Текст книги "Встречи с Индонезией"

Автор книги: Януш Камоцкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

Нелегко мне было избавиться от своих опекунов, и все-таки я это сделал. Сперва я спровадил Далана, а затем и Амина. По прошествии трех дней, когда они надумали возвращаться домой, я заявил, что уже познакомился с людьми, очень хорошо себя здесь чувствую и никуда отсюда не поеду. Но Амина ждет жена с недавно родившимся младенцем, она – я уверен – скучает и нуждается в его помощи, поэтому пусть он съездит на несколько дней домой, а через некоторое время вернется за мной. Я же пока займусь своими делами. Немного поартачившись, Амин уехал. А я вздохнул с облегчением. Так туан доктор Януиз Камоки, как меня представил здесь Амин, остался в деревеньке кубу.

Без помощи Амина мне иногда трудно было объясняться с кубу. Но в то же время я убедился, что он не всегда точно переводил. Недостаточно хорошо разбираясь в общественной организации деревни, он часто давал мне ложную информацию.

Для меня осталась неясна роль местных попечителей кубу, таких, как мой Амин. Между ними действительно существуют добрые взаимоотношения: Амина хорошо приняли, он был знаком почти со всеми жителями деревни. Но связывают ли его с кубу только деловые интересы, или он опекает их как председатель совета марги, я не понял.

Кубу живут группами. На реке Медак собралось несколько групп, образующих единое целое. Они вместе кочуют и пользуются одними стоянками в лесу. Вождя кубу – кепалу – местное оседлое население иногда называет раджей. Власть вождя традиционно наследственная, переходит от отца к сыну, как в европейских династиях, иди, если вождь умирает бездетным, к его старшему брату. Нынешний вождь кубу, Соманд, – брат моего хозяина и мой сосед. Его хижина стоит напротив нашей. Он ничем не отличается от своих сородичей. Ходит в такой же рваной одежде, живет в такой же хижине, как и все, как все, собирает стебли ротанга. Единственное, что возвышает его над остальными, – это трубка, предмет безумной роскоши. Соманд – сын Пилу и внук Дуллмбума. Он сын и внук вождей. Вождь обладает абсолютной властью, но в важнейших вопросах совещается с соплеменниками. Я неоднократно видел, как Соманд обсуждал какие-то вопросы с моим хозяином, своим братом. Играл ли брат вождя в таких случаях роль «сенатора» или просто оказывал вождю чисто братскую помощь, мне неизвестно.

Скорее всего, кубу, живущие на берегах одной реки и вместе кочующие по одной территории, состоят в родстве друг с другом.

О местах своих кочевий кубу не говорят. Когда я спросил, знают ли они хотя бы, в какой провинции Индонезии находятся их стоянки, ответом было: никаких провинций и никакой Индонезии в джунглях нет, а есть только бог и кубу. (Кстати, стоянки моих кубу расположены вблизи северной границы Южной Суматры.) На прощание вождь пообещал, что в следующий мой приезд меня возьмут на кочевье. Вот какого я удостоился доверия! А ведь закон кубу суров: человека, который захотел бы выдать их тайны, они немедленно карают смертью. В отношении же меня они поняли, что я. не преследую никаких коварных целей, не буду выслеживать их и доносить властям. Почему они этого так боятся? Вероятно, потому, что они больше всего дорожат независимостью.

Как жаль, что я не могу себе позволить побродить с кубу по джунглям! Вот когда я мог бы по-настоящему познакомиться с жизнью этого племени.

Контакты кубу с внешним миром ограниченны. Это редкие, визиты жителей, соседних селений, приезды странствующих торговцев и скупщиков. Они приплывают, по реке за ротангом, смолой, кожей и прочими товарами.

Власти пытаются установить какой-то контроль над. кубу, хотя бы на время их стоянки на реке, для чего была предпринята даже попытка обращения кубу в ислам. Об этом мне подробно рассказали в социальном отделе правительственной администрации Южной Суматры, где всех кубу считают мусульманами. По рекам, на которых живут кубу, направили специальное судно, груженное учебниками ислама. Учебники раздали. Кубу они понравились: тонкая бумага куда лучше подходит для самокруток, чем листья, которыми они обычно пользуются.

Я видел этот учебник. Он состоит из четырех частей. В первой части дается текст на арабском языке, во второй – латинская транскрипция текста, в третьей – перевод его на индонезийский язык, в четвертой – комментарии. Но ведь кубу не умеют читать! Странно, что никого это не смутило.

Слушая рассказы о подобных акциях правительства, я недоумевал, почему вождь кубу не входит в состав совета марги, и лишь позднее сообразил, что ему просто нет дела до какой-то там марги и ее совета.

Соседи кубу, утверждающие, будто представители этого народа не знают семьи, ошибаются. Кубу живут небольшими моногамными семьями. Молодой человек, пожелавший создать семью, переходит в ту деревню, где живет его избранница. Где-нибудь в сторонке молодые сооружают собственный шалаш, а вечером жених объявляет жителям деревни о своем решении взять девушку в свой шалаш. Сам факт, что девушка живет после этого под одной крышей с мужчиной, означает, что они вступили в брак. Никакие дополнительные обряды или церемонии не практикуются. К сожалению, проверить это мне не удалось: за время моего краткого пребывания у кубу никто не сочетался браком. Брак здесь носит матрилокальный характер, исключая следующие случаи: если умирает жена, вдовец, взяв детей, возвращается в свою деревню; если женится вождь, жена поселяется у него – не бросать же ему своих подданных.

Никаких преступлений, даже краж, у кубу не бывает, однако смертная казнь существует и применяется в двух случаях: в случае шпионажа, если кто-то выследил кубу во время их кочевья по джунглям, и когда у мужчины уводят женщину. Такое, видимо, иногда бывает, хотя адюльтера в европейском понимании этого слова как будто нет. Как я понял, отношения между полами строятся на основе строгой нравственности. Муж редко бросает жену, но, если это случается, он должен уйти из племени. Если мужчина ушел и не собирается вернуться к жене, последняя считается вдовой и может вторично выйти замуж. Мне, правда, приходилось слышать и другое: будто покинутая жена обязана хранить верность мужу до конца дней своих и будто мужчина, который захотел бы на ней жениться, рискует головой!

Соманд сказал мне, что на его памяти никто из племени кубу не ушел в другое племя и никто не пришел извне. «Мы прогнали бы чужого», – сказал Соманд. А как же быть с версией, согласно которой бывают случаи, когда мужья покидают жен и уходят из племени? Может быть, существует лишь теоретическая возможность подобного развода, а на практике такого не бывает? Или мужчина уходит в другое племя, но остается в общине? А может быть, бросивший жену мужчина родом из другого племени и, расставшись со своей половиной, возвращается к своим? К сожалению, недостаток времени не дал мне возможности узнать обо всем более подробно.

Достойно всяческих похвал отношение кубу к старикам и больным. Рассказывают, что в случае тяжелой болезни кого-либо из своих членов племя приостанавливает кочевье и ждет, пока тот не выздоровеет или не умрет. Ждет, сколько бы ни потребовалось времени. Когда однажды пара престарелых супругов вынуждена была остаться на реке, племя, прежде чем отправиться в джунгли, на кочевье, соорудило для них большую хижину с таким расчетом, чтобы она продержалась в течение всего сезона дождей и старики могли спокойно дождаться возвращения соплеменников. Такая система общественной опеки вступает в действие, когда умирает мужчина, оставив семью без пропитания, или кто-нибудь заболевает. На помощь приходят все члены группы. Обычно же мужчины ежедневно ходят на охоту, доставляя пищу своим семьям. А если кому-нибудь попадется большая добыча, ее делят между всеми.

Кубу охотятся с копьями. Благодаря им мужчины справляются даже с крупным зверем. Когда я спросил, не боятся ли они тигров, то услышал в ответ: «Тигры боятся нас». Мне приходилось видеть убитых на охоте маленьких зверьков, напоминающих длинноногих крыс. Кубу не охотятся лишь на обезьян, змей, кабанов и буйволов (у последних слишком толстая кожа). Пойманных при помощи панчинга (удочки) крокодилов забивают копьями, а шкуру продают в пераху-токо (плавучей лавке) странствующим по реке торговцам.

Панчинг – это обыкновенный железный крюк, которым пользуются не только кубу, но и сини. Крюк с насаженной на него приманкой привязывают к стоящему на берегу реки дереву длинным, иногда до 20 метров, ротанговым канатом. Крокодил хватает мясо и заглатывает вместе с ним крюк. Каната ему не перегрызть – стебли ротанга волокнисты и застревают между зубами. Животное долго мечется, потом устает, слабеет, и тогда его добивают копьями.

Кубу вынуждены покупать много различных вещей: наконечники для копий, одежду, алюминиевую посуду, которую легко носить во время кочевий, лески для удочек и т. п. Поскольку денег в джунглях нет, они расплачиваются связками стеблей ротанга (икатами) [5]5
  Слово «икат» (ikat) в индонезийском языке имеет несколько значений, среди них – «вязать, связывать». Поэтому икатом называют как любую связку, так и головную повязку на Яве и даже способ окраски ткани, при котором перевязывают нитки основы. – Примеч. ред.


[Закрыть]. Один икат состоит из ста стеблей. Самая мелкая «монета» – икат-кечил (маленький) – 50 стеблей. Рубашка стоит 20 икатов, платьице для ребенка – 4, пять пачек папиросной бумаги – 1, плитка табаку – 3. Мужчина в состоянии собрать за день от двух до трех икатов. Ясно, что при существующих ценах им не скопить состояния. Вот почему вся жизнь на реке подчинена заготовке ротанга. Поскольку поблизости стебли на пальмах уже срезаны, приходится отплывать подальше.

Сегодня я вместе со всеми поплыву на заготовку ротанга. Отправились утром, без четверти восемь, в 8 были уже на месте. Кругом девственные джунгли. Пронзительно кричат обезьяны. Темно, о фотографировании не может быть и речи. Возможно, позже станет чуть светлее. Лианы плотно оплели все – приходится прокладывать дорогу ножом-парангом.

Видно, меня считают еще большим недотепой, чем я есть на самом деле. Когда я выхожу из лодки, протягивают весло, чтобы я мог опереться. Гордо отказываюсь, хотя нахожусь в более трудном положений, чем другие: обвешан фотоаппаратурой. А у них только паранги. В еще худшем положении находится единственный в компании мужчина (все остальные мои спутники – женщины) – он несет на спине ребенка, зато его паранг несет жена. Во время работы люди не отдаляются друг от друга. Все трудятся одинаково – мужчины, женщины, дети. Самые маленькие спят на спинах родителей, чаще всего отцовских. Папы вообще трогательно заботятся о своих малышах.

Срезанные стебли очищают от листьев и коры все теми же парангами. Работают интенсивно приблизительно с десяти до трех, затем погружают добычу в лодки и возвращаются в деревню.

Покрытые колючей корой гибкие побеги ротанга обрабатывать нелегко, в чем я убедился на собственном опыте. Проработав до седьмого пота, я заработал всего несколько рупий.

Нет, не зря я получил пособие от краковского комитета по туризму! Сегодняшняя вылазка в джунгли, когда я прокладывал себе путь парангом, переходил вброд ручьи и болота, – туризм высокого класса. Мало того – я научился ходить по джунглям босиком, хотя и боюсь микробов, которыми кишит каждая лужа.

Работаем, время идет. В одиннадцать я уже сильно проголодался, но сделать ничего нельзя: вернемся только в три часа, а обед будет в четыре. До четырех никакой еды. Придется потерпеть. И что еще будет на обед? Хорошо бы какая-нибудь рыба! Скорее всего, купленный у торговцев рис с невероятно кислыми мелкими плодами мамау или приправой. Из чего эта приправа делается, не знаю, но один ее вид внушает мне отвращение. А кубу ее очень любят. Хотя, думаю, и они предпочли бы съесть по куску рыбы.

Во время работы кубу перекликались друг с другом. Казалось, вот-вот хлынет ливень. Мужчины быстро соорудили шалаш, прикрыв его сверху листьями. Заморосил мелкий дождичек. Сильно усталый, я вздремнул. Влажно и душно. И все же неплохо спится в джунглях, на куче листьев в шалаше.

В этот день собрали немного фруктов – будет приправа к рису. Плоды мамау похожи на круглые, величиной с крупную черешню шишки, желтые внутри и с большой косточкой. И такие кислые, что лицо сводит судорога. А кубу смеются, им нравятся эти плоды, к тому же они полезны, в них много витаминов.

Кубу едят два раза в день: утром – перед уходом на работу и вечером – по возвращении. Ужин – это всегда интересно, потому что неизвестно, что подадут. Зато завтрак без сюрпризов – доедаем то, что осталось от ужина.

Стебли ротанга складывают по 100, иногда по 50 и редко по 150 штук. Подсчет для кубу представляет известные трудности, поскольку они не имеют представления о сложении и считают только до десяти. Счет так и ведется: десяток, потом еще один и т. д. Срезанные стебли ротанга кладут в воду и придавливают камнями. Там они и лежат, пока в деревне не появятся лодки скупщиков.

Одна такая лодка пришла при мне. Повезло, потому что нужно было пополнить запас сигарет и купить немного сладостей детям, а также бетель для женщин. Я подплыл на лодке, вскочил на палубу. Что такое? Треск? Совсем забыл – местные лодки не рассчитаны на такой вес, как у меня. Палуба прогибается под моими ногами. Напрасно я надеялся похудеть на скудном рационе кубу. Нет, мой вес и габариты – не для этих условий. Никогда не думал, что я такой бегемот! Однако торговцы ничуть не испугались за судьбу своего судна и пригласили даже выпить чашку кофе, побеседовать. Европеец в деревне кубу – редкость.

В свободное время много купаюсь в реке. Крокодилы близко не подплывают, да и вообще говорят, что они здесь не опасны. Не было ни одного случая нападения крокодила на купающихся людей. Секрет такого смирного поведения я выяснил позже. Оказывается, на Суматре наряду с опасными крупными гребнистыми крокодилами водятся другие крокодилы, которые сами на людей не нападают. А вот комары – те хуже крокодилов. Жрут беспощадно. Вот почему на улицах городов и в деревнях по вечерам жгут мусор. В хижинах комаров должен отгонять костер, тлеющий под полом. Но от него проку мало.

В дождливые дни у всех много свободного времени: идти в джунгли за ротанговыми стеблями нельзя. Сегодня как раз такой день. Встали, позавтракали – как всегда, рис с плодами мамау и приправой из рыбы. Попили так называемый чай – желтоватую воду, которую используют также для мытья рук после еды. Повсюду в Индонезии варят прекрасный кофе, а чай никуда не годится.

Воспользовавшись свободным временем, мои хозяева принимаются за «косметические» операции. Отрезав парангом от пола большую бамбуковую щепку и заострив ее, жена хозяина Лин кладет голову мужа себе на колени и начинает искать в ней насекомых. На ее лице выражение высочайшего блаженства. Той же щепкой она соскабливает шелушащуюся кожу с его рук. Далее супруги меняются ролями.

Жители деревни сегодня отдыхают, а у меня уйма работы. Трое простудились, в том числе маленькая девочка, милое, веселое создание; у бедняжки жар, сильный озноб. Даю лекарства, делаю компрессы, лечу от расстройства желудка и малярии. Тяжко видеть, как людей трясет лихорадка. Разве им помогут те скудные средства, которые я привез с собой? У кубу нет ни врачей, ни знахарей. Говорят, что даже женщины у них рожают без посторонней помощи. Трудно поверить, но это действительно так. Многие в этой деревне страдают кожным заболеванием: шелушится кожа, чаще всего на руках. Лечатся каким-то бальзамом, втирая его в кожу. Кроме того, согрев над огнем больные ноги или руки, деревянными палочками снимают с них чешуйки. Эту процедуру проделывают, сидя на циновках в хижинах у переносных глиняных печек. Мне кажется, эта болезнь имеет инфекционный характер. На руках у сборщиков лиан много трещин и порезов. Человек заболевает, оттого что в ранки попадает инфекция, переносчиком которой, по-видимому, являются чешуйки больного. В соседних деревнях этого заболевания нет – еще один аргумент, говорящий о его инфекционном происхождении. Я обратил на это внимание вождя племени. Он согласился со мной и, очевидно, отдал соответствующее распоряжение, потому что на следующий день я уже не видел, чтобы кто-либо соскребал чешуйки над спальными циновками. Каждый делал это над своим костром, и чешуйки сыпались либо в огонь, либо на землю.

У одного мальчика я заметил глубокий шрам вокруг уха. Похоже, что когда-то ушная раковина у него висела на волоске. Сейчас, правда, кроме шрама, никаких следов не осталось. Оказывается, несколько лет назад с ребенком произошел несчастный случай: ударом паранга ему чуть не отрубили ухо. На его счастье, поблизости оказался приезжий врач, который ухо не то пришил, не то прикрепил скобами. По подсчетам кубу, это произошло восемь лет назад. Явное преувеличение: в мой приезд мальчику едва ли исполнилось восемь лет. Проверив их сообщения, я выяснил, что два с лишним года назад в этих местах работали трое французских инженеров и врач – члены экспедиции, искавшей месторождения нефти. Надеюсь, что нефти не нашли, иначе гибель кубу стала бы неизбежной.

Вождю очень понравилась моя пижама, и он предложил в обмен за нее рыболовную острогу, которая ему не понадобится, поскольку он собирается на кочевье. Я согласился, прибавив к пижаме пачку сигарет. Любопытно, что кубу совершенно правильно назвали пижаму «каин тидур» («одеждой для сна»). Сомневаюсь, что Соманд будет в ней спать.

Теперь у меня есть острога, но управляться с нею так ловко, как это делают кубу, я вряд ли смогу. Однажды я присутствовал при ловле рыбы острогами, правда неудачной.

Мы поехали втроем – сзади гребец, посередине я, на носу человек с лампой и острогой. Ее бросают только ночью при свете лампы. Ходим кругами, объезжая заросли, светим во все стороны. Рыбы нет. Плывем обратно, и тут мои спутники начинают петь. Мелодия сопровождается вскрикиваниями и напоминает мне песни польских горцев. Значит, кубу умеют петь. А танцев я пока у них не видел. Нет и музыкальных инструментов, даже самых примитивных. Песню я услышал впервые, и то благодаря ночному лову. Прошу их спеть еще, взамен обещаю исполнить польские песни. Думаю, на реке Медак до сих пор не звучали польские партизанские и молодежные песни. На следующий день записываю пантуны [6]6
  Пантуны – своеобразные однострочные короткие песни, напоминающие частушки. – Примеч. ред.


[Закрыть]и их перевод на индонезийский язык. Мне кажется, эти песни – единственный вид искусства, известный, кубу.

Очень красивы джунгли ночью. А их звуки напоминают звуки польских лесов. Лишь один раз мне послышалось что-то очень тревожное, будто тигр боролся с буйволом. Оказалось, это просто бегали взапуски обезьяны.

Как-то я нанес визит Чучику, который жил вдвоем с женой Садией. Он был неприветлив, говорил неохотно и мало, не признавал никаких нововведений, в том числе и крыш из листьев, скрепленных стеблями ротанга. Такие крыши здесь стали делать по образцу крыш домов на лодках торговцев. Его шалаш был меньше тех, какие обычно делают кубу в прибрежных селениях. Подобные шалаши ставят также в джунглях, во время кочевий. Его площади (2,5x1,5 метра) вполне достаточно для бездетных супругов. Будь у Чучика дети, он соорудил бы рядом со своим шалашом еще один.

Нелегко было вызвать Чучика на разговор. Но когда он все-таки состоялся, я узнал много интересного о жизни в джунглях и о передвижениях по ним. Выяснились любопытные детали относительно имущества Чучика, его хозяйственного инвентаря. Я узнал, что у моего собеседника и его жены имеются одни короткие штаны, один саронг, который служит также головным платком, один женский саронг, одна нитка бус для жены, два паранга, два копья, одна циновка, три плетеные сумки, одна жестяная кастрюля, семь удочек с нейлоновыми лесками, один моток тонких ниток, используемых для удочек, одна жестяная тарелка, одна миска, один деревянный черпак, одна жестяная ложка, три уже упомянутых нейлоновых мешочка для продуктов, две бамбуковые трубы для хранения воды, одна корзинка, одна жестяная лампа, три пустые бутылки, одна добротная лодка, сколоченная из досок, и одна старая лодка, так называемая однодеревка, уже износившаяся и негодная. Вот и все хозяйство Чучика. В других семьях – то же самое, ничуть не лучше. Впрочем, кубу не стараются обзаводиться хозяйством: ведь во время кочевий приходится все носить на себе: на левом плече – оружие и трубу с водой, на спине – ребенка, привязанного таким образом, чтобы он не мешал при бросании остроги, в правой руке или за поясом – паранг. Так выглядит бродячий кубу в джунглях. Женщина же несет прикрепленную к голове корзину со всем имуществом, в руке у нее паранг, на бедре – ребенок, а на плече также бамбуковая труба с водой. На реке кубу оставляют лодки-однодеревки, закрепив их у берега (лодки эти делают обычно оранг-сини), куда складывают все, что понадобится через полгода (печи из обожженной глины и пр.).

Я подружился с Чучиком и купил у него для своего музея кое-какие предметы: дорожную сумку, бамбуковую трубу для воды и кое-что еще. Красивую циновку, приобретенную в плавучей лавке, обменял на старую. Обе стороны остались довольны обменом. Особенно радовалась Садия. А мне, естественно, нужны были экспонаты, наиболее точно отображающие жизнь кубу.

По словам Чучика, бродячие кубу в джунглях ни с кем не контактируют. Любопытно, Что, живя маленькими группами, они все-таки устают от общения и уходят в джунгли (обычно это бывает осенью) отдельными семьями. Лишь после длительных странствий по джунглям семьи встречаются и объединяются в группы по нескольку семей в каждой и дальше уже кочуют вместе.

Несколько групп, кочующих вдоль одной реки, образуют племя, во главе которого стоит потомственный вождь. Его права и обязанности четко определены – он не столько вождь (это звание звучит слишком по-военному для кубу, которые не ведут никаких войн), сколько судья и хранитель традиций.

Чучик, как и все мужчины, ходит в джунглях в коротких штанах. Голову повязывает саронгом. Согласно обычаю, позаимствованному у сини, мужчины-кубу обертываются саронгом только в деревне, на реке. Вся одежда жены Чучика состоит из саронга, повязанного на груди; иногда добавляются бусы или еще какая-нибудь безделушка.

Мое знакомство с кубу не ограничилось одной деревушкой на реке. Я побывал еще в Пелантар Пангеран – так назвали деревню соседи кубу. Сами же кубу не употребляют никаких наименований для своих селений. Не имеют названий и мелкие племена – их именуют по рекам, вдоль которых они кочуют. По сравнению с деревенькой, являющейся моей базой, здесь было чисто. Может быть, поэтому в Пелантар Пангеране меньше страдают от кожных болезней. Малярия, конечно, косит одинаково и тех и других.

При моем появлении дети испугались, заплакали, значит, здесь никогда не видели европейцев. Осмотрел деревню и отдельные хижины. Жилища вполне приличные – крыши соломенные, полы выложены древесной корой. Заходят в них по наклонной балке или своеобразной приставной лестнице. Правда, лестницу я видел здесь только одну – перед входом в хижину вождя.

О зажиточности этого селения говорит наличие большого электрического фонаря на батарейках. По здешним понятиям фонарь – очень дорогая вещь, но, говорят, вполне окупает себя, давая возможность ночью ловить рыбу.

Заглянув в шалаши, я увидел в одном пластиковый бидон для воды, в другом две бутылки с приправами, в третьем люльку, сделанную из куска материи и стеблей ротанга. Люлька прикреплена к перекладине, на которой лежит крыша. Когда женщина укачивает ребенка, все жилище сотрясается.

В одном из шалашей живет маленький, забавный, неуклюжий черный зверек с большой головой и длинными острыми когтями. Название его – бруанг [7]7
  Бруанг(beruang) – индонез. «медведь». – Примеч. ред.


[Закрыть] – мне незнакомо. Позднее я догадался, что это суматранский медвежонок. Взрослый бруанг достигает размеров большой собаки. При помощи длинных когтей бруанги лазают по деревьям. Питаются фруктами. Вообще-то кубу не любят бруангов, но этот сделался для них чем-то вроде талисмана. Сидя в корзине, медвежонок издает звуки, похожие на стоны. Мне приходилось слышать такие звуки в джунглях. Теперь буду знать их происхождение.

Когда пошел дождь, мы укрылись в уединенном шалаше, где жили две небольшие семьи. Нас угостили кофе, его кубу иногда покупают в пераху токо.

Интересно было наблюдать, как насаживают на рукоятку лезвие паранга. Делалось это так: разогретый на огне острый конец паранга с силой вбили в заранее приготовленную деревянную чурку. Ударами чурки о землю вогнали лезвие как можно глубже. После этого лезвие вынули, снова раскалили и опять вбили в чурку. Операцию повторяли до тех пор, пока чурка не была насажена достаточно прочно. Тогда ее обработали другим парангом, чтобы она приняла вид рукоятки.

В шалаше, где мы пили кофе, жила обезьянка. Она была привязана стеблем ротанга такой длины, которая оставляла довольно большую свободу передвижения. Прыгая, обезьянка попала в ячейку нейлоновой сетки и запищала от боли. Хозяевам, видно, надоела эта возня, и они тут же решили продать зверька. Девочка взяла обезьянку и понесла в плавучую лавку, а потом возвратилась с куском материи и серьгами. Хозяева объяснили мне, что обезьянка стоит гораздо больше и торговца продадут ее с большой выгодой.

В отличие от местных мусульман, которые не любят собак, кубу относятся к этим животным благосклонно. Они кормят их рисом и остатками от завтраков и обедов. Из четырех собак, живущих в нашей деревеньке, одна отличается злым нравом. В наказание за что-то ее привязали около хижины. А может быть, это сделали из-за меня? Своих она знает хорошо, а меня может покусать. Кроме собак в деревне есть две кошки и две курицы. В отличие от кошек и собак, которые во время кочевий следуют за своими хозяевами пешком, куры путешествуют в специальных плетеных клетках.

В нашей деревне всего шесть семей – 24 человека. На реке Медак в шестнадцати шалашах живут 20 семей – 80 человек. На ближайших реках Канданг и Мансау проживает соответственно около 150 и около 75 человек. Речь идет только о бродячих кубу. Оседлые в это число не включены. В отличие от обычных индонезийских семей, семьи кубу малодетны. По-видимому, они пользуются каким-то противозачаточным средством. Нормой считается два ребенка. Третий появляется лишь после того, как первые два уже подросли.

Многое о жизни кубу и их верованиях я узнал во время ночных бесед у костра с Сомандом и Маулахиром. Разговаривать было нелегко. На языке кубу, например, нет слов для обозначения таких понятий, как «дух», «душа», «божество». Для них существует одно слово: «рох». Лишь после долгих бесед я понял, что есть один великий рох и множество малых и что у каждого человека имеется свой рох, который, если человек хороший, после смерти отправляется к великому роху, а если плохой – к злому духу адо. Адо обитает в лесу или в реке, но не в селении и является причиной всех бед и болезней. Он – олицетворение зла. В противоположность адо великий рох – это добрый дух, существо, относящееся к людям благожелательно. Поэтому кубу часто называют его «рох хутан» («лесной дух»), что ' означает также и «добрый дух», поскольку для них лес – символ добра.

Другой объект почитания у кубу – души предков, который они молятся и приносят жертвы в виде пищи, различных растений с сильным и приятным запахом, цветов. Отойдя в какое-либо укромное место, кубу зажигают маленькую витую восковую свечку. Пока она горит, дух находится около них. Оплывающий воск служит свидетельством того, что он рядом и принимает приносимую ему жертву. При этом они говорят: «В присутствии духов наших умерших предков мы утоляем голод и приносим им в жертву пищу».

Каков обряд погребения у кубу? Завернутого в циновку покойника зарывают в землю, не насыпая на могиле холма. Усопшего снабжают в последний путь пищей, бетелем или сигаретами – тем, чем он пользовался при жизни. Рядом с мужчиной кладут оружие, с женщиной – посуду. Все это мало похоже на первобытный атеизм, который приписывался племенам бродячих кубу. Провожающие умершего люди некоторое время молча стоят у могилы – то ли молятся, то ли прощаются.

Пополняю свою коллекцию: за жестяной чайник, купленный в плавучей лавке, приобретаю у Мауви копье, доставшееся ему от отца. Сам он еще слишком молод, чтобы пользоваться им. Второе копье, со сломанной рукояткой и сточившимся острием, получаю в обмен на нож из Закопане. Отдал мне его Далан из селения Малого медвежонка (это быстро привившееся название принадлежит мне). Он же сделал для меня новое острие и рукоятку. Третье копье я приобрел у Салина. Этого мне было достаточно. Нельзя же совсем обезоруживать племя. А три копья мне пригодятся (одно подарю нашему музею в Кракове, второе оставлю у себя дома, тем более что именно от такого копья мне пророчили гибель по приезде в селение кубу, третье подарю Анджею Вавжиняку: в его великолепной коллекции индонезийского оружия нет ни одного экземпляра оружия кубу.

На обратном пути останавливаемся в маленьком селении, где живут всего две семьи. Все селение состоит из одного дома, но какого! Настоящий дворец на высоких сваях – не то что обычные шалаши кубу. Такое жилище вполне может продержаться в течение всего сезона дождей. Нас встречают молодой человек и два милейших старичка, которые не пойдут в джунгли. Получаю в подарок пару необыкновенно красивых птичьих перьев. Позднее обнаруживаю в своей лодке половину большой рыбины.

Снова проезжаем мимо деревни Малого медвежонка. На этот раз мужчины дома. Покупаю копье у молодого человека с татуировкой. У кубу нет обычая татуироваться. Это был первый и единственный человек с татуировкой, которого я встретил, живя среди них. Завожу нескончаемый спор с красавицей женой этого человека. Она надела новую, купленную несколько дней назад блузку и ни за что не хочет переодеваться в свой обычный наряд. Ну как ей втолковать, что мне интересно сфотографировать ее в традиционной одежде!

Вот и опять деревенька, где живут две семьи. Все ушли в лес – в доме пусто.

Кубу пользуются репутацией людей грубых и неотесанных. По мнению сини, это самые настоящие хамы, не признающие никаких норм вежливости. Они, например, никогда не благодарят за подарок. И правда, всякий раз, как я дарил кому-нибудь что-либо при Амине, он напоминал: «Скажи терима касих» («спасибо»). Сами кубу не ощущают потребности благодарить. Для необычайно вежливых индонезийцев это признак полного неумения себя вести, невоспитанности, отсутствия культуры поведения. А по-моему, всему причиной их абсолютная детская непосредственность. Получив от меня кое-какие подарки: дети – конфеты, женщины – кусочки бетеля, мужчины – сигареты, они без прощальных слов и выражения признательности один за другим подходили ко мне, говоря: «Мне пора в лес» – и… уходили. А я, сделав последние снимки, сказал: «Мне пора ехать» – и… уехал.