Текст книги "Королева в изгнании"

Автор книги: Юлий Буркин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

– Доллары возьмешь? – спросила Маша. (Российские деньги лучше поберечь.)

Парень кивнул.

Прикинув плату за проезд по курсу, она расплатилась и вышла. И тут же, через стеклянные стены увидела у входа в ярко освещенный холл группу милиционеров. Происходило что-то вроде таможенного досмотра.

Дверца автомобиля была еще приоткрыта, и Маша юркнула обратно.

– Поехали назад.

– За доллары? – вроде бы даже не удивившись, спросил парень.

– Yes.

Он угрюмо усмехнулся и пошел на разворот, как раз мимо стеклянных дверей ("Икарус" уже отъехал). Маша моментально сползла с сидения и выбралась обратно только за пределами аэропорта. Ее невозмутимый водитель не повел и бровью, только зачем-то погромче сделал магнитофон, словно хотел, чтобы ее не только не увидели но и не услышали.

Заморосил дождик, и освещенная фарами дорога ярко заблестела.

Куда теперь? На вокзал? Что толку, там, конечно же тоже "досмотр"... А может это и не ее вовсе ищут? С чего это она возомнила? Но нет, интуиция подсказывала ей, что ищут именно ее. А проверять – не стоило.

Единственная возможность скрыться из города – по автотрассе. Не перекрыли же они все дороги.

Она посмотрела на водителя. Спросила:

– А в Новосибирск поедем?

Парень удивленно покачал головой. Потом спросил:

– Сколько?

Маша прикинула, какой суммой она сейчас располагает, разделила ее пополам и назвала число.

Парень присвистнул: цена была очень хорошая.

– Утром, – предложил он.

Это было бы правильно, но где переждать ночь?

– Сейчас, – не согласилась она.

– Гнать всю ночь, – предостерег парень.

– Поедешь или нет? – Маша не скрывала раздражения.

– Ладно. – Парень помолчал. – Только ко мне заедем. Возьму жратву и бензин, на заправках сейчас не всегда бывает.

– Я вооружена, – зачем-то предупредила Маша, к тому же соврав.

– Я – тоже, – невозмутимо ответил он.

...Остановились возле девятиэтажной малосемейки.

– Пойдем со мной, поможешь, – позвал парень, выходя. – Да не стесняйся, я один живу.

Маша засомневалась-было, но он резонно заметил:

– Я тебя в машине не могу оставить. Вдруг угонишь. Кто тебя знает.

Она хотела обидеться, но почему-то у нее это не получилось.

Поднялись на третий этаж, вошли в квартиру. Хозяин заглянул за дверь, извлек оттуда огромную канистру и поставил перед дверью. Потом достал и положил туда же какой-то объемистый сверток.

– Спальный мешок, – пояснил он. – На всякий случай.

– Один?

– Я и так обойдусь, – усмехнувшись, ответил он. Потом заглянул в холодильник. Предложил:

– Слушай, давай хотя бы поедим, что ли?

Есть хотелось безумно: бутерброды со студенческой вечеринки были уже не актуальны.

– Давай, – согласилась она и разулась. – Где руки помыть?

– Вот, – он зажег свет в малюсеньком совмещенном санузле с сидячей ванной.

Маша взглянула на себя в зеркало. Мама родная! Перекатывание по земле не прошло даром. Гаврош какой-то.

Когда она, сполоснувшись и слегка приведя себя в порядок, вышла, он мельком глянув на нее, флегматично заметил:

– Ух ты. А это, оказывается, девушка. – Он нравился ей все больше. И запах яичницы тоже нравился – Садись, готово. Меня Игорь, к стати, зовут.

– Мария.

– "Просто Мария"? – улыбнулся он.

– Ага. Только кепочку забыла.

Они принялись за еду.

На краю стола Маша увидела книжку, лежащую обложкой вниз, взяла, перевернула. "Малыш и Карлсон, который живет на крыше".

– Это ты, что ли, читаешь?

– Ну, – пробурчал он, жуя.

– Не поздновато?

– Ничуть. Любимая книжка. Да!.. – Игорь, не вставая, дотянулся до дверцы холодильника и извлек початую бутылку "Слънчева бряга". – Давай-ка, для аппетита. – И он налили ей рюмочку.

– А ты?

– Я за рулем.

Маше стало слегка совестно перед ним. А еще – отступило чувство опасности. Поэтому она сказала:

– Слушай, вообще-то, если я у тебя могу переночевать без... глупостей, то утром поедем.

– Случилось чудо! Друг спас друга! – произнес он дурашливым "карлсоновским" голосом. А затем – нормальным: – А то выпить страсть как хочется.

Он поднялся и достал из пенала вторую рюмку.

– Буду спать на раскладушке.

...После ужина Маша снова отправилась в ванную, чтобы на этот раз основательно принять душ.

– Там халатик махровый, можешь одеть, – крикнул Игорь, моя посуду.

Когда она вышла, он курил на кухне.

– Ложись, я постелил.

– Сбросив халатик, она забралась в постель и потянулась от удовольствия. Она чувствовала бы себя счастливой, если бы не острая заноза одиночества.

Вошел Игорь и принялся греметь, разворачивая раскладушку.

– Может, не надо? – неожиданно для себя сказала Маша.

– Что?

– Не надо раскладушки.

Он помолчал, снял зачем-то очки и посмотрел на нее беззащитным близоруким взглядом. Потом сказал неуверенно:

– Вообще-то, это не в моих правилах...

– И не в моих.

– Хорошо. Исключения только подтверждают правило. – Он принялся сворачивать раскладушку обратно.

– "Хорошо", – передразнила она. – Его еще уговаривать надо.

МАРУСЯ

1

Они не слышали будильника, а потом она гладила платье, и выехали они только в три часа дня. Маша сосредоточенно размышляла.

Никогда она не считала себя девицей способной спать с первым встречным. Она ошибалась в себе? Она – шлюха?

Нет, – тут же оборвала она себя, – я просто взрослею. Ничего себе! До чего же так можно довзрослеться?..

И вдруг ее пронзила мысль: может быть, дело в том, что я уже никого не люблю? Она попыталась почувствовать – любит она еще Атоса или нет. Ничего не вышло. Но она сказала себе: "Я должна его любить. Иначе все теряет смысл. А это... – она покосилась на Игоря, – это не считается. Если ничего, кроме физического удовольствия не чувствуешь, то не считается..."

Одновременно мелькнули две мысли: "Так ли уж ничего?" и "Сколько может быть таких "Не считается?", но она подавила их в зачатке и заставила себя думать о вещах практических.

Скоро будет окраина города. С чего, собственно, она решила, что так трудно поставить милицейские кордоны и на автострадах, их не так уж много. Обычная гаишная проверка...

– Игорь, – позвала она.

– Да? – отвлекся он от своих мыслей.

– Если остановит милиция, веди себя так, будто меня нет. – "Как глупо звучит", подумала она. – Понимаешь...

– Можешь не объяснять, – кивнул он. – Я два-три раза в неделю катаю девушек-невидимок.

– Маша испуганно уставилась на него и вся напряглась. Ловушка?

– Расслабься. Нужно быть идиотом, чтобы не догадаться, – словно читая ее мысли, сказал он, – о тебе по всей стране легенды ходят. А на днях слух прошел, что ты сюда, в родной город вернулась. Народ знает своих героев.

Вот так. Живешь и не ведаешь, что ты – знаменитость.

Но было приятно.

...Никто их не остановил (или никаких кордонов не установлено, или их уже сняли), и в Новосибирск они прибыли в середине ночи. Поехали по городу, ища надпись "гостиница".

Остановились возле красивого современного здания "Hotel Novosibirsk". Причуда архитектора – шестиугольные окна – делали его похожим на пчелиный улей.

– Я жил тут как-то, – заметил Игорь. – Поляки строили. Очень уютно. Но дорого.

Маша полезла в сумочку, отсчитала деньги, протянула ему.

– Тебе самой они сейчас не лишние.

– Ой-ой-ой, какие мы благородные!

– Кстати, и такая ночь кое-что стоит.

– Бери, бери. А то я буду чувствовать себя проституткой.

– Ничего, дело-то житейское, – снова голосом Карлсона успокоил он.

– Дурак.

– Дура.

И они засмеялись вдруг.

– Ладно. – Игорь взял деньги. – Мне не помешают.

С полминуты посидели молча.

– Жалко, телефона нет, – нарушил тишину Игорь. – Оставить адрес?

– Писать я тебе не собираюсь. Если вернусь домой, где живешь – помню.

– Зайдешь?

– Может быть.

Она открыла дверцу:

– Все. Привет.

– Подожди, – остановил он. – Ты очень красивая. Очень.

...Устроилась без проблем, хотя и подобралась вся, когда увидела в фойе двух ментов.

Но это были просто дежурные. В ее сногсшибательный вид не вписывалась кошмарная сумка, но милиционеры не были большими эстетами и ничего подозрительного не заметили.

Подавая паспорт, приготовилась к обработке обоих стражей порядка: два исчезновения подряд были бы хоть и неприятны, но вполне возможны. Но ничего экстремального не последовало. Значит, розыск не объявлен.

Войдя в номер, она упала на кровать. Только сейчас почувствовала, как вымотала ее дорога.

Но почему же здесь милиция ею не интересуется? В родном городе гоняются по пятам. Или просто до сюда информация просто еще не дошла? Она чувствовала, что ответ где-то рядом, неспроста ведь она так стремилась за пределы города...

Допустим, делу был бы дан стандартный ход: объявлен всероссийский розыск. Она без труда избежала бы ареста, исчезнув. И Зыков понимает это. А дать команду без суда и следствия расстреливать девчонку, руководствуясь словесным портретом, он конечно же не в праве.

Может, в этом дело?

Интуиция и логика не подвели ее. Андрей Васильевич Зыков не спал в эту ночь. Вместо этого он, в компании своего начальника, составлял подробную докладную записку в Москву – генеральному прокурору.

Это было достаточно сложно: так изложить факты, чтобы "наверху" не решили, что "на местах" едет крыша.

Нужно отдать ему должное: одновременно с досадой следователь испытывал и облегчение от того, что их местная инициатива провалилась, и патрульная машина-убийца не справилась со своей задачей. Хоть это так все упростило бы.

И еще от того он испытывал облегчение, что ответственность с его плеч перекладывалась на плечи вышестоящих инстанций.

Зыков не спал. Чего нельзя сказать о нашей героине. Решив утром перво-наперво позвонить по межгороду Алке, Маша спала мертвым сном.

Проснувшись в одиннадцатом часу, она, не выходя из номера набрала по коду телефон подруги.

– Алло!

– Слушаю вас, – голос звучал настороженно.

– Алка, это я.

– Слава Богу! Живая! Откуда ты?

– Я из другого города. Называть не хочу – вдруг у тебя телефон прослушивается.

– Прослушивается? Ну и кашу ты, Машка, заварила!..

– Ты же знаешь, я тут ни при чем. Ладно, слушай, у меня дело к тебе. Ручка под руками есть?

– Да.

– Тогда записывай.

И она, выговаривая тщательно, с расстановкой, продиктовала цифры.

– Это номер кабинки и номер шифра ячейки камеры хранения в аэропорту. Съезди туда и забери деньги. Найди Атосу хорошего адвоката, себе возьми сколько надо, остальное – сдай в милицию.

– Не поняла...

– Сдай в милицию от моего имени. Только обязательно возьми какую-нибудь бумажку, чек, там, квитанцию, расписку, я не знаю...

– Подожди. Если у меня телефон прослушивается, то я там уже ничего не найду.

– Ну и ладно тогда. А если нет, сделай, как я сказала. Не хочу, чтобы на мне "эти" деньги висели.

– Ты собираешься вернуться?

– Когда-нибудь.

– Они убьют тебя.

– Посмотрим.

– Ну, ты даешь... Да! Твоя мама приехала.

– Черт... Скажи ей, что я жива и здорова. Пока звонить ей не буду, а то расспрашивать начнет. Пусть не беспокоится. И про то, как за мной гонялись – не рассказывай.

– Она уже знает... Моя мама рассказала. Твоя сегодня собралась в милицию...

О-о-о... Не хватало еще впутывать сюда маму...

– Отговори ее! Скажи, что я ее просила не вмешиваться. Ничего хорошего она не добьется, только неприятности себе.

– Ладно. Что ты собираешься делать?

– Я? – Маша нахмурилась. Хотела бы она знать ответ на этот вопрос. Я... пока еще не решила.

– А я знаю, Машка. Уезжай за бугор. Любыми путями. Тут тебя в покое не оставят.

Вот это поворот! Самой ей такое в голову не приходило. За бугор? А где он, этот бугор?

– Нет, Алка. Там начнется то же самое. Нужны будут деньги, я начну исчезать, воровать... Какая разница?

– Тогда вот что. Научись становиться видимой. Ты же ни разу не пыталась этому научиться.

– Но как? Я и исчезать не училась, оно само получается.

– А ты постарайся! Найди психиатра какого-нибудь, гипнотизера или экстрасенса... Пока ты не научишься, не жить тебе по-человечески. Да хотя бы ради Атоса своего!

Что-то в этом было. Ведь действительно, после двух-трех неудачных попыток она отказалась от идеи научиться снимать свои чары. В начале это было просто ни к чему – досадное, но не слишком уж угнетающее неудобство... А потом уже просто не задумывалась над этим.

– Ладно. Я подумаю. Я тебе еще позвоню – недели через две. И маме. Скажи ей. И сделай все, как я сказала. О'кей?

– Я постараюсь. Удачи!

Маша положила трубку и задумалась. Легко сказать – научись, найди... Все эти Кашпировские и Чумаки – в центре, в Москве да в Питере. Или уже в Америке давно. Искать можно долго, а как все это время жить? Как жить, когда просто не с кем перекинуться словом, нет своего угла, а деньги можно только украсть?..

Внезапно вспомнилась цитата, произнесенная как-то Атосом: "Грабь награбленное". Пока ничего умнее она не придумала. Единственная возможность безнаказанно добывать средства к существованию "экспроприировать" деньги у воров. Благо, их среди ее знакомых достаточно много. Можно сказать, подавляющее большинство. Только они в Питере.

Отсюда вывод: нужно возвращаться в Ленинград.

2

– Мышонок, я не понял, куда ты положил деньги? – Гога недоуменно наморщив лоб, стоял возле открытого сейфа.

Его "мышонок" – флегматичная рыжая лярва с неожиданным именем Амалия – лениво перекатила дородное тело с боку на бок.

– Тама они. Где всегда. Не по глазам, что ли?

– Да где "тама", дура?! – неожиданно взъярился Гога, – где – "тама"?! – последнее слово он выкрикнул с привизгиванием, словно собрался плакать.

"Мышонок" установила свое полное веснушчатое тело в вертикальное положение, протопала босыми ногами к сейфу и Пизанской башней нависла над Гогой.

– Вот тут они все были. И те, что вчера дал, я сюда поклала, – ткнула она пальцем в среднюю полочку. – Как ты вчера мне их отдал, так я и положила.

– Ну, и где они? – с надрывом поинтересовался Гога.

– Нету, – констатировал "Мышонок"-Амалия.

– Вижу, – печально согласился Гога.

Они одновременно повернулись кругом, подошли к кровати и уселись на краешек.

– А! – понимающе улыбнулась Амалия, – ты меня разыгрываешь. Ох, шутник! – и она восхищенно покивала головой.

– Какой там шутник! – снова взорвался Гога и даже подскочил на кровати. – Клоуна нашла! Сказала б мне, сколько тебе надо, я бы сам дал!

– Да ты че, Гога, обезумел? Не брала я твоих денег!

– А кто?! Кто?! Сами ускакали? Куда они деться-то могли? ТЫ одна в доме! Не надо меня за фраера держать!

Все сказанное было столь резонно, что "Мышонок", не найдя убедительного ответа, просто захныкал, размазывая слезы по щекам.

– Не зна-аю я, не брала-а...

И слезы эти неожиданно убедили Гогу. Бабы, они, конечно, дуры, и выкинуть могут все что угодно. Взять и потерять, взять и прокутить, взять и отдать – новому, к примеру, любовнику... (Последняя идея кольнула его иголочкой ревности.) Но потом – так натурально сыграть неведение и невинность... Он слишком хорошо знал ее. Не смогла бы.

– К нам заходил кто-нибудь? – Гога трясущейся рукой успокаивающе погладил ее плечо.

– Никто-о-о, – продолжала скулить Амалия, – не было никого-о... Девка какая-то заходила, тебя спрашивала. – И тут же слезы высохли на ее щеках. – Ага. Девка. Я ей говорю через дверь: "Нету его". А она: "Можно я записку оставлю?" Я открыла, а ее уже нету.

– Маруся, – сразу все понял Гога. – Маруся вернулась. Труба нам всем. – И он уточнил: – Ты открыла, а ее нет – так?

– Ну, – неуверенно начала Амалия, – вообще-то, я когда открыла, она, вроде, стояла еще. А потом – р-раз – и нету. Ну, думаю, глюки... Я датая была. Скучно же одной... Точно! Это она! Теперь-то я вспомнила, что ты рассказывал, а тогда – не поняла!

– Линять надо, Мышонок, – аж перекосился от страха Гога. И повторил: – Иначе – труба нам всем! За Кису своего она нам всем глотки перережет.

– Ты ж говорил, она добрая...

– Добрая... А вон Шахиня как умчалась, только пятки сверкали!

– Ты-то в чем виноват? Ты ж ее Кису не трогал.

– А она знает? Разбираться будет? – Гога сокрушенно почесал загривок. – Вот же напасть. Откуда она нарисовалась? Вот и верь после этого газетам...

– Слушай, – выпучила глаза Амалия, – а может она и сейчас – тут?

Моментально в комнате воцарилась гнетущая тишина. Маша действительно была тут. Никак не удавалось выскользнуть из квартиры. Мстить она никому не собиралась, а уж Гоге – и подавно. Денег из его сейфа ей хватило бы надолго... Одно непонятно: о каких газетах он только что толковал?

И тут она впервые заметила то, на что доселе не обращала внимания. Над диваном, на стене висела пришпиленная канцелярской кнопкой небольшая газетная вырезка – текст и фото. Это было тем удивительнее, что Маша была уверена: за всю свою жизнь Гога вряд ли прочел хоть одну газету.

Не обращая внимания на нахохлившуюся парочку на диване, она приблизилась и разглядела на снимке... себя. В наручниках, с двумя милиционерами за спиной. И взгляд – испуганный и беспомощный...

Маша потрясла головой. Что это? Фотография из будущего? Из невеселого довольно будущего.

Прочла заголовок: "Девочка-невидимка поймана с поличным". И дальше: "Мы уже не раз писали о девушке-невидимке, входящей в одну из преступных группировок Санкт-Петербурга. Редакция..."

– Маруся, ты здесь? – ласково-ласково спросил Гога пустоту.

– Здесь, здесь, помолчи немного, – довольно бесцеремонно ответила ему пустота. Маша продолжала жадно читать. (Она не видела как побелело и вытянулось в этот момент "мышоночье" лицо.)

"Редакция не могла не отреагировать на слухи и свидетельства, однако всегда подчеркивала, что "девочка-невидимка" – это нечто вроде лохнесского чудовища, бермудского треугольника или, к примеру, инопланетян с летающей тарелки. Но мало-помалу подробности о ее реальном существовании и деятельности стали просачиваться и из официальных источников.

И вот, наконец, преступница арестована, прямо в момент очередного криминального акта. Возбуждено уголовное дело. Трудно поверить, что на счету у нее, как минимум, 17 преступных эпизодов (в основном – ограбления крупных коммерческих учреждений).

Более полную информацию по "делу Маруси" генеральная прокуратура, занимающаяся им, дать отказалась, апеллируя к соответствующей статье Закона о печати. Так что подробнее о природе удивительных способностей этой девушки, о том, как удалось ее "взять" и о ее дальнейшей судьбе мы сможем рассказать Вам лишь после суда, имея санкцию Генерального прокурора.

Обидно: любопытство так и гложет. Но придется потерпеть, раз уж мы взялись строить правовое государство.

Соб. корр.

P.S. Следственные органы обратились в редакцию с просьбой опубликовать номера телефонов в Москве – (095) 266-31-31 – и С.-Петербурге – (812) 748-13-22 – для тех, кто может сообщить по "делу Маруси" какие-либо дополнительные сведения."

Маша не верила своим глазам. Это было невозможно, необъяснимо... А главное – была фотография...

– Гога, – позвала она.

– Ась? – подобострастно отозвался тот.

– Да расслабься ты, не буду я тебя убивать... И деньги верну. Даже сейчас половину верну... – Из воздуха возникли толстенькие пачечки баксов и легли на стол. – А вторую половину, считай, я у тебя заняла.

– Конечно, конечно, об чем речь, – суетливо согласился тот.

– Расслабься, я сказала. Деньги я действительно верну. И ни тебя, ни подругу твою не трону. Мне сейчас помощь нужна. Не обижу... Или так: если мне сейчас поможешь, когда-нибудь и я – тебе. А помощь невидимки может быть незаменимой.

– Соглашайся, соглашайся, – выказывая чисто женскую дальновидность (или жадность?), затараторила Амалия. А Гога, видно, действительно, наконец, расслабившись, развел руками:

– Могла бы и не спрашивать, Маруся... Дай-ка, я хоть потрогаю тебя.

Секунду поколебавшись, Маша опустилась на колени возле дивана, взяла в свою ладонь гогину руку, положила ее на свое лицо.

Тот, убеждаясь в ее материальности, ощупал нос, губы, волосы, прошелся по шее, груди (по старой памяти Маша позволила ему это), затем улыбнулся наконец-то искренней, почти счастливой улыбкой и неожиданно заставил Машу покраснеть, заявив с причмокиванием:

– Хороша, чертовка!

– Хороша Маша, да не ваша, – несмотря на испуг, ревниво проворчала Амалия.

– Вот-вот! – строго сказала Маша, но и сама почувствовала, что голос ее прозвучал как-то уж слишком тоненько. Неубедительно.

Довольно хохотнув, Гога окончательно успокоился:

– Ладно, Маруся. Чего тебе надо-то?

Помолчав, Маша ответила:

– Понимаешь, Гога... меня никто не арестовывал.

– Так это не ты, что ли? – ткнул пальцем Гога в бумажку на стене.

– Вроде, я... Только не было меня там... Вот в этом я и хочу разобраться.

– Ясненько, – покивал Гога, – ясненько... – И вдруг обернулся к "Мышонку": – Ты бы поесть собрала, а? У нас все-таки гость. Она, хоть и невидимая, а кушать тоже хочет...

Действительно, два батончика "Сникерс" за сутки – не самая сытная пища.

..."Мышонок" уютно повизгивал, наблюдая за тем, как в пустоте над столом исчезают куски мяса жареного под сметанным соусом, хлеб и ломтики овощей из приготовленного ею салата. (Только теперь Маша смогла по достоинству оценить Гогин выбор подруги жизни: готовила Амалия отменно.) "Мышонок" повизгивал, а Гога и Маша, то и дело перескакивая на захватывающие воспоминания, говорили о том, что и где им предстоит делать.

Собственно, Маша и сама толком не понимала, какую именно помощь она ждет от Гоги. По большому счету, ей просто нужен был ХОТЬ КТО-ТО. Одиночество, отсутствие близких людей угнетало ее. А теперь, прочтя эту газетную вырезку, она растерялась и вовсе... Да что там вырезка! Гога сказал ей:

– Как тебя менты повязали, я сначала-то по телику увидел, в "новостях"... Я сам-то тебя только раз в жизни видел, да и то – мельком, когда Прорву покоцали. Али-Бабе позвонил, а он телевизор не смотрел. Так я потом пол дня перед телеком сидел, все ждал, может, повторят, чтобы на видик записать. И повторили! Я Али-Бабе запись показал, он говорит: "Маруся. Никакой ошибки..." Тут-то у меня чуток и отлегло от сердца...

– Ну спасибо!

– А ты как думала? Я как узнал, что они Кису твоего пришили, так, думаю, все – хана нам всем.

– Жив он... Да и не в этом дело... А запись у тебя не сохранилась, скорее, не спросила, а констатировала она.

Гога хлопнул себя по лбу:

– Точно! Есть!

Информационный сюжет об ее аресте был совсем коротким: за кадром звучал комментарий журналиста, почти дословно совпадающий с газетным текстом, а на экране мелькали какие-то люди, милицейские машины, роскошное фойе какого-то учреждения... И вот через это-то фойе и волокли ее двое спецназовцев – к дверям, на улицу. Всего – секунд пять-шесть.

Пока съемка велась в помещении, Маша еще сомневалась, но вот камера переместилась на тротуар, под яркий солнечный свет, оператор дал крупный план, и Маша ясно увидела себя. Именно СЕБЯ. Сомнений быть не могло. Даже свитер она свой узнала... Слезы на глазах...

Под конец комментатор продиктовал те же телефоны, что были указаны в публикации, внизу экрана пробежали цифровые титры.

Гога выключил телевизор. Маша глянула на себя в зеркало. Те же глаза. Те же слезы.

– Давай-ка, Маруся, позвоним, для начала, – предложил Гога. – Типа, мы – свидетели. Придумаем чего-нибудь. Хотя мне, ох, как не охота с прокуратурой связываться!..

Маша провела рукой по лицу, утирая слезы (хорошо, ее хоть не видят):

– Ты и не будешь связываться. Меня проводишь, и все.

– Добро.

– А как, к стати, Шахиня поживает?

– Кто ж ее знает. С тех пор, как она с Кисой твоим в бега подалась, я и не видел ее. И век бы еще не видел.

– И меня.

– А тебя я и так – не вижу. Теперь, правда, кажись, увижу – ты же раздваиваться стала...

Но Маша уже не слушала его, а, взяв радиотелефон, набирала номер. Что сказать? С чего начать разговор?

– Дежурный слушает.

– Здравствуйте. Я – по "делу Маруси".

– Одну минуту. Соединяю.

В трубке колокольчиками проиграла какая-то мелодия, затем прозвучал властный, слегка раздраженный мужской голос:

– Да! Слушаю вас.

Маша слегка оробела:

– Я по "делу Маруси"...

– Вы можете назвать себя?

– Не хотелось бы.

– То есть вы желаете остаться инкогнито. Хорошо. Что вы имеете сообщить?

– Все. Я знаю о ней все. Каждый ее шаг.

– Вот как. – Голос слегка смягчился. – Тогда не хотелось бы по телефону. Может, вы могли бы подъехать сюда?

Маша уже сумела взять себя в руки. Пусть у простых смертных при слове "прокуратура" сердчишко колотится, ей-то чего бояться? И она решила говорить с позиции силы:

– Но у меня есть условие.

На том конце провода помолчали. Потом раздался мягкий смешок, и голос поинтересовался:

– Ну-ну, и что же это за условие?

– Она должна присутствовать при разговоре. Иначе, я не скажу ни слова.

– То есть, вам необходима очная ставка?

– Пусть так.

– Нет проблем. Сегодня подъедите?

Внезапно Маша испугалась. Очная ставка с собой...

– Нет, лучше завтра... Во второй половине дня.

– В четырнадцать ноль-ноль.

– Хорошо.

– Записывайте адрес. – Он продиктовал, затем добавил: – Если бы вы назвали себя, выписал бы вам пропуск. А так – придется встретить на вахте. Как я вас узнаю?

– Я... – начала Маша, но тут же спохватилась. – Вы меня узнаете. Точно узнаете.

– Вы уверены? – в голосе звучало то ли сомнение, то ли тщательно скрываемое возбуждение. Маша промолчала, и он продолжил: – Хорошо, договорились. Завтра в два я встречу вас на вахте, возле дежурного. Постарайтесь не опаздывать.

...Возле прокуратуры Гога с каменной мордой остался ждать ее в своем "москвиче". А Маша прошла внутрь. Не успела она сделать по ковровой дорожке и пяти шагов к милиционеру, как навстречу ей со стула поднялся высокий подтянутый мужчина лет сорока.

Его густая шевелюра была почти полностью седой, лишь кое-где пробивались темные пряди. Его смуглое лицо сразу расположило Машу к доверию, особенно – то, как насмешливо поблескивали его черные глаза. Насмешливо, но – с интересом... Ну, еще бы, ведь вряд ли он ожидал увидеть перед собой вторую Машу.

– Да, вас трудно не узнать! Ничего не понимаю! Объясните, что происходит?

– Может быть, не здесь? – Легко улыбнулась Маша. Легко, оттого, что человек этот был явно симпатичен ей. Сейчас, приглядевшись, она поняла, что сходу не верно определила его возраст: обманула выправка – явно военная. Ему уже далеко за сорок, а то и все пятьдесят.

– Да-да, конечно, – кивнул он и представился: Илья Аркадьевич Берман.

Она пожала его сухую крепкую руку.

– Мария.

– Феноменально! – вскричал Илья Аркадьевич. – Все, оказывается, еще интересней, чем я предполагал! Но как вы... – И тут же оборвал себя. Пойдемте-пойдемте... Это со мной, – бросил он дежурному и повел ее вверх по лестнице.

Вошли в светлый просторный кабинет. Он разительно отличался от рабочего места следователя Зыкова: бежевая офисная мебель, большое, забранное белыми жалюзи, окно, компьютер...

– Неплохо живут, оказывается, следователи, – заметила Маша.

– Дешево цените, – доброжелательно откликнулся Илья Аркадьевич, – не следователи, а референты генерального прокурора республики. Точнее референт, потому что он один. И это – я. Да вы садитесь!

– А что такое "референт"?

– Помощник, советник, ну, и все такое...

– Понятно.

Внезапно, без всякой видимой на то причины, Маше почудилось во всем происходящем что-то неестественное... Какой-то опереточный елей...

Она села в удобное вращающееся кресло.

– Ну, и где вторая я?

Илья Аркадьевич сел за стол напротив нее.

– А вам не кажется, что логичнее будет сперва нам побеседовать вдвоем?

– Нет. Я, по-моему, ясно вам по телефону сказала.

– Хорошо, хорошо, – непринужденно улыбнулся Илья Аркадьевич. Но Маше почему-то показалось, что непринужденность эта дается ему с трудом. Только за ней ехать придется. Я сейчас дам команду, а пока – посидим, поболтаем...

– Сколько времени придется ждать?

– Минут сорок. Не много.

И ТУТ ЛЕГКОЕ ДОСЕЛЕ ОЩУЩЕНИЕ ОПАСНОСТИ, СЛОВНО ВЗОРВАВШИСЬ, ЗАПОЛНИЛО ЕЕ ВСЮ. Словно она оказалась в логове волка или в пещере, в полной темноте. Она порывисто встала.

– Проводите меня к выходу.

– Ну что вы, право, – вскочил вместе с ней Илья Аркадьевич. – Я пошутил. Очень уж хотелось побеседовать с вами наедине. Маша – здесь, сейчас ее приведут.

Скорее всего, где-то под столом была кнопка, потому что, не успел он закончить фразу, как дверь открылась, и на пороге возник молоденький старшина милиции.

– Володя, – явно не по уставу обратился к нему Илья Аркадьевич, сходи-ка за Марией.

Старшина нахмурился.

– А эта? – пробасил он, указывая на Машу.

– Иди, иди... Это – другая, – раздраженно повысил голос Илья Аркадьевич. – И быстрее! – И снова повернулся к собеседнице: – Совсем тут разболтались.

Маша сидела, нахохлившись, как воробей. Она ожидала любой провокации.

С минуту длилось тягостное молчание. Наконец, тишину прервали шаги, дверь вновь отварилась.

На пороге стояли двое.

3

Ощущение реальности на миг покинуло Машу.

Когда, у Гоги, она увидела газетную фотографию, она решила сначала, что это – или фотомонтаж (только не понятно, кому это было нужно), или результат каких-то невероятных событий (а к невероятному, благодаря своему дару, она была вполне подготовлена). Затем, посмотрев кассету, она утвердилась именно во втором мнении. И ей страстно захотелось разобраться, что же тут к чему. Ведь, в конце концов, ЦЕНТРОМ ЭТИХ СОБЫТИЙ БЫЛА ОНА!

Оказавшись в этом кабинете, ощутив неискренность в поведение его хозяина, она вновь заподозрила подделку. Но вот она видит своего двойника во плоти... И странное оцепенение охватило ее... Чего, собственно, она хочет от этой девочки? От СЕБЯ... Спросить: "Ты кто?" – она и без того знает ответ... Сказать: "Я хочу тебе помочь..." – но ведь она не может сделать больше чем... она. "Откуда ты взялась?" А если этот вопрос та, вторая, задаст раньше?!

Все эти, порождающие смущение, вопросы пронеслись в ее голове буквально в несколько мгновений. Пока "Маша-2" не приблизилась. Когда же та сделала это, все моментально встало на свои места. Словно ветер подул, и густой туман рассеялся. Это была НЕ ОНА!

Не так опущены уголки губ, нет характерной легкой асимметрии бровей... И самое главное, самое разительное: ЦВЕТ ГЛАЗ! ТОЧНЕЕ, ОТТЕНОК.

Да, похожа. А одежда и грим сделали это сходство почти идеальным. Для посторонних.

Маша даже удивилось, как такое простое решение сразу не пришло ей в голову. И ТЕПЕРЬ АБСОЛЮТНО ЯСНО, ЧТО ЦЕЛЬ ВСЕЙ ЭТОЙ ЗАТЕИ – ЗАМАНИТЬ ЕЕ В ЛОВУШКУ!

Моментально вскипевшая в ее душе ярость вылилась почему-то не на того, кто явно был главным устроителем этого постыдного балагана. И, то ли противоестественность происходящего, то ли – сила пережитого потрясения заставила Машу совершить абсолютно неожиданный для себя поступок. Она вскочила и, вскрикнув: "Дрянь!", ударила самозванку ладонью по лицу...

И тут же опомнилась, ощутив стыд за содеянное. А та, ссутулившись и закрыв лицо руками, зарыдала так, словно эти слезы копились уже много дней. Сквозь жалобные всхлипывания прорывалось: