Текст книги "Танкисты Гудериана рассказывают. «Почему мы не дошли до Кремля»"

Автор книги: Йоганн Мюллер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Так или иначе, но 10–11 июля группа Гудериана переправилась через Днепр в нескольких местах, и генерал расположился в Толочино в том самом здании, где в 1812 году останавливался Наполеон. Следовало бы вспомнить, чем закончился поход великого императора на Москву. 11 июля Гудериан нанес удар на стыке 13-й и 20-й армий и быстро прорвал фронт, захватив Оршу, Копысь, Быхов и Рогачев. Но при этом XXIV корпус прочно застрял на плацдарме у Быхова, блокированный дивизиями 13-й армии. Вперед двигались только XLVI и XLVII корпуса.

Вот как происходила переправа через Днепр I батальона полка «Гроссдойчланд»: «11 июля. Светало, и мы сидели полузамерзшие. Горячего кофе не было. Все были грязные и небритые. Держа руки в карманах, мы дрожали от холода. Сигареты заменили нам завтрак, но дым застревал в горле. Кто-то из солдат сидел в шлеме, другие в пилотках. У дремлющих грязные волосы ниспадали на лицо. В общем, обычная картина перед боем: холод, грязь, жажда и страх. Мы сбились в одну огромную кучу на склоне холма просто потому, что не знали, где рассредоточиться. И вообще лучше сидеть вместе на корточках подальше от обстрела, чем бегать под снарядами. Многим уже приводилось это делать. Вражеские снаряды свистели у нас над головой со вчерашнего вечера. Наша собственная артиллерия, начиная с 04.30, несколько раз открывала огонь, но стреляли только легкие орудия и совсем немного. Мы жалели самих себя – артиллеристы только делали вид. В 05.00 появились «Штуки», это была прекрасная музыка, поднявшая наш дух. Однако бомбы рвались далеко во вражеском тылу. Сегодня летчики не собирались помогать маленькому человеку на поле боя.

Мы карабкались по крутому склону. Решение поступить так было нелегким, но и не слишком трудным, потому что слева и справа люди делали то же самое. Немецкая атака началась. Все окончательно проснулись и были настороже. Мы добрались до пашни, а потом и до гребня. Там с грохотом взлетали столбы дыма, летели камни и осколки – русские вели заградительный огонь. Снаряды противно визжали, услышав их, мы падали плашмя, царапая землю. Укрытие, нужно укрытие! Нас буквально пришпилили к месту.

Вероятно, прошло около минуты. «Встать! Вперед! Вперед!» Мы с облегчением перевели дух – оказывается, мы еще живы. И мы побежали. Вражеская артиллерия снова загрохотала. Мы бежали и бежали. Кто-то еще бежал справа и слева. Мы кричали, когда снаряды рвались позади нас. Мы прорвались!

Пашня закончилась. Перед нами был крутой склон. Внизу текла река. Мы засмеялись, это же просто чудесно. Мы падали на колени у воды. Затем мы набились в резиновые лодки вместе с солдатами второго батальона, пулеметной роты и саперами. На это никто не обращал внимания. Все, что требовалось, – побыстрее оказаться на другом берегу. Пули шлепались в воду вокруг нас и со свистом пролетали мимо.

Мы доплыли до другого берега – все вон! Когда я выпрыгивал из лодки, мой мундир был мокрым от пота. Теперь вперед, ничего другого нам не оставалось. Я упал на землю за кустом. Лейтенанта с нами не было, ефрейтор Бингер пропал, пропало отделение телефонистов.

Затем ко мне слева подобрался лейтенант Эрдмансдорф из 1-й роты. Его мундир был разорван и покрыт кровью. Его ранило разрывом гранаты. «Я только найду новый китель и вернусь», – сказал он так, словно собирался переодеться к обеду.

Слева непрерывно строчили русские пулеметы. В кустах мелькали дымки выстрелов. Над головой свистели пули. Роты прижали к земле. Обер-лейтенант Ханерт, командир пулеметной роты I батальона, залег в воронке в нескольких шагах слева. Я бросился к нему. Он курил сигарету с неподражаемой элегантностью. Казалось, его совершенно не интересует развернувшийся бой, хотя ни один человек из батальона под таким огнем не мог подняться с места.

Наконец четыре тяжелых пулемета его роты открыли огонь. Это была сладкая музыка для всех гренадеров. Облака пыли поднялись над вражескими позициями. Батальон вскочил, и атака продолжилась. Больше не было нужды смотреть на роту Ханерта, но стреляла она превосходно. Мы бежали дальше, и постепенно становилось все жарче, так как солнце на раскаленном небе светило беспощадно.

12 июля. Наши ноги гудели, усталая и измученная толпа людей двигалась кое-как. Впереди лежала деревня. Ни одного снаряда.

2-я и 3-я роты развернулись для атаки. Внезапно оказалось, что район полон русских. Они бегали между домами, как перепуганные цыплята. Мы расстреливали их из пулеметов и автоматов. Рикошеты визжали позади нас. Снова пришел приказ наступать. Все взводы нашей роты бросились вперед. Они бежали через поле подсолнухов, что-то кричали – и смеялись. Несколько домов горело.

Деревня была взята за полчаса. Сотни пленных стояли вдоль дороги. Мы захватили их врасплох, они либо спали, либо ожидали нас совсем с другой стороны. Наше настроение было великолепным. Старики были правы: мы научились воевать.

Мы столпились перед домами и пили молоко. Несколько цыплят сразу же оказались в котле. Мы закурили, с наслаждением вытянули ноги и попытались оценить ситуацию. Куда мы сейчас попали?

Воспаленными глазами мы рассматривали карту. Она была грязная и липкая. Люди говорили медленно, словно вдруг начали медленно думать. Усталость буквально парализовала нас. В пяти километрах дальше находилась большая деревня с важным мостом. Если верить карте, это был один из ключевых пунктов на дороге к Смоленску. Приказов из штаба полка пока не поступало. «В теории» нам, вероятно, следовало бы захватить этот мост. Но что означает «в теории»? В любом случае попытаться следовало.

Главные силы батальона остались позади. Одна рота, пулеметный взвод и минометное отделение двинулись вперед. Дорога была пыльной, а солнце палило по-прежнему. Боеприпасов осталось немного. Оружие казалось тяжелее, чем обычно. Наши ноги распухли и горели. Один из солдат все еще дожевывал куриную ножку. Прошло два часа, а донесений так и не поступило. Что-то пошло не так. Со вчерашнего вечера мы прошли больше, чем нам приказали. Нас догнал мотоциклист обер-ефрейтор Мауэр. Я поехал вперед вместе с ним. Затем мы увидели деревню. Она была просто огромной! Мы услышали треск винтовочных выстрелов и увидели, что рота бежит назад. Это было именно то, чего я всегда опасался, когда читал про войну: наши гренадеры отступали. Мне сказали, что командир роты погиб. Дальше в тылу я увидел несколько немецких танков, мимо которых мы проскочили. У меня имелся мотоцикл. Должен ли я вызвать танки или остановить роту? Я помчался назад и запрыгнул на командирскую машину следовавшего за нами взвода штурмовых орудий. Обер-лейтенант сразу понял ситуацию и согласился помочь. Мы договорились моментально. Когда мы достигли зоны стрельбы, люки самоходок захлопнулись, а я спрыгнул на землю.

Вперед двинулся обер-лейтенанат Ханерт. Он держался на левом фланге. Пулеметный взвод его роты откатился назад вместе с остальными гренадерами. Обер-лейтенант стоял и спокойно курил. Его солдаты подошли поближе.

«Хальт! Повернуть! На позиции!» – это все, что он сказал. Но солдаты повиновались и снова открыли огонь.

«Минометчики! Стволы за землю, командира ко мне!» Ханерт вытащил пистолет и взвел его, спокойный, как всегда. Танки двинулись вперед и атаковали справа. Слева был Ханерт. Он бросился вперед и выстрелил. Лейтенант саперов Бауман также бросился вперед. За ними последовали минометчики, стреляя из винтовок и бросая ручные гранаты. Пулеметный взвод прижал русских к земле, стреляя, как всегда, исключительно метко. Вся рота повернула и снова пошла в атаку. Не осталось ни одного человека, который не бежал бы вперед. Но нам противостояли большевистские фанатики. Они выскочили из-за домов и бросились на нас с криками: «Фашисты! Фашисты!» Последовала жаркая схватка. Гренадеры увидели павших товарищей, один из которых был привязан к забору и расстрелян. Пленных мы не брали.

Деревня с мостом были взяты штурмом».

По ходу наступления в окружении оказалась часть сил советской 13-й армии, находившаяся в районе Могилева. С севера город блокировал полк «Гроссдойчланд», с юга – 3-я танковая дивизия, 14 июля кольцо вокруг Могилева замкнулось. При этом по ходу дела немцы разгромили штаб 13-й армии, ее командующий генерал-лейтенант Ремезов был тяжело ранен и эвакуирован. 15 июля его сменил генерал-лейтенант Герасименко. Штурмовать Могилев Гудериан не стал, предоставив это идущей следом 2-й армии барона фон Вейхса.

Диспозиция Группы армий «Центр» 26 июля 1941 г.

Источник: David M. Glantz «Atlas of the Battle of Smolensk, 7 July —0 September 1941»

Немецкие танки двинулись дальше на восток, и лишь 17 июля, после того как подтянулись пехота и артиллерия, VII корпус генерала Фармбахера предпринял первую достаточно вялую попытку штурма города – немцы вообще не любили городские бои. Решающие события произошли 23 июля, когда немцы рассекли котел на две части и изолировали 172-ю дивизию от остальных. Вот с этого дня генерал Романов действительно становится самостоятельным командиром, но никак не ранее. После этого все завершилось ровно за два дня. Совершенно независимо друг от друга и командующий группой генерал Бакунин, и командир 172-й дивизии генерал Романов в ночь на 26 июля одновременно начали прорыв с целью выхода из окружения. Однако удалось это лишь нескольким группам численностью от 150 до 200 человек. В плен попали начальник артиллерии 61-го корпуса комбриг Н. Лазутин, командир 53-й стрелковой дивизии полковник И. Бартенев.

Последовал гром в виде доклада Ставки: «Ввиду того, что оборона 61-м стрелковым корпусом Могилева отвлекала на него до 5 пехотных дивизий и велась настолько энергично, что сковывала большие силы противника, нами было приказано командующему 13-й армии удержать Могилев во что бы то ни стало и приказано как ему, так и комфронта Центрального т. Кузнецову перейти в наступление на Могилёв, имея в дальнейшем обеспечение левого фланга Качалова и выхода на Днепр. Однако командарм-13 не только не подстегнул колебавшегося командира 61-го корпуса Бакунина, но пропустил момент, когда тот самовольно покинул Могилев, начал отход на восток и лишь тогда донес».

Но это был только гром, молнии не ударили. Парадокс в том, что фактически никто не был наказан. Генерал Бакунин был временно переведен в резерв, но в 1943 году вернулся на фронт. Генерал Герасименко был снят с поста командующего 13-й армией (он командовал всего две недели!) и тоже оказался в резерве, а в сентябре 1942 года также вернулся на фронт в качестве командующего 28-й армией. При этом получается, что генерал Бакунин прорывался преждевременно, а генерал Романов (в тот же самый день!) – героически. Трагическая история генерала Павлова не повторилась.

(Однако иностранные авторы знают далеко не все. Дело в том, что на наших глазах буквально на ровном месте из рядового эпизода лета 1941 года с помощью полуправды, недомолвок, а подчас и откровенной лжи пытаются вылепить героический сверхподвиг, чуть ли не равный сталинградскому. А что может быть героического в окружении и гибели двух корпусов и бездарно проваленной попытке их деблокировать? Дальнейшие события в описании, скажем, А. Исаева приобретают совершенно фантастический характер.

Начнем с самого простого. Не было никакой обороны Могилева, имел место Могилевский котел, в который попали 61-й стрелковый и 20-й механизированный корпуса в составе 4 дивизий. Собственно, в котел могла попасть и пятая дивизия, но 53-я стрелковая дивизия, переданная 61-му корпусу 7 июля, была немцами разгромлена при прорыве фронта, и попадать в котел там было просто нечему. Стандартный котел 1941 года со сроком существования в одну неделю. Да, немцы на неделю лишились удобной переправы через Днепр, однако это не стало для них проблемой, что показывает история 29-й моторизованной дивизии.

Дальше, кто-то всерьез поверит, что при наличии в котле двух командиров корпусов – генерал-майора Бакунина (61-й стрелковый корпус) и генерал-майора Веденеева (20-й механизированный корпус) – обороной руководил комдив-172 генерал-майор Романов. Кстати, во всех документах Ставки ответственным называется именно генерал Бакунин, например, в телеграмме командарму-13: «Герасименко. Могилев под руководством Бакунина сделать Мадридом».

Зато был снят фильм «Днепровский рубеж», который многие уже называют самым достоверным источником сведений по обороне Могилева. Комментировать его не стоит, укажем лишь, что генерал Романов никогда не томился в подвалах кровавой гэбни и дивизию принял совсем не за два дня до подхода немцев к городу. В 1940 году он получил звание генерал-майора, а после окончания шестимесячных курсов усовершенствования командного состава при Академии Генерального штаба был назначен командиром 172-й стрелковой дивизии. Но ведь это совершенно не героично и не кинематографично! А значит, и недостоверно… Нашему народу такая правда не нужна! – Прим. пер.)

В дальнейшем наступлении Гудериана наибольших успехов добился XLVII корпус. 15 июля 29-я моторизованная дивизия вышла на южные окраины Смоленска, но была остановлена плотным огнем советской артиллерии.

Вообще история участия 29-й моторизованной дивизии в Смоленской операции Вермахта во многом показательна. Она считалась одной из лучших дивизий Вермахта, что могло объяснить уверенные действия солдат и офицеров. Дивизия, как мы уже говорили, вошла в составе XLVII корпуса генерала Лемельсена вместе с 17-й и 18-й танковыми дивизиями. Интересно, что Лемельсен в свое время командовал именно этой дивизией.

11 июля в 05.13 саперы 29-го батальона подполковника Хеккера переправились через Днепр у Копыся на штурмовых лодках под прикрытием батареи штурмовых орудий и перебросили пехоту, которая сразу закрепилась на плацдарме. Всего через 45 минут на восточном берегу Днепра уже находилось четыре батальона. К 16.00 саперы навели понтонный мост, и переправу начали остальные подразделения. Потрясает скорость, с которой все это было проделано. Теперь понятно, почему мы говорили о том, что мосты в Могилеве не имели серьезного значения? После этого дивизия помогла 17-й танковой переправиться возле Орши, а сама пошла прямо на Смоленск.

Оборону города пришлось организовывать второпях, 14 июля это поручили 16-й армии генерал-лейтенанта Лукина. В этот день 29-я дивизия уже находилась вблизи Смоленска, но в районе Хохлова была ненадолго остановлена советскими войсками. Бой был ожесточенным, хотя и коротким, и к вечеру 15-й пехотный полк 29-й дивизии подошел к юго-западной окраине города. В этот же самый день 7-я танковая дивизия 3-й танковой группы, наступавшая севернее города, перерезала шоссе Москва – Минск в 15 километрах западнее Ярцева. В результате три советские армии – 16, 19 и 20-я, всего 15 дивизий – были изолированы. Окружения еще не было, но доставка подкреплений и боеприпасов прекратилась.

Утром 15 июля 71-й полк 29-й дивизии при поддержке I батальона 29-го артполка прорвался к южной окраине Смоленска, но столкнулся с плотной обороной в 6 километрах от города. В результате полковник Томас повернул свой полк на восток и просто обошел укрепленные позиции. Здесь артиллерийский огонь все-таки вынудил немцев покинуть машины, и далее пехота следовала пешим строем.

Ночью ударные подразделения 71-го полка вышли к южному берегу Днепра, где остановились для отдыха. Они ожидали прибытия 15-го полка, чтобы утром начать совместную атаку. Слева находилась артиллерийская группа Яуэр в составе II и III батальонов 29-го артполка, взвода 88-мм зениток 12-го зенитного батальона вместе со II и III батальонами 15-го полка, справа – 71-й полк и артиллерийская группа Брёрен в составе I батальона 29-го артполка, батальона «Небельверферов», батареи 10-см пушек и взвода 88-мм зениток 12-го зенитного батальона. Оба полка поддерживали подразделения 29-го батальона истребителей танков и 29-й саперный батальон.

Для советского командования появление немцев на пороге Смоленска стало неприятным сюрпризом, такой скорости продвижения от них не ожидали. Генерал Лукин приказал отбросить немцев 129-й стрелковой дивизии генерала Городнянского совместно с полком 46-й дивизии. Атака была назначена на раннее утро 16 июля, однако немцы собирались начать свое наступление еще раньше.

В 04.00 оба пехотных полка 29-й дивизии при поддержке артиллерии, штурмовых орудий и огнеметных танков 100-го танкового батальона атаковали советские позиции на южном берегу Днепра. К своему удивлению, они практически не встретили сопротивления, когда авангард вошел в город. Немцы были потрясены степенью разрушений. «Опустошение было гораздо более сильным, чем в Минске и Борисове. Уцелели лишь отдельные здания, в том числе партийные дворцы, которые стояли среди дымящихся развалин». К 11.00 немецкая пехота очистила южный берег реки и начала готовиться к переправе. Артиллерийский огонь с северного берега становился все сильнее, деревянные постройки на южном берегу пылали, и густой дым заволок все вокруг. В таких условиях немецкая артиллерия ничего не могла сделать. К тому же артиллеристы испытывали проблемы с продвижением по засыпанным обломками улицам.

Все три моста были взорваны, поэтому дивизии опять предстояло форсировать реку с боем на резиновых лодках. В 16.30 началась переправа, которую снова сумели обеспечить саперы при относительно небольших потерях. 15-й полк получил задание захватить железнодорожный вокзал, а 71-й полк должен был наступать в направлении большого белого здания, высившегося в северной части города. Начались тяжелые уличные бои. Унтер-офицер Финке вспоминает: «Выстрелы сыпались на нас из-за всех углов и из всех подвалов. Вдобавок огонь вражеской артиллерии стал неприятно метким. Вокруг все пылало. Большинство зданий в городе были деревянными, и они горели словно спички».

К 18.00 оба полка достигли намеченных рубежей и начали продвигаться к северной окраине Смоленска. Рота Финке шла впереди. «Чем ближе мы подходили к северной окраине, тем сильнее становился огонь вражеской артиллерии. Снаряды рвались непрерывно. Это был настоящий ведьмин котел!» Самой большой проблемой стал штурм казарм в северной части города, которые обороняла 12-я дивизия. Однако с помощью гранат и огнеметов казармы удалось очистить и вытеснить советскую дивизию из города. К 20.00 немцы могли считать, что им удалось взять Смоленск. Однако это не означало прекращения боев. Советская артиллерия, закрепившаяся на холмах севернее Смоленска, вела интенсивный обстрел, под прикрытием которого пехота провела несколько контратак. Однако они были отбиты пулеметным огнем, а советские танки были остановлены истребителями танков. По воспоминаниям Финке, «над городом висело дрожащее багровое зарево, разгонявшее темноту».

На следующий день саперы попытались восстановить взорванные мосты, но меткий огонь советской артиллерии помешал этому, и батальон понес серьезные потери. 15-й полк закрепился в северной части города, а 71-й – в северо-восточной. Им пришлось в течение шести суток отбивать атаки советских войск. По разным причинам скоординированный удар с двух направлений советские генералы организовать не сумели, а с одиночными немцы кое-как справлялись. Однако бой постепенно превратился в позиционную «мясорубку», которую немцы так не любили.

Советское командование не могло допустить, чтобы такой важный город столь легко перешел в руки врага. Постановление ГКО от 16 июля требовало: «По сведениям Государственного Комитета Обороны командный состав частей Западного фронта проникнут эвакуационными настроениями и легко относится к вопросу об отходе наших войск от Смоленска и сдаче Смоленска врагу. Если эти сведения соответствуют действительности, то подобные настроения среди командного состава Государственный Комитет Обороны считает преступлением, граничащим с прямой изменой Родине. Государственный Комитет Обороны обязывает вас пресечь железной рукой подобные настроения, порочащие знамя Красной Армии, и приказать частям, защищающим Смоленск, ни в коем случае не сдавать Смоленска врагу».

Поэтому рано утром 17 июля войска генерала Городнянского пошли в атаку и потеснили немцев, но к вечеру те восстановили свои позиции. 18 июля атака повторилась, теперь к ней подключились потрепанные 127-я и 158-я стрелковые дивизии, атаковавшие с юго-востока. 19 июля бои приняли особенно ожесточенный характер. Немцев выбили из северо-западной части города, они вернули утраченные позиции и были снова отброшены. 20 июля 129-я дивизия сумела выбить немцев с аэродрома на северо-западе Смоленска, но большего добиться не сумела.

Положение для 29-й дивизии становилось все более угрожающим. Чтобы парировать угрозу с юго-востока, генерал Лемельсен 22 июля был вынужден использовать 17-ю танковую дивизию, которой потребовались два дня, чтобы обезопасить тыл 29-й дивизии.

Однако это была совсем не та задача, для решения которой требовались механизированные и танковые соединения. Поэтому 23 июля начался постепенный отвод подразделений 29-й моторизованной дивизии, которую в городе заменяла 137-я пехотная дивизия. Впрочем, последние подразделения ушли из города лишь 27 июля, по странному совпадению именно в этот день был замкнут Смоленский котел. Советские войска полностью оставили Смоленск 28 июля.

Хотя 29-я моторизованная дивизия сумела быстро захватить город, удержать Смоленск ей удалось только ценой больших потерь. За этот период она потеряла больше, чем любая другая дивизия группы Гудериана. Один из немецких солдат, попавших в плен в ходе этих боев, заявил: «Я не хотел бы больше участвовать в битвах вроде Смоленской. Я просто не переживу еще одну такую. Русские перебили почти всех нас. Бои в Смоленске стали сущим адом». Командир 18-й танковой дивизии генерал Неринг мрачно заметил: «Уровень потерь в Смоленске таков, что мы допобеждаемся до смерти».

Тем временем гораздо более успешно развивалось наступление 3-й танковой группы Гота. Захватив Витебск, его XXXIX корпус рванул на восток, обошел Смоленск с севера и вышел к Днепру в районе Ярцево. XLVII корпус Гудериана в это время образовал южный фас будущего Смоленского котла, XLVI корпус вышел к реке Сож. В очередной раз два корпуса группы Гудериана вытянулись в тонкую кишку каждый, но перерезать их советские войска не сумели. Это при том, что в данный момент западного фаса котла просто не существовало, фактически XXXIX и XLVII корпуса наступали с открытым беззащитным тылом.

Именно в середине июля Гудериан принял решение, во многом определившее ход войны на участке Группы армий «Центр». Вместо того чтобы двигаться на северо-восток к Ярцеву на соединение с Готом, он направил последнее свое свободное соединение – XLVI корпус – прямо на восток, на Ельню. Свои резоны в этом решении имелись: немцы захватывали важные высоты восточнее Смоленска и получали плацдарм для дальнейшего наступления на Москву, одновременно перерезав вторую железную дорогу, ведущую к Смоленску. Главную магистраль перерезала 7-я танковая дивизия Гота в Ярцево, поэтому теперь положение советских 20-й и 16-й армий резко осложнялось.

Часто Гудериана обвиняют в том, что он не пошел на север навстречу Готу и не замкнул кольцо вокруг Смоленского котла. Это обвинение справедливо, но лишь отчасти. Все три корпуса группы Гудериана в этот период действовали в отрыве один от другого, и сложно сказать, положение которого из них было самым опасным. Танковая группа растянулась по периметру гигантского треугольника Орша – Ельня – Кричев, и, чтобы удержать этот периметр, требовалось вдвое больше сил. Гудериан попытался было замкнуть кольцо окружения, переведя 17-ю танковую дивизию от Дубровино на восток вдоль южного берега Днепра, чтобы она обошла 29-ю моторизованную дивизию и ударила на север, но потрепанная дивизия не сумела этого сделать. В то же самое время дивизии «Дас Райх» и 10-я танковая из корпуса Фитингофа двигались в относительной пустоте, что и позволило им беспрепятственно подойти к Ельне и захватить ее.

Диспозиция Группы армий «Центр» 1 августа 1941 г.

Источник: David M. Glantz «Atlas of the Battle of Smolensk, 7 July —0 September 1941»

Вот как проходили первые недели войны для артиллеристов дивизии «Дас Райх»: «Я отправился вперед вместе с корректировщиками 9-й батареи, гауптштурмфюрером Айхбергером и его штабом. Пересечь болото оказалось очень трудно, так как нам пришлось прыгать с одной травянистой кочки на другую. Часто нам приходилось класть винтовки, чтобы вытащить ноги из болота и не дать ему засосать себя целиком. Но это была не единственная проблема. Нас атаковали огромные тучи злобных комаров. Используя радио, мы направили огонь на опушку леса примерно в двух километрах впереди, где, по нашим расчетам, должна была находиться оборона русских. Это была возвышенность, с которой русские имели великолепный обзор. Айхбергер не мог связаться со своей батареей, и огонь обоих подразделений координировался и направлялся нами. После этого в нашем секторе не возникло никаких проблем с русскими.

В нескольких сотнях метров от опушки мы вышли на хорошую дорогу, и батарея вскоре догнала нас. Мы поехали в Брест-Литовск. Русские яростно защищали город и цитадель от армейских подразделений. Наша дивизия не стала задерживаться и двинулась дальше в направлении Минска. Обозначения на машинах дивизии были изменены, чтобы включить букву «G», которая показывала, что мы входим в танковую группу Гудериана. Задачей дивизии было прикрывать танковые дивизии, продвигающиеся по шоссе. Противник избегал вступать в прямые столкновения и отступал в практически непроходимые лесные заросли. Это означало, что у нас были частые столкновения с обойденными группами русских. Эти перестрелки и отсутствие нормальных дорог сыграли свою роль, замедляя продвижение дивизии.

Мы обошли Могилев и направились к нашей следующей цели – Смоленску. Мы двигались вместе с 8-й батареей. На дороге мы увидели уничтоженную немецкую 15-см батарею, но не заметили никаких признаков врага. Ночью лунный свет был настолько ярким, что можно было читать, наша пехота ушла далеко вперед, и мы оказались в полном одиночестве. Головные машины нашей колонны – автомобиль командира, грузовик корректировщиков и штабной грузовик – только прошли маленькую низину, как вдруг раздался выстрел вражеского противотанкового орудия, который уничтожил наш трофей – бензовоз. Со всех сторон послышались леденящие кровь крики «Ур-ра!», и на нас обрушился шквал пуль. Но показала себя наша железная дисциплина, тщательная подготовка и бесконечные тренировки принесли свои плоды. Нам не требовались приказы. Мы превратились в ощетинившегося ежа, залегли и открыли плотный ответный огонь, начав кидать ручные гранаты, как заправские пехотинцы. Русская граната мелькнула в воздухе и упала рядом с Киндлем. Я крикнул, предупреждая его, и он скатился в кювет. К счастью для него, граната не разорвалась. Орудийный расчет, ползя на коленях, стащил свою пушку в низину и открыл огонь с дистанции 100 метров, немного ослабив давление. К этому времени подтянулись остальные орудия и снабженцы и также вступили в бой. Когда они увидели горящий бензовоз, то решили, что нас всех перебили. В штаб полка отправили посыльного с просьбой о помощи, и колонна встала до утра. Но когда прибыла 7-я батарея, выяснилось, что помощь больше не нужна.

В утреннем свете мы разглядели, что, собственно, произошло. Русские оставили Могилев, и их путь отступления пересекся с нашим маршрутом. Наши разведывательные патрули посетили следующую деревню и вернулись с продуктами, в том числе русскими пайками. В них входил большой черный сухарь размером с кулак и такого же размера кусок сахара. Вместе они создавали ощущение сытости, которого мы не получали от наших пайков. Вечером мы создали «ежа», и батарея заняла позицию возле покинутой церкви. Несколько солдат нашли спрятанные в соломе бутылки водки, которая оказалась слишком крепкой даже для заядлых пьяниц. Ее невозможно было пить, даже разбавив другими напитками. Я размышлял над тем, насколько же я привык к спиртному, когда услышал щелчок каблуков, громкий, словно удар дверей сарая, и доклад: «Обершарфюрер Дресслер докладывает, что четыре тягача и пятнадцать человек пополнения прибыли из Мюнхена». Он также привез десять бутылок трехзвездочного коньяка. Дресслер принял свой старый 1-й взвод, и мы отпраздновали его возвращение «домой».

На следующий день дивизия получила задание прикрывать северный фланг наступления по шоссе Минск – Смоленск в направлении Ельни. Мы взяли штурмом Смоленск, несмотря на ожесточенное сопротивление. 8-я батарея поддерживала огнем мотоциклетный батальон Клингенберга, который залег южнее Ельни в районе Ушаково. Клингенберг обрисовал нам обстановку, и батарея заняла позиции примерно в 500 метрах от Ушаково. Штабная батарея прошла через деревню и расположилась в 300 метрах впереди нас на краю небольшой рощицы. Чтобы заставить противника раскрыться, некоторые подразделения сменили позиции и открыли огонь с разных направлений, но ответа не последовало. На следующий день все пошло иначе. На рассвете на нас обрушился град тяжелых снарядов, заставив оттащить орудия в тыл и расположить корректировочный пост посреди деревни. Батарея открыла огонь по тем участкам леса, где, как мы предполагали, находятся русские. В стереотрубу мы могли видеть поезда с подкреплениями, которые движутся вперед, предвещая атаку. Но железная дорога находилась вне досягаемости наших орудий».

10-я танковая дивизия генерал-лейтенанта Шааля получила приказ захватить Ельню поздно вечером 16 июля, но в результате проблем с дорогами атаковала лишь 19 июля. Кстати, редкий случай, но из-за поврежденного моста через реку Хмара головной танк 7-го танкового полка просто провалился в реку. Оборона важного транспортного узла советским командованием была организована из рук вон плохо, в результате чего немецкие танки форсировали противотанковый ров, окружающий Ельню, по железнодорожной насыпи. Интересно было бы посмотреть на то, как целая дивизия просачивается по узенькой полоске земли шириной этак метров 10, и выяснить, почему 19-я стрелковая дивизия, «оборонявшая» Ельню, не прикрыла единственный особо уязвимый сектор.

Шааль немедленно радировал в штаб корпуса, что не может продолжать наступать на Дорогобуж, чего требовал Фитингоф, и просит прислать дивизию «Дас Райх». Но пока эта дивизия медленно выдвигалась в направлении Ельни, 20 июля 10-й танковой пришлось отбивать атаку дивизий 24-й армии. Как ни странно, советские документы военного времени очень точно описывают состояние дивизии Шааля. 20 июля это действительно были «отдельные танковые группы и артиллерия», хотя кроме танков в городе находился 10-й мотоциклетный батальон. И вот когда 22 июня под Ельней собрались три танковых и две стрелковые дивизии, им действительно противостояли «два батальона с танками и артиллерией». Это доказывает паническое донесение Шааля в штаб корпуса, в котором он сообщает, что у него осталось всего 9 исправных танков (5 Т-II и 4 Т-III). Конечно, далеко не все выбывшие танки погибли в боях, имело место огромное количество механических поломок. В донесении особенно отмечается отсутствие машинного масла, которое приводило к массовым отказам моторов. Немецкие воздушные фильтры с треском проиграли битву русской дорожной пыли.