Текст книги "Пип!"

Автор книги: Йоке ван Леувен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 6 страниц)

Йоке ван Леувен
Пип!

1

Bappe любил птиц. Он считал, что наблюдать за птицами – лучшее занятие на свете. Лучше, чем разглядывать картины или смотреть телевизор. Каждый день он гулял по окрестностям. Местность вокруг дома напоминала картинку. Три изогнутые линии с кустами и деревьями, а сверху солнце – если было лето и стояла хорошая погода.

Варре всегда носил с собой бинокль: птицы не любят, когда к ним подходят слишком близко. И еще у него была книга о птицах. В ней говорилось обо всех птицах в тех краях. Перечислялись названия и расцветки, описывались лица. (Или у птицы нет лица? Может быть, лицо только у человека? Но иногда кажется, что как раз у зверей и птиц и есть настоящие лица, а вот у людей, наоборот, морды.)

Всякий раз, когда Варре видел птицу, он проверял, все ли у нее так, как написано в книге. И когда все сходилось, ему становилось хорошо и тепло где-то внутри, примерно посерединке. Он мечтал о такой же книге про весь мир – чтобы там тоже все сходилось.

Однажды, гуляя неподалеку от дома, Варре заглянул под куст. Обычно он этого не делал и смотрел только на небо. Или на деревья. Но не под кусты. А тут вдруг посмотрел. Ему показалось, что там лежит птица – большая и хищная. Но под кустом было нечто другое, и в его книге об этом ничего не было написано. Нечто с крыльями. Да, все-таки с крыльями. И с лапками. Но лапки очень напоминали человеческие ножки, маленькие ножки с ноготочками, а под ноготочками чернели малюсенькие комочки грязи.

То существо, которое нашел Варре, больше всего напоминало младенца. Только вместо одежды у него были перышки. А там, где полагается быть ручкам, два крылышка. Самых настоящих.

Наверное, с неба свалился ангелочек, решил Варре. Но потом понял, что это не ангелочек: у ангелочков-то есть ручки. На спине у них крылышки, а ручки там, где и полагается быть ручкам. Во всяком случае, люди уже много веков считают, что ангелы устроены именно так.

Нет, это была птица в виде девочки. Или девочка в виде птицы. Или что-то среднее.

Она спала. Может быть, это подкидыш, подумал Варре. Люди уже сотни лет подбрасывают своих детей другим людям. Например, если у них слишком мало денег или если им кажется, что у ребенка что-то не так. Ребенка тогда кладут на чужое крыльцо. Или в клумбу. Иногда на крыльце или в клумбе лежат и взрослые, но это совсем другое. Про взрослых никто не подумает, что они подкидыши.

А птицы не оставляют своих детей на чужом крыльце.

Варре взял малышку на руки. У нее на секунду открылись глазки, а потом снова закрылись. Варре посмотрел, нет ли кого на дорожке, – налево, направо, потом снова налево.

Никого не было. Кроме двух жучков.

– Э-ге-ге! – громко крикнул Варре. – Чья потеря, моя находка!

Никто не отозвался. Лишь коротко прокричала какая-то птица, но эту птицу Варре знал. Про нее было написано в книге.

Тогда он закричал что было сил:

– Я забираю ее, слышите! Я забираю ее! – И понес птичку-девочку домой. Он сложил руки так, что получилось гнездышко. Бинокль болтался у него за спиной.

Как странно, думал он по дороге, неужто это на самом деле.

Но все было взаправду. И доказательство Варре держал в руках.

2

Варре жил в маленьком домике за холмами, вместе с женой Тине. В доме было полно щелей. Если в кухне варился суп, тот, кто лежал в спальне, тут же слышал его запах.

Варре пришел домой с птичкой-девочкой в руках. Сначала Тине ничего не заметила, потому что смотрела телевизор. По телевизору люди рассказывали об ужасных болезнях.

Об ужасных пятнах на лице.

Об ужасных складках на коже.

О невыносимой головной боли.

Из-за этого Тине иногда забывала, что с ней-то все в порядке.

– Смотри, – сказал Варре.

Тине обернулась.

– Что там у тебя? – спросила она.

– Нашел, – сказал Варре.

Тине с удивлением посмотрела на комочек в гнездышке у Варре. Потом осторожно потрогала.

– Так не бывает, – сказала она, – Смотри, у нее крылышки.

– М-да, – сказал Варре. – У нее очень странные ножки.

– И она лежала просто так?

– Да, просто так. И рядом никакой записки. Я спросил, кто ее потерял, но никто не откликнулся.

Тине взяла у Варре найденыша. Проверила, крепко ли держатся крылышки.

– Она живая, – промолвила Тине.

– Да, – сказал Варре, – значит, она настоящая.

– Давай оставим ее у нас, – решила Тине и нежно провела рукой по спящей головке. – Может быть, надо заявить в полицию? Ведь так полагается?

– Если найденыш – человек, то полагается, – сказал Варре. – А когда найденыш – птица, то нет.

– Но ведь про такую птицу наверняка не написано даже в твоей книге?

– Не написано, потому что это очень редкий вид. Может быть, у нас – единственный в мире экземпляр. Думаю, что когда-то, давным-давно, они встречались чаще.

– По-моему, это все-таки скорее человек, чем птица, – сказала Тине.

– Посмотри внимательнее. Видишь – две лапки. Они похожи на человеческие ноги, но у птиц ведь тоже есть лапки. И еще, видишь – головка. Она очень похожа на человеческую, но у птиц ведь тоже головка. Наконец, у нее два крылышка. А вот крылышки бывают только у птиц, а у людей не бывают. Значит, это скорее птичка.

– Ладно, – сказала Тине. – Ты можешь считать ее птичкой, а я – девочкой. И ей надо дать молока, нарезать на кусочки фрукты.

– И еще зернышек. Посмотрим, будет ли она есть зернышки.

У найденыша вдруг открылись глазки. И ротик. Личико покраснело от напряжения.

– Пип! – услышали Варре с Тине. – Пип!

И больше ничего.

3

В сарае за домом Тине нашла старую корзинку, похожую и на кроватку, и на гнездышко. Птичку-девочку она одела в майку, которую до сих пор носил Варре, и положила в корзину, где на донышке вместо простыни лежала наволочка.

Варре принес с кухни две табуретки. Они с Тине уселись рядышком и стали смотреть в корзину. Когда в доме появляется что-то новенькое, привыкать к этому надо постепенно.

– Только давай не будем никому говорить, – сказала Тине. – Это очень редкое явление. А всему редкому люди завидуют. Надо постараться спрятать ее крылышки.

– Да, правда, – ответил Варре, – крылышки надо спрятать.

Потом они просидели еще минут двадцать, ничего не говоря.

А потом Варре сказал:

– Надо придумать, как мы будем ее называть. Ведь у всех птиц есть названия, хотя люди их часто не знают.

– Только, пожалуйста, давай назовем ее не птичьим названием, – сказала Тине. – Птичьи все латинские, они такие трудные.

– Неправда! – воскликнул Варре. – Бывают и совсем простые, например, коноплянка или овсянка, зарянка или просянка, зеленушка или завирушка, береговушка или варакушка, мухоловка или московка, воробей или соловей, дятел, дрозд, деряба или удод.

– Скажешь тоже, удод! – сказала Тине. – Кого зовут удодом, тот будет уродом. Нет уж, давай найдем что-нибудь покрасивее!

– Правильно! – сказал Варре. – Мы сами можем придумать ей имя – мы же первые ее нашли. В книге про нее ничего не написано, значит, она еще никак не называется. Назовем ее моим именем. Так часто делают, когда совершают открытие. Например, если ученый открыл новую болезнь, то эту болезнь называют в его честь.

– Неужели приятно, когда тебя зовут так же, как болезнь? Я так не хотела бы. И вообще, что это ты заговорил о болезнях? Мы тут так славно сидим, а ты вдруг о болезнях.

Каких только имен они ей ни примеряли! Произносили имя за именем и смотрели в корзинку – как ей подходит. Птичка, говорили они, и Пичужка, и Велосипедный Звоночек.

– Что за бред!

– Это я просто так, на пробу!

Щебетунья, Певунья, Пискунья, Летунья, Попрыгунья и даже Юлиана. В конце концов назвали ее Пташка. Им обоим это имя понравилось.

4

Варре с Тине купили Пташке всяких одежек, которые снизу были ей в самый раз, а сверху нет. Тине сделала на распашонках большие прорези для крылышек. И еще она сама сшила пелеринку, полностью их прикрывавшую, так что никто не видел, что у Пташки нет ручек.

И еще они купили коляску, очень красивую, с узором из белых облачков. Уложили в нее Пташку. Теперь она выглядела совсем как обычный ребеночек. Их ребеночек.

Пташка смотрела в небо и говорила:

– Пип!

Тине и Варре очень гордились тем, что их дочка умеет говорить «пип». Они никому не рассказывали, что у нее есть крылышки. Узнай кто об этом, сразу разболтает всем. И тогда не будет отбоя от желающих посмотреть на Пташку. Может быть, многие подумают, что эго ангел, ведь люди теперь плохо разбираются в ангелах. И тогда они будут просить Пташку помочь им. Например, сделать так, чтобы у них пропали ужасные пятна на лице, или отвратительные складки на коже, или невыносимая головная боль. И будет слишком много суеты.

Иногда кто-нибудь заглядывал в коляску. И видел большущую голову.

Иногда кто-нибудь спрашивал: «Это ваша дочка?»

На что Варре отвечал: «Мы взяли ее на время».

Его начинали расспрашивать, где дают детей на время.

Ведь это так удобно, когда самому можно выбрать ребеночка, а потом, отдать обратно, если надоест с ним возиться.

– Места надо знать, – отвечала Тине. – Это очень-очень далеко, просто так не найдешь.

И заглядывала в колясочку.

Под одеяльцем угадывались два бугорка. Но эти бугорки могли быть чем угодно.

Разве кому-нибудь придет в голову, что там спрятаны крылышки – крылышки в детской коляске, прямо на улице, среди бела дня?

5

Пташка росла быстро. Казалось, что за одну неделю она вырастает, как обычный ребенок за целый год. Правда, Пташка была меньше и легче.

Скоро она выбралась из своей корзинки и попробовала пройтись по полу. Вообще-то, научиться ходить совсем не просто. Всем малышам это дается с большим трудом.

Но у Пташки получилось сразу. Теряя равновесие, она просто взмахивала крылышками и не падала. Это было легко, ведь она почти ничего не весила.

Пташка ходила все лучше и лучше и все чаще и чаще подпрыгивала. Прыжки становились все более высокими. Она взлетала вверх уже на целый метр и порхала от стены к стене.

Варре и Тине каждый вечер сидели на своих табуретках и смотрели на нее.

– Видишь, – говорила Тине, – как удобно уметь летать. А я и не знала. Ты когда-нибудь думал: вот бы научиться летать?

– Нет, – ответил Варре. – Никогда. Я никогда не расстраивался, что чего-то не умею. Но летать, наверное, очень приятно. Так весело и легко. Пожалуй, жалко, что мы только ходим по земле.

– А я иногда летаю внутренне, – сказала Тине. – Но внешне у меня не получается.

Они на всякий случай попробовали: вдруг выйдет. Взобрались на табуретки, часто замахали руками и со стуком приземлились на пол.

Так что пришлось снова усесться на табуретки.

Сидеть-то всякий может.

– Знаешь что, Варре, – вдруг сказала Тине. – Знаешь, что я думаю? У нее нет ручек. И пальчиков нет. Ома никогда не сможет, например, играть на пианино, а мы могли бы. Если бы умели.

– Как ты думаешь, что приятнее, – спросил Варре, – играть на пианино или летать?

– Думаю, и то, и другое очень приятно, – сказала Типе, – особенно если получается само собой и не надо долго учиться.

Они стали вместе придумывать, что еще приятно уметь просто так, не учась этому специально. Однажды проснуться рано утром и обнаружить, что ты это можешь. Они бы тогда кричали друг другу: смотри, как у меня получается!

Я умею говорить на десяти языках сразу!

Я могу бежать и бежать целый день, не уставая, и ни разу не споткнуться.

Я играю разом на пяти музыкальных инструментах.

– Что-то пить хочется, – вдруг сказал Варре.

– Пойду, поставлю чайник, – Тине отправилась в кухню.

Пташка подошла к табуреткам. Посмотрела на Варре. Густо покраснела. Захлопала крылышками.

И произнесла слово, которого никогда раньше не говорила:

– Пипи!

6

– Ты слышала? – прокричал Варре в сторону кухонной двери. – Она сказала «пипи». Это настоящая птичка.

Тине немедленно вернулась в комнату.

– Она сказала «пипи»? «Пипи»? Это она пытается сказать «папа». Ты учил ее? Она говорит «папа»!

Пташка села на пол. Опять вся покраснела. Тине и Варре внимательно смотрели на нее. Внутри у нее что-то готовилось вырваться наружу. Воздушный шарик из букв, который вылетит и сразу лопнет. Вздох в виде слова.

Вот-вот, сейчас. Пташка напряглась до предела. Сейчас, сейчас.

– Мими!

– Ты слышишь? Слышишь? – радовалась Тине. – Она говорит «мама»! Только «а» у нее еще не очень хорошо получается.

А Пташка все повторяла и повторяла.

– Пипи! Мими!

И так целый день.

У нее получалось все лучше и лучше.

– Пипи. Мими. Пипи. Мими. Пипи. Мими. Пип.

А через два дня, в четверг, приблизительно в четверть второго, когда Тине была одна дома и на улице завывал ветер, Пташка вдруг неожиданно сказала:

– Дий мни бутирбрид с ирихисивым мислим.

– Как-как, что ты сказала? – спросила Типе.

– Дий мни бутирбрид с ирихисивым мислим.

– Я поняла! Поняла! – закричала Тине, обращаясь к ветру.

Она побежала в кухню и намазала на булку много-много арахисового масла, заодно перепачкав кухонный стол и саму себя. Тине с таким пылом облизывала ложку, что даже щеки у нее стали липкими.

Потом она как можно спокойнее нарезала бутерброд на маленькие кусочки, и скормила их один за другим Пташке.

– Ты научилась говорить, – сказала Тине, – какое счастье. Но это еще только лепет, а не настоящая речь, потому что ты не выговариваешь «а». Надо говорить не «дий», а «дай», через «а». Скажи: ааааааааааааааааааааааа.

– И, – сказала Пташка. – Иииии.

– Да нет же, скажи «а», – поправила ее Тине. – Аааааааааааааааааааааааа.

– Ииии, – сказала Пташка.

– Тогда скажи «э», ээээээээээээээээээээээээээээээээээээээ.

– Ииииии, – сказала Пташка.

– Тогда скажи «о», оооооооооооооооооооооооооооооооооооооо.

– Ииии, – сказала Пташка.

– Ладно, а попробуй сказать «у», ууууууууууууууууууууууууууууууууууууу.

– Уууу, – сказала Пташка.

– Молодчина! – воскликнула Тине. – Отлично! А теперь опять скажи ааааааааа.

Пташка молчала.

– Ты можешь сказать, как тебя зовут?

Пташка молчала.

– Ну попробуй еще разочек, один-единственный: Птааашка, Птааашка, Птааашка. Скажи, а то не дам тебе больше арахисового масла.

– П… П… Птииишка, – сказала Пташка.

Вечером Варре вернулся домой со своей птичьей книгой и с биноклем.

– Мы с ней тренировались, – сказала Тине. – У нее не получаются «а» и «о». Ей не произнести собственное имя. А это плохо, Варре, ведь она не сможет никому сказать, кто она такая. Вместо «Пташка» она говорит «Птишка». Давай ее так и будем звать «Птишка».

– Ну конечно, – сказал Варре. – Конечно. Птишка так Птишка.

С этого дня ее стали звать Птишка.

7

Варре и Тине ели суп. Суп с макаронами в виде букв. Вар-ре и Тине зачерпывали ложкой слова. У кого в ложке было целое слово, тот его съедал.

Тине съела «дуб», «мел» и «зал». Варре съел «гол», «мир» и «бар». И нечаянно «жуф», которого хоть и нет, но он тоже вкусный.

– Варре, – вдруг сказала Тине.

– Ммм? – отозвался Варре.

– У нашей Птишки дефект речи. Паша Птишка не выговаривает некоторые звуки.

– Ну и что? – сказал Варре. – Много кто не выговаривает некоторые звуки. Чаще всего «р». Говорят «кохова», «хыба» и «кхасный». И еще «ш». Говорят «фыфка», «фтука» и «фоколад». А в остальном они полностью здоровы.

– Да, но у нее к тому же нет рук. Без рук и с дефектом речи ей в будущем придется несладко.

– Но птицам незачем думать о будущем.

– Но она же не совсем птица! Ни одна птица тебе не скажет: «Дий мни бутирбрид с ирихисивым мислим»! Птицы так не разговаривают! Ах, Варре, что с ней будет? До сих пор неясно, кто она и откуда взялась. У Птишки нет рук, и она выговаривает не все звуки.

– Но ведь у нее есть крылышки? – воскликнул Варре.

Тине вдруг заплакала. Слезы капали в тарелку, и в этих местах на поверхности супа появлялись кружочки. Много букв «о».

– Ты что, не мог найти обыкновенного ребенка? С руками, как у меня? Его не приходилось бы прятать, и все вокруг говорили бы: «Ух ты, как она на вас похожа». Какой прок от крыльев?

– Очень даже большой прок, – утешал ее Варре. – Многие дела надо делать на лету. Например, доставлять авиапочту. Или следить за чем-нибудь с высоты птичьего полета.

– За чем?

– Точно не могу сказать, но я знаю, что за многими вещами надо следить сверху и с крылышками это очень удобно.

– Правда?

– Правда. У нее есть то, чего нет у других.

– Фоф, – сказала Тине.

– Как-как?

– Фоф. Съем-ка я слово «фоф».

И съела. Молча.

8

Варре снова отправился проверять, на самом ли деле птицы такие, как написано у него в книге. Тине уже много лет назад решила, что не будет ходить с ним. Как-то она попробовала пойти погулять с мужем по окрестностям, но Варре тогда дал ей посмотреть в бинокль только один-единственный разок и вообще не разрешил прикасаться к книге.

Так что Тине осталась дома, с Птишкой. Она уже забыла, какой была ее жизнь до появления Птишки. Только и делала, что ею занималась. Учила ее говорить. Тине начала со слов, по которым не было слышно, что Птишка произносит не все звуки.

Тине учила Птишку пользоваться туалетом. Но Птишка не хотела. Для нее туалетом был сад. Чтобы не случилось аварии, приходилось постоянно держать окно открытым.

И еще Типе учила Птишку есть за столом.

Она засовывала ложку в перышки, но ложка падала на пол.

Она вкладывала ложку между пальчиками на ногах, но Птишка не дотягивалась до нее ртом.

Тогда Тине сделала специальную удлиненную ложку. И после долгих усилий Птишке удалось донести порцию каши до рта.

– Пип, мими, пип, – сказала она.

И вспорхнула на сервант. Оттуда она стала смотреть вниз.

– Вернись за стол, – сказала Тине. – Ты еще не кончила обедать. Тебе еще не разрешили встать из-за стола.

– Ик, – сказала Птишка.

– Надо вернуться, – сказала Тине.

– Нииит, – сказала Птишка.

– Ну что ты, – сказала Тине, – садись лучше рядышком со мной, мне так неуютно, когда ты где-то под потолком.

Птишка слетела вниз.

– А теперь за стол! – пыталась уговорить ее Тине.

Но Птишка ходила по полу, время от времени наклоняясь, чтобы взять что-то в ротик. Паучка, который сам собирался перекусить. Червячка, сбившегося с пути.

– Батюшки, что же это ты делаешь! – воскликнула Тине.

– Ним-ним, – ответила Птишка.

– Выплюни немедленно. Разве же можно есть с пола. Выплюни скорее!

Но Птишка уже все проглотила.

Вкусно!

9

Варре вернулся позднее обычного. В тот день по небу летало множество птиц, а также всевозможных предметов – воздушных змеев, авиамоделей и пушинок. Особенно много пушинок.

– У меня был тяжелый день, – сказал Варре.

– У меня тоже, – сказала Тине. – Я учила Птишку есть ножом и вилкой, точнее сказать, ложкой. Вот посмотри.

Тине взяла блюдечко и вышла на улицу. А когда вернулась, на блюдце лежало несколько дождевых червяков и один паучок – для красоты.

– Червячков она любит еще больше, чем ирихисивые мисли, – сказала Тине. – Сначала мне казалось, что это неаппетитно, но надо же уважать и чужие вкусы. Мы ведь тоже едим кусочки, отрезанные от коровьего зада, и жареные птичьи крылья, и улиток, и вообще.

Тине усадила Птишку за стол и одной рукой обхватила ее. Другой рукой всунула длинную ложку ей между пальчиками ног и положила на ложку червяка. Птишка съела червяка ложкой. Но, как только Тине ее отпустила, она взяла остальных червяков ртом прямо с тарелки.

– Видишь, у нее получается! – сказала Тине.

– Да, правда, – сказал Варре. – Но ты сама подумай, когда Птишка ест таким способом, то она сидит, положив ноги на стол. Как же мы сможем пойти с ней в ресторан или еще куда-нибудь, если она там положит ноги на стол?

– Нельзя же, чтобы она сидела, уткнувшись лицом в тарелку, и брала еду прямо ртом?

Что правда, то правда. Есть полагается сидя за столом с прямой спиной. Хотя прекрасно можно есть и другими способами.

Быстро.

Или неаккуратно.

Или лениво.

Или неловко.

– Подожди! – сказал Варре. – Я сейчас кое-что смастерю, так что она сможет сидеть, как человек, и при этом есть, как птичка.

Варре исчез в сарае. Провозился там часа два. Тине он запретил туда входить, чтобы не путалась под ногами. И не стояла над душой. И, главное, когда спарится суп, не спрашивала, готово ли его приспособление.

И вот, очень довольный собой, Варре вышел из сарая. Он соорудил аппарат для питания на ветровом двигателе. Сам он говорил «сконструировал»: это слово звучало более торжественно. Варре знал наверняка, что другого такого аппарата для питания нет больше нигде на свете. Хотя сам всего два раза бывал за границей.

Аппарат опробовали сразу же. Не взлетая, Птишка хлопала крылышками, отчего поднимался ветер. И благодаря ветру аппарат приходил в движение.

Иногда Птишка уставала хлопать и даже забывала правильно подставлять ротик. Зато чем больше ветра она поднимала, тем сильнее становились крылья. И вскоре они стали такими сильными, что можно было по-настоящему гордиться.