Текст книги "ЛОУЛАНЬ и другие новеллы"

Автор книги: Ясуси Иноуэ

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 12 страниц)

В конце концов юэчжам все же удалось окружить войска Бань Чао, но тут у них как раз и возникли трудности с провиантом. Юэчжийский полководец послал конный отряд на восток, в Гуйцы, просить продовольствие, но Бань Чао предусмотрительно поставил на дороге засаду, и вражеский отряд был изрублен.

Юэчжи столь устрашились, что пришли к Бань Чао просить мира. Скоро мир действительно был заключен, юэчжи ушли за Памир и прислали оттуда Бань Чао драгоценные каменья, львов, персидских антилоп и другие диковины…

В пятой луне того же года военачальник Доу Сянь выбил сюнну из занятой ими крепости Иулу, так что на этой территории от кочевников не осталось и следа. Как следствие одержанной победы перешли под руку Хань царства Чеши Ближнее и Чеши Дальнее, которые до того времени противостояли империи.

Во второй луне следующего, третьего года Юн-юань (91 г. н. э.) Доу Сянь снова перешел границу империи, прошел 5000 ли и у подножия Алтайских гор нанес поражение сюнну, захватив 4000 пленных.

В результате этих ударов сюнну ушли на Запад и более на северной границе пустыни не появлялись. С этого времени Гуйцы и Яньци стали терять свои позиции в Западном крае и в конце концов совершенно ослабели.

Таким образом, после ухода юэчжей и поражения сюнну вся территория Западного края постепенно перешла под контроль Хань. В десятой луне того же года перед Бань Чао наконец-то пал многолетний врагханьцев царство Гуйцы (Куча), которое противостояло полководцу вместе с войсками союзников – царств Гумо (Аксу) и Вэньсу.

В этом же году после пятнадцатилетнего перерыва была восстановлена должность Всеохраняющего Западный край (последний раз ее учреждали в первом году под девизом правления Цзянь-чу (76 г. н. э.), а просуществовала она тогда чуть более года). Новым Всеохраняющим стал Бань Чао. Его постоянный помощник Сюй Гань получил должность чжанши.

В двенадцатой луне третьего года под девизом Юн-юань (91 г. н. э.) Бань Чао оставил в Шуле войска под командованием Сюй Ганя, а сам ушел в Гуйцы. Кроме того, один ханьский воевода пятого ранга и 500 его солдат заняли город Гаочан в царстве Чеши Ближнее, а другой военачальник вошел в крепость, принадлежавшую наследнику правителя Чеши Дальнего.

Первый же гонец, прибывший из Лояна после того, как Бань Чао получил титул Всеохраняющего Западный край, принес полководцу печальное известие о том, что его старший брат Бань Гу умер в тюрьме.

Как оказалось, Бань Гу, известный ученый-конфуцианец, уже в преклонных годах участвовал в походе против сюнну, будучи советником военачальника Доу Сяня, но по навету клеветника был брошен в тюрьму, где и умер… Известие о смерти брата привело Бань Чао в самое мрачное расположение духа.

Многие годы провел Бань Чао в чуждых пределах, занятый ратным делом, но впервые по его щекам потекли слезы вечной разлуки с родным человеком – хотя и матери, и жены его уже несколько лет как не было в живых…

В том же году, вслед за сообщением о смерти старшего брата, Бань Чао получил еще одно печальное известие. Умер Гэн Гун, человек, который многие годы отдал трудной борьбе в Западному крае. После окончания кампании на этих землях отважный полководец отличился в сражениях против западных цянов,[62]62
  Цяны, в основном тангуты – некитайские народности Запада, проживали на территории нынешней провинции Ганьсу.


[Закрыть] но был оклеветан и брошен в тюрьму. Уволенный с государственной службы, он впал в меланхолию и вскоре скончался…

Разрыдавшийся при вести о смерти старшего брата, Бань Чао не пролил ни слезинки при известии о кончине Гэн Гуна, но целый день просидел взаперти, не желая никого видеть…

Осенью шестого года под девизом правления Юн-юань (94 г. н. э.) Бань Чао направил войска против трех царств, которые по-прежнему никак не желали окончательно покориться Хань. Это были царство Яньци (Карашал) и две его марионетки – Вэйсюй и Вэйли. Собрав 70 тысяч солдат из восьми царств (Гуйцы, Шаньшаня и др.), а также 1400 человек китайских чиновников и торговцев, Бань Чао пошел в наступление на Яньци.

Когда войско вышло к границам Вэйли, Бань Чао послал в каждое из трех царств гонцов с посланием следующего содержания:

«Я, Всеохраняющий, пришел усмирить ваши три царства. Ежели желаете исправить свои ошибки и обратиться к добродетели, то вышлите навстречу мне людей высоких чинов. Я награжу прибывших правителей и их приближенных дарами. Как только все будет должным образом исполнено, сразу отведу войска. Каждому правителю вышлю также по пятьсот штук ткани, лощеного шелка…»

В ответ из Яньци прибыл главнокомандующий Бэй Цзяньчжи – человек, который на самом деле обладал в царстве реальной властью. От имени правителя он преподнес войскам Бань Чао традиционное угощение – говядину и вино.

Бань Чао одарил Бэй Цзяньчжи, но заставил его вернуться обратно, сказав:

– К вам прибыл лично Всеохраняющий! Если его не выйдет встречать сам правитель, это будет нарушением всех приличий!

Вскоре Гуан, правитель царства Яньци, действительно выехал с дарами в Вэйли приветствовать Бань Чао. Одновременно он приказал разрушить все мосты через болотистый, густо поросший тростником перешеек, чтобы не пустить войско Бань Чао в свое царство. Казалось, что огромная армия теперь прочно заперта в Вэйли и не сможет пробиться в Яньци.

Однако Бань Чао, узнав о том, что мосты разрушены, двинулся другой дорогой. Его солдаты шли по горло в воде, но сумели форсировать озеро и войти в Яньци.

Один из крупных чиновников этого царства решил вступить в тайные переговоры с противником и направил к ханьцам посланника, но Бань Чао его казнил. Затем он приказал властителям трех царств в определенный день собраться у него в лагере, пообещав «щедро воздать» прибывшим.

Пришли 30 человек, в том числе Гуан, правитель Яньци, Фань, правитель Вэйли, а также Бэй Цзяньчжи. Правитель царства Вэйсюй на встречу не явился. Еще семнадцать человек, включая главного министра Фуцзю, устрашились кары за содеянное и покончили с собой, бросившись в озеро.

– Почему здесь нет правителя Вэйсюя? Почему утопились Фуцзю и другие люди? – обрушился Бань Чао на Гуана и его чиновников. Голос полководца гремел, слова звучали резко, словно команды. Не сходившая с лица Бань Чао суровость делала его иным, совершенно на себя не похожим…

За убийство Чэнь My, бывшего Всеуправляющего Западным краем, Гуан и Фань были казнены.

Бань Чао ввел войска во все три царства и, наконец, водворил в них спокойствие. Он взял в плен 15 тысяч человек и захватил 340 тысяч голов скота – лошадей, коров, овец.

Полгода Бань Чао провел в Яньци. Он возвел на трон нового правителя, полностью усмирил волнения в царстве и только после этого с триумфом возвратился в Гуйцы.

В следующем, восьмом году под девизом правления Юн-юань (96 г. н. э.)[63]63
  Следующий год был седьмым годом под девизом правления Юн-юань, т. е. 95 г. н. э.


[Закрыть] Бань Чао был удостоен титула Динъюань-хоу и получил во владение тысячу дворов.

В девятом году Юн-юань (97 г. н. э.) Бань Чао направил Гань Ина послом в государство Дацинь (Римская империя). У западных границ царства Аньси (Парфия) дорогу Гань Ину преградили вооруженные люди, поэтому посол не достиг своей цели и вернулся домой. Тем не менее, могущество Ханьской империи распространилось за Памир, и она стала принимать дары даже из таких далеких стран, которые отстояли от империи на 40 тысяч ли…

В начале четырнадцатого года под девизом царствования Юн-юань (102 г. н. э.) Бань Чао впервые направил на высочайшее имя просьбу разрешить ему вернуться на родину:

«Если жизнь моя завершится в воинском стане, то жалеть я нисколько не буду. Но при всем том не хотелось бы, чтобы потомки писали: „Вассал такой-то скончался в Западном крае“. Слуга ваш покорный уж не питает надежды достичь уезда Цзюцюань. Желал бы лишь одного: еще при жизни своей войти во врата Юймэньгуань…

С тех пор как получил я приказ отправиться в пустыню, уж тридцать лет пролетело. С родными своими навек разлученный, более их не увижу; все, кто со мной рука об руку шли – все покинули мир сей… Годы мои велики, семьдесят мне миновало. Хвори меня одолели, дряхлость и старость, и нет уже на голове моей ни одного черного волоса…»

В своем длинном письме-прошении на высочайшее имя Бань Чао ни словом не погрешил против истины: ему действительно уже было за 70, и 30 лет он провел в чужих краях. Император Хэ-ди внял просьбе Бань Чао и весной того же года издал указ о возвращении его на родину.

Получив приказ возвращаться, Бань Чао решил тотчас же покинуть Гуйцы. Перед отъездом он пригласил к себе своего преемника, нового Всеохраняющего Жэнь Шана и обратился к нему со следующими словами:

«Нет за Великой стеной средь служилого люда почтительных сыновей иль благодарных потомков. Все, кого в дальних землях на должности мы назначали, – все совершали проступки и прегрешенья. Души у варваров – словно у птиц и животных: трудно взрастить их, но проще простого разрушить. В чистой воде не водится крупная рыба. Добросердечным правлением мира в низах не добьешься. К мелким проступкам питай снисхождение, забрасывай крупные сети…»

Тридцать лет жизни в чуждых пределах многому научили Бань Чао. И говоря о людях с душами, как у животных и птиц, он имел в виду далеко не только одного Чжуна, правителя царства Шуле…

В седьмой луне Бань Чао двинулся через зыбучие пески на восток. Много лет назад вместе с ним шли на запад тридцать шесть его подчиненных. Сегодня из тех сопровождающих ни осталось никого, ни единого человека – все они умерли…

Пустыня же за эти годы совершенно не изменилась. Обжигающе горячий ветер все так же носил по воздуху песок, мелкие камни и засыпал ими путников.

А еще в поле зрения ослабевших глаз Бань Чао часто попадали караваны важно шествующих верблюдов, которые принадлежали кочевникам – это было единственное, что изменилось в пустыне.

Бань Чао прошел – как он и надеялся, живым – через ворота заставы Юймэньгуань; миновал уезд Цзюцюань, на землю которого он не чаял снова вступить; прошел через несколько городов, в которых шла бойкая торговля с племенами инородцев – и, наконец, в конце восьмой луны, проделав путь длиной более трех тысяч ли, вступил в столицу, Лоян.

Вскоре после прибытия Бань Чао получил аудиенцию у императора Хэ-ди. Когда-то полководца направил послом в Западный край император Мин-ди. С той поры на троне сменилось два поколения монархов – сначала его занял Чжан-ди, а затем Хэ-ди. Нынешний Сын Неба был молод, ему исполнилось только 24 года…

Выйдя из императорского дворца, Бань Чао в сопровождении трех человек отправился пройтись по улицам Лояна. Они показались ему сплошными торговыми рядами, над которыми витали варварский дух и варварские манеры. Одежды прохожих били в глаза своей роскошью. Бань Чао заметил женщин, чьи запястья были украшены речным жемчугом из страны Юйтянь. Собственно говоря, все изобилие в городе создавалось рядами лавок, в которых продавались товары из варварских стран. Бань Чао своими глазами увидел, что те трудности и лишения, которые он испытывал в чужих странах, удивительным образом превратились в изобилие лоянских улиц. Улиц, по которым он, Бань Чао, сейчас проходил…

– Варвар!

Крик мальчишки заставил Бань Чао остановиться. Он вдруг понял, что это слово относится именно к нему. Тридцать лет жизни на чужбине действительно превратили его в старого варвара. Желтая пыль пустыни изменила цвет кожи и глаз, а годы одиночества окончательно согнали с его лица присущие ханьцам хладнокровие и невозмутимость.

Бань Чао давно страдал от болей в груди, и после аудиенции у Хэ-ди слег в постель. Император, узнав о болезни посла, соизволил прислать ему лучшие лекарства…

В начале девятой луны, когда здоровье Бань Чао немного улучшилось, он снова получил у Хэ-ди аудиенцию, на которой представил монарху детальный доклад о положении дел в западных землях.

Выйдя в тот день из императорского дворца, Бань Чао снова решил пройтись по улицам Лояна. И снова услышал:

– Варвар!

На этот раз кричала уже целая ватага уличных мальчишек.

Бань Чао направился на северо-западную окраину города, где жили торговцы из числа варваров. Мужчины и женщины из стран Западного края зазывали покупателей каждый на своем языке.

По дороге Бань Чао повстречался один сюнну. Это был древний, зажившийся, изможденный старик, одетый в какие-то лохмотья, и только глаза у него были острые, пронизывающие. Бань Чао мельком взглянул на сюнну и вдруг понял, что когда-то знал этого человека…

Лишь через некоторое время его осенило: неужели это Чжао?! Тот самый Чжао, с которым в его жизни было столько связано? А если это Чжао, то, значит, он тоже много дет провел в северных пустынях и набрался обычаев сюнну, которые изменили не только черты лица, но и весь его облик…

На следующий день Бань Чао окончательно слег и вскоре скончался. После прибытия его в Лоян не прошло и двадцати дней. При дворе глубоко скорбели о смерти посла и отслужили по нему пышную поминальную службу.

Вскоре после кончины Бань Чао Западный край снова впал в смуту. Всеохраняющий Жэнь Шан перестал следить за настроениями на этих землях, в результате чего все царства Западного края сплотились и единым фронтом выступили против него. А с тех пор как Всеохраняющим стал Дуань Си, пламя войны в Западном крае уже не угасало…

А потом… Потом выяснилось, что дорога в Западный край далека и трудна; что варварские народы непостоянны и склонны к измене; что пребывание войск в Западном крае требует колоссальных средств – и в силу этих трех причин при императоре Ань-ди, в шестой луне первого года под девизом царствования Юн-чу (107 г. н. э.) Ханьская империя окончательно ушла из Западного края. Были отозваны Всеохраняющий, чиновники, ведавшие военно-земледельческими поселениями, выведены все войска. Ворота заставы Юй-мэньгуань снова наглухо закрылись.

Шел пятый год после смерти Бань Чао…

1953

О ПАГУБАХ, ЧИНИМЫХ ВОЛКАМИ

На тридцать втором году правления китайского императора Ши-хуан-ди[64]64
  Ши-хуан-ди, Цинь Ши-хуан-ди (259–210 гг. до н. э.) – правитель (246–221) царства Цинь, император (с 221 г. до н. э.) Китая. Создал единую централизованную империю Цинь (221–207 гг. до н. э.).


[Закрыть] (215 г. до н. э.) в северных пределах империи военачальник Мэн Тянь во главе огромной трехсоттысячной армии атаковал войска сюнну. Это было первое прямое противостояние между собственно Китаем, объединенным под властью династии Цинь, и могущественным северным кочевым народом. Мэн Тянь нанес сюнну несколько поражений и занял плато Ордос,[65]65
  Ордос – плато в северной излучине реки Хуанхэ.


[Закрыть] которое в течение многих лет подвергалось набегам кочевников. Теперь здесь были созданы китайские уезды, а сам Мэн Тянь обосновался в районе Шанцзюнь (ныне уезд Суйдэ провинции Шэньси), откуда руководил всеми войсками, охранявшими границу.

Позднее Мэн Тянь был направлен на строительство Великой стены, простиравшейся на десять тысяч ли от области Линьтяо (уезд Линьчжан провинции Ганьсу) до области Цяньдун. Подчиненные ему отборные воинские части в стратегически важных пунктах «срывали горы, засыпали ущелья – прокладывали прямой тракт».

Ши-хуан-ди также направил в Шанцзюнь своего старшего сына Фу Су. В должности военного инспектора тот вместе с Мэн Тянем должен был «прилагать все силы для усмирения сюнну».

Благодаря принятым мерам сюнну уже не могли, как прежде, выдвигать к государственным границам Цинь большие соединения и теперь совершали только мелкие набеги, которые, впрочем, постоянно повторялись.

На тридцать седьмом году своего правления (210 г. до н. э.) император Ши-хуан-ди скончался. К этому времени прошло уже шесть лет с тех пор, как Мэн Тянь нанес свои удары по сюнну.

Первый советник Ли Сы и евнух Чжао Гао задумали узурпировать власть и сделать вторым императором-властителем, Эрши Хуан-ди, не законного наследника Фу Су, а младшего сына Ши-хуан-ди, принца Ху Хая. Они написали от имени императора подложное письмо, устранявшее с их пути его старшего сына Фу Су, а заодно и военачальника Мэн Тяня: обоим была дарована «почетная смерть». Получив этот указ, Фу Су покончил с собой, заколовшись мечом, а Мэн Тянь принял смерть от яда в Янчжоу.

А всего лишь через четыре года после этого империю Цинь постигла печальная судьба: она рухнула – и, как оказалось, именно эти события и поставили ее на грань распада.

Опасаясь плохих последствий, новые власти тщательно скрывали от войск, охранявших северные границы, факт «почетной смерти» наследного принца Фу Су и военачальника Мэн Тяня. Только через полгода после этого случая о нем случайно стало известно в одном из подразделений, охранявших Великую стену на ближайшем к Шанцзюню участке Ордоса. Вслед за тем печальная весть двумя языками пламени побежала по всей извилистой Великой стене на восток и на запад: сначала – медленно, потом – постепенно набирая скорость. Так мчится по степи пламя пожара…

Повсеместно вспыхивали беспорядки. Для солдат, охранявших границу, самоубийство военачальника Мэн Тяня и наследного принца Фу Су было гораздо более важным событием, нежели кончина императора Ши-хуан-ди, ибо непосредственно затрагивало их самих. Особенно тяжело воспринимали солдаты и офицеры смерть Мэн Тяня…

Конечно простая солдатня, собранная по всей стране из головорезов и преступников, относилась к Мэн Тяню по-своему. Но сотники и тысяцкие за время сражений с сюнну в чуждых землях прониклись к своему военачальнику если не благоговейным трепетом, то глубоким уважением. А некоторые его просто боготворили: беспристрастность Мэн Тяня, его заботливость о подчиненных, его порядочность, отвага, честность – все эти качества полководца стали своего рода талисманами, оберегавшими жизни солдат на северных рубежах…

Впрочем, в глазах других людей Мэн Тянь, напротив, был дьяволом, заслуживающим всяческих проклятий. Он мог ради своего успеха безжалостно положить костьми тысячи людей, он был готов ради борьбы с варварами по много лет держать войска за границей. Он был суров – ради сохранения воинской дисциплины. Он мог легко лишить жизни дюжину солдат – ради поддержания порядка.

Итак, пока одни скорбели о кончине Мэн Тяня, другие страстно надеялись, что эта смерть поможет им вернуться на далекую, давно покинутую родину. Однако вызванные этими настроениями волнения не шли дальше простого брожения умов. Вокруг известия о смерти Мэн Тяня строились различные догадки и ложные умозаключения – впрочем, они оставались лишь слухами и не приводили к конкретным действиям. Места службы офицеров и солдат слишком далеко отстояли от столицы, чтобы они могли судить об истинном положении вещей при дворе или предсказать, куда именно повернет эпоха в своем развитии…

Если слухи о смерти Мэн Тяня на самом деле и повлияли на обстановку в передовых частях, то только в одном подразделении, которому выпал наихудший жребий среди всех войск, охранявших Великую стену: стоять на самом отдаленном ее участке, у подножия Темных гор, Иньшань…[66]66
  Иньшань – горный хребет вблизи нынешней границы между Китаем и Монголией.


[Закрыть]

В тот день отряд из тысячи воинов под командованием Лу Чэнькана находился в пятистах ли к северу от Великой стены. После тяжелых сражений с сюнну, продолжавшихся более месяца, у бойцов, наконец, выдался день отдыха. Сюнну бежали из этой местности на север, и теперь она была свободной от противника.

Впрочем, Лу Чэнькан не собирался оставлять здесь свой отряд даже на один день: уже завтра воинам предстояло снова двинуться на север. Хорошо понимая, какую опасность таит в себе долгое преследование, командир все же собирался атаковать еще один населенный пункт, который располагался в горах в двухстах ли к северу и был превращен в опорную базу сюнну. Для того чтобы поставить точку в прошедшей кампании, эту деревушку нужно было сжечь дотла – только так и можно было искоренить причину регулярных набегов сюнну на эти земли. Об этом же говорилось и в приказе, который Лу Чэнькан получил от своего начальника. К тому же время уже шло к зиме, вот-вот должен был выпасть снег, и все боевые действия нужно было завершить до первого снегопада.

В тот день Лу Чэнькан принимал гонца из вспомогательного отряда китайских войск. Это подразделение под командованием Чжан Аньляна также стояло за границами империи, но в глубоком тылу передовых частей. В поисках стоянки отряда Лу Чэнькана посланец десять с лишним дней метался по предзимней степи, продуваемой диким северным ветром, но все же довез до цели переданные Чжаном триста шкур, большой запас мяса и письмо.

Лу Чэнькан с каким-то щемящим чувством нежности припомнил лицо своего боевого друга, с которым он так давно не виделся. Для отряда, которому предстояла трудная зимовка в горах Иньшань, шкуры и мясо были просто бесценным подарком.

Командир тепло встретил гонца и прямо перед своей палаткой устроил пир в его честь. Именно здесь, на пиру, Лу Чэнькан раскрыл письмо от Чжан Аньляна, прочитал его – и не поверил своим глазам: несколько иероглифов, выписанных на бамбуковой дощечке, сообщали, что военачальник Мэн Тянь «принял почетную смерть».

Известие не укладывалось у Лу Чэнькана в голове. Для него Мэн Тянь всегда был самым живым из всех живых…

Когда-то, на двадцать шестом году правления Ши-хуан-ди, Мэн Тянь одержал большую победу над княжеством Ци.[67]67
  Ци – княжество, существовавшее на территории современной провинции Шаньдун.


[Закрыть] В том сражении участвовал и Лу Чэнькан – тогда он командовал небольшим отрядом. С тех давних пор Лу Чэнькан всегда нес службу под началом Мэн Тяня. Десять лет своей жизни, с тридцати до сорока, они отдали борьбе против варваров!

Конечно, за это время Лу Чэнькан не возвысился так, чтобы получать аудиенции у Мэн Тяня. Но зато Лу был однажды удостоен доброго отеческого слова из уст полководца!

…Было это осенью тридцать третьего года, когда овладевшие Ордосом циньские войска противостояли армии сюнну. Противников разделяла река Хуанхэ. Лу Чэнькан воевал тогда в отряде, который первым переправился через реку и трое суток в ожесточенных боях удерживал плацдарм на противоположном берегу. Нескольких воинов, оставшихся в живых после этих боев, приветил сам Мэн Тянь. По-видимому, Лу Чэнькан привлек внимание полководца своим внушительным видом, поэтому Мэн Тянь только на него обратил свой благосклонный взгляд и спросил, как его зовут. А когда Лу Чэнькан назвал себя, то Мэн Тянь кивнул головой и произнес: «Герой – вот твое имя!» То были единственные слова, сказанные им перед строем…

Лу Чэнькан испытал тогда незабываемые чувства. Он действительно был смел и отважен, но после этих слов его отвага возросла против прежней вдвое… Позднее Лу командовал сотней, полутысячей, тысячей солдат – и всегда его воинов направляли в самую гущу боев. А еще… Конечно, сам Мэй Тянь об этом и не подозревал, но Лу Чэнькан всегда выполнял все приказы так, как будто их отдавал лично он, его полководец. Ради своего командующего Лу мог вынести любые тяготы и, не задумываясь, пожертвовать жизнью…

Словом, Лу Чэнькану в любом случае было трудно поверить в то, что командующий Мэн Тянь вдруг просто так, беспричинно, взял да и принял «почетную смерть». Лу отказывался в это верить. Нет, этого положительно не может быть! Ему казалось, что произошло что-то сродни мгновенному светопреставлению, случилось сотрясение тверди земной…

Всю ночь Лу Чэнькан не смыкал глаз. И бессонной той ночью, после долгих размышлений, принял он в сердце своем твердое решение: все баталии с еюнну прекратить, а отряд свой отвести на родину. Нет теперь никакого смысла сражаться с еюнну, нет никаких причин оставаться на зимовку в землях варваров. Все эти причины были – но были лишь до тех пор, пока был жив Мэн Тянь. А теперь-то его нет…

О том, что с ним случится после возвращения отряда на родину, Лу Чэнькан совершенно не думал. Пусть его покарают, пусть приговорят к смерти! Какое это теперь имеет значение, если самому командующему Мэн Тяню была беспричинно «дарована смерть»? Не все ли равно, что случится с ним, командиром одного из бесчисленных отрядов, стоящих ныне на границе?

Лу Чэнькан написал Чжан Аньляну письмо, в котором поблагодарил его за дружество и добросердечие, а затем погрузил на лошадей гонца полученные вчера подарки и приказал посланцу возвращаться обратно. Сотня солдат Лу Чэнькана была приставлена охранять посла на всем пути до пункта назначения, отстоявшего от расположения отряда на сотню с лишним ли.

На следующий день, дожидаясь возвращения конвоя, Лу Чэнькан собрал свой отряд и впервые сообщил воинам, что все они возвращаются на родину. Солдаты, естественно, не возражали. Они вообще не задумывались о том, что когда-нибудь сражения с еюнну за границами империи, наконец, закончатся, и потому не сразу уразумели истинный смысл слов Лу Чэнькана. Солдаты вдруг остро почувствовали, что все на свете имеет конец – даже их трудная жизнь, которая, казалось, так и будет всегда мчаться прямо к пропасти, полной несчастий и бед…

Спустя три дня после отъезда гонца от Чжан Аньляна, утром, отряд под командованием Лу Чэнькана свернул лагерь и двинулся на юг. По плану намечалось через семь-восемь дней выйти к берегу реки Хуанхэ, а через десять-одиннадцать достичь Великой стены, которую бойцы отряда не видели уже целых три года.

С самого начала похода отряд встречали всяческие несчастья. Все время дул ледяной, пронизывающий до костей ветер. На третий день к нему прибавился снег; его тяжелые, мокрые хлопья нещадно били в лица людей и хлестали по конским мордам. На четвертый день ветер стих, но снег, и так застилавший все небо, продолжал идти и становился все гуще…

То и дело останавливаясь, отряд продолжал ощупью двигаться вперед. Каждый из тысячи солдат, находившихся в подчинении у Лу Чэнькана, как свои пять пальцев знал эту степь, по которой они проходили несчетное число раз. Но каждый знал и тот ужас, который испытывает человек, когда выпавший снег за одну ночь делает знакомую степь совершенно неузнаваемой…

К вечеру того же дня Лу Чэнькан заметил справа по ходу отряда деревушку племени каре: ее землянки были разбросаны у подножья безымянного холма. За день отряд не прошел и половину пути до деревни, где был намечен ночлег. Идти дальше не имело смысла. Двигаться вперед – значило только множить число раненых и обмороженных и увеличивать опасность потеряться в буране. В результате было решено войти в деревню племени каре и переждать метель там.

Отряд Лу Чэнькана не только впервые входил в деревню племени каре – он и приближался-то к такой деревне впервые. Среди всех племен, разбросанных по этим землям, племя каре считалось самым диким и варварским. К тому же каре никогда не общались с чужаками. Мужчины этого племени занимались скотоводством, женщины работали в поле – и все они жили в невероятной нищете. Мужчины каре наносили татуировки на губы, а женщины заплетали свои волосы чайного цвета в длинные тугие косы, свисавшие вдоль спины. Что еще – вблизи них витал характерный для всего племени резкий запах, который иноплеменники называли не иначе, как трупным зловонием и потому питали к каре особое отвращение.

Войдя в деревню каре, солдаты Лу Чэнькана заняли пятьдесят освобожденных для них землянок. Конечно, полусотни домиков было явно мало для того, чтобы удобно разместить тысячу солдат, но занимать большее число землянок – значило просто выгнать людей каре на снег. Собственно говоря, пятьдесят землянок тоже не давали солдатам ничего, кроме крыши над головой, но в данных обстоятельствах и это пристанище казалось для них бесценным даром. К тому же нельзя было сказать, что туземцам из племени каре стоило больших трудов освободить пятьдесят землянок: в деревне было около сотни домов, так что речь шла о постое только в половине из них. Обитатели той полусотни землянок, в которых должны были остановиться солдаты, просто перебрались в другие дома, так что размещение отряда больших помех поселянам не создало…

Простояв с полчаса у околицы, отряд, по-прежнему построенный в походную колонну, вошел, наконец, в занесенную снегом деревню племени каре. Пятеро поселян вызвались быть провожатыми: они показывали солдатам пустующие землянки, которые те постепенно и занимали. Землянки были разные: в некоторых помещалось всего несколько человек, в иные же набивалось более тридцати солдат…

Постепенно сокращаясь, колонна солдат медленно продвигалась вдоль подножия холма. Засыпанный снегом по самые макушки росших на нем деревьев, холм более всего напоминал огромный белый пирог…

Только после того как Лу Чэнькан убедился, что все его воины до последнего человека размещены на ночлег, он вошел в отведенное для него жилье – точно такое же, как и прочие. В занесенной снегом землянке еще чадила неостывшая зола от дров, которые только что горели в очаге, вырытом в земляном полу. Все указывало на то, что обитавшие здесь люди оставили свое жилище совсем недавно…

Справа от входа в хижину находилась тесная каморка, пол которой был густо устлан тростниковыми циновками. Было ясно, что эта комнатка служила хозяевам чем-то вроде спальни, но Лу Чэнькан не смог даже шага сделать за ее порог – такой невероятно тяжелый дух исходил оттуда. «Так вот он какой, этот трупный смрад, за который их так ненавидят другие племена», – подумал командир.

В землянку вошел солдат, разжег огонь в очаге и тотчас вышел. Лу Чэнькан сел на грубый деревянный стул и придвинулся к огню. Здесь ему предстояло провести целую ночь…

Через полчаса двое солдат принесли ужин – и тоже сразу ушли. Ужин состоял из пирожка и супа из баранины. В супе, поблескивая, плавали пятна жира. Глядя на полыхающий огонь, Лу Чэнькан молча начал есть…

После известия о смерти Мэн Тяня Лу Чэнькан заметно отдалился от своих подчиненных. Теперь, когда закончились бои, им незачем было общаться, не о чем было говорить. Подчиненные видели, что сейчас командир не в духе и к нему лучше не подходить. Они слишком хорошо знали, как страшен бывал в гневе Лу Чэнькан, когда, выстроив перед собой пленных сюнну, он без лишних слов отсекал им руки – одну за другой, одну за другой… Солдаты видели такое десятки раз, но так и не смогли привыкнуть к этому зрелищу… Что и говорить: Лу Чэнькан действительно заботился о своих подчиненных больше, чем другие военачальники, но верно и то, что его солдаты после первого случая расправы над пленными сюнну уже никогда не могли избавиться от вечного страха перед своим командиром…

Нехитрый ужин закончился. Лу Чэнькан, ссутулившись, по-прежнему неподвижно сидел и смотрел на огонь. Солдатам, приносившим ему еду, казалось, что их сорокалетний командир старел прямо на глазах. Однако Лу Чэнькан сгорбился вовсе не от старости. Просто чем пристальнее вглядывался он в языки пламени, тем сильнее в его сердце бушевала буйная ярость. Мэн Тянь, Мэн Тянь принял смерть! При мысли об этом Лу Чэнькана охватывал бессильный гнев, и он едва удерживал себя в согбенной позе…

Время от времени через щели в двери в дом вместе с порывами ветра залетала снежная крупа. Очаг почти замело белым снегом, но Лу Чэнькан не обращал на это никакого внимания.

Лу Чэнькан задремал, но пробежавший по спине холодный воздух заставил его открыть глаза. Он подбросил дров в огонь. Сырые поленья разгорались с трудом, однако через некоторое время в очаге вновь поднялись алые языки пламени. Лу Чэнькан опять задремал, но был снова разбужен холодным сквозняком. Так повторялось несколько раз, но командир вдруг внезапно вскочил со стула: