Текст книги "Повести"

Автор книги: Ярослав Стельмах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)

ОТКРЫТИЕ

За три дня мы навели в лагере такой порядок, «что аж больно смотреть», как сказал Митька. Совсем другой лагерь стал. Нигде уже не видно ни мусора, ни строительных отходов: посыпаны песочком аллейки, свежевыкрашены беседки – чистота и красота!

На лагерных линейках только и делали, что объявляли нам благодарности, – нам даже надоело. Но не очень.

И вот на третий день, когда в конце-концов все съехались и начальник лагеря, Александр Николаевич, уже никому не кричал: «Куда вы их привезли?!», на вечернюю линейку вместе с нами вышла и группа рабочих.

– Друзья! – начал Александр Николаевич. – Давайте поздравим людей, которым мы обязаны таким замечательным лагерем, людей, которые выстроили его для нас!

Мы все дружно захлопали в ладоши.

– А не так-то и просто, – продолжал Александр Николаевич, – выстроить лагерь на голом месте. Всё, конечно, приходилось делать своими руками и всё носить на своих руках – нагружать, разгружать, тесать, даже воду для цементного раствора, пока не провели трубы, приходилось носить от реки ведрами. Всё это, конечно, не могло не задержать строительства, потому что техника – какую же сюда, в лес, можно привезти особую технику? И вот тогда Никодим Петрович, – начальник лагеря указал на усатого коренастого мужика с добрым лицом, – бригадир, предложил работать несколько последних дней в две смены. Ну и вот, повернитесь кругом, оглянитесь – вот ваш лагерь. Он построен руками Никодима Петровича и его товарищей. Благодаря им вы можете отдыхать и, думаю, таки хорошо отдохнете.

Мы снова захлопали.

– А сейчас слово предоставляется Никодиму Петровичу!

Никодим Петрович вышел вперёд, миг помолчал и начал:

– Вот здесь, Александр Николаевич говорил только что о моих руках, – и он посмотрел будто немного изумленно на свои ладони. – Руки как руки, как у моих товарищей, как у каждого рабочего мужчины. Много поработал я на своём веку, но ведь никто не сидит без дела. Все работают, все трудятся для нашей Родины, – значит, для вас, дорогие дети. Ведь завтра и вы вырастете, возьмете в руки кельму11
  Кельма (мастерок) – инструмент каменщика или штукатура: стальная лопатка с деревянной ручкой, предназначенная для разравнивания раствора, для заполнения раствором вертикальных швов и для подрезки лишнего раствора.


[Закрыть], чертежную линейку, штурвал комбайна или звездолёта – будете трудиться. Да и уже, за эти дни, потрудились на славу, помогли нам, так что и от нас, рабочих, большое вам спасибо.

И мы снова захлопали в ладоши, хотя мне, например, было немного неловко: ведь, значит, мы хлопали самые себе.

И, будто в ответ на мои мысли, Никодим Петрович сказал:

– Сильнее, сильнее! Ведь труд надо уважать.

Замечательный был этот дяденька, Никодим Петрович!

И рабочие тоже захлопали в ладони, и начальник лагеря, и вожатые, так что вышло – почти всю линейку мы хлопали. Аж ладони заболели.

– А теперь, – сказал Александр Николаевич, – прошу всех – и пионеров, и наших гостей – к пионерскому костру, на открытие лагеря.

Мы пошли за лагерь, на простор, без всяких деревьев место. Часть его была отведена под футбольное поле и спортивные площадки, а часть, наверное, специально для пионерских костров.

Там уже всё было готово: высилась здоровенная груда палок и хвороста, стояли полукругом стулья и лавки. Те, кому их не хватило, порасселись на тёплой траве. Но это никого не огорчило. На земле сидеть еще лучше – это всякий знает.

Сергей Анатолиевич плеснул на хворост соляркой, зажёг факел и вручил его Никодиму Петровичу. Тот торжественно поднял факел над головой, опустил и сунул в груду палок. И враз весёлое пламя охватило ветви, хвою, – и уже разгорается, горит, полыхает, гудит пионерский костер!

– Первая смена лагеря «Солнечный» открыта! – объявляет Александр Петрович, и мы кричим «ура!» и снова хлопаем в ладоши.

– А теперь, – продолжает он, – концерт художественной самодеятельности!

И начался концерт! Каждый, кто хотел, читал стихи, пел, танцевал, рассказывал всякие смешные истории, даже Александр Николаевич рассказал, – и всем было очень весело.

А тогда вышел Сергей Анатолиевич. Он сделал два кульбита и три сальто и встал на руки. Обошёл на руках вокруг костра и снова вскочил на ноги. Потом взял стул и сделал стойку на руках ещё и на нём, а дальше отвёл левую руку и постоял на одной правой. Мы боялись, что он не удержит равновесия и упадёт, но он не упал: начал исподволь22
  Исподволь – помалу, помаленьку, не вдруг.


[Закрыть] опускаться, расставил ноги и мало-помалу просто на этот стул и сел. И к чему же здорово это у него вышло, будто он всю жизнь только так на стуле и садился! А тогда порывисто оттолкнулся ногами от земли, прыгнул через спину и стал на ноги.

Нам этот номер очень понравился. Мы и не знали, что Сергей Анатолиевич может такое вырабатывать.

Тогда вышел Никодим Петрович и сказал:

– Смотрю я на небо.

Мы все посмотрели на небо, но оказалось, что это было совсем не обязательно, потому что это он просто объявил песню, которую хотел запеть.

 
Смотрю я на небо и думу гадаю, -
 

начал Никодим Петрович. Неожиданно мы услышали, как ему подыгрывает аккордеон, и увидели, что это старается Славка.

Негромкие звуки вплетались в мелодию песни, затихали, набирали мягкой силы, и это было очень хорошо, хотя саму песню я прекрасно знал.

Нам этот номер тоже понравился, и ещё понравилось, что, допев до конца, Никодим Петрович пожал Славкину руку. Славка аж покраснел от радости. А может, и еще от чего – не знаю.

– Пусть там себе Славка играет сколько угодно, – сказал мне Митька, – но без него нам в палатке было бы лучше. Без него у нас, наверное, вообще была бы наилучшая палатка.

А потом Славка, уже один, исполнил «Турецкий марш» и ещё что-то, и ему тоже аплодировали.

– Если Славка выступает, – сказал Митька, – я тоже могу.

Он вышел к костру и прочитал «Мне тринадцать миновало». Этот стих я хорошо знал, потому что мы его учили наизусть в школе.

Потом Митька сказал: «Колыбельная», – и начал:

 
Месяц ясный,
Луч свой тихо
Бросил к нам в окно
Спи малыш
Уже темно.
 

Когда же после «Колыбельной» Митька сказал: «Глибов33
  Глибов Леонид Иванович [1827—1893] – выдающийся украинский баснописец и поэт второй половины XIX в.


[Закрыть]. Волк и Ягненок44
  Волк и Ягнёнок – знаменитая басня. Автором её является Эзоп (VI век до н. э). На русский язык перевёл Л.Н.Толстой. Литературная обработка принадлежит И.А.Крылову. На украинский язык перевёл Л.И.Глибов.


[Закрыть]», – все начали смеяться.

– Чего вы смеетесь? – спросил Митька. – Это очень хороший стих. Он даже в учебнике есть.

– Вот потому и смеёмся, – сказал Генка, – что у тебя все стихи из учебника. А их мы и так знаем. Ты нам что, собираешься весь учебник наизусть прочитать?

– А ты что-нибудь внепрограммное знаешь? – спросила Ирина Васильевна.

– Нет, – ответил Митька. А потом подумал и сказал: – Знаю. О работе.

– Ну-ка, ну-ка, – подбодрил его Сергей Анатолиевич.

И Митька прочитал:

 
Один Баран,
Что бился головою об забор,
Сказал:
– Вот не было заботы,
Что голова болит после работы!
 

Все снова засмеялись, а Митька спросил:

– Чего вы смеетесь? Это очень хороший внепрограммный стих. Меня этому стиху дедушка научил.

– Так стих же смешной, – сказал Славка.

– А-А, ну тогда смейтесь, больше я стихов не знаю. Если хотите, могу станцевать.

Одни сказали, что хотят, вторые, что не хотят, но Митька всё равно начал танцевать. Он поднял страшную пыль, а под конец чуть не свалился в костер. Сергей Анатолиевич едва успел его за рубашку ухватить.

Тут все снова засмеялись, и Митька сел на место.

– Что за народ! – сказал он. – Всё им смешно!

Потом мы снова пели, а под конец ребята из старшего отряда стали брать из ящика ракеты и пускать их. Это были такие трубочки с веревочкой снизу. Дернешь за веревочку – и летит вверх ослепительная комета, распадается высоко над головами красными, зелёными, белыми огоньками. Это был настоящий праздник!

Тогда Митька бросил в костёр кусок автомобильной покрышки, которую где-то нашёл. Лучше бы он её не бросал, а ещё лучше – не находил бы, потому что она стала так чадить, что все начали кашлять и чихать.

Хотя никому и не хотелось, а пришлось разбегаться, и ещё долго над лагерем весел дух жжёной резины.

– Эх ты, такой праздник испортил, – сказал я.

– Я ж не хотел, – развёл руками Митька. – Я хотел как лучше. Зато теперь буду знать, что нельзя.

КОНКУРС ПЕСНИ

– Дети, – сказала как-то Ирина Васильевна – скоро в нашем лагере будет проводится конкурс на лучшее исполнение песни. Что-нибудь надо подготовить и нам.

– Ну, это нетрудно, – ответил за всех Митька.

– Нетрудно – просто так запеть, – возразила вожатая. – А тяжело – запеть хорошо, да ещё и интересное что-то придумать.

– Придумаем, – успокоил её Митька. – У нас даже аккордеонист свой есть, – и выпихнул вперёд Славку.

Тот мигом покраснел и захныкал:

– Я так не могу... чтобы идти и играть. Мне надо сидеть.

– А мы только выйдем на площадку, а там, перед жюри, ты и сможешь сесть, – объяснила Ирина Васильевна. – Со своим аккордеонистом намного лучше.

– Я боюсь, – заскулил Славка. – Это такая ответственность... Я что-то не то заиграю.

– Не бойся, – похлопал его по плечу Митька. – Подумаешь, одну песню. Я за тобой и стул вынесу.

– Ну вот ещё, сту-ул, – протянул музыкант. – Все надо мной будут смеяться...

Но тут кругом замахали руками, и Славка замолк. Что с него возьмёшь! Такой уж он трус и растяпа!

Выбрали песню, а потом ушли в лес и начали готовиться к конкурсу, чтобы никто не видел. Аккордеон на первый раз не взяли. Славка стоял под деревом и играл на губах:

 
Та-та-та-ра ти-ти-ри...
 

Мы вышли на поляну, сделали поворот на девяносто градусов, лицом к предполагаемому жюри, и спели песню.

– Что ж, на первый раз неплохо, – похвалила нас вожатая. – Давайте вот в этом месте, «мы растём дружными», все чётко и слаженно возьмемся за руки и шагнём шаг вперед.

Попробовали – тоже вышло хорошо.

– А давайте, – вдруг Люська говорит, – в этом месте ещё и пирамиду сделаем. А я наверху еще и «ласточку»!

– А выйдет? – засомневалась вожатая.

– Выйдет, – Наташка ей. – Люська балетом занималась, у неё выйдет.

– Вот попробуем, – разошлась Люська. – Смотрите, здесь станут Вовка, Витька и Генка – вот так, немного присядьте. А сюда им Юрка и Митька ноги поставят.

– Я не могу, – Митька говорит. – Я стул несу.

– Ну и ладно, пусть Толик. Во! Чудесно! А я вверх – смотрите! А девочки так, полукругом.

– В самом деле, будто неплохо, – согласилась Ирина Васильевна. – Ну-ка, сначала...

– Та-ра-ра, – запел Славка, мы вышли на поляну и прокрутили всё с начала до конца.

– Не хватает, конечно, чёткости и слаженности, – сказала вожатая, – но у нас ещё пять дней впереди.

Пять дней мы ходили у лес и там пели, и всем это очень нравилось. Наступил день конкурса.

– Знаешь что, – говорит мне перед самым началом Митька, – понеси за меня стул.

– Так у тебя же все отработано, а я и не знаю, когда тот стул Славке подсовывать.

– Это что, долго научиться? Славка идёт первым, ты немного сзади. Как все пропоют «Мы растём дружными», ты делаешь шаг в сторону и немного вперёд и ставишь стул, а он на него садится. Одновременно с пирамидой. Понял?

– Понял. А ты?

– А я? – Митька засмеялся. – Помнишь, Ирина Васильевна сказала, что тяжело интересное что-то придумать. Так я уже придумал. И совсем не тяжело. Э-ле-мен-тар-но! Помнишь, на открытии лагеря ребята из старшего отряда салют устраивали из ракет, – снизу за верёвку надо дёргать? Так я одну такую ракету выменял у мальчика. Соображаешь? Да?

В это время заиграла музыка, и я увидел, что конкурс уже начался. Самый младший, первый отряд, запел песню о чайке, которая машет крыльями. При этом они делали руками такие движения, будто хотели полететь. Потом у некоторых, наверное, руки заболели, и они их поотпускали, а некоторые продолжали махать. Когда те тоже притомились, то первые, отдохнув, начинали махать снова с таким видом, будто вот-вот умрут.

– Умора, – сказал Юрка. – Разве это можно сравнить с нашей пирамидой?

Митька только крякнул, и я понял: он еле-еле сдерживается, чтобы не прибавить от себя что-то.

И вот подошла наша очередь. Митька метнулся в сторону и вернулся с ракетой под рубашкой. Я ощутил, что всё это кончится, вероятно, немного не так, как запланировано Митькой, но ничего не сказал. Отряд между тем уже вышел на середину площадки и повернулся лицом к жюри – начальнику лагеря, старшей пионервожатой и врача.

– Три-Четыре, – прошептала Ирина Васильевна, и Славка взял первый аккорд.

 
Мы растём дружными, -
 

чётко начали мы, но в это время за нашими спинами что-то громко бахнуло и, зашипев, полетело вверх. Я увидел, как вздрогнуло жюри и как удлинилось лицо у нашей вожатой. Потом, осмотревшись, я увидел, что Люська на вершине пирамиды закачалась и уцепилась для равновесия Юрке за волосы. Мальчик взмахнул руками и ударил по носу Толика, Толик ухватился за нос рукой, которой поддерживал Люську, и они все втроем упали наземь, подминая под себя ребят, которые стояли внизу.

На миг воцарилась непредвиденная тишина, но аккордеон играл дальше, и все хотя и с опозданием, но дружно подхватили:

 
Смелыми и мужественными...
 

Потом я вспомнил о Славке и взглянул туда, где должен был находиться наш музыкант. Славка лежал на песке навзничь и, уставив взгляд в небо, сосредоточенно играл.

Я понял, что мальчик лежит из-за меня: ведь он, как всегда, сел, не оборачиваясь, на стул, которого я забыл ему пододвинуть. Мысленно казня себя за забывчивость, я едва ворочал губами и смотрел на Славку, когда услышал вопли: «Пожар! Пожар!»

Все побежали за кухню, где что-то дымило, но увидели: мы там уже не нужны. Просто это догорала ракета, только что запущенная Митькой, а от неё занялся какой-то мусор. Наш повар уже погасил огонь, вылив на него ведро воды, и мы все вернулись на площадку.

Славка так и лежал на том же самом месте и всё играл и играл. Я помог ему встать, посадил на стул, и наш отряд запел песню ещё раз, уже без пирамиды.

Но нам всё равно присудили последнее место. Но что нас поразило, так это то, что Славке, этому растяпе, трусу и нытику, дали специальный приз, – за то, что не растерялся, потому что играл лёжа, и за мужество, потому что не подвергся панике, когда загорелся мусор.

А Славка же, сам мне потом сознался, что не мог встать, потому что его придавило аккордеоном и он никак, ну просто никак, не в силах был из-под того аккордеона выбраться.

ЛОВИСЬ, РЫБКА!

Не прошло и недели, с тех пор как в лагере проводился конкурс песни, а уже на дверях столовой висело объявление:

ВНИМАНИЕ!

Завтра после завтрака

состоится соревнование

на звание

ЛУЧШЕГО РЫБАКА ЛАГЕРЯ

Запись у Сергея Анатолиевича

Митьке это объявление очень понравилось. Он аж подпрыгнул от радости.

– Это я понимаю, – говорит. – На лучшего рыбака лагеря! Вот где себя можно проявить!

– А ты собираешься принять участие?

– Конечно! Я с детства рыбачу. И так, и на мормышку, и на донку, и на спиннинг. Так что, кто и получит первое место, то только я.

– Да ну, чот я тебя ни разу с удочкой не видел.

– Потому что я рыбу удить рано хожу, ночью ещё. Даже вечером.

– Тогда, конечно. Но...

Но здесь из дверей выскочила Ирина Васильевна и затянула нас в столовую.

– Когда вы уже слушаться будете! – говорит. – Все уже едят давно.

– А удочки где брать? – мы у неё спрашиваем.

– У Сергея Анатолиевича.

Сергей Анатолиевич сидел в домике, где был собран весь спортивный инвентарь. Нас увидел – помрачнел немного:

– Вам что?

– Нам удочки.

– Эх, а я надеялся, что хоть там вас не будет.

Выбрали мы удочки, шагаем к своей палатке, а навстречу Славка. И снова же заскулил:

– Ну вот... Вы уже, а я еще не... И не скажет никто... Товарищи называется... Ну и люди...

– Ты о чем это?

– Об удочках. Вы уже взяли...

– Ты тоже будешь ловить?

– А что, я худший? Что, только вам можно? Я тоже хочу!

– Ой, держите меня втроём! – Митька смеётся. – Мало тебе приза за песню? Ещё и за рыбу хочешь? Ты же удочку в руках не удержишь! Выйди лучше на берег и гаммы свои на аккордеоне заигрывай – сразу вся рыба кверху животами всплывет.

– Вот какие вы... – захныкал Славка и пошёл прочь.

Мы положили удочки в палатке, выходим, а тут аккордеонист наш возвращается. Глянул я на его удочку... Здоровенная! Грузило как кулак, крючок – хотя акул лови.

– И долго ты её выбирал, такую? – спрашиваю.

– Нет, – отвечает, – в одну секунду. Она только одна и осталась.

– Понял, – усмехается Митька. – Теперь всему лагеря рыбы хватит на неделю.

– Ну чего вы к мальчику прицепились? – Наташка подбегает. – Не слушай их, Славка, это они от зависти.

– Конечно, от зависти, – Митька ей. – С такой снастью прямая дорога на Тихий океан. Он акул грузилом по голове бил бы, а потом крючком этим вытягивал.

Славка насупился.

– Я, – говорит, – тебя сейчас по голове грузилом, если не отцепишься.

Он засунул удочку под кровать и подался копать червей.

Где-то так под вечер подзывает меня Митька и говорит:

– Слушай, я такое придумал! Никогда не догадаешься. И никто не догадается. Вот котелок варит! Аж не верится иногда, что человек такое может придумать!

– Не может быть!

– Правда-правда. Иногда аж сам удивляюсь – и откуда я такой умный?

– Говори же быстрее, что ты болтаешь!

– Слушай, – повторил Митька. – Сегодня, после ужина, до отбоя, мы пойдём на реку, выберем на берегу удобное место, где завтра будем ловить, и бросим в воду приманку. За ночь на нашу приманку насобирается много рыбы, и завтра, на соревновании, мы из этого места наловим столько, что никому и не снилось. Ну и, конечно, станем чемпионами лагеря.

– Ух ты! – говорю. – Вот молодец!

– А ты что же думал!

После ужина мы набрали в столовой полные карманы хлеба, и потом Митька долго разминал его с глиной в где-то раздобытой миске.

– Это, – говорит, – приманка будет, потому что иначе хлеб течением снесет, а так глина его будет держать на одном месте.

Уже порядочно потемнело, и мы заспешили к реке, чтобы вернутся к отбою.

Едва лишь ступили на лесную тропу, как навстречу нам две фигуры. Мы едва успели отскочить за кусты. Слышим:

– За ночь рыбка и соберётся там, где мы жмыха набросали, а утром и на голые крючки будет бросаться. Так что будь уверен – мы больше всех наловим!

– Ты вишь! – изумился Митька, – это же Витька с Вовкой. Даже жмыха где-то достали. Умники!

– Значит, они то же самое, что и ты, придумали?

– Ты же слышал...

Приближаемся к берегу и ещё издали слышим: плюх, плюх! – в воду. И какая-то тень над рекой.

– Ну и ну! – говорю. – Ещё кто-то приманку бросает.

– Вижу! – Митька в ответ. – Ну и народ!

Выбрали мы удобное место, закинули нашу глину с хлебом и назад побежали, но уже не самой тропой, а вдоль её, лесом. Дорогой нам ещё двое повстречались.

– И эти туда же! – друг мой говорит. – Пионеры называется!

А минут за тридцать после отбоя, как все заснули, слышу – Генка зашевелился, из кровати встает. Обул сандалии, пошарил в тумбочке – и ходу из палатки. Митька тоже вскочил и за ним следом. Вскоре возвращается.

– И Генка к реке побежал, – говорит. – Вот бы не подумал! И не плачет уже, как ночью ходит.

– Что же то завтра будет, Митька? – шепчу я – Все, оказывается, такие умные, как и ты!

– Умные! Бессовестные, а не умные! Обманщики!

Он ещё долго что-то бормотал, ругая всяких там прохиндеев, которые разными ухищрениями стараются занять первое место. Потом затих, наверное, заснул.

Я еще немного полежал, а тогда заснул тоже.

А назавтра, после завтрака, выстроились мы все, участники соревнования, и пошли на реку. Впереди Сергей Анатолиевич с ведром, а сзади Славка с аккордеоном своим в футляре тащится.

– Ты зачем аккордеон тащишь? – его спрашиваю.

– А это только футляр!

– Он в футляр рыбу будет складывать, – смеётся Витька. – Всё-таки больше влезет, чем в ведро.

Едва лишь завиднелась впереди вода, как народ во весь дух бросился вперед – занимать свои сдобренные приманкой места. За миг каждый сидел на собственном месте, будто вся жизнь лишь из него и ловил.

А Юрка с Витькой едва не подрались.

– Это, – оба кричат, – мое место!

– Это же они оба здесь рыбу вчера приманивали, – хохотнул Митька.

Лишь один Славка ходил, будто сирота, вдоль берега, но его отовсюду гнали.

В конце-концов мальчик нашёл какое-то место поодаль, приготовил удочку и устроился на футляре.

– На земле, – говорит, – сидеть – простудить можно. А на футляре – никогда! И ноги не заболеют.

Только теперь мы поняли, зачем он его на реку тянул.

Подошёл и Сергей Анатолиевич.

– Как вам не терпится, – говорит. – Соревнования будут длиться два часа, потому что в двенадцать в лагере будут читать лекцию на международную тему. Приготовились! – он посмотрел на часы. – Начали!

– Ну, держись! – поплевал на крючок Митька и закинул удочку. – Теперь успевай вытягивать!

Тем не менее, как оказалось, держаться было не так уже и нужно. Даже совсем ни к чему было держаться, потому что мы просидели минут сорок, а за это время ни у кого и разу не клюнуло.

– Что же это такое? – забеспокоился в конце-концов Митька. – Ничего не понимаю!

Он ещё подождал, и начал бегать от одного рыбака к другому и спрашивать:

– Ну как, клюёт? А у тебя?

Даже к Славке подбегал. Но тот сидел на своем футляре, смотрел неподвижно на поплавок и повторял:

– Ловись, рыбка, большая и маленькая! Ловись, рыбка, большая и маленькая.

– Ты лучше за своим поплавком следи, – посоветовал Митьке Сергей Анатолиевич. – А то только людям мешаешь.

Митька посидел немного над своей удочкой, а потом снова стал бегать и спрашивать:

– Ну как, клюёт? Да? А у тебя?

Так он бегал и спрашивал, пока не зацепил ногой нашу коробочку с горохом, и она булькнула в воду.

– Эх ты, растяпа! – рассердился я. – Добегался! С тобой рыбу лишь разгонять, а не ловить! Что теперь на крючок насаждать?

Но здесь Сергей Анатолиевич встрял:

– Возьмите у меня несколько червяков. Да и скоро уже будем кончать.

Мы снова закинули крючки, но рыба так и не клевала. И не только в нас – ни у кого. Лишь Сергей Анатолиевич поймал одного пескарика, но он ловил не для соревнования, – ведь он не пионер, – а просто для себя.

Одним такая рыбалка скоро надоела, и они пошли себе назад в лагерь, а кое-кто, то есть Митька, Славка, ещё трое ребят и я, сидели и сидели, хотя солнце уже ух как пекло. А Славка все приговаривал:

– Ловись, рыбка, большая и маленькая! Ловись, рыбка, большая и маленькая!

В конце концов Митька заявил:

– Я читал, что некоторые заводы спускают в реку отравляющие производственные отходы и от этого вся рыба дохнет. Наверное, и на нашей реке где-то есть такой завод. Напрасно мы стараемся.

– А как же тот пескарик, что Сергей Анатолиевич поймал?

– А у него, наверное, здоровье наилучшее было, и он ещё не успел.

– Что не успел?

– Ну, околеть...

– Знаешь что, Митька, – сказал я, когда до конца соревнования осталось несколько минут. – Я, кажется, догадался, почему клёва нет.

– Ну?

– А потому, что мы все набросали такую кученцию приманки, что в этом месте рыба просто объелась за ночь. Она теперь даже смотреть на крючки не хочет, не то что хватать их.

Митька подумал-подумал и говорит:

– А что, правильно! Если бы только мы бросили, то она и ловилась бы. А так...

И здесь Славка как закричит:

– Рыба! У меня! Ура!

Мы помчали на тот вопль, смотрим – лежит на земле Славка и смеётся от счастья. Но, как оказалось, он не от счастья смеялся, просто Славка придавил рыбину животом, и она его щекотала.

В конце-концов мальчик встал, и мы увидели: барахтается в траве карасик в ладонь величиной.

– Это здорово! – Витька вопит, – глядите, как он его поймал!

Смотрим мы: крючок, тот самый здоровенный крючок, карасика за хвост зацепил.

– Это он, когда забрасывал, – Сергей Анатолиевич объясняет, – рыбу и зацепил случайно. Такое иногда бывает. Но всё-таки поймал! Значит, победитель – Славка. Победитель и лучший рыбак лагеря!

А через несколько дней на стене столовой еще и фотоснимок Славки прикрепили – рядом со снимком Ботинка, нашего лучшего бегуна, и коллективным снимком первого отряда – победителя в конкурсе песни. Еще и подписали: «Вячеслав Денисюк – лучший спортсмен-рыбак смены». Правда, фото было без рыбки. Митька сказал:

– Такое рыбище и на снимок не вместилось бы!

Зато Славка вместился весь: стоит с футляром от аккордеона в левой руке, с удочкой в правой и улыбается.