Текст книги "Мертвым не понять"

Автор книги: Юлия Андреева

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]

Юлия Андреева
Мертвым не понять

– Госпожа, немного яда?

– Что вы, яда мне не надо.

– Ничего, по вкусу меда

Мы добавим вам в угоду.

Я решила собраться с силами и описать произошедшие со мной и моими близкими события, так как если это не сделаю я – представляю, сколько отыщется «друзей» и любителей покопаться в чужих жизнях и душах, додумывая полные кровавой жути события. Или засахаривая мое и без того потрепанное имя до такой степени, что большинство нормальных людей потянет блевать. Писать придется быстро, так что на вранье попросту не останется сил.

Я молюсь, чтобы отпущенных мне дней хватило на изложение необходимых подробностей, описаний и снов, без которых невозможно достаточно глубоко вникнуть в суть дела. Да, помимо моей воли сны и видения сыграли в этой истории настолько значимую роль, что обойти их не представляется возможным.

Что еще?.. Глупо и поздно уже вверять себя в руки провидения, которое и без того властвует надо мной. Надеюсь только, что тот, в чьих руках в данный момент моя судьба… надеюсь, что он знает, что делать и как я его люблю. Во всяком случае, я не осуждаю его и никому уже не позволю! Хотя – интересно конечно, как это у меня получится?..

Но не буду более вилять, испытывая ваше терпение и тратя свое драгоценное время.

Итак – как же все начиналось?..

1
АДСКИЙ СУЖЕНЫЙ

Я умерла и тут же ощутила за своей спиной мягкий шорох бело-оперенных крыльев. Ангела я еще не видела, но точно знала, что такой звук могли издавать только белые перья.

– Тебе дано право попрощаться с кем-нибудь на твой выбор, – мелодично прозвучал во мне голос небесного посланника.

Любить я тогда никого не любила, но за неделю до собственной смерти познакомилась с продавцом из магазина «Логос», единственным, но грандиознейшим достоинством которого было то, что он читал мои первые книги! Господи! Наконец-то я нашла своего читателя! Аллилуйя!!!

Потом вечно алчущее чужих мыслей и чувств море поглотило меня свыше меры, так что я по сей день сияю на витринах и лотках алыми от крови своих героев глянцевыми парусами.

Но тогда – тогда я писала коротенькие ужастики, и потому полетела именно туда. Продавца не было, вместо него я увидела белый ватман, на котором неуверенным детским почерком были записаны все мои дела. Как же невероятно мало их оказалось! Я стояла, а краски блекли и исчезали.

– Вот видишь – прошло каких-нибудь три дня, а о тебе уже забыли.

Мы помолчали. В нагрудном кармане ангела, а одет он был в тройку из перьев, что-то противно затренькало. Нетерпеливым движением он вытащил белую глянцевую трубу, вокруг которой чистым светом горела радужная аура, и несколько раз сказал «да», кивая, отчего нимб ангела и его трубы соприкасались, создавая из преломляемых лучей странно-прекрасные лилии.

– …С тобою хочет поговорить князь Дракула, – сообщил он, задвигая невидимую антенну и укладывая трубку между складок перьев на груди. Теперь они смотрелись как жабо.

– Князь?! Господи! Да кто такая я, и кто такой он?! – засмущалась я.

– Не говори так. Даже в том мире, где ты жила, нельзя было так говорить, не то, что здесь: ты сама по себе – величайшая ценность, и с твоей смертью мир понес невосполнимую утрату. Впрочем, как и со смертью любого человека.

В этот момент прозвучал гонг, пол магазина раскололся, и оттуда вылетел… Но я не видела его лица…

Клубы дыма, грохот и объятия, объятия, объятия… Я не видела его лица!..

– Диана! Любимая! Сколько я ждал тебя! Сколько перенес! Я люблю только тебя, и никого никогда не любил прежде! Дорогая!

Я прижалась к нему, вжалась, вросла…

«Господи – меня любят! Любят! Любят! Пусть даже в аду!» Я плакала, его горячие губы жгли мою кожу, испепеляя слезы. Кожа на шее зазудела от желания причаститься к древнему таинству, я рывком откинула назад мешавшие ему волосы.

– Нет! Любимая, я не могу сделать этого… Не сейчас. Ты слишком мало еще жила, в тебе столько силы! Такой силы! – Он сжал меня так, что все затрещало и пошло ходуном. – Ты должна жить, любимая. Для меня, для нас – жить!

Я не видела его лица, но догадывалась какое оно – лицо принца с портрета в моей комнате – почему его?..

– …Живи, но знай, что когда тебе станет совсем невмоготу – в любой момент я подхвачу тебя на руки, и мы будем вместе.

Все исчезло, и я проснулась. Проснулась самой счастливой на свете женщиной – ведь, а теперь я это знала точнее некуда, в конце концов, меня ждет любовь – пусть даже ради нее мне придется попасть в ад!

Вот как бывает – ночью увидела судьбоносный сон, а наутро пошла к человеку, который изменил всю мою жизнь. Но не стану забегать вперед.

Я, как вы уже должно быть догадались, писательница. И, смею заверить, довольно известная. Но как?! Ни за что не догадаетесь, ну да я и не стану впредь играть в прятки… Всё. Шутки в сторону, карты на стол а маски, маски в огонь, потому что в той ситуации, в которой я из-за всех этих дел оказалась, мне уже не до мистификаций.

Итак, я женщина, и не просто баба, а подлинная красавица. Об этом, скоро десять лет как, пишут все гламурные дамские журналы, кричат бульварные газетенки, сообщает Интернет. Дай бог им еще столько же не менять этого мнения. У меня от природы светлые длинные волосы и голубые глаза, великолепная кожа и небольшой акцент, выработанный годами тренировок.

Я не стану называть своего имени – оно слишком известно, потому что глядит на вас с дорогущих витрин и переносных прилавков, подобно баррикадам перегораживающих улицы и станции метро. Узнать меня не составляет труда – и одновременно с тем это невозможно… Вы спросите почему? До этой проклятой истории я под пыткой не призналась бы… Но теперь, когда я в тупике и сама жизнь моя поставлена на кон… я решилась.

Дело в том, что я, известная писательница, прозванная Венерой Пенорожденной (на самом деле меня зовут Дианой), не создала ни одной из приписанных мне книг! Хотя именно писательский труд и приносит мне кусок хлеба. Как же так?

Когда-то, много лет назад, я познакомилась с остроумнейшим и талантливейшим человеком, имени которого также не буду называть. Для удобства буду называть его учителем. Ему я поверяла плоды своих первых вдохновений, и именно он придумал странную комбинацию, в результате которой я чуть было не погибла и теперь стою перед выбором – продолжать ли свое существование, являясь по сути единственной обладательницей страшной тайны, а мой бедный друг… Но не буду забегать вперед.

Просмотрев целый ворох исписанных мною листов, мастер произнес свой приговор: «Для того, чтобы добиться успеха в писательском деле, тебе следует надеть маску!»

Я не поняла и переспросила учителя – ни тогда, ни сейчас меня не считали уродом, но он был неумолим и тут же растолковал мне, что к чему.

– Во-первых, – сказал он, покусывая уже и так изрядно изглоданную трубочку и непрерывно пуская дым мне в лицо, из-за чего создавалось впечатление, что я консультируюсь с паровозом, появившимся в России в начале прошлого века. – Во-первых, вы, моя милая, избрали нетипичный для своего пола жанр. И, как я вижу, немало уже преуспели в нем. Меж тем, с вашей внешностью… – Мастер разогнал руками плотную дымовую завесу, вероятно, чтобы убедиться, что я – это действительно я. Теперь и мне можно было, наконец, удовлетворить свое любопытство, разглядев мэтра. (Рукопись я отдала секретарю, а в этот визит лицезрела лишь серое облако, собравшееся вокруг великого гуру.).

Передо мною в донельзя скрипучем кресле-качалке (О боже, наконец-то я узрела причину убийственных звуков, услышанных мною, едва только я перешагнула порог комнаты!) сидел седовласый мужчина, больше всего напоминающий куль с неизвестно чем: вместо правой кисти у него был черный, как мне показалось, плохо сделанный протез (теперь я понимаю, что мое неприятие этой штуки заключалось всего лишь в том, что искусственная кисть была намного меньше, чем здоровая), ноги прикрывал старенький, выцветший плед, так что в первый визит мне не удалось проверить их наличие. На лице выделялись пушистые бакенбарды и черный кожаный кружок вместо правого глаза. Но тут мой собеседник выпустил очередной клуб дыма и снова исчез за полупрозрачной завесой.

– Ваша внешность наталкивает на романтические мысли… мда… – он чмокнул губами и не спеша продолжил. – С таким лицом следовало бы родиться поэтессе или автору женских романов… а никак не детективов с, прости господи, обилием подробнейших сцен с расчленением трупов, откусыванием пальцев и…

Меня затошнило при одном только упоминании о женских романах, а мой палач продолжал.

–.. Я мог бы создать вам недурную рекламу, думаю, что элитные дамские клубы и Центры женского творчества будут счастливы поддержать молодую писательницу с тем, чтобы в дальнейшем видеть ее своей представительницей…

Я поднялась, намереваясь немедленно уйти, но мастер оказался менее беспомощен, чем я предполагала, и, зажав трубку в зубах, здоровой рукой удержал меня за локоть.

– …Сидеть! Я знаю, что делать! Обещайте, что будете во всем мне послушны, и я помогу вам. – Он насильно усадил меня на прежнее место. Я с трудом сдерживала набежавшие слезы. – Не реви. Идея проста как все гениальное. Ты… – На «ты» он перешел, едва только я кивнула головой в знак согласия, – ты пиши что нравится. Это пойдет! Но если хочешь признания и успеха, то писать ты будешь…

– Под другим именем? – всхлипывая, спросила я.

– Не только. Псевдоним не скроет тебя от глаз, а раз ты хочешь показываться перед читателем – значит это надо использовать на полную катушку. Но по-умному. Здесь нужно более мощное прикрытие, чем другое имя… мда… – Он оглядел меня сквозь ядовитый дым. – Я познакомлю тебя с одним парнем. Его отец известный в наших кругах человек. Мало того, он главный редактор одного серьезного издательства, сделавшего себе имя еще при совке… издательство в основном издает триллеры с мочиловом, вроде того, что пишешь ты. – Он махнул рукой. – Так вот, все что ты напишешь, он будет издавать под своим именем. Отец с удовольствием возьмется раскручивать сынка, тем более что и тематика подходит, да и пишешь ты уже сейчас намного лучше, чем его писюки. Что же до Владислава, это его имя, так для криминальной литературы его внешность вполне подойдет – такой скромный маньячок, подсознательный вандал и насильник. Сейчас такое время, киска, что писатель, мирно творивший в своей каморочке, менее интересен публике, чем писатель – личность, дающая интервью, перерезающая ленточки, устраивающая скандалы. Менее интересен – значит менее раскручен, менее раскручен – значит менее продаваем. А кому нужен непродаваемый писатель, будь он хоть третьим Дюма? То-то… О лидере хочется поговорить, посплетничать, на этом живет масса газет – целая отрасль… мда. Итак – ты будешь писать свои любимые кошмарчики и получать за это денежки. За то, что это издадут, можешь даже не беспокоиться. Все будет в лучшем виде. – Он пошуршал моими рукописями. – Но это еще не все. Одновременно, под твоим именем, будут выходить полные страсти и слез… произведения… ну…

Я замахала руками, умоляя садиста не произносить ненавистного термина.

– Привыкай – женского чтива, – распял он меня. – Его будет писать другой молодой человек, как бы это поточнее… лучше других, я бы даже сказал, на своей шкуре испытавший, что такое женская доля. – Он крякнул, отчего его кресло заскрипело, соглашаясь с оценкой хозяина. – За качество не беспокойся. Отвечаю. Он и сейчас уже доведет до слез даже налогового инспектора. Так вот – он несет рукопись тебе, а ты, разодевшись во все эти ваши штучки, звонишь в один из своих излюбленных клубов, как их там? «Чайная роза», «Синий чулок», «Женщины против…», «Женщины за…». В общем, разберешься. Поднимаешь на уши своего коммерческого директоpa, он насилует издательство, те платят тебе – ты передаешь моему голубому протеже. Но и это еще не все. Павел, я вас скоро познакомлю, в свою очередь, не просто отдает тебе свои тексты, чтобы ты издавала их под своим именем. Павла мы тоже постепенно сделаем великим писателем – он будет издавать под своим именем фантастику, которую вот уже лет двадцать зазря кропает Владислав. Круг замкнулся: Владислав пишет фантастику, но будет известным детективщиком, ты, моя дорогая, пишешь дюдики и ужастики, но мы тебя сделаем автором гламурных романов, что же до Павла, то, отдавая в твои нежные ручки женское чтиво, он превращается в писателя-фантаста. Все счастливы и довольны, никто не занимается тем, от чего его воротит, и главное – все при деле. Каково?! Мне же вы будете отстегивать проценты вплоть до моей смерти. Это ненадолго…

Я согласилась и десять лет не жалела о содеянном, до этой самой истории не жалела…

На первый гонорар, по совету учителя, я сделала ремонт в квартире и вскоре уже покупала мебель в духе будуара Молль Флендерс, героини Дефо, для приема журналистов.

Моими партнерами оказались Владислав Шоршона – внешне совершенно непримечательный человек лет тридцати, склонный к полноте, в круглых очках и с чуть оттопыренной нижней губой, как выяснилось, необщительный и совершенно одинокий, он проводил время за… а я даже и сейчас в точности не знаю, за чем. Помню только, что все стены его комнаты обросли старыми шкафами и повсюду лежали как попало еще непрочитанные, но уже покрытые слоем пыли журналы и только что изданные книги. Казалось, что он вознамерился поглотить все это, истратив на чтение как минимум одну жизнь. На столе в особой коробке, плотно прижавшись друг к дружке, лежали книги по алхимии, черной магии и астрологии камней и растений. Рядом ждали своего часа несколько колб, спиртовка, допотопная ступка и прочие вещи, назначения которых я не понимала.

Зная болезни, как мне кажется, на личном опыте, Слава великолепно разбирался в разных лекарствах и всегда мог присоветовать что-нибудь стоящее.

Я никогда не замечала, чтобы к Шоршоне заходили дамы. В доме не было абсолютно ничего женского – ни красивых белых скатертей, ни причудливо свисающих из своих узорчатых кашпо цветов, ни женских шампуней и кондиционеров в ванной комнате или хорошеньких, пусть недорогих, сервизов. Ни-че-го…

Между кроватью и дверью на трехногой табуретке стоял дешевый магнитофон. Из музыки у него была только классика, да и ту он слушал нечасто. В общем, как подумаю, что кто-то посмел поднять руку на такого вот безобиднейшего агнца – просто хочется взять автомат и…

Вторым моим соавтором, как он сам себя называл, был Пава – Павел Зерцалов – милое, хотя и слегка коварное, но очень красивое существо – настоящий принц из сказки – длинные черные волосы, густые брови, прямой нос, глаза… Жаль. Хороша Маша – да не наша. Про него я потом расскажу.

Тогда зимой я ждала, что Владислав подкинет мне малость деньжат, тем более что для работы над повестушкой мне было просто необходимо навещать анатомический театр и поднимать в архиве дореволюционные газеты – что стоит недешево, да и время отнимает ужас сколько.

Моя квартира выходит почти всеми своими окнами на Фонтанку. Потолки высокие, и я люблю наблюдать, как в белых шторах гуляет ветер. Фонтанка подо льдом, но мне кажется, что льдом скоро покроется экран компьютера и кровать с головками амуров, стулья в стиле кого-то из Людовиков (в этом лучше разбирается Пава – он их и покупал) и даже маленький переносной каминчик, искусственный огонь в котором нервно подрагивает, готовый застыть на морозе. Обледеневший огонь – бред!.. Но звучит красиво. Хорошо было бы использовать где-нибудь как название…

Нет! Пора учиться как-то утеплять свое жилище и главное – эти окна!.. Окна с неизбывной красотой за ними… Окна!..

Гостиная вообще расположена в угловом варианте, так что окон там, как в оранжерее, где замерзает в ожидании вожделенных баксиков богиня любви. Денег, без которых не то что не утеплиться, а только и остается что «сосать лапу», что делает процесс работы на компьютере абсолютно невозможным, даже для такой прославленной птицы, как я. А Славы все нету.

Он явился через неделю после того как обещался, весь какой-то неприкаянный, злой, растрепанный. Я только потом догадалась, что у него это состояние должно было означать счастье. Так уж оно в нем проявлялось, в бедном, что в крещенские морозы без шарфа и нараспашку… Это душа пела. А я, дура, не поняла и еще обругала блаженного.

Шоршона прошел в комнату, обувь снял, хоть он и один живет – вечный холостяк – зато труд женский уважает. Тапки я за ним понесла – надо же, забыл, рассеянный. А в квартире дубак, на полу каминчик переносной – светит да не греет. И окна, окна, окна!.. Владислав первым делом деньги стопочкой на трельяж положил, флакончиком сверху придавил, даже не улыбнулся. Я думала, жадничает, а он даже чая пить не стал – так, посидел чуть-чуть для порядка.

– У меня, – говорит, – заказ новый, важный, – и кашляет в кулачок, краснеет. Все гениальные люди стесняются и, чуть что, в краску. – Я один его сделаю. Решил.

И вскочил сразу же, засуетился, понял, что я от таких его решений в восторг не приду, и опять смутился. Я так думаю – меня обижать лишний раз у него в голове-то не было. Десять лет работали…

Ушел. Все из рук валится. Делать ничего не могу. А что – откажется от меня, папа-то по-прежнему в своем кресле главным редактором сидит. Это, конечно, правда, что писателем за один день не становятся, но кто его знает – сорок лет мужику – а может, он все это время учился? Откуда мне знать? И главное, что мне-то теперь делать?! Когда стиль, манера, подача – все до мельчайшей черточки выверено?! Серии заказаны! Материал собран…

Напишет он – как же, видели! Да у меня одних только архивов столько набрано, что он закопается в них вместе с очками, а все равно без толку…

Разнервничалась, ночь из угла в угол ходила. Курить и пить при моем имидже нельзя! А в фитнес клуб гламурно тоску разгонять – желания не было.

В общем, добра я ему не желала, но и разубеждать тоже не стала. Пока есть заказы, поработаю, а там Славка сам приползет. Быть такого не может, чтобы не приполз.

И точно: через месяц – звонок, потом и сам наведался, весь как побитый, даже жалко стало. Сначала все вокруг да около ходил, потом сознался. Перед Новым годом позвонила ему старая подруга – будто бы еще в школе вместе учились. И, судя по всему, его первая и единственная любовь. Ну, тогда понятно, ради такого дела и литература побоку.

Помню, как сейчас, сидит передо мной мой бедный друг, чай у него в чашке давно остыл, а он и не замечает.

– Она совсем не изменилась, – говорит Владислав, – все та же, только еще нежнее, еще красивее… Я ее сразу же узнал, но не подошел, не решился…

«Ясное дело, с такими как он женщине всегда приходится первой делать шаг…»

– …Она тоже меня узнала. Мы погуляли, а потом обменялись телефонами. Она давно замужем… актриса…

Слава замялся, испуганно подняв на меня близорукие глаза, ведь знает, что я считай что всех мало-мальски проявившихся служителей Терпсихоры и Мельпомены, по крайней мере в этом городе, знаю.

– …Потом она сама мне позвонила… – Опять молчание. Слушаю его, а в голове одни покойники. Повествуху я еще вчера закончила, осталось вывести на бумагу и проверить, с орфографией беда. Одну кончила – а надо три. И тут он, сам того не подозревая, погнал мне сюжетец, да так, что я чуть за диктофоном в спальню не побежала.

Оказывается, дама явилась не просто так. И то правда, я бы тоже без особой надобности не сунулась, хоть и знаю Славку с незапамятных времен. Не любят таких женщины и все тут. Вот я – вроде в жизни с ним не ругалась – молиться на него могу, а замуж ни за что на свете. Разве что по приговору народного суда. За таких не выходят. И подружка его школьная неспроста заявилась, что-то у нее в семье не ладится.

– …Там такое деликатное дело, постороннему человеку нипочем нельзя довериться, – говоря это, Владислав потеет, хотя в комнате дубак, снимает и протирает клетчатым платком круглые очки. Жалко его. Я выношу на кухню остывший чай и наливаю свеженького, горяченького, но теперь добавляю туда немного отвара мяты и мелиссы – рецепт моего двоюродного братца, нервы лечит.

– Я, может, не вовремя… – Он пытается улизнуть, но я чуть ли не силой удерживаю его на месте. Этого еще не хватало, кто-кто, а я-то прекрасно понимаю, когда в воздухе только-только потянет жареным.

«Говори же ты, придурок, что я, зря на тебя столько времени убухала?! Колись!»

– …Понимаешь…

Слова из него надо клещами драть, рот аж перекосило с непривычки, но да я с живого с него все равно не слезу, не на ту напал.

– …Рита училась со мною в одной школе… в седьмом мы даже сидели за одной партой… вот…

«Ну что вот? Да не молчи ты, окаянный!»

– …Поэтому она и обратилась ко мне за помощью. В общем, один… один… тип преследует ее. Звонит, когда ему заблагорассудится, письма пишет с угрозами… вот…

– А от тебя-то она чего хочет? Ты ведь не частный детектив, не самбист какой-нибудь, чтобы рожу паразиту начистить, и вообще…

– Я… – Слава поднимает на меня удивленные и полные смущения глаза. – Я – писатель Владислав Шоршона. То есть, она думает, что все эти детективы написал я… Все так думают. – Он опять краснеет и начинает изучать плетеный коврик на полу, что я никак не могу ему позволить.

– Ну и что же из этого? Правильно – все думают – потому что мы так хотели, – ободрила я его. Странное дело, стоит Славе понять, что все идет по правилам, и он – вновь человек, если, конечно, эта рабская осанка чем-то напоминает человеческую. Я смотрю на Шоршону и думаю, что учитель был прав – при столь незначительной внешности волей-неволей начинаешь искать в этом неказистом мужчине какую-то внутреннюю суть, свернутую по форме впалой груди и согнутых плеч пружину, которая раскроется однажды и потопит все в крови. Замечательный персонаж для психологического триллера с серией убийств. И все-таки в наших ледовитых условиях мужчины должны быть поактивнее…

– Ну, так что же? – не выдерживаю я. – Один мужик преследует ее. Что дальше?

– И она… она боится, что об этом узнает ее муж и вообще… родня, пресса, ты же в курсе, каково людям с ее профессией.

– Значит, к властям она обратится не может?

– Да. Дело очень деликатное: этот парень… – он делает большие глаза, – ее бывший любовник!..

«Боже. Я знала это с того самого момента, как он вошел. Вот морока-то со старыми интеллигентами!»

– … Она напугана и теперь уже ей нужна поддержка специалиста и…

– Друга, – заканчиваю за него фразу.

– Да. Да. Дело в том, что она всего боится, поминутно ей кажется, что он вот-вот вылезет из-под кровати, или что в комнату влетит через окно труп ее любимой собачки…

«Труп!» – Я с облегчением вздохнула.

– Конечно, до этого дело еще не дошло, слава богу, но жить в постоянном страхе, каждый день ожидать, что все станет известно мужу. Они так что-то подозревает…

– А что тут такого особенного? Ну, был у нее этот тип сто лет назад… подумаешь, большое дело. Может, муж и не среагирует.

– Если бы она давно уже сама призналась… объяснила что да как… А то, как же вот так сразу… Мол, извини – до тебя у меня был еще кто-то, но это не важно, – он начинает тараторить, раскачиваясь всем корпусом и махая руками. Невыносимый человек. – Но если это не бог весть что – как объяснить, что она все это время скрывала его угрозы?

– Ну, мало ли… Не поверила, не придала значения… – Я прошлась по комнате, все тело словно затекло и болело.

– Да, но это длится уже шесть месяцев.

– Полгода?! Тогда совершенно ясно, что этот подонок ничего не сделает. Шутить изволишь? Это же психология.

– Я тоже понимаю, что он не посмеет. Кстати, из твоих романов почерпнул. Но вопрос уже в другом, она живет в постоянном напряжении, что заметно всем вокруг. Муж строит самые нелепые предположения…

– Пуганая ворона куста боится.

– Не говори так, а то я уйду.

– Хорошо, не буду. Только объясни, чем же ты можешь ей помочь?

«Все-таки, я люблю Славку – шутка ли, только в его присутствии, да еще, может быть, с Павой я и могу оставаться самой собой. Вот горюшко-то. Все остальное время изображаю из себя «женщину-приз», хотя знаю, что я – скорее уложенная в прекрасную подарочную коробку бомба. Десять лет не жить своей нормальной жизнью, десять лет не надеть драные джинсы и безразмерные джемпера, которые я так люблю, десять лет постоянных пыток в спортзалах и бассейнах, общения с массажистами, сладкими куколками и обхаживающими тебя бандитами, десять лет находиться в маске!»

– Она читала мои… твои… детективы и пришла посоветоваться, что ей делать дальше.

– А если поговорить с этим паразитом? Нормально поговорить, и, если не отвянет, заплатить кому нужно, чтобы начистили рыльце. – Я подсаживаюсь к каминчику.

– Невозможно. Никто не знает, где он живет.

– А выследить? Есть же специалисты. Поймают гада и объяснят, что такое хорошо, а что такое плохо?

– Она уже пробовала. Никакого результата.

– Тогда я посоветовала бы больше времени отдавать творчеству, говоришь, она актриса?

– Именно это я ей и предложил! Но она, бедняжка, ни о чем другом и не думает. Случись ему позвонить ночью, она не может уснуть до утра, не в силах заставить себя выйти на улицу, и главное, она уже не может нормально контролировать себя. Забывает текст, вздрагивает при каждом звуке. И все замечают. Строят предположения одно нелепее другого. – Он пригнулся к камину и, пользуясь своим джемпером как прихваткой, потянул источник тепла себе под ноги. – Она боится того, что преследователь расскажет об их отношениях мужу.

– Ну так уехала бы куда-нибудь за границу, и благоверного с собой прихватила. Может, в их отсутствие он переметнется доводить кого-нибудь другого.

– Надолго уехать она не может. В театре быстро найдут замену, знаешь, как там, чуть женщина начинает стареть, становится уже не такой красивой или не справляется со своей ролью. Только поймут, что даешь слабину, как на твое место сразу же очередь выстроится, причем все молодые, красивые и ноги от ушей. А ОНА – она не такая. Она душевная и талантливая от бога…

– Да. Это уже серьезно.

– Вот именно! Но тут я вспомнил, что для того, чтобы снять стресс, иногда бывает достаточно выговориться или даже говорить об этом постоянно, выплескивая всю внутреннюю темноту, покатам – внутри – уже совсем ничего не останется. Проигрывать эпизод за эпизодом… Я читал, что в Африке шаманы практикуют нечто подобное. Например, когда у одной женщины умерли или погибли дети, ее заставили протанцовывать всю историю от рождения малышей до их смерти, заново испытывая радость и горе. И через год… Время лечит.

– Понятно. Но что конкретно ты ей посоветовал? – Я терпеть не могу, когда люди отвлекаются от основной темы, и начала уже уставать.

– Что?! Я посоветовал ей найти пьесу, где бы у героини были схожие проблемы. Я даже предложил ей несколько вариантов, но она сказала, что ей сейчас сложно перевоплощаться в кого-либо. Она хочет сыграть себя. К тому же – это очень умно – так, оставаясь по-прежнему наедине со своими страхами и предчувствиями, она сможет говорить всем и вся, что работает над ролью, и подозрения снимутся сами собой. Но только текст должен быть максимально приближен к окружающей ее действительности.

Я затаила дыхание.

– …В общем, она попросила меня написать для нее пьесу. То есть, не то чтобы пьесу – она же знает, что я не драматург. Рита хочет, чтобы я написал болванку – основной сюжет: любовь – расставание – угрозы – помешательство – смерть. И сделал бы несколько сцен… для моноспектакля… Ей сейчас сложно общаться с кем-либо…

– Ну и?.. – не выдержала я.

– Я написал четыре варианта… но пока все не то. Марго хочет, чтобы материал был острее, даже грубее и невыносимее, к тому же, попросила принести ей с десяток самых гнусных и оскорбительных писем…

«Ах, вот в чем дело. Значит, ты не способен оскорбить женщину, даже по ее настоятельным просьбам, а я могу?! Вот зачем я тебе нужна!»

– …Чтобы она лучше могла почувствовать весь ужас… происходящего…

– Извини, – я посмотрела в глаза Владиславу, – ей что, своего страха не хватает? Да она у тебя мазохистка! Или, может, писем не существует на самом деле, а дама только желает их получить? Зачем?

– Не в том дело. Вот еще придумала! – Он встал и подвинул камин так, что тот оказался у него между ног.

Настоящие письма хранятся у нее в столе. Только… немилосердно заставлять актрису играть на сцене самоубийство, пользуясь при этом канистрой бензина и свечой, как у тебя в «Агонии», или проливать всамделишную кровь. Потом, подлинные письма – это реальность, от которой ей впору бежать. А мои – это игра! К тому же, если они не хуже, а даже лучше тех других! И тут загвоздка. Дело в том, что я не могу создать что-то действительно страшное или мерзкое. То, что может довести такую женщину, как Маргарита, до сердечного приступа.

«Ага. Вот оно! Заказ! Мне!»

– Может, ты могла бы написать по дружбе…

«По дружбе – значит бесплатно, а у меня из трилогии сделана только одна повесть, да и та…»

– Ну, не знаю. – Я закуталась в шаль. – Для того чтобы обидеть или уколоть человека, нужно общаться, а то и быть с ним в достаточно близких отношениях… Кто она? Мы знакомы?

– Нет, нет и нет. Я и так слишком много уже рассказал. А ведь она даже не в курсе, что я советуюсь с тобой!

– Ну, это уже судьба. Я ведь тоже бегу к Паве, едва только какому-нибудь журнальчику требуется новая женская история. В смысле новая история, произошедшая со знаменитой Дианой Венерой. Что-нибудь пикантное. Например, я продала свои трусики за три тысячи евро, или меня хотели продать в гарем к султану. Последняя история провисела в Интернете месяца четыре, пока ее не вытеснили прогнозы нового денежного кризиса. А тут – что я могу сказать?.. Принеси хотя бы те письма. Я ведь понятия не имею, что именно способно вывести твою приятельницу из состояния равновесия. Меня, скажем, добивает, когда мне говорят «детка», или «малышка»… а ты…

– Про себя я сам знаю. – Он подвинул камин к моим ногам. – Хорошо. Я попрошу письма. Только я перепишу их вначале и отдам тебе копии. Я итак сказал лишнее…

– Хорошо, – сдалась я. Человек хочет делать лишнюю работу. Да будет так.

Мы расстались. Тогда я даже не предполагала, что невиннейшее мое согласие написать несколько писем с липовыми угрозами повлечет за собою всю эту историю.

Проводив Славку, я засела за комп, работая до вечера и, время от времени, гнусавя в телефонную трубку написанную мне заранее Павлом сладкую муть для двух не в меру назойливых журналистов и который раз отказываясь от ресторанов с горячим вином и одним из южных красавцев, что особенно допекают меня в последнее время. Хотя это и против правил, ведь блондинка должна «светиться», только при этом условии писательница сможет карябать в своем ледяном доме детективчики, в то время, как под ее именем будут выходить всё новые любовные истории, каких она сама никогда не изведает – прекрасная, как раковина, в которой нет моллюска, но живет эхо…