Текст книги "Да, та самая миледи"

Автор книги: Юлия Галанина

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 19 страниц)

– В самом деле? – счастливым голосом воскликнула кастелянша королевы.

– Вы не понимаете, что мне известно все: Ваше похищение из домика в Сен-Клу, его отчаяние, отчаяние его друзей и их безуспешные поиски. И как же мне не удивляться, когда я вдруг неожиданно встречаюсь с Вами, с Вами, о которой мы с ним так часто говорили, с Вами, которую он любит всей душой и которую он заставил меня заочно полюбить! Ах, милая Констанция, наконец-то я нашла Вас, наконец-то я Вас вижу!

– О, простите меня! Простите! – заливалась слезами госпожа Бонасье. – Я так люблю его!

Мы обнимались, как две сестры после долгой разлуки. Боже, какая пошлость!

Вы будете смеяться, но я не убивала госпожу Бонасье. Не из милосердия… О нет!.. Какое уж тут милосердие… И скажу сейчас, как на исповеди, то, чего на исповеди никогда не скажу… Если бы был у меня шанс, явился вдруг Тот, Кого Не Зовут, и предложил: можешь выбрать одну жизнь в обмен на одну смерть – будьте уверены, я самолично задушила бы Констанцию Бонасье, чтобы жил Джон Фельтон. И руки мои бы не дрогнули.

Я не убивала госпожу Бонасье, это было совершенно излишним, достаточно посмотреть на ее руки и ноги.

Бедная Констанция была галантерейщицей, и этим все сказано.

Господин де Ла Фер, так никогда и не понявший, что же такое женщина, по прошествии лет, вспоминая эти события и излагая их красивым почерком в тетрадке, решил поправить жизнь и устроить Констанции душераздирающий, прекрасный и трагичный конец, раз уж все равно, как он считает, меня нет на свете, какой с чудовища спрос…

Наверное, он слишком хорошо обо мне думал.

Я куда страшнее, чем он воображает. Именно в Бетюне меня один-единственный раз с полным правом можно назвать демоном.

Я не стала убивать госпожу Бонасье… Зачем делать чужую работу? Тратить очень дорогой и, поверьте, трудно доставаемый яд? Достаточно немного подождать, чтобы это сделал сам господин д'Артаньян. Честолюбивый, тщеславный, искренне любящий свою прелестную Констанцию д'Артаньян.

И мое доброе сердце истекало сладкой отравой мстительного наслаждения, когда я слышала, как она изливалась в своей горячей любви к гасконцу:

– О, как я люблю его, как люблю! За него я готова вытерпеть самые лютые испытания! Он – весь смысл моей жизни, мое дыхание, стук моего сердца. Значит, Вам известно, сколько я выстрадала, потому что он говорил Вам, как сам страдает! Но страдать ради него – блаженство!

– Да, блаженство, – охотно поддакивала я, думая: «Милая малютка, посмотрим, как через полгода потускнеют твои блестящие синие глазки, поникнет вздернутый носик, или я не миледи, у ног которой лежали толпы кавалеров. Люби его крепче, люби… Забывай себя, отдавайся вся… И однажды ты увидишь, как легко перешагнут через твою любовь… Вот это и будет самая страшная кара для тебя и моя месть для него, несчастная овечка… Потому что ни он, ни ты не знаете жизни, как знаю ее я… Я пожалела Фельтона, тебя я не пожалею. Ты любишь его, и он любит тебя, сейчас самая страшная буря с громом и молниями не оторвет вас друг от друга, но подожди, нудный мелкий серенький дождик размоет нерушимый мост между двумя сердцами, обрушив твое чистое, верное сердце в пропасть. Не хотела бы я быть на твоем месте… Люби его крепче, малютка!»

– И к тому же мои мучения скоро кончатся, – щебетала госпожа Бонасье. – Завтра или, быть может, даже сегодня вечером я его опять увижу, и грустное прошлое будет забыто.

– Сегодня вечером? Завтра? – Эти слова вывели меня из задумчивости, я опять включилась в разговор: – Что Вы хотите этим сказать? Вы ждете от него какого-нибудь известия?

– Я жду его самого, – горделиво воскликнула Констанция.

Так рано встречаться с д'Артаньяном в мои планы не входило.

– Его самого? Вы ждете д'Артаньяна сюда?

– Да, сюда.

– Но это невозможно! Он на осаде Ла-Рошели вместе с кардиналом, – напомнила я замечтавшейся госпоже Бонасье. – Он вернется сюда не раньше, как город будет взят.

– Вы так думаете? – с загадочным видом воскликнула молодая женщина. – Но разве есть что-нибудь невозможное для моего д'Артаньяна, для этого благородного и честного кавалера?

О да, для этого благородного и честного дворянина нет ничего невозможного. И ничего святого тоже.

– Я не могу Вам поверить! – покачав головой, сказала я.

– Ну так прочтите сами! – госпожа Бонасье достала письмецо.

Почерк был мне знаком. Ну конечно, Мари де Роан, вдова де Люинь, герцогиня де Шеврез.

«Милое дитя, будьте наготове. Наш друг вскоре навестит Вас, и навестит только затем, чтобы вызволить Вас из тюрьмы, где Вам пришлось укрыться ради Вашей безопасности. Приготовьтесь же к отъезду и никогда не отчаивайтесь в нашей помощи.

Наш милый гасконец недавно выказал себя, как всегда, человеком храбрым и преданным; передайте ему, что где-то очень ему благодарны за предостережение».

Ну что же, письмо было достаточно определенным. Цепочка: королева – герцогиня де Шеврез – мушкетеры – и т.д. прослеживалась вполне отчетливо.

Но вот монастырь придется срочно покинуть – это не то место, которое мне теперь нужно. Если тут скоро будет д'Артаньян, то и три друга появятся вместе с ним, а я еще не совсем готова к этой встрече. Надо над этим подумать, когда останусь одна.

– Да-да, – подтвердила я, – в письме все ясно сказано. Известно Вам, что это за предостережение?

– Нет. Но я догадываюсь, что он, должно быть, предупредил королеву о каких-нибудь новых кознях кардинала.

Поистине королева и ее окружение просто уверены, что мир крутится вокруг Анны Австрийской, а злодей-кардинал только и делает, что ломает голову, как бы напридумывать побольше козней для нее. Поменьше бы лезла она в политику, в которой ни черта не понимает, а побольше бы старалась понять собственного супруга, который был без памяти от нее поначалу, пока королева-инфанта не обнаружила весь свой редкостный ум.

– Да, наверное, это так.

За окном послышался топот скачущей лошади.

Госпожа Бонасье бросилась к окну.

– Ах, уж не он ли это?

Я осталась лежать, лихорадочно придумывая пути отхода. Опять я безоружна, а д'Артаньян при шпаге, несправедливо.

– Увы, нет, – вздохнула госпожа Бонасье, отходя от окна. – Это какой-то незнакомый человек… Однако он, кажется, едет к нам… Да, он замедляет бег коня… останавливается у ворот… звонит…

Я вскочила с постели и потянулась к платью.

– Вы вполне уверены, что это не он?

– Да, вполне, – разочарованно подтвердила госпожа Бонасье.

– Вы, может быть, не разглядели?

– Ах, по одному перу его шляпы, по кончику его плаща я узнала бы его! – вздохнула госпожа Бонасье, но снова выглянула в окно.

Понятно, безнадежный случай любви. И чем привлек этот наглый мальчишка субретку Кэтти и госпожу Бонасье? Может быть, именно наглостью? Все-таки насколько различаются вкусы…

– Вы говорите, этот человек идет сюда? – спросила я, выпутываясь из юбок.

– Да, он уже вошел, – сообщила она.

– Это или к Вам, или ко мне.

– Ах, боже мой, – взглянула на меня госпожа Бонасье. – Как Вы взволнованы!

– Да, признаюсь, я не так доверчива, как Вы, – подтвердила я. – Я всего жду от кардинала…

– Тише! – прислушалась госпожа Бонасье. – Сюда идут. Вошла настоятельница.

– Это Вы приехали из Булони? – обратилась она ко мне.

– Да я. Кто меня спрашивает?

– Господин, который приехал от имени кардинала, но не хочет называть себя.

Странно, мое письмо еще в пути. Кто бы это мог быть…

– И желает меня видеть?

– Он желает видеть даму, приехавшую из Булони.

Госпожа Бонасье с тревогой смотрела то на меня, то на мать-настоятельницу.

– В таком случае, пожалуйста, попросите его войти, сударыня, – попросила я.

– Ах, боже мой, боже мой! – испугалась Констанция. – Уж не привез ли он какое-нибудь плохое известие.

– Боюсь, что да, – не стала разочаровывать ее я.

– Я оставлю Вас с этим незнакомцем, – заспешила госпожа Бонасье, – но, как только он уедет, я, если позволите, вернусь к Вам.

– Конечно, прошу Вас.

Аббатиса и госпожа Бонасье выпорхнули из кельи, как испуганные птички. Ох, сейчас пойдет шум по курятнику.

Я осталась одна, ожидая свалившегося на мою голову посетителя.

В монастырском коридоре раздавался звук, который очень редко слышался здесь, но, я уверена, часто присутствовал в снах многих сестер: звон шпор.

Дверь открылась.

На пороге стоял Рошфор во всей своей красе.

– А! Это Вы! – разом вскричали мы оба.

Приятно видеть союзника, но передо мной стояла сложная задача: что рассказать ему, а о чем промолчать?

Например, я решила твердо молчать о том, что Констанция Бонасье в этом монастыре. Еще чего! Рошфор ее упустил, пусть и ищет по всей Франции. А я промолчу. Скажи я, что она здесь, и Рошфор с радостью арестует кастеляншу королевы, несмотря на все мои доводы. Подозреваю, он получил сильный нагоняй от кардинала за то, что несколько раз прошляпил ее.

Также мне не стоит упоминать о том, что четверо благородных кавалеров скачут во весь опор сюда, в Бетюн. Видимо, я по натуре одиночка, а, может, обострившееся чувство опасности двигает моими поступками, но теперь я полагаюсь только на себя. Вмешательство Рошфора в лучшем случае на некоторое время отодвинет опасность, а мне нужно избавиться от нее раз и навсегда.

Но кое о чем надо обязательно договориться.

– Вы откуда? – спросила я, когда Рошфор окончил сложный ритуал перецеловывания моих пальцев.

– Из-под Ла-Рошели. А Вы?

– Из Англии.

– Ну и как поживает наш друг Бекингэм? – прищурился Рошфор.

– Умер или опасно ранен; я уехала, ничего не добившись от него, но один фанатик убил его. Когда мой корабль покидал порт, на флагмане был поднят черный флаг.

– А! – расцвел Рошфор. – Вот счастливая случайность! Она очень обрадует Его Высокопреосвященство. Как Вы его известили?

– Я написала ему из Булони. Но зачем Вы здесь?

Рошфор звякнул шпорой.

– Его Высокопреосвященство беспокоится и послал меня отыскать Вас.

– У Его Высокопреосвященства, наверное, приступ ясновидения, – заметила я. – Я только вчера прибыла во Францию. Надо заметить, и я очень прошу донести мои слова до Его Высокопреосвященства, что последнее задание было сопряжено для меня с большими трудностями.

– Я Вас слушаю, – посерьезнел Рошфор.

– Передайте ему, что наш последний разговор в «Красной голубятне» был подслушан и в Англии меня ждали. Я чудом избежала гибели либо депортации в колонии. Теперь эта страна для меня надолго закрыта. А что он приказал Вам относительно меня?

– Получить Ваши донесения, письменные или словесные, и вернуться на почтовых; а когда он будет осведомлен обо всем, что Вы сделали, он решит, что делать Вам.

– Так я должна остаться здесь?

– Здесь или в окрестностях. Вы чего-то боитесь?

– Да, у меня есть все основания, что вслед за мной из Англии спешат поклонники герцога. У Вас есть с собой какой-нибудь приказ кардинала?

– У меня есть письменное полномочие действовать по своему усмотрению.

– Великолепно. Поскольку Его Высокопреосвященство не пользуется здесь большой популярностью, я изображаю его жертву. Предъявите приказ аббатисе и скажите, что сегодня иди завтра за мной приедут и что мне велено отправиться с тем лицом, которое явится от вашего имени.

– Еде Вас искать?

– Здесь есть одно прелестное местечко. Армантьер.

– А что это такое – Армантьер? – удивился Рошфор, слабо разбирающийся в географии родной страны.

– Небольшой городок на реке Лис. Мне стоит только переправиться через реку, и я буду в чужом государстве.

– Вы так хорошо знаете это захолустье? – приподнял бровь Рошфор.

– Я здесь росла.

– Если возникнет опасность, Вы, как я понимаю, переправитесь через реку?

– Да.

– А если это случится, как я узнаю, где Вы?

– Вы прибыли один? – спросила я.

– О нет, со мной лакей, а коляска сломалась, когда я въезжал в Лилье.

– Вот и хорошо. Вы прекрасно доедете до ставки верхом, а коляску вместе с лакеем пришлете мне.

– Хорошо Вам это говорить! – надулся Рошфор. – А каково мне будет проскакать сто восемьдесят лье?

– Пустяки, – с удовольствием пожала плечами я.

– Ладно, получите Вы коляску. Что еще Вам надо? – спросил Рошфор.

– В разговоре с настоятельницей упомяните, что мне разрешено гулять в лесу, примыкающему к монастырскому саду. Как знать, может быть, мне понадобится уйти с заднего крыльца.

– Вы обо всем позаботились, – буркнул Рошфор, по-прежнему недовольный, что ему придется ехать верхом.

– А Вы забыли еще одно…

– Что же еще? – замер в ожидании подвоха Рошфор.

– Спросить меня, не нужно ли мне денег, – улыбнулась я.

– Да, правда, – неохотно признал упущение Рошфор. – Сколько Вам дать?

– Ну, разумеется, все золото, какое у Вас найдется.

– У меня около пятисот пистолей.

– И у меня столько же. Имея тысячу пистолей, можно выйти из любого положения. Выкладывайте все, что у Вас в карманах.

Рошфор послушно опустошил карманы.

– Извольте. Но теперь я забыл название той дыры, где Вас искать.

– Армантьер. Это же так просто.

– Это просто для человека с тысячью пистолями на руках. У того, кто бренчит теперь только мелочью, память слабая. Напишите мне это название на клочке бумаги. Ведь в названии города нет ничего порочащего, не так ли?

– Как знать… – задумалась я.

Те, кто меня ищет, найдут в любом случае.

– Ну так и быть, я готова набросить тень на свое доброе имя.

Рошфор взял листок бумаги, на котором стояло одно слово «Армантьер», сложил его и засунул за подкладку своей шляпы.

– Прощайте, миледи.

– Прощайте, граф.

Рошфор, звеня шпорами, ушел.

Итак, я не открыла ему, что госпожа Бонасье находится в монастыре. Потому что мне она нужна в качестве заложницы. Старое, доброе, испытанное веками средство успешно вести переговоры.

Видит Бог, зла я ей не желаю, но если наметился еще один путь к спасению, почему бы не попытать счастья?

Не успела за Рошфором закрыться дверь, как в комнату опять скользнула госпожа Бонасье.

Я встретила ее радостной улыбкой.

– Итак, то, чего Вы опасались, случилось, – сказала она печально. – Сегодня вечером или завтра кардинал пришлет за Вами.

– Кто это Вам сказал, дитя мое?

– Я об этом слышала из уст самого гонца.

– Подойдите и сядьте тут, возле меня, – попросила я.

– Извольте. Госпожа Бонасье села.

– Подождите, надо удостовериться, не подслушивает ли нас кто-нибудь, – поднялась я.

– К чему все эти предосторожности? – с легкой тревогой спросила кастелянша королевы.

– Вы сейчас узнаете.

Я выглянула в коридор, плотно закрыла дверь и села рядом с госпожой Бонасье.

– Значит, он хорошо сыграл свою роль?

– Кто это?

– Тот, кто представился настоятельнице как посланец кардинала.

– Так он только играл роль?

– Да, дитя мое.

– Так, значит, этот человек не… – испуганно округлились глаза у госпожи Бонасье.

– Этот человек, – почти шепотом сказала я, – мой брат.

– Ваш брат?

– Только Вы одна должны знать эту тайну, дитя мое. Если Вы ее доверите кому бы то ни было, я погибла, – прошептала я, а чтобы желание сохранить тайну у госпожи Бонасье стало крепче, добавила: – а возможно, и Вы тоже!

– Ах, боже мой! – стиснула руки на груди госпожа Бонасье.

– Слушайте, что произошло. Мой брат, который спешил сюда ко мне на помощь с тем, чтобы в случае необходимости освободить меня силой, встретил шпиона, посланного за мной кардиналом, и поехал за ним следом. Добравшись до пустынного и уединенного места, он выхватил шпагу и, угрожая гонцу, потребовал, чтобы тот отдал ему бумаги, которые он вез. Гонец вздумал обороняться, и брат убил его.

– Ах!.. – содрогнулась госпожа Бонасье.

– Это было единственное средство, поймите! – воскликнула я. – Дальше брат решил действовать не силой, а хитростью: он взял бумаги, явился сюда с ними в качестве посланного от кардинала, и через час или два за мной приедет карета от имени Его Высокопреосвященства.

– Я понимаю, – кивнула госпожа Бонасье. – Эту карету Вам пришлет Ваш брат.

– Совершенно верно. Но это еще не все.

Я замолчала, убрала пушинку с рукава послушнического одеяния госпожи Бонасье.

– Письмо, которое Вы получили, – тихо сказала я, – получили, как Вы полагаете, от госпожи де Шеврез…

– Ну? – налились слезами синие глаза кастелянши королевы.

– …подложное письмо, – трагически закончила я.

– Как так? – заломила руки госпожа Бонасье.

– Да, подложное: это западня, устроенная для того, чтобы Вы не сопротивлялись, когда за Вами приедут.

– Но ведь приедет д'Артаньян!

– Перестаньте заблуждаться: д'Артаньян и его друзья на осаде Ла-Рошели.

– Откуда Вы это знаете?

– Мой брат встретил посланцев кардинала, переодетых мушкетерами. Вас вызвали бы к воротам, Вы подумали бы, что имеете дело с друзьями, Вас похитили бы и отвезли обратно в Париж.

Кстати, Рошфор именно так бы и сделал.

– О боже, – залилась слезами госпожа Бонасье, сжимая лоб ладонями. – Я чувствую, что, если так будет продолжаться, я сойду с ума.

– Постойте! – вскрикнула я.

– Что такое?

– Я слышу лошадиный топот… Это уезжает мой брат. Я хочу с ним еще раз проститься, пойдемте.

Я подошла к окну, открыла его и махнула рукой, приглашая госпожу Бонасье подойти.

Рошфор покинул монастырь и пустил коня вскачь по дороге.

– До свидания, брат! – крикнула я.

Рошфор махнул в ответ.

– Славный Жорж! – закрыла я окно.

С грустным лицом я уселась на прежнее место, сделав вид, что погружена в раздумья.

Госпожа Бонасье тихо плакала.

– Простите, сударыня, разрешите прервать Ваши мысли, – наплакавшись, сказала она. – Что Вы мне посоветуете делать? Боже мой! Вы опытнее меня в житейских делах и научите меня, как мне быть.

– Прежде всего, – задумчиво сказала я, – возможно, что я ошибаюсь и д'Артаньян и его друзья в самом деле приедут к Вам на помощь.

– Ах, это было бы слишком хорошо! Такое счастье не для меня! – обрадовалась госпожа Бонасье.

– В таком случае Вы понимаете, – пристально посмотрела я ей в глаза, – что весь вопрос в том, кто приедет раньше. Если Ваши друзья – Вы спасены, а если приспешники кардинала – Вы погибли.

– О да-да, погибла безвозвратно! – подтвердила кастелянша королевы. – Что же делать?

– Есть, пожалуй, одно средство, очень простое и верное…

– Какое, скажите? – схватила меня за руку госпожа Бонасье.

– Ждать, – накрыла я ее ладонь. – Ждать, укрывшись где-нибудь в окрестностях, и сначала удостовериться, кто эти люди, которые приедут за Вами.

– Но где ждать? – с мукой на лице спросила госпожа Бонасье.

– Ну это легко придумать. Я сама остановлюсь в нескольких лье отсюда и буду скрываться там, пока ко мне не приедет брат. Сделаем так: я увезу Вас с собой, мы спрячемся и будем ждать вместе.

– Но меня не выпустят отсюда, я здесь как заключенная, – опять заплакала госпожа Бонасье.

– Здесь думают, что я уезжаю по приказанию кардинала, и им в голову не придет предположить, что Вы очень спешите присоединиться ко мне.

– Ну?

– Ну вот, карета подана. Вы прощаетесь со мной, Вы становитесь на подножку, желая в последний раз обнять меня. Слуга моего брата, которого он пришлет за мной, будет обо всем предупрежден, – он подаст знак кучеру, и мы умчимся галопом.

– Но д'Артаньян? Что, если приедет д'Артаньян? – простонала госпожа Бонасье.

– Мы это узнаем, – пообещала я.

– Каким образом?

– Да ничего не может быть легче! Мы пошлем обратно в Бетюн слугу моего брата, на которого, повторяю, мы вполне можем положиться. Он переоденется и поселится против монастыря. Если приедут посланцы кардинала, он не двинется с места, а если д'Артаньян и его друзья – он проводит их к нам.

– А разве он их знает?

– Конечно, знает! Ведь он не раз видел д'Артаньяна у меня в доме.

– Да-да, Вы правы… Итак, все улаживается, все складывается как нельзя лучше… Но мы не будем уезжать далеко отсюда? – встрепенулась госпожа Бонасье.

– Самое большее за семь-восемь лье, – успокоила я ее. – Мы остановимся в укромном месте у самой границы и при первой тревоге уедем из Франции.

– А до тех пор что делать? – жалобно спросила госпожа Бонасье.

– Ждать.

– А если они приедут?

– Карета моего брата приедет раньше.

– Но что, если я буду далеко от Вас в ту минуту, когда за Вами придут: например, если в это время я буду обедать или ужинать?

Да, ведь возможно и такое.

– Сделайте вот что, – попросила я.

– Что?

– Скажите добрейшей настоятельнице, что Вы просите у нее позволения обедать и ужинать вместе со мной, чтобы нам как можно меньше расставаться друг с другом.

– Позволит ли она?

– А почему бы нет?

– Отлично, – смахнула последние слезы госпожа Бонасье. – Таким образом, мы не расстанемся ни на минуту!

– Ступайте же к ней и попросите ее об этом, – поднялась я. – Я чувствую, у меня тяжелая голова, я пойду немного прогуляться по саду.

– Идите. А где я Вас найду?

– Здесь, через час.

– Здесь, через час… Ах, благодарю Вас, Вы так добры!

– Как же мне не принимать в Вас участия! – заметила мурлыкающим голосом я. – Если бы даже Вы не были и сами по себе такой красивой и очаровательной, разве Вы не друг одного из моих лучших друзей!

– Милый д'Артаньян, как он будет Вам благодарен! – воскликнула госпожа Бонасье.

– Надеюсь. Ну вот, мы обо всем условились. Пойдемте вниз.

– Вы идете в сад?

– Да.

– Пройдите по этому коридору, – посоветовала госпожа Бонасье, – и спуститесь по маленькой лестнице – она выведет Вас прямо в сад.

– Отлично! Благодарю Вас.

Поулыбавшись друг другу на прощание, мы расстались.

Я спустилась в сад. Надо было проверить путь возможного отхода. Через сад я попала в лесок, нашла там удобную тропу к деревушке. Надеюсь, вечерней порой здесь не очень многолюдно, хотя кто знает, зачем такая утоптанная тропинка ведет укромным путем в монастырь… В иные обители, несмотря на их кажущуюся неприступность, попасть очень просто, если Вы – красавец военный.

Попутно я обдумывала дальнейшие действия.

Госпожа Бонасье согласилась бежать со мной, это уже хорошо. Теперь можно будет обменять ее на надежные гарантии безопасности со стороны мушкетеров. Если все пойдет совсем хорошо, то я, пожалуй, смогу добиться развода с де Ла Фером и зажить дальше уже как нормальный человек, не встречая больше на своем пути воскресших покойников и грандов, переодетых в простых солдат.

Только в то, что все пойдет хорошо, я ни капли не верю. Уж слишком сильно ноет плечо с клеймом. Наверное, к буре.

Час спустя я вернулась в монастырь и услышала, как кастелянша королевы зовет меня. Аббатиса не нашла причин препятствовать нам в совместном поглощении еды, и можно было отправляться ужинать.

Мы вошли во двор.

Со стороны дороги раздался стук подъезжающей кареты.

– Вы слышите? – спросила я, прислушиваясь.

– Да, у ворот остановилась карета, – подтвердила госпожа Бонасье.

– Эта та самая, которую прислал нам мой брат.

– О боже! – переменилась в лице госпожа Бонасье.

– Ну полно, мужайтесь!

Не люблю иметь дел с определенным типом хорошеньких женщин. С теми, что раскисают сразу. У ворот монастыря раздался звонок.

– Пойдите в свою комнату, – скомандовала я, – у Вас, наверное, есть кое-какие драгоценности, которые Вам хотелось бы захватить с собою.

– У меня есть его письма! – простонала госпожа Бонасье.

– Вот и захватите их и приходите ко мне, мы наскоро поужинаем. Нам, возможно, придется ехать всю ночь – надо подкрепиться.

– Боже мой! – схватилась за грудь госпожа Бонасье. – У меня так бьется сердце, я не могу идти…

– Мужайтесь! – мрачно процедила я. – Говорю Вам, мужайтесь! Подумайте, через четверть часа Вы спасены. И помните: все, что Вы собираетесь делать, Вы делаете для него.

Упоминание о д'Артаньяне было для госпожи Бонасье все равно что бокал крепкого вина. Состояние ее на глазах улучшилось.

– О да, все для него! – воскликнула она. – Вы одним словом вернули мне бодрость. Ступайте, я приду к Вам.

Слуга Рошфора уже ждал меня в моей комнате.

– Вы сейчас ждете меня у монастырских ворот, – объяснила я ему. – Если появятся люди в мушкетерской форме, Вы, не дожидаясь, пока они подъедут к Вам, тронетесь с места, объедете монастырь и направитесь в небольшую деревушку, что стоит за лесом, примыкающим к монастырскому саду. Там будете ждать меня. Вы поняли?

– Да, сударыня, – подтвердил лакей.

– Если никто не появится, Вы дождетесь, пока дама в послуш-ническом одеянии станет на подножку кареты, прощаясь со мной. Тогда Вы умчите нас обеих. Вы поняли?

– Да, сударыня.

– Идите.

Вошла госпожа Бонасье. Я повторила лакею в ее присутствии:

– Вы дождетесь, – пока эта дама не встанет на подножку, тогда трогайте и не обращайте внимания ни на кого, кто осмелится нам воспрепятствовать. Вы поняли?

– Да, сударыня.

Лакей ушел.

– Как видите, все готово, – улыбнулась я. – Настоятельница ни о чем не догадывается и думает, что за мной приехали по приказанию кардинала. Этот человек пошел отдать последние распоряжения. Поешьте немножко, выпейте глоток вина и поедем.

– Да, – как-то безжизненно, словно итальянская марионетка, повторила госпожа Бонасье. – Поедем.

Я налила ей бокал испанского, положила на тарелку грудку цыпленка.

– Смотрите, как все нам благоприятствует, – подбодрила я ее. – Вот уже темнеет, на рассвете мы приедем в наше убежище, и никто не догадается, где мы… Ну полно, не теряйте бодрости, скушайте что-нибудь…

Было совершенно очевидно, что госпожа Бонасье потеряла всякий аппетит.

– Да выпейте же, выпейте! – уговаривала я ее. – Берите пример с меня.

Но не успела я поднести бокал к губам, как услышала самый неприятный сейчас звук: конский топот. И я уже знала, кто это скачет. Я подошла к окну.

– Ах, боже мой, что это за шум? – спросила госпожа Бонасье, дрожа как осиновый лист.

– Это едут или наши друзья, или наши враги, – объяснила я ей на тот случай, если она сама не догадалась. – Стойте там. Сейчас я Вам скажу, кто это.

Похоже, и без моих слов госпожа Бонасье не смогла бы сделать ни шагу. Она держалась за стул, чтобы не упасть.

Что-то не похоже, что ей пришлось очень страдать в заключении после истории с подвесками. Попади она хоть раз в настоящую, серьезную переделку, какие выпадают на долю людей, играющих в политические игры, она сейчас бы порхала как бабочка, готовая спасти себя, а не тряслась бы овечьим хвостом. Люди всегда преувеличивают свои страдания и преуменьшают чужие. Таков мир.

Еще не успело стемнеть, и пустынная дорога, ведущая к монастырю, была видна как на ладони.

Вдруг из-за поворота вылетели всадники. Заблестели в прощальных лучах солнца галуны на шляпах, колыхались горделивые перья.

Два всадника… пять… восемь…

Один из них скакал на два корпуса впереди всех. Кого я вижу, дружочек д'Артаньян!

– Ах, боже мой, боже мой! – испугалась выражения моего лица госпожа Бонасье. – Что там такое?

– Это мундиры гвардейцев кардинала, нельзя терять ни минуту! Бежим, бежим! – крикнула я, отбегая от окна.

– Да-да, бежим! – повторила госпожа Бонасье, не двигаясь с места.

Копыта коней уже процокали под нашими окнами, направляясь к воротам'.

– Идем! Да идем же! – пыталась я увлечь за собой остолбеневшую кастеляншу королевы. – Через сад мы еще успеем убежать, у меня есть ключ… Поспешим! Еще пять минут – и будет поздно.

Госпожа Бонасье отреагировала совершенно противоположным образом. Колени ее подогнулись, и она упала.

Я попыталась поднять ее и унести, но на тюремных и монастырских жидких харчах госпожа Бонасье почему-то так раздобрела, что сдвинуть ее с места было все равно что поднять кровать.

За окном раздался крик кучера моей кареты, застучали ее колеса. Лошади помчались галопом, потом в стук копыт вплелись выстрелы. Ого!

– В последний раз спрашиваю! – проорала я свирепо. – Намерены Вы идти?!

– О боже, боже! – простонала госпожа Бонасье, закатывая глаза. – Вы видите, мне изменяют силы, Вы сами видите, что я совсем не могу идти… Бегите одна!

– Бежать одной? Оставить Вас здесь? Нет-нет, ни за что! – воскликнула я, но было уже ясно, что кастеляншу королевы двигать ногами не заставишь.

Надо уходить через сад.

Но есть маленькое, совсем маленькое обстоятельство: через пару минут сюда ворвется с обнаженной шпагой д'Артаньян, радостно поцелует обретенную возлюбленную и с гиканьем продолжит погоню за мной. Ведь госпожа Бонасье тотчас же пошлет его предупредить убегающую леди Винтер, что это никакие не гвардейцы, а самые настоящие мушкетеры. Друзья. Надо его задержать примерно таким же способом, как задержала меня Кэтти тогда в особняке.

На пальцах у меня сейчас красовалось три перстня. Рубин, аметист и сапфир. Сапфир не такой большой, как тот, подаренный де Ла Фером, но очень красивый, со звездочкой внутри.

Перстни были на все случаи жизни. Один простой, с ядом, и два с секретом. Я подбежала к столу, налила бокал вина и легко открыла тайничок в перстне с рубином. Серый порошок быстро растворился в вине. Затем тайничок в перстне с аметистом, оттуда в бокал отправились бурые крупинки.

– Пейте, – поднесла я бокал к бледным губам госпожи Бонасье. – Пейте, это вино придаст Вам силы! Пейте!

Госпожа Бонасье послушно выпила. Я поставила бокал на стол, схватила плащ и выбежала из комнаты.

Теперь состояние кастелянши королевы незначительно ухудшится.

В порошке из перстня с рубином помимо прочих вещей содержится милая травка, лекари называют ее Veratrum album. Вообще-то это яд, но лишь тогда, когда он сразу попадает в кровь. Сейчас он сработает как сильнейшее рвотное и слабительное. То есть в роли прямо противоположной – противоядия. А когда кончится его действие, вступят в дело крупинки из аметистового перстня, они усваиваются желудком быстро, быстрее, чем рвотный порошок, но поначалу рвота их пересилит. Персидские афродизиаки, содержащиеся в крупинках, разожгут в госпоже Бонасье такой любовный пыл, что д'Артаньян еще подумает, бежать ли ему в ночь сломя голову по остывшему следу или остаться с возлюбленной, горячей и на все согласной.

Я же сто раз говорила – зачем убивать человека, нарываясь на неприятности, когда можно изящно его использовать в своих целях? Это куда приятнее и полезнее.

Сейчас господа мушкетеры займутся спасением любимой женщины д'Артаньяна, это займет как раз те мгновения, что нужны мне для пересечения сада и леса.

В действие вступает самая мрачная часть моего плана. Мне не удалось избежать ее.

Звонили колокола в монастыре.

Я бежала по черному лесу к карете, а над ним уже плыла ночная луна. В одно из мгновений облака закрыли ее. Показалось мне или то было на самом деле, но кусочек луны, оставшийся чистым от облачных лоскутьев, отдаленно был похож на цветок лилии. Потом исчез и он.