Текст книги "Рука Джотто"

Автор книги: Йен Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 15 страниц)

ГЛАВА 11

Он вернулся в галерею Бирнеса на полчаса позже Флавии, и уже оттуда они вместе двинулись в путь через центральную часть Лондона к вокзалу. Ливерпуль-стрит в половине шестого вечера можно рекомендовать только физически крепким людям со стальными нервами. Флавии показалось, что она попала в ад. Современный, отремонтированный, но, без сомнения, – ад. Косметический ремонт здания нисколько не отразился на абсолютно сумбурной системе движения транспорта.

– Боже милостивый, – простонала Флавия, протискиваясь вслед за Аргайлом к платформе с флажком «5.15 – Норвич». Была уже половина шестого, но поезд почему-то еще не ушел.

Она в немом изумлении взирала на вереницу старинных вагонов с облупившейся краской, наполовину оторванными дверями и с почерневшими от грязи окнами. Не веря своим глазам, Флавия покачала головой и попыталась заглянуть в вагон сквозь мутное грязное стекло. На каждый квадратный миллиметр вагона приходилось по человеку, при этом все они как-то умудрялись читать газеты и делать вид, что передвигаться таким диким способом – совершенно естественно для цивилизованного человека.

– Это и есть экспресс, о котором ты говорил? – спросила Флавия, оборачиваясь к Аргайлу.

Он смущенно кашлянул. Очень трудно отрицать очевидное, даже если ты истинный патриот своей страны.

– Ничего, как-нибудь втиснемся, – пробормотал он. – Наверное.

– Я не понимаю, почему такая давка? Разве люди не могут пересесть на другой поезд?

Такой вопрос мог задать только человек, живущий в стране с нормальной транспортной системой.

Аргайл начал было оправдываться и говорить, что управление железной дороги собирается перебросить старые вагоны на другое направление, скорее всего на Брайтон, но его речь заглушил громкий треск в динамике, за которым последовал невообразимый гул.

– Что это? – морщась от невыносимого звука, прокричала Флавия.

– Не знаю.

В динамике послышались хрип и неразборчивое бормотание, однако пассажиры немедленно отреагировали на сообщение. С единым дружным вздохом они свернули свои газеты, подхватили сумки, вышли из вагонов и распределились по платформе. Казалось, никого не обеспокоил и не возмутил тот факт, что поезд должен был отойти от платформы еще двадцать минут назад.

– Простите, – обратилась Флавия к хорошо одетому мужчине лет пятидесяти, надежно пристроившемуся у колонны. – Что это было за объявление?

Он удивился ее вопросу.

– Поезд опять отменили, – объяснил он. – Следующий будет через час.

– Уму непостижимо, – проговорила Флавия, переварив эту информацию. Терпению ее наступил предел. – Я не собираюсь торчать здесь еще целый час для того, чтобы втиснуться в вагон для перевозки скота. Если людям нравится стоять тут словно стадо баранов, это их проблема. Я больше не останусь здесь ни секунды.

Подавив желание развернуть дискуссию о баранах и вагонах для скота, Аргайл поплелся за ней в пункт проката автомобилей, находившийся за углом.

Он прикинул, что в автомобиле они будут двигаться со скоростью три мили в час и что даже с учетом ожидания следующего экспресса на поезде они все равно добрались бы быстрее, однако высказывать свои соображения, учитывая боевое настроение Флавии, не рискнул. К тому же в автомобиле они могли свободно поговорить о Джеффри Форстере.

– Ну и что ты об этом думаешь? – спросила Флавия, когда он передал ей разговор с Люси Гартон. Машина проехала еще три метра и снова остановилась. Как Аргайл и ожидал, они больше стояли, чем двигались.

– Я думаю, это дает нам новые зацепки.

– Да? Какие же?

– В течение нескольких лет Форстер продавал картины из коллекции Уэллер-Хауса, правильно?

Флавия кивнула.

– Когда дядя Годфри пятнадцать лет назад отбросил копыта, была произведена инвентаризация коллекции. Так вот, пятнадцать лет назад коллекция насчитывала семьдесят две картины. Полгода назад, после смерти Вероники, была произведена новая инвентаризация. И что бы ты думала?

– Ну, говори, не томи меня.

– В коллекции по-прежнему оставалось семьдесят две картины.

Поток машин снова пришел в движение, и Флавия попыталась перестроиться в соседний ряд, где, как ей казалось, был шанс разогнаться до двадцати миль в час. Попытка оказалась неудачной, и она снова вернулась к разговору:

– Это означает, что он либо купил новые картины – это можно проверить, сравнив акты инвентаризации, – либо он ничего не продавал.

Аргайл возбужденно кивнул.

– Думаешь, он использовал Уэллер-Хаус в качестве прикрытия? – спросила Флавия.

– Смотри: Форстер крадет картину и находит покупателя. Но ему необходимо скрыть ее происхождение, чтобы не вызвать подозрений. В наше время очень трудно продать картину без документов, еще труднее продать картину из итальянской коллекции. Поэтому он находит старинную английскую коллекцию, уничтожает все имеющиеся на нее документы, кроме краткой описи, где указаны лишь названия и авторство картин. После этого он начинает продавать краденые картины через надежный торговый дом, прикрываясь коллекцией Уэллер-Хауса.

– И даже если у кого-то возникнет сомнение, – продолжила его мысль Флавия, – никто не сможет ничего доказать, потому что он похищал картины, с которых не было сделано репродукций. А новые владельцы были также достаточно осторожны, чтобы не фотографировать свои приобретения.

– Именно так. Конечно, риск оставался, но незначительный, поскольку вероятность того, что краденая картина попадется на глаза человеку, способному опознать ее, была чрезвычайно мала.

Флавия кивнула.

– Твоя приятельница пообещала выслать тебе список купленных и проданных им картин?

– Да, через пару дней. Она не хочет, чтобы об этом кто-нибудь узнал.

– Я могла бы официально снять с нее свидетельские показания.

Аргайл обдумал ее предложение.

– А что, других свидетелей нет?

– Одна свидетельница при смерти и к тому же небеспристрастна. Сандано тоже нельзя трогать: я обещала ему не упоминать его имени. Синьора делла Куэрция недееспособна. Уинтертон может подтвердить только то, что Форстер опознал ворованную картину. Вероника Бомонт умерла. Поэтому показания твоей знакомой относительно того, что Форстер продавал какие-то картины, выдавая их за картины из коллекции Уэллер-Хауса, нам бы очень пригодились. Надо бы выяснить, кому он продал картины. В его бумагах были данные о покупателях?

– Я не все успел просмотреть. Ход мыслей Флавии изменился.

– А что говорят о нем в поселке? На сегодняшний день я еще не слышала о нем ни одного хорошего слова. Уинтертон отметил, что у него не было вкуса – это, кстати, противоречит теории Боттандо о «Джотто»; Бирнес фыркает, называя его очаровательным. Разве это – недостаток?

– Ты находишься в Англии, дорогая, здесь у людей свои понятия.

– Я не понимаю, что в этом плохого? Мне, например, нравятся очаровательные люди.

– Но ведь ты – итальянка, – терпеливо заметил Аргайл. Они проехали еще несколько сот ярдов. – Во-первых, слово «очаровательный» вообще не подходит мужчине. А во-вторых, это подразумевает некоторую поверхностность, склонность к подхалимажу и желание подняться по социальной лестнице за счет своего обаяния, а не реальных достоинств, и, кроме того, это слово означает, что человек – большой любитель женщин.

– Это тоже порок?!

– Дамский угодник, – мрачно сказал Аргайл, – что может быть хуже? Лобызать ручки, расточать комплименты… словно какой-нибудь с континента… Я еще понимаю, когда так сюсюкают с собакой, но с противоположным полом…

– Ну знаешь, у вас очень странные понятия. Ладно, расскажи мне, пожалуйста, о своей хозяйке. Она мне понравится?

– Миссис Верней? Обязательно. Во всяком случае, мне нравится. Она по-настоящему очаровательна. Предупреждаю твой вопрос: женщинам разрешается быть очаровательными. Это приемлемо даже для Англии.

– Понятно. И в чем заключено ее очарование?

– Она умеет раскрепостить человека. С ней чувствуешь себя как дома, даже в этом огромном промозглом амбаре, в котором она живет. Кроме того, она умна, немного склонна к черному юмору и очень остра на язык.

– Почему она меня пригласила? – подозрительно спросила Флавия.

– Вероятно, ей любопытно взглянуть на тебя. Думаю, это нормально – тебе тоже интересно посмотреть на нее. Но скорее всего главная причина кроется в том, что она ужасно одинока. У нее здесь не такая уж насыщенная жизнь, дорогая.

Машина въехала в поселок в начале десятого. Когда они подъезжали к Уэллер-Хаусу, дождь прекратился, словно приветствуя их появление в Норфолке, а Мэри встретила как дорогих гостей. Она сразу провела их на кухню:

– Вы, должно быть, ужасно проголодались, я припасла для вас еды.

Мэри Верней усадила Флавию напротив себя, и женщины вежливо оглядели друг друга. Флавия казалась утомленной, Мэри была необычно тиха и осторожна.

Но прошло несколько минут, и напряженность рассеялась. Флавия немного выпила и вздохнула свободнее; почувствовав это, Мэри тоже расслабилась. Вскоре между ними завязался оживленный разговор; женщины настолько увлеклись, что Аргайл даже слегка обиделся: они совершенно не обращали на него внимания – так, словно он был пустым местом. Они обсуждали все на свете – безобразное состояние британской железной дороги, погоду, ужасы проживания в Лондоне, Риме и Париже и невозможность выращивать зелень для салата в открытом грунте в условиях английского климата.

– Вы уже пришли к какому-нибудь заключению насчет Джеффри? – будто бы невзначай спросила Мэри Верней.

– Пока нет, – ответила Флавия. – Мы продолжаем собирать доказательства.

– Похоже, он имел отношение к похищению еще одной картины, – вставил Аргайл без всякой на то нужды – просто он уже устал молчать и решил напомнить о своем присутствии. – Поллайоло. К сожалению, для вас есть плохая новость.

– Какая?

Вообще-то Флавия не собиралась посвящать в подробности дела человека, с которым познакомилась каких-то полчаса назад, но поскольку большую часть информации Мэри Верней уже все равно получила от Аргайла, вряд ли был смысл скрывать от нее остальное.

– По нашим предположениям, Форстер мог продавать под прикрытием вашей коллекции другие картины, – сказала Флавия.

Мэри заинтересовалась:

– Зачем? Что это ему давало?

– Вы когда-нибудь слышали об отмывании денег?

– Конечно.

– Точно так же отмывают краденые картины. Им сочиняют фальшивую родословную. Старинная коллекция, которая больше ста лет нигде не выставлялась, – идеальное прикрытие для подобного рода махинаций. Дело могло сорваться лишь в том случае, если бы кто-нибудь решил лично связаться с вашей сестрой.

– Он только зря потратил бы время. Я уже говорила – Вероника была не от мира сего.

– Я думаю, это обстоятельство его особенно устраивало.

Мэри задумчиво смотрела на гостью.

– Наверное, поэтому он спрятал опись имущества, – предположила Флавия.

– Возможно, – согласилась Мэри.

– Что тут происходило в мое отсутствие? – снова напомнил о себе Аргайл. – Убийства, ограбления, аресты?

– Ничего такого, – чуть ли не с сожалением ответила Мэри. – Здесь тихо как в могиле. Вот только Джессика вернулась.

– Жена Форстера? – оживилась Флавия.

– Да, она вернулась сегодня утром. Бедняжка в ужасном состоянии, известие о смерти мужа явилось для нее страшным ударом. Я предложила ей переехать на время ко мне, полагая, что ей будет страшно ночевать в этом доме одной, но она отказалась.

– Вы очень добры к ней.

– Да, – подтвердила Мэри Верней, – очень. Должна признаться, я от всей души надеялась, что она не согласится. Конечно, я всегда рада помочь человеку в трудную минуту, но, честно говоря, – она понизила голос, словно их могли услышать, – эта женщина так убивалась по мужу, что я сама чуть не взвыла.

– Полиция уже говорила с ней?

Она пожала плечами:

– Откуда мне знать? Даже Джордж Бартон пребывает в полном неведении о том, что здесь происходит. А если не знает Джордж Бартон – не знает никто.

Прошло еще полчаса такой же праздной болтовни. Аргайл расправился с ужином гораздо быстрее, поскольку его полностью исключили из дальнейшей беседы, и в два часа ночи отправился спать. Женщины, не переставая трещать, перешли в гостиную. Последним, что он услышал, выходя из комнаты, было: «А не выпить ли нам по рюмочке бренди?»

ГЛАВА 12

Его разбудили громкие удары в дверь, после чего она слегка приоткрылась, и в комнату просунулась голова.

– О, Джонатан, прости, что разбудила тебя, – сказала Мэри. – Приехала полиция. Не мог бы ты к ним выйти, и побыстрее?

Вместо ответа он откинул с головы одеяло, окунаясь в сырую холодную атмосферу старого английского дома, и пробормотал нечто нечленораздельное, пытаясь сориентироваться.

– Кофе на кухне, – бодрым голосом объявила Мэри и захлопнула дверь.

Все еще не придя в себя, он, однако, послушно выбрался из постели и начал одеваться. Несколько драгоценных минут ушло на поиски левого носка, обнаруженного в конце концов под кроватью, среди завалов всякого мусора. Натянув остальную одежду, Аргайл сошел вниз.

Инспектор Уилсон с угрюмым выражением на лице, которое бывает у человека, вынужденного компенсировать отсутствие полноценного завтрака большим количеством кофе, приветствовал его появление хриплым возгласом, только усугубившим мрачные предчувствия Аргайла.

Джонатан настороженно впился взглядом в лицо инспектора.

– Что случилось? Судя по вашему виду, опять проблемы? – спросил он.

– Похоже на то, мистер Аргайл. У меня к вам вопрос.

– Спрашивайте.

– Где вы были вчера днем?

Вопрос Аргайлу не понравился.

– Я был в Лондоне, – осторожно ответил он. – А что?

– Должен ли я понимать это так, что вы не имеете представления, кто вчера днем пробрался в дом Джеффри Форстера, взломал опечатанную дверь его кабинета и забрал все его бумаги?

– Я действительно не имею об этом представления, – подтвердил удивленный Аргайл. – И уж конечно, это был не я. Да и кому они могли понадобиться?

– Вот именно.

– Когда это произошло?

– Мы пока точно не знаем. Никто из соседей не видел, чтобы в дом кто-нибудь входил или выходил из него. Кроме полицейских, естественно.

– Так, может быть, это кто-то из них перестраховался и забрал бумаги в участок? – предположил Аргайл.

Уилсон не ответил, его внимание переключилось на Флавию, появившуюся в дверях. Она зевала, прикрывая рот рукой. Мэри Верней представила их друг другу.

– Очень рад, – пробормотал инспектор Уилсон, потрясенный тем, что это очаровательное создание – его коллега.

– Я правильно поняла: пропали все деловые бумаги убитого? – мягко поинтересовалась Флавия.

Слегка пристыженный, Уилсон признал очевидное:

– Конечно, это непростительно, когда из дома предполагаемой жертвы убийства пропадают ценнейшие документы. Но я подумал: может быть, мистер Аргайл забрал документы, решив изучить их в более располагающей обстановке. К несчастью, мое предположение не подтвердилось.

– А вы спрашивали жену Форстера? – вклинилась Мэри. – Я думаю, она как главная наследница Форстера должна быть заинтересована в сохранности всех документов. Может быть, она решила показать их бухгалтеру или другому знающему человеку.

– Это было первое, о чем я подумал. Мы уже проверили эту версию: вдова отрицает свою причастность к пропаже бумаг.

– Вы не станете возражать, если я схожу туда и посмотрю все сама? – спросила Флавия, когда инспектор собрался уходить. – От моего посещения вряд ли будет какая-то польза, но мне это пригодится для отчета.

Уилсон с готовностью разрешил ей посетить дом Форстера, но «я был бы весьма признателен, если бы вы ни к чему не прикасались без моего разрешения, мисс». «Ну разумеется, инспектор».

Легко позавтракав, все трое закутались в теплую одежду – поутру в Англии холодно даже летом – и направились к дому Форстера. Женщины дружно шагали в ногу, за ними бежала собака, последним в отдалении плелся обиженный Аргайл, которого снова исключили из компании.

– Я слышала, раньше эти коттеджи принадлежали вашей семье? – спросила Флавия у Мэри. – Почему ваша кузина решила продать их?

– Хороший вопрос. Одно время я даже подумывала вернуть их обратно, обосновав это тем, что на Веронику было оказано давление, но юристы посоветовали мне не тратить впустую время и деньги. Возможно, теперь, когда выяснились новые обстоятельства, мне удастся выиграть дело. Надеюсь, вы не думаете, дорогая, будто это я убила его, чтобы вернуть свою собственность?

– Мне не хочется так думать, – ответила Флавия, в которой проснулась профессиональная подозрительность, и вернулась к интересовавшей ее теме: – Должно быть, Уэллер-Хаус был когда-то обширным поместьем?

– Да, оно уменьшалось постепенно. Ребенком я приезжала сюда несколько раз, и тогда здесь было полдюжины ферм. Работники на фермах вкалывали от зари до зари, чтобы обеспечить нам тот уровень жизни, к которому мы привыкли. Но дядя Годфри оказался никудышным управляющим, и все пришло в упадок. Потом поместье перешло к Веронике, она и вовсе забросила дела. Поместье придавало семье солидности, но давно перестало приносить доход, достаточный для его содержания. Я осознала это только после смерти Вероники. Кузина всегда жила на широкую ногу, но лишь после ее смерти я выяснила, откуда она черпала средства. Оказывается, Вероника продавала фамильное серебро. Конечно, с точки зрения наследников, она не имела права этого делать, но как я могу осуждать ее, если точно так же поступает наше правительство?

– После нее осталось много долгов?

– Не очень, – ответила Мэри. – К счастью, она успела перевести дом на мое имя. Не знаю, что на нее нашло, но она вдруг заговорила о смерти и испугалась, что налог на наследство окажется слишком большим и я не смогу его заплатить. Благодаря ее предусмотрительности нам действительно удалось значительно уменьшить сумму налогов, однако даже эти деньги я еще не выплатила целиком, и налоговый инспектор ходит за мной по пятам. Между прочим, мы уже пришли.

Она впустила Флавию в дом и сказала, что сама пока побродит вокруг.

– Вот что значит владеть собственностью, – пожаловалась Мэри. – Так и смотришь все время, нет ли дырки в заборе, и подсчитываешь стоимость ремонта.

– Не возражаете, если я составлю вам компанию? – предложил Аргайл Мэри.

– Буду рада.

Они вышли в сад. Аргайл предпочел бы остаться с Флавией, но она пожелала обследовать дом самостоятельно. Он знал, что его подругу лучше не трогать, когда ей требуется концентрация, и покорился.

– Мне нравится ваша невеста, – решительно заявила Мэри, как только они остались одни. – Держитесь за нее.

Они перешагнули покосившийся низенький заборчик и вышли в поле.

– Я стараюсь, – ответил Джонатан. – А куда мы идем?

– Это земли Уэллера. Вон та тропинка ведет к парадному входу в дом. Местами она заболочена. А если идти по этой, то попадешь вон в тот подлесок. Кто-то из членов семьи пытался разводить там фазанов, но ему быстро наскучило это занятие. Птицы и сейчас любят там гнездиться. Хорошая у них жизнь – никто не беспокоит, и место чудесное.

– Пойдемте здесь, – предложил Аргайл. – А почему вы не продаете Уэллер, если с ним столько проблем? Ведь наверняка какие-то деньги останутся даже после уплаты налогов?

– После уплаты налогов – да. А вот после уплаты долгов уже ничего не будет. Я кое-как перебиваюсь исключительно благодаря доброму отношению управляющего банком. Дядя Годфри не желал мириться с бедностью и брал в банке большие ссуды, обеспеченные предполагаемыми доходами.

– Какими доходами?

– Во время войны на территории поместья размещалась авиабаза. Он рассчитывал получить компенсацию за причиненный ущерб, но, разумеется, ничего не получил. Теперь там расположена американская база. Когда ее закроют, я попытаюсь отсудить свои земли обратно.

– Неужели такое возможно?

– Сомневаюсь, но это я говорю только вам. Главное – убедить в вероятности такого исхода служащих банка. Тогда я смогла бы взять заем.

– Как дядя Годфри?

– Да, как дядя Годфри. Вам, наверное, кажется ужасно безответственным брать деньги взаймы, зная, что никогда их не вернешь. Но черт побери, для чего тогда существуют банки?

Они пересекли небольшую поляну – всего в дюжину ярдов шириной и собирались обойти вулканообразную кучу садового мусора, приготовленного для сжигания, когда Аргайл уловил слабый запах гари, смешанный с влажными испарениями от земли после прошедшего ночью дождя. Они подошли ближе, и Аргайл замер в немом изумлении. Запах гари исходил от большой стопки наполовину сгоревших папок с бумагами. Аргайл прочитал уцелевшее название обгоревшей папки из старой манильской бумаги: «Корреспонденция за 1982 год». Он также разглядел обрывок письма, отправленного с Бонд-стрит, и остатки какого-то счета.

Джонатан и Мэри молча смотрели друг на друга, потом Джонатан сказал:

– Ну вот вам и разгадка пропавших документов.

– Да, – откликнулась Мэри, засовывая руки в карманы. – Вот и разгадка.

Аргайл наклонился ниже, принюхался и сообщил:

– Пахнет то ли бензином, то ли парафином. Какая вчера была погода?

– Утром накрапывал дождь, к полудню перестал, вечером начался опять и уже не прекращался до самого утра.

Джонатан пожал плечами:

– Тем, кто это сделал, пришлось изрядно потрудиться. Представляете, сколько времени это у них заняло: перетаскать сюда из дома все папки, сложить их штабелем, поджечь, дождаться, пока все сгорит, и потом разбросать костер? Я думаю, у них ушло на это немало времени. Вот только зачем?

– Вопрос риторический, или у вас есть предположения?

– Я вижу только одно: уничтожена значительная часть улик против Форстера. Идемте. Нам нужно вернуться и разыскать инспектора Уилсона.

Флавия стояла в холле и, засунув руки в карманы, задумчиво смотрела на лестницу, когда позади нее раздалось возмущенное покашливание.

Она обернулась и извинилась за вторжение без стука; по правде говоря, она напрочь забыла о существовании вдовы Форстера. Позже она поняла, что это была не только ее оплошность: большинство людей помнило о существовании Джессики только до тех пор, пока она была рядом. В сознании Флавии невольно всплыло слово «мышка», и как она ни пыталась избавиться от этой уничижительной характеристики, слово застряло у нее в голове и напоминало о себе на протяжении всего разговора.

Миссис Форстер была моложе своего мужа на добрый десяток лет, если не больше. В ней не было ни капли той самоуверенности и надменности, которыми отличался ее муж. У женщины было лицо безвинной страдалицы и ханжи, о чем свидетельствовали плотно сжатые губы и опущенный подбородок. Кроме того, она ужасно нервничала и пребывала в сильной депрессии – впрочем, в подобных обстоятельствах это вполне объяснимо, великодушно решила Флавия. Джессика все время теребила край платья, запиналась, дрожала, и Флавия вдруг почувствовала, что заражается ее состоянием. Разговорить женщину оказалось непросто.

Первым делом Флавия выразила свои соболезнования в связи с кончиной мистера Форстера и получила ответ:

– Это был шок, я до сих пор не могу поверить в случившееся.

– Не знаю, могу ли я спрашивать…

– Вы хотите допросить меня? Я уже все рассказала полиции.

Флавия поспешила заверить, что ей нужно совсем другое.

– А кто вы?

Флавия объяснила и поинтересовалась:

– Что вам сказали в полиции?

– Ничего, они только спрашивали. Это было ужасно. Они вели себя так, словно меня это все не касается.

Опустив некоторые подробности, Флавия поделилась с ней кое-какой информацией, а под конец спросила про Поллайоло; либо вдова очень хорошо притворялась, либо ей действительно ничего не сказали в полиции, но она решительно ничего не знала. Флавия склонялась ко второй версии: Джессика Форстер казалась столь незначительным существом, что все обращались с ней соответствующим образом.

Вдова так высокопарно благодарила Флавию за то, что та потрудилась разъяснить ей ситуацию, что итальянка невольно прониклась к ней сочувствием.

Когда Флавия закончила говорить, миссис Форстер отрицательно покачала головой:

– Мне ничего не известно о том, что вы рассказываете.

– Для вас эта информация явилась неожиданностью?

– Я ничего не знала о его делах, кроме того, что в последнее время они шли не очень хорошо. Из-за миссис Верней.

Впервые в ее голосе промелькнула некоторая горячность. Джессика Форстер пояснила, что ее муж и миссис Верней не сумели поладить.

– Уж не знаю, чья в том была вина. Она сказала, что его услуги ей не по карману. Джеффри пришел в ярость, я даже не ожидала от него такого взрыва. Боюсь, они просто невзлюбили друг друга с первого взгляда. Должна сказать, что ко мне она всегда относилась дружелюбно. Она даже пригласила меня к себе пожить, если мне станет невмоготу в этом доме. Очень мило с ее стороны, правда? Только в беде и можно по-настоящему узнать человека.

Флавия согласилась, что, как правило, это так.

– Конечно, я могу понять его реакцию, – продолжила миссис Форстер. – Джеффри столько сделал для мисс Бомонт, даже оставил ради нее работу в Лондоне и переехал сюда жить. И вдруг миссис Верней прогоняет его. Он был глубоко оскорблен. И я не постесняюсь сказать, что ее решение стало для нас ударом в финансовом отношении тоже.

– Значит, миссис Верней уволила вашего мужа только потому, что у нее не хватало средств на его услуги?

Джессика Форстер смотрела на нее недоумевающим взглядом.

– А какие еще могли быть причины?

Флавия подумала, что она либо очень проста, либо в самом деле глупа. А может быть, не то и не другое.

– Значит, для вас настали трудные времена? Я имею в виду – в денежном отношении?

Женщина кивнула:

– Да, но потом положение стало выправляться. Джеффри снова занялся прежним бизнесом и говорил, что вскоре провернет крупную сделку.

– И что это была за сделка?

– Понятия не имею. Он старался не утомлять меня подробностями. «Я зарабатываю – ты тратишь» – так он всегда говорил. Он был хорошим человеком. Я понимаю, вам уже наговорили про него всякого, но они знали его только с одной стороны. А была еще и другая. Совсем другая.

Флавии оставалось только догадываться, что имела в виду миссис Форстер; она решила выпытать это у нее, избрав более подходящий момент.

– И все-таки что это была за сделка? Он собирался продать картину?

– Вероятно, да. А может быть, коттеджи. Хотя нет, вряд ли.

– Когда к вашему мужу попадали ценные картины, он обычно держал их здесь?

– Понятия не имею. Может быть, и нет. Если они были действительно ценные. Здесь не такое уж безопасное место, к тому же многие люди имеют ключи от нашего дома – уборщица, например. Да еще ограбления – вы, наверное, слышали.

– А если, к примеру, ваш муж собирался показать картину клиенту, он мог привезти ее сюда в последний момент?

Джессика кивнула:

– Мог, он арендовал сейф в норвичском банке. Но ведь я уже говорила все это полиции.

– Он упоминал при вас имена клиентов?

Она помотала головой.

– Он имел контакты в Италии?

Тот же ответ.

– Понятно. А ваш муж часто бывал в разъездах?

– Конечно, это часть его работы. Ему приходилось постоянно куда-то ездить, смотреть картины, встречаться с клиентами. Нельзя сказать, чтобы ему это нравилось, он любил бывать дома.

– А за границу он выезжал?

– Да, иногда, но не часто. А почему вы спрашиваете?

– Просто интересуюсь, – уклончиво ответила Флавия. – А вы, случайно, не знаете, не ездил ли он в июле 1976 года в Шотландию?

– Не знаю, – снова покачала головой Джессика.

– А в Падую в мае девяносто первого?

– Нет.

– В Милан в феврале девяносто второго?

– Не думаю. Он часто уезжал, но всегда ненадолго. Я никогда не могла сказать точно, где он находится.

– А кто-нибудь может это знать?

– Вряд ли, Джеффри работал один. Попробуйте спросить Уинтертона, был у него такой знакомый. Может быть, он что-нибудь знает.

– Понятно. Спасибо. Скажите, а как так вышло, что он стал работать на Веронику Бомонт?

– Наверное, она его попросила. Кажется, они познакомились несколько лет назад на одном мероприятии. Джеффри старался поддерживать такие контакты, хотя лично я не стала бы тратить время на подобных людей. Он говорил, что однажды дал ей хороший совет. Но работать у нее он стал только три года назад. Тогда мы и переехали сюда.

– По моим данным, они знали друг друга очень давно. Им было лет по двадцать, когда они познакомились.

Джессика казалась удивленной:

– Да? Возможно, не знаю. Он никогда не упоминал об этом. Честно говоря, я была недовольна нашим переездом сюда. Я знаю, он хотел поправить дела, но мы как-нибудь обошлись бы и без этой работы. Я была готова сама зарабатывать, лишь бы он отказался от этого предложения. Разве можно ставить свою жизнь в зависимость от прихотей одного человека, к тому же очень странного человека? Но Джефф никогда меня не слушал. И то, что в результате я оказалась права, меня совершенно не радует. Я и сейчас уверена: мы напрасно покинули Лондон и похоронили себя в этой глуши.

Не совсем удачное сравнение, отметила Флавия. И если подумать, действительно жаль, что он не послушал жены. Может, она и кажется перепуганной крольчихой, но если все было так, как она говорит, у нее гораздо больше ума и рассудительности, чем у ее мужа.

– Вы не знаете, куда пропали его бумаги? – спросила она.

Джессика нервно сцепила пальцы, и Флавия поняла, что сейчас она скажет неправду.

– Я не знаю, меня целый день не было дома. Я приехала вечером. Вчера утром я отвечала на вопросы полиции, затем поехала в Норвич повидаться с адвокатом. Потом весь вечер провела у друзей. Я впервые услышала о пропаже сегодня утром, когда полицейские пришли взглянуть на бумаги и, войдя в кабинет, начали кричать, что их нет.

Флавия задумчиво кивала. Как она поторопилась выложить свое алиби. Женщина говорила спокойно, но проницательной итальянке показалось, что это стоило ей немалых усилий. На небеспристрастный взгляд Флавии, миссис Форстер слишком сильно взволновал вопрос о пропаже бумаг.

Итальянка потягивала из стакана пиво и никак не могла решиться. «Нет, – наконец определилась она, – уйду голодной. Так безопаснее». Она впервые видела, чтобы еда выглядела подобным образом, и не рискнула проверить, какое воздействие она произведет на ее желудок. Аргайл с отвращением запихивал в рот колбасный рулет, и лишь инспектор Мэнстед, только что приехавший из Лондона, с энтузиазмом поглощал яйца по-шотландски. Он как раз отправил в рот второе яйцо и маленькую маринованную луковицу и с довольной миной жевал образовавшуюся смесь. Флавию передернуло, и она попыталась сосредоточиться на деле.

– А что думают обо всем этом ваши коллеги из Норфолка? – спросила она.

Мэнстед неторопливо дожевал и проглотил смесь из яйца, колбасного фарша и маринованного лука.

– Пока они ничего не думают. Им хочется свалить вину на Гордона – я понимаю, так проще. Но они этого не сделают. Они держат его за неимением лучшего.