Текст книги "Сын"

Автор книги: Ю Несбё

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 28 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава 11

Стрелка часов только что перевалила за половину восьмого, и на парковку перед Гостюрьмой хлынул утренний дождь.

– Это был всего лишь вопрос времени, – сказал Арильд Франк, придерживая дверь в раздевалку. – Те, кто одурманивает себя, – слабохарактерные люди. Я знаю, что это несовременный подход, но, поверь мне, я их немало повидал.

– До тех пор, пока он ставит свою подпись, мне все равно. – Эйнар Харнес собирался войти, но вынужден был посторониться, выпуская на улицу трех надзирателей. – Сегодня вечером я и сам собирался отпраздновать это несколькими бокалами одурманивающих средств.

– О, тебе так хорошо платят?

– Когда я увидел ваш автомобиль, то понял, что мне надо просить об увеличении гонорара. – Харнес с усмешкой кивнул в сторону «порше-кайена» на стоянке. – Я назвал это «надбавкой за грязь», а Нестор сказал…

– Тише! – Франк рукой преградил Харнесу путь, выпуская на улицу других сотрудников тюрьмы.

Большинство из них сменили форму на гражданскую одежду, хотя у некоторых не хватило времени переодеться: они так спешили домой после ночной смены, что бежали к оставленным на стоянке машинам прямо в зеленой форме сотрудников Гостюрьмы. Харнес заметил острый взгляд человека, набросившего поверх формы длинное пальто. Он автоматически вспомнил, что уже видел это лицо раньше, и оно было связано в его памяти с Гостюрьмой – вот как часто он сюда приходил в последнее время. И хотя сам он не мог связать какое-либо имя с увиденным лицом, он был совершенно уверен, что тот человек вспомнил его имя: адвокат с сомнительной репутацией, который время от времени фигурирует в газетах в связи с таким же сомнительными делами. Возможно, тот человек, как и другие сотрудники тюрьмы, задумывается, что так часто делает этот адвокат у черного входа в Гостюрьму. И то, что они могли услышать, как он упоминает Нестора, вряд ли упрощало ситуацию…

Они прошли через все двери и добрались до лестницы на второй этаж.

Нестор сказал, что признание им необходимо получить сегодня. Если расследование в отношении Ингве Морсанда не будет немедленно прекращено, то скоро откроются вещи, которые сделают признание Сонни менее достоверным. Откуда у Нестора такие сведения, Харнес не знал, да и не хотел знать.

Кабинет начальника тюрьмы был, естественно, самым большим в здании, но зато из кабинета помощника начальника открывался вид на мечеть и район Экебергосен. Кабинет располагался в конце коридора и был украшен безобразными картинами молодой художницы, известной своей любовью к изображению цветов и рассказами о собственном либидо во всех газетах.

Франк нажал на клавишу пульта и приказал привести заключенного из камеры 317 в свой кабинет.

– Миллион двести, – сказал он.

– Готов поклясться, что половину суммы стоит значок «Порше» на капоте, – ответил Харнес.

– А вторая половина точно идет государству в качестве всевозможных пошлин. И в этом случае я говорю о государстве с маленькой буквы.

Франк вздохнул и уселся в офисное кресло с удивительно высокой спинкой. Трон, подумал Харнес.

– А знаете что? – произнес Франк. – По-моему, это неплохо. Покупатели «Порше», черт возьми, обязаны делать свой взнос в общую кассу.

В дверь постучали.

– Да! – прокричал Франк.

Вошел надзиратель с фуражкой под мышкой и нехотя отсалютовал. Харнес иногда задумывался, как Франку удалось заставить подчиненных использовать военные приветственные ритуалы на современном предприятии. И какие другие правила им пришлось принять.

– Ну, Голдсруд?

– Я собираюсь домой, но сначала решил выяснить, есть ли у вас вопросы по рапорту о дежурстве ночной смены.

– Я до него еще не дошел. Там что-то важное? Ты ведь не просто так зашел.

– Не очень важное, но попытка бегства. Если это можно так назвать.

Франк сложил ладони и улыбнулся:

– Меня радует, что заключенные проявляют инициативу и желание внести свою лепту в общее дело. Кто и как?

– Йоханнес Халден из камеры двести…

– Двести тридцать восемь. Старик? Что, правда?

– Он где-то раздобыл подобие пистолета. Вот как начудил. Я просто хотел сказать, что все было не так драматично, как может показаться из рапорта. Если вы хотите услышать мое мнение, то мягкого наказания будет вполне достаточно. Он много лет прекрасно работал у нас и…

– Потратить время на то, чтобы завоевать доверие человека, если ты собираешься застать его врасплох, – умно. Может быть, он именно так и поступил?

– Ну…

– Ты хочешь сказать, что позволил обмануть себя, Голдсруд? И докуда он добрался?

Харнес немного сочувствовал надзирателю, который провел указательным пальцем по вспотевшей верхней губе. Он всегда немного сочувствовал людям, у которых дело было плохо. Он легко мог представить себя на их месте.

– До шлюза. Но несмотря на то, что у него был пистолет, реальной опасности, что он пройдет мимо охраны, не существовало. На будке охранников пуленепробиваемое стекло и бойницы, и…

– Спасибо за информацию, но, вообще-то, я сам рисовал проект этой тюрьмы, Голдсруд. И я понимаю, что ты испытываешь слабость к этому типу, с которым, я боюсь, ты слишком часто фамильярничал. Я больше ничего не скажу, пока не прочитаю рапорт, но подготовь свою смену к тому, что у меня будут серьезные вопросы. Что касается Халдена, то мы не можем быть мягкими. Наши клиенты готовы воспользоваться любым проявлением слабости. Понятно?

– Понятно.

Зазвонил телефон.

– Свободен, – сказал Франк, поднимая трубку.

Харнес ожидал увидеть еще один военный салют и разворот кругом, но Голдсруд вышел из кабинета как гражданский. Адвокат смотрел ему вслед. Он вздрогнул, когда Арильд Франк заорал:

– Как это «его там нет», черт тебя побери?

Франк в упор смотрел на убранную койку в камере 317. Перед койкой стояла пара сандалий. На тумбочке лежала Библия, на письменном столе – нераспакованный одноразовый шприц, на стуле – белая рубашка. Вот и все. Но надзиратель за спиной Франка повторил свое совершенно излишнее наблюдение:

– Его здесь нет.

Франк посмотрел на часы. До открытия дверей камер оставалось еще четырнадцать минут, следовательно, заключенный не мог находиться в одном из общих помещений.

– Вероятно, он выбрался из камеры, когда Йоханнес открыл сегодня ночью все двери из контрольного помещения, – прозвучал голос Голдсруда, возникшего в дверном проеме.

– О господи, – прошептал Харнес и по старой привычке схватил пальцами переносицу в том месте, где до того, как в прошлом году он потратил пятнадцать тысяч крон наличными на лазерную коррекцию зрения в Таиланде, находились очки. – Если он сбежал…

– Заткнись, – сказал Франк. – Он не мог пройти мимо будки охраны. Он все еще где-то здесь. Голдсруд, врубай тревогу. Запереть все двери, никого не впускать и не выпускать.

– Ладно, но мои дети собираются на…

– Ты тоже остаешься здесь.

– А что с полицией? – спросил один из надзирателей. – Разве им не надо сообщить?

– Нет! – закричал Франк. – Лофтхус все еще в Гостюрьме, я сказал! Никому ни слова.

Арильд Франк смотрел на старика сверху вниз. Он запер за собой дверь, позаботившись о том, чтобы с другой ее стороны не было надзирателей.

– Где Сонни?

Йоханнес лежал на койке, потирая заспанные глаза.

– Разве он не у себя в камере?

– Ты, чтоб тебя, прекрасно знаешь, что нет.

– Тогда, значит, он сбежал.

Франк наклонился, схватил старика за футболку и притянул его к себе.

– Сотри с лица ухмылочку, Халден. Я знаю, что охранник в будке никого не видел, так что он долженбыть здесь. И если ты не расскажешь мне, где именно, можешь забыть о лечении рака. – Франк заметил, что озадачил старика. – Да, я знаю, что врачи должны хранить врачебную тайну, но у меня везде есть глаза и уши. Ну?

Он отпустил Йоханнеса, и тот плюхнулся обратно на подушку. Старик пригладил свои редкие волосы и сложил руки за головой. Он откашлялся:

– Знаешь что, начальник? На самом деле я думаю, что уже достаточно пожил. На воле меня ничего не ждет. Мои грехи отпущены, так что у меня, возможно, впервые появился шанс попасть на небеса. И может быть, мне стоит воспользоваться этим шансом, пока он не пропал, как думаешь?

Арильд Франк сжал зубы так сильно, что казалось, десны разорвутся.

– Я думаю, Халден, ты узнаешь, что ни один вонючий грех из всех твоих грехов не отпущен. Потому что здесь Бог – это я, и я могу пообещать тебе долгую и мучительную смерть от рака. Я сделаю так, что ты будешь лежать и подыхать в этой камере без всяких болеутоляющих. И ты будешь не первым.

– Лучше так, чем попасть в тот ад, куда угодишь ты, начальник.

Франк не понял, что за булькающие звуки раздались из горла старика: предсмертные хрипы или смех.

По дороге обратно в 317-ю камеру Франк поговорил по рации. По-прежнему никаких следов Сонни Лофтхуса. Он знал, что до того, как придется объявить его в розыск, у них оставалось всего несколько минут.

Он вошел в 317-ю, опустился на койку и начал заново осматривать пол, стены и потолок. Невозможно, черт бы его побрал, невозможно! Он схватил с тумбочки Библию и швырнул ее в стену. Книга упала и раскрылась. Франк знал, что Воллан использовал Библию для проноса героина в тюрьму. Перед ним предстали изрезанные страницы с разбитыми символами веры и неполными предложениями, утратившими смысл.

Он выругался, схватил подушку и запустил ее в стену.

Подушка упала на пол, и он увидел выпавшие из нее волосы. Короткие рыжеватые волосы, возможно, из бороды, и длинные пряди. Он пнул подушку. Из нее вылетели спутанные пучки грязных белокурых волос.

Коротко стриженный. Гладко выбритый.

До Франка начало доходить.

– Ночная смена! – заорал он в рацию. – Проверьте всех надзирателей, сменившихся после ночного дежурства!

Франк посмотрел на часы. Десять минут девятого. Он знал, что произошло. И он знал, что предпринимать что-либо поздно. Он поднялся и толкнул стул с такой силой, что разбил зеркало у двери.

Водитель автобуса разглядывал стоящего перед ним тюремного надзирателя, который в растерянности смотрел на билет и пятьдесят крон сдачи со ста. Он знал, что парень – тюремный надзиратель, потому что под расстегнутым длинным пальто на нем была форма, а на форму даже было приколото удостоверение на фамилию Сёренсен с фотографией, совсем не похожей на парня.

– Давно на автобусе не ездили? – спросил водитель.

Парень кивнул коротко стриженной головой.

– Поездка обойдется всего в двадцать шесть крон, если заранее купить карточку, – сказал водитель.

Он заметил, что и эта цена показалась парню довольно высокой. Так обычно реагировали люди, несколько лет не пользовавшиеся автобусами в Осло.

– Спасибо за помощь, – ответил парень.

Водитель автобуса отъехал от тротуара, рассматривая в зеркало спину тюремного надзирателя. Он не знал, почему делает это. Может, что-то с его голосом, таким теплым и сердечным, словно он действительно благодарил от всего сердца. Водитель увидел, как надзиратель сел и стал удивленно смотреть в окно, совсем как иностранные туристы, которые время от времени по ошибке садились в его автобус. Он увидел, как надзиратель вынимает из кармана связку ключей и изучает их, будто видит в первый раз, как достает из другого кармана упаковку жевательной резинки.

А потом ему пришлось сосредоточиться на движении впереди по ходу автобуса.

Часть II

Глава 12

Арильд Франк стоял у окна в своем кабинете. Он посмотрел на часы. Большинство беглецов вылавливают в течение первых двенадцати часов с момента побега. Журналистам он сказал, что их ловят в течение первых двадцати четырех часов, чтобы работу сотрудников тюрьмы сочли оперативной, даже если бы она заняла больше двенадцати часов. Но вот пошел уже двадцать пятый час, а у них по-прежнему не было никаких следов.

Он только что вернулся из большого кабинета, из окон которого не было вида. И человек с окном без вида потребовал объяснений. Начальник тюрьмы был в плохом расположении духа, поскольку ему пришлось вернуться в Осло из Рейкьявика, с ежегодной Конференции исправительных учреждений северных стран. За день до этого он сказал по телефону из Исландии, что свяжется с прессой. Начальнику нравилось общаться с прессой. Франк попросил у него одни сутки, чтобы взять Лофтхуса без шума, но начальник отказал ему в категоричной форме и сказал, что это дело они не могут хранить в тайне. Во-первых, Лофтхус был убийцей и надо предупредить людей. Во-вторых, его фотографию надо разместить в газетах, чтобы получить помощь в его поимке.

«А в-третьих, надо разместить твой портрет, – подумал Франк. – И твои приятели-политики увидят, что ты работаешь, а не только купаешься в голубой лагуне и пьешь „черную смерть“» [6]6
   Исландский национальный алкогольный напиток.


[Закрыть].

Франк пытался объяснить начальнику, что фотографии в газетах вряд ли сильно помогут: имевшиеся в их распоряжении изображения Сонни Лофтхуса были сделаны двенадцать лет назад при его поступлении в тюрьму, а у него уже тогда были борода и длинные волосы. А изображения с камер слежения, на которых он без волос, были такими размытыми, что не могли использоваться. Но начальник все же настоял на том, чтобы втоптать имя Гостюрьмы в грязь.

– За ним охотится полиция, Арильд, и ты ведь понимаешь, что через несколько часов мне позвонит какой-нибудь журналист и спросит, почему об этом не было официального сообщения и сколько вообще побегов Гостюрьме удалось утаить. В таких ситуациях мне нравится быть тем, кто оплачивает телефонные счета, Арильд.

Сегодня начальник тюрьмы поинтересовался мнением Франка о том, какие улучшения требуется внести в тюремный распорядок. И Франк знал почему: он сможет отправиться к своим политикам и представить им идеи помощника начальника тюрьмы, выдав их за свои. Идеи человека с видом из окна. И все же он отдал их бройлеру. Идеи. Например, распознаватель голоса вместо отпечатков пальцев и приваренный браслет на ноге с передающими сигнал чипами, которые невозможно уничтожить. В конце концов, существовали вещи, которые были ему дороже собственной шкуры. Государство было одной из таких вещей.

Арильд Франк посмотрел на Экебергосен, купающийся в лучах утреннего солнца. Когда-то это место было солнечной стороной рабочего района. Когда-то он мечтал накопить денег и купить себе здесь маленький домик. Теперь у него был большой дом в более дорогом районе. Но он все так же мечтал о маленьком домике.

Нестор воспринял сообщение о побеге с очевидным самообладанием. У людей, которые беспокоили Франка, выдержки тоже хватало. Он подозревал, что они были полностью выдержаны, когда принимали решения, которые, с одной стороны, казались такими ужасными, что в его жилах стыла кровь, а с другой – обладали такой простой, ясной и практичной логикой, что Арильду Франку не оставалось ничего иного, кроме как восхищаться ими.

– Найдите его, – сказал Нестор. – Или позаботьтесь о том, чтобы его никто не нашел.

Если они найдут Лофтхуса, то смогут уговорить его сознаться в убийстве госпожи Морсанд, прежде чем его отыщут другие. У них свои методы. Если же они, наоборот, лишат его жизни, он не сможет объяснить наличие улик против него на месте преступления в доме Морсандов. Но тогда его нельзя будет использовать в дальнейшем. Вот как обстояли дела. Преимущества и недостатки. И в основе всего – простая логика.

– Вам звонит Симон Кефас, – раздался в коммутаторе голос Ины.

Арильд Франк машинально фыркнул.

Симон Кефас.

Вот человек, у которого нет ничего дороже собственной шкуры. Несчастный бесхребетник, сумасшедший игроман, оставивший за собой не один труп. Говорят, он изменился после встречи с женщиной, с которой сейчас живет. Но никто не знал лучше помощника начальника тюрьмы, что люди не меняются, и Франк знал о Симоне Кефасе то, что ему надо было знать.

– Скажи, что меня нет.

– Он хочет встретиться с вами сегодня вечером по поводу Пера Воллана.

Воллан? Разве они не закрыли это дело, посчитав его самоубийством? Франк тяжело вздохнул и посмотрел на газету, лежащую на письменном столе. Информация про беглеца в ней была, но, во всяком случае, не на первой странице. Возможно, потому, что в редакции не имелось хорошей фотографии сбежавшего. Эти грифы-падальщики хотят дождаться фоторобота, на котором, как они надеются, убийца будет выглядеть в меру кровожадным. В противном случае они разочаруются.

– Арильд?

По неписаным правилам она не называла его по имени в присутствии посторонних.

– Выбери время в моем календаре, Ина. Не давай ему больше тридцати минут.

Франк задумчиво смотрел на мечеть. Скоро минует двадцать пять часов.

Ларс Гилберг подошел на шаг ближе.

Парень лежал на разобранной картонной коробке, прикрывшись длинным пальто. Он появился днем раньше и устроился за кустами, разделяющими дорожку и здания. Он просто тихо и неподвижно сидел в кустах, как будто играл в прятки с человеком, который так и не пришел. Мимо прошагали двое полицейских в форме, бросили взгляд на Гилберга, сравнили его с имевшейся у них фотографией, но не остановились.

Когда вечером начался дождь, парень вышел и улегся под мостом, не спросив разрешения. Дело не в том, что он не получил бы разрешения, но он даже не спросил. И вот еще что. На нем была форма. Ларс Гилберг не совсем разобрался, что это за форма, он демобилизовался до того, как офицеры сменили летнюю зеленую форму на другую. «Негоден» – такой была немного туманная формулировка. Иногда Ларс Гилберг задумывался, а существовало ли вообще что-нибудь, на что он был годен. И если да, то узнает ли он об этом когда-нибудь. Может быть, это: раздобыть денег на дозу, выжить под мостом.

Как сейчас.

Парень спал, дыхание его было ровным. Ларс Гилберг приблизился еще на один шаг. Что-то в походке и цвете кожи парня выдавало в нем героинщика. А значит, у него при себе могло что-нибудь быть.

Гилберг подобрался так близко, что видел, как дрожат веки молодого человека, словно глазные яблоки под ними крутятся и вертятся. Он присел на корточки, осторожно приподнял пальто и потянулся к нагрудному карману форменной рубашки.

Все произошло так быстро, что Ларс даже ничего не увидел. Рука парня крепко ухватила его запястье, и в следующее мгновение Ларс уже стоял на коленях, уткнувшись лицом во влажную землю, а рука его была выкручена назад.

Рядом с его ухом раздался шепот:

– Что тебе надо?

Это прозвучало не злобно, не агрессивно и даже не испуганно, а вежливо, как будто парень спрашивал, не может ли он чем-нибудь помочь Гилбергу. Ларс Гилберг поступил так, как обычно поступал в тех ситуациях, когда понимал, что дело проиграно, – признался, пока не стало хуже:

– Хотел украсть у тебя наркоту. И поживиться деньгами.

Захват, который применил к нему парень, был хорошо известен. Кисть к предплечью, нажим на локоть сзади. Полицейский захват. Но Гилберг знал, как ходят, разговаривают, выглядят и пахнут переодетые полицейские, и парень не был одним из них.

– На чем сидишь?

– На морфии, – простонал Гилберг.

– Сколько дадут на пятьдесят крон?

– Чуть-чуть. Немного.

Захват ослаб, и Гилберг быстро отдернул руку.

Он поднял глаза на молодого человека и на купюру, которую тот держал перед его носом.

– Прости, но это все, что у меня есть.

– Слушай, я ничего не продаю.

– Это тебе. Я завязал.

Гилберг зажмурил один глаз. Как это говорится? Если это слишком хорошо для того, чтобы быть правдой, значит это неправда. Но с другой стороны, может быть, парень просто чокнутый. Он схватил пятидесятикроновую банкноту и засунул ее в карман со словами:

– За аренду спального места.

– Я видел, как здесь вчера расхаживала полиция, – произнес парень. – Это обычное дело?

– Случается, но в последнее время их тут вьется целая туча.

– А ты не знаешь такого места, где… нет целой тучи?

Гилберг склонил голову набок, изучая собеседника.

– Если вообще не хочешь встречаться с копами, то, конечно, надо попросить комнату в пансионе. В «Иле». Туда их не пускают.

Парень задумчиво посмотрел на реку и кивнул:

– Спасибо за помощь, друг мой.

– Да не за что, – обескураженно пробормотал Гилберг.

Точно чокнутый.

И в подтверждение его мыслей парень начал раздеваться. На всякий случай Гилберг отступил на пару шагов назад. Стоя в одних трусах, парень сложил форму и рубашку и обернул ими ботинки. Он попросил у Гилберга полиэтиленовый пакет и убрал в него одежду и обувь. Пакет был помещен под камень в кустах, где он провел вчерашний день.

– Я буду охранять, никто не найдет, – сказал Гилберг.

– Спасибо, полагаюсь на тебя.

Молодой человек, улыбаясь, застегнул пальто до самой шеи, чтобы не было видно голой груди.

Потом он пошел по дорожке. Гилберг смотрел ему вслед, наблюдая, как голые подошвы разбрызгивают воду из луж на асфальте.

«Полагаюсь на тебя»?

На всю голову чокнутый!

Марта стояла в приемной и просматривала на экране компьютера картинки с камер слежения общежития «Ила». Вернее, она разглядывала мужчину, пялившегося прямо в камеру у входной двери. Он еще не нажал кнопку звонка, еще не обнаружил маленькую дырочку в пластмассовой панели, закрывающей звонок. Пластик пришлось установить из-за относительно обычной реакции их клиентов на отказ открыть дверь: они начинали молотить по звонку кулаками. Марта включила переговорное устройство:

– Что вам угодно?

Парень не ответил. Марта уже давно поняла, что он не был одним из семидесяти шести постояльцев. Несмотря на то что за последние четыре месяца у них сменилось сто жильцов, она помнила каждого из них в лицо. В то же время она поняла, что он принадлежит к так называемой целевой группе «Илы» – к мужчинам-наркоманам. И не то чтобы он не выглядел чистым, на самом деле он именно таким и выглядел. Дело было в худобе его лица. В морщинках у рта. В жалкой стрижке. Она вздохнула:

– Комнату ищете?

Парень кивнул, и Марта повернула на панели ключ, открывая дверь этажом ниже. Она позвала Стине, которая готовила на кухне бутерброды для одного из постояльцев, и попросила ее присмотреть за приемной. Потом она побежала вниз по лестнице мимо железных ворот, которые можно было запереть из приемной в случае, если во входные двери прорвется нежелательный посетитель. Парень стоял в дверях. Его пальто, доходившее до щиколоток, было застегнуто до самого подбородка. Он был босым, и она разглядела кровь на одном из влажных следов у двери. Но Марта привыкла почти ко всему, поэтому внимание ее прежде всего привлек взгляд молодого человека. Он виделее. Она не могла объяснить это по-другому. Его взгляд был нацелен прямо на Марту, и этот взгляд свидетельствовал о том, что он обрабатывает зрительные впечатления от увиденного, то есть от нее. Не так уж и серьезно, но такое в общежитии «Ила» было непривычно. У Марты промелькнула мысль, что, возможно, парень все-таки не наркоман, но она быстро отмела эту идею.

– Привет. Пошли со мной.

Он проследовал за ней на второй этаж, в комнату для встреч напротив приемной. Марта, как всегда, оставила дверь открытой, чтобы Стине и другие могли их видеть, попросила парня присесть и достала бумаги, которые требовалось заполнить во время собеседования с новым постояльцем.

– Имя? – спросила она.

Он помедлил.

– Мне нужно вписать в этот бланк какое-нибудь имя, понимаете, – сказала она, предоставив ему возможность, которая требовалась многим приходившим сюда.

– Стиг, – произнес он неуверенно.

– Прекрасно, Стиг, – ответила она. – А дальше?

– Бергер?

– Так и запишем. Дата рождения?

Он назвал дату и год, и она быстро высчитала, что ему исполнилось тридцать. Выглядел он моложе. Вот что удивительно у наркоманов: в отношении их возраста очень легко ошибиться, причем в любую сторону.

– Кто-то порекомендовал вам обратиться сюда?

Он отрицательно покачал головой.

– Где вы провели прошлую ночь?

– Под каким-то мостом.

– Я так понимаю, что в таком случае у вас нет адреса постоянного проживания и вы не знаете, к какому филиалу Управления социальной защиты вы относитесь. Я использую цифру одиннадцать из вашего дня рождения, что дает нам… – Она просмотрела список. – Отделение в Алне, которое, будем надеяться, из милосердия заплатит за вас. Какие наркотики вы употребляете?

Она держала ручку наготове, но он не отвечал.

– Назовите ваш любимый.

– Я завязал.

Марта отложила ручку.

– Мы принимаем в «Илу» только активных наркоманов. Я могу позвонить и выяснить, не найдется ли для вас места в пансионе на улице Спурьвейсгата. Там уж точно получше, чем здесь.

– Вы хотите сказать…

– Да, я хочу сказать, что вы должнырегулярно употреблять наркотики, если хотите здесь жить. – Она устало улыбнулась ему.

– А если я скажу, что соврал, так как подумал, что мне будет легче получить здесь комнату, если я притворюсь завязавшим?

– Вот вы и нашли правильный ответ на этот вопрос, но больше подсказок у вас не осталось, дружище.

– Героин, – сказал он.

– И?

– Только героин.

Марта поставила крестик в бланке, усомнившись в правдивости его слов. Вряд ли в городе Осло остался хоть один чистый героинщик, все употребляли разные смеси по той простой причине, что если смешать уличный героин с уже добавленными в него примесями с бензодиазепином, например с рогипнолом, то за свои деньги можно получить более глубокий и более далекий транс.

– Цель вашего пребывания здесь?

Он пожал плечами:

– Крыша над головой.

– Болезни или важные лекарства?

– Нет.

– Есть ли у вас планы на будущее?

Он посмотрел на нее. Отец Марты Лиан любил повторять, что прошлое человека заключено в его взгляде и что его можно научиться читать. Но это не относится к будущему. О будущем мы не знаем ничего. И все же, оглядываясь на этот момент, Марта будет спрашивать себя, могла ли она, должна ли она была прочитать что-нибудь о планах так называемого Стига Бергера на будущее.

Он покачал головой. Таким же образом он ответил на ее вопросы о работе, образовании, прошлых передозировках, соматических болезнях, заражении крови и психических проблемах. В конце собеседования она объяснила ему, что они связаны подпиской о неразглашении и никому не расскажут, что он у них остановился, но если он захочет, то может заполнить заявление с указанием имен лиц, которым, в случае обращения в пансион, может быть предоставлена информация о нем.

– И тогда, например, ваши родители, друзья или девушка смогут с вами связаться.

Он мягко улыбнулся:

– У меня никого нет.

Марта Лиан часто слышала такой ответ. Настолько часто, что он перестал производить на нее впечатление. Ее психолог называл это compassion fatigue, «синдром выгорания», и утверждал, что рано или поздно он наступает у всех людей со сходными профессиями. Но Марту беспокоило, что синдром не проходил. Конечно, она понимала, что существуют границы того, насколько циничным может быть человек, обеспокоенный собственным цинизмом, но, несмотря ни на что, ею всегда двигало именно это: сопереживание. Сочувствие. Любовь. Но скоро у нее наступит полное опустошение. Поэтому она испугалась, почувствовав, что слова «у меня никого нет» попали в цель, как иголка попадает в болевую точку и заставляет сокращаться давно не работавшую мышцу.

Марта сложила бумаги в папку, оставила ее в приемной и повела нового постояльца вниз, на маленький склад одежды на первом этаже.

– Я надеюсь, вы не из тех параноиков, что не могут носить одежду, которую до этого носили другие, – сказала она, повернувшись к нему спиной, чтобы он смог снять пальто и надеть подобранную ею одежду.

Она дождалась, пока он покашляет, и повернулась. В голубом свитере и джинсах он по какой-то причине выглядел выше и стройнее. И не был таким тощим, каким казался в пальто. Он посмотрел вниз, на простые синие кроссовки.

– Да, – сказала Марта. – Кроссовки бродяги.

В 1980-е годы крупные партии кроссовок со складов Министерства обороны были розданы различным благотворительным организациям, и они превратились в отличительную примету наркоманов и бездомных.

– Спасибо, – тихо произнес он.

Именно по этой причине Марта впервые обратилась к психологу – когда постоялец не сказал «спасибо». Один не поблагодаривший из целой череды не благодаривших разрушителей собственной личности, влачивших какое-никакое существование благодаря государству благоденствия и социальным институтам, которые они ругали большую часть своей трезвой жизни. У нее случился приступ ярости. Она велела этому неблагодарному убираться к чертовой матери, если его не устраивает толщина иглы одноразового шприца, который он получил бесплатно, и идти в свою комнату, за которую социальные службы платят шесть тысяч в месяц и где он сможет вколоть себе наркотик, купленный на деньги от продажи украденных по соседству велосипедов. Он написал на Марту жалобу и приложил к ней описание своих страданий на четырех листах. Ей пришлось извиняться перед ним.

– Пошли найдем твою комнату, – сказала она.

По дороге наверх, на третий этаж, она показала ему душевые и туалеты. Мимо них рысцой пробегали мужчины с одурманенными глазами.

– Добро пожаловать в лучший магазин наркотиков в Осло, – сказала Марта.

– Здесь? – спросил молодой человек. – Здесь разрешено торговать?

– Правилами пансиона запрещено, но, если ты употребляешь наркотики, тебе надо их где-то хранить. Я рассказываю тебе все это, только чтобы ты знал: нам безразлично, сколько ты хранишь у себя в комнате – грамм или килограмм. Мы не контролируем торговлю в комнатах. Мы входим, только если подозреваем, что в комнате есть оружие.

– А что, бывает?

Она бросила на него взгляд:

– Почему ты об этом спрашиваешь?

– Просто хочу знать, насколько здесь опасно.

– У всех живущих здесь дилеров есть мальчики на побегушках, которые занимаются выбиванием долгов у других постояльцев. И для этого они пользуются всем – от бейсбольных бит до обычного стрелкового оружия. На прошлой неделе я убирала одну комнату и нашла под кроватью гарпун.

– Гарпун?

– Ага. Заряженный «Стинг шестьдесят пять».

Она удивилась собственному смеху, и он улыбнулся ей в ответ. У него была хорошая улыбка. У многих из них тоже была очень хорошая улыбка.

Марта отперла дверь в комнату 323.

– Мы закрыли несколько комнат, пострадавших от пожара, поэтому нашим постояльцам приходится жить по двое, пока мы не сделаем ремонт. Твоего товарища по комнате зовут Йонни, другие жильцы зовут его Йонни Пума. Он страдает синдромом хронической усталости и проводит большую часть дня в постели. Но он тихий и спокойный, у тебя не должно возникнуть проблем с ним.

Она открыла дверь. Шторы на окнах были задернуты, в помещении стояла темнота. Марта включила свет. Световые трубки на потолке мигнули пару раз, перед тем как зажечься.

– Здесь прекрасно, – сказал парень.

Марта осмотрела комнату. Она никогда не слышала, чтобы кто-то всерьез назвал комнату в «Иле» прекрасной. Но парень был в чем-то прав. Конечно, линолеум поблек, а щербатые стены небесно-голубого цвета исписаны и изрисованы так, что даже щелоком не оттереть, однако здесь было в общем-то чисто и светло. Меблировка состояла из койки, комода и низкого исцарапанного и облезлого стола, но мебель была цела и отвечала потребностям. Здесь пахло мужчиной, спавшим на нижнем ярусе кровати. Парень сообщил, что у него не было передозировок, и она дала ему верхнюю койку. На нижние ярусы они старались помещать тех, кто с наибольшей вероятностью получит передозировку, потому что с нижней койки их легче переносить в бессознательном состоянии на носилки.