Текст книги "Сокол и Чиж (СИ)"
Автор книги: Янина Логвин
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]
Глава 4
Вернулась я через час, открыла дверь своим ключом, но в комнату заходить не стала – и так ясно, чем там хозяин занимается, – а сразу пошла на кухню.
Так, что у меня есть? Лоток яиц, молоко, триста грамм ветчины, горчичный батон, килограмм лука, подсолнечное масло, соль, сахар и два кило картошки. Масло сливочное. Кило гречки. Один апельсин. Если не неделю, то дней пять точно протяну. Надеюсь, Сокольский не будет против, если я займу часть его холодильника? Все равно ведь в холостую холод гоняет. И хлебницу.
При мысли о горячей яичнице-глазунье – сытной, с луком и кусочками ветчины – тут же засосало под ложечкой. М-м-м, как же кушать-то хочется! Я же, считай, два дня без нормальной кормежки! Но под душ хотелось не меньше, и пришлось топать на поклон к Соколу.
Вот сейчас возьму, расставлю все точки на «і» и как заживу!
– Можно взять твою сковородку? Я есть хочу.
– Бери.
– Тарелку?
– Если найдешь.
– Чайник?
Пришла его очередь равнодушно пожать плечами.
– Угу.
– А…
Сокольский, не отворачивая мордахи от телевизора, грозно наставил в мою сторону палец.
– Почку я тебе не отдам, не мечтай!
– Пфф! Очень надо!
– А что надо?
Ну вот, соизволил-таки взглянуть.
– Ты обещал, что смогу пользоваться твоей ванной комнатой. Не думай, что надоедаю, это я пытаюсь сообщить, что пришла сюда жить и все серьезно.
– Вижу, не слепой.
– Так можно?
Судя по выражению лица – нет. Еще как нет! Но упрямо молчит, а мне большего и не надо. Развернувшись, довольная вернулась в кухню, выудила из шкафа кастрюльки-сковородки, и зашуршала, колдуя, над ужином. Вот приготовлю, половину сейчас съем, а половину на утро оставлю. Что-то аппетит разыгрался просто жуть, наверное, потому что яичница вышла – объедение! Еще картошечка сварится, маслицем с молочком заправлю и, м-м-м, можно будет подумать, где спать.
Приготовила. Заправила. Осталось птицей метнуться за полотенцем в комнату к сумке, кое-чего прихватить, и в душ! А уж пото-о-ом…
Ва-ау! Вот это ванная комната, я понимаю! Как в журналах о модных интерьерах – черно-белый кафель-мозаика, узкие зеркала. Мы с бабой Мотей такой роскоши и не видали! А как тут, интересно, все работает? И как, еще интереснее, я с этим чудом, под названием кран, справилась в полной темноте, не наткнувшись лбом на дверцу душевой кабины?..
Ух, сколько тут у Сокольского всего интересного-то! Нос ткнулся в гели для душа, пальцы выхватили шампунь, судя по надписи на английском, для настоящих мужчин – но как же пахнет замечательно! Что-то я таких гелей в наших магазинах не видела, где он их берет? Может, в интернете спецзаказом покупает? Ладно, не стану соблазняться, у Чижика, в конце концов, свое мыло имеется. Губы сами собой разъехались в улыбке – детское. Зато с облепихой! И детский розовый шампунь, с веселыми пупсами на этикетке, – для моих длинных волос самое то!
«Интересно, я когда-нибудь в этом отношении повзрослею? – подумала, вспенивая из густых волос башню на голове и подставляя спину горячим струям. – Матильда Иванна вон тоже все для юных и непорочных предпочитает. Даже питание. Хотя, судя по тому, как сильно мы обе любим персиковое пюре для карапузов и печеные яблоки – вряд ли».
Мылась я долго и с удовольствием, даже про еду забыла. Да, для девушки два дня без душа – хуже испытания уроком физкультуры. Окончательно вытершись, простирнула белье и развесила все аккуратно на полотенцесушитель, как можно приличнее. Ну а что, я же здесь теперь живу! Куда мне постирушку свою девать?
Надела спортивные штаны, футболку, любимые махровые носки, намотала на голове из полотенца крендебобель и пошла с улыбкой на лице ужинать. Еще раз порадовавшись, что все у меня определенно складывается со знаком плюс!
Ой, я что, забыла на кухне свет выключить? И что это за звуки раздаются такие странные, как будто Фреди Крюгер вдоль батареи когтями ведет?
Оказалось, что не Крюгер и не забыла. В кухне стоял Сокольский, обхватив кастрюльку, с ложкой в руке, и, старательно двигая челюстью, скреб этой самой ложкой о… о… о дно?! Я перевела взгляд на пустую сковороду. Рот сам собой открылся, да так и отвис, пока глаза наблюдали, как парень ест. А точнее самым наглым образом доедает ужин. Мой ужин. Мой!
– М-м, как вкусно, Чижик. А ты шустрая. Вот это я проголодался, сам не ожидал!
Н-не ожидал?
Я притопала ближе и с другой стороны заглянула в посудину, где еще недавно была моя самая вкусная на свете толчёнка, а теперь голой лысиной блестело дно.
– Ты… Сокольский, ты что, все сожрал, что ли? Все-все?! – лицо поднялось, и полные изумления глаза нашли глаза Сокола – темные и бессовестно-наглые.
Парень натужно сглотнул и напрягся. Медленно отставил пустую кастрюлю на плиту.
– А что тут есть-то? – насупился. – Тут вообще было на один зуб.
– На один?! Это же был мой ужин и завтрак! Я два дня нормально не ела. Ты что, совсем обалдел? Жадина!
– Это ты! Я тебе свою ванную уступил, а тебе яиц жалко? Я не виноват, что ты тут пришла и на весь дом распахлась!
– Я?!
– Ну хорошо, твоя еда!
– Вот именно, что моя! А теперь что я, по-твоему, есть должна? Кожуру от картошки?
Парень пожал плечами, пряча руки в карманы спортивных брюк. Бросил сквозь зубы, раздувая ноздри.
– Приготовь чего-нибудь. Откуда я знаю! Это же ты пакет из магазина притащила!
М-да, очень по-мужски, ничего не скажешь!
Я почувствовала, как у меня задрожал подбородок и выступили слезы.
– Сокольский, ты, наверно, думаешь, что я горы деньжищь зарабатываю? Да я сегодня на такси недельную зарплату спустила, на продукты – еще одну, а мне на дорогу в универ надо и вообще как-то жить. Но дело даже не в этом. Дело в том, хотя ты этого, скорее всего, не поймешь, что я просто хотела есть! И ты мог бы мне хоть половину оставить! Единоличник!
Кажется, щеки Сокольского покраснели.
– Да ладно тебе, Чиж, оно само съелось. Не реви. Возьми вон мою вермишель. Хм, если хочешь.
– Не хочу. Сам ешь свою гадость.
– Почему это гадость? – Сокол искренне удивился. – Там даже со вкусом ветчины есть.
Вот теперь в жуткой обиде вздрогнули губы.
– Издеваешься?!
Я прошла к пакету с продуктами и достала пять картофелин. Вымыв сковороду, принялась их чистить над мойкой с намерением поджарить. Ничего, пусть вредно, но все равно наемся до отвала!
Парень не уходил, и слова вырвались сами.
– Только попробуй слопать! Пристукну!
Я хотела показать лишь кулак, честно, но случайно в руке оказался зажат ножичек для картошки, и получилось так угрожающе, что сама испугалась. Ой!
– Дура! Свалилась же на мою голову! – рявкнул Сокольский и утопал, громко хлопнув дверью ванной комнаты, а я вздохнула. Она самая и есть. Это ж надо было так вляпаться!
Картошка жарилась, душ за стеной шумел, и я почти успокоилась, присев на стул у стола. Подперев щеку кулаком, задумалась о бабе Моте и своей комнатушке в ее квартире, о том, как нам с ней было уютно и хорошо, когда на хозяина вдруг снизошло озарение. Я его даже обозвать про себя как следует всеми прозвищами не успела.
– Это что еще такое?! – раздалось рычание. – Что за пупсы, нафиг?.. Черт! Она и труселя свои здесь развесила?!
Я замерла. Труселя были синие в белый горох и такие, знаете, ну, после десяти стирок. Зато модель бикини, с красивой кружевной оторочкой. Вообще-то очень даже симпатичные, так что с брезгливостью в голосе Сокол явно переборщил. Но не успела я испугаться за свое потрепанное добро, как оно уже прилетело мне в голову и повисло на макушке. Точнее, на крендебобеле.
– Чтобы я ЭТО в своей ванной комнате больше не видел, ясно?!
– А где же мне сушить белье? Мне, между прочим, не только ЭТО стирать надо, а кое-что еще!
Я так и обомлела, когда дверь снова отворилась и Сокол, весь в мыльной пене, высунулся из-за нее, сверкая широким плечом и крепким голым бедром. Еще чуть-чуть и можно будет сказать, что я видела не только его упругий зад, но и перед. Вот не хотела, а женское начало тут же одобрительно ахнуло и затрепетало. Офигеть, ну и красавчик! Тьфу! – трезво возразило сознание. – Ну и индюк!
– Что-о-о?! – рыкнул, отплевываясь о пены. – Ты хочешь сказать, Чиж, что я еще и лифчики твои отвратные созерцать должен?! Обойдешься!
Сказал и хлопнул дверью – я только успела глазами моргнуть.
– Почему это отвратные? – возмутилась в тишине. Встав со стула, протопала к двери и заявила погромче: – И ничего не отвратные! Не хуже, чем у твоих подружек!
Душ не включался, парень молчал, и я проговорила обиженно, зная, что он услышит.
– Знаешь, Сокольский, уйду я от тебя, наверно. Не протянем мы три недели. Не смогу я заниматься на полу, питаться вермишелью и исчезать по твоему желанию вместе с вещами в никуда, как человек-невидимка. У меня тоже нужды и гордость есть. Можешь не верить, но это так.
Подбородок снова задрожал. Ведь плюну и уйду, а где ночевать буду?
Эх, Фанька-Фанька. Придется тебе таки топать на вокзал.
Задвижка на двери щелкнула, и показалось угрюмое лицо Сокола.
– А если я тебе почку отдам, еще раз такую же яичницу приготовишь?
– Сдалась мне твоя почка.
– А как насчет полки? Под вещи в шкафу?
Это предложение было уже куда интереснее, и я, утерев нос мокрыми труселями, всхлипнула:
– Годится.
Ой, кажется, картошка горит!
Подушки у Сокольского оказались просто огромные. Мягкие, пуховые, как у бабушки в деревне. Вообще-то спать на такой – одно удовольствие, недаром я утром в университет проспала. Покрутив по очереди обе в руке, парень одну нехотя протянул мне, – ага, видно после яичницы совесть замучила. Но когда я притащила ее на диванчик в кухню, то поняла, что спать-то мне, собственно, и негде. Убрала подушку – место появилось улечься на бочок. Положила – исчезло. Я обняла подушку и прижала к себе – спать хотелось ужасно, время пришло позднее, но расстаться с удобством не было никакой возможности. Хоть бери и, правда, на пол ложись. Ну что за невезуха!
Сзади послышались шаги.
– Не дури, Чиж. Я тебя предупреждал, что спать в кухне паршиво. Мне-то все равно, а тебе мучение. Три недели точно не выдержись. Ляжешь в комнате на матрас – хоть выспишься нормально, там ковер теплый. Друзья ночевали – не жаловались.
– Нет уж, – брякнула упрямо, – я лучше здесь.
– Ну, как хочешь, – дернул плечом Сокол и ушел. Вернулся с пледом в руке – бросил на диванчик. Снова ушел. А я выключила свет и улеглась. Укрылась. Притихла.
Через пять минут сполз плед. Еще через десять – поползла вниз подушка. Нет, ну кто придумал кухонные диванчики кожей оббивать? Я старательно все подтянула к себе, сгребла руками, и перевернулась. Теперь съехала попа. Вновь подушка. Ааа! Зачем делать плед таким большим! Вывод: надо чем-то жертвовать. Но вот не сном же?!
Ай, к черту и плед и подушку! Чихать я хотела на удобства! Люди в старину вообще в пещерах спали и ничего! Главное, спали же!
Стало прохладно. И рука под головой затекла. А больше всего раздражает бухтение телевизора. Жаль, что у Сокольского не две комнаты. Э-эх, как бы я сейчас хотела попасть к бабе Моте…
А Сусанночка-то с дочкой так и не пришла.
Тьфу! Вспомнится же на ночь глядя нечистая!
Проснулась я сидя в обнимку с подушкой и упершись лбом в кухонный стол. Зубы от холода отстукивали громкую чечетку – все же декабрь на дворе, а я в тонкой футболке. Да и уснула с мокрой головой. Три часа ночи, вокруг тишина, а у меня сна ни в одном глазу – прекрасно! 1:0 в пользу дивана! Ни за что больше на эту пыточную дыбу не влезу! Делать нечего, вспомнив о словах Сокольского, укуталась с головой в плед, схватила подушку, и в полной темноте на цыпочках стала красться в комнату. Искать предложенный парнем надувной матрас, ага.
Шаг, еще шаг. Рукой по стеночке – мац-мац. Кажется, Сокол достал матрас с антресоли и оставил у кресла на полу, там я его и нашла. А вот насос к нему – нет! Зубы тут же заскрипели от досады. Ну и дурындище ты, Фанька. Теперь полночи самостоятельно легкими дуть!
Делать нечего. Не снимая плед, расселась на полу по-турецки, отстучала чечетку от холода, и приступила… Очень уж хотелось хоть пару часов нормально поспать!
Клац-клац! – зубами. Глубокий вдох и глухой выдох в матрас: а-фууу! Снова клац-клац-клац! И выдох: А-фууу-у-у… Подумаешь ночь! Да люди ночью и не такими странными делами занимаются!
– Кто здесь?! – за спиной спросонья как-то уж слишком обеспокоенно выдохнул Сокольский. И так он это выдохнул – растерянно и с придыханием, ну чисто тебе наивный детсад, что тут же захотелось побезобразничать. Благо опыт соседства с младшим братом имелся богатый. Ну я и сказала со всем раздражением не выспавшейся вредины. В полной темноте, низким скрипучим голосом замогильного Бугимена:
– Это я! Злой голодный Барабашка-а-а! Пришел забрать твою жи-и-изнь! – И посмеялась деревянно, как Буратино из глиняного кувшина: – А-ха-ха-ха! Открой тайну золотого ключика-а-а-а!
И зубами клац-клац!
Повисла пауза. Клянусь, длинной в минуту. Я даже сама испугалась – а вдруг я своей шуткой взяла и поспособствовала у Сокола остановке сердца? Вдруг за горой мышц оно у него хрупкое и трепетное, как у воробышка. Господи, меня же тогда точно отправят на Колыму! И вообще, кто из нас двоих по слухам неуравновешенный псих?
Парень завис. Потом осторожно вскинул голову. А потом… кубарем скатился с кровати и нашел мою шею.
– Анфиска, твою мать, убью!
Кхе-кхе-кхе-е-е!
– А что я-то? Я тут сижу никого не трогаю, матрас надуваю – сам предложил! А ты меня пугаешь из-за спины! Кто здесь, кто здесь! Как кукушка-дрыстушка!
– Я пугаю?!
– Ты! – в таких случаях, главное, держать лицо, даже если дышать нечем. – И так же понятно, что я! Или ты и вправду подумал Барабашка?
– Чиж-ж…
И не успела я возмутиться, что этот боров навалился на меня (точно ведь без штанов!), как он уже хвать матрас в руки и давай дуть!
– А…
– Рот закрой!
– А…
– Кляп вставлю!
А! Ыыы! Пф-ф!
– Ну и пожалуйста!
Спать легли молча. Посопели в унисон драконами в нос и отвернулись каждый к своей стене, только одеяла хлопнули.
Прелесть! Раздолье! А плед-то вовсе и не большой! Подушечка-а-а… Интересно, когда мы с Сокольским разъедемся, получится ли у меня выменять ее на какой-нибудь важный орган тела? Например, аппендикс? А может, и правда, забрать у Сокольского почку, а потом так бац: вот вам наше великодушное за подушечку! – и вернуть!
Ум-м-м…
Утром, проснувшись, прошмыгнула в туалет, в ванную, затем на кухню. Задержалась там немного – с утра все показалось неожиданно уютным и знакомым, даже диван. Как странно! Немного посуетилась у плиты и ахнула, когда заметила, что стрелка настенных часов перевалила на восьмой час. Надо спешить! Еще предстояло причесаться, одеться и добраться в университет!
У двери в спальню неожиданно остановилась. Утро в декабре позднее, но наступает неумолимо, и за последний час в комнате заметно посветлело. Я решила вспомнить о вежливости (точнее о том, что Сокольский спит голышом) и постучать. Громко. Да и, елы-палы, вставать уже пора! Сколько можно дрыхнуть!
– А?! Что?!
– Это я. Мне бы вещи взять. Можно войти?
Ну, он и тугодум. Или утро на всех соколов так действует?..
Раз ковбой, два ковбой, три ковбой… Может, взять ружье и по уткам пострелять?
– А что тебе мешает? – наконец сонно отозвался парень. – Ночью ведь вошла.
– Так ночью темно было.
– И что?
– А сейчас уже утро. Вдруг я войду, а у тебя там из-под одеяла торчит что-то неприличное? Еще вопить начну. Впадешь в коматоз – не откачают!
Вообще-то я имела ввиду совсем не то, о чем вы подумали. Нет, честно. Мне и первого раза хватило! Хотя вот когда сказала, то сама подумала о том же самом и прикрыла глаза ладонью. Ну и дурындище! Вот ляпнула, так ляпнула! Хорошо, что Сокол, кажется, еще не проснулся.
Нет. Проснулся. Пробухтел сердито.
– Ничего у меня не торчит. Точнее, когда надо – так очень даже… Блин, Чиж, ты что несешь с утра пораньше? Не выспалась?
– Если честно, – виновато вздохнула, – не очень.
– Оно и видно. Заходи уже, мелочь! – привычно рыкнул. – И можешь не мечтать увидеть меня нагишом, я перед тобой сверкать задом больше не намерен!
Ух, осчастливил. Горе-то какое! Так и захотелось показать Сокольскому язык.
– Вот и хорошо!
– Боюсь, набросишься и искусаешь.
– Чего?! – мордаха сама выглянула из-за угла, а за ней и ноги притопали. Брови, в ответ на смех Сокола, съехались к переносице. – Ты! Совсем опупел?! Уж лучше вечный коматоз, чем… чем… Понял!
И не заметила, как оказалась возле кровати. Парень, закидывая руки за голову, вопросительно изогнул дугой темную бровь. Пришлось отвернуться и вспомнить, что я пришла в комнату за вещами, а не за тем, чтобы таращится на всяких остроклювых дятлов. Как на мой взгляд, так незаслуженно симпатичных. Но прежде чем уйти, все равно задержалась на пороге.
– Яичницу не приготовила, зато приготовила мясные гренки. С тебя, Сокольский, к вечеру батон, молоко, и, – наставила на остряка палец, – ветчина. И еще. Раз уж ты нагло слопал мой ужин, я у тебя взяла пакетик чая. Надеюсь, ты не против. Ну, пока.
– Пока.
Вот теперь ушла. Интересно, до начало занятий в университете сорок минут, а парень в постели. Как он умудрится не опоздать-то? Хотя, у него вроде как машина имеется?
Только выпорхнула из подъезда, как чуть не влетела в руки еще одного пернатого.
– Анфиса? Доброе утро! Уже убегаешь?
Передо мной, как царь горы под ручку с лешим, стоял Сокольский-папа с Сусанночкой. Клянусь, при виде меня у женщины дернулись челюсти.
Ну и рань! Чего они тут спозаранку забыли-то?
– Д-доброе! Василий, э-э… – я застыла на месте, глупо моргая. Че-ерт, как же его отчество? Карлович? Константинович? Ведь если сейчас ошибусь – спалю Соколу контору нафиг! Я же с папой вроде как сама мечтала познакомиться, а тут… Николаевич? А может, Денисыч?
Сусанночка, видя мое замешательство, победно сверкнула глазками и показала акульи зубки.
Ай! К чему мелочиться! Мы же по легенде почти что родственники! Пусть папа с сыном сами разбираются, а чиж акуле на зуб так просто не дастся!
– Здрасьте, дядя Вася! – я снова, как прошлым вечером, лучезарно улыбнулась мужчине. – Да, убегаю. В Университет!
Лицо Сокольского-старшего не дрогнуло. Совсем как лицо сына, когда я его за задницу щипала. И по уху не врезал – значит, переживет. А вот его будущей женушке моя коммуникабельность точно костью в горле встала. Вон, даже закашлялась, бедная. Пришлось похлопать женщину по спине.
– А вы к Артему? – задала не самый умный вопрос, но неудобно было просто взять и уйти.
– К сыну. Решили вот заглянуть перед отъездом.
– Ага! Передавайте привет, а то я уже соскучилась по Артемке – жуть! – по-свойски подмигнула. – Так я побежала? На учебу опаздываю.
И по тротуару, по улочке трусцой к остановке. Но как только дверь подъезда за гостями закрылась…
– Алле?
– Сокол, это я! Скорее прячь матрас под кровать! К тебе делегация!
– Кто?
Содержательно.
– Они!
– Сколько?
– Двое! Илоночку где-то потеряли.
– Понял! Спасибо, Чиж! – и отключился. А я выдохнула: кажись, пронесло!
Людей на остановке толпилось много. Район новостроек оказался большим, транспорт ходил исправно по расписанию, но я все равно чуть не опоздала на пару, по привычке пропуская вперед школьников и родителей с малышней. Когда прибежала в универ, сдала вещи в гардероб и нашла аудиторию – преподаватель уже стояла на кафедре и выговаривала группе за плохо написанную лабораторную работу по экономической информатике.
– Чижик!
Не успев юркнуть за парту, я подпрыгнула, уколовшись о лед голубых глаз.
– Да, Полина Викторовна?
– Анфиса, в чем дело? Тема работы была «Бизнес-приложения, как основной компонент информационных систем», а у тебя что? Разве это схема управления? Где вводные данные и способы обработки? Ты у меня всегда на хорошем счету, мы с тобой разговаривали о подготовке проекта на область. Где вывод о бизнес-процессах?
Зарецкую на потоке боялись все. Не преподаватель – снежная королева информатики, требовательная и до ужаса циничная. Как этой молодой женщине двадцати шести лет от роду удавалось держать своих студентов в железной узде – оставалось загадкой. Наши девчонки сходились во мнении, что весь секрет заключался в ледышке вместо сердца и хватке дементора, и пусть я с ними была в корне не согласна, под ледяным взглядом мне тут же, как страусу, захотелось спрятать голову в песок. Уверена, остальным студентам – тоже.
– Так это, Полина Викторовна… в тетради все.
– Вот именно, что все, Чижик. Не густо. У других результаты еще хуже. А мне нужно, чтобы из вас получились лучшие аналитики и специалисты, способные, если и не решать сложные управленческие задачи, то хотя бы иметь четкое представление, для чего нужны программные системы и продукты. Я понимаю, что на горизонте маячат праздники и каникулы, что вы устали, но впереди контрольные и сессия. Соберитесь!
Ну, мы с Ульяшкой и собрались. Всю пару просидели как мыши в анабиозе, внемля словам Снежной королевы факультета, слушая про инновационные технологии в экономике, конспектируя и боясь лишний раз шелохнуться. Молчали как рыбы подо льдом, хотя к окончанию пары терпение подруги иссякло, и темные глаза Ульяшки уже вовсю стреляли в мою сторону.
– Ким, давай потом! – я подхватила девушку под руку и потащила по коридору. Впереди ждала «любимая» в кавычках физкультура и нам предстояло добежать через улицу и два соседних корпуса до главного спортзала университета. – У нас с тобой на все про все десять минут, а еще хорошо бы переодеться!
– Фанька, пощади! – взмолилась подружка. – Я сегодня спать не могла, всю ночь вертелась. Меня же от любопытства разорвет!
– Не разорвет! – мы обе, хватая в гардеробе куртки-пуховики, рассмеялись.
– Ну, Фа-ань!
– Ладно, любопытная Варвара, – сдалась я, – спрашивай.
Мы вышли из корпуса и сбежали по припорошенным свежим снежком ступеням с крыльца. Поспешили с другими девчонками из группы по тонкой аллейке к спортзалу, теряясь в хвосте.
– Ну и как прошла первая ночь в квартире Сокола? – Ульяшка, следом за мной с разбега проехалась по длинной полоске льда, снова пристроилась рядом и навострила ушки.
– Вообще-то вторая, – уточнила я.
– Ой, точно! Так как прошла? Надеюсь, Сокольский тебя не обижал? Как ни крути, Фань, а квартира – его территория, стоило переживать.
Я неопределенно пожала плечами, очень уж хотелось подразнить Ульку.
– Что, обижал? – испугалась подруга.
– Ну, если не считать того, что я его сначала чуть не пришибла сковородкой, потом угрожала ножиком, а потом он меня чуть не задушил – то ночь у нас прошла вполне по-деловому, – поспешила я ее успокоить. – Выжили оба!
У Ульяшки отвисла челюсть. Даже с шага сбилась. Пришлось остановиться и помочь подруге захлопнуть рот.
– Снежинок нахватаешь, Ким, и застудишь горло. Идем!
Но выражение лица у Ульянки всю дорогу было такое чудное, как у Винни-пуха, когда он заглянул в бочонок с медом и не обнаружил там последний – смесь растерянности и ужаса, и мне ничего не оставалось, как выложить все начистоту. И про бабайку, и про акулью улыбку Сусанны, и даже про дядю Васю.
– А теперь переживай тут, как там Сокол справится без меня. Он, конечно, тот еще утконос, но сделка есть сделка, так что я постараюсь отложить обиды на три недели. Ему сейчас с этой Илоночкой точно не позавидуешь!
– Офигеть! Ну, ты, Чижик, и влипла!
По пятницам физкультура у групп ТЭФ-1 и ТЭФ-2, в которой мы учились, проходила с четвертым курсом. Обычные пары, обычных студентов, когда парни бегают по полю спортивной площадки, гоняя мяч, а девчонки жмутся в уголке или рассеиваются по периметру со скакалками в рукам. А то и вовсе сидят, болтая ногами на невысоких трибунах, пока их тренер решает важные вопросы по учебной части в неизвестной атласу географии.
Но сегодня все тренера были на месте, близился конец полугодия, и четыре десятка девчонок согнали в угол, где висело два каната, пытаясь подбить на сдачу норматива. А до потолка метров шесть. Или семь. Неужели десять?! В попытке измерить высоту у меня ожидаемо закружилась голова.
Еще со школы не люблю этот спортивный снаряд. Терпеть не могу! Он всегда вызывал во мне приступ паники и немоты, вызвал и сейчас. Уж лучше через козла попрыгать, поплавать, побегать наперегонки с секундомером, но только не канат. Зная о своем страхе, тихонько поползла в сторону.
Какой там!
– Хорошо, Ким! А теперь Чижик! Где Чижик?! Чижик, быстро на канат! Пошла! Не заставляй людей ждать!
А… Э-э… Мама! Делать нечего, полезла с дрожью в ногах. И, знаете, все бы ничего. Пока глаза были закрыты, так у меня очень даже получилось забраться наверх, но как только открыла… Зал оказался маленьким, а я и вовсе букашкой – испуганной, жалкой, и страшно одинокой, смотрящей на мир людей с высоты.
Вон Ульяшка, следит восхищенным взглядом за качающим пресс Мальвином. Вон наши парни, чуть в стороне, обороняют футбольные ворота от Сокола, который как всегда уверенно рассекает поле с мячом в ногах. Слишком быстрый, слишком верткий и слишком спортивный, чтобы этот мяч кому-то отдать. Вон наши девчонки – отсюда видно, как они шушукаются и строят глазки ребятам, а вон и тренер… Смотрит на меня и почему-то подозрительно активно машет руками.
О-о-ой! Взгляд уперся в пожелтевший потолок. А-а-ай! Снова скользнул вниз.
– Чижик! Анфиса! Ты чего там застряла? А ну слазь!
Поздно. Я уже повисла на канате, вцепившись в него зубами, как дикая мартышка на лиане. И ни туда, ни сюда.
– Чижик! Кому говорят – слазь! Вниз давай!
– Чижик, прекрати валять дурака!
– Чижик, это что еще за новости?!
Не-а. Я себя знаю. Сначала горло онемеет, потом руки, затем спина, а потом меня в полубессознательном состоянии всем педсоставом вместе с ректором снимать будут! С помощью уговоров и команды пожарных! Надеюсь, хоть в этот раз никого не покусаю.
Не покусала, но стыда набралась – на весь мой век хватит.
– Это просто кошмар. Надо мной теперь весь факультет будет ржать.
– Да ладно тебе, Фань, – поспешила успокоить верная Улька, шагая рядом по улице. – Главное ведь, что цела осталась! Подумаешь!
– Понимаешь, я была уверена, что со мной такое больше не повторится. Это же не школа, я должна повзрослеть. А здесь какие-то глупые страхи! – я в отчаянии сжала руки в кулаки. – Где он только взялся, этот чертов канат! А еще тренер – чего молчишь? Чего молчишь? А я не могла ничего сказать. Вообще ничего! Неужели с ним никогда не бывало ничего подобного? Чтобы горло свело и ни звука!
– Тебя парни хотели снять, но он не разрешил.
– А вот это правильно, – не могла не согласиться. – Уж лучше пусть ржут надо мной, чем обвиняют в чем-то тяжком. Эх, – грустно вздохнула, – такое было настроение хорошее и на тебе. Весь день насмарку!
Сейчас только одно могло поднять нам с Ульяшкой расположение духа, и мы, не сговариваясь, направились в буфет. Душить червяка калорией, ага. И, знаете, неожиданно придушили, разговорившись с Наташкой Крыловой, занявшей вместе с нами столик. Точнее, Ульяшка разговорилась, а я в самый неподходящий момент сунула нос. И как всегда причина оказалась в приснопамятной троице.
– Девочки, а вы знаете, – Наташка умяла кусок сосиски в тесте и заметила тоном соседки-сплетницы, – оказывается, у Мальвина девушка есть.
– Правда? – тут же охнула Ким, чуть не выпустив из рук стаканчик с горячим чаем, и заметно приуныла. – Да?
– Правда. Только он ее никому не показывает. Олька Грачева сказала Тимофеевой, а та уже мне. Вроде как у Грачевой с Мартыновым было что-то, и он ей по секрету признался, что занят. Теперь Грачева ревет. Ее по слухам еще весной Сокол отшил, а теперь и тут непруха. Они же у нас с Анисимовой первые красотки факультета, и вдруг в таком пролете.
Ким напряглась, поглядывая в сторону Мальвина, который сейчас сидел в компании друзей и какой-то девчонки. О-па! Уже в компании двух девчонок! Им бы еще одну и будет всем братьям по серьгам! А так непонятно кому достанется внимание и главный приз красотки Анисимовой – Лешему или Соколу.
Ну а нам да, на только и дай языки почесать. Чего еще в буфете делать-то?
– Интересно, а почему не показывает? – спросила Ульяна.
– Не знаю, – пожала плечами Наташка, – вроде бы она учится в другом городе и сильно занята.
– А может потому, что ее и нет вовсе – девушки? – хмыкнула я. Не очень-то мне понравилось, что подружка расстроилась. – Или она такая страшная, что и показать стыдно?
– Ты что! Там по слухам модель с ногами от ушей и журнальной внешностью! – возмутилась Крылова моему неверию. – Грачева бы Тимофеевой врать не стала!
– Грачева, может, и нет, а вот Мальвин – запросто.
Ульяшка совсем сникла, и я погладила ее руку.
– Уль, ну перестань. Да кто ее видел? У него этих девушек – вагон и маленькая тележка! Вон как у Лешки твоего! Не хватало еще верить всяким слухам!
