Текст книги "Без имени, без веры, без надежды (СИ)"

Автор книги: Янина Жураковская

 
Без имени, без веры, без надежды.
 
 
В Кассилии нет государств, всем правят Гильдии. Идут бесконечные войны за передел мира, Старшим Гильдиям – владеющим землями и городами – противостоят Младшие. Каждый цикл кто-то падает и больше не поднимается, а кто-то, разгромив врагов и перессорив союзников, захватывает главенство. Но меняется мир, и от вчерашних победителей не остается даже имен.
Гильдия объединяет множество разных людей. «У розы ветров восемь лучей, у гильдии всякой восемь ветвей, – поют барды. – Каждая солнцем щедрым согрета, на каждой листья разного цвета». Воины. Маги. Охотники. Мистики. Воры. Создатели. Барды. Тайные. Одни исцеляют, другие убивают. Одни создают, другие разрушают. Одни бегут, другие ловят. Одни ищут, другие следят.
Гильдия кормит и одевает, даёт кров и защиту. Гильдия – отец, гильдия – мать. Гильдия держит крепко. А бунтарей ждёт кара. Позор. Изгнание. Смерть?.. Или новая жизнь?
В Полотно Мира вплетены разные нити…
 
 
Посвящается тем, кто нашёл свой Ragnarok.
 
 
Настоящее. Ар-наирин, столица гильдии Серебряные Стрелы.
Они пришли со стороны Звенящих гор, когда солнце почти уже скрылось за горизонтом, и небо на западе полыхало, как огромный костер. Пестро раскрашенный фургон, запряженный двумя могучими лигранскими тяжеловозами беззвучно, словно призрак, проехал через безлюдную Вольницу, пересёк подъёмный мост и остановился перед высокой аркой ворот. Начальник стражи обменялся едва ли десятком слов с мужчиной, носившим на плече кант Поводыря, и, мельком взглянув на мягкое свечение надвратных амулетов, махнул рукой, разрешая въезд.
Город принял незваных гостей.
Бродячие комедианты, семеро мужчин и пять женщин шагали по обе стороны от фургона, ещё одна правила упряжкой. Их одежды, хоть и покрытая пылью, была необычайно яркой: у одного – лазурно-синей, у другого – травянисто-зеленой, у третьей багряно-красной, у четвёртой – густо-фиолетовой… без всяких узоров и украшений. Пришельцы походили на диковинные цветы среди блёклой степной травы, и не было двух одинаковых.
Одинаковыми были их лица – незапоминающиеся, размытые, как брошенные в воду рисунки.
 

– Безымянные? – летели отовсюду шепотки. – Безымянные… лишенные Имен…

Кто-то, скользнув глазами по согбенной фигуре, по устало опущенной голове, тут же спешил отвести их, чтоб – не дай боги! – не встретить взгляд "приговорённого жить". Кто-то таращился на пришельцев с жадным, болезненным вниманием. Кто-то, творя знак Священного Огня, с презрительной жалостью кривил губы.

А Безымянные шли, не ускоряя и не замедляя шага и словно не замечая ни острых как осиновых колья взглядов горожан, ни их жалости, давившей на плечи подобно отсыревшему суконному плащу.

 
«Смотрите! – шептали камни. – Смотрите, детишки».
«Заглядывайте в бездну», – стучали копыта коней.
«Твердите про себя слова бардов! – пел ветер меж шпилей и крыш. – Безымянного невозможно запомнить. Стоит на миг отвести глаза – тут же забудешь его. Лишенный Имени, потерянный для мира, он открыт всем ветрам, вырван из паутины жизни. Лёгкая добыча для тьёрге… Так говорят учителя. Но никто не знает, что принесёт вам день грядущий, стрелу в сердце или царский венец».
«Кто будет следующим? – щелкали чётки в руке возницы. – Ты, хмурый воин? Ты, ловкий вор? Ты, посвященная? Смотрите. Смотреть – ещё не значит видеть. Видите ли вы нас? Или только кричаще-яркие одежды и склонённые головы? Замечаете ли, что лишь пятеро из нас Безымянные?»
 
 
Имена. Вечное.
Имя от рождения есть у каждого человека. Его шепчет мир, приветствуя новую жизнь, его на серебряных крыльях приносит ветер, оно звенит песней дождя, пляшет среди языков пламени и врастает в плоть земли. Его нельзя придумать. Его нельзя изменить. Знающий Имя имеет власть над тем, кто носит его, и потому Имена хранят в тайне. Их знают родители, ими обмениваются самые близкие друзья. Их называют Высшему совету, принося гильдии клятву верности. Для остальных есть прозвище.
Но бывает, предназначение сводит двоих, и Имена любимых приходят к ним сами.
Имя можно потерять вместе с разумом. Можно утратить его – от страданий и боли. Можно лишиться его по воле судий. Можно Имя отвергнуть.
И потому от начала времён блуждают по земле Безымянные, как гонимые ветром осенние листья, пока тъёрге, пожиратели душ, что бродят в Нейарет, туманах меж Явью и Сном, не настигают их.
Без имени. Без веры. Без надежды.
 
 
Настоящее. Эль'кирин А'йорд.
Ар-наирин, Город-под-небесами. Много лет минуло с тех пор, как я была здесь в последний раз. Тогда праздновали Бельтайн, праздник весны, и отец нёс меня через весь город. Я сидела у него на плече, и видела сияющие башни, устремленные в небо, горящие золотом шпили, цветущие сады, празднично одетых людей на улице, их улыбки, смех, веселье. Он был высок, мой отец, но я не боялась, зная, он не даст мне упасть.
Быть может, если закрыть глаза, я вспомню и то ослепительное солнце и воздух, напоенный чистым свежим ароматом весны. Вспомню бело-розовые лепестки вишен, летящие по ветру, и свою ладошку в твоей, широкой… крестьянской, как говорила мать, но такой крепкой и надежной. Вспомню счастье, заполнявшее меня целиком, без остатка.
Стук. Стук. Стук.
Сухо щелкают чётки. Раз – другой праздник в другом городе. Два – проблеск стали в воздухе. Три – стремительный рывок и ты ловишь дротик, посланный не в тебя – в Старика, ловишь своим телом. Не потому, что так сильно любишь его, а потому что это твой долг. Четыре – колдовской огонь течет с моих ладоней – для тебя. Белое пламя горячее алого. Пять – я иду дальше, а ты остаёшься.
И другой Ар-наирин встречает меня. Так же прямы и широки его улицы, так же буйно цветут его сады, а башни так же гордо устремляются ввысь, но весь свет, вся радость ушла из него. На небе тухнут отблески закатного костра, тени лениво выползают изо всех углов, вечер степным котом прокрадывается в твердыню Серебряных стрел, и неожиданно остро я ощущаю смятение и страх, которые пропитывают воздух. Не тот страх, что туманит разум и сковывает тело стальными обручами – тот, что заставляет собрать все телесные и духовные силы для борьбы за жизнь.
Теперь это не просто город – это крепость.
Крепость, готовая к войне.
Я призываю Силу – тоненький ручеек среди иссохшего русла когда-то могучей реки – и начинаю смотреть. И слушать. Опустевшая Вольница плачет мне вслед скрипом перекошенных ставен и шелестом сквозняков, заходящих в распахнутые окна и незапертые двери, как к себе домой. Ей не хватает громкой суматохи жизни, криков, смеха и слёз, не хватает стука живых сердец, без которого прежде она не жила ни дня. Но детей и стариков отослали в западные оплоты, а мужчины и женщины, способные держать оружие и пожелавшие остаться, перебрались за городские стены.
Ар-наирин говорит. Тихо и непреклонно. Часовые тревожно перекликаются на стенах, шелестят в небе крылья летунов, из храмов доносится стройное пение – молитвы за воинов, идущих в бой. Из кузнечных рядов слышится неумолчный гул молотов и хрипы раздуваемых мехов. Улица алхимиков окутана густыми клубами разноцветного дыма, такого едкого, что не сдержать кашель. Шпили Академии тусклы и серы, как море в ненастный день, но от магии, кипящей в её стенах, волосы встают дыбом. Среди толпы мелькают коротко стриженные люди в кожаных доспехах и другие, в пятнистых рубахах и темных брюках, с волосами, заплетенными в косы. Воины, не стражники – солдаты, и охотники, рейнджеры, которых в городах обычно днём с огнем не разыщешь. А если приглядеться, можно увидеть и других. Тех, кого называют «никто» – убийц, невидимок из Тайной ветви. Я давно научилась узнавать этот мягкий кошачий шаг и углублённый в себя взгляд. Но сейчас они и не скрываются.
Странная вещь – наша память. Порой ты пытаешься вернуться мыслью в прошлое, но оно ускользает от тебя подобно предрассветной дымке, тающей в лучах солнца, утекает водой сквозь пальцы. Но бывает и по-другому – воспоминание настигает тебя в момент, когда ждёшь его меньше всего, и то, что казалось давно похороненным и забытым, накрывает тебя подобно огромной океанской волне.
Миродар и Цитадель Осколков… Миродар… Дар Мира, обращенный в прах…
То воспоминание не было моим. Я никогда не стояла на дворе Цитадели, глядя, как обращаются в прах её несокрушимые стены. Я не видела, как падают сраженные чарами и клинками врага мои братья и сестры. Я не выбиралась из-под развалин, обдирая в кровь пальцы, и не вдыхала дыма пожарищ. Я не стояла в одиночестве среди пепелища. Но тот, кто был там, разделил со мной свою память, и я не увидела – пережила всё это. Я запомнила бой и то, что было до него. Часовых на стенах. Наблюдателей, кружащих в небе. Воинов, которых никто не звал и которые приходили сами. Звучные глубокие голоса посвященных. Спокойные лица целителей. Невесомые нити магии и воздух, дрожащий, словно от жара невидимого пламени. Простой люд, привыкший жить под рукою гильдии, и в едином порыве встающий за неё…
И ту же обреченность.
 

– Ненавижу это, – поравнявшись со мной, глухо произносит Кот и без нужды поправляет кант на плече. Поводырь не на шутку взволнован, но ещё больше – зол.

– Что?

– Твою любимую игру "Ну-ка, просчитаем всё на три шага вперёд"!

– Это не игра, – возражаю я, слегка натягивая поводья. – У каждого события есть причина. У каждой причины есть следствие. Разберись в них, и увидишь не отдельно стоящие деревья, а сможешь подняться над лесом и охватить его одним взглядом.

– Мудра и на диво скромна – редкое сочетание!.. – его кулаки сжимаются. – Гьёргов клык! Я так надеялся, что это только слухи. За год растерять союзников… разорвать договор с Каменными воронами, сцепиться с Триадой, словно одного Орлиного когтя им мало… глупцы! Давай, скажи это.

– Снова играем в загадки, Кот?

– "Я же предупреждала"! – шипит он, как настоящий кот, которому отдавили хвост. – "Серебряные стрелы – труп. Ещё дышащий – но всё равно труп. Им не выстоять. Мы идём в самое пекло". Ну?!

 
Одна бусинка. Вторая. Третья. Вместо меня откликается Лазурь.
 

– Тише, Кот, – бывший мистик спокоен и невозмутим, словно мы говорим о погоде. – Что было – то было. Решение мы принимали вместе, и, видит Промыслитель, вместе будем за него отвечать. К тому же, – я не вижу его лица, но голос выдаёт улыбку, – выбор дороги сейчас у нас невелик. Не так ли, Йоле?

– Мне другое странно, – тихо шепчет Трава, из-под опущенных ресниц косясь на какую-то охотницу, – эти-то зачем пришли? Зачем из своих чащоб выползли? Чтобы всех одним ударом?.. Солдаты вечно гибнут за вождей, которых и в глаза не видели, но зачем отдавать жизнь за глупого вождя?! Их Старик не заслуживает того, чтобы за него умирать.

Конечно, он прав. Когда противник заведомо сильнее, сталкиваться с ним лоб в лоб – самоубийство. Это как идти на полярного медведя с голыми руками. Он прав.

 
И всё же я отвечаю. С безразличием отвечаю:
 

– Они и не будут умирать за него. Они будут драться за себя. За свою руку.

 
Совсем как тогда…
Нет. Довольно воспоминаний. И без того настроение кого-нибудь убить, оскорбить, на худой конец, подвергнуть прилюдному бичеванию.
 

– Долго ещё, Кот? – быстро спрашивает Лазурь, неодобрительно качая головой. Он видит меня насквозь.

– Пять шагов и три прискока, – хмуро откликается Поводырь. Если бы молнии, которые иногда мечут его глаза, могли убивать, от меня бы и пепла не осталось. А гневная отповедь уже просится с языка. Нет, Лазурь, сколько не пытайся, мир меж нами возможен лишь в твоих мечтах. Для Кота я навсегда останусь желторотым птенчиком, невесть что возомнившей о себе соплячкой, которая – зинжи бы её унесли! – слишком часто оказывается права, в то время как он, мудрый и старший, ошибается. Не знаю, что язвит его сильнее. – Если ясновельможная госпожа А'йорд соблаговолит повернуть повозку, мы войдём во двор Теней.

Благодарю за напоминание, недруг мой верный! Почётное второе место в списке того, что раздражает во мне Кота, занимает моё имя. Временами я прямо-таки слышу, как в его голове шелестит страницами генеалогический справочник, а сам Кот, перебрав все мои проступки, переходит к грехам предков с обеих сторон до двадцатого колена. Благо, род А'йордов – один из древнейших, есть где размахнуться.

 
Прошлое. Эль'кирин А'йорд.
 

– Мы – А'йорды, – произнося эти слова, Верховная neri Виренис неторопливо расхаживает по комнате. Слабо мерцают бриллиантовые нити в льняных волосах, еле слышно шелестит роскошное бальное платье, каблучки звонко стучат по ослепительно белым плитам пола. Моя мать холодна и непреклонна, как северный ветер, и так же безжалостна. – Наша семья пять столетий держит руку Неподвластных и носит их печати, но запомни, Эль'кирин, А'йорды ведут, а не следуют. Так было и так будет.

– Помни, кто ты, – шепчет она, ведя меня в зал Испытаний, – и не разочаруй меня. А'йорды никогда не получали меньше, чем сталь.

– Не самый худший выбор, – мгновение она рассматривает Пламенеющий знак, приколотый на мою куртку – белый на белом, хрусталь и серебро, а затем медленно, словно во сне протягивает руку и касается его кончиками пальцев. Ветер – здесь, на верхней галерее, его хватает – треплет её волосы, грозя разрушить идеально уложенную "корону", но она впервые не обращает на это внимания, а на ресницах дрожат… Неужели слёзы?

Нет. Это только ветер. А'йорды не плачут. Слёзы – удел слабых, А'йорд не может быть слаб. А'йорд…

Но гордая голова наклонена, тонкие изящные пальцы поглаживают хрустальную звезду, и Виренис смотрит на меня, Йоле, а не Эль'кирин А'йорд. На миг она выпускает эмоции из-под ледяной брони, взгляд теплеет. "Я горжусь тобой. Я люблю тебя. Никогда не сомневайся в этом, доченька…"

Взмах длинных светлых ресниц – барды сравнивают их с лепестками звездоцветов, растущих на вершинах снежных гор – и синие глаза вновь полны льда. Краткий миг слабости миновал. Мать выпрямляется и высоко вскидывает голову.

– А'йорд всегда сохраняет хладнокровие, – чётко произносит она. – Сильные эмоции неконструктивны. Запомни это. И станешь подлинно великой.

– Да, нэри-мать.

Иного я не ждала. Ласковая улыбка матери, её тёплые руки и нежные объятья – для других. А я – А'йорд. У меня есть только Виренис с льдисто-синими глазами и холодным, как замёрзший пруд, голосом. "Не самый худший выбор" – единственная похвала, какую можно от неё получить.

 
Вот королева бледная идёт, в плаще из бури снежной, в ледяном венце…
У глаз её цвет молний Крика Мёртвых,
взгляд синий словно стрелы, копья и ножи разит,
улыбка разума лишает и покоя.
Но равнодушье – верный друг той королевы.
Осколок льда, засевший в сердце, не знает боли, жалости и страха…
Барда Каэта не зря прозвали Змеиным языком.
 

– Дозволено ли мне теперь вернуться в Академию, нэри-мать? Нас отпустили только известить семью.

– А ещё запомни, – словно не слыша, говорит Виренис, – порой самая большая сила проистекает из слабости.

Я растерянно молчу, не зная, что ответить. На гладкий лоб матери набегает морщинка.

– Любовь. Многие из стоящих у власти недооценивают её могущество, – уголки ярких губ подрагивают, словно она пытается сдержать улыбку. – Они говорят, что нужно позволять любить себя, но не влюбляться, ибо чувства делают нас слабыми и уязвимыми. Они говорят, что истинно великий дорожит только собой. Но когда любишь, как я твоего отца, силы вдвое прибавляется. А продаешься за положение и богатство… или просто от тоски, скуки или нетерпения берешь себе кого-нибудь – рискуешь потерять половину того, что имела.

Какая ещё мать скажет такие слова своей тринадцатилетней дочери в день её посвящения? Только Виренис.

– Когда любовь придёт к тебе, хватай её, не тратя времени на раздумья. Время – власть. А'йорд никогда не даёт власти уплыть сквозь пальцы… Ступай.

 
Я была истинной А'йорд, нэри-мать.
~* ~* ~
 

– …несносная девчонка! – раздраженно бормочет наставник. – Дерзкая, упрямая! Ни крупицы терпения! Ни капли благоразумия! Твоя мать никогда не доставляла нам столько хлопот. Такая талантливая, но такая собранная и спокойная, а отец… вот от него ты могла бы взять тягу к знаниям, а не талант влипать в неприятности… Эль'кирин, не зевай так, ты вывихнешь себе челюсть. На чём я… да. Ученик послушен должен быть и усерден в занятиях… Слово «усердие» пишется через «эйд», а не через «ирс». Сказать тебе по рунам, как пишется слово «совесть»?.. И усерден в занятиях, ибо великий дар накладывает великую ответственность, а… а… Эль'кирин, что такое?! Как ты умудрилась протащить черджи на урок? Кхе-кхе-кхе… в окно, немедля! Не ты в окно, ЕГО в окно! А ты – к Верховной ведьме… тьфу ты, к мажене аен Ринвелль! И можешь не возвращаться!

О, боги, за какие грехи? За что – мне? А'йорд, если бы ты не умер, я сам тебя придушил! Назвать дочь Выдумкой, словно она и без того мало на тебя похожа!

 
Быть может, слишком мало, учитель?
~* ~* ~
Я выхожу из комнаты, прикрывая ладонью «светлячок» и осторожно оглядываюсь.
 

– Кири! Я так и знал! – он выступает из темноты, на его лице негодование и досада. – Немедленно возвращайся в палату! Если узнает твой целитель…

– Брось, Рьен! – я беспечно отмахиваюсь. Слишком беспечно… уйй, больно-то как! Дыши, Выдумка, дыши. И прислонись к стене, словно невзначай, отрабатывай своё "отлично" по началам интриги и знанию духа. – Не такой уж сильный был взрыв, чтобы после него неделю лежать не вставая. И потом, я же ненадолго, сбегаю в библиотеку и вернусь!

– В библиотеку, – он хмурится, оглядывая меня, – в Запретную комнату?

 
Заметил-таки отмычки… глазастый, чтоб его…
 

– Ну, в Запретную, и что с того? – я пожимаю плечами. Нет смысла отпираться.

– А ты случайно не знаешь, почему она называется Запретной? – уже не на шутку сердясь, спрашивает он. Мой лучший друг. Рассудительный и неторопливый, он превыше всего чтит порядок и правила и терпеть не может, когда эти правила кто-нибудь нарушает. – Потому что туда запрещено ходить без разрешения учителей. Потому что это Опасно. А правила существуют не для того, чтобы их нарушать.

– Я – А'йорд, правила не для нас, – парирую я. – Мы сами пишем их для других. А ты соблюдай, и станешь первым, кого изберут Верховным магом за праведность. Или, может, ты неверно выбрал ветвь? Ещё не поздно исправить ошибку, уверена, преподобный Фалкион с радостью примет нового послушника в свои отеческие объятья.

Рьен бледнеет и чуть отступает. Но самую чуть – он слишком давно меня знает, а дружба с А'йордами учит многому.

– Тебе. Нечего. Там. Делать, – чеканит он, и в его глазах я вижу твердокаменную решимость: стоять до последнего, не дать, не пустить.

– Читай по губам: ты зануда, Риэннош эл'Георс. Заплесневелый ворчливый дедуля. И лицемер к тому же. Ну-ка, напомни, кто показал мне тайный ход в Запретную комнату? Кто ходил туда со мной? Кого было не оттащить от книжных полок?

– А что случилось, когда ты опробовала найденное там заклинание, забыла? Забыла, как тебя вытаскивали из-под развалин южного крыла? – он почти кричит. – И тебе всё ещё не дает покоя слава Йеновы Рисст и Коррана Златого? Какого гьёрге, Кири!!! Ты помнишь, как они кончили?!

– Тише, тише, всю школу на ноги поднимешь, – перебиваю я, уже держа наготове "полог безмолвия". – И, кстати, заклинание было не при чем, это с зельями промашка вышла ("Ещё и зелья!" – жалобно стонет он). Зато теперь точно установлено, как реагируют драконья желчь и полынная соль на чары класса роул при повышении температуры среды до двух тысяч градусов. Нужно использовать ("Эль'кирин!") только старое, проверенное каменное масло… и я всё-таки поняла, как древние стабилизировали основную решетку заклинания, – последние слова я выпаливаю на одном дыхании и пристально смотрю на Рьена. Ну же, рыбка, попробуй, червячок такой вкусный. – Нужны связки первого уровня. Понимаешь? Не третьего, а первого, простые соединения придадут чарам необходимую гибкость и замедлят или даже остановят распад. – Скажи: "Ам", будь умницей… В карих глазах моего друга проблеск недоверия. И заинтересованность? Хо-ро-шо. – Думаю, сгодятся силовые узлы Мирта или "перекрученная нить" или… насчёт плетений Вадиуса не уверена, но может быть…

– Полуторка? Да ты с ума сошла!

 
Рыбка клюнула, можно подсекать.
Ещё мгновение Рьен хмурится, а затем складочка меж бровями разглаживается, и лицо приобретает отсутствующее выражение. Его легко отвлечь: стоит только подсунуть какую-нибудь трудную задачу, и он не будет ни есть, ни спать, испишет кипу бумаги одному ему понятными значками, переберёт сотни различных решений, но найдёт ответ. Он будет элегантным и красивым, выверенным до последней мелочи, но для всех, кроме Рьена, разница между первым и сто первым вариантом так и останется незаметной.
 

– Я недолго, обещаю, – ласково говорю я и незаметно отступаю в сторону. – Возьму книгу Шалмара по двоичным преобразованиям и обратно. Она и опасной не считается, всего-то четыре слоя защиты, даже первачки справятся («Если эти первачки – А'йорд»)… До встречи.

– Ты никуда не пойдёшь одна! – Рьен титаническим усилием выныривает из омута счётных рун, схем и диаграмм. – Надо же кому-то присмотреть, чтобы высокородная taril не сунула любопытный нос в запрещенные инкунабулы и гремуары…

– Спасибо, что напомнил, посмотрю обязательно, – благодарю я, привычно опираясь на его локоть. В ответ слышится тоскливый вздох.

– Кири, так нельзя… так не делается… это неправильно… Неправильно! Если тебя поймают…

– Всё та же старая песня! "Если ты ошибёшься"! "Если тебя поймают"! Если, если, если!.. Не поймают, если только ты не донесёшь на меня, мой честный, правильный друг, – я совершенно серьёзна.

– Ты же знаешь, я никогда не причиню тебе вреда. Никогда. Только не тебе, – глядя в сторону, шепчет он еле слышно, а мне нечего ответить.

Тот давний разговор был тяжел для нас обоих. Мы стараемся не вспоминать о нём, но верно говорят, когда пытаешься не думать о белой обезьяне, обезьяна мерещится всюду, прыгает, корчит кожи и вертит хвостом. Рьен любит меня. Я тоже люблю его – как брата и друга. Он самый лучший, самый добрый, честный и надёжный, ближе его у меня никого нет. Мы знаем Имена друг друга… и всё же "чем-то большим" не станем никогда.

Никогда. Короткое слово. А пропасть, созданная им – огромна. И все ширится.

Улыбка Рьена ломкая, как битое стекло. Резко выдохнув, он перекидывает мне спасительный мостик.

– И в то время, как сам гильдмастер придумывает тебе наказание за… ммм… взрывные работы и ночную иллюминацию, ты – опять! – собираешься нарушить правила!

 
Я коротко киваю. «Спасибо, Тив». «Оставь, Йоле».
 

– У нашего гильдмастера никакой фантазии в выборе наказаний, – «мотылёк», вспорхнув с ладони, исчезает за поворотом. Я сосредотачиваюсь, слушая. Коридор тих и пустынен, можно идти дальше. Только сперва (хоть бы не заметил!) переждать искры в зажмуренных глазах. – Либо прочитает очередную лекцию на тему «Эль'кирин, что из тебя выйдет?», либо сошлёт на кухню драить котлы. А если уж очень разозлится, отправит чистить полы зубной щёткой. – Мой друг приоткрывает рот. – Говорю же, никакой фантазии.

– Он напишет твоей матери…

– Наверняка, говорить-то с ней он побоится, – я мотаю головой, пытаясь унять звон в ушах, но становится только хуже. – Она эти письма коллекционирует, а потом зачитывает гостям на моих днях рождения. И никто не может упрекнуть меня в том, что я не истинная А'йорд.

– О, я помню ваше "Вести, а не следовать", – глухо откликается Рьен. – Но когда-нибудь ты свернёшь себе шею, Кири. А я не гильдмастер, я не смогу обойтись письмом. Мне придётся стоять перед высокородной леди Виренис, смотреть ей в глаза и… что я скажу ей?

– Что-нибудь придумаешь. Как всегда, – я тяжело повисаю на его руке, но Рьен не замечает, а, может, делает вид. – Да не куксись, я намерена надоедать тебе целую вечность! И ещё немножко…

 
~* ~* ~
Вечность кончилась всего через пять лет. А тот, кому я готова была доверить жизнь, предал меня. «Ради твоего блага, Кири, – сказал он. – Это ради твоего же блага».
Так что ты ошибаешься, Кот, мой верный недруг, той девочки с длинными черными волосами и синими глазами, что носила печати Неподвластных и белый на белом Пламенеющий знак больше нет. Эль'кирин А'йорд мертва, как камни мостовой, по которой ты ступаешь, как Серебряные стрелы, которым не выдержать ни натиска Орлиного когтя, ни атаки Кременца. На семейном гобелене под её именем стоят две даты: рождение и смерть. Двадцать три года. Ни больше – ни меньше.
Она была не слишком похожа на отца – тот смотрел далеко вперёд и шел, не касаясь земли, а она исправно наступала во все ловушки, расставленные на её пути. Она слушала тех, кого слушать не стоило, верила тем, кому не следовало верить, а ошибок сделала столько, что хватило бы на пятерых.
Но она любила.
Серая Брианна, хозяйка Сумрачного леса, что под сенью плакучих ив вечно ткет полотно наших судеб, должно быть, решила, что немного путаницы пойдёт только на пользу. Она переплела две нити, связав их в крепкий узел, и мир изменился. Девушка в испачканной кровью парадной мантии шагнула вперёд, протягивая руку убийце, и он увидел в её глазах не блики древнего проклятья, а отражение северного неба, неба над Рёгни Саайферра, островом Сломанных крыльев.
Они любили, без высоких слов и пылких признаний, без прогулок под луной и красноречивых вздохов, не думая, о том, что будет завтра. Было слепящее счастье, безбрежная радость – «вместе» и темная пропасть отчаяния – «порознь». Они не называли друг другу своих Имён. Имена приходили сами. «Шэйд…» – пел ветер. «Йоле!» – звенела капель. Но в какой-то миг Брианна взглянула на полотно и не узнала свою работу. Узор, задуманный века назад, дрожал, как от боли, менялся, неудержимо, словно текущая с гор лавина… и всё из-за одного крохотного узелка. Плетельщица сокрушенно покачала головой: «Должно быть, я ошиблась» – и осторожно потянула за нити, возвращая полотну изначальный вид. По ткани пробежала рябь, как круги от брошенного в воду камня, а когда волнение улеглось, место исчезнувших нитей заняли другие.
Он, пришедший из мрака, во мраке сгинул. От неё остался только диск с горящей семиконечной звездой, осколок былого величия… он больно впивается в ладонь, когда я сжимаю кулак… Но осколок, вонзившийся в сердце, язвит куда сильнее. Даже за Кругом Жизни я не смогу увидеть его, не смогу встретить отца.
Лишенная Имени душа не переродится.
Когда-то я осмелилась поспорить с судьбой и проиграла. Победителей не судят, побеждённых не милуют. Вы не будете смотреть мне в глаза. Вы едва ли запомните цвет моего платья. Вместо дара – жалкие крохи. Вместо яркого света – блеклая серая хмарь. Вместо надежды – отчаянье. И ночи, наполненные шелестящими голосами.
Я – Безымянная.
Нет. Отвергнувшая Имя.
 
 
Прошлое. Риэннош эл'Георс
Традиции, традиции, традиции…
Уходящие своими корнями в седую древность.
Призванные крепить устои общества и поддерживать равновесие мира.
Покрытые благородной патиной времени, высокие и гордые…
Или проеденные молью, странные и нелепые – но таковыми они кажутся лишь тем, кто их не имеет.дицииачива
А Неподвластные славятся своими традициями.
Заседание Высшего Совета гильдии в древнем подземном зале, куда свет попадает только через глубокий колодец, пробитый в центре высокого свода – ещё одна традиция.
Неумолимый этикет алчет жертв.
 

– Адептка Йоле, в миру именуемая Эль'кирин А'йорд! – ровный холодный голос эхом разносится по залу, отражается от каменных стен, замирает под высокими сводами чертога Истины. – В присутствии Высшего Совета вам инкриминируется нарушение устава гильдии Неподвластных, статья 12 «Ограничение использования магии» пункт вер и статья 35 «Воспрепятствование отправлению правосудия» пункт ольс. Обвиняемая желает что-нибудь сказать перед началом слушания?

Древние заклятья, секрет которых давно утерян, опутывают стены зала и фокусируются на основании светового столба. Его называют Круг Истины, а по-другому – Пустотник. В Круге Истины нельзя солгать. Зов не коснётся слуха стоящего в нём, Тёмный дух будет ждать за мерцающей стеной, и Ветер умолкнет. А Силу, Ярость, Искру и Веру словно накроет стеклянный колпак.

В Круге Истины есть только ты, говорят мистики. Но правда в том, что там есть только пустота.нем не может лгать. ругом Истины.

Рьен, не отрываясь, смотрит на заключенную в Круг хрупкую, невысокую девушку в темном плаще, мысленно крича: "Смирись! Пади на колени, моли о прощении! Тогда я смогу тебя защитить! Йоле… Йоле, пожалуйста… прошу тебя, жизнь моя…"

Она поднимает голову и смотрит вверх, на клочок голубого неба, величиной с носовой платок, который виднеется на дальнем конце светового колодца.

– Нет, – говорит она и улыбается. Это и ответ, и отказ одновременно.

– Мы, первый из людей гильдии Неподвластных, повелеваем считать заседание Высшего Совета и судебное слушание открытыми. Мастер эл'Георс, огласите обвинения полностью.

Рьен поднимается тяжело, как дряхлый старик, и, бросив на неё последний взгляд, поворачивается к Совету. Две ложи. В верхней – Избранники, по два от каждой ветви. Редко, когда увидишь среди них подобное многоцветье эмоций – от мстительной радости до детской растерянности – даром, что мантии одинаково тёмные. Этих бояться не стоит. Они пойдут туда, куда им укажут. Опасны сидящие в нижней ложе – гильдмастер и Восьмёрка, главы ветвей. Одни готовы на всё, чтобы закопать поглубже Йоле… Эль'кирин и её род, другие жизнь отдадут, чтобы этого не допустить. Старик мрачен как грозовая туча. Командор Тайных, как всегда, прячется за туманной маской. У шестерых каменные лица, но Предстоятельница Лианна Дар, только вчера занявшая место Фалкиона А'йорда во главе святой ветви, смотрит с нескрываемым ужасом. "Неужели у меня такое страшное лицо?" – отстранённо думает молодой маг. И начинает.

– Семнадцатого дня листопада в присутствии сорока девяти свидетелей адептка Эль'кирин А'йорд по просьбе людей из распущенного ныне Братства Осколков и вопреки запрету наставника применила на площадь заклинание Левитация Гаррона, модификация три. Объект – руины гончарного квартала Вольницы, полностью разрушенного во время землетрясения вследствие обветшания магической защиты. Возмущения магического фона превысили допустимый порог на шесть единиц, корректировка произведена силами двойного круга. Адептка получила предупреждение, назначенное взыскание отбыла полностью.

Этот монотонный невыразительный голос – его спасение. Только так он может говорить, не боясь сорваться на рыдания. Лианна Дар, не отрываясь, смотрит на него, и ужас утекает из широко раскрытых серых глаз, взор твердеет, губы крепко сжимаются. Ещё один выкормыш А'йордов. А гильдмастер, похоже, думает, что взял над ними верх, и суд пройдёт без глаз и ушей надменного клана. Старый волк совсем сточил свои клыки…