Текст книги "Майор и мафия"

Автор книги: Ю. Калашников

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 5 страниц)

и не открывать. Прокол будет полный. о, зато уж, если провернет

по науке, то и кадр будет что надо. Размышляю я эдак, а время

бежит и ничего не происходит. Уж и кофе с коньячком на посошок

заказал, а событий ровно ноль.

В двадцать один сорок, столики уже все заняты, подходит дама

лет тридцати, спрашивает с английским прононсом:

– оу позвоулит... джентльмен?

– Иес, – отвечаю и перехожу на английский. е трахну, так

хоть попрактикуюсь... Беседуем о погоде, да ресторанных блюдах.

Разговор вежливый, а рассматривает в упор, довольно нагло. Зака– зала она, сидим болтаем, разглядываем друг друга, а поползновений на мою свободу с ее стороны ну просто никаких. Хотя, нет, что-то там у нее происходит. Мнется, в кресле усесться никак удобно

не может, неуверенная стала.

– у-ну, – думаю. Когда все начнется, я тебе подыграю, трахну

даже, наверное, но в штат не возьму.

– Извините, – говорит со смущением, – нет ли у джентльме

на перочинного ножа? – Это что-то новое.

– Есть, – отвечаю и протягиваю ножик. Она встает и как-то

боком выходит. Минут через пять вернулась.

– Извините еще раз, – говорит, – но не могли бы Вы мне

помочь?

– Пожалуйста, – говорю. ачалось!

– Только отойти надо куда-то... – да что ж так прямо-то?

– Давайте отойдем.

– Вот сюда, за штору. У меня. извините, замочек на подвязке

сломался. Самой починить не удалось... А чулок ползет...

Все ясно. Заходим за штору, а там еще пальма раскидистая, так

что нас из зала не видно. Поднимает она юбку и у самых трусиков, . прозрачных таких, я действительно нахожу поломку и, опираясь на

теплую, приличную, но не больше, ляжку "англичанки", кое-как зак– репляю чулок и глубокомысленно говорю, что позже им надо будет

заняться вплотную. Она не возражает. В самом конце операции, ше– вельнув. корпусом, прижалась кучерявым лобком к внешней стороне

руки и мы вышли из укрытия. Кровь в жилах побежала чуточку

быстрее.

Она кушает, на меня заговорщески поглядывает, что-то от меня

ждет, а я жду от нее.

а легком подносе мне уже несут кофе с коньяком. Я подаю

корпус назад, чтобы не мешать официантке, а в это время из-за мо– ей спины вываливается лохматый детина и неосторожно толкает офи– циантку в локоть. Графин с коньяком валится на стол, а кофе на

мои новые чесучевые кремовые брюки, проникает на лобок и теплой

струей стекает вдоль члена между ног. А если бы кипяток! Ходил

бы я по Соединенным Штатам Америки с обожженным пенисом,

а у меня,– честно говоря, в этом отношении совсем, совсем другие планы.

Официантка охнула, руками всплеснула, извинения бормочет.

Соседка что-то по-английски лопочет. Я, естественно, матерюсь про себя. Виновница зачем-то на гульфик соли насыпала, не вино ведь!

– Пойдемте, – говорит, – я Вам все вычищу, у меня австрий

ское средство есть. А что делать? е ходить ведь с кофейным пят

ном на этом месте, тем более с англичанкой! Чтоб у прохожих гнус– ные мысли рождались.

Вышел я с ней в служебное помещение, мимо кухни и буфета

привела в какую-то комнатку. Стол, пара стульев, кровать под серым одеялом...

– Вы снимите, пожалуйста, брюки, их почистят, а я вам еще

кофе с коньяком принесу. Пока Вы их покушаете, брючки и готовы

будут. .

Принесла заказ, а я уже без брюк сижу. а плавках белых ры

жее пятно.

– Ой, – говорит, – и трусики тоже...

– Ладно, с плавками я сам разберусь...

– ет,. нет, – говорит, – снимайте! – и так это у нее по

родственному получилось, почти по-матерински. Отвернулся, снял

плавки.

Я горячий кофе с коньячком, прихлебываю и думаю об англичан

ке, дождется или смоется?

Минуты через три эта неумеха вернулась.

– Сейчас, – говорит, Вашу одежду почистят и выгладят, а я

Вам еще мазь от ожога...

Все, думаю, англичанка теперь не дождется. Провалена опера

ция!

– Да нет у меня никакого ожога! – взревел я, когда до меня

дошло ее гуманное предложение.

– Как же нет, когда вот он, – берет член нежными пальчика

ми и размазывает, по нему мазь, начинает втирать ее взад-вперед, взад-вперед. Он что, начал расти. Голова ее светлая у меня перед носом качается, сквозь прозрачную блузку лифчик белый виден,

грудки на месте удерживает, чтоб не разбежались, значит. Зад ее

аппетитный сверху мне видно. А члену уже хочется, чтоб влажно и

темно, так он вырос. А она головку ему кончиками пальцев, едва

касаясь, смазывает и так это прекрасно делает, что сами понимаете, выхода у меня уже просто нет. Кроме одного. Поднял я ее головку, поцеловал в губки, повернул к кровати. Она сама коленками на нее забралась, я стащил вниз трусики и... совершил неизбежное,

А она с таким мягоньким среднерусским говорочком головкой

по сторонам водит и приговаривает:

– Ох, и вкусненько, ох, как вкусненько!

Чуть позже постанывать начала, значит, сладенько сделалось. Хо

роша девка! е то, что эта англичанка дохлая.

Встала она, когда все судороги у нас кончились и говорит мне

совершенно другим голосом:

– Вот такая эта коллизия. '

– Что? Какая коллизия?

– Да с тестом Вашим!

Одернула юбчонку и вышла. Я еще глазами хлопал, когда до ме

ня дошла эта простейшая мысль, что я олух царя небесного и меня

снова великолепно надули. у, и Леокадия с ее кадрами, мать Ва

шу! "О женщины!" – вещал поэт, как он был прав!

а столе пачка "Мальборо" и моя зажигалка. Затянулся душис– тым дымом и прогуливаюсь без трусов. Минут через пять заходит

в каракулевой шубке на светлом костюме под цвет моих брюк. А

надо сказать, что очень глупо, когда мужик без штанов, а дама,

простите, в шубе. Мне еще неуютнее сделалось.

– У меня смена кончилась, – говорит, – можно побеседовать.

Присела, закурила. Принесли пакет, я одеваюсь, она смотрит, как

я это делаю.

– Поехали!

До самой гостиной слова не сказала. А я решил закончить эти

эксперименты, попутно признав, что изворотливость женского ума

еще по-достоинству не оценена человечеством. Во всяком случае не– которыми его представителями.

Снял каракулевую шубу.

– Перекусим?

– Я помогу.

а кухне все выложила в три минуты: ин-яз ЛГУ, бизнес-школа,

курсы стенографии и машинописи, детей нет, разведена, двадцать

четыре. Руки быстрые и сноровистые. "Росла без мамы?" Точно.

Квартира двухкомнатная, к нам идет из авантюризма, тяги к разно– образию, плюс деньги. Мужики все равно меняются, так хоть будет

со смыслом. Для дела еще интересней.

Прижал ее к себе. Сказала: "Подожди" и сняла костюм. Гарни– турчик белый, прозрачный, сосочки темные, лобок светлый на смуг– лой коже.

В постели была томной и нежной. Залихватских выкрутасов по

завчерашней "итальяночки" здесь не было, но даже невооруженным взглядом было видно, как она предана любви, какое огромное нас

лаждение доставляет ей само движение фаллоса в ее теле, как все

оно отзывается на самую скромную ласку. Это был прекрасный му

зыкальный инструмент для исполнения единственной мелодии – ме

лодии любви. .

Валерия любила разнообразие. Еще в гостиной как-то незамет

но сбросив с себя остатки одежды, оказалась между двумя тостами

на месте моего -прибора и я с огромным удовольствием целовал ее

припухшие губки и плотненький клитор.

– А хочешь вина из меня?

Лежа на столе, приставила горлышко бутылки к влагалищу:

"Пей!" Попил ее соков с портвейном, поднял высоко ее ноги и эдул под завязку. Она кончала неожиданно долго, со стонами, держась' за мошонку, словно боясь свалиться со стола.

Я отнес ее в бассейн и мы еще порезвились в воде.

В постели уложила меня на бок и, разбегаясь почти от самой

коленки нанизывалась на член, удивляясь точностью попадания.

Принимая сверху, не уставала ласкать ладонями и кончиками паль

цев, вышептывая ласковые слова и все это возбуждало и возбуждало меня.

В конце концов я поздравил фирму с приобретением нового цен

ного сотрудника...

Хотел бы я видеть этого безутешного чинушу, который под лас

ками, между двумя совокуплениями с этой прелестницей, не подпи

шет нужных бумаг! Да я лично раскрою тогда череп и осмотрю со

держание.

Утром отвез Лялю к месту нынешней работы. Вопросов она не

задавала. Еще плюс!

Позвонил Моисею. Доложил, что и как. Тот предложил пообедать

в шашлычной на Восстания в шестнадцать, когда там народу по-мень– ше.

Заехал в спортзал "Динамо", куда меня еще пускали по старой памяти. Позанимался с удовольствием на силу, на резкость, на гиб– кость. Подошел Василий Федорович, тренер по дзю-до. Посмотрел

на меня и смачно выругался.

– Ты, что, дядь Вась?

– Да дурак ты, что от меня смылся. Я б из тебя чемпиона мира

сделал!

– Ладно. Поезд этот давно ушел. Говорить не о чем.

Предложил повозиться с молодым мастером. Он не то, чтоб не

мастер, стандартный какой-то, закомплексованный. о заводной. Бро– сил я его пару раз, он еще лезет. Тогда я ему кое-что из у-шу. В кремлевские времена у меня хороший учитель был. Взвился он нога– ми вверх и больше не захотел. А Василий Федорович тут как тут:

– Я же говорил, я же говорил!

Встретились с Моисеем в гардеробе шашлычной. Сели за даль

ний столик, чтобы всех видеть. Официантки уже усталые, в буфете

то того, то этого нет, шашлык кончился. Жуем люля-кебаб, запиваем столовым вином, заедаем лавашом.

Съел Моисей одну колбаску и этак между прочим говорит:

– Завтра, мистер Рэф, Вы отправляетесь в Соединенные Штаты

через Москву.

Мне пришлось сделать усилие, чтобы челюсть не упала в соус.

– Маршрут будет такой. Завтра вечерним поездом в столицу,

через день в самолете Пан-Америкен Москва – Брюссель – ью

Йорк. В гардеробе я передам тебе пакет и уйду. Ты зайдешь в туа– лет, посмотришь: там документы с визой, билеты, кредитная карточ– ка. Маршрут отрыва в Москве от возможного хвоста с тремя пересад– ками. Поедешь на встречу с серьезными людьми, хотя переоценивать их не следует. Их нужно будет внимательно послушать. О наркоти

ках ни слова. Понял?

– Понял.

– В Москве встретят. Выйдешь из вокзала и направо. Там клу

бик есть железнодорожный. Тебя там заберут, окликнут иколай

Васильевич. Проведи этот день дома, а завтра поезжай. О связи мы договорились, так что – давай.

Так почти все и сделалось. В туалете с худосочной лампочкой я

выучил маршрут в Москве, утопил бумажку в унитазе.

Поехал в офис. Мне хотелось проверить раствор героина в аце

тоне на собачке. Высыпал я белый порошок, который удалось только вчера раздобыть, в пол-литровую банку, он хорошо растворился и

повез ее приятелям в собачник. Привели собачку-наркомана, она но– сом поводила и смотрит вопросительно: "Зачем, мол, побеспокоили?"

Ясно было одно: если уж связался с наркотиками, нужно иметь

собственный анализатор. Десять– дней назад Умка принесла восемь

кутят. Выпросил я у Маришки одного, "Тайну", с белым пятном на лбу, отвез на проспект Огородникова к приятелю-пенсионеру, денег дал и попросил лекарством прикармливать. Он, наверное догадался

о чем идет речь, но согласился.

Дома сказал, что отозвали из командировки и посылают на месяц

в Монголию. Девушки мои поохали и смирились, особенно, когда я

жене книжку на пятьдесят тысяч положил. Она ко мне ласкается, а

я про себя думаю: "Все-таки интересно, изменяет она мне или нет?" Тут же обругал себя: "Дурак! Если об этом думать, надо вообще все завязывать. И Маришку нечего подозревать! Вон какие они у меня... дружелюбные", – с трудом нашел слово.

Жена по такому делу пирог испекла, посидели с удовольствием.

Маришка все про дела свои девчоночьи, а Любаша теплыми глазами

на меня смотрит и отвечает немного невпопад. О любви мечтает. И

мне уже хочется войти в нее по-глубже и вообще разделать под орех. Чтоб о любовниках-не мечтала. Вот черт. Опять!

Маришку спать отправили, выпили чуть-чуть. Она, как давно не

было. на колени мне села. Пухленькая, теплая, а гимнасткой была, кандидатом в мастера. Пощекотал я ей верхний уголок складочки и

пошла она душ принимать. Я еще грамульку коньяка принял и про

ведал Маришку. Сопит в две дырочки.

Прошел в ванную. Супруга с простыней в руках. Посадил ее на

стиральную машину, раздвинул бедрышки и вошел в еще неприготов

ленную глубину. Я люблю так, войти неожиданно и побыть там не

много. Раздела она меня, помыли друг Друга и я в предвкушении

празднику, отнес ее на супружеское ложе. Раззадорил по первому

классу, где пальцами, где усами, где языком, порождал еще, чтоб

куражу больше было и совершил акт по высшему разряду. Она у ме

ня под руками и плакала и смеялась, как давно у нас уже не было. А в конце, когда сознание туманится острым наслаждением в пред

вкушении оргазма, ухватила меня обеими руками, прижала к себе и

говорит прерывающимся голосом: "Держи меня, держи крепче!" Это и есть ответ на мои вопросы? К черту! е -думать, не помнить! Луч– ший ответ врагам республики – быть сильнее врагов республики!

Я так и делал. Хотел бы я видеть такого любовника, который, мог

бы мою лапушку так нежить и лелеять, так холить и ласкать! Она

же, приходя в себя ненадолго с удивлением и даже со страхом смот– рела на меня, удивляясь моей прыти и выносливости. Да я и сам та– кого от себя не ожидал. Геракл в меня вселился или бес, "не знаю, но такой ночи у нас с женой не было. Она еще в середине ночи го– ворила: "Полегче!" и "Может, хватит?", а к-утру уже только пово– рачивалась молча под моими руками, когда я искал, куда бы еще ей вдуть.

е знаю подо что я ее разделал, но на завтра она целый день ос

тавалась в постели и я уехал на вокзал один.

Впрочем, я не люблю, когда меня провожают. Вышел из дому,

значит – уехал

В Москве день сумрачный, дождливый. В кожаных куртке и ке

почке вышел в толпе пассажиров на Комсомольскую площадь, свер

нул направо. У клуба догоняет меня "Жигуль": "иколай Василье– вич?" "Да". Чемодан и сумку на заднее сиденье, поехали. "Вещи ос– тавите у меня". Подвез к гастроному. Я сквозь него в другой выход. Спустился вниз. Один поезд пропустил, на перроне никого. С толпой другого поднялся вверх. "иколай Васильевич?" Еще гастроном и на "Волге" за город; на дачу.

Пару раз на проселок сворачивали, поджидали за кустами. Чис

то. а даче, по виду обычной встречает Петр Аркадьевич, по виду

майор, предлагает с дороги рюмку коньяку и душ. Заметано! После

душа покормил, предложил партию в шахматы. Я играл невнима

тельно и получил мат.

Петр Аркадьевич принес поднос, с коктейлями и ломтиками лимо

на надетыми на края стаканов. Скоро гости.

В бытность мою в кремлевской охране нас натаскивали на прос

тенький тест: "аш – не наш". адо было просто по "нюху" опреде– лить неизвестную личность по этому разряду. У меня получалось.

Первым приехал коренастый в сером плаще. а часах семнад

цать часов ноль одна минута. Точность не только вежливость коро– лей, но и марка разведчика. По нюху – наш. Потом посыпались

Иваны Иванычи, Петро Петровичи и даже Ходжа Харибдович. Рас

поряжался первый – Василь Василич.

Пригласили в гостиную к столу. Покушали, выпили немного.

Вернулись в холл. Выключили телевизор, сели в кружок. Всего

нас девять человек. Василь Василич оглядел всех и спокойно сказал: – Тему совещания все знают. аучно-технические связи с США.

Прошу без рекламы и по существу.

Еще за столом по нюху выяснил, что наших здесь только мы с

Василь Василичем, вероятно полковником КГБ. Остальные шантро

па, но со связями. А когда пошел конкретный разговор, я понял, что связи, эти очень высокие, выходящие на разработку программ вплоть до плазменной противоракетной обороны страны. Какой, вот только? Идей новейших было немало и именно мне предстояло переправить

через океан. о я не очень был убежден в том, что этого требовали интересы российско-американской дружбы. Тут было о чем подумать. Ведь, если называть вещи своими именами, речь шла о заурядном

предательстве. Правда, оставался вопрос о том, кто и кого предал. Я присягал государству, которое в конечном счете демократическим путем развалилось, освободив меня от присяги, Я этого не хотел, я знаю, что этого нельзя было делать: Те. кто развалил Союз предали меня. Где же ответ?

После совещания часть гостей уехала, другие вернулись к столу.

Вновь появился Петр Аркадьевич, спросил: "Вам женщина не нуж– на?" "ет".

Подошел Василь Василич:

– Здесь еще немного пошумят, а через часок я зайду к Вам.

– Хорошо. – Поднялся в свою комнату. Внизу скоро запели

мужские и женские голоса, а еще через полчасика, облачившись в

пижаму, я встретил Василь Василича.

– Руфин Сергеевич. – обратился он ко мне с улыбкой, – Вы

правы в том, что компания, представленная Вам, не лучшего сорта. о Вы не могли не заметить, что это вполне информированные люди.

Я кивнул.

– Мне знакома Ваша биография и я не спрашиваю, почему Вы

едете в Штаты от странной организации по имени "Альфа" и для чего Вы едете. У меня к вам просьба, но я не жду от Вас немедлен– ного ответа. Я был бы благодарен. Вам за любую информацию по

наркотикам. Я Вам дам свои реквизиты. Вы их запомните и, если

захотите, проинформируете меня. Скажете просто: для Василь Васи– лича. Ведь каким бы не было государство, людей все равно надо за– щищать от напастей, а от наркотиков особенно.

Я снова кивнул.

– Это все, что я хотел Вам сказать. К сожалению, не могу обе

щать никакого прикрытия. Ваша поездка не по моему ведомству.

– Василь Василич, – наконец открыл я рот, – а то, что мы де

лаем, по Вашему мнению не является ли предательством этих лю

дей?

–е я определяю эту политику. о передача секретов не входит

в мои планы.

азавтра к моменту регистрации билетов я был в "Шереметье

во-2", у моих ног стояли чемодан и сумка. Я уложил в сумку, скром– ный подарок Петра Аркадьевича, три ампулы "Антиакулина", пре– парата для отпугивания акул: "Будете купаться во Флориде, вспом– ните!" – сказал он.

Спокойно прошел выездную процедуру, на все вопроси ответил

правильно и меня выпустили из России.

В накопителе мелькнуло знакомое лицо. Компьютер в правом по

лушарии головного мозга отщелкал, сколько надо и из хранилищ па– мяти высветило: "Мохов Игорь иколаевич, сорок пять лет, экспеди– тор базы (c) 6 Леновощторга, проходил по делу Моисея". Он подчерк– нуто смотрел, в сторону, я решил, что он бежит из СГ. Черт с ним. Это не мое дело.

В "Боинге" место оказалось у иллюминатора аварийного люка. а панели экран телемонитора, гнезда наушников, кнопки вызова

и прочее. Попутчики – делегация хозяйственников, летевшая на выс– тавку в Брюссель. По телику давали боевик и я свободно разбирал

американские фразы английского языка.

Самолет начал разбег и, стыдно признаться, у меня сжалось

сердце. Каждый раз перед полетом в ушах звучит эта фраза: "а пятидесятой секунде после взлета..." – на этом месте она каждый раз обрывается, но и без продолжения ясно, что ничего хорошего на этой секунде не произошло. Просто двадцать лет назад, когда я выле– тал из Мурманска в отпуск по поощрению, ТУ-104 почему-то не смог набрать высоту, зацепился хвостовым оперением за сопку и шмякнул– ся в замерзшее озеро. При этом хвост с шестью пассажирами отва

лился, остальные уцелели. А пятидесятая секунда до сих пор иногда приходит в ночных кошмарах.

Взлетели, попоили, покормили, посадили в Брюсселе.

В аэропорту подошел Мохов:

– Запоминайте. В Лос-Анджелесе телефон 367-97-78, спросите

Майкла. Скажете, что клиент на фифти-фифти не согласен, минимум. пятьдесят три. Он ответит: "Пригласите клиента в бар "Три ангела" в такое-то время. Встреча в "Парадизе" через час. после Вашего звон– ка. Ваше фото у них есть. И от себя добавил, – Привет, гражда– нин начальник. – Закурил сигарету и исчез.

Через двадцать минут пригласили к продолжению полета. Теперь

уже до ью-Йорка. Места соотечественников занимают три молодень

кие девушки, тройняшки лет восемнадцати. Одеты совершенно оди

наково в прозрачные кофточки и облегающие миниюбки фасона "Пре– зерватив". Различались только цветом: розовая, голубая и желтова– тая.

В двадцать два пятнадцать по среднеевропейскому – взлетели.

Прошла пятидесятая секунда и я обратился к монитору, нацепив на– ушники. Шла реклама, я с удовольствием ощущал свободу восприя

тия чужого языка. ет у моего педагога не только ляжки были в по– рядке!

Разнесли коктейли, потом легкий ужин в фирменных упаковках.

Пошел фильм о заповедниках и национальных парках. Потом "Про– делки Эммануэль". Девушки задернули купе от прохода и вроде ук– ладываются спать. Устали, наверное.

а экране тем временем Эммануэль под своим пледом добирает

ся пальцами до клитора, начинает его поглаживать и разминать, и

сосед кладет на ее руку свою ладонь. Купе у нас точно, как в филь– ме. Даже пледы такие же. Хозяевам не откажешь в юморе!

Моя розовая соседка, проглотив свой коктейль, сразу уснула и

чуть погодя уложила мне свою голову, на плечо. Я убрал осторожно, чтобы не разбудить, подлокотник, передвинулся и она положила го– лову на грудь, а потом, уложив ладони под щечку, оказалась в опас– ной близости от эпицентра возможных событий, фаллос, естествен

но, реагирует однозначно и по теории отражения, вызывает огонь

на себя. Этот огонь приводит ее пальчики в движение и они, пошевелившись, обхватывают сквозь брюки его бревенчатое тело. Я пере

вожу пальчики к замочку гульфика и, девушка, вздохнув во сне,

раскрывает мои брюки, опускает резинку трусиков под мошонку,

достает мою горячую, головку и погружает ее в свои оранжевые губки на розовый язычок.

Ее голова согласно повторяет движения головы Эммануэль на эк

ране. А язык – верх – вниз, вверх – вниз и кругами, и кругами,

а потом вдоль до яичек и обратно и пальчиками еще... Мне так хо– рошо сделалось, что не стал я сдерживаться и выдал ей тугую струю в самое горло. Она ее ничуть не испугалась, а проглотила с удоволь– ствием, откинулась на спинку кресла и сказала чистым голосом:

– Все! Я его трахнула!

Ее сестрички, как оказалось, вовсе и не спали, сбросили свои пле– ды на пол, трусики туда же, а юбочки задраны до пупков, и гладят они себя между ножек и улыбаются. И, чувствую я, что фаллос вовсе и не разрядился, а совсем напротив, еще ему хочется. Тогда я гово– рю второй желтоватой соседке:

– Это надо делать не так.

– А как?

Перевел я ее за руку к себе на колени лицом к носу. ожками

она сама на кресло забралась. нанизалась на мое великолепие и по– неслась по дороге Радостных Совокуплений быстрее "Боинга". Дос– таю ее горячие груди, посасываю соски, слежу за соседками. Они

времени зря не теряют, тоже грудочки друг другу целуют и между

ножками копошатся. Моя желтоватая допрыгалась до оргазма, при

жалась грудью к моему носу, а голубоватая нетерпеливо говорит:

– Проводите меня, пожалуйста, в туалетную комнату. – Сни

маю желтоватую с колен, застегиваю молнию, иду следом за голубо– ватой. Она задиком под миниюбочкой шевелит, а ноги у нее длинные, как, у цапли на взлете.

Сворачивает в душевую, становится на обтянутую кожей скаме

ечку и ждет. Я спускаю ее трусики и вхожу, правда уже без преж

него рвения. о работаю. Чувствую, девочка при последнем издыха

нии, а разрешится никак не может. Тут кто-то из-за спины говорит:

– Мойра только в попку кончает. – Что ж не предупредили?

Я ее влагой между булочек смазал, поставил влажный член как надо и поехал. Она скоро заверещала на каком-то языке и ослабла насов– сем. Усадили мы ее на другую скамеечку, а розовая уже в стойке за– дом шевелит. Вдул и ей. А желтая подняла свою одежду и лобком

меня взад толкает, чтоб я, значит, еще шибче. Голубая пришла в се– бя, грудками к боку прижимается, а член пальцами у корня схватила и крутит его вокруг оси. Кайф пошел сплошным потоком. Розовая

кончила, желтая выхватила член у голубой и глубоко в рот себе...

И в этот момент трахнуло так, что погас свет и меня укусили

очень больно.

Сначала я даже не сообразил, что это могло быть. о, когда рез

ко упало давление и хлынула волна холода, я понял, что дело плохо, Быстро на место!

В салоне, аварийный тусклый свет. Кто-то кричит, стоны. а пе

редних местах – кровь. В борту дыра около метра в диаметре... е

знаю, что там у них повреждено, но думаю, что с десяти тысяч мет– ров... минут десять в запасе есть. "Все-таки вляпался я с этим чер– товым "Аэрофлотом", Хотя ведь это "Пан-Америкен". Звенит в ушах, холод собачий. .Добрались до своих мест. Раздал я с верхней полки девчонкам спасательные жилеты, помог надеть. а себя наце

пил. Соображаю: "Где бы это могло быть?" Как ни крути, на пятом часу полета – Бермудский треугольник!

– ичего,.– говорю девушкам, – вода в океане теплая, нас

быстро спасут. – А сам-то знаю, что главная опасность – акулы.

Стало теплее, снижаемся. Все необходимое у меня в сумке, в плас– тиковом пакете. Быстро перебираю: документы, кредитная карточка, эректор с колечком, пусть будет, ампулы с "Антиакулином". а всех не хватит. езаметно одну прикрепляю к ноге. В морской воде он

начнет– растворяться и на сутки я обеспечен от акульей пасти. Пакет под сорочку и на шею. Можно приводняться. А самолет с нервным

снижением идет, моторы то загудят, то – ослабнут.

Заработало радио: "Вынужденная посадка на воду... жилеты... привязные ремни..." – Прохрипело и замолкло. За иллюминатором Полярная звезда точно на траверзе. В Америку, летим, мать Вашу... Осмотрел замки люка. Хорошо, что "Вовнутрь открываются", как в "Икарусе". Удар хвостом о воду, потом нос резко вниз. Что-то за– трещало. Удар такой, что едва голову не оторвало. Всплыли. Я за

рычажки дернул, люк в салбн вывалился, а за ним – вода. Я поток

пересилил, меня жилет, как За шиворот выдернул на поверхность,

я – к люку. Помог девушкам, еще кому-то... Волна меня подхвати

ла и по верхнему краю люка головой...

Солнце сверху жарят, вода меня качает,.ничего понять не могу.

В голове – боль. Вдали какие-то точки... Вспомнил...

Очнулся от смертельного крика. Полный штиль, океан, как стол

под голубой белесой скатертью. И эту скатерть режут плавники

акул. Еще крик. Еще. Косяк акул шел на меня, как "свинья" тев– тонских псов-рыцарей, обтекая, словно одиноко стоящее дерево.

"Антиакулин" действовал. о вдруг я увидел, как одна из акул, бе– шеная, наверное, успел подумать, отделилась, повернулась белым

животом и страшный удар потряс мою голову...

Кто-то объявил, что я умер. о безмолвия не было.

Очнулся в каюте старпома. Значит все в порядке. Что за кош

мары? А где же он сам? За окном, то есть за иллюминатором, те

мень, значит побудки не было... Проснулся днем, день такой серый, туманный, северный в общем. Тихо кругом. Черт возьми, Я же все

проспал, бычок мне врежет!.. ет... это не старпома каюта... это во– обще не наша каюта... И пахнет не по-нашему... Где я? Шевельнуть– ся не могу...

Маришка бежит по траве босиком и кричит: "Папа, папочка! а

меня козел напал!" А жена говорит: "Я твою блядь рыжую кисло– той оболью!" А как выглядит,– не помню. Где я?

– Просыпайся, просыпайся.., ничего придуриваться1 – прогово

рил кто-то из верхнего угла.

Я не поверил своим глазам: под потолком в крупной ячеистой

авоське висела большая седая человеческая голова с обнаженным ту– ловищем без ног и без рук с жалким пенисом, которые свешивался

в ячейку.

Голова что-то говорила, но, охваченный ужасом, я снова прова

лился в жирную темноту.

– у и здоров ты спать,

услышал через какое-то время,

давай знакомиться, вижу, что слышишь... не отворачивайся.

– Кто ты?

– Зови Дейвом и спрашивай, кем я был?

– Кем ты был? – сознание удерживалось с трудом, в нем да

же не было любопытства.

–Был я штурманом на "летающей крепости".

– Где мы?

– Считай, что я почесал затылок, – голова улыбнулась мне,

а я не смог заставить себя хотя бы мгновение выдержать его улыб– чивый взгляд. – Я и сам не знаю. Чертовщина здесь какая-то...

– Давно ты здесь? – сознание по-немногу становилось устой

чивым.

– С Корейской войны. Шли уже домой...

– Сорок лет?

– е знаю. Шли в орфолк, да не дошли... Очнулся с раздав

ленными руками и ногами.

– Это Бермуды?

– Я же сказал: не знаю! Думаю – здесь впуклость земли..

– Как это?

– А так... Есть выпуклость, есть вогнутость, а сеть, значит, и

впуклость. -В голове снова пополз туман. Сквозь тюки шерсти го

лос Дейва доносился еле-еле.

– Здесь полно. чертовщины. Ветер – ни зюйд-веста, ни норд

оста, только вверх и вниз. очью – вверх, днем – вниз! Вон, смот– ри, пальмы растут, как веники. и зимы, ни лета – одна погода все время. Дождей нет, только туман все время.

– Ладно, Черт с ним. Отлежусь и дальше... Мне в ью-Йорк...

– Ты что, ничего не понял? Где же это ты видел, чтобы с впук

лости пароходы плавали или самолеты летали?

– А как же?..

– А так же! Я тебе что талдычу? Отсюда никто никогда не уп

лывал и не улетал. Да и сюда только жмурики, да мы с тобой. Был, правда, один еще. Давно уже... о пожил часок и... скис! Пароходы со жмуриками, лодки, плоты. едавно яхту принесло, людей нет, а

запасов полно... Куда они делись? а поверхности земли это может

быть? Консервов всяких, питья, курева здесь – залейся!

– А кто меня -сюда принес, кто живет тут?

Этого я тоже не знаю. Здесь все перепутано. Вроде первобыт

ные, а из автоматов стреляют... А ходят с копьями. Жрут все, что жуется, море приносит, плоды круглый год, коренья, а то и друг

друга... Сам увидишь.

. – А тебя почему не съели?

– Я у них производитель, свежая кровь была... Да теперь, вид

но, и мне крышка.

– Почему?

_ Сожрут они меня. Пол-острова – мои дети. Кровесмешение

идет.

– А что же их мужики!

– е могут!

– Так мы на острове импотентов!

– Считай, что так. Выродились, собаки!

"Интересные дела случаются в нашей сельской местности!" – подумал я. Разговор меня страшно утомил, мысли опять начали пу

таться.

Вечер. Дейв на месте.

– Проснулся? Тебя-то как зовут?

– Рэф.

– Ты откуда? .

– Я? С самолета. Они пожрать дают?

– Посмотри на столе. И меня угости.

– Что это? – а столе четыре банки американской свиной ту

шенки и пара бутылок кока-колы. В желудке аж что-то завопило.

Ключик-открывашка. Банку я открыл, а встать к Дейву ае могу.

– Поешь сам. Мне потом.

Лопаю тушенку, а Дейв меня в курс вводит:

– Хотели тебя сразу сожрать, им консервы надоели. о хунта

сказали, что ты – свежая кровь, теперь меня сожрут, когда ты го– ворить по ихнему станешь. Пока оставили переводчиком.

– А на каком они говорят?

– а никаком! Слов-то всего штук пятьдесят. И ни одного ци

вилизованного, будто миллион лет оторвались...

– Может с Атлантиды? Или инопланетяне?..

– Уж больно дикие! И пятьдесят слов.

– Как у Эллочки-людоедки?

– У кого?

– Так. У одной знакомой.

– А-а.

– Чем же они занимаются?

– А ничем. Родят ребенка, пустят его кормиться, он и растет

сам по себе. Мужики у них слабаки. Правят бабы, хунта такая. Толь– ко не то, что законов, у них даже обычаев нет, сказок нет, песен. Памяти даже. Ссорятся все только, из-за жратвы, да еще бабы из-за меня. У них этот инстинкт остался – продолжить род. У мужиков

его нет. Те – только пожрать. А у баб ни стыда ни совести. Возбу– дят меня и давай тыкать. Я семя сброшу, тут же другой передают.