Текст книги "Рука Джотто"

Автор книги: Йен Пирс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Я знаю. Но что ты предлагаешь?

– Уинтертон должен знать, куда ушли картины, так?

– По идее, да, – сказала Мэри. – Но это не значит, что он вам скажет.

– Он понимает, что если мы очень хорошо постараемся, то рано или поздно докопаемся до правды. Но с другой стороны, если ему дадут железную гарантию, что дело будет закрыто навсегда?..

– Джонатан, – раздраженно сказала Флавия, – говори прямо.

– Ты постоянно твердишь мне, что ради достижения большой цели можно чем-то и поступиться. А Боттандо вечно расхваливает тебя за то, что ты умеешь находить пропавшие картины, – осторожно добавил он.

– Да, бывает.

– Может быть, именно это тебе нужно сделать сейчас? Она отлично понимала, к чему он ее подталкивает, но все в ней восставало против этой идеи.

Аргайл изложил свой план – сначала робко, потом все более и более настойчиво и в конце концов подвел к тому, что это – единственный выход из положения. На уговоры ушел целый час, поэтому дальше пришлось действовать очень быстро.

Мэри Верней подбросила Флавию до Норвича, чтобы та успела на последний лондонский поезд. В спешке Флавия даже не собрала вещи. Аргайл пообещал привезти их потом.

На платформе Флавия поцеловала его.

– Увидимся через несколько дней, – сказала она. – Спасибо тебе за совет: сама я ни за что не решилась бы. Беру назад свои слова, что ты недостаточно тверд. И между нами – того, чем я сегодня поступилась, мне хватит на всю оставшуюся жизнь.

Знаменательная встреча состоялась в конференц-зале министерства. Это было унылое собрание. Пятнадцать человек собрались посмотреть, как состоится публичная порка Боттандо и принесение его в жертву на алтарь эффективности. Многие пришли с большой неохотой – они хорошо относились к Боттандо и ценили его заслуги. Еще несколько человек были рады, что тучи сгустились не у них над головой. Подавляющее большинство пришедших на встречу недолюбливали Аргана и внутренне противились тем идеям, которые он провозглашал.

Но никто из них не мог ему помешать; в сущности, никто и не пытался. Служебные записки Аргана давно циркулировали в министерстве, поэтому большинство понимало, что Боттандо попал в настоящую беду. Но открыто выступить на чьей-то стороне старая гвардия не рискнула, дружно решив поберечь силы до более подходящего случая.

Боттандо пришел на встречу вместе с Флавией. Он знал, что она единственный верный ему человек. К сожалению, Флавия могла поддержать его только морально. Она совершенно выбилась из сил. Добравшись до Лондона, Флавия помчалась к Уинтертону и битых три часа торговалась с ним за согласие сотрудничать; затем поехала в аэропорт и весь долгий перелет до Рима терзалась сомнениями, правильно ли она поступила. Она лишь вкратце успела сообщить Боттандо основную информацию. Она говорила и говорила; на удивление спокойный, Боттандо внимательно выслушал ее, поблагодарил и затолкал в машину. «Мы уже опаздываем», – объяснил он.

Встречу открыл сам министр – скучный безобидный человек, слишком бесхарактерный для того, чтобы пойти против мнения своих подчиненных. Раз они решили, что такая встреча необходима, значит, нужно ее организовать. Он высказался очень неопределенно; основная мысль его выступления заключалась в том, что, каким бы ни оказался итог встречи, он за это никакой ответственности не несет. Потом для разогрева обсудили общее состояние дел, затем из-за какого-то пустяка разгорелся нешуточный спор – сигнал, что пора переходить к главному пункту программы.

Наступил черед Аргана, и он выступил вперед – тихий, мягкий и оттого еще более опасный.

Он начал издалека, со структурных вопросов, постепенно обрисовывая, каким образом в управлении принимаются решения. Затем привел статистику, сравнив количество преступлений и количество арестов и возвращенных ценностей. Цифры произвели удручающее впечатление даже на Боттандо.

– Но оставим голые цифры, – небрежно продолжил Арган. – Надеюсь, вам станет яснее, в чем состоит проблема, если я приведу пару конкретных примеров. За последние две недели произошло несколько преступлений разного масштаба. К сожалению, ни одно из них не было раскрыто. Более того, не были проведены даже самые элементарные следственные действия. Генерал Боттандо, без сомнения, скажет, что за такой короткий срок невозможно раскрыть преступление. По его мнению, преступление в области искусства должно как следует вызреть, прежде чем можно будет собрать урожай. Если нужно, даже в течение десятилетий.

Я не верю в такой подход. Я полагаю, что только должным образом организованные и сфокусированные действия могут привести к реальному результату. Куй железо, пока горячо, – вот к чему я призываю.

Совершенно очевидно, что этот лозунг не в чести у руководства управления по борьбе с кражами произведений искусства. Когда была украдена ценнейшая коллекция этрусских статуэток, генерал Боттандо послал одну из своих девушек побеседовать с мстительной пожилой женщиной о преступлении тридцатилетней давности. Затем ограбили галерею на виа Джулия. Вы думаете, туда кто-нибудь поехал? Ничего подобного; все та же девица мчится на встречу с закоренелым преступником, чтобы выслушать его бредовую историю. Ограбления следуют одно за другим, а мы отправляемся в Англию заниматься всякой чепухой.

Зачем? Затем что у генерала есть любимая теория. На протяжении многих лет, невзирая на явные признаки того, что торговля искусством вошла в сферу деятельности организованной преступности, и пренебрегая принципом приоритетности насущных дел, генерал Боттандо лелеет свою старомодную романтическую теорию, являющуюся вопиющим надругательством над здравым смыслом. Говоря коротко, он верит в существование некоего вора-профессионала, который скитается по Европе и бесследно похищает картины. Конечно, никаких доказательств существования такого человека нет и в помине. В Европе не найдется ни одного полицейского, который поддержал бы его теорию. Хотя, конечно, с помощью ложных свидетельств можно доказать что угодно – это я вам говорю как бывший историк-искусствовед.

«Смешно, – рассеянно подумал Боттандо. – Он уверенно держится. Впрочем, так и должно быть. Я и сам пользуюсь этим приемом. Он знает не хуже меня, что я никогда не верил в существование „Джотто“. Он отлично знает, что я бог весть сколько лет не вспоминал о нем. Он в курсе, что Флавия беседовала с Сандано всего несколько минут. А еще он прекрасно понимает, что, если бы не стал третировать меня этим делом, я давно бы уже бросил его. Бездельник».

А Арган тем временем продолжал рассуждать об опасностях подгонки фактов под ложные теории и о растрачивании полицейских ресурсов впустую. О дисциплине тоже сказал. Необходим жесткий контроль, чтобы сфокусировать внимание сотрудников на действительно важных вещах. Пора экономить деньги. В современном мире нет места бездельникам и просиживателям штанов. Нужно беречь средства, выделяемые полиции налогоплательщиками. Должна быть отдача. Окупаемость. Продуктивность. Ответственность. Целеустремленность. Бережливость.

Он закончил свою речь, употребив все громкие и правильные слова, ни одного не оставив Боттандо. Государственные мужи сияли от удовольствия, слушая, как он выдает один за другим все министерские лозунги. Флавия, которая ревниво сожалела о каждом украденном у генерала слове и оскорбленная намеками Аргана на свою персону, испепеляла его взглядом со своего места в конце стола. Она с трудом сдерживалась, чтобы не подбежать и не отхлестать мерзавца по щекам.

– Генерал? – Министр с извиняющейся улыбкой повернул голову к Боттандо. – Боюсь, вам пришлось выслушать весьма нелицеприятную критику о работе своего управления. Вам, наверное, есть что ответить по этому поводу.

– Думаю, да, – сказал Боттандо, наклоняясь вперед. Он водрузил на нос очки, чтобы окидывать присутствующих величественным взглядом. – Мне очень грустно, что у доктора Аргана, который провел у нас так много времени, сложилось столь неблагоприятное впечатление о методах нашей работы.

Я неоднократно пытался объяснить ему, что управление создано для защиты национального наследия и возвращения утраченных ценностей, где бы они ни находились. В тех редких случаях, когда перед нами вставал выбор: поймать преступника или вернуть произведение искусства, – нам всегда было рекомендовано предпочесть второе. Именно на этом и сосредоточено все наше внимание. Относительно кражи этрусских статуэток могу сообщить, что преступник был схвачен карабинерами. Мы предложили им свою помощь, но они сказали, что обойдутся своими силами.

– Надеюсь, мы собрались здесь не ради обсуждения межведомственных склок? – мрачно пробормотал Арган.

Боттандо оставил без внимания этот выпад и продолжил:

– Естественно, мы держим глаза и уши открытыми и используем все источники информации и связи, наработанные за прошедшие годы. Однако никакой компьютер никогда не заменит человеческого разума и интуиции.

Арган фыркнул:

– И к чему они вас привели?

Боттандо вздохнул. Затем, не в силах подобрать более подходящего ответа, он поднял с пола коробку и поставил на стул рядом с собой. Медленно, одну за другой он вытаскивал статуэтки и передавал их сидящим вокруг него.

– Тридцать девять этрусских фигурок, – сказал он, внимательно следя за их передвижением по кругу. – Мы нашли их сегодня утром под кроватью одной пожилой леди в Витербо.

После этого театрального представления наступила пауза. Арган оправился не сразу.

– Надеюсь, их вернут законным владельцам, – сказал он наконец. – Всем известна ваша страсть украшать свой кабинет крадеными вещами.

Боттандо ослепительно улыбнулся ему.

– Их вернут законным владельцам лишь после того, как будет проведена вся бумажная работа. Но мне хотелось бы отметить, что я чрезвычайно сожалею о том времени, которое нам пришлось потратить на это дело. Я хочу сказать, что если бы зять доктора Аргана заплатил жуликам, которые согласились украсть для него эти вещи, они не чувствовали бы за собой морального права увести их из его галереи. У воров, знаете ли, тоже есть свои понятия о чести.

Боттандо быстрым взглядом окинул комнату. Удар попал в цель, подумал он, заметив, как все неодобрительно покосились в сторону Аргана. Улыбка сползла с лица маленького негодяя.

– То-то, – прошептал Боттандо, склонившись к Флавии, – никогда не нападай на старого льва, если не уверен, что он уже потерял зубы… А теперь я хочу поговорить о более важном деле под условным названием «Джотто», – продолжил он уже для всех, отмахнувшись от Флавии, которая похлопала его по руке и прошептала, что ей нужно сказать ему пару слов наедине. «Не сейчас, Флавия, – подумал он. – Дай насладиться моментом». – Как уже отметил доктор Арган, в течение долгого времени у меня не было по этому делу ничего, кроме смутных предположений. Я – мое управление – следовал инструкции. Нераскрытые дела периодически поднимают и сопоставляют с новыми данными. И тут как никогда важен профессиональный опыт, когда ты вспоминаешь различные дела и сравниваешь их друг с другом. Опыт и интуиция помогают составить представление о том, как было совершено преступление. В качестве примера могу сказать, что доктор Арган имел непосредственный доступ ко всем материалам дела и возможность тщательно изучить его, однако в силу отсутствия профессионального опыта не сумел реально оценить перспективы его расследования. Мой опыт, – внушительно продолжил он, – и практическая сметка синьорины ди Стефано помогли нам сделать правильные выводы.

Синьорина ди Стефано не выразила ни малейшего удовольствия от высказанной в ее адрес похвалы и смотрела на него с безумным лицом. Чего бы она только не отдала, чтобы он заткнулся. Ведь он и так уже победил врага, так зачем продолжать битву?

Но он не желал останавливаться:

– Там, где доктор Арган посмеивался, мы искали. То, что он отвергал как полнейшую чепуху, мы принимали как путеводную нить. Письмо, которое доктор Арган выбросил бы в мусорную корзину, привело меня к одной из самых значительных побед за всю карьеру. И уж если работа нашего управления подверглась проверке, я рад, что это случилось именно сейчас.

Его смелое заявление произвело должный эффект: в бюрократическом мире нечасто бывает, чтобы человек в трудном положении бросался такими громкими фразами. Флавия, все еще волнуясь, изучала поверхность стола и крутила в пальцах ручку.

– Что касается человека, которого я прозвал «Джотто» и в чьем существовании сомневался доктор Арган, то в настоящий момент я готов наполнить свою оригинальную теорию конкретным содержанием. Настоящее имя «Джотто» – Джеффри Арнольд Форстер, и мы можем это доказать. Его личность удалось установить благодаря тому, что мы прислушивались к словам жуликов и старых безумных женщин, а также благодаря тому, что мы со своим опытом и смекалкой умеем различать, когда они говорят правду, а когда лгут. Доказательства? Конечно.

Боттандо начал излагать подробности по мере того, как поступали вопросы.

– Если не нравится Сандано, существуют показания синьоры Фанселли. – Флавия забыла рассказать ему о том, что подтолкнуло Марию Фанселли написать письмо и дать показания против Форстера. – Есть также заявление Артура Уинтертона – дельца, известного всему миру, человека с безупречной репутацией. Имеется свидетельство Мэри Верней, что Форстер продавал картины под прикрытием коллекции Уэллер-Хауса. Есть сведения о предполагаемом убийстве Вероники Бомонт – бедная женщина узнала, что Форстер продает добытые незаконным путем картины, пользуясь ее именем, и начала задавать вопросы. Факт, что его жена сожгла все бумаги, пытаясь скрыть свидетельства его махинаций. И наконец, возможность того, что его самого убил обманутый клиент. Но этот факт вряд ли удастся когда-нибудь доказать, поскольку следствием занимается английская полиция, недостаточно опытная в подобных делах.

Боттандо подержал паузу, чтобы произвести больший эффект. Все неуверенно ерзали на своих местах, не готовые к такой яростной защите. Арган, однако, расслабился – много слов и никаких вещественных доказательств. Он уже готовился к новой атаке. Боттандо дождался, пока Арган облизнет губы, собираясь сказать свое слово, приторно улыбнулся ему и достал листок бумаги.

– Ну и, помимо всего, есть это, – продолжил он, благоговейно выкладывая листок на стол. Он выждал еще полсекунды в полном молчании, так что даже самые непонятливые ощутили, что близится кульминация. – Это было найдено в папках, опять же одним из моих людей. Что же это? – риторически вопросил Боттандо, словно ожидая, что все начнут поднимать руки, желая ответить. Он покачал головой. – Всего лишь список клиентов и картин, которые они купили. И мест, откуда они были украдены. Вот и все. Возможно, список неполный, но, на мой взгляд, это – величайшее событие в истории преступлений, связанных с искусством. Девятнадцать работ, из которых двенадцать были похищены в Италии; среди них есть полотна Уччелло, Мартини, Поллайоло, Мазаччо, Беллини и многих других. И все они числятся в моем списке деяний «Джотто», в чье существование доктор Арган отказывался верить. Эти картины уже сами по себе представляют грандиозную коллекцию, которая могла бы составить гордость любого музея. Мы знаем их местонахождение и, вероятно, сумеем вернуть большую часть владельцам. Успешное завершение этого дела, – твердо заявил он, оглядев присутствующих и взглядом призывая их возразить, – я считаю триумфом всего нашего управления.

Возможно, Боттандо выбрал слишком жесткую линию поведения, но ему хотелось, чтобы его успех не оставил никаких сомнений. Он пустил по кругу листок, выторгованный Флавией у Уинтертона, чтобы все смогли прочитать его и восхититься. Пока они занимались этим, Боттандо продолжал развивать свою мысль о преимуществах опыта и компетентности, об опасности заблуждения, будто реальную жизнь можно свести к узкому кругу административных дел; о том, что постоянные перемены в угоду веяниям моды ни к чему хорошему не приведут. О том, что полицейская работа трудна и отнимает много времени, а потому не может стоить дешево. О беспристрастности и о том, что нельзя защищать жуликов, даже если они приходятся тебе родней.

– Ну и, конечно, главное – это абсолютная преданность делу, неподкупность и честность. – Тут генерал посмотрел на Аргана.

Все это он произнес мягким, спокойным, полным снисходительности и сожаления тоном. Его слова звучали музыкой в ушах собравшихся, которые к концу его речи смотрели на него чуть ли не с благоговением. Настроение встречи кардинально изменилось. Теперь уже союзники Аргана не смели взглянуть в его сторону. Конечно, потом они продолжат свою борьбу за реформы.

Но они не хотели, чтобы сейчас их порвали на куски из-за человека, который втянул их в такую глупую историю.

Голосование за Боттандо прошло анонимно. Как ни странно, только Флавия казалась недовольной. «Наверное, перенапряглась, – подумал Боттандо. – Нужно дать ей отдохнуть несколько дней, прежде чем она снова окунется в работу».

Даже Арган поздравил его с успехом. Боттандо чуть не пожалел его. Но, конечно, не от души.

ГЛАВА 17

Для Аргайла триумф Боттандо обернулся кошмаром. Когда поезд, увозивший Флавию в Лондон, отошел от платформы с норвичского вокзала, он был абсолютно спокоен. Он дал ей хороший, на его взгляд, хотя и неординарный совет, который родился у него от горячего желания уладить дело ко всеобщему удовольствию. На этот раз он действовал быстро, решительно и безжалостно – так, как ему настойчиво рекомендовали все его знакомые и друзья. Он чувствовал себя немного неуютно в этом новом образе, однако полагал, что вскоре привыкнет к нему. Теперь ему оставалось только направить открытые в себе качества в профессиональное русло. И пробным камнем должен был стать разговор с Мэри Верней о Леонардо. Циничный настрой продержался в нем до самого возвращения в Уэллер-Хаус и способствовал глубокому крепкому сну. Однако утром он просуществовал только до той минуты, когда Мэри заглянула к нему во время завтрака и позвала его к телефону.

– Инспектор Мэнстед, – сообщила она, – хочет вам сказать пару слов.

Мэнстед, будучи человеком воспитанным, позвонил Аргайлу исключительно с целью поблагодарить его за оказанную помощь и выразить свое безграничное восхищение дедуктивными способностями Флавии.

– Лично я никогда не верил в то, что Форстер был вором, – признался он. – Это лишний раз доказывает, как сильно мы можем ошибаться. Я сомневаюсь, что нам удастся выяснить причину его смерти, – добавил он. – Но список картин, который вы обнаружили, – это настоящая бомба. Жаль, что вы не заметили его в первый раз, когда осматривали кабинет Форстера. Хорошо, что догадались взглянуть еще раз.

– Да, – сказал Аргайл, – я забыл там ручку. В столе. Вот и решил забрать ее.

– Это такая удача, что список не сгорел с остальными бумагами. А все его проклятая жена. Если бы не Флавия, я бы прижал Джессику Форстер к ногтю за то, что она отняла у нас столько времени.

– Милосердие – благое дело, – сказал Аргайл. – Она и так уже достаточно настрадалась со своим мужем.

– Верно. Насколько я понял, она осталась без гроша. Одному Богу известно, куда уплыли деньги Форстера. Он должен был огрести кучу денег на своих махинациях.

– Я слышал от кого-то, будто он увлекался азартными играми, – подбросил мысль Аргайл.

– Да? – удивился Мэнстед. – Что вы говорите? Это вам сказал кто-нибудь из его коллег по бизнесу?

– Да, кажется.

– Ладно, это не важно. Если нам удастся вернуть Поллайоло, это будет самой лучшей наградой. Мы и раньше знали, где он находится, но теперь, когда есть доказательства, что он был куплен незаконно, нам будет легче вернуть его.

– А разве он тоже есть в списке? – спросил Аргайл, и в животе у него что-то ухнуло – словно туда упала монетка и продолжала подскакивать.

– Конечно. А что?

– Ничего. Просто я не заметил ее там. Наверное, был слишком взволнован. Скажите, а Уччелло там тоже есть?

– Конечно, первым номером. А вы разве не читали? Должно быть, вы и впрямь были не в себе.

– Да, не в себе. Что-то в этом роде.

Его хорошее настроение мгновенно испарилось, как только разные мелкие детали пронеслись у него в голове, смеясь над его доверчивостью. Совершенно подавленный, он вернулся к своему остывшему яйцу всмятку. Как же так? Ну сам он, понятное дело, мог ошибиться, но чтобы Флавия? Она на удивление легко доверилась той информации, которую ему удалось собрать. Если бы он поделился с ней теми сведениями, которые почерпнул в семейном архиве Бомонтов и на кладбище, она давно бы связала одно с другим и сделала единственно правильный вывод.

«А может быть, это просто плод моего больного воображения?» – мрачно подумал он, уставившись на кусок поджаренного хлеба. А может быть, и нет, решил он несколько секунд спустя, прочитав письмо, доставленное почтальоном, пока он разговаривал по телефону. Письмо оказалось coup de grace [8]8
  Завершающий смертельный удар(фр.)


[Закрыть].

Его прислала Люси Гартон. Она сообщала, что Алекс наконец позволил себе сходить пообедать после беспрецедентно продолжительного трудового подвига и она воспользовалась этой возможностью, чтобы залезть в его компьютер. Тон письма был недоброжелательным и даже возмущенным: вопреки убежденности Аргайла выяснилось, что Джеффри Форстер не продал у них ни одной итальянской картины. Об этом Аргайл уже более или менее догадывался и потому был не сильно удивлен. А вот что его действительно изумило, так это то, что Форстер, оказывается, продал через их торговый дом четыре английские картины. Более того, негодующе отметила Люси Гартон, одна из них была якобы из коллекции Уэллер-Хауса и проходила через руки самой Люси. Она была готова поставить на кон свою репутацию, утверждая, что картина была чистой и действительно принадлежала владелице Уэллер-Хауса. В доказательство она приложила к письму каталог того аукциона. А теперь, заявляла она, мне хотелось бы знать: что все это значит? Как она может получить заслуженное повышение, если Аргайл не предоставил для этого никакой пищи? И понимает ли он, во что это ему обойдется?

Аргайл тупо смотрел на обведенную фотографию в каталоге и проклинал день, когда ему пришло в голову навестить эту женщину. Лот сорок семь. Художник школы Неллера, портрет Маргарет Дунстан-Бомонт, происхождение – Уэллер-Хаус, продан за 1250 фунтов. Ксерокопия разрешения на продажу, подписанная Вероникой Бомонт.

Не в силах поверить этому, он покачал головой. Как же он раньше не понял? «Проклятый рисунок свел меня с ума», – подумал он. Ведь это же элементарная арифметика. Маргарет Дунстан-Бомонт умерла в возрасте шестидесяти лет в 1680 году. Неллер начал работать в Англии в середине семидесятых. Следовательно, на портрете Неллера могла быть изображена женщина никак не моложе пятидесяти пяти лет.

Мысли хороводом закружились в его голове, и чтобы проверить свою догадку, он снова пошел в столовую рассмотреть портрет внимательнее. Холст был темным и грязным, но при всем желании Аргайл не мог заставить себя поверить в то, что на нем изображена пятидесятилетняя женщина. Ей было никак не больше двадцати пяти. Он всмотрелся еще пристальнее и даже слегка поскреб холст пальцем.

«О, какой же ты идиот, – горестно сказал он себе. – Это молодая женщина, грязь тут ни при чем. И ты сам это знаешь. Ты же видел его в кабинете Боттандо пару лет назад. Больше никогда в жизни, – с отчаянием подумал он, – не буду хвастаться своей великолепной зрительной памятью».

Он знал, что должен немедленно созвониться с Флавией, но одновременно с этим понимал, что, если опять окажется не прав, Боттандо скажет, что человек, у которого семь пятниц на неделе, – просто дурак. Аргайл уже сомневался во всем, он перестал доверять своему собственному мнению. Но с другой стороны, если он все-таки наконец прав, чрезвычайно рискованная авантюра с Уинтертоном не имела смысла, если не хуже. Он фактически подставил Флавию. И что теперь делать? В нем вдруг проснулась его прежняя натура, и новая решительная персона с готовностью уступила ей место. Проклятие! Сколько бед он успел натворить из-за нее.

Пытаясь оттянуть момент принятия окончательного решения, Аргайл прошел в спальню и еще раз взглянул на милый его сердцу рисунок – уже не забытого сироту, а переодетого нищим принца. Теперь, зная, кто его автор, он поражался своей слепоте. Он должен был с первого взгляда узнать эти широкие, твердые, уверенные штрихи, отметить искусную передачу света и тени одним штрихом здесь, одним – там и абсолютную завершенность всего изображения. Ни убавить, ни прибавить.

Он сразу влюбился в этот набросок, но сейчас, когда он узнал, что его создателем был Леонардо, этот рисунок внушал ему чуть ли не страх.

Через сорок пять минут Аргайл решил, что Флавия должна узнать всю правду. Он не может, находясь в здравом рассудке, утаить ее от нее. Это будет очень неприятно, но не смертельно, если Флавия успеет поговорить с Боттандо до того, как он отправится на встречу в министерстве.

– О, Джонатан, это было ужасно, – запричитала Флавия в телефонную трубку. Он даже не успел сказать «здравствуй».

– А разве все уже закончилось? Ты же говорила: встреча в четыре?

– Ее перенесли.

– О Господи! И он все им сказал? Сказал, что «Джотто» – Форстер? И у него даже не возникло никаких сомнений?

– А почему у него должны были возникнуть сомнения?

В течение долгой паузы Аргайл пытался переварить это сообщение.

– Так ты что, ничего не сказала ему? – Потрясенный до глубины души, Аргайл пошатнулся. – Он выдал им всю эту историю, ничего не зная о том, что это полная фикция?

– У меня не было времени, – попыталась оправдаться Флавия. – Я же говорю: встречу перенесли. К тому же я была уверена, что он в любом случае откажется от этой идеи. Весь ужас в том, что рассказывать о Форстере не было никакой необходимости. Он и так разбил Аргана в пух и прах. Он сумел доказать, что его зять занимался скупкой и перепродажей краденого и грабил места археологических раскопок. И вся эта чушь про Форстера, которую мы с тобой состряпали, была совершенно не нужна. И зачем только я тебя послушала!

– Ну, знаешь, – теперь уже оправдывался Аргайл, – я тебя не заставлял.

– Да знаю. Прости. Ну ладно, все вроде бы обошлось, и слава Богу.

– Конечно. Ведь тебе действительно удалось вернуть кое-какие картины. А для вашего управления это самое важное.

– Теоретически – да. И возможно, мы поступили правильно. Вероника все равно уже умерла, а до Уинтертона нам в любом случае не добраться. По большому счету нельзя сказать, что мы оставили преступника безнаказанным.

Наступила долгая пауза. У Аргайла кругом шла голова.

– О, ладно, хорошо. Но вдруг… вдруг правда когда-нибудь просочится?

– Каким образом? Возвращение картин поручено мне, владельцы картин тоже не станут распространяться, это не в их интересах. Уинтертон и Мэри тоже будут молчать, если у них есть хоть капля здравого смысла.

– А как насчет других картин?

– Каких других?

– Тех, что есть в списке Боттандо, но нет в списке Уинтертона? Как быть с ними? Например, с Веласкесом?

– Ох! Но Боттандо тоже ведь может ошибиться. Я не думаю, что Вероника могла похитить Веласкеса. В конце концов, это только предположение Боттандо.

– А, ну тогда ладно.

– Когда ты возвращаешься?

– Через несколько часов поеду в Лондон. Мне нужно здесь еще кое-что прояснить.

– Хорошо, не задерживайся. Боттандо обещал сводить нас куда-нибудь отпраздновать победу.

К тому времени как он убрал комнату, упаковал вещи и приготовился к отъезду, он решил, что лишь один человек может дать ему дельный совет, – это Мэри. Если кто-то и знает, что ему делать, то только она.

Он нашел ее в гостиной – в единственной комнате, по ее словам, приспособленной для жизни в этом проклятом доме. Мэри свернулась калачиком в огромном викторианском кресле и читала книгу.

– Джонатан, дорогой, – сказала она, подняв к нему улыбающееся лицо и снимая очки. – Ты собираешься покинуть меня?

– Да, пора уже.

– Что-то не так, милый? У тебя ужасно встревоженный вид.

– У меня проблема. Я тут подумал…

– Ты хочешь спросить у меня совета? Как лестно. Конечно. Выкладывай, что у тебя. Правда, не могу гарантировать, что буду полезна, – еще не пришла в себя после вчерашнего. Слишком много волнений.

Такая же милая, как всегда, но на этот раз Аргайл не мог ответить ей с той же теплотой. Его одолевали тяжелые предчувствия.

– Есть некоторые странности, – сказал он, – я не могу состыковать кое-какие факты.

– Дорогой, ты можешь посвятить меня в свои секреты? Расскажи.

Аргайл невольно улыбнулся. Она не может не нравиться. И оттого еще труднее начать.

– О, да, я полагаю, вы именно тот человек, кому следует все рассказать. Возможно, единственный.

– Ты очарователен. Я сгораю от нетерпения. Но что бы ты ни сказал, я думаю, лучше сделать это в компании бутылочки джина. Надеюсь, твои проблемы не превратили тебя в трезвенника.

Аргайл кивком выразил свое согласие, и Мэри наполнила два больших высоких стакана. Затем ему пришлось подождать, пока она сходит на кухню и принесет лед и лимон.

– Ну, – она снова уселась в кресло, вся – внимание, – поговорим о странностях. Это из-за них ты так огорчен?

Он сделал большой глоток джина.

– Да. Потому что они свидетельствуют о том, что вы не сказали всей правды, – произнес он скорее извиняющимся, чем обвиняющим тоном.

Наступила долгая пауза. Мэри озабоченно изучала его лицо.

– Но ты знал это, – сказала она немного погодя.

– После вчерашнего разговора мы с Флавией преисполнились сочувствия к вам и попытались сделать так, чтобы вам не пришлось отвечать за преступления вашей кузины, – продолжил Аргайл.

– Поверь, я искренне благодарна вам, – ответила Мэри. – Хотя Флавии это было нужно не меньше, чем мне.

– Я тоже так думал. Но потом выяснил, что вы снова солгали.

– Боюсь, ты неправильно понял меня.

Он сердито покачал головой:

– Нет, я вас правильно понял. И все это случилось по моей вине.

– Объяснись.

– Вы нравились мне, поэтому на многие вещи я не обращал внимания. А Флавия слишком торопилась и позволила мне уговорить себя. А ведь она не хотела соглашаться – видно, инстинкт ей подсказывал, что я не прав. Я так виноват перед ней.

Она удивленно смотрела на него, потом предложила выражаться яснее.

– Если ваша история правдива, то все картины, перечисленные в списке Уинтертона, должна была украсть Вероника.

– Верно. Хочешь оливок?

– Нет, спасибо. Дальше. Поскольку в списке оказались картины, которых она не могла украсть, остается предположить только одно – вчера вы сказали не всю правду.

– Я все еще не понимаю тебя, любовь моя, но продолжай. Я уверена, в твоих словах проявится смысл.