Текст книги "Португалия, Апрель - июль 1976"

Автор книги: Юлиан Семенов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 10 страниц)

Семенов Юлиан Семенович
Португалия, Апрель – июль 1976

Ю.Семенов

Португалия. Апрель – июль 1976

Заметки

Если согласиться с тем, что искусство – это второе качество бытия, которое, в свою очередь, оказывает неучтенное еще хитрыми ЭВМ влияние на самое бытие, предлагая новый эталон к а ч е с т в а – любви, мотогонки, предательства, танца, болезни, страха, нежности, мужества, – то, конечно же, без исследования меры воздействия на человечество кинематографа – как наиболее массового искусства – не обойтись.

Итак, писатель придумал, режиссер согласился с версией, актер поверил (я беру оптимальный вариант, ибо чаще актер – не верит; бранить актера нет смысла – слишком ему много предлагают макулатуры), оператор снял, композитор написал музыку. Казалось бы, – порядок. Ан – нет! Как в жизни: только-только, думаешь, закончилось, а на самом деле все лишь начинается, – как гонка по горному серпантину: не знаешь, что тебя ждет за крутым поворотом, а гнать надо, ибо в век сверхскоростей рискованно исповедовать постепенность, – можно отстать от заданного ритма.

Ты садишься в просмотровый зал, смотришь м а т е р и а л в той последовательности, как он был тобою записан, режиссером снят, актером сыгран, и чувствуешь, как медленно холодеют пальцы: концы не сходятся с концами; действие то замирает, а то несется, словно не объезженная лошадь, логика диалога нарушена, словом, – н е м о н т и р у е т с я.

Когда иные режиссеры угрожающе жмут на исключительную принадлежность монтажа искусству кинематографа, приходится удивляться: а разве живопись – не есть результат монтажа? Литература? Разве архитектура (не коробочная, естественно, а истинная, казаковско-растреллиевская) не есть самое точное выражение монтажа? Стоит вспомнить тысячи эскизов Иванова к его "Явлению Христа" – если бы художник расположил фигуры, лица, глаза, взгляды хоть на гран иначе – получилась бы картина совершенно иного к а ч е с т в а. Словом, монтаж – это реальное выявление гармонии, а гармония – дар божий, этому научиться трудно, это в кончиках пальцев, это – врожденное. Я подумал о монтаже после того, как закончились выборы в Ассамблею Португалии, и опустел огромный пресс-центр Гюльбекяна, ставший для двух тысяч журналистов родным домом в ту горячую апрельскую неделю, и разлетелись по своим странам мои коллеги, и кончилось время новых предположений, и наступила пора для холодного политического анализа произошедшего. Я вспомнил об этом оттого, что подумал: а приложимо ли само понятие м о н т а ж к политическому анализу? Может быть, лучше – свидетельство очевидца, записанное в дневниковой последовательности? Может быть, политике чуждо чувство? Ведь именно к чувству апеллирует монтаж, стыкуя р а з н о с т и, которые вызывают эмоцию. Но, возразил я себе, политика – не работа с ретортами; политика делается людьми.

В тревожной аполитичности западного читателя повинны те, кто пишет о политике. Считается, что о политике надо писать серьезно (кто с этим спорит?!) и научно. Пишущие претендуют на то, чтобы подменить политиков или – что еще хуже – проиллюстрировать их. И – пропадает волшебная категория интереса. А что есть на свете интереснее политики, то есть науки в о з м о ж н о с т е й?

Итак, начнем м о н т и р о в а т ь, то есть складывать факты в той именно эмоциональной последовательности, которая поможет читателю п о ч у в с т в о в а т ь логику происходившего в Португалии.

...Итак, апрель 74-го. Фашизм сброшен. Новый президент Спинола приводит в кресло премьер-министра профессора Палмо Карлуша, шестидесятилетнего юриста, члена народно-демократической партии, НДП, переименовавшей себя недавно в социал-демократическую.

Немедленно разгорается схватка: Спинола и Карлуш хотят "увести военных в казармы". Этот лозунг поддерживают лидеры двух правых партий: НДП – Са Карнейру и социально-демократический центр, СДЦ – Фрейтуш ду Амарал.

Против этого лозунга выступает компартия во главе с Алваро Куньялом.

Социалисты Марио Соареша занимают среднюю позицию.

Что стоит за требованием "увести военных в казармы"? Ответ очевиден: правые генералы и реакционные юристы хотят забрать власть у тех капитанов, которые стояли у колыбели португальской революции. А после этого направить революционный процесс в русло буржуазной п о с т е п е н н о с т и. Позиция Спинолы в тот период:

а) западная ориентация, искомый образец – консервативное правительство;

б) коммунисты имеют право на легальность, но не более того; ни о каком их участии в правительстве не может быть и речи;

в) никакой независимости африканским владениям – постепенная, осторожная деколонизация, создание "Португальского содружества наций".

Последний пункт был пиком противоречий капитанов и генералов.

В мае, через месяц после революции, произошла открытая схватка: капитаны вынудили уйти с поста премьера Палмо Карлуша. Президент Спинола был вынужден смириться с этим, но он назвал своего кандидата – бывшего министра обороны подполковника Фермина Мигела. Координационная комиссия Движения вооруженных сил (ДВС) предложила кандидатуру Васко Гонсалвиша. Победили капитаны – пришел Гонсалвиш, провозгласивший немедленную независимость африканских колоний.

Спинола начал медленный, упорный, скрытый саботаж работы правительства, в котором были представлены ведущие партии страны. Все лето по столице ползли с л у х и. Увы, беспочвенность слухов – редкая штука в политике; устойчивость положения предполагает отсутствие слухов.

В сентябре 1974 года кризис назрел: Спинола вошел в прямой конфликт с правительством капитанов. Его поддержали генерал Гальван ди Мелу, Сильва Маркеш и Диего Нетто. Ядро конфликта было сосредоточено в Хунте национального спасения. Против Спинолы выступили генерал Кошта Гомеш и адмирал Пинейру ди Азеведу.

В политике, как, впрочем, и в живописи, довольно рискованно исповедовать только один цвет. До победы революции Гальван ди Мелу, стоящий ныне на ультрачерных позициях, славился в Португалии экстравагантным свободомыслием. Во времена фашистской диктатуры ПИДЕ, тайная полиция, созданная Салазаром по образу и подобию гестапо, засекла в его авиационном полку нелегальную группу оппозиционно настроенных солдат и офицеров. Пидевцы позвонили Гальван ди Мелу и попросили у него данные на подозреваемых. Гальван ди Мелу отказал. Тогда ПИДЕ отправило на двух машинах своих агентов в расположение полка. Гальван ди Мелу запретил пускать сыщиков – "ищейкам нечего делать там, где служат солдаты". ПИДЕ обратилось к министру обороны. Тот позвонил к Гальван ди Мелу: "Немедленно примите офицера службы безопасности!" Гальван ди Мелу назначил час приема. Офицер ПИДЕ вошел в кабинет: Гальван ди Мелу поднялся с кресла:

– По указанию моего министра я принял вас. Я выполнил приказ. А теперь убирайтесь вон!

Его уволили из армии, когда он, посетив авиационный салон в Париже, заявил во всеуслышание:

– Раньше все говорили, что у нас плохая авиация, – какая ложь! У нас самая плохая авиация, какая только может быть в мире!

Почему же этот генерал, участник событий 25 апреля, вдруг стал поддерживать Спинолу? Ответ прост: русский либерал Милюков, знавший, что такое царская тюрьма, ссылка и эмиграция, оказался одним из самых ревностных и ярых противников нашей революции. Даже Керенский был страшен ему. Это хорошо уметь быть свободомыслящим в условиях фашизма. В условиях победы революции надо уметь быть з д р а в о м ы с л я щ и м, а истинное здравомыслие это ощущение политической и социальной перспективы, которая невозможна без серьезной научной подготовки, ибо руководить страной в наш век, не являясь с п е ц и а л и с т о м, – безнадежное дело – сомнет и выбросит!

Разногласия между Спинолой и Кошта Гомешем, то есть, между "генеральской" и "капитанской" тенденциями – притом, что капитаны были выходцами из средних слоев народа, точно понимали чаяния и надежды народа – не могла не кончиться драматически. Спинола вынес на общенародное обсуждение конфликт между ним и капитанами, обратившись к "молчаливому большинству нации". Однако было ли "большинство" – большинством? Так называемое "большинство" получило иное название – "ползучая контрреволюция". К кому апеллировал Спинола? Кого он считал большинством? Аберрация человеческих представлений чревата горем, когда речь идет о политике: "Какой он милый человек, этот "X"; какая очаровательная дама, эта "У", сколь начитан и добр господин "Зет". Но при этом "X" – бывший латифундист, срочно переводящий вклады в швейцарские банки; очаровательная дама "У" – владелица фабрики, а начитанный и добрый "Зет" – полковник ПИДЕ, занимавшийся "работой" против коммунистов – начитанным станешь поневоле! Круг знакомых Спинолы был именно таким. Именно эти "иксы", "игреки" и "зеты" были недовольны случившимся 25 апреля. (Впрочем, и сам генерал Спинола, как это сейчас стало ясно, никогда бы не пошел против фашизма Каэтану, будь фашизм этот чуть поаккуратнее, будь он чуть п о л о в ч е е; не на суть его сетовал Спинола, а на форму. Однако фашизм нуждается в огромном аппарате насилия; постепенно аппарат становится самоцелью, а не рычагом управления, постепенно логика фашизма приводит к тому, что аппарат не в силах подправить самое себя; постепенно он становится самопожирающим существом. А сколько таких "самопожирателей" оказались выброшенными за борт жизни после апреля? Сколько сотен тысяч пидевцев, колонизаторов, чиновников с фашистским прошлым оказались не у дел?! К ним-то и апеллировал Спинола. Их было много – это правда. Их было процентов двадцать. Но кто сказал, что двадцать процентов – большинство?! По Малинину и Буренину – это пятая часть населения, причем паразитарная его часть, привыкшая к повиновению нижестоящих – как норме; жестокости единственной системе удержания всех и, следовательно, удержанию самого себя в иерархической структуре фашизма; безынициативности – "начальник лучше знает, что надо".)

Руководители Движения вооруженных сил, левая его часть, капитаны, отчетливо понимали, что если Спинола выведет на улицу "молчаливое большинство", то это будет верный путь к контрреволюции, ибо б ы в ш и е умели выполнять приказ: стрелять, сажать в тюрьму, жечь. На улицы могли выйти штурмовые отряды фашизма – после революции прошло пять месяцев, но до сих пор никого из бывших палачей не расстреляли, не бросили в тюрьмы; по-прежнему выходили правые газеты, по-прежнему были открыты частные банки. Фашисты, затаившиеся в первые дни мая, стали поднимать голову. Они ждали приказа.

Это были трудные часы революции. На карту было поставлено будущее страны. История еще скажет слово о тех, кто смог противостоять Спиноле, кто нашел в себе смелость восстать против "героя и отца революции".

Демонстрация "молчаливого большинства" была запрещена. Координационный комитет Движения вооруженных сил лишил Гальвана ди Мелу, Нетто и Маркеша мандатов Хунты национального спасения. Спинола неистовствовал:

– Если вы утвердите это решение – я уйду со своего поста.

Ему позволили обратиться к народу по телевидению.

КОПКОН – оперативное командование войск на континенте, игравшее тогда весьма значительную роль, произвело аресты среди головки "ползучей контрреволюции". Рабочие пикеты окружили Лиссабон; все машины подвергались обыскам: революция искала оружие у фашистов, и сотни автоматов были реквизированы. Демонстрация, назначенная "спасителем нации", не состоялась; Спинола ушел в отставку. Президентом Португалии стал генерал Кошта Гомеш.

Первая массированная попытка свернуть "португальский эксперимент" вправо провалилась. ДВС разрешило схватку между правыми и левыми в пользу левых. Каста генералов ушла, но ДВС осталось единым – пришла новая пора, "эра капитанов".

Примечательно, что лишь осенью 74-го, после того как Спинола ушел, кончилось время фанфар и барабанов – стали говорить о демократизации всерьез, а всякое серьезное отношение к этому процессу в стране, где пятьдесят лет целое поколение! – души людей кровоточили под прессом беззакония, отсутствия уважения к личности, нищеты, экономической зависимости, предполагает сшибку разного рода мнений на то, к а к двигать этот процесс. Именно тогда впервые в ДВС зазвучал лозунг демократизации страны с перспективой ее с о ц и а л и з а ц и и, то есть на смену посулам предполагалось провести реформы социального плана: национализация крупных банков, фабрик, латифундий. Лозунг был принят г о в о р я щ и м б о л ь ш и н с т в о м – трудящиеся страны приветствовали инициативу такого рода. Дискуссии шли всю зиму. Вырабатывался – в спорах (и это естественно) наиболее приемлемый для Португалии путь к социальным реформам. Слова должны были обрести формулу дела.

Спинола и его группа, потерпевшая поражение на арене политической борьбы, также перешла от слов к делу. Спинола решил сделать ставку на силу, – он начал готовить путч. 11 марта 1975 года Спинола решил с помощью парашютистов ВВС совершить переворот. Парашютистам, расквартированным вне Лиссабона, внушали, что страну "предают красным", что зреет измена, что свобода отдана на поругание чужеземцам. Парашютистов перебросили в Лиссабон, а там началось братание: солдаты поверили солдатам. Спинола бежал из Португалии. В ночь с одиннадцатого на двенадцатое марта была создана расширенная Ассамблея ДВС, ставшая органом Движения вооруженных сил. На Ассамблее был утвержден Революционный Совет, как высший военно-политический орган и, таким образом, ДВС сделалось узаконенным институтом в системе государственных органов. "Социалистические нюансы" были усилены. Приняты законы о национализации крупных банков, заводов и фабрик, узаконена аграрная реформа, "Интерсиндикал" признан как центральный орган профсоюзов, созданы рабочие комиссии на производстве.

(Как колокол тревоги и надежды будет звучать для любой страны, избравшей социалистический путь развития, пример Чили: заговорам правых следует противопоставлять единство левых; повышение заработной платы рабочим предполагает немедленное и безусловное повышение производительности труда; переход земель к крестьянам должен означать интенсификацию производства на полях – время дискуссий и митингов обязано уступить место работе. Возникает проблема компетентности руководителей предприятий, которые стали к рулю промышленности и сельского хозяйства взамен тех, кто бежал, предав свою родину, – меньше диспутов, больше з н а н и я. Только в том случае, если у в л е ч е н и е революцией будет вовремя сменено р а б о т о й для революции, можно противостоять противникам социализма как внутри, так и вне страны.

Именно эта проблема стала перед Португалией.

Провозгласив социалистический путь, ДВС, определявшее тогда лицо португальской революции, сразу же столкнулось с теми трудностями, о которых я только что упомянул. Начались дискуссии в самом Революционном Совете: что понимать под социализмом в португальских условиях? Ультралевое крыло ДВС во главе с командующим КОПКОН Отелло ди Каравалью настаивало на немедленной диктатуре пролетариата, а умеренное крыло во главе с Мелу Антунешем склонялось к модели социал-демократического развития, автором которого был лидер социалистической партии Марио Соареш.

Через месяц после подавления путча Спинолы был подписан пакт между ДВС и политическими партиями Португалии – с включением пункта о роли и месте ДВС в будущей конституции страны. Через две недели прошли выборы в Учредительное собрание, которое было обязано выработать и принять текст новой конституции. Результаты выборов известны: социалисты получили 37,9% голосов; НДП – 26,4, коммунисты – 12,5, СДЦ – 7,6. Эти итоги оказались неожиданными для многих офицеров. Начался "летний" кризис, который продолжался весь май, июнь и июль. А затем Гонсалвиша сменил на посту премьера адмирал Пинейру ди Азеведу.

Позицией Отелло ди Каравалью – человека, видимо, искреннего в своих левацких заблуждениях – сразу же воспользовалась реакция.

"Поворот Португалии вправо, – писал в "Эуропео" Альдо Сантини, – был проделан в основном под руководством США. Американское вмешательство началось в ноябре 1974 года, когда Киссинджер неожиданно сместил посла в Лиссабоне Стюарта Скотта и без всяких объяснений заменил его Френком Карлуччи, кадровым дипломатом, бывшим послом в Заире, а в то время заместителем министра здравоохранения. Агентство Ассошиэйтед Пресс сообщило, что Скотт в своих донесениях приуменьшал "коммунистическую опасность". Перед этим газета "Вашингтон пост" сообщила, что Киссинджер, недовольный послом, направил в Лиссабон заместителя директора ЦРУ генерала Уолтерса и следственную комиссию государственного департамента. Результат расследования был таков: необходима "смена караула".

После приезда Карлуччи усилилось давление США на новую Португалию. Именно американские многонациональные компании первыми саботировали "португальскую весну". Так, например, "Интернэшнл телефон энд телеграф корпорейшн" по своей инициативе повысила до 10000 эскудо заработную плату, которая раньше составляла 2800 эскудо, хотя незадолго до этого она отказалась повысить ее до 4000 эскудо. Маневр был очевидным: хотели вызвать хаос в португальской экономике, создать кризисную – как в Чили – ситуацию.

...Попытке путча 5 ноября 1975 года предшествовал ряд событий. Сто двадцать три офицера парашютного полка "Танкуш" ушли из казарм: "Мы не можем выполнять свой долг, когда нас окружает неуправляемая анархия, инспирируемая сверху. Мы не можем быть фиктивными командирами и поэтому отдаем себя в распоряжение главкома ВВС". Тогда выступили солдаты – двинулись в столицу.

Неизвестно, кто дал приказ парашютистам "Танкуша". Неизвестно, был ли такой приказ вообще. Если он был, то выгоден он был ультраправым в такой же мере, как и ультралевым. Парашютисты выступили, захватили базы ВВС в Лиссабоне, парализовали столичный гарнизон, полицию; в их руках оказалась радиостанция и ряд правительственных учреждений. Парашютисты потребовали ухода в отставку главкома ВВС генерала Мориаш-и-Силвы, вывода его из Революционного Совета вместе с другими представителями ВВС – а их было 5 из 18.

В отличие от путча Спинолы, ультралевый путч на первых порах удался.

Президент Кошта Гомеш обратился к восставшим с просьбой перейти в его подчинение и прекратить анархию. Восставшие ответили отказом. К ним присоединился полк "Ралиш", расквартированный в столице, а затем и полк вооруженной полиции. Штаб ВВС был захвачен, начальник штаба арестован. В этот критический момент командир полка "командос" Жайме Невеш по приказу оперативного центра был срочно передислоцирован в Лиссабон. Полк Невеша менее чем за сутки справился с путчем. Каравалью и начальник штаба сухопутных сил Фабиан, а также трое их единомышленников, были выведены из Ревсовета, а затем арестованы. КОПКОН был распущен. Началась "чистка" в газетах и на ТВ – много левых было уволено, в том числе и те, которые не имели никакого отношения к Каравалью.

Мэрвин Хоу из "Нью-Йорк таймс" не торопился с выводами. Он ждал. Он терпеливо ждал более двух месяцев, прежде чем дать свой анализ "португальской тенденции".

"Цель правительства премьер-министра Пинейру ли Азеведу состоит в том, считает он, – чтобы восстановить законность и порядок. Для этого адмирал хочет провести целый ряд мер – начиная с введения новых правил уличного движения и кончая освобождением бывших агентов политической полиции, находящихся под стражей без предъявления обвинений с самого начала революции. Это будет означать также пересмотр провозглашенной революцией спорной программы аграрных реформ и возвращение незаконно захваченных земель.

Министр иностранных дел Мелу Антунеш признает, что страна нуждается в помощи Запада. Недавно он ездил в Брюссель, надеясь получить от "Общего рынка" срочный кредит на 180 миллионов долларов. Одновременно португальско-американская комиссия начала разрабатывать условия соглашения об американской помощи, которая, возможно, достигнет 200 миллионов долларов за полтора года.

Главная забота правительства – это катастрофическое состояние экономики. Объявлена программа экономии, но приняты лишь отдельные меры – временное замораживание заработной платы, новые налоги, импортные пошлины и кое-какое повышение цен. "Никто не может идти на риск, связанный с более непопулярными мерами, по крайней мере до выборов, – иначе народ будет голосовать за возврат фашистов к власти", – сказал один высокопоставленный чиновник. И он не шутил".

Хоу ждал не без причины. В Португалии прошлой зимой была критическая ситуация. Возможность атаки на демократические завоевания находилась в руках тех, кто мог пойти на это, а мог не пойти. Можно было, как предполагал Хоу, затормозить аграрную реформу – она, однако, продолжалась. Можно было попытаться согнать крестьян с реквизированных земель – этого не произошло.

Победила разумная точка зрения. Победил центр, который решил сохранить за народом право сделать выбор через пять месяцев – 25 апреля 1976 года.

Вопрос о том, за кого будут голосовать, и позовет ли народ к власти правых, чтобы они положили конец "непопулярным мерам", должен был решить тот воскресный день 25 апреля, ради которого я и прилетел в Лиссабон.

...Лиссабон. Авенида "5 октября". Над выходом – красное знамя, серп и молот, буквы – ПКП ("м-л"). Расшифровка: "Коммунистическая партия Португалии, марксистско-ленинская". Массивная дверь. В дверь врезан тюремный глазок. Меня долго, изучающе разглядывают, потом что-то спрашивают по-португальски.

– Инглез, – говорю я, – абле инглез?

Молчание, сопение, шаги. Рассматривает теперь уже кто-то другой.

– Кто вы? – говорят наконец по-английски.

– Журналист.

– Откуда?

– Из пресс-центра Гульбекяна. Я аккредитован на выборы в Ассамблею республики.

– Какую страну представляете?

("Господи, помоги! Только б здесь не было финнов!")

– Я из Хельсинки.

– Коммунист?

– Независимый.

– Как зовут?

("Полицейский допрос прямо-таки, а не свобода слова!")

– Хьюлли Симмонен.

Дверь открывается. На пороге – трое громил в джинсовых костюмах. Под потолком – тюремная лампочка. Шагаю из солнечного дня в холодный мрак. Дверь закрывается, щелкает замок.

– Это ваша машина? – спрашивает один из парней.

– Да.

– Странный номер.

(Черт возьми, это ж машина нашей "Межкниги"! Но ведь Ратмир Уфаев, "межкниговец", сказал мне, что номер не дипломатический!).

– Я взял машину у приятеля.

– Кто он такой?

– Если вы не хотите говорить с журналистом – откажите без обиняков, а допрос устраивать ни к чему.

Парни переглядываются.

– Подождите, – говорит один из них и быстро поднимается по лестнице – там и вовсе темень, даже лампочки нет.

("К окну бы поближе. А окон нет. И дверь не вышибешь. Отлупят ведь, дьяволы, за милую душу отлупят".)

– Покажите ваш паспорт, – говорит второй.

– Я не ношу с собой паспорт.

– В каком отеле живете?

– А вы?

– Что?!

– Где вы живете?

– Где надо, там и живу! Если хотите говорить с нашим вождем, отвечайте на вопросы.

Спустился первый громила, коротко бросил:

– Пошли!

По темной лестнице вверх; на полу множество окурков, паутина на потолке, смрадно, грязно.

– Ждите.

Сажусь на барское кресло, прожженное в нескольких местах: прожигали, видно, не случайно, а намеренно – "боролись" с частной собственностью. А кресло-то позапрошлого века, его б в музей. Можно было бы понять, окажись оно в нищей крестьянской хижине, у неграмотного человека, а эти ведь по-английски шпарят, студенты ведь, а тут за обучение большие деньги драли, учиться могли дети богатых людей, с ы н к и ведь здесь, в революцию играют!

– Поскольку у вас нет паспорта, – слышу девичий голос за спиной, – вождь не сможет говорить с вами. Мы окружены врагами, мы должны охранять жизнь вождя, нашего португальского кормчего. Вас примет товарищ Жозе, он из руководства, он отвечает за связи с желтой буржуазной прессой.

– Я представляю объективную прессу.

(Обиделся все же – профессионально обиделся. Зря, наверное. А может, не зря – у меня много приятелей из западных газет и журналов).

– У буржуазии нет объективности.

– У буржуазии – да, но у журналиста – вполне может быть, даже если он пишет для буржуазного органа. Вальраф пишет для "Шпигеля".

– Вальраф – наемник бандита Вилли Брандта.

– Но, тем не менее, он здорово ударил Спинолу.

– Спинола – бумажный тигр.

(Хорошо ей жить – повторяй заученное, никаких забот и вопросов – "великий кормчий Португалии" Эдуино Вилар думает за пташечку. А девка – хороша: громадноглазая, стройная. Парня б ей хорошего, тот бы эту дурь враз согнал.)

Жозе – волосат, худ, нервен, джинсов.

– Как по-фински "здравствуйте"?

("Не может быть, чтобы он знал финский. А если знает?")

– Тере омиккут, Жозе. Будем говорить по-фински?

– Сейчас придет переводчик.

Я достаю блокнот и диктофон, бормочу те финские слова, какие мне известны, потом спрашиваю:

– Ваша должность в партии?

– Член ЦК. Меня зовут Жозе д'Перейра.

– Что вы можете сказать о партии?

– Мы выступали и выступаем против разглагольствований о демократии. Мы считаем, что лишь вооруженное восстание необходимо для Португалии, мы – это португальская секция "Интернационала".

(Вот, сволочи, а! Видимо, здорово обучен ЦРУ, те умеют работать с ультралеваками. Прями-таки лакомый кусок для правых: "Коммунисты не преследуют национальных целей, они служат иностранной силе").

– Ревизионисты из ПКП типа Диаша Лоренсо захватили руководство компартией и ликвидировали ее...

– Когда это было?

– В конце пятидесятых годов.

– Но ведь тогда Лоренсо находился в салазаровских тюрьмах?

(Это я поторопился. В разговорах с т а к и м и нужна выдержка. Это современный фашизм, а чтобы фашизм уничтожить, нужна солдатская выдержка.)

– Они имели агентуру. – Жозе внимательно оглядывает меня. – Они действовали из-за решетки. Они жили в райских условиях. Им все позволялось для того, чтобы ликвидировать партию.

(О том, каким пыткам Диаша Лоренсо подвергала фашистская охранка, я расскажу в главе, посвященной этому легендарному человеку. А пока надо молчать и записывать то, что мне говорит фашист "нового разлива". Они пугливые, их нельзя пугать; провокатор должен видеть в твоих глазах интерес – только тогда он сможет р а б о т а т ь.)

– Наш съезд, триумфально прошедший в Париже, открыл новую эру для Португалии.

(Мразь ты эдакая! Коммунисты в то время сидели в салазаровских тюрьмах, а вы в Париже, на чужие деньги, "новую эру", видите ли, открывали!)

– Начиная с 1967 года наша партия была единственной, которая вела последовательную и беспощадную борьбу против Куньяла.

(В 1949 году в лиссабонскую тюрьму, служившую местом заключения для наиболее опасных преступников, были брошены Алваро Куньял, Милитон Бесса Рибейру – оба из состава Секретариата ЦК Португальской коммунистической партии, и два печатника подпольной типографии, – сообщается в справке, подготовленной в Португалии о злодеяниях ПИДЕ. – К каждой из четырех камер, находившихся на 3-м этаже в крыле "С", в центре тюрьмы, была приставлена специальная группа агентов охранки. Для четырех коммунистов был установлен строжайший одиночный режим.

Зная, что типограф Жозе Мартине страдал сильной близорукостью, его лишили очков. Без них он был скорее похож на слепого, потому что не мог даже различать еду. Примерно год спустя в результате столь жестокого обращения у него помутилось сознание, его здоровье было сильно подорвано, и через несколько лет он уже находился на грани смерти.

Алваро Куньял, который был арестован 25 марта 1949 года, пробыл в камере-одиночке под усиленным надзором агентов ПИДЕ до суда, состоявшегося в мае 1950 года. После этого он провел в заключении еще 5 лет без права переписки и общения. Это был самый длительный срок одиночного тюремного заключения. В течение 8 лет, проведенных в одиночке, Алваро Куньял находился под постоянным надзором и даже во время свиданий с семьей в строго установленные дни и часы около него находился агент ПИДЕ, который записывал все, о чем говорилось.

Здоровье Милитона Бесса Рибейры, арестованного вместе с Алваром Куньялом 25 марта 1949 года (это было его четвертое тюремное заключение), было уже значительно подорвано в течение долгих лет пребывания в тюрьме и ссылке в концлагере Таррафал. Он страдал заболеванием печени и кишечника. На все его протесты и требования о медицинской помощи ПИДЕ отвечала отказом, потому что замысел был ясен: уничтожить всех четверых, и в первую очередь Милитона и Алвара Куньяла.

Строгий тюремный режим, плохая еда и отсутствие медицинской помощи способствовали обострению его болезни. Состояние здоровья Милитона ухудшалось с каждым днем. Однако несмотря на обострение болезни он решил объявить голодовку.

Его перевели в больничную камеру тюрьмы, но положение практически не изменилось: строгий одиночный режим, отказ в переписке и свиданиях с семьей.

До самой смерти его не покидала мысль сообщить своим товарищам по партии о том, что он навсегда оставался ей предан. Поэтому он написал несколько писем, адресованных руководству партии, которые были перехвачены охранкой. Только два письма дошли до места назначения. Одно из них было написано кровью.

"Я вынес то, что мог вынести человек. Не знаю, как у меня хватило сил для этого. Однако даже в минуты самых тяжелых страданий меня никогда не покидала вера в наше правое дело. Я уверен, что победа будет за нами. Я всегда был готов отдать свою жизнь за дело партии и вижу, что этот момент наступил. Несмотря на то, что я уже нахожусь на смертном одре, меня еще продолжают избивать по щекам агенты охранки. Физические боли, бессонница, голод, предсмертные агонии, – я все вынес за эти семь месяцев, почти все время лежа, как парализованный...

Я уверен в том, что сохраняя строгую дисциплину и контроль в своей коллективной работе и постоянно улучшая их, вы сумеете преодолеть трудности и привести народ к победе. К несчастью, я начал так работать, только когда мне исполнилось 50 лет. Счастливы те, кто придут в ряды нашей партии и будут работать уже по-новому..."

Милитон умер от н е п о д в и ж н о с т и 2 февраля 1950 года в камере тюрьмы ПИДЕ.)

– Позвольте несколько вопросов?

Жозе смотрит на часы. Видимо, он любит солировать; на вопросы-то надо уметь отвечать.

– У меня есть пять минут.

– Этого достаточно. Итак, первый вопрос: кто является главным врагом Португалии?

– Советский Союз.

– Почему?

– Потому, что Советский Союз готовит вторжение.

– У вас есть какие-то данные об этом?

– Да. Эти данные известны всему миру. Советский Союз – главный враг трудящихся всего мира.

– А кто является внутренним врагом?

– Куньял.