Текст книги "Повести"

Автор книги: Ярослав Стельмах

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

НАИЛУЧШАЯ ПАЛАТКА
Перевод с украинского Leoparrd
(02.03.2009)

ПРИЕХАЛИ!

Что не говори, а в лагере было здорово!

Ух, как было в лагере!

Эх, как в лагере было!

А мы с Митькой сперва и ехать не хотели. У нас на лето свои планы были.

Но оказалось, что они не совпадают с планами родителей, и мы поехали в лагерь.

Едва наш автобус в ворота заехал, навстречу дяденька бежит, в спортивных штанах и майке.

– Куда? – кричит. – Куда же вы их привезли?

– Сюда, – водитель ему. – У меня здесь все записано. На пятьдесят четвёртом километре повернуть направо и лесом еще двенадцать километров.

– Я ж звонил в город, чтобы сегодня не привозили! У нас еще не все готово. Что я с ними буду делать?

– А я откуда знаю? – пожимает плечами водитель. – Я своё дело сделал – привёз их. А вы уже делайте что хотите. Не назад же с ними ехать!

– Назад! Назад! Я же звонил в город, чтобы завозили только послезавтра.

– Знать ничего не знаю, – говорит водитель. – Я здесь ни при чем. Я привёз, а вы уже дальше делайте что хотите. Я ещё сегодня в Житомир должен съездить.

– Ну вот... – слышу за спиной чей-то голос. – Завезли, сами не знают куда, а у них ещё не всё готово.

Обернулся – мальчик сидит, белокурый такой, и чемодан на коленах держит.

– Ты чего, – спрашиваю – чемодан на коленах держишь?

– А это не чемодан, – он мне. – Это футляр для аккордеона.

– А где аккордеон?

– Внутри же.

– Ух ты! Это ты его аж сюда вёз? И играть будешь?

– Буду. Я в музыкальной школе учусь. Мне надо каждый день играть.

– А если бы ты на пианино учился, то и его сюда потянул бы?

– Не зна-аю... Я на аккордеоне играю.

– А чего же, – встрял Митька. – Он только передок отломал бы, где клавиши, и играл бы себе здесь.

– Ничего я не отламывал бы, – покраснел мальчик и отвернулся.

Так я и не услышал, чем разговор нашего водителя с тем дяденькой закончился, но все начали из автобуса вылезать.

Вылезли и мы с Митькой. Стоим – оглядываемся. Кругом груды мусора, доски лежат. Рабочие ходят. Пилы скрежещут, топоры цокают. Краской пахнет.

– И скажите, чтобы еще минимум два дня никого не присылали! – крикнул дяденька в майке водителю.

– А мне что, – говорит водитель. – Я привёз, а вы уже как знаете. Не назад же их забирать.

Он сел в автобус и поехал. Ему ещё сегодня чего-то в Житомире надо было.

А мы остались: в самом деле, не назад же нам ехать!

Дяденька тогда и говорит:

– Привезли-таки! Я же предупреждал... А потом как закричит:

– Зачем вы туда его тянете? Разве оно там должно быть? Неужели за руку надо водить!

И побежал куда-то.

Постояли мы минут десять, и тут к нам второй дяденька подходит, в спортивном костюме.

– Здравствуйте, орлы! – говорит.

Мы ему, конечно, ответили. Кто «здравствуйте» сказал, кто «добрый день», кто ещё что. А он насупился.

– Разве так, – говорит, – молодое поколение отвечать должно? Ну-ка еще раз! Здравствуйте, пионеры!

– Здравствуйте! – уже дружнее и громче отозвались мы.

– Ну-ка, еще раз! Бодрее! По-солдатски! Здравствуйте, пионеры!

– Здра-авствуйте! – крикнули мы все как один, аж верхушки деревьев вздрогнули, – и это ему понравилось.

– Ну вот, совсем другое дело. Давайте знакомиться. Меня зовут Сергеем Анатолиевичем. Я ваш физкультурный организатор. Прежде всего скажу, что вам с лагерем очень повезло.

– Ага, повезло! – позади этот аккордеонист шепчет. – Даже принимать детей не хотят.

– Молчи ты! – я ему. – Дай послушать.

– Лагерь наш, – продолжил Сергей Анатолиевич, – только родился. Даже ещё не совсем родился, потому что официальное открытие состоится лишь послезавтра. Но эти дни мы не будем сидеть сложа руки и ждать милостей от природы, и пока не приехали остальные пионеры, активно поможем строителям закончить все работы. Итак, своими собственными руками завершим благоустройство жилых помещений и территории.

– Ну вот, – снова заскулил аккордеонист. – Вместо отдыха такое нам подсу-унули...

– А еще повезло потому, что впереди у нас чрезвычайно интересный отдых. У нас с вами будут разные конкурсы, соревнования, туристские походы, где-то через две недели проведём военную игру, разучим новые песни и будем петь их вокруг пионерского костра, будем купаться в реке и даже займемся самбо под моим непосредственным руководством.

– А ещё что, обязательно – самбо? – спросил аккордеонист.

– Нет, не обязательно. У нас есть и настольный теннис, и бадминтон, и шахматы. Выбирай, что душа зачет.

– ...Еще кости переломают, ноги повыкручивают, – слышу я рядом шёпот.

– Слушай! Ты замолкнешь в конце-концов? – не утерпел Митька. – Зачем тогда было сюда ехать?

– А я и не хотел совсем. Это всё мама. «Езжай, Славик, там тебе с детьми хорошо будет». А здесь...

– Это, значит, тебе с нами плохо, да? Плохо тебе со мной? – подступил к нему Митька.

– Н-неее... – замигал тот глазами.

– А с им тебе плохо? – ткнул Митька пальцем у меня.

– Я не зна... Хо-рошо...

– Ну и молчи тогда, пока тебе хорошо. А то: всем он недовольный!

– И я же ничего... Я довольный... – сказал несмело Славка и замолк.

– А теперь, – сказал Сергей Анатолиевич, – я вас хочу познакомить с вожатой, Ириной Васильевной. – К нам уже подошла девушка с повязанным вокруг шеи пионерским галстуком и тетрадью в руке.

– Здравствуйте! – улыбнулась вожатая.

– Здравствуйте!!! – завопили мы что было силы, как научил нам Сергей Анатолиевич.

Но Ирине Васильевне это не понравилось. Она отшатнулась и уронила тетрадь на землю.

– Это что за дикарство?! – сказала она. – Кто вас учил так приветствовать старших?

– Ну, я пошёл, – бодро, но как-то так очень быстро сказал Сергей Анатолиевич. – А вы здесь познакомьтесь пока... – И очень заторопился куда-то. И он же был не виноват, что Ирина Васильевна не знала, как должно приветствовать молодое поколение.

Потом Ирина Васильевна записала всех в тетрадь, и оказалось, что приехало нас двадцать семь человек. А потом снова прибежал Сергей Анатолиевич и сказал:

– Ну как, познакомились? А теперь складывайте свои вещи в одну кучу и пойдём готовить вам жилплощадь. Это даже хорошо, что вы приехали. Мы сами не управились бы. Оденьте, что у кого есть старого, а то можно в трусах и в майках. Только не босиком, а то ещё на гвоздь наступите! – И он повёл нас показывать лагерь.

Оказалось, что старшие отряды будут спать в настоящих военных палатках, – так сказал Сергей Анатолиевич. Пол в них и борта – где-то так на полметра высотой – деревянные, посредине столб, а на нем уже растянут брезент. Внутри будут стоять кровати. А младшие отряды будут спать в домиках.

Сначала мы носили на те деревянные помосты кровати и расставляли их. А потом взялись и за брезент. За каких-то два часа все девять палаток нашего отряда были растянуты и на каждом выведена цифра.

Нам с Митькой и Славкой досталась палатка номер три. Что это была за палатка! Вся зелёная, – правда, и все другие тоже были зелёные, – с двумя окошками – на каждом сетка от комаров и каждое, по желанию, можно было задёрнуть на случай дождя, снега или другого стихийного бедствия. Некоторое время мы с Митькой соревновались – кто быстрее задёрнет окошко. Семь раз быстрее задёрнул Митька, а восемь – я. Когда мы решили попробовать еще по три решающих разочка, прибежал Сергей Анатолиевич и сказал, чтобы мы не портили государственное имущество, а шли разгружать машину с досками.

Там работа уже кипела. Кто стоял в кузове и подавал доски, кто принимал их внизу, а кто нёс к домикам. Сергей Анатолиевич тоже носил. Он один брал столько досок, что мы и втроём не подняли бы! Мы с Митькой сперва полезли на машину, но ребята в кузове сказали, что им и без нас тесно, и мы слезли. Тогда Митька увидел, что водитель куда-то делся, а Сергей Анатолиевич понёс доски, и предложил:

– Так разгружать неинтересно! Давайте по сигналу! Я бибикну – вы возьмёте доску, бибикну ещё – опустите вниз. В каждом деле нужна организация.

Просто здорово придумал! Работа закипевшая еще дружнее. Митька бибикал, аж вспотел. Что же говорить о тех, кто разгружал. Но, когда досок в кузове оставалось уже совсем мало, откуда-то прибежал шофёр и закричал:

– Ну-ка, вылазь сейчас же! Я тебе покажу – аккумулятор разряжать! Игрушку нашёл!

И мы с Митькой вылезли из кабины. После этого работа уже так не кипела, потому что не было никакой организации. Тогда Митька сказал:

– Знаешь, там в кабине ключи остались.

– Ты лучше не трогай, – остерёг я его. Но он не послушался.

– Я только разочек стартером диркну. Ты стань на подножке – будешь смотреть, чтобы шофёр сзади не подошёл, а то снова шум поднимет.

Я и встал. Митька ключ повернул, а машина, оказывается, на скорости была и как рванёт вперёд! И в самый раз на Сергея Анатолиевича – он шёл показывать, куда ещё доски носить. Идёт себе, улыбается, горя не знает, а здесь машина на него. Сергей Анатолиевич испугался – ещё бы! Едва успел отскочить.

Митька стартер выключил, – догадался в конце концов, – а Сергей Анатолиевич как начал:

– Что это вы себе позволяете?! Я не для того сюда приехал, чтобы на меня машиной наезжали, а для того, чтобы зарядку с детьми делать и поднимать ваш физкультурный уровень!

Прибежал начальник лагеря.

– Это чьи дети? Из какого отряда? Прибежала и Ирина Васильевна.

– Мои дети!

Прибежал и шофёр.

– Гнать, – кричит, – таких детей втришея из пионерского лагеря!

А Ирина Васильевна:

– Вы лучше ключи не оставляйте в машине! Это вам дети, а не пенсионеры! Ещё хорошо, что машину не разбили и наш Сергей Анатолиевич живой остался.

А Сергей Анатолиевич:

– Вот именно! – говорит. – Вот именно!

– Сейчас же их назад в город отвезете! – начальник лагеря говорит. – Пока они здесь всё не распотрошили.

– Чтобы я их к себе в машину посадил? – шофёр ему. – И никогда в жизни, – говорит, – больше в ваш лагерь не поеду. им ещё «спасибо» говори, что машина целая!

– Звонил же я в город! – начальник лагеря плачется. – Так на тебе – привезли.

Так нас шофёр и не взял. Может, ему тоже в Житомир надо было?

После этого нас с Митькой поставили на безопасную работу. Мы брали на складе матрасы, разносили их по палаткам и раскладывали на кровати. Сперва мы загрустили от такой доверенности, но Ирина Васильевна сказала:

– Это тоже полезная работа. Попробуй-ка поспи без матраса, на металлической сетке! Вы, можно сказать, обеспечиваете весь лагерь удобным сном, и за это вам только «спасибо» скажут.

Но обеспечивать весь лагерь удобным сном оказалось очень хлопотливой работой, потому что взять в охапку больше чем по одном матрасу мы не могли, и приходилось всё время бегать между складом и палатками. Тогда Митька придумал класть на один развернутый матрас два свернутых и нижний брать за края – я впереди, а Митька сзади. Таким образом мы могли уже носить по три матраса сразу. Но никто нам пока что «спасибо» не говорил. Ребята, что работали лопатами, смеялись и кричали:

– Эй вы, матрасники! А где же ваш грузовик? Вы на нём всё сразу и перевезли бы!

Нам стало досадно от такого отношения к нашей полезной деятельности, но потом я придумал попросить у нашего завхоза, Лукича, новенькие носилки, и мы уже смогли брать по четыре штуки. А когда Митька увидел там же, на складе, тачку, мы уже возили матрасы на ней и брали аж по семь штук!

– Вот вам и грузовик! – бросил Митька, проезжая мимо ребят, но они всё равно смеялись.

Вот так мы очень быстро перевезли матрасы во все палатки и стали снова соревноваться, кто быстрее закроет окошко.

Тогда пришёл начальник лагеря и очень удивился, что мы так быстро управились.

– Это молодцы! – сказал он. – Ничего не скажешь. Я даже и не надеялся.

А потом увидел у меня в руках оторванную от окошка шлейку и все-таки сказал:

– Что вы за люди! Ни на миг без надзора оставить нельзя. Возьмёшь иглу и пришьёшь!

– А можно, – Митька спрашивает, – мы ещё и в домики матрасы поразвозим? Пусть и младшим отрядам будет мягко спать.

– Конечно! Конечно! – обрадовался начальник лагеря. – Только отдохните.

Но мы уже достаточно отдохнули и снова взялись за дело. С тачкой было намного проще, и за какой-то час мы поразвозили даже одеяла.

– Я ж говорил: всюду должна быть организация! – хвалился Митька.

Когда вечером состоялась линейка, наша первая лагерная линейка, то оказалось, что мы очень много чего за день сделали, и всем нам объявили благодарность, а мне и Митьке сначала выговор, а потом благодарность.

Никто над нами уже не смеялся, потому что все понимали, что без матрасов и одеял... Какой же то отдых без матрасов и одеял?

Никакого!

ПЕРВАЯ НОЧЬ

На первый лагерной линейке начальник лагеря нас всех похвалил. Он сказал: это даже лучше, что мы приехали раньше времени, потому что за два дня не только подготовим общими усилиями лагерь к заезду, а и приведём его в образцовое состояние. Ведь даже не все ещё вожатые приехали. Он сказал также, что, несмотря на досадные одиночные случаи, вообще все ведут себя хорошо, и есть надежда – так будет и в дальнейшем.

– Это, наверное, мы – одиночные случаи, – шепнул Митька, и я с ним согласился.

Потом выступил Сергей Анатолиевич и снова говорил, какой у нас замечательный лагерь и как хорошо мы будем проводить в нём время.

Потом слово взяла Ирина Васильевна. Она сказала, что электрик проведёт свет в палатки лишь завтра и потому все желающие могут сегодня переночевать в домиках, а тем более девочки.

Но никто, даже девчонки, ночевать в домиках не захотели.

Сергей Анатолиевич протрубил в горн отбой, и все разошлись.

Мы уже познакомились с некоторыми ребятами – Юркой, Витькой и Вовкой – и очень друг другу понравились: они даже предложили нам лечь у себя, по двое в одном кровати, но Ирина Васильевна сказала, что нечего выдумывать, потому что полно свободных мест, и мы от них ушли.

Вышло так, что мы с Митькой и Славкой остались в палатке втроем. Девочки заняли четыре палатки, ребята – две, и, чтобы полностью занять третью, ребят не хватило.

Мы легли, но спать не хотелось.

– Надо, наверное, пойти девчонок попугать, – когда разговора и смех кругом стихли, сказал Митька таким тоном, будто ему очень не хотелось.

– Зачем? – спросил Славка.

– Потому что в лагерях всегда пугают, – со знанием дела объяснил Митька. – Ты пойдешь, Серый?

Но я притворился, что сплю: очень не хотелось вставать из теплой кровати.

– Вот ты только послушай, какой сейчас крик поднимется, – сказал мой друг и, завернувшись в простыню, выскочил на улицу.

Но никакого крика не поднялось, а через минуту к нам вошёл начальник лагеря, таща за руку Митьку.

– Я тебе попугаю! – сердито, стараясь не повышать голос, шептал он. – Я тебе попугаю! Ещё хоть один раз – и поедешь к папе с мамой. Вон посмотри: твои товарищи спят уже давно.

– Я не хотел, – оправдывался Митька. – Честно, не хотел. Я перепутал. Я думал – там девочки.

– Я тебе дам девочек! Спи сейчас же! – И начальник лагеря ушёл.

– Слышь, Серый? – сказал Митька. – Видел бы, как он испугался!

– Ну! – не поверил Славка.

– Испугался, точно! И как...

– Что?

– И как схватит меня за руку.

– Если бы он испугался, то за руку не хватал бы.

– Из испуга и схватил. И как это я палатки перепутал? Давайте лучше истории рассказывать.

И мы начали рассказывать разные истории.

Я рассказал целый ковбойский фильм, а Славка – о том, как однажды враги порвали знаменитому скрипачу Паганини все струны, кроме одной, но все равно он сыграл на одной струне. Тогда Митька поинтересовался, не мог бы и он, Славка, если бы враги попортили ему весь аккордеон, кроме одной клавиши, сыграть на этой клавише какую-то мелодию. Славка сказал, что на такие глупые вопросы он и отвечать не хочет.

– Раз так, – обиделся Митька, – я тебе свою историю не расскажу. А она у меня очень интересная. Можно даже без преувеличения сказать что ваши рассказы – ничто по сравнении с моим.

Славка очень заинтересовался и стал просить Митьку рассказать. Но Митька притворился, что спит, и захрапел. А когда Славка перестал просить, перестал и храпеть.

В лагере царила тишина. Тусклый месячный свет пробивался сквозь щёлку входа. Я уже было закрыл глаза, когда услышал шепот Митьки:

– В одном чёрном-пречёрном лесу была чёрная-пречёрная поляна. И на той чёрной-пречёрной поляне, стоял чёрный-пречёрный дом...

Я эту историю слышал уже раз сто, потому что Митька никогда не упускал возможности поделиться ею с кем-нибудь. Единственным, что нужно было для этого, – тьма. Такая тьма, как сейчас, его устраивала.

– ...Стоял чёрный-пречёрный стол, – зловеще шептал мой друг. – А на тому чёрном-пречёрном столе стояла чёрная-пречёрная...

Как ни удивительно, Славка выслушал рассказ почти до конца, только когда Митька начал о красной руке, не выдержал и начал просить, чтобы тот перестал. Митька порассказывал ещё немного и замолк. Я задремал, но со вскоре проснулся от дикого визга. Оказалось, что это Митька подполз к Славке и схватил его за ногу.

Славка сидел на кровати и грозился, что завтра о всем расскажет вожатой. Митька оправдывался, что это он просто по-дружески пошутил, и просил, чтобы Славка не рассказывал.

– Просто ты мне сразу понравился, – объяснял он. – А если мне человек нравится, то мне с ним хочется пошутить. А если мне с кем-то не хочется шутить, то так и знай – меня этот человек не интересует.

Славка же говорил, что он знать ничего не хочет и что ему безразлично, с кем там Митька шутит, но чтобы с ним так не шутил. Он слез на пол, полез под кровать и вытянул оттуда аккордеон.

– Это ты зачем? – изумился Митька.

– Я вспомнил, что сегодня не играл, а мне надо упражняться каждый день, – объяснил Славка.

– Так уже же поздно!

– Раз для твоих идиотских шуток не поздно, – ответил Славка, – то для музыки и подавно. Я тихонько. Никто и не услышит. Всё равно ты спать не даешь.

Сперва он заиграл, как сам объявил, гамму до-мажор, потом ре-мажор.

Митька же сказал, что он мажорные гаммы знает как облупленные, потому что на уроках пения весь класс их поёт, и что Славкины гаммы не то что до-мажором, а и с гамами ничего общего не имеют.

– И надо было тебе ради таких гамм аккордеон сюда тащить! Я думал, ты Баха будешь играть или «битлов».

– Так темно же, – оправдывался Славка. – Клавиш не видно.

– А как не видно, то не играй.

Но Славка не послушался и объявил ми мажор.

Однако ми мажор он заиграть не успел, потому что к нам вбежал начальник лагеря.

– Это ты, Омельчук, снова? – зашептал он, хотя, как мне казалось, ему хотелось кричать. – Чтобы завтра и духа твоего не было в лагере. Сам, сам отвезу тебя домой и собственноручно передам родителям!

– Ну вот, снова Омельчук... – заканючил Митька. – Всегда Омельчук! Я сплю давно! Разве я виноват, что ему среди ночи играть захотелось?

– Удивительно! – сказал начальник лагеря, увидев Славку. – Это ты решил играть?

– Ага! – чистосердечно сознался тот. – Мне нужно упражняться каждый день, а сегодня, значит, я день пропустил.

– Ну ничего, – утешил его начальник лагеря. – Завтра будешь играть вдвое больше чем обычно. А сейчас – спать!

– Вишь, – сказал переждав Митька. – Ему – так ничего, а меня – так из лагеря...

Он ещё немного побубнил, а потом замолк и засвистел носом. Славка дышал глубоко, и я понял – он тоже спит.

Я же заснуть не мог – все время переворачивался с боку на бок и сердился на Митьку с Славкой. «Это же надо, – думалось, – не давали человеку покоя, говорили, бегали по лагерю, визжали и играли на аккордеоне, а теперь спят как убитые. А ты здесь мучься бессонницей в юные годы».

И вдруг я услышал на улице чьи-то шаги. Собственно, если бы это были просто шаги, то ничего необыкновенного или страшного в них и не было б. Но это были не просто шаги: осторожные, вкрадчивые – это я понял сразу. Шаги приблизились к нашей палатке, минули её и стали отдалятся.

«Может, вор? – мелькнула мысль. – Или какой-нибудь бандит?» И здесь чего-то я вспомнил Митькин рассказ о красной руке. Не могу сказать, что от того на душе моей стало легче. Я укрылся с головой, но стало еще страшнее. Воображалось, что тот, кто ходит на улице, зайдет к палатку и врежет по голове; а то и душить начнет своей красной рукой. Я осторожно высунул нос наружу: едва слышные шаги снова приближались.

Я быстро натянул на ноги сандалии и разбудил Митьку со Славкой. Сначала Митька рассердился, но, когда узнал, что по лагерю кто-то бродит, обрадовался.

– Ага, – сказал он. – Я знаю, чем это дело пахнет. Кто-то узнал, что открытие задерживается на два дня, а здесь почти никого нет, решил воспользоваться возможностью и что-то украсть.

– Что же здесь можно украсть? – удивился Славка.

– Ну, если бы я был вором, то и сказал бы, – сказал Митька. – Мало ли чего! Может, кровать или тумбочку.

– И тащится с этой кроватью или тумбочкой через лес?

– А совсем не обязательно, – уверил Митька. – Совсем не обязательно. Вот я читал, что некоторые воры закапывают краденное неподалеку от места преступления, а когда уже ту вещь перестают искать, выкапывают и спокойненько идут домой.

– Что же, он будет кровать среди ночи закапывать?

– Откуда я знаю! Чего ты прицепился ко мне? – рассердился Митька. – Что я, грабитель какой?! Надо поймать его на горячем.

Когда Славка услышал, что надо кого-то ловить, то испугался и сказал, что с нами не пойдет, а останется в тылу, то есть в палатке.

– Это на всякий случай, чтобы я мог рассказать, как все было.

– Это же о каком таком случае? – поинтересовался Митька, но Славка не ответил, потому что снова неподалеку зазвучали таинственные шаги.

Славка ухватил меня за руку.

– Не надо, ребята, – зашептал он. – Пусть себе ходит. Какое вам до этого дело?

Но я высвободил руку, и мы с Митькой выскользнули в ночь.

Мы выскользнули в ночь, жутко-тёмную, неестественно тихую. Я даже не думал, что в нашем лагере может быть так тихо. Ещё несколько часов назад всё вокруг бурлило: визжали пилы, громыхали молотки, позванивали вёдра, топали ноги, звучали голоса. Мы держали лопаты, носилки, доски – они сейчас лежали, ожидая утра, ожидая поры, когда снова оживут – запозванивают, заговорят, засмеются в наших ладонях.

А до утра еще далеко. Утомленный трудовым днем лагерь спал.

Не спали только мы с Митькой, не спал, может, в «тылу» Славка, не спал ещё тот, кто ходил только что лагерем, крадясь словно вор, прячась от людей.

Кто?

Где-то за нашими спинами тихонько звякнуло.

– За столовой, – определил я.

Осторожно вглядываясь в тьму, мы подались к столовой, но не прямо, аллеей, а мимо умывальников. За столовой никого не было.

– Может, он увидел нас и убежал? – спросил Митька, но вдруг я увидел фигуру, которая шествовала аллеей назад, к палаткам, неся в руке что-то объёмистое.

– Вон, – указал я. Неизвестный шёл неторопливо.

– Ага, – сказал Митька, – уже что-то стибрил. Я же говорил. – Потом помолчал и решительно прибавил: – Будем брать!

– Что брать? – не понял я.

– Его брать. Вперед!

Мы тронули следом, стараясь ступать как можно тише, и неожиданно я услышал, а может, то мне только показалось, что незнакомец всхлипнул. Вот он будто шмыгнул носом...

– Мить, – начал было я, но вдруг мы увидели, что наперерез незнакомцу бросилась какая-то тень.

– Их здесь двое! – вскрикнул Митька, и вдруг громкий вскрик разорвал тишину.

– Стой! – заорал басом Митька. – Руки вверх! Окружай их, ребята! Бери их в круг. Вяжи их! Собаку спускай!

Я понял, что книжки о пограничниках нашли надёжный приют в Митькиной голове.

Обе фигуры перед нами так и застыли на месте.

– Не спускать их из прицела! – не утихал мой друг. – Ни из места! Стреляю без предупреждения!

И сразу нам в глаза ударил ослепительный свет.

– Третий! – воскликнул Митька.

– Омельчук! Стеценко! Снова вы?! – услышали мы обозленный голос начальника лагеря. – Это что такое? Как это называется? Чтобы завтра и духа вашего...

– Это не мы, – заканючил Митька.

– Это вон они, – указал я рукой на грабителей.

Начальник лагеря направил луч фонарика вбок, и мы увидели... Славку с палкой в руке. Рядом с ним, спиной к нам, мальчика с поднятыми вверх руками. А на земле лежащий чемодан.

– И ты здесь? – мрачно спросил Славку начальник лагеря. – А это кто?

– Я... Коля, – всхлипнул мальчик, – Мусюкин. Я из Одессы. Приехал к бабушке, но заблудился. И вот я здесь... А этот вот меня палкой как ударит! По плечу. Хорошо, что не по голове.

– Чего же ты сразу драться? – спросил начальник лагеря.

– А это они все наговорили, – объяснил Славка. – О бандитах каких-то, чёрные дома... Я и подумал...

– Опусти руки, Николай, – велел начальник лагеря.

– А эти же вот говорили, что будут стрелять, – обернулся к нам Коля Мусюкин, и мы узнали в нем... Генку Быструшкина.

– Генка! – закричал я. – Это же Генка!

– Ребята! – завопил Генка и бросился к нам. – Ребята, это вы?

– Так ты Гена или Коля? – спросил начальник лагеря.

– Генка! Генка это! – объяснял Митька. – Мы с ним в одном классе учимся.

– Значит ты не из Одессы? – допытывался начальник лагеря.

– Из какой Одессы! – не унимался Митька. – Мы с ним в одном классе учимся. Он тоже должен в лагерь ехать.

– Понял, – сказал начальник лагеря и тут же вздохнул: – Не совсем. А как же бабушка?

Как и думали – бабушку Генка тоже выдумал.

Оказалось, что сегодня утром Генка вместе с родителями вышел из дома. Генка пошёл к райкому, где нас, лагерных, должен был ждать автобус, а родители – на вокзал, потому что ехали отдыхать на море.

В райкоме Генке сказали, что первая группа, то есть мы, уже поехала, а больше автобусов не будет. Других детей отвезут аж послезавтра, «потому что у них там не всё готово». И пусть Генка идет домой. Но дома у Генки никого нет, потому что отец с мамой поехали на море, и Генка решил добираться своими силами.

Расспросив, где находится лагерь, он сел на автобус, который ехал от автовокзала в Житомир, сошёл на пятьдесят четвертом километре и потопал лесной дорогой. Стало смеркаться; наползла тьма, а лагеря всё не было. Генка, справедливо рассудив, что раз есть дорога, то она должна куда-то вывести, шёл по ней, пока, наконец , за полночь достиг нас.

– Чему же ты так долго ходил лагерем? – спросил у Генки начальник, выслушав ещё и нас.

– Я не знал, это мой лагерь или нет, а будить кого-то побоялся. Вот я и ходил.

– Ну и ну! – покачал головой начальник лагеря. – Это же надо! Двенадцать километров лесом ночью! У вас ещё есть свободные места? – обратился он к нам.

– Есть! Конечно! – ответили мы. – Идём, Генка!

– Расходитесь, расходитесь все спать! – приказал начальник лагеря, потому что вокруг уже собралась большая толпа: все хотели узнать, что же за вопли были, и послушать Генкин рассказ.

– И ты иди, Коля, то есть, Генка Мусюкин, ложись с ребятами. Ну и ночка! Это же только первая ночь!

– А я и не Мусюкин совсем, – сознался Генка. – Я Быструшкин. Это я все выдумал, потому что испугался. Думал, может, вы меня в милицию захотите... А ещё этот вот палкой... Хорошо, что не по голове.

– Что за дети! – пожал плечами начальник лагеря. – Один на машине разъезжает, второй среди ночи гаммы играет, третий блуждает лесом под псевдонимом, да еще и какие-то бессмыслицы говорит! Идите уж, чтобы через минуту все спали. Завтра подъем на час позднее.

После того случая в лагере закрепилась мысль, что Славка – наипервейший в мире храбрец.

– Это же подумать только, – говорили девочки, – не побоялся среди глухой ночи один наброситься на неизвестно кого.

Просто смешно. Как же один, когда мы были рядом, и как же на неизвестно кого, если это был Генка. Тоже мне – бандита нашли! Увидели бы они, как Славка в палатке трясся!

– Что ты, лучшей фамилии не мог себе придумать? – спросил у Генки Митька, когда мы в конце концов улеглись.

– А я й не придумывал, – искренне сознался Гєнка. – Оно само придумалось. Вы же не скажите никому.

Мы, конечно, молчали, но, наверное, рассказал начальник лагеря, потому что с того времени Генку все начали называть Мусюкиным. «Мусюкин, иди сюда!» – «Мусюкин, иди туда». – «Мусюкин, ты сегодня дежуришь». – «Мусюкин, тебя вожатая зовёт». И даже начальник лагеря зачастую называл Генку Мусюкиним. Но он просто путал: так ему в память эта фамилия врезалась.

Сначала Генка очень сердился, а потом перестал.

– Подумаешь! – сказал он. – А если бы я и в самом деле был Мусюкин, а выдумал бы Быструшкина, то меня назвали бы Быструшкиным? Мусюкин – так Мусюкин. Тоже хорошая фамилия. Ничуть не хуже!