Текст книги "Любовь и другие диссонансы"

Автор книги: Януш Леон Вишневский

Соавторы: Ирада Вовненко
сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

Тамара помолчала, потом улыбнулась и добавила:

– Ну что, пойдем, сейчас мои Леша с Манюней придут. Мое счастье.

Они поднялись в отделение.

В дверь постучали, в палату вошел интересный мужчина лет тридцати пяти и румяная девочка с двумя косичками. Она была в красной куртке, отороченной белым мехом, и держала в руках букет сирени. Мужчина приветливо поздоровался и, подойдя к Тамаре, нежно поцеловал ее в обезображенную щеку.

– Тебя завтра выписывают. Устроим вечером праздник. Манюня «шарлотку» решила тебе испечь.

Тамара радостно улыбалась. Было видно, что она ощущает себя самой счастливой и любимой женщиной на свете. Анна чувствовала, что стала свидетелем чего-то очень важного. Простого счастья, которое, оказывается, возможно. Она потихоньку встала и вышла в коридор, чтобы не мешать.

Там сильно пахло карболкой. Анна побродила по коридору и, наконец, чувствуя легкое головокружение, вернулась в палату.

Медсестра Вика вместе с врачом Борисом Львовичем пытались нащупать вену на тонкой руке женщины с заплаканным бледным лицом, похожим на скорбную маску Пьеро.

Новая пациентка. Рядом суетилась давешняя санитарка, что привозила тележку с завтраком. Сейчас в руках у нее была бутыль с физраствором.

– Аня, хорошо, что ты вернулась! – взволнованно сказала Виктория. – Помоги. Нужно жгут принести и руку поддержать. Ей очень плохо!

Сбегала в процедурную за жгутом. Вчетвером они держали сопротивлявшуюся женщину, Виктория вводила ей какую-то желтую жидкость, потом – димедрол. Установила капельницу. Руки пациентки перестали вздрагивать и легли двумя длинными плетьми, она наконец затихла. Чувство ужаса в больших глазах постепенно погасло.

«Сейчас ей тоже приснится сон», – подумала Анна.

* * *

Маленькая девочка с ободранными коленками в своем цветастом сарафане карабкается вверх по огромной скале. Из последних сил цепляется за чахлые побеги. Сверху и сбоку катятся камни. Силуэт впереди. Она не видит лица, только очертания. «Я помогу, тебе Анна», – повторяет он и протягивает руку.

«Ужин, ужин, жен-щи-ны!», – прокричала нянечка.

Новая пациентка лежала с открытыми глазами и смотрела в потолок, а потом вдруг встала и направилась к окну. Поставила босую ногу на подоконник и быстро забралась на него. Анна вскочила и буквально столкнула женщину на больничный линолеум, схватила за руки.

– Ты что, с ума сошла?! Хочешь попасть туда, откуда, даже если вернешься, получишь диагноз на всю жизнь?

Вместе с Тамарой усадили новенькую на кровать.

– Тебя как зовут, парашютистка? – спросила Анна.

– Галя, – бурно всхлипывая, ответила та.

На вид ей было хорошо за тридцать, хотя фигура была безупречно стройной.

– Я не сумасшедшая, – сказала она, – пока не сумасшедшая!

И снова слезы ручьем. Черные волосы упали на лицо.

– Ладно, успокойся. – Анна осторожно присела рядом, обняла соседку за плечи.

– Как жить, ну как жить? – заговорила Галя, не отрывая рук от лица. – Как она могла так со мной поступить?

– Кто? – поинтересовалась Тамара. Она поставила перед Галиной стакан с компотом. – Если хочешь, расскажи. Может, легче станет, когда выговоришься. Синдром попутчика, слыхала?

Галина быстро закивала и начала свой грустный рассказ.

– Отца своего я не знала. Мать на мои расспросы отвечала, что он погиб. Но большую часть времени она была под хмельком. Не уверена, что она вообще знала, кто он. – Галина прерывисто вздохнула и отпила компота. – Спасибо, очень вкусный… – Помолчав немного, продолжила: – У нее было высшее образование, но последние двадцать пять лет она торговала на рынке. Сначала у грузина – яблоками, потом у азербайджанца – помидорами. Я изо всех сил старалась не повторить ее судьбу. В старших классах выучилась на парикмахера, тренировалась на одноклассниках. Получалось хорошо, быстро появились постоянные клиенты. А в двадцать лет я забеременела от парня из благополучной, как говорится, семьи. Узнав, что жду ребенка, он исчез. Очень банально, да. Я все время работала, и пока беременная ходила, и потом, когда родилась моя принцесса, Софья. Она действительно была необыкновенной, даже плакала по-особенному. А красивая!.. Я и в садик ее не водила, работала день и ночь. У меня было что-то вроде парикмахерского салона на дому. На Софью денег хватало, а о себе я не думала. Какие мужчины? О том, что я женщина, вспомнила год назад. Влюбилась. Он был моим клиентом…

Глаза Галины вновь наполнились слезами. Анна напряженно слушала.

– Так красиво ухаживал! Курьер принес мне в салон букет белых лилий с запиской: «Ты восхитительна, как эти лилии». Я и не думала, что такое бывает! Пригласил на настоящее свидание, с шампанским и заказанным в ресторане столиком. Марк его зовут, необычное имя, правда? Читал мне из Пастернака, я потом выучила: «Свеча горела на столе…Свеча горела». Никто никогда не читал мне стихов. Поладил с Софьей. Готовил ее к экзаменам. А месяц назад сделал мне предложение. Я была счастлива! Вчера, – губы и руки Галины задрожали, – я заехала к подружке. Болтали допоздна, пили вино, и я решила остаться. Позвонила Марку, сказала, чтобы не ждал. Но потом захотелось домой – соскучилась. Вызвала такси. Приехала. Открыла дверь тихо, чтобы не потревожить, разулась и на цыпочках прошла в комнату. До сих пор эта картина перед глазами! Марк целует мою дочь, мою принцессу. А она, обнаженная, обвивает тонкими руками его шею. Что-то шепчет. Дальше я ничего не помню, помню только, как выбежала босиком на улицу – и все.

– И все, – эхом повторила Тамара. – Господи, вот уж действительно – и все. Ничего особенного. Дети, они, знаешь, вырастают и становятся посторонними людьми. Это нормально.

Резко поднявшись, она вышла в коридор. Анна молча смотрела, как Галина раскачивалась на больничной койке. Вперед-назад, вперед-назад, в такт биению своего разбитого сердца.

За окном уже стемнело, можно было ложиться спать. Завтра кто-то опять приклеит к стеклу пейзаж: вид больничного сада с нежной зеленью листьев. А может, прилетит голубь, Анна пока не знает.

Когда утро наступило, голубя не было, сил – тоже. Постаралась взять себя в руки, встала и вышла из палаты.

– Ага, – кивнул ей бегло Борис Львович. – Выписку я подготовил, в двенадцать перевозим вас в другую клинику…

И пошел-побежал по коридору. Белый халат развевался, как мушкетерский плащ.

– Куда? Куда меня перевозят? – Анна в полном недоумении схватила за рукав проходившую мимо Вику. Небольшого усилия хватило, чтобы она вновь начала задыхаться, и противный холодный пот выступил на лбу.

– Муж ваш распорядился, – медсестра понимающе улыбнулась. – Не пугайтесь. Все хорошо. Присядьте-ка. Я вам водички…

Анна тяжело опустилась на подвернувшийся стул. Закрыла руками лицо. Колченогий стул шатался под ней. Приняла мокрый стакан от Вики-Виктории. Стараясь ни о чем не думать, медленно пила холодную воду. Вода растекалась по желудку, и время текло, заворачиваясь вокруг ее ног в домашних тапочках.

– Кто это? – спросила она чуть погодя у Вики-Виктории, показывая глазами на удаляющегося мужчину. Пустой стакан крутила в руках.

Было на что посмотреть. Мужчина выглядел как американский киногерой – разворот плеч, открытая улыбка, светлые волосы слегка растрепаны. За руку он вел маленькую девочку в смешном комбинезоне и шапке с заячьими ушками. Девочка смеялась и лепетала что-то неразборчивое, но веселое.

– Это… пациент? – переспросила Анна. На пациента мужчина похож не был.

– Да нет, – ответила Вика-Виктория, не отрываясь от записей в большой амбарной книге, – это навещающий. В шестой палате женщина лежит, с пневмонией. Ну, такая, полноватая. Светленькая… Это ее муж и ребенок. Ой, и не говорите! – Вика-Виктория с размаху уселась на такой же шаткий стул. – Там такая история! – Она заулыбалась. – Знаете, очень жизнеутверждающая! В общем, у той женщины из шестой палаты, Денисова ее фамилия, этот брак второй. Ей уж за сорок. А первый муж был преподавателем в университете и постоянно появлялся всюду со студентками: гладкие щеки, пирсинг пупка, тату на нижней части спины, ну, вы понимаете. «Это моя работа! – возмущенно отвечал он на робкие вопросы жены. – Я все-таки педагог!»

Вика-Виктория смотрела выжидательно, и Анна кивнула.

– Вот. «А кто виноват, – спрашивал педагог, – кто виноват, что ты торчишь дома, как клуша? Не ходишь никуда, ничем не интересуешься, ни в театр, ни в клуб, ни на выставку!..» Возразить было нечего, не вписывались выставки в ее напряженный график главного бухгалтера, не оставляли свободного времени заботы о дочерях. Две дочки у нее от первого брака. Взрослые уже. Старшая в институте учится…

Анна слушала. Как бы она хотела тоже кому-то рассказывать о своих детях. Об их успехах, хороших оценках… Да что там – о хороших! Хоть о двойках!

Вика-Виктория между тем продолжала:

– «Никто не виноват», – соглашалась Денисова и возвращалась к домашним хлопотам. Так бы, наверное, все и шло, если бы не случай с повесткой в районный суд по поводу установления отцовства. Одна студентка подала исковое заявление. От ребенка, полугодовалой девочки, педагог отказывался до последнего. Ссылался на свободные взгляды студентки. Демонстрировал фотографии. К отцовству его все же приговорили.

Анна замерла.

– Сами понимаете, после этого все пошло у них с мужем наперекосяк. Через год они разменяли квартиру на две, меньшей площади, причем в противоволожных районах.

– Понимаю, – неожиданно горячо ответила Анна, – еще как понимаю!

– Ну да, – даже немного удивилась Вика-Виктория. – И вот, на новой уже квартире, как-то вечером готовила она ужин… ну, дочки же у нее… Как ни переживает женщина о несложившейся личной жизни, а выходит на кухню и жарит котлеты. И тут…

Вика-Виктория таинственно замолчала. Анна смотрела на нее, не отрываясь. Почему-то ей казалось, что медсестра скажет сейчас нечто очень важное именно для нее.

– В дверь позвонили, она открыла. «Вы нас заливаете! – крикнула ей в лицо толстенькая старушка с синими волосами. – Вас что, не предупредили хозяева, что здесь вечная проблема со сливом?» – «Простите, – испугалась Денисова, – я сейчас посмотрю, я сейчас исправлю…» – «Исправит она!» – передразнила старушка и вдруг схватилась пухлой ладонью за левую сторону груди и застонала. Принесла она старушке стакан воды, та оттолкнула стакан и застонала еще громче. А по лестнице в это время кто-то поднимался, – голос Вики-Виктории празднично взлетел, – и это был высокий мужчина, похожий на киногероя…

Анна подумала, что Вика говорит о нем ее словами. Американский киногерой, да.

– «Твой голос, мама, – сказал мужчина, – с улицы слышно! Я привез тебе кресло, его отлично перетянули. Пойдем, пожалуйста, не пугай людей». Посмотрел внимательно на Денисову, а Денисова – на него. И совершила странный, немыслимый для себя поступок. Глубоко вдохнула, шумно выдохнула и произнесла: «Простите, молодой человек. Вот вы говорите, кресло перетянули… Значит, у вас есть знакомый мастер? А то у меня, видите ли, похожая проблема с мебелью. Обивка устарела. А сейчас столько тканей! Столько возможностей! И хочется сделать красиво». – «Если вам удобно, – предложил киногерой, взглянув на часы, – я зайду минут через сорок, и мы договоримся»…

– И что дальше? – жадно спросила Анна, хотя ей, конечно, и так все было понятно.

– Ну, а что дальше? – Вика-Виктория мечтательно зажмурилась. – Дальше можно рассказывать долго. А можно коротко. А можно просто сказать, что счастливый конец бывает не только в малобюджетных сериалах. И еще можно сказать, что Денисова, терпеливо выслушивая по телефону жалобы бывшего мужа, ни разу ему не ответила: «А кто виноват?» или: «Обратитесь в лигу сексуальных меньшинств!» – как советовал ей веселый киногерой, сидя в так и не отреставрированном кресле.

– Не отреставрированном? – удивилась Анна. – Она же хотела… Перетянуть…

– Не так уж и нуждалось светло-фиалковое кресло в перетяжке. Денисова купила его специально для новой квартиры, вместе с просторным светло-фиалковым диваном, овальным столиком и еще одним креслом. Тоже светло-фиалковым…

Мимо прошел американский киногерой с ребенком на руках. Его сопровождала милая женщина, укутанная поверх теплого халата в пуховый платок. Они остановились у дверей отделения.

– Имей в виду, – говорила женщина, убирая со лба светлую челку, – эти лыжи мы тебе купим. И костюм.

– Посмотрим, как будет с деньгами. – Мужчина поставил девочку на пол и поцеловал женщине сначала ладонь, а потом висок.

– Обязательно купим! – Женщина чуть нахмурилась. – Я хочу, чтобы ты у нас был спортсменом…

В отделение вошел Сергей и направился к Анне. Лицо его было серьезным. В руках – черный кейс с ноутбуком и роскошная коробка конфет. Он небрежно придвинул ее к локтю медсестры:

– Мы уходим.

Анна судорожно вдохнула, уже привычно закрыла глаза и позволила сознанию ее покинуть.

– Сергей!

Анна приложила ладонь ко лбу. Лоб пылал, и ладонь приятно его охлаждала. Муж, казалось, ее не слышал. Он внимательно изучал входящую почту на экране ноутбука, одновременно пролистывая свежий выпуск «Форбса».

– Сергей! – повторила она. – Прошу тебя, объясни, что я тут делаю. Поговори со мной. Ты не ответил ни на один вопрос!

Муж посмотрел на нее поверх крышки ноутбука и поморщился.

– Курить хочу, – пожаловался он, – но ты ведь сейчас заноешь… «Дым… я задыхаюсь…»

– Кури, если хочешь, я выйду, – Анна нашарила домашние туфли и поднялась с кровати.

– Стоять! – Сергей с яростью схватил ее за холодную руку, сжал узкое запястье. – Хорош тут страдалицу корчить! Выйдет она! Сиди! На вопросы я не отвечаю! А то у меня забот больше нет!..

Он резко встал и вышел, раздраженно хлопнув дверью. Вернее, попытавшись хлопнуть дверью, но дверь с доводчиком закрылась мягко, никого не беспокоя.

Анна огляделась. Она была в больничной палате, менее всего напоминавшей больничную палату.

«Это как современное искусство, – подумала она, – которое постепенно перестает быть искусством».

Стены были выкрашены матовой краской нежных оттенков: прилегающая к двери – светло-светло-желтая, а три остальные – светло-светло-фиалковые. Кровать с отличным ортопедическим матрасом и нарядным изголовьем из мореного дуба; комод и столик на массивных колесах тоже соответствовали общему стилю, а шкаф для одежды просто потрясал великолепием. Он зачем-то был снабжен даже антресолью. Кроме всего прочего, в смежном маленьком помещении без окон размещались холодильник, микроволновая печь и пароварка. Стулья и барная стойка со сверкающими вогнутыми донышками бокалами. Линолеум нейтральных тонов. Бамбуковые жалюзи. На стекле витраж: два кота переплелись хвостами. Из окна вид на ухоженный сад. Скамейки, фонари, вычищенные дорожки.

Анна вытянулась на кровати. Закрыла глаза. Потом открыла. Посмотрела на потолок.

Светильники в тщательно продуманных местах, близ кровати – красивая настольная лампа с абажуром из материала, напоминающего шелк.

Не может это быть шелком, отстраненно подумала Анна, поглаживая пальцем абрикосовый абажур. Просто надо же было о чем-то думать.

– Доброго утречка! – в дверях показалась полная женщина в ярко-оранжевой униформе. На кармашке вышита гладью эмблема клиники – какой-то цветок. Анна не разглядела.

– Здравствуйте, – она села.

– Лежите-лежите! – захлопотала женщина. – Сейчас укольчик сделаем. На животик поворачиваемся… Вот так, молодец!

– Простите, – Анна обернулась, – простите, наверное, это ужасно глупый вопрос… Но муж не хочет меня волновать, – про себя усмехнулась, – и не говорит, что это за клиника. Вообще ничего не говорит, если честно. Он очень своеобразный человек. Доктор заходил, но разговаривал опять-таки только с мужем… Вы не подскажете?

– Во-первых, – женщина негромко и как-то продолговато рассмеялась, – после обычного транквилизатора вы бы не заснули. Седативными препаратами загрузили…

– Это неважно, – Анна страдальчески прикусила губу.

– Во-вторых… Как же, подскажу, – женщина со стеклянным хрустом сломала кончик ампулы, заговорила специально поставленным рекламным голосом, – многопрофильная частная клиника «Подсолнух», четыре отделения – хирургическое, гинекологическое, терапевтическое и детское. Она помолчала и сказала зачем-то еще раз: – И детское в том числе.

Анна поморщилась, почувствовав укол.

– А… я в каком лежу? – глупо спросила она.

– В терапевтическом, разумеется, – ответила бодро медсестра и вышла; дверь тихо закрылась.

Вернулся Сергей. Хмуро закрыл ноутбук, проворчав, что батарейки хватает на каких-нибудь пару часов, значит, придется опять тащиться в сервис.

– Послушай, а что я делаю в этой больнице? – спросила Анна, выделив голосом слово «этой».

– Хороший вопрос! – Сергей поднял бровь. – Ты здесь проходишь курс лечения. Посмотри вокруг! Это – лучшая клиника из всех, что ты видела в своей жизни. Лежи и радуйся. Принимай пилюли, клизмы и массажи. И пожалуйста, избавь меня от вопросов. Кто это у нас недавно хватал ртом воздух и сипел: «Спасите, умираю!..» А?! Ну вот, дай профессионалам тебя спасти…

Сергей дежурно поцеловал воздух у ее виска и вышел, печатая шаг.

Она была уверена, что заплачет. Но не заплакала.

Болезненно худая девушка с большими глазами, похожими на глаза ночного животного, тихо рассказывала:

– Хотели с мужем усыновить ребенка. Ходили по детским домам, интернатам. Познакомились с мальчиком лет семи, взяли домой. Как бы в гости. Полтора года мальчик ходил к нам… Мы его кормили, водили в кино, брали с собой в лес – на спортивные игры, я детские команды возила. Звонила и предупреждала родителей: с нами ВИЧ-инфицированный ребенок, если вы против – можете не отпускать своего ребенка на игру; предупредить я обязана. Но родители не скандалили…

Анна вышла прогуляться в коридор «лучшей клиники из всех, что видела в своей жизни». Все вокруг напоминало интерьер первоклассной гостиницы – картины на стенах, цветы, низкие диванчики, журнальные столики на массивных ножках, много света и солнца.

Слева обнаружила небольшой кафетерий – и решила выпить кофе. Миловидная официантка в форменном оранжевом платье по компьютеру проверила, нет ли у Анны противопоказаний, и предложила чай из трав.

Анна согласилась. Тут и появилась худая девушка, закутанная в махровый халат. Официантка молча поставила перед ней высокий полосатый стакан с коктейлем из овощных соков. Девушка кивнула, вопросительно посмотрела на Анну и кивнула на соседний стул.

– Пожалуйста, – сказала Анна. Она была рада возможности с кем-нибудь поговорить.

Девушка назвалась Лизой. Ее темные волосы были заплетены в недлинную тонкую косу.

– Ездили в лес… Мазала пацаненка тоннами антикомариной мази, на всякий случай. Никаких забав с костром, разумеется. Ничего такого, когда порезаться можно. А в остальном все как у других. Как-то он спросил: «Почему вы меня не усыновите?»…

Лиза задохнулась, замолчала. Ей было лет двадцать пять. Или даже меньше. Анна слушала внимательно.

– Лекарства ему дорогие были нужны. Ответственность, документы, драться за него пришлось бы, с чиновниками и прочими… Мы были неготовы. Он был для нас младший друг, брат… но не сын. Он понял сам: «Вам свои дети нужны, да?» Я сказала: «Да». И он перестал приходить. Сам перестал. Один раз шел мимо моего балкона и рукой помахал. Мальчишки рядом какие-то… Приютские, наверное. И все, больше мы его не видели.

Анна невольно потянулась к руке Лизы. Хотелось ее утешить. Сказать какие-то правильные слова. Но не было правильных слов. И дотронуться до руки она не посмела. Так и сидели обе – руки на столе, рядом – нетронутые стаканы.

– Не видели его больше, – повторила Лиза, – а через два месяца… это случилось… Поехали мы в «Леруа Мерлен» – обои покупать, плитку. Ремонт затеяли… А я что-то с утра себя плохо чувствовала. Но, думаю, ничего, разгуляюсь. Выбирали кафель, огромный зал, красивые панно, все такое, и я вдруг чувствую, как земля уходит из-под ног. Никогда не думала, что это выражение имеет реальный смысл…

Лиза обхватила ладонями свой высокий бокал с соком, нашарила ртом соломинку, сделала глоток. На длинных пальцах не было маникюра, зато на указательном блестело-переливалось кольцо с хорошим бриллиантом.

– Потеряла сознание, – продолжила она, машинально прокрутив кольцо камнем внутрь, – остальное знаю со слов мужа. Упала, стали поднимать, обнаружили кровь. Молодая женщина, кровотечение – решили, что либо выкидыш, либо еще что-то такое, гинекологическое… Вызвали «скорую». Оказалось – анальное кровотечение. Причина – злокачественная опухоль в толстом кишечнике. Аденокарцинома сигмы. Операция. Потом еще. Общим числом четыре на сегодняшний день. Шесть курсов химиотерапии. Вот, восстанавливаю кровь… И думаю… Я все время думаю: это мне за мальчика. За предательство. Понимаете?! – Лиза почти кричала. На ее бледном лице ярко выступил неровный румянец.

Анна похолодела. Ей хотелось встать и убежать от худой девушки с ее жуткой историей. Но это неудобно, вдобавок у нее внезапно пропал воздух. Перед глазами запрыгали черные шарики, много, вверх-вниз, чуть позже к ним присоединились красные.

– Женщине плохо! – кто-то сказал ей в самое ухо, и сразу же все вокруг залилось чем-то густым и горячим.

Открыла глаза в своей палате. Рядом на удобном стуле – давешняя медсестра в оранжевом читала журнал «Все звезды».

– Спасибо, – пробормотала Анна, – но я бы хотела остаться одна.

– Это как доктор распорядится, – звонко ответила медсестра, поправив пышную прическу. – Сейчас спрошу…

Анна отвернулась к стене и прижала колени к груди, инстинктивно стремясь занимать как можно меньше места. Ей было очень страшно, каждая клетка ее тела вопила от страха, визжала; она была сейчас не властна распоряжаться ни собственными мыслями, ни собственными желаниями, вот только – прижать колени к груди и замереть…

«Господи Господи и я знаю и я знаю и мне это за мальчика или за девочку и мне это наказание я убийца, я сама, сама виновата…»

– Простите меня, – раздался спокойный голос за спиной. – Простите, я вас расстроила.

Анна с усилием обернулась – перед ней стояла худая Лиза в слишком большом махровом халате. Она протягивала ей румяное яблоко и говорила:

– Вот. Угощайтесь. Мне нельзя, а все несут. Даже клубнику. Даже малину… Простите.

Голос у нее был такой несчастный, что Анна вновь задохнулась, уже от жалости, и сумела выговорить:

– Ничего… Ничего. Все в порядке. Присаживайтесь…

– Спасибо! – обрадовалась девушка. – Давайте, я вам что-нибудь веселое расскажу. Ну, не то что прямо веселое, а хотя бы про любовь. Хотите?

– Конечно, – Анна тоже села на кровати. – Про любовь – это самое оно!

Она посмотрела в окно. Смеркалось. Ветки деревьев колыхались. Погода, кажется, испортилась окончательно. Лиза оживленно потерла птичьи ручки и снова прокрутила кольцо.

– Вчера меня товарищ навещал, однокурсник, вот яблоки – это он. Хороший парень, но совсем бедный и даже никчемный. Практически не работает, так – фотограф на договоре… Пьет. Жалуется на жизнь. Представляете, да?

Анна кивнула.

– И вдруг ему повезло – влюбился в прекрасную женщину, красивую и успешную – топ-менеджера крупной промышленной компании… Все складывалось хорошо: и секс, и общение, и перспективы… На днях она пригласила его к себе домой. Он вошел в элитную квартиру на улице Садовая-Триумфальная и замер от ужаса. Нет, по части дизайна все прекрасно, тщательно продумано: картины, ковры, лампы, камины, антиквариат… А ужас вот в чем – в чувстве оглушительной пустоты. Ни одной старой фотографии, потертой книжки, семейного альбома, дешевой безделушки, напоминающей о чем-то личном… Говорит: «Я не увидел ни прошлого хозяйки, ни прошлого ее родителей. Только здесь и сейчас».

– И что же? – Анна вспомнила свою квартиру, тщательно вылизанную, идеально спланированную.

– Повернулся и под благовидным предлогом ушел. Пустота подавила его, не оставила места ни для любви, ни даже для секса.

«И у меня так», – отстраненно подумала Анна, и глаза ее оставались сухими.

Когда наступает весна и первые листочки начинают появляться на просыпающихся к жизни ветках, я хочу верить, что все в мире устроено правильно и хорошо. Спокойное завершение жизненного цикла и наступление нового меня успокаивает. Лет пять назад, в канун Нового года, вместо того чтобы готовиться к празднику, я страдала от непонятной рези в глазах (позже оказалось – невроз, опять невроз) и 31 декабря все-таки отправилась к врачу. Мы уже приехали к друзьям в загородный дом и вынуждены были вернуться. Добирались довольно долго. Я смотрела в окно, пытаясь что-то различать сквозь непросыхающие слезы, и удивлялась количеству яблоневых садов, которые, как оказалось, окружают Москву со всех сторон. Они стояли черные, пустые и прозрачные.

В детстве слышишь от взрослых, что деревья зимой «спят». Мне же они казались мертвыми. Всю зиму они находятся где-то очень далеко, чтобы запастись мудростью и стряхнуть с себя суету, надоевшую за три сезона. Вот это пробуждение меня и волнует.

В прошлом году отдыхала на юге Франции, как всегда – одна. Во время прогулок обнаружила виноградники. А еще там, наверху, был очень милый замок – маленький, в нем жили хозяева виноградников.

Я все еще бродила по окрестностям, когда из ближайшего дома вдруг раздались странные звуки. В окне второго этажа время от времени появлялись две девочки, завывавшие на разные лады, подражая привидениям из мультфильмов. Им было лет по семь, прелестным маленьким куклам с лентами в прямых темных волосах, глядя на них, я улыбалась и была, пожалуй, счастлива. Пошла обратно – между рядов виноградника, взбираясь по склону горы, которая оказалась очень крутой.

По пути промочила ноги и простудилась.

Все, что происходит весной, для меня наполнено особым смыслом.

Когда не стало дедушки, я приехала в Спасское собрать его вещи. Хорошо помню – цвела сирень. Сильный, душистый запах одурманивал. Было тихо. В мае я любила слушать пение птиц и иногда даже пропускала школу, дедушка не возражал. После обеда приходили соседские мальчишки, и мы до позднего вечера пили в саду чай и болтали.

Все это не имело тогда никакой цены, а сейчас кажется особенно дорогим, вместе с черемухой и теплым весенним ветром, и запахом земли…

А я все жду, когда круг завершится и все вернется снова.

Отложила тетрадь и ответила на телефонный звонок. Уже второй день она была дома. Муж отсутствовал, и Анна практически не вставала с дивана в гостиной. Не включала ни телевизор, ни компьютер, читала старый детектив Рекса Стаута, пила травяной чай и вела дневник.

– Алло. Здравствуйте, Марина Петровна. Спасибо, намного лучше! Да. Я вполне здорова. Слушаю вас… Конечно, помню, выставка в Берлине, но я думала, вы поедете с Надеждой Леонардовной… Поняла. Поняла. Все, вопросов нет. Ура!!! Уже собираю сумку. Спасибо. Спасибо…

Анна поднялась. В волнении подошла к окну. Она и не мечтала отправиться в Берлин с выставкой, и звонок заботливой Марины Петровны, включившей ее в список группы, оказался приятнейшим из сюрпризов. По карнизу расхаживал знакомый голубь. Она приложила руки к стеклу, словно желая осторожно погладить доброго вестника.