырос, отец взял его на стажировку.

Чеслав внимательно присматривался к парам, понимая, что мало кто из людей мог похвастаться тем, что видел брачные танцы барров. Во всяком случае, ни один сотрудник Службы Опеки этого точно не видел никогда. «Интересно, они бы убили меня, если бы знали? – подумал Чеслав. – Наверняка». Почему-то эта мысль не наполнила его негодованием.

– Чеслав!

Юноша оглянулся. Ван Эрлик был уже не у костра. Он стоял чуть поодаль, у флайера, и в руках его был оранжевый рюкзак.

– Чеслав! Иди сюда! Я хотел тебе что-то показать.

Чеслав подошел. Рюкзак оказался парапланом: без страховочных патронов, без «блюдечка» – просто двадцать квадратных метров упругой ткани, собранной в оранжевые ломти. Ван Эрлик тщательно разложил его, а потом снова собрал.

– Будешь прыгать? – спросил ван Эрлик, указывая кивком на начинавшуюся в двадцати метрах расселину.

«А как мы потом поднимемся наверх?» – хотел было спросить Чеслав, но ответ был очевиден. В пяти метрах от ван Эрлика стояли два барра, черный и белый, и было ясно, что Эйрик с ними договорился. Поднять человека гораздо проще, чем поднять полутонный камень. Чеслав представил себя на месте того, склеванного, десантника.

– Конечно, – сказал Чеслав.

Его параплан был синий с желтым. Он тщательно расправил и проверил его, пока Эйрик ждал, и, когда Чеслав подошел к краю пропасти, он увидел, что рыжий обрыв уходит совершенно отвесно на километр вниз, в безжизненное ущелье, перекрытое черной тенью соседней скалы. Пропасть в этом месте была шириной около трехсот метров, воздушные потоки должны были быть очень сильны.

Чеслав разбежался и прыгнул первым. Он хотел пофорсить, не раскрывая парашют как можно дольше, но, когда он через несколько секунд полета переложился на спину и взглянул вверх, он увидел, что ван Эрлик уже парит, раскрыв параплан, и сам дернул трос.

Синий с желтым парус развернулся над Чеславом; его резко рвануло вверх. Воздушный поток подхватил его и чуть не ударил о скалу, но Чеслав вовремя дернул лямку, параплан развернуло и потащило вдоль ущелья.

Чеслав приземлился минут через десять, тут же погасив параплан. Здесь, на дне ущелья, было очень темно и по-прежнему жарко. Отвесные рыжие скалы уходили вверх, далеко вверху голубел кусочек неба, и в этом небе кружили два барра.

Под ногами хрустел рыжеватый стеклянный песок. В теле горы, чуть впереди, темнели пещеры, похожие на небольшие круглые соты.

– Пойдем, – сказал Эйрик.

Чтобы залезть в пещеру, пришлось проползти вверх по отвесной скале, цепляясь пальцами за хрупкую рыжую породу. В пещере стало еще темней. Эйрик щелкнул чем-то на поясе, и впереди них поплыл плазменный шарик.

Пещера шла вглубь, в тело горы. Она была суха и безжизненна, в ней не было даже сталактитов, потому что для них нужны известняки и вода, а воды здесь не было никогда. Вокруг простирались неровные рыжие скалы, разве что воздух был чуть холодней.

Чеслав глотнул из фляжки и последовал за ван Эрликом. Они прошли в другую пещеру, чуть побольше, и перепрыгнули через щель, уходившую вниз еще километра на два. Когда Чеслав оглянулся, выход из пещеры был крошечным серым пятнышком на фоне рыжей тьмы.

– Смотри, – сказал ван Эрлик. Плазменный шарик поднялся повыше.

Пещера была похожа на предьщущую – все те же рыжие скалы, все то же отсутствие воды, водорослей и даже бактерий. Однако в самом дальнем углу начинался какой-то серый налет, вроде инея, и, когда Чеслав подошел поближе, он увидел, что скалы – не рыжие. Их покрывал изысканный кристаллический узор из серебристо-серых многогранников, идеально симметричных, как падающие с неба снежинки. Здесь были и веточки с рогатыми шипами, и перепончатые спирали, и раздваивающиеся завитки, все – крошечное, не больше миллиметра длиной, все с симметрией шестого порядка, ни дать ни взять – ледяные узоры, покрывшие распахнутый в ваккум люк.

– Что это? – спросил Чеслав.

– Жизнь, – ответил ван Эрлик. – Кремнийорганика. Жизнь, которая была здесь до ттакк и до нас. Она никогда не смогла развиться, потому что пришли более разумные расы. Но иногда я думаю, что если мы не справимся с тем, для чего мы созданы – у этих парней будет шанс.

Чеслав зачарованно протянул руку и коснулся кристалла. Тот был неожиданно прочным и теплым, теплей окружающей среды.

– Как ты умудряешься дружить с этими… людоедами? – спросил вдруг Чеслав. – Ты… ты обращаешься с ними как с людьми.

– Не надо обращаться с баррами как с людьми, – ответил ван Эрлик. – Это оскорбительно для барра. Тебе бы понравилось, если бы крийн обращался с тобой как с другим крийном?

Послышался легкий шорох. Чеслав обернулся и увидел, как в пещеру протискивается черный барр. Вслед за ним вошла большая собака, и с нее немедленно спрыгнул Денес.

– Эйрик, Эйрик, – закричал он, – а барры взяли меня с собой! Они еще лучше, чем Дом Келен! Ой, а что это? Это снег?

Эйрик засмеялся и обнял подскочившего к нему мальчика. Чеслав пошел в глубь пещеры.

Из большого зала был проход в другой зал, а потом еще в один. Серебристая изморозь становилась все гуще. Она уже поскрипывала под ногами, но, когда Чеслав встал на колени, он с облегчением обнаружил, что не раздавил ни снежинки. Он попытался оторвать хоть одну и не смог – они обладали необычайной прочностью, а микроскопический корешок уходил далеко в глубь скал.

Чеслав сначала пользовался плазменным шаром, таким же, как у Эйрика, а потом его выключил. Кремнийорганика была такой теплой, что он мог ориентироваться по инфракрасному излучению.

Он шел, тщательно запоминая все повороты и развилки, мысленно составляя в уме трехмерную карту пещеры, словно заполняя квадраты тактического куба. Минут через сорок он повернул назад.

Чтобы дойти до выхода, ему понадобилось ровно столько же времени: Чеслав Трастамара всегда занимал первые места на соревнованиях по военному ориентированию. «Меня натренировали лучше, чем крысу», – подумал про себя Чеслав.

Внезапно он подумал об истории про десантника с точки зрения барра. С точки зрения молодого сильного самца, у которого неуязвимое чудовище в полутонной броне спалило и дом, и посевы, и жену, и так как убить это чудовище не было никакой возможности, то самец за самцом подставлял ему свое тело, чтобы чудовище израсходовало боезапас, а потом, когда десятки погибли, двое птиц схватили стальной каркас и вознесли над скалами…

Чеслав помотал головой. Его не учили думать с точки зрения барра. Его учили защищать империю людей.

Ничего хорошего не будет с людьми, если те, кто должен их защищать, будут думать как барр.

Сплошные поля кристаллов понемногу превратились в ручейки, а потом рассыпались на крошечные пятнышки. Выход из пещеры уже белел перед Чеславом. Солнце закатывалось за горы, ущелье пролегало точно с востока на запад, и последние белые лучи били прямой наводкой вдоль рыжих стен.