Текст книги "Король-Лебедь"

Автор книги: Юлия Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 17 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

В спальне короля

Со дня расторжения помолвки Людвиг заперся в своем любимом замке Хохеншвангау, не желая никого видеть. Рана, нанесенная ему изменницей, оказалась достаточно серьезной. Больше всего на свете в это время ему хотелось спрятаться от людей и не видеть никого и ничего. Тем не менее он продолжал заниматься государственными делами, финансировал проекты Вагнера, время от времени бывая в капелле. Со дня проклятого инцидента друзья не говорили о Софии, так словно той никогда не существовало на свете.

Желая немного развлечься после перенесенных неприятностей, Людвиг старался забыться с книжкой стихов Шиллера, которого любил с детства. Однажды, будучи в придворном театре, он познакомился с молодой и очень знаменитой актрисой Анастасией Вельмонд, мать которой была русской, а отец происходил из уважаемой баварской семьи. Желая утешить короля, Анастасия прочитала ему несколько монологов из «Тристана и Изольды», вызвав слезы умиления и восторга.

– О, если бы вы могли поехать со мной во дворец, я слушал бы вас с утра до вечера, – прощаясь с Анастасией, промолвил король.

– Это была бы честь для меня, – потупившись, ответила красавица. Мысль о том, что она поедет во дворец, где будет играть для самого короля, и может быть… кружила голову. Анастасия была любимицей Мюнхена, многие богачи готовы были пожертвовать всем, что они имели, ради того, чтобы слушать ее снова и снова. «Почему же не король?» – спросила себя примадонна и не нашла ответа.

– А вы можете поехать со мной прямо сейчас? – глаза Людвига засветились восторгом, отчего он сделался еще красивее.

– Я поеду с вами, Ваше величество, на край света! – блаженно воскликнула госпожа Вельмонд. В следующее мгновение король подал ей руку, и она, влекомая сладостными предчувствиями, скользнула в его карету.

«Как хорошо было бы стать возлюбленной такого красивого и трогательного юноши, – думала примадонна, смотря в окно на зажженные окна ресторанов и светящиеся в темноте голубоватым светом газовые фонари. – Как было бы, наверное, приятно вспорхнуть со сцены в королевскую постель и оттуда, шутка ли сказать, на трон. Но чего не бывает в нашем безумном мире? Почему первой актрисе придворного театра не стать первой леди Баварии? Почему?»

Они быстро достигли дворца, и, закрывая лицо вуалеткой, Анастасия Вельмонд ступила на паркет роскошной передней.

После обеда Анастасия отправилась в приготовленную ей комнату, куда уже привезли для нее платья и белье, все высшего качества, купленное в лучших магазинах Мюнхена. Удивленная и покоренная щедростью и вниманием государя, Анастасия перемерила все платья, найдя их не только красивыми и дорогими, но и оказавшимися ей тютелька в тютельку, так что создавалось впечатление, будто бы все эти прелестные вещи были сшиты для нее на заказ.

– Его величество привык спать днем и бодрствовать ночью, – с поклоном сообщил Анастасии секретарь Людвига, господин фон Пфистермайстер [27]27
  Франц Сераф фонПфистермайстер(1820-1912) – кабинет-секретарь Людвига II Баварского, главный распорядитель королевских финансов.


[Закрыть].

– О да, ночью, – по спине Анастасии побежали предательские мурашки. Подумалось, что, может, не стоит вот так сразу же кидаться на шею явно желавшему обольстить ее монарху. Куда вернее помучить его сперва холодностью и неуступчивостью. Чтобы он был готов на все и тогда…

– Его величество хочет, чтобы сегодня ночью, когда вы будете читать ему, на вас было платье синего бархата с горностаями, – присев в реверансе, проворковала миловидная служанка.

– Передайте Его величеству, что у него превосходный вкус, – при помощи служанки Анастасия облачилась в выбранное Людвигом платье, которое невероятно шло к ней. Когда с туалетом было покончено, вошел придворный парикмахер, который уложил ее прекрасные светлые волосы в изящную прическу.

В назначенный час паж провел трепещущую примадонну в спальню короля, где она скромно опустилась на единственное кресло, чинно сложив белоснежные руки на коленях.

Ситуация завораживала своей странностью. Анастасия огляделась. Спальня короля была обита синим шелком с тесненными французскими лилиями на них. Темные шторы на окнах чем–то напоминали занавес в придворном театре. Сам Людвиг в узких черных лосинах, расшитом серебром камзоле и ботфортах возлежал на овальном ложе под балдахином. Его черные прекрасные волосы были разбросаны по атласной голубой подушке, а глаза казались такими нежными и манящими, что актриса чуть было не поддалась охватившему ее порыву и не бросилась ему в объятия.

Король молчал, и примадонна быстро взяла себя в руки, решив, что не должна сдаваться столь легко. Рядом с ней на изящном инкрустированном перламутром и лазуритом столике в стиле Людовика Четырнадцатого лежал том Шиллера. Анастасия взяла книгу и, открыв ее на заложенной странице, начала читать.

Она читала, все больше и больше входя в роль. Дойдя до монолога, который она знала наизусть, актриса резко поднялась и, отложив книгу, произнесла его, глядя в глаза Людвига и понимая, что не сможет сопротивляться этому колдовскому взгляду. Что достаточно только ему позвать ее, да что там, поманить пальцем, как она кинется к нему и будет кем угодно, его служанкой, рабой, шлюхой. Только бы прекрасный король ласкал ее тело, только бы любил ее.

Ночь пролетела незаметно, у Анастасии болели глаза, но она продолжала ждать, что Людвиг не выдержит первым, заключив ее в объятия. Но ничего не произошло.

Когда она закончила чтение пьесы, король рассыпался в комплиментах ее таланту, после чего отправил Анастасию отдыхать, заверяя, что они встретятся на следующую ночь.

Днем она спала до обеда и потом еще долго нежилась в ванне, изготовленной в виде розовой раковины. Вечером служанка сказала, что король желает видеть ее в розовом шелковом платье с кружевами и атласных, розовых туфельках.

Тот же самый паж провел ее по уже знакомым коридорам замка и постучался у знакомой двери в спальню. Услышав голос короля, приглашающий ее войти, Анастасия затрепетала. И быстро сосчитав до десяти, чтобы прийти в себя, вошла. То, что она увидела на этот раз, заставило молодую актрису усомниться в том, туда ли она попала. За день спальня короля изменилась почти до неузнаваемости. Стены были обтянуты розовым шелком, на потолке висела люстра с розовыми розами и прозрачными сосульками чешского стекла, на маленьком розовом столике перед ней стояла фигурка прекрасного лебедя. Роскошная кровать, тоже сделанная в виде лебедя, была чуть скрыта от глаз входящего тонким тюлем, который колыхался, создавая романтическую обстановку.

Невидимый музыкант играл на скрипке.

Анастасия посмотрела на атласную постель, и сердце ее замерло тоской и восторгом, перед ней в белом расстегнутом камзоле и атласных панталонах лежал юный бог, прекрасный и недоступный Нарцисс. И снова она заняла приготовленное для нее маленькое кресло. В этот раз Людвиг приготовил ей золотое кресло в стиле рококо. И снова она открыла книгу на уже заложенном месте и принялась за чтение.

От наблюдательной Анастасии не укрылось, что на этот раз лежавший перед нею король был без обуви, его камзол был наполовину расстегнут, а постель оказалась придвинутой к ней на целый метр.

«Ага, значит, ты уже думаешь о сдаче и хочешь только обставить ее с наибольшей помпезностью», – улыбнулась про себя примадонна. Наутро она уходила разбитая, но теперь в ее сердце теплилась надежда, что рано или поздно король сделается ее возлюбленным, а может, даже мужем.

На следующий день она нашла чек с кругленькой суммой на нем. Прислуга расспрашивала ее о том, не нужно ли приобрести для нее чего–нибудь особенного, чего нет в ее комнате. Примадонна заказала редкие духи, которые были доставлены ей в течение часа. Потом послала секретаря короля за восточным шербетом, название которого она вычитала в какой–то книге, и снова тот не заставил себя слишком долго ждать.

Любое ее желание тут же исполнялось. Отдохнув и немного обдумав свое положение, она еще раз припомнила события двух прошедших ночей и снова пришла к выводу, что поведение короля говорит о том, что тот готовится к сдаче своих крепостей.

На третью ночь ей было велено облачиться в алое платье. Комната же Людвига напоминала рыцарский замок Тиффорг барона Жиля де Ре, прозванного в народе Синей Бородой.

На этот раз светлую, безволосую грудь короля прикрывала лишь легкая батистовая сорочка, заправленная в панталоны с широким поясом. И снова багровое, точно раскрытая роза, ложе короля немного подползло в сторону прекрасной примадонны.

Всю ночь Анастасия читала и декламировала, и, как и в предыдущие ночи, король рукоплескал ей. На следующий день она нашла на своем столике у постели банковский чек.

Так продолжалось шесть ночей, во время которых актриса делала все возможное, для того чтобы соблазнить короля, а тот приближался к ней все ближе и ближе, расточая комплименты ее красоте и таланту, аплодируя или тихо проливая слезы.

На седьмую ночь король желал видеть Анастасию в золотом платье. В ту ночь она оказалась в будуаре Короля–Солнце. Божественный Людовик смотрел на нее, прикрывая лицо оперенной золотой маской из балета об отце богов. В эту ночь торс короля был обнажен, на нем сияла лишь дорогая тяжелая цепь с амулетом. В седьмую ночь кресло Анастасии стояло вплотную к ложу, постельное белье на котором напоминало расплавленное золото.

Золотой соловей пел свои песни в клетке на окне, а под потолком красовалась люстра с веселыми ангелочками. Анастасия взяла книгу, с удивлением обнаружив, что на этот раз перед ней не Шиллер, а Шекспир. Закладка лежала на пьесе «Сон в летнюю ночь». Она начала читать, постепенно входя в роль.

Нежный, сладостный голос примадонны заставил короля погрузиться в водоворот прекрасных снов. Анна поднялась и начала декламировать по памяти, ходя по комнате и заламывая руки.

В момент признания в любви она встала на колени и, опершись рукой о золотое ложе, хотела уже произнести проникновенный текст, как вдруг Людвиг закричал, словно кто–то ранил его призрачной стрелой.

За дверью загремели шаги, и в спальню на крик короля тут же сбежалась стража.

– Я требую, чтобы это… эту… – лицо короля побагровело, руки тряслись. – Я приказываю, чтобы вы немедленно выгнали эту даму из моей спальни, из моего замка и из моей страны! В двадцать четыре часа она обязана пересечь границу Баварии и под страхом смерти никогда не возвращаться обратно!

Не дав примадонне и слово молвить в свою защиту, ее выволокли из спальни короля. В спешном порядке был выправлен заграничный паспорт и подорожные. На следующий день под личным присмотром самого начальника полиции Мюнхена она пересекла границу Баварии, чтобы исчезнуть из страны навсегда.

Напрасно руководители обеих партий умоляли Людвига изменить его решение и вернуть всеобщую любимицу Мюнхену. Напрасны были укоры деда и мольбы тайно влюбленного в прекрасную даму брата. На этот раз Людвиг остался непреклонен. Мало этого. После того как Анастасия Вельмонд своим нечаянным прикосновением к королевскому ложу «осквернила» его, вслед за примадонной из замков Людвига были изгнаны все живущие и работающие там женщины.

Принцесса Гизела

Жена принца Луитпольда [28]28
  Луитпольд Карл Иосиф Вильгельм(нем. Luitpold Karl Joseph Wilhelm; 12 марта 1821, Вюрцбург – 12 декабря 1912, Мюнхен) – принц-регент Баварии с 10 июня 1886, третий сын короля Людвига I и брат короля Максимилиана II, представитель династии Виттельсбахов. Фактически являлся правителем Баварии во время царствования Отто I. Его сын стал последним королём Баварии – Людвигом III.


[Закрыть], фея волшебных снов, дикая, необузданная, таинственная и непредсказуемая Гизела явилась однажды в не терпящий женщин Хохеншвангау, чтобы покорить разбитое сердце своего короля.

Зная о нежелании последнего видеть подле себя женщин и одновременно с тем прекрасно понимая, что только новая любовь способна спасти от медленного увядания сердце обманутого жениха и несостоявшегося любовника, Гизела решилась на штурм.

Собираясь на это, как сказали бы предки, почетное и смелое дело, принцесса Гизела облачилась в великолепную вишневого цвета амазонку. Ее черные волосы были лишь слегка схвачены заколкой на затылке, приподнимая верхние локоны, в то время как основной поток черных, будто смола, волос доставал почти до седла огромного каурого жеребца. На голове принцессы была изящная шляпка с прозрачным газовым шарфом. На ее ручках красовались бордовые в тон амазонке перчатки, пальчики сжимали черный арапник. На боку ее поблескивал серебряный рог, висевший некогда в коллекции отца и доставшийся неистовой Гизеле по наследству.

Экипировавшись таким изумительным образом и найдя себя совершенством, Гизела прыгнула в седло и поскакала в сторону Хохеншвангау. Когда до ворот замка оставалось не более ста метров, Гизела пришпорила каурого, и они влетели в распахнутые ворота, переполошив слуг и охрану.

Оказавшись посреди двора, принцесса вскинула серебряный рог и трубила в него, пока на зов не явился сам король.

– Ваше величество! На правах, данных мне солнцем и ветром, озерами и горами всей прекрасной Баварии, – неожиданно серьезно воскликнула принцесса, – я повелеваю вам жить!

Прелестное личико Гизелы при этом раскраснелось, веселые карие глазки метали молнии.

Растроганный Людвиг вышел к ней и хотел было придержать стремя, чтобы прекрасная дама, и к тому же жена его дяди, могла спешиться и пройти в замок. Но Гизела прекрасно понимала, что это может расстроить ее планы.

Поэтому вместо того, чтобы принять помощь короля, она хлестнула его по руке арапником.

– Я не слезу с коня и не позволю вам или вашим слугам помешать мне в священной миссии! – воскликнула она, заставляя коня подняться на дыбы. – Я, принцесса Гизела, спрашиваю вас, мой король, клянетесь ли вы жить, дыша полной грудью. Или намерены умереть, – черные брови принцессы при этом сдвинулись к переносице, а прекрасные глаза метали молнии.

Правда, самой Гизеле уже хотелось рассмеяться и броситься в объятия стоявшего перед ней красавчика, но инстинктивно она чувствовала близость победы, и не собиралась отступать.

– Жизнь или смерть! Выбирайте, мой король, и я исполню любое ваше желание!

Но Людвиг и сам уже был готов сдаться прекрасной амазонке, отважившейся ради него на столь смелый и необдуманный шаг.

– Жизнь! Прекрасная Гизела, – выдохнул король.

– Жизнь! – воскликнула Гизела, и тут же силы оставили ее и очаровательная всадница обмякла в седле, сползая в объятия Людвига.

– Жизнь и любовь. Жизнь и все что я люблю! – король бережно прижал к груди, казалось, невесомое тельце Гизелы и понес ее в замок. – Жизнь в высшем смысле этого слова. Жизнь – это любовь, а любовь – это сама жизнь!

С того дня они встречались все лето, пока Гизела жила в замке Поссегхофен. Чтобы не привлекать внимания и не давать повода для слухов, они уезжали далеко в горы, где лишь птицы, деревья и облака наблюдали их безмятежные, радостные встречи.

Гизела не была счастлива в браке, рано выданная замуж, она так и не сумела полюбить своего бесхарактерного мужа. Правда, она сразу же поняла, что Луитпольд – это именно тот человек, который ей и нужен. Так, являясь формально женой принца, она могла быть свободной, точно горный ветер, занимаясь всем, что ей заблагорассудится.

В дружбе с королем Гизела неожиданно для себя отыскала свою вторую половинку. Людвиг любил то же, что любила Гизела. Они оба были образованы и начитаны, любили музыку Вагнера, прекрасно разбирались в истории и народных легендах. Вместе они часто смотрели на воды озер или быстрых горных рек, представляя, будто уплывают в неведомые дали.

При этом Гизела была еще более неистовой, нежели ее друг. Однажды вообразив себя дамой средневековой Франции, она заставляла короля служить ей так, как должен был служить рыцарь и трубадур. При этом Гизела была строга и требовательна.

Ради милой своей дамы король был вынужден ночи напролет петь под ее окном или складывать стихи в честь ее черных волос или маленькой ножки.

Однажды прислав свой портрет Людвигу, Гизела потребовала, чтобы тот прикрепил его к верхней ветке ивы, которая была видна с крепостной стены Поссенгофена. Под портретом Людвиг должен был установить свечи и всю ночь следить за тем, чтобы ветер не загасил священного огня.

Желая превысить наложенную на него повинность, король приказал разукрасить лампочками всю иву, так что она сверкала, точно райское дерево, отражаясь в зеркальной воде озера.

Гизела была в восторге! Ее рыцарь был послушным и кротким, словно белый волшебный единорог, прирученный невинной девой, о которых Гизеле рассказывала нянька.

Однажды на встречу с божественной Гизелой Людвиг принес две модели парусников, привезенных накануне из Гамбурга. Людвиг заказал парусники еще месяц назад, когда они только–только начали сходиться с Гизелой.

На паруснике поменьше мастер написал имя «Гизела», на большом – «Людвиг». Людвиг и Гизела прекрасно смотрелись вместе на зеркальной глади озера.

Взявшись за руки, король и принцесса долго наблюдали за ними.

– Кончается лето, – тихо прошептала Гизела, прижавшись щекой к груди Людвига. – Кончается наше лето, любимый, – последнее слово она произнесла со страхом и трепетной надеждой.

– Ничего не кончается, – Людвиг нежно обнял за плечи принцессу. В этот момент ему показалось, что она исчезает.

– Муж хочет, чтобы мы вернулись в Мюнхен, потом, возможно, он повезет меня к родственникам, как мы делаем это каждый август. Ты напишешь мне?

Огорченный внезапным отъездом любимой, Людвиг только и мог, что кивнуть головой в знак своей покорности.

– Напиши письмо, как будто от имени парусника «Людвиг» паруснику «Гизела», – принцесса развеселилась новой идеей. Теперь ее глаза блестели от радости и охватившего ее восторга. – Напиши мне три признания в любви: одно в возвышенном стиле, принятом при дворе Людовика Четырнадцатого, – пусть оба парусника будут частью французского флота. Второе – в романтическом, как больше всего нравится вам и вашему любимому Вагнеру. И третье, нежное и трепетное, – от имени парусника, служащего в наше время, я хочу, чтобы оно было до неприличия сентиментальным, как это сейчас входит в моду.

Три письма

По прибытии в Мюнхен Гизела получила доставленный ей со специальным курьером букет и письмо, написанное в стиле, принятом при дворе Короля–Солнца, выгравированное золотом на белой мраморной подставке, сверху которой красовался золотой парусник «Гизела».

Вот оно:

Госпожа души моей!

Солнце небосвода моего!

Простите, что, быть может, отрываю Вас от дел высочайшего порядка, ибо что вы не делаете, куда не ведете свой путь, все в вас величественно и прекрасно, божественно и верно.

Я видел, как бухты, теряющие вас за горизонтом, покрывались трауром беззвездной ночи, потому как звезды есть не что иное, как отражение вашей солнцеподобной личности. Как тихо умирал, издавая лишь слабые стоны старого дерева и жалобные скрипы корабельных цепей флот Его величества, когда долго не могли вас дождаться. И как расцветали волшебными огнями воды, по которым Вы, о блистательная, держали свой путь.

Снизойдите же до меня, раба вашего, появитесь снова, дайте мне облечься вашим сиянием или умереть навсегда. О, богиня моих грез, Святая Гизела.

Не было никакого сомнения в том, что король написал это письмо самостоятельно, не прибегая к помощи оплачиваемого литератора, что было не удивительно, так как Людвиг прекрасно владел пером и был осведомлен обо всех тонкостях заданного стиля.

Второе письмо застало Гизелу в доме ее тетки, где они с мужем и свитой остановились на три дня по дороге в Берлин. Это письмо было свернуто в трубочку и лежало в футляре от подзорной трубы, на котором была сделана гравировка в виде переплетенных между собой букв «Л» и «Г» и картинки входящего в гавань корабля.

Когда принцесса вытаскивала письмо из футляра, на ладонь ей скатился перстень с бриллиантом в виде слезы. Развернув дрожащими ручками письмо, она прочла следующее:

Сердце мое, Гизела!

Счастье – свободный ветер несет тебя, легкокрылую, любимицу бури, пучины и выси. Когда девятый вал обнимает твое бело–золотое тело, поднимая его к самым звездам и они срываются огненными ангелами… я люблю тебя!

И только пучина с ее морскими звездами и кладами разлучит нас.

Хотя нет, и там мы будем вместе, пока буря нашей судьбы не разобьет борта наши в щепу или не вознесет на небеса святой любви.

Приди же ко мне судьбой, звездой, чудом. На миг счастья.

Принцесса спрятала оба письма в ореховую шкатулку. Не было ничего удивительного в том, что король, прозванный королем–романтиком, справился с этим несложным заданием. Впереди же было последнее, действительно трудное дело. Письмо в сентиментальном тоне, который только что входил в моду и который Людвиг не знал и откровенно не признавал, считая излишне приземленным и слезливо пошлым.

Здесь Гизела могла ожидать любого сюрприза, и сюрприз не заставил себя ждать.

Третье письмо от короля она получила написанное на розовой бумаге и перевязанное голубой ленточкой. Окаем письма был аккуратнейшим образом обведен в небесного цвета рамочку с незабудками и анютиными глазками по краям.

Душа моя Гизела! – прочла принцесса корявый, трясущийся почерк писавшего.

Сердечко мое, голубушка моя ясноглазая. Годы ничто для нашей любви. И для меня ты все та же голубица небесного пути, что и раньше.

Лапочка моя, солнышко.

Как же вы польстили старику, появившись вчера в порту, где я, развалина, давно уже стою на ремонте.

С годами – мы все меньше корабли и больше живые души.

Поэтому я прошу тебя, ангелочек мой, береги себя. А то как же мы без тебя? Ведь совсем же невозможно будет…

Гизела отложила письмо и прошлась по комнате. Справедливости ради следовало согласиться, что и форма, и содержание письма были именно такими, какие она велела Людвигу написать. Но… что–то было не так, от чего–то принцессе хотелось убежать куда подальше или плакать, как маленькой девочке.

И причиной здесь было не то, что последнее письмо короля было написано от имени немощного и уже идущего на слом корабля. Рано или поздно все будут старыми и немощными. Дело было в другом. Вдруг Гизела ощутила с пугающей откровенностью, что Людвиг совершенен. Совершенен настолько, насколько она даже не могла подумать.

Она всегда знала, что король умен и весьма одарен, но теперь, после того как он с легкостью справился с данным ею в шутку заданием, Гизела поняла, что не сможет быть рядом со своим любимым именно из–за той чудовищной дистанции, которая была между ними. Дистанции небожителя и простой и недалекой женщины.

Вдруг она поняла, что даже если она поставит своей целью превзойти Людвига в какой–нибудь науке или искусстве и положит на это все свои силы, деньги и, наконец, время, то даже когда она достигнет высот, король сумеет превзойти ее еще в чем–то, о чем она пока еще не догадывалась.

Людвиг был непостижим и недостижим. Гизела сжала кулаки и, опустившись на колени посреди комнаты, заплакала.

«Как страшно и безрадостно любить того, к кому даже нельзя приблизиться, – думала она, утирая слезы батистовым платком, – наверное, так же как нельзя все время смотреть в ясное лицо солнца».

Возможно, другая на месте Гизелы должна была бы радоваться гениальности своего избранника, понимая, что при всех его достоинствах он избрал именно ее. Гизела же во всем стремилась к совершенству и не могла позволить себе быть подле Людвига, не будучи достойной его.

Их роман постепенно перешел в стадию эпистолярных сношений. Не желающая упускать инициативы отношений Гизела слала королю новые задания и загадки, которые он должен был разгадать. Людвиг был во всем послушен ей. Время от времени тоскуя по ушедшему лету, он присылал Гизеле букеты или отправлял под ее балкон кого–нибудь из актерской братии, чтобы они от имени короля прочли ей восторженный монолог или пропели серенаду.

В тот же год принцесса организовала и возглавила женскую феминистическую организацию, средства на содержания которой щедро спонсировал Людвиг. Он же помог женскому движению провести несколько законов, способствующих трудоустройству женщин и их профессиональному обучению.

С прелестной Гизелой Людвиг встречался только в присутствии свидетелей по официальным поводам.

* * *

Известно, что письма принцессы и короля, долгие годы считавшиеся утерянными, всплыли в последние годы жизни Людвига. Вопреки запрету принцессы Гизелы, они были предъявлены медицинской комиссии во главе с профессором фон Гудденом [29]29
  Бернард фон Гудден –известный мюнхенский психиатр.


[Закрыть]как прямое свидетельство безумия несчастного короля, возомнившего себя парусником.

Впрочем, благодаря той же Гизеле этот «анекдот» не вышел за пределы медицинских протоколов и не стал достоянием газетчиков.