Текст книги "Геймер. Тетралогия"

Автор книги: Юлия Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 69 (всего у книги 86 страниц)

Глава 4
Кому верить?

Спрячь свое недовольство от того, кого в силу тех или иных причин не можешь удалить от себя.

Тем более если это твой начальник.

Грюку-но Фудзико, из книги «Дела семейные»

– Повсюду шпионы. Кругом сплошные предатели. По нескольку от «преданных» своему сегуну даймё, от монастырей и храмов, шпионы, собирающие сведения для испанцев и португальцев, и, разумеется, те, кто доят одновременно двух, а то и трех господ. Непостижимо, сколько же этих присосок-кровопивцев в одном только замке в Эдо! Сколько паразитов на одного-единственного сегуна… – Ким уединился в небольшом додзе, устроенном специально для него на первом этаже, восточная стена зала для медитации была не каменная, как стены во дворце, а представляла собой ширму, отодвинув которую можно было созерцать крошечное озерцо с лотосами. Сам прудик с цветами был отгорожен от всего остального мира высокой, окружающей замок стеной, так что это было только его место. Пространство, в котором Ким мог не играть ничьей роли, а, сбросив ненавистную маску, быть собой.

О, он тяготился этой чужой внешностью, которую был вынужден терпеть, внутренне страдая от этого, наверное, больше, нежели кто-либо в подлунном мире – худое, желтое лицо с впалыми щеками и глазами навыкате, выпирающими гребенкой желтыми зубами и тщедушной, торчащей точно волосатая кочерыжка шеей. Все это жалкое, злобное, насквозь больное тело совершенно не подходило любимцу женщин и непревзойденному воину ордена «Змеи» Киму.

Ах, как хорош он был, назвавшись даймё Кияма, с бронзовым лицом многомудрого Будды и точно таким же, только поменьше, прудиком в замке. Тогда у него были семья, дети, внуки. Ким и сейчас, будучи в новой шкуре, старается следить за своими бывшими родственниками. А Дзатаки, брат Токугава Иэясу! Да одна только смоляная бородища с лопату и разворот плеч чего стоили! Поначалу, вселившись в тело брата сегуна, Ким не всегда мог совладать с героическими размерами нового носителя, не вписываясь в двери, разрушая на своем пути сёдзи, попадая в комичные ситуации. Впрочем, кто бы посмел смеяться над самим Дзатаки? Над героем, правда которого в его мече?! Да никто!

И вот теперь этот хлюпик с пропитой печенью и желчным характером. Как только бабы могут спать с такой сволочью и недоноском?! Впрочем, бабы все могут!

А вот он – Ким… до какой же степени может простираться мера его личного терпения? И неужели завоеванное право находиться в теле первого лица сегуната может пересилить элементарную брезгливость, перемешанную с желанием избавиться от ненавистного тела?

Женщины – предательницы, охочие до денег и привилегий, шлюхи все до одной! Они ластятся, воркуют, стараются услужить? Не ему – его положению, его деньгам… Ни одного настоящего друга! И даже Ал, человек, с которым его, Кима, связывает общее прошлое. Память о будущем. О том, о чем не то что говорить, подумать страшно. Даже он, Ал, подлый предатель!

А как еще назвать человека, который столько лет делает вид, будто бы не может отыскать проклятого мессию? Спрашивается, почему не может? Не потому ли, что не хочет, или бери выше – сам прячет? Почему прячет? Да потому, что с этим самым Сиро у него далеко идущие планы, давние договоренности и интриги против Кима.

Ким действительно рассылал шпионов по всем островам, но отчего-то никак не мог отыскать проклятого Амакуса Сиро. Ни его, ни его родителей. И все это время, все эти годы Ал уверял его, что, возможно, парень получит это имя буквально накануне восстания, а сейчас преспокойно живет себе где-нибудь в отдаленной деревеньке и зовут его иначе.

Как же – а ты, Ким, больше позволяй делать из тебя идиота. Сиди с развешанными ушами, в то время как Ал и не собирается мешать христианскому восстанию. Возможно, оно ему даже выгодно, иначе стал бы он пристраивать к гаденышу родную дочь?! Якобы пропавшую Марико Ким обнаружил совершенно случайно, когда сам посещал с дружеским визитом и одновременно тайной инспекцией тамошнего даймё. Он сразу же узнал длинноносую, с вечно всклокоченными волосами дочь приятеля и первым делом хотел отписать Алу, что та отыскалась.

Но, немного поразмыслив, решил не спешить и оглядеться.

С девчонкой тоже было не все гладко. Ал выдал ее замуж за самурая Дзёте Омиро с Хоккайдо, служившего в то время в Нагасаки десятником в войске у даймё Терадзава. А потом они оба якобы пропали без вести. Щас! Пропали! Кто ищет – тот всегда найдет. И Ким нашел. Сначала пришел доклад с Хоккайдо о том, что отец Дзёте проштрафился и был вынужден совершить самоубийство, вслед за ним ушла и мать. А вот сын и его семья… здесь все было заковыристее.

Впрочем, в записях о делах в войске у Терадзава-сан не значилось, что члены семьи Дзёте были казнены или приговорены к сэппуку. Но зато они вдруг исчезли из всех списков. Раз. И в расчетных ведомостях нет ни слова о выдаваемом самураю Дзёте рисе. В прошлом месяце значилось, а тут точно корова языком слизнула.

Не было и сообщений о переводе, хотя семья реально убралась из Нагасаки. Почему убралась, а не померла, скажем… от бубонной чумы или отравления тухлой рыбой? Было и липовое свидетельство о смерти, но Ким ему сразу же не поверил. Во-первых, потому что сей документ не подкреплялся никакими сообщениями о кремировании и связанными с этим расходами. А если отец и мать Дзёте умерли и других родственников не было, хоронить молодую пару по правилам следовало из казны, и об этом должна была сохраниться отдельная запись.

Ким потратил несколько лет, безрезультатно пытаясь проникнуть в тайну исчезновения дочери Ала, и вдруг наткнулся на Марико, повзрослевшую, но такую же странную и шебутную, как и прежде.

Велев проследить за носастой, Ким вскоре узнал, что она живет в небольшом домике близ склада, где служит учетчиком ее супруг, бывший Дзёте Омиро, такого здоровяка вряд ли с кем спутаешь, а ныне, вот где собака зарыта, Амакуса Омиро!

Амакуса – а не из тех ли это Амакуса, из-за которых лучшие шпионы сегуната не одну пару соломенных сандалий сносили, рыская по дорогам ханов?

Сгорая от нетерпения, Ким дожидался своих шпионов, понимая, что для всеобщего блага ему, сегуну, лучше не шляться по городам и селеньям, не казать без великой на то надобности свой правительственный лик, не светиться, и главное – не спугнуть мирно притаившуюся подлянку.

Следующее сообщение полностью развеяло сомнения сегуна. Сына Амакуса Омиро звали Сиро! Амакуса Сиро! Судя по возрасту, он был не родным сыном Марико, но зато идеально подходил по всем остальным приметам.

Ким снова и снова перечитывал скудные сведения, принесенные им из будущего на пожелтевших от времени листках формата А4. Амакуса Сиро – возраст, местожительство, даже то, что его мать, согласно легендам, будут называть Длинноносой!

Он вспомнил Марико. И тут картинка сложилась сама собой. Ал якобы не мог отыскать Амакуса Сиро, а на деле сам же и спрятал его. Не просто спрятал, а поручил своей дочери воспитание будущего лидера христиан! И, скорее всего, помогал ей исподволь. Получалось, что Ал плел интриги за спиной своего лучшего друга, возможно, сговорился с орденом «Змеи», с которым Ким давным-давно порвал, и теперь работает на два фронта. С одной стороны, оберегает и участвует в воспитании Сиро, с другой – шпионит для ордена!

Первой мыслью было отдать приказ об аресте Арекусу Грюку, после чего он самолично обезглавил бы предателя, но подобное решение могло заставить рыцарей ордена «Змеи» поспешить и за его головой. А внезапная смерть никоим образом не входила в планы Кима.

Поэтому следовало скрепя сердце продолжать играть роль доверчивого лопушка, делать вид, что Ал по-прежнему лучший друг и доверенное лицо, и постепенно готовиться к переходу в другое тело.

Тихо, спокойно, приняв последнюю дозу эликсира, больше вряд ли удастся раздобыть у ордена, из которого он вышел. Принять и стать другим человеком.

Ким не мигая смотрел на бутоны лотосов, чувствуя нарастающую в них силу, по воде пошла неуловимая рябь. Он видел это столько раз уже в этой жизни, в этих жизнях видел ЭТО – величайшее откровение мира, распустившийся щелчком бутон лотоса. Чпок, чпок, чпок, взорвались сразу же три цветка. Ким заставил себя затаиться, ощущая всем телом живой поток высвобожденной энергии. Его мысли прояснились. Чпок, чпок, чпок, чпок! О, как же это прекрасно, когда в пруду распускаются сразу же почти все лотосы.

Он уйдет из этого мира, чтобы раскрыться, распуститься, расправить свои лепестки далеко отсюда. Последний шанс, последняя возможность превратиться в прекрасный цветок, в совершенного воина, правителя, философа – впрочем, он уже был всем этим целых три раза. Скоро Ким снова станет молодым, и на этот раз уже молодым и привлекательным. На кой черт нужны полумеры?! Он снова будет в строю, напишет «Бусидо». Пусть на сто лет раньше положенного, а кто первый – тот и молодец! И пусть ему потом говорят об авторском праве, когда именно он, и никто другой, застолбит тему.

Или просто проживет жизнь счастливого человека, садовника, который будет возиться с растениями, обустраивать пруды с лотосами, пусть еще рядом будет любимая женщина – одной вполне достаточно для счастья, если она по-настоящему любит или хотя бы преданна и верна. Пусть будут дети. Пусть будут прохладные вечера и прогулки, саке и комочки риса…

Идея уйти из жизни именно в этом году явилась не спонтанно. Просто, согласно истории, сегун Токугава-но Хидэтада должен был умереть именно в 1632 году в возрасте 52 лет, а это могло означать только одно – если в этот год сегуну надлежит дать дуба, временному поселенцу самое время делать ноги.

Подробностей о смерти Хидэтада не сохранилось, но, судя по всему, именно потому, что ничего в этой смерти не было геройского. Того, о чем принято слагать песни. Вероятнее всего, сдох от цирроза печени, ибо не фиг лакать саке и думать, что все сойдет с рук. Не было сказано и когда именно произойдет сие знаменательное событие. Следовательно, удара, сердечного приступа, прободной язвы или еще чего-нибудь не менее омерзительного можно было ожидать в любой момент.

При иных обстоятельствах, возможно, Ким попытался бы обмануть судьбу: подлечиться, не пить, пытаясь хотя бы ненадолго продлить свои дни, но тогда на его след тотчас же вышли бы прежние соратники из ордена «Змеи», от внимания которых не скрылось бы, что сегун не преставился в положенный срок. А следовательно…

И еще одно, точнее одна. Больше ордена «Змеи», больше засланных в замок убийц Ким боялся дочери ведьмы Осибы, невестки Ала – Юкки. Ведь это именно она обучила Кима по собственному желанию занимать чужие оболочки, не пользуясь для этого эликсиром.

Воплощенная жестокость – Юкки только в качестве злой шутки могла выбить душу из какого-нибудь воина, на время завладев оболочкой. Воспользоваться телом миловидной служанки во время собственных месячных, для того чтобы, не откладывая, заняться любовью со своим муженьком Минору. И самое удивительное, что только она, ведьма Юкки, могла затем вернуться в свое собственное тело, каким-то чудом оживив его. Должно быть, стервоза владела какой-то хитрой методикой работы со временем. Сам Ким на такие фортели смотрел с понятной завистью и страхом. Подобное получалось у него только при Юкки, а без нее – никогда. А Ал, Ал, скорее всего, держал подле себя ведьму именно потому, что либо она была его вассалом, либо он присягнул на верность ей.

Ким нехотя поднялся и, последний раз взглянув на пруд с распустившимися в нем лотосами, оправив одежду, отодвинул норэн [75]и вышел в коридор.

Юкки, ох уж эта Юкки, с некоторых пор у Кима вошло в привычку, нет, в навязчивую идею, или того хуже – в манию, искать во всех встречных-поперечных неуловимые черты ведьмы.

Во время той самой инспекции на землях даймё Мацукура ему показалось, что он отыскал проклятую Юкки, вдруг обнаружив ее в молодой привлекательной крестьянке, доставленной в замок вместе с другими бабами для услаждения самураев. Что-то было не так с этой девушкой. Ее спокойствие, что ли… В то время как все остальные гнусно выли, просясь отпустить их домой, как же, вернут их без отработки положенного! Но все равно, почему бы и не попросить, но та странная бабенка вообще ни о чем не молила, не проронила слезинки, она просто смотрела на Кима красивыми блестящими глазками, словно знала, что тот убережет ее от бед.

И он действительно вступился за нее, ткнув пальцем в сторону ревущих пленниц, велел доставить девку в отведенные для него покои, что тут же было выполнено. А там…

Нет, разумеется, зная, что крестьянка вполне может оказаться Юкки, он и не думал прикасаться к ней. Этого еще не хватало.

Покормил, да и отпустил с подарком, позаботившись о том, чтобы девица вернулась в деревню без проблем. Отправил с ней самурая, до последнего ожидая, что хитрюга Юкки как-нибудь проявит себя, но…

Во второй раз их встреча произошла неожиданно скоро. Уже на следующее утро, отправляясь на соколиную охоту, он приметил, что в кустах ракиты кто-то прячется. Сегуна тотчас в два кольца окружили телохранители, несколько человек с мечами и ножами наизготовку рванулись к кустам и вскоре вытащили оттуда лохматую, с залитым кровью лицом бабищу, – как догадался продравшийся сквозь кордон собственных телохранителей Ким, – одну из тех, кого ему довелось видеть прошлой ночью.

Впрочем, догадался он скорее не по лицу, лицо было обезображено свежими глубокими ранами, нос отрезан, черная на красном дыра выглядела омерзительно. Он признал крестьянку по голубой, изгаженной кровью накидке, которую приметил накануне.

Зачем? Для чего могло понадобиться уродовать молодую, вполне привлекательную женщину? Почти все даймё время от времени сами пользуются крестьяночками и позволяют делать то же самое своим самураям. Кто-то на следующий день одаривает их подарками, кто-то кормит, поит, снимает часть налогов с деревни. Так было во все времена и не вызывало протестов. Но это?!

Зачем портить жизнь человеку, портить лицо женщине?

Мучимый странным предчувствием Ким специально сошел с тропы и, окруженный своими преданными людьми, за несколько минут долетел до деревни, в которой жила вчерашняя крестьяночка. Оруженосец, провожавший ее до дома, вел их короткой дорогой.

Уже на въезде в деревню стало очевидно, что здесь не все гладко, в какой-то момент Ким даже забеспокоился, что не взял всю свою охрану. Впрочем, кого здесь бояться, кучки рыдающих крестьян?

В центре деревне – напротив дома старосты (самый большой и ухоженный дом должен был занимать староста или отвечающий за деревню самурай) – прямо на земле лежали сразу четыре мертвых женщины, из тех, кого вчера таскали в замок. У двоих из них не было носов, у других были выколоты глаза.

С замиранием сердца Ким медленно подъехал к трупам, давая крестьянам возможность расступиться перед лошадью неизвестного им господина. Его вчерашняя «гостья», ее не было среди покойниц. Кто-то тронул его за плечо, и Ким повернул коня в сторону домика, на который показывал оруженосец.

Заметив его приближение, находящиеся возле калитки крестьяне попадали на колени, успев перед этим распахнуть настежь калитку и отползти от тропинки, дабы не быть раздавленными копытами коней.

Ким спешился и, скрестив от нечистой силы пальцы, вошел в дом. Девушка, проведшая безмятежную ночь в его покоях, гостья, которую он одарил с рассветом и отправил под охраной домой, смотрела на него, неловко скособочившись в углу, точно сломанная кукла. Из ее горла торчал узкий дешевый нож – шило. Из угла рта на рукав цветастой юкаты [76]стекала тоненькая струйка крови.

Нет, разумеется, это была не Юкки. Та нипочем не позволила бы пришить себя без борьбы. Но зачем? К чему такая изощренная жестокость?!

Вернувшись к охотникам, Ким был мрачен и сосредоточен. Больше всего в этот момент ему хотелось посадить на кол зарвавшегося настолько, что позволил отдать приказ об убийстве вчерашней гостьи своего сегуна, даймё Мацукура Сигехару. Да, воткнуть в жопу кол и потом обложить соломой и подпалить! Гад!

Можно было измыслить и более совершенные виды казни, но Ким был принужден молча сносить обиду. Потому что его целью был не признанный садист и нелюдь Мацукура, а дочь Ала – Марико и ее новое семейство. И кто знает, казни он подонка, куда денутся его самураи? Скорее всего – пополнят ряды бесхозных ронинов, ищи их потом еще несколько лет…

Пришлось проглотить обиду, сделать вид, будто глух и слеп. А так хотелось долго и сладострастно варить мерзавца в котле, наслаждаясь его криками.

Глава 5
В ожидании гостей

Загнутые крыши защищают от злых духов.

Токугава-но Осиба. Из собрания сочинений. Том I. Секреты радуги

Во время подготовки дома к празднику, пусть даже семейному празднику, в его комнатах и во дворе возня и неразбериха. Слуги свои и специально по такому случаю приглашенные со стороны, слуги приехавших господ, торговцы со своим прошеным и непрошеным товаром, любопытствующие соседи…

Хорошо еще, удалось снять два дома по соседству для семей Умино и Минору с их челядью.

В такие дни проще простого заслать нескольких шпионов. Почему нескольких? Ну, чтобы, если одного раскроют, остался бы другой, а если поймают второго, есть шанс, что пропустят третьего, и так далее. С другой стороны, устраивающие у себя прием люди тоже не лыком шиты и держат ушки востро. И если хозяева не лопухи, или, как здесь говорят, «бака», если правильные хозяева – у них не забалуешь.

Вот Ал, хоть и не японец, думать, как остальные, не способен, суть вещей видеть, зато верная супружница его – внучка, дочка и жена даймё – начеку, да и доверенные самураи тоже не деревенские простачки. Ими нет нужды понукать, требуя бдительности, не для того два меча за поясом носят, и бошки до сих пор на плечах, а не в канавах придорожных валяются. Сами соображать должны, а, соображая, еще и ему, даймё и господину, подсказывать, если тот в своей варварской несообразительности сам не допетрит.

Правда, столь непочтительных слов, да и мыслей никто из офицеров не произносил ни вслух, ни про себя, зато совет со своими офицерами Ал держать привык, и неудобство предпраздничной суеты удалось-таки повернуть себе во благо, а именно – под веселый шумок встретиться с засланной ранее на острова Амакуса разведкой да подробные донесения выслушать.

Ради переговоров этих Ал со своими шпионами и старшими офицерами в самой большой комнате собрались и стражу вокруг дома поставили, чтобы на несколько шагов никто близко к обозначенному квадрату не приближался. Стрелять, на всякий случай, Ал запретил, ни луков, ни тем более огнестрельного оружия не разрешил на пост брать, справедливо полагая, что приехавшая с кем-то из гостей дуреха-служанка непременно заблудится в саду да и выпрется в ненужный момент в неподходящем месте, чтобы словить дурным разяванным ртом каленую стрелу и навлечь на седую голову Ала новые неприятности.

– Согласно сведениям, полученным из «замка Самого», – не желая привлекать лишнего внимания к предмету разговора, доложил закутанный в плащ шпион, лица которого никто не должен был видеть, кроме самого Ала, так как это был один из последних синоби, чьи предки не участвовали в знаменитой бойне, устроенной бывшим сегуном, – согласно полученным сведениям из замка, прибудет ровно пять «гостей», чья подготовка и владение искусством макияжа будут на высоте. – Он судорожно глотнул воздух, должно быть, под тряпкой было нечем дышать. – Из «малого замка» (согласно заранее условленному обозначению «замок Самого» означал – из ставки сегуна, в то время как «малый замок» – двор его сына и наследника, «макияж» – искусство маскировки) к нам едут трое, вернее – вначале было трое, вместе с мастером-поваром. Теперь двое. Мой агент из христианской миссии, что близ Нагасаки, сообщает, что, прослышав о том, что вы вознамерились убить Амакуса Сиро, они тоже направили гостя, прославленного мастера мечей Симада Оно, который когда-то служил у Нобунага и после не присягал уже никому, а лишь брал заказы. Очень опасный человек. Нам удалось узнать, что на правой ягодице у него татуировка в виде черного паука, но как убедить его снять набедренную повязку?.. Трое гостей явятся в свите, простите, – он приложил руку к груди, заранее извиняясь за то, что будет сказано, – входят в свиту Минору-сан и двое приедут вместе с вашей дочерью Фудзимото Гендзико и ее мужем Фудзимото Умино. Возможно, что Симада-сан – черный паук может оказаться среди их людей, так как отец Умино, Кияма, был не простым даймё, а главой даймё-христиан.

– Спасибо, это разумно. Не подослала ли нам гостей госпожа Дзатаки Осиба? – На этот раз Ал уже не осторожничал, так как при своей крайней опасности проклятая баба все-таки не обладала реальной властью.

– Отчего же не прислать? По нашим сведениям, от нее должны были прибыть двое. Впрочем, да простит меня господин, не следует упускать и того, что шпион госпожи Осибы уже давно находится в вашем доме.

Имя не было произнесено, но оно чудным образом возникло одновременно во всех головах членов совета: Юкки – жена Минору и невестка Ала. Красивая, талантливая и, пожалуй, опасная не менее своей треклятой матушки ведьма Юкки.

Бессонные ночи напролет Ал думал о Юкки как о пригретой на груди змее. Ведь именно Юкки продолжала поддерживать связь со своей матушкой, верность которой она сохраняла независимо оттого, что давно уже принадлежала к другому клану. К семье, у которой ее мать отобрала сына и наследника!

Впрочем, до сих пор Юкки не сделала ничего такого, за что ее можно было бы с чистой совестью покарать, даже напротив. И сегодня он, Ал, должен сопроводить их с Минору в храм, где его крошечный внук получит имя…

Хорошо все-таки, что он не пригласил на совещание Минору, услышать такое было бы для него обидно. Но с другой стороны, пусть бы лучше послушал умных людей, людей, зарабатывающих свой рис на построении шпионских сетей и раскрытии чужих тайн. Все лучше, чем теперь ему, Алу, придется разъяснять счастливому супругу и отцу, отчего тот должен услать любимую жену в ссылку или принудить ее обрить голову в монастыре.

– Итак, получается, что к нам должны приехать пятнадцать нежеланных гостей, – подытожил Ал. – Так ли я понял?

Замотанный в плащ ткнулся лбом в татами.

– Может, и меньше, так как один шпион может служить на два дома, – приглушенно из-под тряпки ответил он.

«А еще непременно прибудет кто-нибудь из ордена „Хэби“, – с тоской подумал Ал. – Без окон без дверей – полна горница б… людей!»