Текст книги "Наглухо-убитый (СИ)"
Автор книги: Ярослов Гашик
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)
– Я о здоровье твоем забочусь, баклан! Поскольку дышал ты из этой банки...
– Я считаю, что клей надо нюхать как ртом, так и носом, это весьма и весьма разные вещи. Тот, кто не ценит красоту нюанса, врет, что он кровельщик!
– Тот, кто нюхает клей, тоже врет, что он кровельщик, ему к малярам надо, обоями занимался бы.
– Я и занимаюсь обоими, – краснеет Славик. – А ты откуда знаешь?
– Мне прораб рассказал. А он вообще все знает после несчастного случая. Ты, паря, не робей, все у тебя будет ровно со временем, а мне бы только искусство свое кому-нибудь передать, я ведь, паря, мастер-кровельщик в седьмом поколении, хочешь быть восьмым патриархом?
– Не, я есть хочу.
– Ну ладно, не в первый раз зазря жизнь прожил, привычка. То есть ты вообще ничему научиться у меня не хочешь?
– У тебя? А что ты можешь? Можешь, к примеру, запрячься в сани и по Москве меня покатать?
– Ну... Теоретически – да...
– Я просто так спросил, не грузись, мне это, на самом деле, не нужно...
– Ну, надо хотя бы зимы дождаться..
– Как минимум, да.
– Подождем зимы!
– И что, ты меня покатаешь?
– Ну.. почему бы и нет. Может, и покатаю.
– Ты говоришь – "может".
– Хорошо, я обещаю тебе, что покатаю тебя один раз, когда будет подходящая погода.
И вот идет время, наступает зима, а дядя Толик ведет себя как ни в чем не бывало, словно ничего и не обещал вовсе. Ты начинаешь нервничать и сперва не веришь, что тебя тупо обманули, потому что в их мире тебя считают слабоумным и пользуются твоим доверием исключительно забавы ради.
– Хватит! – говорит заяц, в глазах его слезы. – Никогда больше не буду курить с тобой, Ярослов, пойду обижаться. Прощай!
Ярослов не нашел, что ответить. Подумал: "Пущай!"
Тогда он покурил еще и нашел. Но заяц был уже далеко. Пришлось догонять.
– Эй, Воронеж -хуй-догонишь! – крикнул он Мамлееву. – Я забыл совсем предложить тебе дунуть на дорожку! И вообще – прости, я не хотел!
– Покурить, говоришь, – останавливается заяц. – Не могу отказаться, профессиональное.
– А мокрый-то там остался!
– Ничего, у меня трубочка есть.
– Не хотел тебе говорить – шишки тоже там я забыл.
– Я тебе тоже не хотел говорить – у меня есть немного мягкого, вуаля.
– А чё это на нём за золото?
– Это штампуют они свой логотип позолотой.
– Да, в лесу от рекламы не продыхнуть уже... А я вот, прикинь, сегодня Цезаря Тируэля в маршрутке встретил, настоящего. Ну, когда в Москву на работу поехал. Превратился в человека, выпил кружку кипятку...
– Зачем кипяток по утрам, для печени?
– Да, покурил, посрал, оделся и поехал, значит, на работу. А водителем в маршрутке – Цезарь Тируэль, ну что ты на это скажешь?
– Хорошая трава!
– Да не, я серьезно! Я ему:
– Цезарь! – а он мне:
– А, Ярослов, привет! Решил, как видишь, завязать с этой адвайтой, заебался быть клоуном на подаянии у больных людей. Шофёр – вот охуенная работа!
– Чё, прям так и сказал?
– Да не, он по-английски, конечно, что-то прогнал, но с ним рядом его жена сидела, переводила и пассажиров обилечивала.
– Круто. А я вот кладовщиком чё-то устроился.
– Ой, я тоже к ладовщикам нанимался в ученики, те еще сектанты. Цезарь в сравнении с ними как Цой по сравнению с "Алисой".
– Не знаю, мне лично фильм Бёртана очень понравился, не могу убить в себе педофила.
– Ты просто не пробовал.
– Даже попробовать не могу.
– Ну, пойди куда-нить на детскую площадку, познакомься с коллегами, поделитесь опытом.
Тут к нам подошла женщина, нисколько не девочка, обладатель высшего образования, талантливый программист и художник, расстегнула моему другу штаны, зафиксировала его хуй у себя во рту и – увела его далеко-далеко за горизонт, наглухо-убитый даже всплакнул по такому случаю.
Хотел ебать тебя и дрючить без конца
Своим концом в твои отверсты дыры,
Которых у тебя я насчитал четыры -
Пизда, рот, попа и опять пизда.
Глава без названия
А у вас бывает такое, что бульбик не гаснет? Вы убиваетесь напас за напасом, и это кажется бесконечным; лишь малодушно засцав перед бесконечностью, вы можете потушить этот огонь.
Или наоборот – почему-то вы решили, что сгореть всё должно за один раз, и вы мееееееееееееееееееееееееееееееедленноподымаете мокрый так, что снова кажется – этому не будет конца, но конец наступает всегда, когда-нибудь он придет и самому себе, после чего концов вообще будет не найти.
Бульбик – это интернациональный девайс будущего. Вы думаете, с какой целью природа позволила нам засрать всю планету неразлагающимся пластиком? Просто для того, чтобы в любом уголке земного шара, хоть в тундре, мы могли спокойно сесть попой на поверхность "большой девочки", пошарить рукой неглядя – и тут же найти пару подходящих бутылок из-под минералки. Пафос цивилизации – чтобы всё было под рукой.
Но в поезде "Свадхистан-Мухосранск" из бульбика не покуришь – пограничники не поймут. Приходится забивать в туалете микротрубочку и, выдыхая дым в форточку, наблюдать проплывающий мимо поезда многоэтажный аквариум с офисным планктоном. Кто-то чатится в аське, кто-то прибивает к стене микроелочку – скоро Новый год, время выпускать пар. Я посылаю удаляющемуся от меня Свадхистану паровоз – вместо воздушного поцелуя. Раскурись, Москва! Заколачивай, Рассея.
Самое лучшее в поездах – это случайные попутчицы, с которыми можно разговаривать обо всем на свете, и самое главное – о своем отношении к ебле:
– Я категорически против самого этого явления как такового! – заявляет наглухоубитый. – Это порочит меня как человека.
– Конечно, – соглашается она, – что ж тут может быть хорошего. Хотя, положа руку на сердце, не могу сказать, что окончательно разобралась в этом вопросе.
– Боже мой, ну хотите я вас выебу, вам определенно не понравится.
– Ну, давайте – должна же я определиться в этом деле.
– Да, раз и навсегда!
Эх, мечты, мечты. На самом деле мы только поцеловались. Как зовут, не спросил.
Привет, Мамлеев! – говорит мне Ярослов. – Давай комплексовать вместе!
– Совать комплекс?! А куда его можно сунуть?
– Всё понял. Завтра поговорим еще. Пока.
– Нене, ты так быстро не уходи, покури хотя бы на дорожку для приличия.
– Ладно, чувак. А тебе я советую – устрой уже групповуху и успокойся.
– Не, чувак, мы как-то с друзьями поели грибов и, когда меня совсем уже накрыло, я сказал: "Друзья, давайте ебаться!", они, понимаешь, все на другой волне были, неудобно получилось.
– Надо было мдма хавать или сибирь.
– У нас только грибы были.
– Да, они, по ходу, заполонили. Ты тоже ведь гриб частично?
– Ядерный!
– Точку сборки фиксирует любовь, как сталкер тебе говорю.
– Но это же глупость.
– К тому же – неконтролируемая!
Заяц хотел было пустить пыль в глаза Ярослову, но тут же устыдился своим побуждениям.
– Слушай сюда, пацан, – возразил ему Ярослов. – Если будет всё ровно, ты понял меня, короче, если всё будет чики-пуки, ты можешь не сцать, потому что иначе, всасываешь, забудут как звали тех, кто забудет, как зовут тебя, а теперь слушай особую хуйню, персонально для тебя, я не знаю кто ты, что ты, и какого хуя мы вообще здесь делаем, но за гашиш респект! Да здравствуют книги в мягких обложках!
– Погоди. Это ж я хотел сказать... Как у тебя?..
– Ты думай, бля, потиише, косой. Щас всем, кто спит в лесу в радиусе километра, кошмары снятся.
– А, так это наша общая мысль?
– Если успеешь первым запатентовать, будет твоя персональная.
– Чики-пуки!
–Точно.
Мне порекомендовал вас Ярослов.
– Курить будете?
– Я не знаю своего будущего.
– И я не оракул. Чем могу?
– Мне нужно, чтобы вы провели расследование, не удивляйтесь, Шерлок Холмс тоже был наркоман. Дело очень серьезное, заплачу хорошо.
– Вы не больны часом?
– Дам трахнуть жену и всех своих дочек. Подарю дом в деревне. И килограмм гашиша.
– И в чем же состоит ваше дело?
– Я расскажу. Когда мне было 14 лет, я состоял в тайном братстве. Мы делали скворечники для синичек, боготворили зеркала и унижали рыбаков. Некоторых насиловали, заставляли есть трепыхающийся улов прямо на месте этого самого улова. И мы не избежали мести – однажды меня и моего товарища волею судьбы занесло в рыбацкий поселок, где нас опознала на улице одна из наших жертв – рыбачка Анна, она привела с собой решительно настроенных мужчин, после чего меня и моего друга проволокли через хлюпающий лабиринт канализации в заросшую мхом и грибами каюту, в которой восседал товарищ Капитан.
– Ты понимаешь, – спросил он меня, – что теперь тебе придется взять Анну в жены, а твоего товарища мы принесем в жертву Ктулху или еще какой-нибудь Морской Хуйне, просто чтобы улов хороший был, такие уж у нас традиции.
– А почему я не могу жениться на Анне? – спросил мой товарищ товарища Капитана.
– Потому что Анне понравился он, а не ты, – ответил ему товарищ Капитана, и Капитан согласно кивнул.
– Я могу чистить ваши туалеты! – закричал мой друг. – Я готов пожизненно расплачиваться очком!
– Прощай, Афанасий, – сказал я ему. – Не унижайся, рыбаки злопамятны и не знают жалости к чужакам точно так же, как мы не знали жалости к ним. Зачем мы заставили Анну выучить весь английский язык за одну ночь, дребезжа бензопилой над ее затылком?! Почему наше сердце не дрогнуло, когда она просила не заставлять ее менять фамилию, со слезами на глазах просила! Видели ли мы в ней живого человека, когда, накурившись, забыли ее в депривационной камере на весь уик-энд?! Нет, друг мой, кто-то должен смыть своей кровью эти грехи с нашей совести. А кто-то – ограничиться искренним раскаиванием.
– Хорошо, – мой мужественный друг нашел в себе силы смириться с таким поворотом судьбы, – я согласен стать вашим козлом отпущения. Меня даже устраивает такой жребий, это достойное завершение моей бессмысленной жизни. Однако перед смертью я хотел бы поведать вам тайну, которую пронес с собой через всю жизнь. Мне уже восемьдесят, но когда-то и я был обычным четырнадцатилетним пацаном, как и мой товарищ, – тут Афанасий кивнул на меня. – В то золотое время не было ни железных дорог, ни астрологии, ни секса, ни Тоналя, ни Нагваля. Мы с семьей жили в небольшой деревушке. В деревушке жили одни девушки и бабушки, изредка – дедушки и прадедушки. С утра они жарили оладушки, днем делали игрушки, ночью спали на раскладушке. Я прятался под подушку и считал себя кошкой, но понарошку. Кстати, отличные бошки!
– Долго еще? – спросили рыбаки.
– Ладно, – сказал Афанасий, – еще немножко осталось. То есть я могу вам бесконечно рассказывать, как я к этому пришел, но это история всей моей жизни, а суть там в том, что священный знак "Ом" это архаичный вариант уравнения 3=1/0.
– Вот как, – сказали рыбаки и утопили Афанасия в бочке с водой во славу Дагона. Меня же – женили на Анне. Я был совсем мальчишка, а на Анне клейма было негде ставить, ей уже исполнилось 16, она прошла все уровни астральной наёбки, тайно от всех придумала эту вселенную и управляет всем происходящим прямо сейчас. Так вот, у Анны была школьная подруга, имя которой она никак не может вспомнить, и это очень досадно. Я рассказал эту историю Ярослову, и он посоветовал мне обратиться к вам. Вы единственный, кто может докопаться, как звали ту подружку моей жены на самом деле.
– Вы ошибаетесь. Я не стану этим заниматься. Ничем не могу вам помочь.
– Что ж, извините, что украл ваше время. В конце концов, какая разница, как ее звали. Если бы ваше расследование увенчалось успехом, мне пришлось бы сдержать свое слово и позволить вам трахнуть Анну, всех моих дочерей, подарить дом в деревне и кило гашиша. А я человек жадный. Анна, дочки и дом в деревне – хуй с ними, но за кило гашиша я б вас точно убил. Труп в целлофан и в речку. Но вы отказались помочь мне, и моя совесть чиста, спасибо вам.
– Не за что, друг мой, не за что. Готов выслушать любые ваши беспонтовые предложения.
– Их не будет. Я выйду за порог вашего дома и растаю, так как у меня не осталось больше желаний. Последним моим желанием было помочь жене вспомнить, как зовут ее школьную подругу, теперь это желание исчезло. Прощайте!
– Прощайте. Сколько до конца перемены?
– Минут пять.
– К Шиве на пару?
– К кому же еще.
– Ом нама Шивайя!
– В натуре.
Ярослов, что это за шкет ко мне приходил?
– Сынишка мой.
– Сколько ему?
– Десять.
– Хитрый лис вырастет.
– Уже вырос, походу.
– Телеги у него безумные какие-то. Про жену-рыбачку что-то рассказывал, но я почти все прослушал – накурился в сопли, понимаешь, завтыкал двадцать третьим глазом* в какую-то порнотрансляцию, суть которой сводилась к тому, что босс наказывает секретаршу анально за то, что кофе без ЛСД принесла, а лисенок твой все про рыбаков, да про море, про паруса и дальние странствия... Очень романтически настроенный ребенок...
(*гашишковидная железа)
Чтобы убиться в мясо в течение часа, не надо быть асом – достаточно пару напасов хорошего ганджубаса, полсе чего все ясно – и представители шестой расы, и почему менты пидарасы, и даже инертность народной массы – все это в кассу и не вызывает гримасы ужаса или экстаза. Напрасно твердят пердуны седовласые, что решение принято единогласно – результат подтасован, и это прекрасно. Не отдано ни одного голоса, призрак русалочки счастлив. А я делаю еще пару напасов.
И как же тебя зовут? – спросил я сынишку Ярослова.
– Я согласился тут родиться при условии, что меня никак не будут называть, – ответил он, – но тут, по-моему, вообще всем похуй на договоренности, никто их не соблюдает, сплошное кидалово. Называют как хотят – там, откуда я родом, за такое сразу в морду. Попробуй назови кого-нибудь на улице или попробуй назови улицу – тебе вмиг всю эту дурь из башки выбьют. Но в разговорах с вами мне приходится называть башку – башкой, а разговоры – разговорами, потому что здесь все вверх тормашками, тебя даже и не подумают понять, пока ты не назовешь хоть что-нибудь для затравки.
– Ты хитрый лисенок.
– Ну вот, начинается.
– У тебя есть план?
– А как же – я планирую потратить всю свою жизнь на изучение названий реальности и научного взгляда на то, как ее правильно назвать. В какой-то момент до моего сознания дойдет что-нибудь, и я поделюсь с миром очередной комбинацией осмысленных названий.
– Я другой план имел в виду.
– Я понял, просто захотелось ответить не в тему. Есть ли у меня план, спрашиваете вы? У меня есть целых два плана – вот кусочек гашиша из средней азии, а вот какие-то миксы богопротивные....
– Химия?
– Она самая.
– Изучай химию. Пригодится в жизни.
– Оставьте свои советы при себе, тоже пригодится.
– Ты чего такой борзый, пацан?
– Чувак, ты меня достал уже просто. Какой я тебе "пацан"?! Попридержи язык и увидишь, что нет ни тебя, ни меня, или что ты это я, и вопросы у тебя иссякнут. Или у меня. Я забью, а ты – кури молча.
Мне бывает жутко, когда сажусь в маршрутку, или когда мишутка пытается сказать шутку. Я представил на минутку, что живу в собачьей будке – еда в лотке, к запахам чуткий, с Луной накоротке, шерсть вместо куртки, если иду, то на поводке, мои повадки – охота, утки, хозяева – ублюдки, бросают меня в воду с лодки, и не могут смотреть без улыбки на то, как я совершаю ошибки при ловле рыбки, а сами пьют водку и курят самокрутки. Представив все это четко, повторюсь, на минутку, я дунул еще чутка, погладил кошке грудку*, и всю следующую минутку представлял себя кошкой – еда три раза в сутки, при еде не поспишь, работать – дудки, кто работает – проститутки, лучше лежать в закутке и на все попытки тебя выманить отвечать коротко или вообще не отвечать. Мяукать или молчать, нет выбора в этом вопросе, и если вас кто-нибудь спросит что-нибудь сдобренное вопросительной интонацией, типа не хотите ли вы сексом заняться, советую не отказываться, а соглашаться, ведь неизвестно когда еще случай представится поебаться, ведь можно не успеть и успеть, т.е. представиться – прямо во время мастурбации к праотцам отправиться. А люди рады стараться пополнять генофонд нации, если избежали кастрации или получили приказ по рации, ну или смутные вибрации не позволяют отказаться и приходится раздеваться, подобные акции не подразумевают оваций или прекращения медитации. Вкратце – можно сломаться если не трахаться. Так-то, братцы! Я начинаю раздваиваться и представлять себя уже человеком, реальность со вздохом подстраивается под мои представления, кошка подмигивает мне левым веком, я беру ее на колени. Дальше мне продолжать лень, и я доверяю лени.
– Герман, ты уже читал Мамлееву какие-нибудь свои стихи?
– Читал, но он, по-моему, не слушал – ушел в себя и заткнул пальцами уши, кричал: "Ля-ля-ля! Я не слышу!..", а потом его пробило покушать, и он стал есть грушу...
– Бедный малыш, трудно тебе найти хорошего собеседника, – сказал Ярослов сыну. И добавил голосом проповедника:
– Сила этого мгновения неуловима.
* – и бока.
Музы Каа
Сложно писать и целовать кошку одновременно. У меня ничего не получается игнорировать, и когда лисенок Герман отправлялся в Москву, он маскировался под человека, поэта традиционной ориентации Саню Чудогорохова. На работу ему ходить не надо было, и он бездарно проводил время, ухаживая за мертвой девочкой Юлей, которая то курьером работала, то порноактрисой. Поэтому бедному поэту приходилось по понедельникам, средам и пятницам развозить юлины заказы, а по вторникам и четвергам уныло наблюдать, как Юлю шпилят во все дыры здоровые мускулистые парни или волосатые дедушки с большими животами и маленькими кривыми хуями. Поэт еще не спал с Юлей – видя его серьезные намерения, она твердо заявила ему, что "до свадьбы – ни-ни!", однако в щечку целовать позволяла. Когда Чудогорохов смешно попытался обнять ее колени, Юля резко оттолкнула его:
– Анахатой дыши, сука! Еще раз попутаешь мне похоть с любовью – яйца оторву.
Чудогорохов грустно вздохнул анахатой:
– Ах, Юлия Юлиевна, ваши тантрические идеалы слишком недостижимы для такого жалкого человечишки как я.
Юля снисходительно потрепала его по волосам. По одной из волосинок полз муравей – в голову Чудогорохову его занесло практически ветром, когда он "рухнул с дуба", а Чудогорохов вышел из магазина. Муравей никогда не был ни в человеческой голове, ни в квартире. Всё ему тут казалось странным – например, почему 70% мыслей Чудогорохова – в рифму? Или почему остальные 30% – это тараканы?
Увидев муравья, тараканы обрадовались:
– О, муравей! Курить будешь?
– А что вы курите?
– Да перхоть этого чувака. Видишь, зеленая? Это потому что он все время ганджубас дует, живем преимущественно в дыму как на вулкане, так что в принципе можешь даже не курить, очень скоро тебя и так накроет.
Муравей понюхал воздух и согласился:
– Да, чуваки, мир зеленого тумана таки поймал меня в свои сети. Забивайте перхоть, я еще с утра чувствовал, что надо дунуть, но не успел – мне помешала мысль о необходимости найти одно деерво и вонзить в его кору свои челюсти. Эта мысль преследует меня как наваждение.
– Господи, что у тебя в голове! – тоже вздохнула Юля.
– Это бессмысленный вопрос, – махнул рукой Чудогорохов. – Даже если у меня в голове нет ничего, кроме тараканов, то, по крайней мере, в головах у этих тараканов нет ничего, кроме поэтов!
– Хорошая перхоть, – откашлялся муравей. – Думаю, у меня в голове завелись грибы или типа того, и моя жизненная миссия – спасти их популяцию от вымирания, доставив споры туда, где они могут дать жизнь новой грибнице.
– А ты по ночам в интернете больше сиди, тогда у тебя в голове не только грибы, – сказали тараканы, – кони заведутся. Троянские.
– А в конях грибы?!
– В конях греки и вся античная мифология, данная нам в архетипах. Ты думал, что это ты трахаться любишь, а это архетипом Диониса тебя греческие хакеры заразили, в результате система виснет, соображалка не соображает, а программа – работает. Работа ее сводится к тому, чтобы принудить тебя, сложнейшее и свободное существо, к жизни в рамках одного-единственного алгоритма – пожрали грибов, обкололись марихуаной и давай в жопу ебаться! Года два такой жизни – и даже улитка захочет вонзить рога в кору дерева, чтобы спасти грибную популяцию от вымирания. Наркотики совершенно логично приводят к такого рода выводам. Если ты куришь зеленую перхоть, то нечего удивляться, что тебя волнуют судьбы грибных популяций.
– Ваша правда, чуваки. А зачем греки такое придумали?
– Как зачем? Забыл, из-за чего троянскую войну ведешь? Бабу твою они отнять хотят!
– Но у меня нету никакой бабы...
– Зачем же ты тогда греков в голове таскаешь? Значит, отняли уже!
– И она теперь – у них, а они – у меня в голове, значит, и она тоже?
– А где ж ей еще быть? Ты тут бабу НА голове где-нибудь видел? Должно быть, заблудилась в волосах, бедняжка...
– И не просто поэты засели в головах моих тараканов, – торжественно провозгласил Чудогорохов, – Греческие поэты! Гомер Симпсон, Эсхиллари Клинтон и другие официальные лица встретили делегацию Гондураса воскуриванием канадского ганджубаса.
– Герман, не играй со мной в поэта, пожалуйста, – говорит Юля, – я вижу тебя насквозь, рыжая морда, какой ты поэт. Натаскал из леса в квартиру муравьев и хвостом виляет. Ты, кстати, когда хвостом виляешь – ты как кошка это делаешь или как собака? Что означает это виляние?
– Это обманный маневр, – говорит Герман и оборачивается юлиной мамой.
– Юля! – кричит она. – Ты снова не в школе. И почему вообще ты без трусов? И что это за шприцы на полу? ! У тебя диабет, да? Смотри мне в глаза, не вни! Говори. Говори, сука, на какой переправе партизаны засаду устроили?
– У вас усы отклеились, майнфюрер, – говорит Юля. – Во-первых, какая школа, сегодня каникулы точно так же, как и завтра. Во-вторых, я не без трусов, это трусы такие мне подружка из Амстердама привезла – ткань телесного цвета и лобковые волосы из полимеров. На мне их семь штук, я могу снимать одни за другими, пока у тебя голова не распухнет, потому что их не семь, а больше, на самом деле. А шприцы на полу Саша нарисовал, он известный московский художник, то есть поэт.
– Мда? А что это за животное по квартире шарится?
– А это я в лесу лисенка нашла, хочу в зоопарк сдать, он пропал бы на природе без родителей, а в зоопарке он хотя бы на глазах посетителей пропадет.
– Чтобы сегодня же духу его тут не было!
– Мама!
– Я уже тринадцать лет мама. Ты обед для папы сварила? Он ведь щас злой с работы придет, съест кого-нибудь из нас на выбор, и я думаю, что тебя – ты моложе и мясо у тебя нежнее.
Сложно жить двум женщинам в одной квартире! Юлина мама работала на таможне, обирала туристов и не подозревала, что Юля снимается в порнороликах, контрабандой которых на прошлой неделе юлина мама заработала себе на новый год.
– Для тебя стараюсь, доченька, – говорила она Юле, – ночей не досыпаю, брожу по поездам, как привидение матери Гамлета, нарушаю закон по мелочам, как и полагается представителю закона моей статусной группы – короче, все как у людей стараюсь чтоб было, а ты суп папке не сварила, очком моим решила рискнуть, так, марш на кухню, и чтоб через пятнадцать минут я наблюдала в гостиной накрытый стол и дымящиеся тарелки, пошевеливайся, живо-живо!
Сплавив Юлю на кухню, Герман в который раз вздохнул анахатой, взял в руки тряпку и стер шприцы с пола.
Кундалини творит мир, вот почему нужно подымать Ее. Кундалини в жопе – и мир там же.
В следующем году будет очередной конец света, я надеюсь, что все мы станем плазменными голограммами ил что-то типа того, а следующий год наступит через несколько часов.
Ну, вот они и прошли, эти часы. Юлин папа завалился домой за десять минут до начала нового года, пьян он еще не был, а надраться мечтал давно, с самого утра. Увидев Чудогорохова за обеденным столом, он несколько смутился, но, быстро вспомнив о своей цели, рванул к бутылке и накатил стограм.
– Замечательно, – сказал он Чудогорохову. – Я не знаю кто вы, но шампанское пора разлить. И включите телевизор, я хочу посмотреть в глаза своему президенту.
– Юлькин хахаль, – сказала мама.
– Саша, – представился Герман.
– Давайте набухаемся, Саша, весело встретим Новый год.
– Не, я лучше траву покурю, а то как встретишь новый год, так его и проведешь...
– Юля, ты еще не беременна от него?
– Нет, но он трахнул маму. Не знаю, предохранялись ли они...
– Что?!
– Папа, я сама в ахуе. Думала, он мой парень, привела в гости, познакомить с родителями, так они с мамой меня в супермаркет послали, а когда я пришла – он голый по квартире ходит, а мама в душе!
– Ты всё неправильно поняла, – говорит Чудогорохов. – Мама твоя в душ пошла сразу, как ты из квартиры вышла...
– Это правда, – говорит мама.
– А со мной, между тем, случилась вот какая история...
– Ладно, потом, – юлин папа роздал всем бокалы. – Сейчас новый год!
– Бом! – сказали куранты в телевизоре. – Бом!.. Бом!.. Бом!..
– С новым годом!
– С новым счастьем!
– Бом!.. Бом!.. Бом!.. Бом!..
– Сейчас надо пить или когда гимн начнется?
– Когда гимн начнется.
– Да нет, когда хочешь!
– Бом!.. Бом!.. Бом!.. Бом!..
– Ладно, давайте помолчим. Торжественный момент, все-таки..
– Бом!.. Бом!.. Бом!.. Бом!.. Бом!..
– Что-то они все звонят и звонят...
– Бом!.. Бом!.. Бом!.. Бом!..
– А, это же в дверь звонят, – догадывается юлин папа и идет открывать, но его догадка оказывается неверна.
– Бом!.. Бом!.. Бом!.. – это действительно заело куранты, и они никак не опускают старый год – Бом!.. Бом!.. Бом!..
Я же хотел покурить, спохватывается Чудогорохов, взрывает бульбик – и куранты, наконец, замолкают. Наступает новый год.
Юлий Палыч, он же юлин папа, был беспринципным человеком. В детстве он случайно забрел на территорию военной базы, где его облучило, после чего он всю жизнь глушил водкой спонтанно возникающие в себе мутации. Человеческое сознание он утратил еще в самый момент облучения, последней нормальной мыслью в его голове мелькнула догадка – я больше никогда не буду смотреть фильмы с Арнольдом Шварценеггером, подумалось ему, после чего он навсегда перестал быть самим собой. Родители отдали его на актерские курсы, чтоб он научился мимикрировать под социум, и с грехом пополам ему это удавалось. Он видел свою дочь и лисенка, которого Юля называла то мамой, то Сашей, но старался не подавать виду, что его что-то смущает, потому что давно потерял доверие к своей психике. Возможно, это просто галлюцинации, а может, теперь только так и принято вести себя по воскресеньям, у людей ведь такие переменчивые обычаи.
Юлий Палыч осторожно спиздил со стола кусочек сыра и накатил еще стакашек.
– А что же, Сашек, – спросил он Германа, – или мама, или как там тебя, ты, когда со мной разговариваешь, ты веришь, что у меня внутри есть хоть кто-то? Или ты думаешь, что я, возможно, лишь картинка в твоей голове?
– Мне похуй, заморочки все это...
– Да, иногда не мешает поучиться у молодого поколения трезвости мышления, – скорбно трясет головой Юлий Палыч, которому на самом деле не просто тоже похуй – он вообще даже не догадывался о совем разговоре с Чудогороховым, его в это самое время терзали воспоминания о том, что за мгновение до этого все было ровно то же самое, а тело, приученное годами тренировок, разговаривало с Чудогороховым не автопилоте и даже еще стаканчик накатило. Заметив это, Герман поставил перед Юлием Палычем стакан с бутылкой и сказал:
– Побеседуйте пока с ними.
Юлий Палыч – бывалый сталкер, виду сперва не подал и как ни в чем не бывало продолжил разговор, но уже с бутылкой и стаканом, а Герман ушел на кухню к Юле.
– Господа, – сказал Юлий Палыч стакану и бутылке, – кажется, я должен почитать вас, как Шиву и Шакти, лингам и йони, Бога-отца и Сына, Путина и Медведева даже, но, мне стыдно вам признаться, я впервые выступаю перед такой аудиторией, внимательной, молчаливой. Я вижу, вы люди с прозрачной, кристально чистой душой – я, быть может, и не вполне достоин сидеть с вами за одним столом, но дух дышит, где хочет, или, как это по-гречески, короче, пора выпить.
Водка, журча, переливается из "лингама" в "йони", а из "йони"– в Юлия Павловича.
– Да, – согласился он. – Отождествив бутылку с лингамом, нельзя пить из горла и не запятнать репутацию. А стакан, каждый водочный стакан есть грубое физическое воплощение Святого Грааля, вечного архетипа, идеального прообраза всех стаканов, чаш, кубков, кружек, рюмок и фужеров. Вы продолжаете молчать? Значит, вы согласны со мной или вам хотя бы нечего возразить. Давайте выпьем по этому поводу!
Туша Юлия Павловича со знанеим дела косила под хозяина, отработанные годами рефлексы вкалывали, как гастрбайтеры, сам же Юлий Павлович уже превзошел пространство и время, и Юлием Павловичем его можно было назвать, разве что, шутки ради – стерлись границы, на кухне он лисенком спал на коленях у кухни, чтобы в пространстве между домами услышать каждую снежинку, которая опустилась до земли этой ночью.
Юля мнет в своих кулачках Германовы уши
– Ты за папину психику не переживай, – говорит она. – У него там все давно радиоактивному распаду подверглось, так и не вернулся из трипа. Странно осознавать, что ты была зачата чьим-то телом на автомате, без участия хозяина, который, похоже, уже отдал Богу душу. Впрочем, я сама давно мертва, долгая история. История тел и метаморфоз, когда-нибудь я расскажу ее, но не тебе, а кому-нибудь другому, в кого ты превратишься в следующий раз.
Герман вздохнул. Воздух ворвался в его ноздри точно так же, как тысячу лет назад ветер ворвался в пещеру гималайского отшельника Нагарджуны и задул свечу.
– Ни хуя себе, – сказал Нагарджуна, а Герман ничего не сказал, потому что воздух, который вошел в его ноздри, задул свечу его ума, и теперь он мог спокойно смотреть сон про Нагараджуну дальше.
Отшельник как раз собирался хорошенько вздрочнуть после медитации, но заметив наблюдающего за ним лисенка из будущего, передумал – что скажут потомки?
Награджуна нерешительно побродил по своей пещере и словно нехотя уселся в позу лотоса, решив подождать таким образом, пока лисенок не проснется и не заберет свое внимание с собой, но Герман тоже был не лыком шит – он оставил часть своего внимания в пещере как собаку, наказав ей наблюдать за всем, что тут произойдет, а сам с чистой совестью проснулся. Нагарджуна на это только пальцы в мудру сложил и глаза выпучил в точку межбровья – для настоящего отшельника все должно быть поводом для медитации точно так же, как все есть повод выпить для Юлия Павловича, который, как вы уже догадались, и был Нагарджуной, только в прошлой жизни. Заснув неподалеку от Юлия Палыча, Герман случайно попал в его прошлое. Нагарджуна же свое будущее знал давно – он каждый день по кусочку придумывал жизнь Юлия Павловича так, чтобы скучать в будущем воплощении ему уже не приходилось.
Юлий Павлович тем временем тряс бутылкой над стаканом и по чем свет досадовал на вечное единство формы и пустоты.
