355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Юлия Андреева » Ирод Великий » Текст книги (страница 11)
Ирод Великий
  • Текст добавлен: 24 сентября 2016, 06:02

Текст книги "Ирод Великий"


Автор книги: Юлия Андреева



сообщить о нарушении

Текущая страница: 11 (всего у книги 33 страниц) [доступный отрывок для чтения: 12 страниц]

Глава 27

Опасаясь, как бы меня не опознали соседи убиенных мной братьев, и не желая навлекать гнев жителей Рима на своего повелителя, я дал знать Костобару, о своем намерение присоединиться к свите по дороге, и Ирод, должно быть, счел это разумным.

Вместе мы вернулись в Самарию, где уже не было госпожи Дорис и маленького Антипатра. Их отослали куда-то в отдаленные имение семьи, принеся в жертву высокой политике, и предстоящему браку Ирода с Мариамной Хасмонейкой, браку Ирода с его единственной нареченной – с Иудеей. Но не успел я как следует перевести дух, как господин велел мне мчаться с письмом в Идумею к брату Иосифу и сестре Саломеи, правивших там. Всю ночь перед дорогой я измышлял предлог остаться при особе правителя, шутка ли сказать, неизвестные мне люди сначала пленили моего отца, что, не так просто учитывая его статус, затем вызвали меня в Рим, а я даже не мог предположить, кто они такие. К тому же примешивалось чувство моего глубокого возмущения высылкой из Самарии Дорис с сыном. Антипатр, специальным приказом Ирода, больше не считался его наследником, что было не справедливо. Подобная несправедливость могла бы быть компенсирована богатыми поместьями, золотом, пряностями и рабами, да и то недостаточно показалось бы. Но Ирод не сделал даже малого. Вместо этого он просто услал некогда любимую женщину и единственного сына, не дав им сколько-то вразумительного объяснения, не пообещав продолжать заботиться о них. Их просто посадили в повозки, побросали кое-как собранные вещи и увезли ранним утром неведомо куда под охраной молчаливых горцев. Их выслали, точно преступников. Подобным образом можно было избавиться от вероломной изменницы, принесшей в дом стыд, прижившей с рабом дитя. И это было вдвойне обиднее.

Я люто возненавидел Ирода за этот поступок, уверен, что будь я все время с ним, я сумел бы отыскать более мягкое и разумное решение, не допуская озлобления бывшей жены. Вместо этого, Ирод снова отсылал меня по делам, а несчастной Дорис с сыном разрешалось посещать Иудею и Самарию лишь по большим праздникам.

И еще одно. В Идумее Ирод оставил Абаль – мою дикую розу, которую, боясь выдать свои истинные чувства, я так неосмотрительно продал ему. К слову, с тех пор я хоть и неоднократно имел альковные дела в самыми разными женщинами, ни одна из них не годилась для того, чтобы стать женой «Черного паука» и матерью будущего «тайный дел мастера», поэтому я начал подумывать, как бы уговорить Ирода продать мне Абаль обратно. Я решил, что куплю на рынке самый красивый платок, который надену на голову Абаль, когда сообщу ей, что она теперь свободна, и я предлагаю ей законный союз.

Всю ночь я провалялся не в силах поддаться богу сна и думая о том, как изменится теперь моя жизнь, задремав перед рассветом, да так крепко, что не услышал, как Ирод со свитой уехал на охоту. Вот ведь незадача.

Понятия не имея, где теперь искать их, я был вынужден отправиться в Идумею, как обычно сопровождаемый пятью десятками отборнейших головорезов.

На самом деле, на этот раз можно было запастись и более внушительной охраной, так как, по проверенным слухам, уродившийся в отца наглым и предерзким Гирканов племянничек Антигон давно уже лизал задницу сыну парфянского царя Пакору, чтобы тот пошел войной на Иудею, и вроде как многие уважаемые семьи были бы рады принять его, как законного правителя. А значит, на дорогах могло быть не спокойно.

Тем не менее, я не стал дожидаться Ирода, и отправился прямиком по уже знакомой дороге в Идумею, сопровождаемый пятью десятками воинов.

Абаль, какой она стала за время нашей вынужденной разлуки? Что с ней? И почему неравнодушный к женской красоте Ирод оставил ее в Идумее? Если бы темное обаяние Дикой Розы действовало только на «Черных пауков», она не свела бы с ума обыкновенных «перекресточников» в пустыне, где мы встретились. И тут мне стало по настоящему страшно. Кто же сначала покупает себе рабыню для постельных утех, а затем не пользуется ею?! Неужели Абаль разочаровала любострастного Ирода? А если разочаровала, то, что он с нею сделал?

Хорошо, если просто оставил в услужении у сестры, дабы наслаждаться другими цветами, а если… если моей Абаль уже давно нет в живых? Если он продал ее торговцам? Подарил кому-нибудь из своих воинов?

Я уже говорил, что, не надеясь вернуть себе Абаль, я запретил себе думать о ней, теперь же предчувствия беды ворвались в мое сердце подобно пустынным демонам. Что же я наделал? Зачем продал ее Ироду? Почему не уберег для себя?

Я хотел гнать своего коня, что есть сил, и одновременно с тем испытывал острое желание повалиться на песок и кататься по нему, рыдая, точно маленький мальчик. На подступах к Идумее, когда холмы сменились недружелюбными, покрытыми деревьями горами, я вдруг почувствовал, нет, скорее услышал, зов. Это был зов «темной жрицы» своему неведомому возлюбленному, песнь Дикой Розы, которая разносилась волнами, отражаясь от голых скал, и оплетая гибкие стволы деревьев. Сила подобная той, что когда-то хранила в себе моя мать, пульсировала теперь в этой суровой местности, точно живой огонь на пике самой высокой горы.

 
«Кто найдет жену добродетельную? выше жемчугов цена ее.
Уверено в ней сердце мужа ее, и он не останется без прибытка».
 

Я оглянулся на своих спутников, по всей видимости, они не ощущали ничего подобного, хотя близость родных мест немного развеяла смурное настроение вояк.

Мы минули небольшое прилепленное наподобие ласточкиному гнезду к горе укреплению, первый сторожевой пост идумеи, и показав подписанные собственноручно Иродом пропуска, двинулись дальше.

Забавно, посты появились сравнительно недавно, что говорило о том, что в отсутствие Ирода здесь было, кому следить за порядком. Это радовало.

Не помня себя от восторга, что «Черная жрица» жива и ждет своего избранника, я подгонял коня, влекомый темным зовом своей любви, и…

Вопреки ожиданию, я не застал правителя Иосифа, который в это время охотился где-то в горах. Помывшись и перекусив с дороги, я бродил по дворцу, пытаясь отыскать или вновь ощутить темное присутствие Абаль, чтобы переговорить с ней до возвращения правителя или его сестры. Но, о чудо, если я почувствовал зов «Черной жрицы» на подступах к Идумее, здесь ее силы словно пропитывала прежде бесчувственные камни. Теперь они виделись мне ожившими ее теплом. Моя Абаль была где-то рядом, она каждый день ходила по этим ступеням, смотрела на рисунки цветов на стенах, трогала посуду, ткацкие станки, на дорогую мебель и ткани, делая их живыми и точно светящимися ее силой. Она была совсем близко, но я не мог отыскать ее.

Наконец, поняв, что я только попусту теряю время, я начал расспрашивать об Абаль местных слуг, но те только пожимали плечами, не понимая, о ком я говорю. возможно Ирод или кто-нибудь из его семьи изменил ей имя. Но как тогда?

И тут я увидел Абаль, или точнее то, что от нее осталось. Посреди скотного двора на перевернутой бочке сидела постаревшая, похожая на толстую нелепую птицу женщина в длинной до пола черной накидке. Странная женщина раскачивалась из стороны в сторону баюкая еще не рожденных детей. На последнем месяце, Абаль слушала свою утробу, начисто утратив ощущение реальности и не реагируя ни на что. Да, она была безумна. Безумна или одержима злыми духами, которые выпили ее душу, нагрузив тело ненужным ей бременем.

Раздираемый на части жалостью и брезгливым желанием разрубить безумную Абаль на две части, прекратив, таким образом, ее бесполезное существование, я смотрел на ту, которую еще вчера надеялся назвать своей супругой.

Я уже был совсем близко, моя рука привычно скользнула на рукоять меча, как вдруг кто-то положил мне руку на плечо и я понял, что безудержно плачу.

Сотник Гиппий, прибывший в Идумею вместе со мной, куда-то тащил меня, не обращая внимания, на мои попытки вытереть слезы. Скорее всего, он их и не заметил.

– Не подходи к этой бабе, – шепнул мне на ухо Гапиий, но я уже и сам понял, что моей Абаль больше нет.

Оказалось, что меня примет сестра Ирода Саломея. Что же, не стоит забывать и о долге.

Историю моей несостоявшейся возлюбленной я узнал за кувшинчиком кислого вина, который добросердечный Гиппий поставил передо мной, едва мы с ним достигли помещений слуг, где можно было посидеть в прохладе и относительном покое. Старая, вытертая сигма, явно прежде украшавшая господские комнаты, ныне служила сидением, для менее благородных задниц. Уродливый деревянный стол о четырех ногах, а так же многочисленные полки, на которых местные служанки держали разного рода посуду, деревянная статуэтка неведомой мне большегрудой богини, черной от постоянных прикосновений к ней заскорузлых рук рабов и вечно влажных ладоней прачек и стряпух, вот и все бедное убранство людской. Впрочем, мне было не до окружающих красот или их отсутствия, я просто пил, почти не ощущая вкуса, заталкивая в рот лепешки, и заставляя себя сидеть здесь, а не бежать на скотный двор, для совершения последней милости – удара милосердия, которого была без сомнения достойна несчастная Абаль.

Произошло же следующее. Как я уже говорил, Дикая Роза Абаль была предназначена самой судьбой в супруги настоящему «Черному пауку», которому она родила бы детей способных продолжить темное дело их отца. Нет, Абаль, впрочем также как и моя мать, не когда не были идеалом женской красоты и обаяния, просто такими делали их наши глаза – глаза могущих видеть, глаза «Черных пауков», что же до остальных… изнасиловавшие Абаль «перекресочники» не могли в силу своей ограниченности и изначальной непосвященности узнать в грязной, избитой девочке «темную жрицу», но они чувствовали исходящий от нее зов, ее силу, не так как «пауки», по-своему. Грубо, по-дикарски. Они ощущали мощную силу притяжения, и неслись к ней увлекаемые водоворотом непонятной им магии. Они не ведали, как следует воспринимать Абаль, ошибочно полагая, будто вожделеют ее, в то время, как должны были ей поклоняться. Но вместо уважения к женщине могущей подарить миру черного мага, «паука» или вора всех времен и народов, они видели в ней мясо, свежее, кровоточащее мясо, которого сколько не съешь, а все хочется. Если бы мы не ринулись в тот злополучный день спасать угнанных разбойниками людей, она справилась бы со всеми ними, заставив их поубивать друг дружку за права обладания ею.

Да, «темные жрицы» во все времена являлись воплощением тайной силы, на которую были падки все, кто хотя бы раз преступал закон божеский или человеческий. Оптио убивший мою мать, польстился на ее прелести исключительно в силу того, что и сам был не чист душой. Ирод же… в тот момент Ирод не делал ничего незаконного, он просто спас людей. Возможно, девица приглянулась ему миловидным личиком, или стало интересно, отчего это из-за обычной деревенской дурочки погибла такая масса лихого люда? В общем, он выкупил у меня Абаль, но потом вдруг понял, что, сделав ее своей на одну ночь, уже не может оторваться от нее. Должно быть, бедняжка попробовала и на нем свою колдовскую власть, что и было распознано правителем, после чего тот принял единственное возможное в таких случаях решение, разорвал сделавшимися жесткими альковные объятия, и отдал чаровницу солдатам.

С тех пор, как мне поведал словоохотливый Гиппий, мужчины были ее пищей и водой. Она жила, не ведая имен своих новых мужей, рожала, тут же снова зачинала, опять рожала или сбрасывала плод. Полагаю, что больше всего на свете, пока еще рассудок не покинул ее, Абаль мечтала покончить с этой жизнью, но очень скоро она утратила ум, и жила… подчиняясь все еще клокочущей в ней темной силе, не позволяющей сдаваться, до последнего предела страдания.

Сказав, что мне нужно отлить, я вернулся на скотный двор, где все так же баюкала своё не рожденное дитя сумасшедшая Абаль, припрятанный за поясом нож скользнул было в ладонь, но я решил, что это слишком уж явно, и как еще отнесется брат Ирода Иосиф к тому, что я вдруг среди бела дня зарежу в его доме рабыню. В общем, не желая быть пойманным, я достал чернильницу, за фальшивой стенкой которой был припрятан яд, и подошел к Абаль.

До чего же она изменилась, всклокоченные некогда черные волосы были наполовину седыми, пустые глаза не выражали ни скорби, ни радости. Она просто не видела и не воспринимала меня.

– Абаль, – негромко позвал я свою бывшую рабыню, но она продолжала раскачиваться из стороны в сторону.

– Абаль! – Я приблизился к ней, готовый запрокинуть ей голову и влить яд в горло.

– Бу! – Абаль сложила губы в трубочку, смотря на меня исподлобья. – Бу! – она сложила пальцы рогатиной и пришептывая что-то наставила ее на меня. – Идет каллаха старая, шкура гулялая, несет беду бедучую, грозу гремучую, луна черная обожженная, рогами боднет, жизнь украдет. – Абаль засмеялась щербатым ртом с черными пеньками вместо зубов, и снова выставила против меня свою рогатину. – Идет каллиха старая, шкура гулялая. Топи-топи идет она, в черной мути бредет она, навстречу суженому, навстречу богом данному, чертом подаренному. Идет каллиха старая, шкура гулялая на свою беду, на наточенную пику. Баю-баюшки, посидела на ноже, пора и честь знать. Кишки мотать, долг отдавать. Черная луна, для меня одна, говорит любимый, слазь с моего ножа… идет каллиха старая, шкура гулялая.

Не в силах больше слушать, я схватил Абаль за шею, она бессильно повалилась на спину, неуклюже задирая к самому подбородку подол, и разводя ноги, выставив передо мной черный мохнатый лобок, с красной точно рана от ножа щелью.

Рот наполнился противной слюной, я хотел было поднять Абаль, но вдруг сам рухнул на нее, так что она сдавленно захрипела. Огромный похожий на живой шар живот Абаль был мягким и одновременно твердым. Поняв, что я вот-вот выдавлю ее ребенка, я попытался подняться, но Дикая Роза с неожиданной силой обхватила меня руками и ногами, так что мы вместе повалились на землю и покатились по ней среди птичьего сухого дерьма, перьев и комьев грязи.

Брошенная мною некогда на произвол судьбы и низверженная Иродом на самое дно жрица любви жаждала испить моей силы и моей крови. И это правильно, я был должен ей. Ей – той, что была предназначена мне в жены-невесты, той, что должна была стать матерью моих детей, а сделалась солдатской подстилкой, потаскухой, шкурой. Какое-то время мы молча боролись. Ее руки и вначале сильные и цепкие, с каждым ударом сердца словно наполнялись пугающей силой, изо рта капала слюна, ее ноги давили мне ребра, так что было нечем дышать. В какой-то момент, оказавшись сверху, я схватил одержимую за уши и со всей силой ударил ее несколько раз затылком о землю. Железная хватка ослабла, Абаль моргнула, и вдруг посмотрела на меня своими обычными, всепонимающими глазами.

– Спасибо, – прошептала она и… я слез с Абаль, прикоснулся к жилки на ее шее, та не трепетала. Зато моя рука сделалась красной от еще теплой крови. Должно быть на земле оказался камень, об который я и размозжил голову своей бывшей возлюбленной.

Поднявшись на ноги, я заметил, что вокруг нас собрались слуги и рабы, в последнюю очередь подошла стража, понимая, что бежать все равно некуда, я бросил последний взгляд на труп Дикой Розы, и, опустив голову, сдался. Кто-то отобрал у меня меч, чьи-то руки быстро и весьма ловко ощупали пояс. Я невольно покосился на разбойничью рожу шмонавшего по мне солдата, но не признал в нем знакомца. Впрочем, польститься на «темную жрицу» могли только люди преступающие закон, а, судя по ее состоянию, таковых здесь было с избытком.

И тут, неожиданно для себя я снова ощутил мощные волны «черной жрицы». Волны силы призывающей одетого в плащ мрака жениха прокрасться в темные покои невесты для свадебного пира. Взглянул на покойницу, ее глаза были застывшими, дыхания не ощущалось. Но это ведь невозможно, отец говорил, что многие «Черные пауки» так и уходили из этого мира, не встретив подходящей им женщины, не может быть, чтобы тут их было две. Но с другой стороны не может быть и такого, чтобы Абаль осталась каким-то образом жива.

Я хотел еще раз послушать ее сердце, но мне это не позволили. Окинул взглядом молча косящихся на меня со всех сторон местных рабынь и служанок, пытаясь отгадать или почувствовать в них жрицу. Нет, как будто ничего конкретного, сила летала вокруг нас кругами, словно душа погибшей Абаль, никак не могла покинуть своего последнего пристанища. Нет! определенно сила шла откуда-то из дворца, или дворец был насквозь пропитан чернолунным волшебством Абаль.

Меня толкнули в спину, и я побрел куда-то на негнущихся ногах. Нет, пусть Марс покарает меня если я вру, в этот момент я не испытывал ни малейшего страха, впрочем, до страха ли мне было, когда вокруг вились огненные кольца самого явного на этом свете зова. Зова «черной жрицы» к своему жениху, к «Черному пауку», а единственным «Черным пауком» в округе был я. Уж в этом можно было не сомневаться.

– Зачем ты убил рабыню? – Услышал я, но даже не попытался посмотреть на говорящего, все мое существо занимала единственная мысль о той, которая звала меня, и которую я искал и не мог найти. Запоздало пришла еще одна мысль, что несчастная Абаль в своем состоянии просто не могла воспроизвести зова такой силы.

– Тебя допросит госпожа Саломея.

Новый пинок, но уже послабже, явно не старались побольнее ударить, а только чтобы задать направление.

– К чему убивать? Она ведь одержимая, поди, сама бы скоро подохла. А так с дитем, грех…

Ага. А это уже Гиппий, достанется ему теперь, за то, что привез в Хеврон убийцу и нечестивца, впрочем, не стоит отвлекаться, пока меня не бросили в яму, не отправили на суд к Ироду, пока не… нужно было отыскать ее. Отыскать, или не имеет смысл жить дальше, когда «Черных пауков» почти что всех извели, а мне хоть разорвись, а не родить самому от себя… теперь, мои поиски отягощались висящими на плечах стражами, но, если бы я мог позвать ее сам. Если бы только увидеть, только понять, кто жрица. Потом, дома, я мог бы убедить Ирода, что не так уж и виновен. Я бы купил у него задним числом негодную рабыню, мы выпили бы мировую, а после я бросил бы все, и помчался к ней. Второй шанс, второй шанс после несчастной Абаль. Еще одна «черная жрица»! Это я не мог упустить.

И тут я увидел ее. По лицу шлепнула матерчатая занавеска, должно быть меня привели, наконец, для допроса. Но… властные волны черного пламени обхватили меня со всей своей юной призывной силой и с размаха грохнули под ноги возвышавшейся надо мной золотой статуи. У себя дома я частенько видел разодетых в золото и пурпур статуй богинь, но эта превосходила их всех. Рыжая с золотыми лентами в пышных волосах и янтарными глазами «черная жрица» была облачена в золотой же гематий и желтую столу.

Я запоздало сообразил, что стою перед ней на коленях, и поднялся, сделавшись сразу же выше красавицы на полторы головы. Маленькая с живым выразительным лицом и умным взглядом, младшая сестра Ирода Саломея была воплощением невинности и одновременно с тем греха. Она была лучшей из возможных жен для «Черного паука», но она была недостижима точно луна.

Теперь смутно припоминаю, что когда-то ее мать – черноволосая и прекрасная точно статуя богини Кибелы Кипра показалась мне носительницей какого-то волшебства, того самого, что объединяло семью покойного Антипатра и помогало ему находить понимание и поддержку арабского двора. Впрочем, в тот момент я просто не имел еще понятия, что Кипра, являлась дочерью царя арабов, от одной из его многочисленных рабынь. Причем, не просто дочерью, а любимым ребенком, для которой царь был готов сделать если не все, то очень многое. Но это известная магия, и имя ей высокая политика.

В Саломеи же неугасимо горел огонь «черной жрицы», который сразил меня, заставив почти что потерять разум.

Глава 28

Едва я покинул своего господина, отправившись с письмом в Идумею, как получивший от Антигона обещанную за взятие Иерусалима награду в размере тысячи талантов и торопясь захватить еще и 500 жен, Пакор окружил Иерусалим, демонстрируя мощь своей армии и шутя, что де не оставит там камня на камне, коли вместо приличных женщин – жен и дочерей самых родовитых и известных жителей города, им отдадут рабынь и шлюх. Пользуясь своим положением, он потребовал личной встречи с Фасаилом, Гирканом и Иродом, которая должна была произойти за пределами Иерусалима, где те могли бы поговорить, стоя под специальными тентами от солнца. Посланник Пакора утверждал, что, несмотря на то, что формально парфян нанял Антигон, заплатил он им только за то, чтобы воиска вошли в город. Но ежели Гиркану пожелается, чтобы парфяне вышли оттуда, он может предложить щедрый выкуп, после чего войска покинут Иерусалим, не нарушив ни первичной договоренности с Антигоном, ни вторичной с Гирканом. Не зря же говорят, «хитрожопые как парфяне»!

Как ни крути, а заплатить даже очень много, все же лучше, нежели утратить все. Поэтому Гиркан согласился на встречу, заметив только, что со стороны Пакора и со стороны иудеев будет равное количество свиты, которая встанет на одинаковом расстоянии от центра, где собственно и произойдет встреча. Со стороны парфян явятся царевич Пакор и предатель Антигон, со стороны Иерусалима – Гиркан и тетрарх Фасаил. Кроме них предполагалось несколько сильных воинов, которые понесут балдахины, защищающие от солнца повелителей двух сторон.

Многим позже, разговаривая с присутствующими на встрече, я услышал вот такую историю: стоял жаркий, солнечный день. На самом деле можно было встретиться утром или ближе к вечеру, но Пакор настоял на этом не самом приятном времени суток. Как выяснилось позже, не случайно.

Так вот, стоял жаркий полдень, войска расположились на заранее оговоренном расстоянии друг от друга. Как я понял, на таком, чтобы им было сложнее переругиваться между собой. Так как каждый, кто хотя бы раз был на войне знает, что нет ничего опаснее глупых солдатских шуточек, большинство из которых очень обидные. Стоят два войска, а делать им особенно нечего. Парятся бедолаги под тяжелыми доспехами, изнывают от глупости начальства отчего-то потребовавшего, чтобы непременно солдатня торчала здесь точно на параде, не выпуская из рук тяжелых щитов и пилумов, не снимая шлемов и прочей брони. Потеют, злятся, и от того готовы, голыми руками любого на части разодрать. А делать-то как раз ничего и нельзя. Вот и торчат они, припоминая матерей, жен и сестер своих противников и высказывая предположения с какой божьей тварью каждая из них сношалась. По началу весело все идет, народ в остроумии соревнуется со славными ораторами, да читчиками новостей соревноваться. Но это только по-первости. Ругаются воины, ни богов, ни правителей не щадят, а солнышко меж тем припекает, а доспехи нагреваются, так что вскоре с пыточными орудиями сходства начинают приобретать. Мокнут от пота медные точно монеты лбы, краснеют и начинают лупиться носы, все тело чешется, будто год в бане не был, из мокрых от пота ладоней нет-нет, да и вырвется предательский пилов, а врагам только дай повод позубоскалить.

И вот, уже не веселье и солдатские побасенки, не скабрезные шуточки, а настоящая ярость. Кто-то срывается с места и без дозволения командующего летит на готовые принять его копья противника, бежит, теряя последние силы, с каждым шагом утрачивая и без того скромные шансы остаться в живых. Но один в поле не воин, и безумие захватывает сразу же несколько солдат, десяток, фалангу… и вот уже понеслось… лавина на лавину…

Но у стен Иерусалима все было по-другому. Далеко стояли войска друг от друга, не докричаться, даже если языкам обучен. Жара, воздух колышется. Стоят воины, а перед ними выжженная солнцем пустыня, не много, но и не мало. И вот раздаются свистки, команды, с одной стороны горланит зычный авлос[62]62
  Авлос – древнегреческий духовой инструмент. Выглядит как сдвоенная дудочка.


[Закрыть]
, с другой вторит ему сальпинкс[63]63
  Сальпинкс – духовой инструмент. Делался из меди (прямой) и из рогов животных (кривой). Изобретен этрусками. Главным образом, он применялся для подачи военных сигналов и использовался глашатаями. Иногда этот инструмент звучал в различного рода шествиях, церемониях и ритуалах, в том числе и религиозных. В последнем случае он назывался «священный сальпинкс».


[Закрыть]
, и тут же вступает сиринкс[64]64
  Сиринкс (греч. syrinx – дудка, свирель), духовой музыкальный инструмент. Род многоствольной флейты. Более известен, как «Флейта Пана».


[Закрыть]
, надрываются трубы. Оба войска почти одновременно расступаются и все видят, как в центр, на заранее выбранное место встречи движутся два тента. Четыре воина несут здоровенный деревянный щит со стороны иудеев и матерчатый разрисованный покров с кистями на длинных шестах выдвигают навстречу ему парфяне.

«Эх, опять опростоволосились наши, – переговариваются между собой защитники Иерусалима, – плат-то по любому нести легче».

А в тени под тентом шествуют Гиркан и Фасаил с одной стороны и под платом Пакор и Антигон с другой. На Пакоре черный расшитый серебряными нитями ефод из под которого проглядывает голубая туника, Антигон в красном ефоде и красной же тунике. Гиркан в золотом ефоде с золотым же поясом и голубой ризе[65]65
  Риза – верхнее облачение священника при богослужении.


[Закрыть]
, кидар[66]66
  Кидар – головной убор ветхозаветного первосвященника.


[Закрыть]
его венчает табличка из чистого золота, на которой начертано точно на печати «Святыня Господня». Точно солнце вечное сияет первосвященник и правитель Иудеи Гиркан II, так что ни прикрывал бы его от палящих лучей небесного светила деревянный щит, поди, потягался бы земной владыка с небесным. Рядом с ним одетый скромно, но с немалым достоинством Фасаил. Туника его беленая, аж светится, точно снег в горах, а поверх белоснежной туники ефод голубой – точно небо над горами, на голове его убрус синего цвета.

Шествуют важно, спокойно, молча. Дошли. Остановились. Тишина. Только и слышно, как птахи, где-то в поднебесье заливаются, как мошкара звенит. Смотрят Гиркан на племянничка, «послал же бог ублюдка», смотрит Фасаил на Пакора, никто первым начать переговоры не спешит. И вдруг хрясь! Это предатели что деревянный щит над Гирканом и Фасаилом несли, вдруг по невидимой команде на одно колено встали, так что щит на головы Фасаила и Гиркана опустился. Бах! Своих же господ точно мух прихлопнули! Стукнул щит по темечку Фасаила, с ног сбил, да только жизни не лишил, а маленький Гиркан и вовсе считай, что не пострадал, только на оба колена упал, уползти пытаясь. Фасаил выхватил меч, кровь ему лицо заливала, ноги не слушались, только воины Пакора и предатели его уже обступили. Понял старший сны Антипатра, что под пытками может он выдать планы брата, и успел броситься на собственный меч. Кинулись к нему враги, ан поздно.

Кинулись было иудейские воины на коварных парфян, пытаясь защитить Гиркана, но Антигон к правителю Иудеи ближе оказался, бросился он на своего родного дядюшку, яко голодный хищник, да и откусил тому ухо. Откусил и тотчас проглотил поживу, ибо все знают, что опытные лекари способны даже оторванную или отсеченную в бою плоть на место пришить. А без ушей – не быть больше Гиркану первосвященником[67]67
  «Это означало, что он больше не мог быть первосвященником, поскольку закон гласил, что ни одно лицо с физическими недостатками не могло занимать эту должность». (М.Гранд «Ирод Великий»).


[Закрыть]
, а стало быть и власти его конец.

Залила алая кровь голубое с золотом одеяние правителя, сделав его красным как у племянника. А тому мало унижения родственничка, изловчился, коленом истекающего кровью этнарха к земле придавил, и второе ухо уел, не подавился.

Не бывать тебе Гиркан первосвященником, не бывать и этнархом Иудеи! Ибо по закону первосвященник и правитель – суть один человек.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю