Текст книги "Маргинальные любовники"

Автор книги: Юханна Нильссон

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 9 страниц) [доступный отрывок для чтения: 4 страниц]

2 вегетарианских шашлычка;

4 порции длиннозерного риса;

4 порции жареных овощей.

– Что-нибудь еще? – спрашивает мужчина за прилавком с готовой едой, улыбаясь тому, что она все время берет одно и то же.

Беа качает головой, мысленно посылая его к черту. Разве нелюбовь к переменам – это преступление?

Продавец думает: «Шашлычки пользуются популярностью. Поставщик будет рад. Клиентам надо улыбаться».

– Что-нибудь еще жела ете?

Беа расплачивается в кассе и выходит из торгового центра через гараж. В гараже прохладно. Пахнет бензином и подвалом, а из невидимых динамиков доносится музыка.

В один прекрасный день Беа уловила ее, музыку, и теперь у нее вошло в привычку останавливаться и вслушиваться.

Ей хочется думать, что где-то спрятан настоящий музыкант, играющий для немногочисленных прохожих на скрипке. Музыкант, который часами играет для одних только серых цементных стен.

Беа молча стоит и слушает, составляя компанию музыканту. Усталость давит на плечи.

Последние ночи она плохо спала: мешали кошмары. Один ей запомнился особенно хорошо.

Джек открывает дверь и принимает ее цветы. С улыбкой говорит, что ждал ее прихода. Не хочет ли она зайти? Они могут заняться любовью. Если, конечно, она хочет. Конечно, Беа хочет. Она кивает. И тогда Джек оглушительно смеется ей в лицо и захлопывает перед ней дверь. Через отверстие для почты он выкидывает смятые и поломанные цветы. Беа собирает их с пола руками и прижимает к себе, думая о маме.

Белые лилии, черный деготь…

Четыре ночи подряд один и тот же сон.

Четыре ночи подряд у дверей Джека.

Так больше не может продолжаться. Нужно или покончить с этим, или сделать что-то.

– Почему окраина?

София сидит в кухне, положив руки на стол прямо перед собой. Закусив губу и полностью сосредоточившись на своем занятии, Мирья красит ей ногти красным лаком. Обе одеты по-летнему. Софии видна грудь Мирьи, просвечивающая через футболку. На ней самой накладная грудь третьего размера, купленная по каталогу. София все заказывает по каталогу – одежду, косметику, парики.

– Потому что здесь кончается город, – поясняет Мирья, не отрываясь от работы. – На другом берегу канала уже Сольна.

– Так замок относится к Сольне?

– Да.

Мирья жует жвачку с клубничным вкусом – ее любимую. Волосы собраны в конский хвост. Несколько упрямых прядей торчат в стороны. Софии хочется коснуться их. Ей тоже хочется надувать клубничные пузыри, как это делает Мирья.

– И солдаты тоже? – спрашивает София, наблюдая, как надувается и с треском лопается розовый пузырь из жвачки.

Мирья фыркает, вспоминая молодых мужчин, строевым шагом проходивших мимо кафе осенью и свистевших ей вслед.

– Разве можно кому-то или чему-то принадлежать? – вздыхает она, выпуская мизинец Софии.

– Можно принадлежать к социальной группе, – отвечает София. – Семье. Общине.

От воспоминания о том, как она на выходных пыталась примкнуть к группе «Столичные транс и гомо», у Софии портится настроение. Она с трудом нашла клуб в центре, куда гетеросексуалов не пускали и где ей оказали самый радушный прием лесбиянки, стоявшие на входе. Одна из них, в черной кожанке и с короткой стрижкой, с улыбкой поставила ей штампик на запястье.

– Первый раз у нас? – поинтересовалась лесбиянка, с любопытством разглядывая Софию. – Добро пожаловать! Бар в глубине. Туалет направо. Если увидишь подозрительных натуралов, пришедших поглазеть, скажи нам. Здесь им не музей.

Кивнув, София прошла в клуб. Немного побродила по залу и под конец примостилась в углу с бокалом. Ей было здесь неуютно, среди всех этих модных педиков, крутых лесбиянок и остальных тусовщиков.

В отчаянии она пила бокал за бокалом, так что в конце концов едва держалась на ногах. И все это время она надеялась, что кто-нибудь из других трансвеститов подойдет к ней и скажет, что она такая же, как они, что они – одна семья.

Но никто к ней так и не подошел. А она не нашла в себе сил заговорить первой. Поэтому София продолжала пить, чувствуя себя одинокой и непонятой.

– … Йенни танцевала на столе… с ее-то габаритами… похоже, она ждет близнецов… а Робин напился до свинского состояния и…

Мирья рассказывает ей о семейном торжестве и походе в кино с Филиппом. Они держались за руки и целовались, а потом ели гамбургеры, сидя на скамейке, и Мирья рассказывала, как она боится, что Виктор умрет. Филипп великолепно выступил в роли утешителя. Он обнимал ее, шептал нежности, проводил до подъезда и даже не настаивал на том, чтобы зайти. Теперь она снова его любит.

– Лак высох?

Мирья не замечает, что София ее не слушает. Она вся поглощена работой.

– Давай я и ногти на ногах покрашу! – с энтузиазмом предлагает она.

– Нет, спасибо, – отвечает София, которой стыдно за свои огромные ступни.

– Я умею делать французский маникюр. И белый лак у меня есть. Вчера купила. Клади ноги мне на колени.

Мирье не хочется отпускать новую подругу домой. Она еще не все рассказала ей о Филиппе, о том, как ей с ним хорошо.

– Они слишком большие, – извиняется София, вся красная от смущения.

– У одной моей одноклассницы сорок второй размер, а ей я ногти красила.

– Ну ладно, уговорила.

София снимает туфли, стягивает чулки и кладет ноги Мирье на колени.

– Какие они холодные! – охает Мирья.

– Я часто мерзну.

Мирья массирует Софии ноги так же, как обычно делает это маме Розе после долгого рабочего дня. София смущена, но тронута и расслабленна. Обе молчат, но, когда Мирья приступает к нанесению лака и берется за один из пальцев, София не в силах удержаться от смеха. Слишком щекотно.

– Остановиться?

София качает головой. Мирья покрывает ноготь первым слоем лака.

– Когда ты будешь меня фотографировать?

– Когда захочешь. Приходи завтра, например.

– Я заканчиваю только в десять.

– Ничего страшного.

После того как красный лак подсыхает, Мирья обводит кончики ногтей белым лаком.

– Вот и все, – говорит она и обнимает Софию со спины. Кладет голову ей на плечо.

– Мы с тобой как сестры, правда? – спрашивает она, встречаясь с Софией глазами в зеркале на стене.

София чувствует возбуждение. Кивает и кладет ногу на ногу, чтобы скрыть эрекцию.

– Конечно. Как сестры. Мне нужно в туалет.

Она вскакивает и спешит в туалет, где стягивает юбку и трусы и с недоумением смотрит на чужеродный предмет у себя между ног. В возбужденном состоянии.

Она плещет на него ледяной водой и зажмуривается:

– Господи, помоги мне.

Эрекция прошла. Неужели ее молитвы услышаны? Дрожа всем телом, София поправляет одежду. Надо его отрезать. Если врачи снова откажутся, она сама это сделает.

– Увидимся!

Обнимает Мирью на прощание и выскальзывает в дверь, в которую только что вошла Беа с намерением выпить свой послеобеденный кофе.

Столик в углу занят. Есть два свободных стола, но Беа ждет, присев на краешек стула и склонившись над газетой. Нет, она не читает, она пристально следит за женщинами, сидящими за ее столом и продолжающими сплетничать, хотя латте уже давно выпит.

Несмотря на то что она прямо не дает понять, что хочет занять их стол, все равно ее присутствие, косые взгляды и упрямое выжидание заставляют подружек нервничать. Минут через пять они поднимаются и уходят. Беа тут же садится на еще теплый стул. Вечер спасен.

Она кладет на стол блокнот, вешает на спинку стула жакет и идет заказать стакан воды с лимоном, чашку кофе и два бискотти. Ее стандартное меню на полдник.

Мирья с улыбкой принимает заказ, но Беа мерещится в ней злорадство. Почему все над ней надсмехаются? Продавец в супермаркете, Мирья, все остальные? Что такого смешного в распорядке дня?

Раздраженная, Беа возвращается за свой стол, полная намерения составить план дейст вий на вечер. Грандиозный план. Но после долгих терзаний план выглядит очень жалко.

1. Джек.

2. Джек.

3. Джек.

Джек ставит цветы в вазу и недоуменно разглядывает их. Карточки нет. Это Эвелин их прислала? Может, это какая-то извращенная месть за все те цветы, что он ей посылает? Или это попытка примирения? Может, она хочет с ним увидеться?

Джек звонит ей в офис, слышит «Пошел к черту» в ответ, а двумя часами позже в дверь звонят полицейские, чтобы сообщить, что он получил первое серьезное предупреждение.

Когда Мирья звонит в дверь, София занята разглядыванием снимка пьяницы на скамейке. В голову ей лезут нехорошие мысли о том, что он мертвый и то ценнее для общества, чем она живая.

По возвращении домой ее встретила мигающая лампочка на автоответчике телефона, который никогда не звонит.

Первый звонок из полиции с сообщением, что похороны пьяницы состоятся в пятницу в два часа.

Второй звонящий – Симон, ее брат. София мигом перезванивает. Трубку поднимает жена брата. Услышав, кто звонит, резко отвечает:

– Привет, Стефан, давно от тебя ничего не слышно.

– Мое имя София.

– Я тебя ненавижу, – говорит невестка и кричит: – Симон, тебя к телефону. Стефан звонит!

Обеспокоенный голос Симона в трубке:

– Я буду в Стокгольме по делам на следующей неделе. Увидимся?

– Конечно.

– Как насчет второй половины дня в четверг?

– О’кей.

– Я приду к тебе домой.

Ему стыдно показываться на людях со своим братом-извращенцем.

– О’кей.

– До встречи, брат.

Щелк.

* * * София открывает Мирьи дверь, и гостья сразу понимает, что что-то случилось.

– Почему они меня все время унижают? – вопрошает София. – Почему нельзя просто сказать «Привет» вместо «Привет, Стефан» и «До встречи» вместо «До встречи, брат»?

– Они просто идиоты, – пытается утешить расстроенную подругу Мирья. Ей так хочется успокоить ее боль.

– Нет, они…

– Косные, ограниченные, тупые! – перебивает ее Мирья. – И наверняка страдают от запора. Я читала в газете, что, когда у человека запор, происходит отравление всеми теми веществами, что гниют у него в кишечнике, и он не способен ясно думать.

София улыбается такой теории.

– Да, про моих родственников можно и так сказать, – говорит она, вытирая нос платком.

Она не может оторвать глаз от руки Мирьи, лежащей поверх ее собственной.

– Мы пойдем на похороны? – спрашивает Мирья, поглаживая руку Софии большим пальцем.

София кивает.

– Тебе совсем не обязательно снимать меня сегодня. Я вижу, как тебе плохо.

Но София возражает: ей очень хочется сфотографировать Мирью. Поэтому она достает камеру, объектив, устанавливает штатив и освещение, завешивает стену белой простыней, готовя все к съемке. Мирья тем временем наводит красоту в туалете.

Когда она наконец выходит, София не может унять дрожи в ногах при виде ее. Мирья просто ослепительно хороша. София проводит рукой по волосам девушки, притворясь, что поправляет ей прическу.

– Макияж годится?

София проводит кончиком большого пальца по ее бровям, и говорит, что тени смотрятся очень элегантно и румяна Мирья нанесла безупречно.

Довольная, Мирья расплывается в улыбке. Она похожа на газировку, думает София. Яркая, искрящаяся, бурлящая.

Два часа они заняты съемкой. Мирья охотно позирует. Ей нравится свет рампы. Даже когда вся публика – одна София. Они смеются и болтают. Молчат и улыбаются.

Как сестры.

В процессе съемки София снова чувствует, что возбуждается, и идет в туалет, чтобы решить проблему при помощи холодной воды. В туалете ей в голову приходит странная мысль.

Если я была мужчиной, я могла бы встречаться с Мирьей…

София выходит из туалета и делает последние кадры. Мирья помогает ей убрать оборудование, а потом они пьют чай на диване, как самые взаправдашние сестры.

Они болтают обо всем на свете. Об одежде, о планах на жизнь, о мужчинах, которые им нравятся.

Если бы я была мужчиной, я бы ее сейчас поцеловала, думает София.

Но они расстаются по-дружески. Никаких поцелуев в губы.

Потому что София не мужчина.

Проводив Мирью, она отправляется в туалет мастурбировать. У нее просто нет другого выхода: настолько она возбуждена. Закончив, она принимает душ с закрытыми глазами, чтобы не видеть себя, надевает чистое белье и думает о том, что то, что она сегодня сделала, не только непростительно, это еще и самое ужасное, что только есть в жизни.

* * *

Пьяницу, имевшего обыкновение спать на лавке, звали Нильс Ларссон. Теперь все, что от него осталось, – это пепел в урне, которую сейчас захоранивают в землю под аккомпанемент глухих рыданий его сестры.

Ее зовут Катарина, и, откровенно говоря, она нисколько по нему не тоскует. Он был пьяницей, который постоянно выпрашивал у нее денег на спиртное и доставлял проблемы. Кроме того, он бросил свою жену на восьмом месяце беременности. Но несмотря на это, Катарина не может сдержать слез, потому что еще помнит, как заботилась о брате, когда он был совсем маленьким.

Она его единственная сестра, и единственная из родственников, кто взял на себя труд прийти на похороны. Что неудивительно, если учесть, как покойник вел себя на семейных торжествах.

Кроме нее, память покойного пришли почтить священник, два сотрудника похоронного бюро, два собутыльника, явно рассчитывающие выпить на поминках, и София с Мирьей.

Что, черт побери, здесь забыли трансвестит и эта мулатка? – гадает Катарина, разглядывая их через черную вуаль, которую надела только для того, чтобы не видно было, что она не плачет. Напрасная затея, потому что рыдает она вовсю, крепко вцепившись в руку сотрудника похоронного бюро, потому что воспоминания из детства нахлынули на нее разом.

У мужчины рука онемела от ее хватки. Он пытается ее вытащить, но безумная тетка не выпускает. Все-таки вредная у них работа.

Священник заканчивает речь, и Катарина наконец выпускает руку мужчины и вытирает слезы вуалью. Мирья с Софией сочувственно смотрят на нее. Собутыльники спешат к дому, где накрыт стол для поминок. Священник с укором глядит им вслед, но не отваживается что-либо сказать.

По дороге с кладбища Мирья с Софией идут позади сотрудников похоронного бюро, слыша, как те обсуждают предстоящие скачки. Мирья достает из кармана сотовый, чтобы проверить, не звонила ли Роза.

У Виктора сегодня операция.

София вопросительно смотрит на нее. Мирья качает головой. Чувствует она себя отвратительно. Утром ее тошнило. И месячные запаздывают. Она боится самого страшного.

Они входят в поминальный зал, где уже все готово к поминкам. Пьяницы впихивают в себя еду. Смотреть на них противно. Катарина ненавидит их, ненавидит священника, который позволил им это, ненавидит трансвестита, который осмелился выразить ей свои соболезнования и сказать, что это он нашел Нильса на скамье. Ненавидит эту мулатку, такую юную и хорошенькую, у которой вся жизнь впереди. Ненавидит сотрудников похоронного бюра, которым платят деньги за то, чтобы они изображали скорбь. Ненавидит торт со сливками. Ей никогда не нравились сливки.

Отшвырнув салфетку, она поднимается из-за стола и говорит священнику, что ей нужно в туалет. Но вместо туалета она идет на парковку, садится в машину и бьет по газам.

Через двадцать минут священник понимает, что Катарина не вернется, объявляет поминки закрытыми и благодарит всех за то, что они пришли.

Сытые и довольные, пьяницы уходят в направлении ближайшего алкогольного магазина. София и Мирья пожимают всем руки на прощание.

Пастору неприятно прикосновение Софии. Он старается не встречаться с ней глазами. (После этого он весь день будет думать о том, была ли воля Бога на то, чтобы появились такие, как София, или ее существование – дело рук дьявола, желающего навредить роду человеческому?)

София чувствует неприязнь пастора. Читает его мысли про дьявола.

– Меня не нужно боятся. – Она нарочно флиртует с беднягой в белом пасторском воротничке, чтобы его позлить.

Они идут в кафе, садятся за столик на веранде и заказывают чай со льдом. В городе, под взглядами любопытной толпы и радужными флагами, недавно прошел гей-парад, но, несмотря на это, люди продолжают окатывать Софию презрением. Это притом что нетрадиционная сексуальная ориентация вошла в моду, особенно в гламурных кругах. Тусовщики и светские львицы, чтобы вызвать сенсацию на страницах желтой прессы, охотно сообщают репортерам, что «не хотят ограничивать себя ни в чем» и что «для них важнее душа, а не пол человека». И однако посетители за соседними столиками пересаживаются от них подальше, не скрывая своего отвра щения.

София молчит, уставившись в стакан. Мирье хочется всех убить.

– Пойдем?

София грустно кивает, встает и уходит, уставившись в пол и боясь встретиться с кем-нибудь глазами. Сегодня у нее нет сил защищать свое право сидеть в кафе, как обычный человек, и пить чай со льдом.

У нее есть сердце, мозг, скелет, легкие, печень, почки, кожа, волосы, уши, глаза, нос, рот… разве этого не достаточно, чтобы тебя считали человеком?

– Я люблю тебя, – говорит ей Мирья по дороге в аптеку.

– Я тоже тебя люблю, – отвечает София, касаясь ее руки.

С упаковкой теста на беременность Мирья идет в туалет в «Макдоналдсе». Возвращается она бледнее белого. Руки трясутся. Ей с трудом удается удержаться на ногах.

София усаживает ее на скамью и просит опустить голову вниз. Мирья вся горит. София проводит рукой по ее пышным черным волосам.

– Это ребенок Филиппа? – спрашивает она, когда дыхание у Мирьи успокаивается.

Мирья кивает. Видно, что новость ее не обрадовала.

– Бедняжка…

София обнимает подругу. Звонит телефон. Мирье не хочется ни с кем говорить, но она все равно отвечает.

Это Роза. Операция прошла успешно. Виктор спит после наркоза. Она останется в больнице на всю ночь. Сегодня Мирье не стоит приходить. Лучше завтра.

– Возьми с собой еды. Здесь все такое пресное.

– Чего тебе хочется? – спрашивает Мирья.

– Возьми пару багетов с чесночным маслом и сыром, индейку, помидоры, термос с кофе. Не забудь добавить кардамона. Здесь кофе отвратительный… Что еще…

Чувствуется, что Роза голодна. Мирью тошнит.

– Прихвачу холодных креветок во фритюре, – предлагает Мирья, чтобы поскорее закончить разговор. – Авокадо, карманный нож, сливки, миндальное печенье и шоколадные конфеты с ликером.

– Прекрасно!

Роза довольна. Мирья вздыхает. Роза по одному этому вздоху понимает, что Мирье плохо, и тут же забывает про голод.

– Что с тобой, милая? Ничего не случилось?

Мирья колеблется. Не самый лучший момент для такой новости. Мама и так переживает за папу, у нее может подняться давление.

– Я просто устала…

– Как прошли похороны?

– Невесело.

– Так оно обычно и бывает.

– Да. Пока. Увидимся завтра.

Мирья убирает телефон и рассказывает об операции Софии, которая в этот момент думает о том, как Мирья с ее узкими бедрами сможет родить ребенка, и благодарит Бога за то, что у нее нет матки и ей не придется терпеть такие мучения.

Роза мечется по больничным коридорам в поисках съестного. На дворе ночь, и кафетерий закрыт, как и киоск в холле. Автомат с шоколадками – вот что могло бы ее спасти. «Сникерс», «Дайм», шоколадный кекс – и ей сразу становится лучше.

Роза чувствует себя отвратительно. Пот льется градом. Зубы стиснуты, взгляд блуждает. Еще три длинных коридора, и наконец она видит его – автомат. Роза падает на колени перед автоматом и начинает рыться в кошельке в поисках монеток. Руки трясутся от нетерпения. Без сахара у Розы настоящая ломка. Монеты сыплются на пол и откатываются в разные стороны. Она ползает на коленях по полу, подбирает их и громко матерится, когда понимает, что у нее набирается только три с половиной кроны – одна третья цены «Дайма».

Роза сидит на полу, широко раздвинув ноги и нагнувшись вперед, как будто занимается йогой. На самом деле она изучает издевательски поблескивающие в руке монетки.

Одна треть шоколадки. Тогда как ей нужно минимум три плитки шоколада.

Ее охватывает ярость. Она поднимается на ноги и набрасывается на автомат. Пинает его ногами. Один раз, два, три, на четвертый стекло раскалывается, можно сунуть руку и открыть дверцу изнутри.

– Господи Иисусе!

Роза распихивает шоколадки по карманам. Из шарфа она делает узел, куда складывает остальное.

Сухой паек. Роза судорожно озирается по сторонам. Что, если кто-то увидит, чем она тут занимается? Но в коридоре ни души. Угрызения совести ее не мучают, только страх быть пойманной на месте преступления.

Потом она спешит обратно, на ходу откусывая от «Сникерса» и забрасывая в рот пригоршни «M amp;Ms». Настроение у нее резко улучшается, и к Виктору она возвращается уже совершенно счастливой. Даже его состояние ее больше не тревожит.

Он непременно поправится, думает она, присаживаясь у его постели. Виктор сильный. Раньше он меня через порог переносил. И детей мог поднять четверых за раз. Он не даст себя одолеть обычной опухоли. Конечно, не даст.

Роза съедает шоколадку за шоколадкой, сначала в спешке, потом медленнее, потом равнодушно, потом останавливается. Смотрит на свои липкие руки и кучу бумажек на полу и начинает плакать. Она плачет, потому что когда-то была такой же стройной, как Мирья, и хотя мама Мурия всегда говорила, что женщина должна быть пышечкой, Розе не помешало бы сбросить килограммов так сорок.

Весы показали сто двадцать два килограмма, когда она вставала на них в последний раз.

При ее-то росте в сто шестьдесят три сантиметра.

Когда все закончится, сразу сяду на диету, думает она, укладываясь на раскладушку с последней «Баунти». Раскладушка жутко скрипит. Роза боится лишний раз пошевелиться.

Может, ей отсосать жир, раз уж она в больнице? А заодно наложить бандаж на желудок, уменьшить грудь и убрать растяжки с живота?

Сколько шоколадок можно съесть с перевязанным желудком?

Одну треть «Дайма»?

Роза протягивает руку и накрывает ею ладонь Виктора. Он крепко спит, но глубоко во сне ощущает ее присутствие.

Мама, папа, дети?

Мирья лежит, широко раскинув ноги, под пыхтящим и стонущим над ней Филиппом и гадает, чего она хочет от жизни.

– Малышка, – говорит он ей после секса и улыбается с довольным видом.

Он пришел к ней уже пьяный и успел опрокинуть еще пару бокалов на свидании. А потом ему захотелось секса.

Почему он всегда зовет меня малышкой? – думает Мирья. Я не малышка. Более того, малышка или малыш у меня в животе. И меня тошнит.

Мирья сглатывает, не осмеливаясь еще рассказать правду. Не может представить себя в роли мамы, а Филиппа – в роли папы. Изучающе смотрит на него, пытается представить взрослым и ответственным отцом семейства, но видит только юнца с проблемной кожей.

– Давай я тебя полижу?

Ей не хочется, но она разрешает ему это сделать. Его язык похож на миксер, и он так гордится своим умением и требует комплиментов каждый раз, когда, как он думает, находит ее клитор. Но сегодня Мирья молчит. Внутри у нее абсолютная пустота.

– Твоя очередь.

Приказ.

– Ты же уже кончил.

– А это тут при чем?

Он с силой прижимает ее голову к своему члену. Мирья пытается сделать, как он хочет, но происходит самое страшное. Накатывает приступ тошноты, и содержимое ее желудка оказывается у него на причинном месте.

Филипп разражается проклятиями. Сосед сверху начинает колотить в пол. Филипп скрывается в туалете. Вернувшись, он, не глядя на нее, ложится в постель, поворачивается к Мирье спиной и засыпает, не говоря спокойной ночи.

Мирья идет в ванную принять душ. Прижимает руку к лобку. Неужели так все и должно быть? Она начинает сомневаться. Ей не с чем сравнивать. Все, что она знает о сексе и отношениях, почерпнуто из фильмов, телевизионных программ и порножурналов, которые Филипп заставлял ее рассматривать вместе с ним. Журналы он стащил у своего папаши, с которым отказывается знакомить Мирью. А мама? Мама бросила его, когда ему было три года. Братья и сестры? Им на него наплевать. Нет, он не хочет говорить о своей семье.

Она идет в спальню родителей и ложится в их постель с таким родным запахом.

Завтра она сделает аборт.

* * *

Я совсем выжила из ума, думает Беа, проходя мимо кафе, на втором этаже которого спит Мирья. Я похожа на сталкеров, которые с упорством безумца преследуют знаменитостей.

Даже в спальне они не могут чувствовать себя в безопасности.

Беа знает, что Джек дома, потому что она несколько часов стояла на улице перед его домом в ожидании его появления. Когда же он наконец пришел, она отвернулась, сделав вид, что любуется архитектурой соседнего дома. Бессмысленная затея, потому что Джек не обратил на нее никакого внимания. Она видела, как зажегся свет в квартире и пару раз его силуэт промелькнул в окне. Ближе к полуночи свет погас. Осталась только оконная лампа в кухне. Тогда Беа вскрыла дверь в подъезд, поднялась по лестнице и при помощи отмычки открыла дверь в квартиру Джека.

И вот она стоит на пороге его мира и знает, что, если он ее обнаружит, все будет потеряно. Он. Она. Жизнь.

Лучше я выброшусь из окна, думает она, открывая одно из окон в гостиной – на всякий случай. Лучше я убью себя у него на глазах, чем буду продолжать мучиться.

С этими мыслями Беа входит в его спальню.

Джек лежит на животе, чуть согнув одну ногу и накрыв голову руками. Одеяло сползло вниз, обнажив мускулистую спину.

Беа подносит руку к его спине, не касаясь ее, чувствует тепло его кожи. Нагибается и вдыхает его аромат. Опускается на колени рядом с кроватью и кладет подбородок на край постели, чтобы лучше рассмотреть его лицо. В комнате темно, но зрение у Беа как у кошки, так что она видит все – малейшую щетинку, малейшую морщинку, малейшее подрагивание века.

Беа и Джек.

Джек и Беа.

Беа Вестин или Джек Каталин?

После недолгих раздумий Беа решила, что Каталин все же звучит лучше и что ей пойдет простое свадебное платье. Интересно, что папа скажет в свадебной речи. Он давно мечтает выдать ее замуж. Наверняка не сможет удержаться от слез. Дрожащим голосом он скажет:

– Если бы Эбба тебя сейчас видела…

Что бы сказала Эбба, если бы увидела, чем сейчас занимается ее доченька? Беа поднимается с колен и на цыпочках удаляется из спальни. Теперь очередь гостиной.

Да, что бы сказала мама? Ничего? Отвернулась бы, чтобы не видеть, как низко опустилась ее дочь?

Присев за его письменный стол, Беа в панике обводит взглядом фотографии, которыми увешаны все стены в кабинете.

На всех снимках молодая красивая женщина. Миниатюрная блондинка. На некоторых они вместе с Джеком. На одной из фотографий она запечатлена обнаженной. У нее безупречная фигура. Красотка.

Когда первый шок проходит, Беа ждет еще один. На столе незаконченное письмо, которое начинается со слов «Эвелин, любимая! Я думаю о тебе день и ночь…». И дальше в том же духе.

Беа снова и снова перечитывает письмо, складывает его и убирает в карман куртки. Туда же кладет фото обнаженной Эвелин. И выходит из квартиры.

Не самый умный поступок, думает Беа уже позже, когда у себя дома разглядывает украденное. Достав игольницу, она втыкает несколько иголок в фото Эвелин.

Умри, умри, умри.

Беа заходит в гостиную, раздевается до трусов, включает телевизор и садится на велотренажер. По каналу ТВ1000 показывают французский эротический фильм. Беа сильнее прижимается промежностью к седлу, трется об него в такт актерам, трущимся друг о друга, и рыдает, чувствуя приближение оргазма.

Беа падает на руль и заливается слезами, которые капают на дорогой паркет.

Она выключает телевизор, переодевается в спортивную одежду и еще час крутит педали в полной тишине. Ей грустно. Но ей хочется вывести из пор всю эту грязь, очиститься, возродиться к новой жизни.

Беа вспоминает, как, когда ей было лет пять или шесть, они в начале сентября купались в озере. Это было вечером, в сумерках. Шел мелкий теплый дождь. Беа притворилась, что у нее болит нога, и попросилась к папе на ручки. Папа знал, что она притворяется, но все равно прижал к себе, крепко обнял. Беа нравилось слушать, как бьется его сердце, слушать его дыхание, и как сучки трещат у него под ногами, и мамин голос в отдалении. Она шла впереди них и напевала какую-то незнакомую мелодию.

Несмотря на шоколадную оргию прошлой ночью, Роза с энтузиазмом выкладывает из сумки вкусности, принесенные Мирьей из дома. Охая и ахая от удовольствия, она расстегивает ремень на брюках, облизывает пальцы, запивает съеденное имбирным чаем, стимулирующим пищеварение, и заканчивает трапезу горстью пралине с ликером, хрустящими на зубах и наполняющими нутро сладким алкоголем.

Мирья сидит молча. Мысли ее заняты Филиппом. За завтраком он пил молоко прямо из пакета, слопал два трехэтажных бутерброда с маслом и джемом и включил рок на полную громкость, хотя Мирья и сказала, что сосед будет жаловаться.

Мирья за завтраком ничего не съела. Рассказать ему о беременности она не отважилась. Она просто сидела и смотрела, как он чешет себя под мышками, читает спортивную газету и не обращает на нее никакого внимания.

Несколько раз она порывалась начать разговор. Хотя бы из вежливости – но не смогла придумать ничего, о чем можно было бы поговорить с ним.

Я хочу покончить с этим, думала Мирья, поднимаясь из-за стола.

Хочу порвать с ним, думала она, провожая его в прихожую.

Хочу порвать с ним, думала Мирья, когда Филипп погладил ее по щеке и пожелал удачи с походом в больницу.

– Увидимся, – сказал он на прощание.

Закрыв дверь, девушка бросилась в туалет, где ее стошнило.

– Как раз то, что мне было нужно, – говорит Роза, выбрасывая бумажки в мусорную корзину. – Я ночью глаз не сомкнула. Не хочешь конфетку?

Мирья качает головой.

– Тебе нехорошо?

– Я волнуюсь за папу.

Виктор проснулся от боли в шесть утра. Он с трудом держался, чтобы не закричать. Ему дали морфин и снотворное, и он снова заснул. Теперь часы показывали двенадцать, и Роза уже начала волноваться. Когда она была ребенком, одного из ее братьев пнул верблюд. Три дня он пролежал без сознания, а потом умер.

Она берет еще одну конфетку, нет две (что, они уже закончились?), гладит Виктора по лбу.

– Он горячий.

– Потому что здесь жарко, – отвечает Мирья, которая знает историю про брата, верблюда и кому. – Не бойся, мама.

– Чем он заслужил эти страдания? – говорит Роза. – Он такой хороший человек. В этой жизни нет смысла.

Она в отчаянии.

– Ты же говорила, что во всем, что происходит, есть смысл.

– Я?

Мирья кивает.

– Не надо слушать все те глупости, которые я говорю.

Роза обмахивается газетой, жалуясь на плохой кондиционер в больнице, что напоминает ей о сломанном вентиляторе дома.

– Как я справлюсь со всем этим одна? – вздыхает она.

– София нам поможет.

– Ты меня уже достала со своей Софией.

– Она моя подруга.

– Подруга? Она же мужчина.

– Я ее люблю.

Роза смотрит на свою дочь как на помешанную.

– Любишь???

Мирья пожимает плечами.

– Люблю. Как подругу, – говорит она с показным равнодушием.

Роза пытается переварить эту новость, но это куда сложнее, чем переварить шоколадки.

– Вот оно как, – произносит она.

– Она сделала прекрасные фотки со мной, – рассказывает Мирья. – Я пошлю их в агентства. Вот увидишь – не пройдет и года, как я буду работать в Париже.

Или менять пеленки младенцу.