Текст книги "Дорога славы"

Автор книги: Ярослав Васильев

Соавторы: Наталья Субботина
сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 9 страниц)

История четвёртая. Дознание

Корабль горел. В космосе привычного огня быть не может, но иначе как пожаром это назвать не получалось: вспышки и языки оранжево-багрового пламени вырывались наружу через огромную пробоину в кормовой части, жадно лизали обшивку и ползли к носу, стремительно захватывая всё новые и новые участки. Словно пылал древний парусник, а не сверхсовременное творение человеческой мысли. Какое-то время пустота рядом с гибнущим судном оставалась чёрным безразличным ничто, но вот пространство вокруг крейсера сначала украсил фейерверк бросившихся в разные стороны искр-спасательных капсул, а едва поле зрения покинула последняя уносящая людей звёздочка, брошенный корабль вспух ослепительным огненным цветком…

Изображение замерло, потом резко уменьшилось и застряло в центре зала. Точно посередине между вытянутым полукругом столов, за которыми расположились члены комиссии, и стулом у противоположной стены, где сидел капитан-испытатель опытного крейсера «Беркут».

– Итак, капитан второго ранга Ренуар, комиссия в составе…

Слушая, как председатель дотошно зачитывает имена, звания и регалии членов комиссии, адмирал Рот мысленно зевнул. И откуда пошёл миф, что только у невысоких людей возникают комплексы из-за роста? Вот, например, сам он своих метра семидесяти никогда не стеснялся, ни в молодости в училище, ни теперь, перевалив за полдень своей жизни. Да и знаменитые тёзки, что Македонский, что Суворов, тоже были невысокими – но добиться успеха им это не помешало. Зато нудно бубнящий в микрофон господин Хоффман – наглядный пример высокого роста, который вместе с внушительными габаритами привёл к комплексу излишней полноценности. Пустое место, зато старается по любому поводу показать свою значимость, дай только возможность. Например, как сейчас, когда пытается заставить капитана ощутить: тут собрались не абы кто, а военно-технические сливки. Потому к председателю, под началом которого такие светила, необходимо относиться с особым пиететом… перечисление наконец-то закончилось, и прозвучал сам вопрос.

– Скажите, почему вы отдали приказ покинуть корабль?

– Я опасался неконтролируемого резонанса сердечников реактора и, как следствие, ускорения распада внешней брони или взрыва.

– Но как показала запись, даже под управлением автоматики энергетическая установка оставалась стабильной ещё десять минут. И как показали проверки на заводском полигоне на втором экземпляре прототипа, за это время вы гарантированно успевали остановить распад и восстановить защиту реактора. Спецификации материалов корпуса вам были хорошо известны. К тому же, как следует из той части записей чёрных ящиков, которую бортовые системы успели передать… – председатель замолк, пока звучал нужный кусок переговоров. – Инженерная служба доложила, что скорость распада снижается. Но вы приказали оставить судно.

– Приоритетом во время испытательного полёта остаётся безопасность экипажа.

Ответ прозвучал ровным тоном, но Рот заметил, как председатель на мгновение поморщился. Видимо, дурак решил, что ответчик намекает на незнание председателем раздела устава для испытателей. Какое-то время капитан говорил про опасную нештатную ситуацию, особенно с учётом первого испытательного полёта, затем председателю надоело, и он бросил: «Достаточно». Дальше, по идее, председатель должен был подписать сегодняшнюю стенограмму – со своего места Александр видел, как Хоффман потянулся за электронным маркером. И заседание будет закончено.

Внезапно от левого края столов раздался вопрос:

– Капитан Ренуар, вы же по первой своей специальности навигатор, а после этого ещё и проходили повышение квалификации как энергетик-навигатор?

– Да.

Хоффман демонстративно сморщился, будто проглотил лимон. А Рот с интересом начал разглядывать смельчака, который то ли намеренно не заметил намёков председателя, что разговор с капитаном закончен, то ли попросту не обратил внимания… с гражданских станется. Скорее последнее – насколько смог вспомнить пожилой адмирал, худой как щепка мужчина с острыми чертами лица был приглашённым гражданским экспертом. Какое-то там светило в области физики, разбирающееся в теоретических основах нового типа реактора. Тем временем профессор – Александр даже смог вспомнить его фамилию, Чарский – продолжил:

– Информацию с борта о состоянии реактора чёрные ящики передать не успели, но вы наверняка должны были запомнить сводные данные, которые подавались на мостик.

В ответ посыпались цифры, чуть не вогнавие остальную комиссию в сон, деятельным остался лишь профессор. Он несколько раз переспрашивал, уточнял и, лишь выяснив все подробности, к облегчению остальных заявил: «Больше вопросов нет». После чего председатель быстро, словно испугавшись, вдруг Чарский передумает, поставил под протоколом завершающую подпись.

В последующие дни повторилось то же самое: профессор задавал вопросы, соблюдая лишь нормы вежливости и демонстративно не замечая ни намёков, ни желания закончить всё побыстрее. В отличие от коллег, Чарский искренне пытался разобраться, в чём дело… и от этого на душе адмирала Рота становилось погано. Потому что он со своим огромным опытом штабных интриг ещё до вводного заседания угадал результат, который ждут от комиссии. Едва узнал, что проектом командовал родственник военного министра, а председателем комиссии назначен Хоффман.

Идиотизм ситуации был в том, что сам начальник проекта мужиком, в принципе, был неплохим, и пусть звёзд с неба не хватал, всегда честно старался выполнять свою работу. На которую пихал его министр. И если бы выяснилось, что ошибся именно начальник проекта – честно принял бы все последствия на себя… потому Хоффман и решил воспользоваться шансом, а потом намекнуть военному министру, из какой «нехорошей ситуации» он вытащил его родственника. Козлов отпущения выбирали из экипажа судна или конструкторов. Впрочем, особого выбора и не было: авторитет Рота после разгрома флота Соединённых миров под Бретонселью был непререкаем, потому его и назначили участвовать в комиссии от генштаба, спасать экипаж испытателей. На роль виновников катастрофы оставались только конструкторы. Понимала это и фирма-разработчик, потому из всех инженеров направила «ответственными лицами» самых молодых специалистов. И как ни жаль Александру было мальчиков, спасать он будет в первую очередь своих. Чарский всего этого не знал – или не желал знать. Профессор писал запросы, уточнял информацию и показания свидетелей, не обращая внимания на всё возрастающую неприязнь со стороны председателя и некоторых членов комиссии.

В последний день перед заключительным заседанием гостиница при испытательном полигоне, на котором проверяли двойника погибшего «Беркута», опустела. Свидетелей и персонал уже отправили в город, члены комиссии проводить выходной в глуши отказались. Остались лишь адмирал Рот, которому чужие города самых разных планет уже давно были на одно лицо, и Чарский – профессор с утра засел за очередные расчёты, безжалостно мучая вычислительный комплекс полигона. Александр же наслаждался покоем и тишиной, столь редкими в его жизни. Когда не надо никуда спешить, что-то срочно решать. Когда ты точно знаешь, что тебя не выдернет из постели, из-за стола или из ванной сирена боевой тревоги, как это случалось последние десять лет службы в самых неспокойных районах Империи.

Весь день то шёл мелкий дождь, то кружили в небе серые кучевые облака, упрямо сопротивляясь попыткам свежего ветра отогнать их прочь. Но к вечеру неожиданно распогодилось. Высотка гостиницы стояла на самом краю огромного холмистого куска земли, потому, едва в окно ударили яркие лучи вечернего солнца, Рот вышел на крышу и с наслаждением вдохнул несущий с полигона запахи полыни и мокрой травы ветер. Над головой убегали от заката пушистые мягкобрюхие облака, за одетые в багрянец холмы полигона пряталось солнце. Всё вокруг переполнилось тишиной и умиротворённостью, Александр чуть прикрыл глаза и позволил себе раствориться в прозрачной тишине и шуме ветра… прозвучавший за спиной голос заставил пожилого адмирала вздрогнуть от неожиданности.

– Вы тоже остались.

Рот повернулся и заметил стоявшего рядом Чарского.

– Да. Ничего интересного в городе я не увижу, а вот по такой красоте, как здесь, соскучился. Пять лет уже слезаю с орбиты только на пластбетон военных баз и городков. Александр, – протянул он руку для знакомства.

– Тамаш. Александр, хотел вас спросить. Вы знаете, что заключение уже готово и большинство его подписало завтрашним числом?

Рот на несколько мгновений замялся, потом ответил:

– Знаю. Я дал понять, что моей подписи там не будет. Но…

– Но и против вы не выступите, – закончил за него профессор. – Даже если я скажу, что узнал причину катастрофы.

– А вы и правда нашли? – заинтересовался адмирал.

– Старо как мир. Стечение обстоятельств и мелочная экономия, – усмехнулся профессор. – По условиям испытаний расходные материалы и горючее поставлялись с армейских складов по самым обычным заявкам, в общем порядке. Всё, как известно, имеет допуски «лучше» и «хуже» – и здесь случайно сложилось несколько «хуже» плюс новая техника. Энергетикам стоило не сбрасывать, а наращивать мощность. При малой же амплитуде колебания достигли тридцати процентов от среднего и создали положительную обратную связь, установка пошла вразнос. Потом в дело вступил плохой герметик пробоин в переборках… впрочем, это уже подробности. А главное – что никто на самом деле не виноват, но ребятам из КБ Хоффман всё равно сломает жизнь. С волчьим билетом их не возьмёт ни одна серьёзная фирма. Так как вы поступите теперь?

Рот задумчиво опёрся на ограждение крыши. Если бы дело было только в амбициях Хоффмана… Несколько дней назад Александр разговаривал с коллегами из генштаба: игра пошла крупнее. В дело вступили и противники проекта, и лобби проигравших в своё время тендер фирм-конкурентов. К тому же и среди заказчиков-военных снова заговорили люди, идею нового крейсера в своё время воспринявшие в штыки. И всем нужно было именно то заключение, что лежит в сейфе председателя комиссии. Будь хоть какой-то шанс, Александр, может, и рискнул бы – но успешных вариантов развития событий он не видел. Только вот как это объяснить постороннему, который от дрязг Адмиралтейства далёк?

Тамаш понял его и без слов.

– Вы зря считаете меня не знающим жизни академическим червём, который зарылся в поиски истины и ничего другого в жизни не видит, – вздохнул он. – Я прекрасно понимаю, почему от нас ждут именно такого результата и что грозит несогласным. Как говорили древние? «Один в поле не воин»? Потому могу понять вас, когда завтра вы проголосуете «воздерживаюсь». Но и против совести я не пойду.

В ответ на немой вопрос Александра профессор пояснил:

– Я завтра официально подам своё заключение вместе с расчётами и результатами моделирования. Даже если все остальные выскажутся против, в стенограмме заключение одного из экспертов останется. Потому расследование вынужденно продолжится, мои слова будут проверять, и не для проформы. Особенно после того, как я распишу возможное повторение катастрофы уже на действующих кораблях. Да, я прекрасно знаю, чем это кончится для меня. Доступ в государственные лаборатории мне перекроют, и фундаментальной наукой мне больше не заниматься. Уйду только преподавать да по мелочам баловаться теорией. Может, соглашусь на предложение кого-то из корпоративных НИИ. Впрочем, неважно. Думаю, после завтрашнего заседания мы больше не встретимся. Прощайте.

Чарский ушёл, Александр остался стоять, глядя на угасающий закат – словно и не было короткого разговора. «Один в поле не воин… Вы правы, профессор. Только вот иногда сначала должен встать именно этот один, чтобы за ним поднялись остальные». На заседании Александр промолчит – профессор уже выиграл завтрашний бой. Но потом сломать судьбу этому храброму человеку Александр не позволит. И начать подготовку к следующему сражению необходимо прямо сейчас. Пару мгновений адмирал ещё глядел на прячущийся за холмами багровый диск, затем отвернулся и пошёл к лифту. Спуститься в свой номер и сделать несколько звонков нужным людям.

История пятая. Имя для Бога

«В начале было Слово, и Слово было у Бога, и Слово было Бог». А какой он – Бог? В детстве, когда я спрашивал, все мне отвечали по-разному. Батюшка из церкви неподалёку показал икону, пастор Клаус подарил красивые комиксы с ангелочками и Христом. Жили в нашем тихом городе и евангелисты, и мусульмане со своим неизображаемым богом. Была даже община кришнаитов, которые считали своего бога многоликим и каждый раз рисовали его иначе. Но у всех бог был какой-то ненастоящий – словно каждый, кто пытался рассказать мне о нём, старался вложить частичку себя, сделать бога по своему образу и своему подобию…

Серж стоял на горячем бетоне Новой Терры и счастливо улыбался, рассматривая бесконечные плиты до горизонта и корабли, причудливо разбросанные по взлётному полю космопорта. Наконец-то солнце и свежий воздух – пусть воняет гарью и техникой, зато не многократно профильтрованная и идеально сбалансированная дыхательная смесь сухогруза, которой он дышал последние два месяца. Увы, денег на нормальный билет не было. Серж и на место в идущей на Новую Терру пузатой «канарейке», то есть, простите, многоцелевой грузовой барже CANR-74, набрал только потому, что земляки сделали ему скидку как неплохому повару: слишком уж обрыдло экипажу питаться семью продуктовыми наборами, рекомендованными ассоциацией транспортников и заложенными в кибер-кока.

В те дни, когда полёт становился совсем уж невыносимым, Серж начинал жалеть, что дал этой крысе-капитану в морду… Глядишь, и не уволили бы с позором, без наград и пенсии. И не лишился бы красавец-сержант заветных звёздочек и звания младшего лейтенанта, приказ на которое уже был подписан… Но приступ хандры проходил, и Серж начинал жалеть о своей несдержанности иначе: в спину надо было стрелять этой сволочи, в первом же бою – в спину или в голову. Уж у мастера-снайпера возможностей хоть отбавляй… А так получился двадцатишестилетний оболтус, который умеет только стрелять. Да ещё взрывать, хотя стрелять, конечно, лучше. И куда ему теперь? С «волчьим билетом» только домой, вкалывать на заводе или работать охранником. Нет уж, ни-за-что! Да и не тянет на сонную жизнь обывателя – в детстве нахлебался.

Зато сейчас, когда он стоял на земле Новой Терры, жизнь казалась прекрасной. Всё-таки удачно ему позвонил Руди, сокурсник по учёбке. Узнав, что Серж «на берегу», он позвал приятеля в Серый Легион. Конечно, будь это любое другое наёмное подразделение – Серж сразу бы отказался, слишком брезгливо относился профессиональный военный к «солдатам удачи». Но Легион всегда стоял особняком: за смердящие дела не брался, привлекал лучших – и мог выбирать нанимателя. Чем и пользовался, соблюдая свои, пусть необычные, зато нерушимые понятия о чести и порядочности.

Размышление прервал небольшой автобус, подъехавший к кораблю за экипажем. Серж мгновенно подобрался, благодушное настроение как рукой сняло: конечно, Руди обещал замолвить словечко, да и хорошие снайперы на дороге не валяются… но и расслабляться перед потенциальным нанимателем не стоит.

«Неисповедимы пути господни», – любил говорить Клаус, а старик турок, к которому мы лазили в сад за сливами, глядя на помятые розы, только вздыхал: «кисмет»[3]3
  Кисмет (араб. «наделение») – то, что предназначается, определяется каждому провидением


[Закрыть]. – «А как же свобода воли?» – смеялся я, когда вырос. Ведь ваш бог наделил каждого правом выбора, даже если люди и использовали его по своему разумению. Много позже я понял: Господь действительно ведёт нас. Только не так, как думают некоторые, не творит предначертанное – а лишь задаёт вопросы, на которые человек сам должен дать ответ…

Серж возился с очередным «ёжиком», проклиная и свою вторую специальность взрывника, и автора поганого изобретения, и правительственные войска вместе с повстанцами, активно применявшими контейнеры с керамическими бомбами-минами во время боёв за столицу провинции. Никакой взрывчатки, ни грамма металла и пластика – только полсотни собранных вместе стрелок-игл из перенапряжённой керамики в таком же керамическом корпусе. Готовых в любой момент разлететься во все стороны со сверхзвуковой скоростью, а попав в тело – раскрошиться множеством осколков, даруя мучительную и неотвратимую смерть.

Обнаружить «керамику» сложно, и почти невозможно обезвредить. Единственный способ – заставить сработать от взрывной волны. Найти все мины на выбранном участке, рассчитать и установить заряд… и молиться, чтобы ни одна стрелка не залетела в укрытие. К концу дня Серж выматывался так, словно весь день таскал тяжеленные камни. Но самым паршивым было то, что по вечерам ребята из батальона отмечали конец нелёгкой военной компании и начало тихой гарнизонной жизни. Отмечали все, кроме десятка «чистильщиков», вынужденных весь вечер сидеть трезвыми… и отказывать всем симпатичным официанточкам, так и норовившим затащить в постель островки благополучия в виде бравых солдат с деньгами. Но правила сапёров строги и написаны кровью неудачников – все удовольствия только после окончания разминирования.

Хлопок заряда, свист «иголок» и наступившая тишина, настроили легионера на благодушный лад. Вроде сектор чист, последний раз пройтись со сканером и на сегодня можно заканчивать. Серж присел и оперся на прохладный бетон разбитой стены. «Да, навоевали они тут без нас, – подумал легионер. – Грязно, неаккуратно. Полстраны разнесли, прежде чем догадались специалистов позвать…. А, может, ну его, этот сектор? Завтра повторно пройдусь, ещё раз проверю. А сейчас – спа-а-ать…» Вдруг чуть дальше, возле чудом уцелевшего среди развалин дома, послышался шорох. Повернув голову, Серж увидел, как оттуда к нему незаметно подкрадывается мальчишка лет одиннадцати… точнее, ему кажется, что незаметно. «Старательный пацан. И лицо вроде знакомо… Но откуда?»

Всё случилось почти мгновенно, хотя потом Сержу казалось, что события двигались медленно, словно преодолевали толщу воды. Он вспомнил, как пять дней назад ему достался очень сложный участок, и в бар снайпер-сапёр пришёл выжатый как лимон. Сопляк удачно подвернулся, чтобы сорвать на нём напряжение… А теперь пацан, видимо, решил отомстить? Легионер повернулся, чтобы пугануть мальчишку – и похолодел: рядом с домом лежал шар пропущенной мины. «Назад!» – успел крикнуть Серж, и хотел было кинуться, оттолкнуть ребёнка… как услышал характерный звук, означавший, что «ёжик» встал на боевой взвод и вот-вот сработает. Дальше за солдата думали наработанные годами рефлексы, бросив тело в укрытие. Лишь дикий животный крик боли и ужаса застыл в ушах навечно…

Я долго искал тебя и не мог найти. Один человек, который встретился мне в пути, сказал: «Зачем ты ищешь несуществующее? Ведь Бога нет!» Я только улыбнулся несмышлёному: если Тебя нет, то кто же приходил к нам в Галилею?

Серж стоял на выходе из пассажирского терминала, ошеломлённо глядя в переливающееся пятнами тусклой радуги небо. Света эта палитра безумного художника давала немного, но его вполне хватало, чтобы превратить безлунную ночь в какое-то подобие предрассветных сумерек. «Так вот ты какая, Альбия – мир, не знающий темноты… Может, хоть ты станешь для меня местом, где я наконец-то смогу остановиться? – подумал он. – Ты дала приют стольким ищущим покоя – так неужели не найдётся здесь места ещё для одного неприкаянного путника?»

Пять лет, как он расстался с Легионом – но так и не смог найти себе места. Ни в тихой спокойной жизни обывателя, ни в путешествиях. Стоило только притупиться ощущениям от новых краёв, от новых знакомых – и опять возвращались и лицо, и крик… и горькая мысль: успел бы или нет? Иной, наверное, попытался бы утопить свои переживания в алкоголе – но Серж за время службы насмотрелся на человеческие обломки, отдавшие себя во власть дурмана. Хотя в минуты самого чёрного отчаяния и проклинал себя за свою нерешительность, за невозможность утонуть в сладком дыме наркотических грёз.

Погружённый в свои мысли, он не заметил, как сошёл с крыльца и направился куда-то в сторону стоянки автобусов. Ночной воздух внезапно взбодрил своей свежестью, к тому же подул лёгкий ветер – и Серж словно растворился в окружающем мире. Хотелось идти и идти, не останавливаясь. До города, а может, и дальше – к самой границе облаков, что толстым ватным одеялом окутывали подножие плато, на котором располагались космопорт и столица.

От раздумий отвлёк коммивояжёр, принявший иномирянина за богатого туриста. И потому настойчиво предлагавший «экстремальный тур по страшной сельве Альбии, где человек легко может затеряться и погибнуть». Бывший военный только вежливо покачал головой и отказался: за время службы в Легионе он повидал немало по-настоящему кошмарных планет, да и после отдал дань экстремальному туризму – пока ему не надоел фальшивый суррогат для пресыщенных бездельников. А здешние джунгли по его меркам вполне тихое и спокойное место. Конечно, неопытный горожанин в них пропадет, но любой знакомый с лесом не по голофильмам сможет устроиться в здешних «страшных лесах» вполне комфортно. Вот только зачем? Не для того он проделал столь долгий путь, ему нужно иное.

И нет власти не от Бога. И жалки те люди, что пытаются подменить собой власть Твою и слово Твоё. Ибо Слово, что было в начале всего – Закон. Ибо сказано было узнавшим Тебя и познавшим мудрость Твою: как раб подчиняется закону в доме господина своего, так и человек должен подчиниться закону Твоему. Только так с помощью Твоей сможем мы понять и простить, чтобы не отвечать обидой за обиду, чтобы не приумножать страдания мира Твоего. Слаб человек и грешен, только волей Твоей соблюдает он благие заповеди и порядок – даже если алчет поступить иначе к выгоде своей и к греху своему…

Зазвучал колокол, зовущий к молитве, и фигуры в рясах, до этого неторопливо двигавшиеся вдоль грядок, стали разгибаться и разминать затёкшие спину и ноги. Нудное и кропотливое занятие, но стоит зазеваться, пропустить хоть пару побегов красного вьюна – и большую часть урожая овощей можно считать погибшей. Пока выкорчуешь пустившегося в рост пришельца, хищная травка испортит половину огорода. Потому-то и монахи, и послушники, и даже живущие при монастыре миряне в эти месяцы тщательнейшим образом проверяли посадки каждый день.

«Сколько я здесь? – подумал Серж, неторопливо идя вслед за остальными. – Два с половиной… нет, уже три года». Три года назад пришёл он, неприкаянный и исстрадавшийся, в обитель «Десяти тысяч мучеников». Или, как говорили жители соседнего городка, в монастырь «опалённых»… Но ведь и правда все здешние обитатели обожжены … или, скорее, сожжены войной, как и Серж. Три года он здесь, сначала мирянином при монастыре, а потом послушником. Пытается искупить грехи прошлой жизни. Господь принял раскаяние и простил его, страшные сны перестали возвращаться. А недавно отец настоятель благословил готовиться к постригу, чтобы смог новый брат все отпущенные ему дни посвятить смирению и трудам праведным…

Внезапно на дороге к монастырю послышался рёв грузовика, за ним второго, третьего… «Целая колонна! Они что, всем городом куда-то собрались? Быть такого не может», – удивился Серж. Такое же изумление было и на лицах остальной братии: тяжёлые грузовики в здешних краях были редкостью. Причудливая природа наградила Альбию множеством огромных столовых гор[4]4
  Столовые горы – изолированные горы с большими плоскими вершинами и более или менее крутыми, иногда ступенчатыми склонами


[Закрыть], на которых и жили люди. А у подножия исполинских глыб за непроницаемым облачным слоем кипела своей дикой жизнью сельва. Прокладывать дороги в джунглях сложно, да к этому и не стремились: слишком разными были общины православных, мусульман, католиков, неоапостолов, поклонников преподобного Хаббарда, просто колонистов и многих других… Каждая жила на своей одной или нескольких горах, сообщаясь, при необходимости, друг с другом и с космопортом огромными грузовыми дирижаблями – благо кустарники основной экспортной культуры, радужного кофе, с избытком поставляли гелий. Такими же дирижаблями, только поменьше, пользовались, если надо было переместить крупный груз, и внутри поселения. А в остальном семьи колонистов или ходили пешком, или пользовались небольшими двух– или четырёхместными машинами.

Снова зазвучал колокол, только теперь он звал всех не в церковь, а на монастырский двор. Где вошедших ждало ещё более удивительное, но при этом тревожное зрелище: возле гусеничного транспортёра, гружёного зелёными ящиками военного снаряжения, стояли незнакомый Сержу пожилой майор и глава местной общины Андрей – оба с короткоствольными автоматами на плече. Зачем?! Альбия, хоть официально и считалась фронтиром – была исключительно тихим местом. Оружие, наверное, водилось только на обязательной для каждого мира имперской базе, да на складе армейского имущества рядом со здешним городком. Этот же склад служил и тренировочной школой для мальчишек-новобранцев, которые готовились к отправке в военное училище одного из центральных миров. Но таких, насколько знал Серж, сейчас насчитывалось всего два десятка человек – слишком мирной планетой была Альбия.

Убедившись, что собрались все, и получив разрешение от отца настоятеля, заговорил военный:

– Сегодня ночью секта Истинного Пути преподобного Хаббарда подняла мятеж, объявив о выходе Альбии из состава Империи. И о построении грядущего рая просвещённого разума…

– А как же гарнизон? А имперский флот? – ошеломлённо спросил настоятель.

– А нет у нас больше ни гарнизона, ни флота, – вдруг зло ответил Андрей. Его худощавое лицо исказила гримаса. – Дорогие заумные системы нападения и защиты – на всех хватило одного предателя, на десять минут отключившего наблюдение, да грузовика с булыжниками, брошенного с орбиты.

– Флот тоже не придёт, – тихим виноватым голосом добавил майор. – Я не знаю, сколько маяков им удалось уничтожить, но ближние не отвечают. А без них в здешнем облаке идти только на досвете – это год в самом лучшем случае, если уцелела хотя бы часть навигационной сети…

– В столице уже горят костры с несогласными, – устало произнёс Андрей, – а нас, тех, кто умеет воевать – всего девять. Это вместе с офицерами. Через три часа мятежники будут здесь… Людям же, чтобы уйти в сельву, надо хотя бы часов двенадцать… – на лице Андрея вдруг проступила смертная тоска, и он замолк. Но через несколько секунд, собравшись с духом, заговорил дальше: медленно, словно проталкивая каждое слово. – Я никогда никого не просил… Я знаю, что прошу от вас слишком многого… Я знаю, что прошу, наверное, невозможного… Но вдевятером мы не удержим дорогу.

 
Отче наш, Иже еси на небесех!
Да святится имя Твое,
да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли.
 

Прости раба Твоего, что не последует слову Твоему и не соблюдает закон Твой, за то, что нарушу заповеди Твои. Грешен я, Господи, но не могу поступить иначе!

И вместе с остальными я шагнул к грузовику с оружием.