Текст книги "Кольцо и крест (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 29 страниц)

Арниса она отыскала в штабе, бывшем здании администрации какой-то местной общины.

Его можно было узнать по светлым, слегка отросшим спутанным волосам. Он прижал руки к лицу и сидел так, неподвижно, опустив голову. Иволга подошла, села с другой стороны стола. Взяла две пустые бутылки из-под рома, аккуратно поставила на пол. Да… зря, пожалуй, спиртное завезли. В самой Лервене его почти не употребляли, не было здесь вин или чего-то подобного – обходились травкой, сенсаром.

А ведь он даже не шевельнулся.

– Арнис, – сказала Иволга. Он не ответил.

– Арнис, ты меня слышишь? Привет. Это я. Перехожу на прием.

Арнис молчал. Иволга взяла его запястья и с силой отвела руки от лица.

Пьяный, конечно, в доску. Глаза мутные. Вдруг накатило воспоминание, заставившее Иволгу задохнуться – так уже было однажды. И никакое это не дежа вю. Так было. На Ярне. Он пил, сидя перед рамкой экрана. Он не имел права отвести взгляда. Но просто чудо, что сагон не атаковал его в этом состоянии. Там сагонов было полно. И вот так же Иволга сидела рядом и утешала его тогда: ну успокойся, что же делать, она же знала, на что идет, ты ее предупредил, мы все этим рискуем, что же теперь, надо закончить дело…

Только как утешить его теперь? Половины отряда нет. Меня бы кто утешил, зло подумала Иволга. Мира, кольнуло в сердце, и чуть слезы на глаза не навернулись.

– Коз-зел! – сказал Иволга от души, – ну-ка прекрати сейчас же! Ты посмотри, на что ты похож! Ты думаешь, кому-то из нас легче?

Арнис шмыгнул носом и уставился на нее.

– Хоть немного соображать можешь? Ну погибли они, что дальше? Теперь ты и нас всех хочешь погубить? Господи, какое дерьмо эти мужчины! – вырвалось у Иволги, – почему вы все такие слабаки… тряпки такие! Почему женщины в сто раз сильнее вас? Да будь здесь Ильгет, она бы уж себя так не вела, как ты! И не закрывай лицо, не закрывай. Соображаешь хоть что-нибудь, или совсем как свинья набрался?

– Соображаю, – тихо сказал Арнис. Он положил руки на стол и посмотрел на них с удивлением.

– Слава Богу, еще не совсем разум потерял.

– Иволга… ты все правильно говоришь, – сказал Арнис, – я свинья. И козел. Нет, я на самом деле гораздо хуже, в том-то и проблема…

Он махнул рукой.

– Погибли они. Да. У нас никогда еще такого не было, чтобы столько сразу. Одновременно. Ведь пять человек! Только… я не знаю, из-за этого или нет, я просто сломался. Ну сломался, и все… понимаешь?

Тихая, застенчивая пьяная улыбка.

– Мне это слишком… понимаешь, слишком уже. Ты права, я слабый… наверное. Ну, уйду, что же сделаешь.

– Господи, Арнис, да что такое случилось? – воскликнула Иволга, – вроде, ты не был таким уж слабым. Что сейчас-то произошло?

– Сейчас… я убийца. Я понял это. Отец Маркус говорил, что это не грех, но это – ЭТО уже точно грех. Я убийца, Иволга, я не могу так больше.

– Ты спас кучу народа. При штурме города. Ведь это ты приказал использовать аннигилирующие…

Арнис горько усмехнулся.

– Это капля в море, Иволга. В море тех, кого я убивал.

Он умолк. Это нельзя объяснить. И рассказать нельзя. Как расскажешь про темные пятна, въевшиеся в землю? Как ноги убитых бессильно волочатся по земле? Предсмертный крик – "Да здравствует Цхарн!"

Они не были эммендарами. И даже сингами, по большому счету, не были. Потому что служили они не сагону – а Родине и тому, что считали истинным.

Пусть это какая-то неверная истина. Но чем же наша истина вернее, если во имя ее их всех пришлось перебить?

И запах горелого мяса. Я заставлял себя смотреть. Мне все время хотелось закрыть глаза, но я видел все. И стрелял – сам.

– Что тут такого особенного? – спросила Иволга, – они же психи, Арнис. Знаешь, у нас на Терре такая болезнь была неизлечимая – бешенство. Если ею заболевала собака, ее сразу уничтожали, потому что она кидалась бессмысленно всех кусать и заражать. Вот они такие же собаки. Ты посмотри, ну ладно, то, что они таранили нас самолетами, можно понять. Но применить гравитационное оружие… это либо прямое внушение сагона, либо просто безумие. Они же могли разрушить планету – зачем? Чтобы она ни им, ни нам не досталась? Дикость. И ты хочешь, чтобы мы их не убивали? А как иначе?

Арнис кивал.

– Да, да, я все понимаю. Я знаю, что они такие. Но так-то тоже нельзя…

– Как нельзя? Да что такого особенного, Арнис? Это что, первый бой, в котором ты участвуешь? Да ты же вообще ско! Опомнись.

Он снова криво усмехнулся. Расскажи… что особенного.

Это не рассказать. Даже непонятно, с чего начинать-то… с какого-то запомнившегося лица, с голубых глаз, горящих ненавистью. Гордостью. Сознанием своей правоты. Как деловито срывают с трупа наручники, идут за следующим… а что чувствуют мои десантники? Кажется, совсем ничего. Потому что они выполняли мой приказ? Не знаю. А может быть, просто не делятся со мной переживаниями… Иволга сидит, ждет чего-то. А что я могу ей сказать?

– В Этраге, – начал он и снова замолчал, – В Этраге мы взяли триста восемьдесят человек пленных. Дэцин приказал мне ликвидировать их. Я… разделил свою декурию на пять частей, и мы… это мы долго делали. Двое выводили очередного лервенца, я задавал ему один только вопрос – не хочет ли он перейти на нашу сторону. Или хоть оставить оружие и не воевать больше. Ни один не согласился. Ни один даже не соврал. И тогда я убивал, просто в висок из бластера. Хоронили мы их в братской могиле. Имена и номера – у них ведь номера – все переписали.

Он умолк. Сейчас, когда рассказал, все это казалось бредом сумасшедшего. Но Иволга положила руку ему на запястье.

– Тебе нужно было просто пустить газ. Они бы спокойно умерли во сне. И быстро.

Арнис дернулся, как от удара.

– Иволга, я не мог! Ну не мог я. Скажи, что я слабый, что я свинья. Все, что угодно, не мог я! Так не убивают людей… они-то ведь не свиньи.

– А так ты потерял рассудок.

– Да. Вот ты сейчас все обо мне. Я рассудок потерял. А тех людей уже не вернуть. Я вернусь к Ильгет, к детям. А их жены и дети?

– У них не было детей, – зло бросила Иволга, – они сдавали их в общины с раннего возраста.

– Все равно. Я так не могу.

– В чем принципиальная разница, Арнис? В их убийстве была военная необходимость. Ты не задумался бы, убивая их в бою.

– Не знаю… есть разница.

– На самом деле разницы нет. Есть только то, что твоя психика теперь надломлена… этим многочасовым расстрелом. Ты же самому себе устроил пытку. Им тоже, впрочем, но… наверное, ты прав, я бы сама предпочла так умереть. Просто ты теперь в таком состоянии, что тебе чудится эта разница. Которой на самом деле нет.

– Знаешь, Иволга… не слишком ли много мы себе прощаем? Я вот подумал. Когда я стал ско… не думай, что мне первое убийство далось легко. Я его до сих пор помню. Там шибаг был. Мы были на равных, и даже он сильнее. Мне всего семнадцать лет, и один только плечевой бластер. Он вовремя сработал. Я был прав, и все равно я помню это как сейчас. А потом я как-то стал считать это нормальным. Подавил голос совести. Ведь совесть, она все равно есть. Хоть тебе десять священников будут твердить, что все правильно, а совесть… Потом оказалось, что и десятки людей убить – это нормально. И бомбу сбросить. И даже своими руками резать десятки, сотни – нормально. Правильно, похвально даже. Подвиг, можно сказать…

– Ага. Ильгет вытащить из тюрьмы. И самому под огонь лезть. И на Визаре в Святилище этом чертовом мучиться. Это тоже нормально и правильно.

– Это верно, я тоже это подумал. Мы и сами рискуем жизнью, и раны получаем, только – что же, это оправдывает то, что мы творим?

– Нет. Оправдывает другое – защита Квирина.

– То есть цель оправдывает средства.

– Арнис… Господи, безумие всегда логично. Ты сейчас логичен, как никогда. Когда ты спасал всех, и когда ты вытаскивал, например, Ильгет на Визаре, ты не поступал логично – тогда нужно было бы ее бросить и идти за помощью. И когда ты сагона убил. Это неразумно было – кидаться на него с бластером, а ты кинулся и убил. А сейчас вот ты логично рассуждаешь, и ты прав. Знаешь, мне и крыть-то нечем.

Арнис помолчал, сбитый с толку.

– Да, но… – продолжил он, – все равно. Может, ты тоже где-то права, но… я понял, что у нас что-то не так, ненормально. Не может быть это нормально! Чтобы убивать безоружных, связанных людей, еще и готовых умереть за свои идеи. Да и в бою тоже. Все убийства – ненормальны. А можно подумать, мирных жителей мало погибло под нашими атаками. От одних только экологических катастроф… Да чем мы вообще-то лучше сагонов?

– Тем, что мы потом восстанавливаем почву, воздух, биосферу и приводим народ к нормальной жизни. Даже лучшей, чем до сагонской инвазии.

– Да, но это же как раз и называется – навязывание собственных норм. Это противоречит Этическому своду.

– Противоречит, – согласилась Иволга, – жаль, что он писался еще до сагонов. Но к нему, как ты знаешь, есть поправки. Как раз на наш случай.

– Так уже много таких случаев. Они должны быть исключениями, а их больше, чем правил.

– Так это разве наша вина, что сагоны везде лезут?

Арнис улыбнулся криво и жалко.

– Иволга, понимаешь, ты человек очень умный. И ты можешь меня переспорить, очень даже легко. Я знаю это. Вот я сейчас забью на все, что случилось. Просто забью, и все. Как обычно. Ведь как я всегда жил? Сначала убиваю, кровь рекой, потом возвращаюсь на Квирин, живу с Ильгет, наслаждаюсь. В церковь еще хожу, – лицо Арниса перекосилось, – типа такой праведный, такой хороший. Светлый такой. Улыбаюсь, смеюсь. А эти люди, убитые мной, уже никогда не улыбнутся. Ну я и сейчас так могу: просто-напросто забуду, скажу себе, что все нормально, что я должен был их убить… военная необходимость. Неприятно, но что поделаешь. И опять буду веселиться, песенки петь. Хорошо, да?

– А наши ребята убитые? – спросила Иволга, – они как?

Арнис беспомощно пожал плечами.

– Ты знаешь… я впервые, наверное, почувствовал такое. Я почувствовал – это возмездие… почему вот только оно не меня достало, непонятно. Хотя ребята тоже убивали. Я когда оказался под землей, заживо в могиле – даже обрадовался, думаю, ну вот и все. Так нет, нашли меня.

Он опустил голову и пробормотал.

– Мне нет спасения, Иволга. Я знаю, что Бог все прощает. Только я сам-то себе уже простить не могу. Потому я в аду. И буду в аду. И правильно. Я теперь знаю, как попадают в ад… чувство вины. Собственной вины.

– Ну это еще вопрос.

Иволга встала, пересела к Арнису. Обняла его за плечи.

– Послушай, – сказала она, – ты все-таки козел.

– Угу.

– Ты эгоист. Даже вот сейчас, например – ты все время говоришь: я, я, я… мое спасение. Моя вина. А давай поставим вопрос иначе: что теперь делать? Вот ты, такой плохой человек, хуже тебя нет. Ладно, что делать-то будем? Сидеть напиваться, и пусть другие работают? Сейчас уже никого убивать не надо, надо работать. И уж во всяком случае… Не можешь, давай тебя эвакуируем на Квирин. Давай? Серьезно. Бывает же всякое. Психическая травма. Я думаю, все поймут. С Дэцином я сама поговорю. Но не сидеть же здесь в одиночку.

Арнис молчал довольно долго. Потом он покачал головой.

– Нет, Иволга. Ты права…

Он попытался встать, но покачнулся. Иволга едва удержала его.

– Ну вот… голова, вроде, ясная, а ноги не держат.

– Ты ложись тут, поспи, – Иволга помогла ему лечь на диванчик, подсунула под голову какой-то валик.

– Я потом. Я встану и буду работать. Теперь уж буду. Я знаю, что виноват, но что же с этим сделать… Я знаю, что слабый, Иволга, тут ты права.

Она присела рядом с ним, положила руку на плечо.

– Ты не слабый, Арнис, – сказала она, – ты прости, у меня от злости это вырвалось. Ты не слабый. Дело в том, что я тоже была там, в Этраге… Только дело это Дэцин поручил не мне, а тебе.

Иволга потом еще долго с тревогой поглядывала на Арниса, но он вроде бы пришел в норму. Нет, конечно, нормой это нельзя назвать. Но и все были подавлены, все, кто остался. Гэсс выжил, только сильно обгорел, его спас бикр. Теперь Гэсс был в безопасности, на орбите, в ожидании отправки на Квирин. А в Балларэге оставались шестеро, и было им очень одиноко. Они не смотрели друг другу в глаза. Общались мало.

Между тем, жизнь в Лервене налаживалась. Вся территория теперь контролировалась ДС и армией, хотя сопротивление еще оставалось. Дэцин с остатками своего отряда занимался столицей. Иволга с Иостом проводили чистку – уничтожали планомерно тех, кто еще пытался сопротивляться. На это была брошена целая отдельная центурия. И внешняя охрана города лежала на них же. Ойланг практически в одиночку – в качестве бывшего все-таки спасателя – занимался восстановительной работой: больницы, раздача населению продуктов, распределение жилья. Снабжение с орбиты теперь было регулярным. Вскоре обещали прибыть спасатели и врачи в поддержку.

Ландзо и Арниса Дэцин держал при себе. Использовал для разных поручений.

– Значит, так, – Дэцин обратился к циллосу, рассматривая план города. Приятно было видеть нормальную рамку экрана вместо привычной на Анзоре бумаги, – Станкостроительную и транспортную общины мы объединим, правильно? Что будем делать с детьми?

Он ткнул в треугольник молодежной общины.

– Может быть, поискать родителей? – предположил Арнис, – если они заинтересуются возможностью взять детей к себе…

Дэцин покачал головой.

– Практически уверен, что нет. Арнис, ты же здесь работал. Они не горят желанием видеть своих детей. Нам придется и дальше заботиться о детях централизованно. У них родительские чувства атрофированы, задавлены…

– Знаешь, я бы на эту тему с Ландзо проконсультировался, – сказал Арнис, – где он?

– Я его послал – сигнал со складов поступил, там проверить надо. И собака с ним.

Арнис оглянулся на Шеру. Ландзо после гибели Чена взял себе его пса, Горма. Это хорошо, что собака с ним. На складах может и дэггер заваляться случайный.

– Пока дети кормятся в пункте у Ойланга, но надо найти воспитателей, которые ими займутся. У них есть подростки старшие, но они не справятся, инфантилизм, привычка к опеке. Арнис, займешься этим? Хотя бы завтра надо это сделать.

– Есть. А Ландзо давно ушел?

– Давно. Часа четыре уж… но склады там большие, их все прочесать надо. Дальше, насчет этого оружия… пусть аннигилируют к чертовой матери. Пошли пару десантников туда.

– Хорошо, – Арнис кивнул. На окраине города нашли тайник с лервенским оружием, – не стоит ли поставить засаду? Туда могут явиться партизаны.

– Вряд ли, но поставь. Ну ладно, вроде бы все у меня. Вопросы есть?

– Сегодня в восемь собираемся?

– Я сообщу, если будут изменения. Иди.

Арнис попрощался и вышел. Он двигался медленно, Шера бежала за ним след в след. Вся улица от Администрации была разрушена, завалена мелким серым щебнем – обломками зданий. Город мало пострадал от обстрела – наши ракеты бьют точно, а никто не стрелял прицельно по городу. Однако разрушения были страшными – в основном от наведенного землетрясения. И жертв много. Это уже не наша вина – лервенцы убили гравитационным ударом своих, оставшихся в этом городе, как заложники. Плевать, лишь бы и нас уничтожить. Это их вина, им плевать и на своих, для них личность – ничто… Но… Арнис почувствовал, как предательский холодок снова ползет в сердце и запретил себе продолжать мысль.

Ему вдруг вспомнился недавний разговор с Ландзо. Это был первый случай после того, как Иволга устроила ему головомойку. Правильно, конечно, устроила – после того Арнис работал, жил, стиснув зубы, но ни с кем не разговаривал больше. И однако вот с Ландзо как-то получилось. Ночевали вдвоем в одной комнате. Арнис не удержался – ему особенно хотелось именно Ландзо об этом спросить.

– Послушай, ну ладно – мы, но ты-то как? Ты когда своих убиваешь – не чувствуешь себя чудовищем? Ведь это ж твоя Родина все-таки.

– Нет, – спокойно ответил Ландзо, – не чувствую. Хоть это и действительно моя Родина. А почему не чувствую, Арнис… Знаешь, вылечился я от этого. В прошлый раз еще.

Арнис вспомнил, что да, вроде Ландзо уже побывал как-то на Родине, по собственной воле.

– Хорошее такое средство есть, – продолжал Ландзо, – болеизлучатель называется. Сам знаешь, наверное, мозги проветривает отлично.

Арниса передернуло.

– Ну и как ты… Ланс…

– Даже и не это, пожалуй. Мне ведь и раньше доставалось. Нет, не в этом дело. А дело в том, что встретился я тогда с самим Цхарном. Дэцину я все это подробно рассказывал, отчет уже на месте. А тебе… Да, словом, понимаешь, для меня сагон не абстракция. Он меня не ломал, нет. Просто так, поговорили, пообщались. Эмоции были скорее приятные. Просто я твердо убедился тогда, что вся эта наша община, и все эти наши идеи – от него же исходят. Это не домыслы, Арнис, это правда. Все наши страдания, вся наша жизнь – от Цхарна. Пойми, я всегда думал, даже когда мы бежали отсюда – что просто я сам такой неудачник, что жизнь у меня не сложилась, а идеи-то правильные, и Родина права. И даже когда я убежал, я продолжал так думать. У квиринцев своя правота, у нас – своя. И только после разговора с сагоном я понял, что никакая у нас не своя правота. Наведенная. Поэтому и убиваю. Если нет другого выхода, ничего не сделаешь. Я знаю, что моя Родина тяжело больна, и ее спасать надо. Ну вот я этим и занимаюсь.

Может, Ландзо как-то иначе говорил, но в этом смысле. Особенно его тон поражал – спокойный такой, уверенный. Человек знает, о чем говорит. Он знает, что делает, зачем, почему. Арнис вспомнил, что лет десять назад и сам был таким – уверенным, спокойным, убежденным в своей правоте.

Господи, зачем были эти десять лет? Вот разве что Иль – да только это великое счастье, которого я вообще-то и недостоин. Такое ощущение, что блага на меня сыплются с неба незаслуженно, а рано или поздно придет расплата.

Не думать. Прекратить думать. Надо выполнять задания, а потом подумаем. На Квирине. Или может быть, вообще перестать думать – навсегда. И существовать тоже.

Арнис даже остановился на секунду. Шера ткнулась ему носом в колено сзади.

Да… дела. Он только сейчас это осознал: вся его жизнь и деятельность в последнее время поддерживались одной мыслью – вот освобожусь, доведу это дело до конца, не подводить же товарищей – и как только меня отпустят, перестану существовать. Он не доводил эту мысль до практического уровня, не говорил себе, что покончит с собой, не обдумывал способы. Нет. Но единственное, что еще как-то позволяло ему жить, что решало эту страшную проблему – как можно ходить по земле и смотреть на солнце после того, что он сотворил? – было то, что он уже внутренне вынес себе приговор и лишь отсрочил его исполнение. До уплаты долгов.

Иль? Да, ей будет тяжело. И детям нужен отец. Но не такой, не убийца. Иль тоже заслуживает лучшего. Я и ее умудрился сделать убийцей, но она все-таки гораздо больше страдала сама. И это тоже моя вина. Ладно, неважно…

Не думать. Перестать думать.

Он по дороге связался с Флависом, дектором, который теперь занимался найденным складом оружия, велел выделить двух ребят, уничтожить оружие бесшумно и полностью и где-нибудь рядом устроить секрет. Пусть приходят к своему тайнику. Впрочем, вряд ли придут, это уже перестраховка. У дома Арнис хотел взять скарт и сразу лететь в детскую общину, но едва завернули за угол, Шера вдруг рванула с места вперед.

Что бы это значило? Арнис не стал отзывать собаку, а двинулся за ней.

Шера то ли почуяла, то ли узнала шаги. Арнис остановился. Первым делом он узнал собаку, серо-желтого Горма, а потом уже и Ландзо. Тот шел вдоль стены дома с таким видом, будто в любой момент эта стена может ему потребоваться для опоры.

И вообще вид у него был – не дай Бог. Ранен? Арнис двинулся навстречу. Лицо не то, что бледное, а просто совершенно белое. В таких вот случаях и говорят – как бумага.

– Ланс? Что с тобой?

Он остановился. Поднял глаза – сильно ввалившиеся, окруженные чернотой.

– Арнис… Я убил Цхарна.

Несколько секунд Арнис молча смотрел на друга. Потом сказал:

– Он же был невоплощенный.

– Воплотился. Прямо сейчас. Он еще плохо владел человеческим телом… но владел.

Арнис кивнул.

– Где тело?

– Я вызвал армейцев, они заберут. Это ничего не даст, но…

– Но так положено, правильно ты сделал. Ну – пойдем к Дэцину. Ты с ним связался?

– Нет еще. Не могу я… не могу, Арнис.

Арнис постоял еще, посмотрел в лицо Ланса. Тот и вправду, видно, не мог. Какие ему отчеты сейчас… какую он борьбу выдержал? Ведь не случайно Цхарн именно на него вышел. Дэцин ведь этого и ждал. За этим его и взяли в ДС. Для нас Цхарн – обычный сагон. А для Ландзо – кумир детских и юношеских лет, его любовь, его ненависть, его проклятие и страсть. Вся его жизнь.

Поэтому Дэцин и рассчитывал так на Ланса – и не ошибся. Только вот помочь Лансу в этот момент будет некому, потому что сагон так организует все, чтобы встретиться один на один. И все будет зависеть – вся судьба Анзоры! – только от поведения Ландзо в этот момент.

И он выдержал, он смог. Убил сагона. Победил его. Оказался сильнее своего бывшего Великого Учителя. Спас свой народ.

А теперь ему отдохнуть бы немного, поспать, может быть. Тяжело ведь это, ох, как тяжело. Видно же, качается человек…

Арнис взял Ланса за локоть.

– Пойдем, – сказал он тихо, – ты же знаешь, так положено.

Арнис принес и поставил на стол чашку крепкого кофе – для Ландзо. Тот взглянул на него еще слезящимися после проверки блинкером глазами, взял чашку, отхлебнул.

– Значит, он снова брал тебя на твоей исключительности? – уточнил Дэцин.

– Да, – ответил Ландзо безжизненным голосом, – я уже говорил, что в прошлую нашу встречу он убеждал меня стать королем всей Анзоры, объединить Лервену с Бешиорой, взять под контроль всю планету. Он вполне убедительно объяснил мне, что я это смогу. Я уже рассказывал. Мне и вправду захотелось власти – построить на Анзоре жизнь так, как я считаю нужным. Ведь я же анзориец, я имею право. И я не хочу никому плохого.

– Ты можешь вспомнить его слова в этот раз – по возможности, точно?

– Да. Он сказал: еще не поздно. Ты можешь все переиграть. Я помогу тебе, я буду вести тебя. Но ты видишь, я не отбираю у тебя свободу воли.

– А фокус с депрессией он до или после показывал?

– До. Продемонстрировал свои возможности.

– Дальше.

– Он мало говорил. Но я понял – передо мной словно картины встали, смутные, но реальные. Я понял все, что он мне предлагает. Это было… что-то вроде внушения. Он картинками мне это показывал… – Ландзо подпер голову рукой, последние слова он произнес почти шепотом.

– Какими картинками? – настойчиво спросил Дэцин. Ланс покачал головой и сказал.

– Когда он ударил… я имею в виду, когда он навел на меня этот морок. Когда я впал в депрессию… Это было ужасно. Но это еще ладно, а хуже то, что я понял… и сейчас понимаю – я никогда уже не стану прежним. Он во мне что-то сломал. Я… у меня нет больше желания жить. Вообще никакого.

Дэцин кивнул.

– Это известный прием, Ланс. Наведенная депрессия. Защиты против него нет никакой. Если бы он немного дольше продержал тебя в таком состоянии, сердце бы остановилось. Ничего, после акции в санаторий поедешь. Давай рассказывай дальше. Какие именно картины ты видел? По порядку.

– Я не… не то, чтобы видел, – пробормотал Ланс, почти неразборчиво. Голова его почти касалась поверхности стола. Он сжимал ладонями виски.

– Представлял? Это похоже на сон? Или воображение?

Ланс не ответил, голова его с глухим стуком ткнулась в столешницу. Арнис дернулся, встал, поднял Ланса, держа под мышки.

– Измотал его сагон, – сказал Дэцин, – и мы тут еще… Давай его на диван, что ли…

Ландзо уложили на диван. Дэцин вытащил из бокового верхнего кармана аптечку, из нее – крошечную капсулку дитала с резким запахом, разломил ее у самого лица пострадавшего. Ланс сморщился, чихнул, открыл глаза.

Дэцин подвинул к дивану стул, сел рядом. Арнис так и остался сидеть у стола.

– Извини, Ланс, – мягко сказал Дэцин, – но сам понимаешь… надо закончить. Ты хочешь чего-нибудь? Может, попить?

– Нет. Я не хочу вспоминать, – прошептал Ландзо. Арнис отвернулся. Здесь больше нет сагонов. Предположительно, по крайней мере. Планета чиста. Какого черта Дэцин мучает парня? Неужели нельзя подождать несколько часов с этим допросом?

Через несколько часов многое уйдет из памяти. Дэцин произнес мягко, но настойчиво, глядя в бескровное лицо Ландзо.

– Давай, мальчик. Давай, вспоминай. Ничего не поделаешь, ско, придется вспомнить.

Ландзо молчал. Дэцин посмотрел на Арниса, кивнул на ящик стола. Арнис понял, достал зена-тор, заранее заряженный либеридом.

– Давай руку, – Дэцин приложил прозрачную трубочку, тут же свернувшуюся в кольцо, к запястью Ландзо. Лекарство начало поступать в кровь, и примерно через минуту лицо Ландзо стало разглаживаться, меняться. Дэцин снова задал вопрос, и он заговорил, теперь это стало заметно легче.

– Я видел, как я… выхожу из комнаты, все оружие у меня на боевом… Потом я видел себя в каком-то зале, и лервенцы, в военной форме подходят ко мне, а я что-то говорю им, содержания конкретного не было, просто я знал, что командую. И ко мне обращались "сендин", это очень высокое звание, вроде нашего префекта. Даже выше, практически командующий всей армией. Потом… – Ландзо запнулся и продолжил несколько секунд спустя, – другая картина, я видел вашу гибель. Я видел, как взрываются ландеры, несколько штук. Потом я видел всех вас… наших… шесть человек – вы стояли на какой-то крыше и разговаривали, и летит ракета, крыша взрывается, и вы все… вас нет. Но я… поймите, это было во сне. Как сон. Я в тот момент никак не отреагировал на вашу гибель. Мне было печально, но я знал, что так надо, что это необходимо…

Арнис видел со своего места, издали, что лоб Ландзо покрылся испариной.

– Все понятно, Ланс, не переживай, – сказал Дэцин, – все нормально. Говори дальше.

– Он, наверное, показал мне это для того, чтобы я мог внутренне примириться с вашей будущей гибелью. Потом я видел другую картину – Балларэга полностью отстроена, и я стою на трибуне, на площади Победы, и внизу проходят наши полки. Военный парад. Я принимаю его. Потом я видел книгу… книга была обо мне, там моя фотография на обложке. В форме сендина. Название "Он победил". И в этот миг я понял, что мой переход на сторону Цхарна не будет предательством. Ведь это логично. Я вырос с именем Цхарна. И даже, когда я убежал и попал на Квирин, я все еще верил в Цхарна. И даже когда вернулся сюда, и здесь меня поймали снова – я все еще в него верил и в глубине души я считал себя предателем. И так оно и есть, ведь я предал то, во что верил с детства, и главное, я предал свою Родину, людей, говорящих со мной на одном языке. И когда я попал в ДС, я довершил это предательство до конца. А вернувшись назад, я смыл бы это преступление, я вернулся бы к своим, к Родине, к прежнему. И я спас бы их… от квиринцев. Вот все это я понял…

Ландзо замолчал. Потом сказал.

– Честно говоря, я и сейчас не вижу логической бреши в этом. Я сейчас предатель… а если бы послушался Цхарна, не был бы им.

– Дальше, – сказал Дэцин, – рассказывай дальше.

– Потом… я говорил про книгу. И в этот момент я знал, что я уже король Анзоры, что все происходит так, как я хотел… Ну тогда, я рассказывал.

– Да, я помню. Я понял тебя. Ты знал это как бы фоном?

– Да, это как бы само собой подразумевалось. И следующая картина – это уже была не картина, а как бы позыв к действию. Я понял, что должен сделать сейчас. Выйти на улицу, и Цхарн поведет меня к лервенцам, которые еще… сопротивляются.

– Он не показал тебе, где они?

– Нет, к сожалению, не показал. Я понял так, что он меня поведет.

– Может быть, ментоскопирование покажет? Ты понимаешь, что это очень важно?

– Да. Проводите, если надо, – вяло сказал Ландзо, – я точно помню, что он не показал мне их расположения. Просто такой импульс – я понял, что силы еще есть, и что их еще можно собрать и ударить. И дэггеры еще есть где-то… немало.

– Хорошо. Дальше.

– Дальше я понял, что должен сейчас это сделать. И я уже это практически сделал. Ну, я встал… хотел идти. Я в тот момент был полностью убежден, что так и надо… что я должен слушаться Цхарна. Он мой Учитель. Я должен спасти Анзору. От вас.

– Что тебя остановило?

– Видите, он не сделал меня эммендаром, он просто меня убедил. Опять, как тогда. Он хотел, чтобы я служил ему… Но когда я встал, я вспомнил. Арни вдруг вспомнил. Ну, вы знаете, это мой друг, он тогда погиб, когда мы бежали отсюда. И я понял, что Арни я люблю не меньше, чем Цхарна. Я не знаю… это было не соображение, а так, порыв какой-то, импульс…

– Попробуй его сформулировать, – попросил Дэцин.

Ландзо вздохнул и сказал.

– Мне к державности, доблести, святости не дано добавить ни йоты. Мне б в ночное, коней на лугах пасти… Что ты шепчешь, мой милый, что ты?

– Стихи?

– Да. Вспомнил. Это Арни написал, это последнее. Ну и тогда я выстрелил.

Арнис вдруг понял, глядя в бледное, узкое лицо друга – еще совсем немного, и тот стал бы Королем Анзоры. Только вышел бы на улицу, последовал приказу Цхарна… чем дальше, тем труднее освободиться от руководства сагона. Еще немного, и мы с Ландзо встретились бы в бою. И не факт, что мы победили бы…

Что же остановило его? Какая мелочь? Всего лишь несколько строчек какого-то стихотворения. Ведь даже память о погибших друзьях – ну что она? Если он живых готов был предать и убить. Если бы тот парнишка, Арни, не написал этого стихотворения? Если бы Ландзо не запомнил этих строк.

– Хорошо, Ландзо, – сказал Дэцин, – очень хорошо. Ты все правильно сделал. Ты молодец. Я не ошибся в тебе. Арнис, выключи запись. Так… Ланс, ты сейчас спишь. Прямо здесь. Через восемь часов начинаешь работать. Постарайся не думать ни о чем и не вспоминать.

Арнис отключил циллос.

– А ментоскоп, – вяло начал Ланс. Дэцин покачал головой.

– Надо, конечно, но думаю, можно и позже. Поспи.

Ланс слабо улыбнулся.

– Спасибо.

– Не за что. Так… – Дэцин встал, порылся в ящике стола, достал упаковку белых капсул, и одну протянул Ландзо, – если заснуть не сможешь, возьми лекарство. Обязательно. Потом тебе спать много не удастся.

Через несколько дней Арнису показалось, что Ланс пришел в норму. Нет, прежним он не стал. Наверное, удар наведенной депрессии и в самом деле оказался разрушительным. Но собственно, и никто не вел себя, как раньше. Слишком уж тяжела оказалась Анзора.

505й отряд, вернее, то, что от него осталось, командование больше не трогало. Очень важно было поддержать и восстановить столицу. Тех, кто еще сопротивлялся, брали в плен и держали в изоляторе. Пока. Теперь была такая возможность. Остальные лервенцы оказались совершенно неспособны к самоорганизации, привычны к жесткому управлению сверху, и ДС приходилось это правление осуществлять – кормить, распределять жилье, выбирать людей для обучения работе с новыми технологиями. Организовывать школы. А главное – теперь только начался этап информационной обработки – лервенцам объясняли суть происшедшего с ними, со страной. Вся пропаганда была тщательно продумана в деталях и подготовлена заранее. Арнис тоже занимался этим, хотя горькие мысли не оставляли его: квиринцы представлялись Службой Информации теперь в качестве спасителей и благодетелей. Но у кого из этих лервенцев, оставшихся в живых, не погибли от наших рук близкие и друзья? Как они воспринимают нас? Ведь ненавидят. Не могут они нас любить. Мы – убийцы. Мы разрушили их мир, и мало того – сделали это с такой жестокостью… неизбежной, правда, но это уже малосущественно.