Текст книги "Выстрелы с той стороны (СИ)"

Автор книги: Яна Завацкая

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 6 страниц)

4

Работа достаточно монотонная... как говорят: бери глубже, кидай дальше. Мы с Димкой топтались в яме, выдалбливая ее каменными лопатами, и очень, очень медленно яма углублялась. Теперь мы кидали "отработанную" землю на холстину, и время от времени кто-то вылезал наружу, брал эту холстину за привязанные к концам веревки, вытягивал наверх и выкидывал из нее землю, образуя небольшой холмик. Надо же, думал я какими-то обрывками... в животе уже урчит. Всего два часа, наверное, прошло после обеда... скоро уже шабашить. А что сегодня на обед-то было? Чтоб я помнил... а, похлебка была с гречневой крупой. Мяса уже хочется, давно не ел. Но мясо здесь роскошь. Лопату я втыкаю с остервенением... как надоели эти "орудия неолита". Надавливаешь на нее всем весом, покачиваясь. Вырываешь... кидаешь землю на холстину. И снова втыкаешь. И так сотни, тысячи раз. Каждый день. Мозоли давно уже поджили, огрубели, не мешают. Разговаривать за работой невозможно – с дыхания сбиваешься. Интересно, когда же мы закончим этот погреб? Хорошо бы выучиться на кого-нибудь... на столяра или кремнебойца. Сидел бы обтачивал эти лопаты, ножи... Хоть бы квалификацию приобрел. Квалификация, тоже мне. Я остановился. Господи, неужели я до такой степени смирился со всем? Как будто я и не жил никогда на земле. Как будто нет у меня родителей, брата, сестры, тети. Собаки, в конце концов. Как будто я для этого на свет появился – ковырять землю каменным заступом в каком-то чужом неолите. Мне стало так страшно, что я сел прямо на землю. – Ты чего? – Димка обернулся ко мне. Здоровый лоб, Димка, добродушный битюг, голову бреет налысо – для гигиены... сейчас уже ежик отрос. Впрочем, здесь у всех прически – просто блеск. – Погоди... я посижу минут пять. Димка пожал плечами, начал копать снова. Как автомат... как заведенный. Да неужели так можно? Или я какой-то... хлюпик, размазня, слабак. Интеллигентские комплексы. Но ведь нельзя же так. Надо прорываться, надо уходить отсюда. Лучше под карросы (так их магические кристаллы называются, которые излучают этот страшный свет)... лучше умереть совсем, чем так жить. – Слушай, Димка... почему мы не прорвемся? Захватить к черту их замок... – Умник, – говорит Димка с презрением, не прекращая копать, только сбавляя темп, – Думаешь, тут все дураки, кроме тебя, что ли? Или нам тут жить нравится? Оружия мало, болван. Так бы давно захватили. Я опустил голову. Проглотил комок – отчаяние подступило... даже как будто почернело все вокруг. – А говорить с ними не пробовали? – Пробовали такие умные... – в том же тоне отвечает Димка, – Теперь уже не пробуют. – А что же делать? – спросил я ослабевшим голосом. У меня вообще все ослабло внутри, казалось, я и двинуться больше не могу. – Что делать, ерш твою мать... работать надо. Расселся тут. Димка прав. Я поднимаюсь и покорно начинаю копать. Надо работать... вот так и живем, переваливаемся изо дня в день. Надо вставать, надо копать, надо сидеть при свете лучины, надо стирать задубевшими от холода руками колом стоящие портянки или штаны, надо идти в патруль, надо на учебу... каждую минуту что-нибудь надо. И просто некогда подумать о том, что все это – ненормально, что так не должно быть, что надо искать способ прорваться на Землю. Но наверное, кто-нибудь ищет этот способ... наверняка. Ведь у всех на Земле остались родные, семьи.. правда, и здесь многие семьи завели. Но все равно разве здесь жизнь? Да, есть такие, кто живет здесь уже десятилетия, привык. Но в основном все стремятся на Землю... есть здесь люди поумнее меня, может, они что-нибудь придумают. Учеба у нас была вчера, сегодня не нужно... зато сегодня я иду в патруль. Наша очередь сегодня. Но это позже, ночью. А завтра, значит, я на работу не выхожу до полудня – можно будет поспать. – Шабаш! – кричит сверху бригадир. Из Димкиной могучей груди вырывается радостный вздох. Лопаты мы аккуратно кладем на холстину, один за другим поднимаемся по веревочной лестнице. День сегодня ничего... довольно светлый. Пять часов, и небо кажется уже чистым... просто я забыл, как выглядит голубое небо. Сейчас оно белое, светло-серое, довольно высокое. Если приглядеться, можно заметить за тучами сияние... более ярко освещенное место. Димка вытягивает холстину с лопатами и землей. Потягивается, расправляя уставшее тело. – Ох, е... мать, хорошо!

Ваня и Макс уже играли в подкидного, когда я вошел в общагу. Дядя Леня в углу бережно цедил брагу. Брагу здесь делают из какого-то гриба, научились у местных. Я так пить ее и не смог... честно говоря, я вообще не пью особенно-то, то есть, могу, конечно, но уж не так, как некоторые – водку хлестать бутылками. А местная брага – почище водки, от нее "ведет" сразу, и глюки бывают. Дядя Леня как-то особенно пристрастился к этому напитку, у него под столом целая батарея глиняных сосудов (выменивает их на все подряд), которые он холит и лелеет – то процеживает, то подогревает, то еще что-то. Но алкоголиком его назвать трудно, хотя он напивается довольно регулярно – но только после работы и по воскресеньям. На работу у нас запрещено являться нетрезвым (под угрозой тюрьмы), и в патруль тоже. К счастью, ребята в нашей общаге тоже к браге относятся без особого энтузиазма, разве что по праздникам квасят... Уж очень она крутая, да и на вкус противная – страсть. У дяди Лени просто хобби такое – ведь сколько возни с этим напитком. Я понаблюдал немного, как он священнодействует, перекладывает деревянную воронку марлечками, орудует ковшиками... Потом пошел к себе в угол и рухнул на койку. Это теперь мое самое любимое времяпрепровождение – просто полежать. Это же выразить невозможно, как замечательно, когда не надо двигаться, не надо ничего делать... в желудке, правда, уже свербит – хотя сейчас с едой в поселке и неплохо, все равно получается, что все время впроголодь. Все время мало... может, потому что работа тяжелая. Но на этот случай у меня кое-что есть. Эх, хотел до воскресенья сохранить... но может, еще удастся чего-нибудь другого раздобыть. Я полез в сундук (почти пустой – я еще не обзавелся серьезным хозяйством) и достал в углу обернутые в тряпицу сухарь и кусочек сахара. Осторожно откусил, чтобы не хрустеть, сунул в рот сахар и застыл на лавке в полном блаженстве. Тело понемного отпускало – руки и ноги начинали блаженно гудеть. Вот в такие моменты особенно опасно... начинаешь думать, что все в мире хорошо. Человек ведь так устроен... на Земле другие радости были – например, когда выходной, сидишь дома, слушаешь хорошую музыку и, допустим, в чьем-нибудь магнитофоне ковыряешься потихоньку. Или пожрать чего-нибудь этакого... я рыбу, например, люблю под майонезом, как мама делала. Аленка вкусный торт печет, "Наполеон", со сгущенкой. Вообще вареную сгущенку я любил... Здесь об этом и мечтать не приходится. Но вот отмахаешь целый день лопатой, завалишься на лавку с сухарем во рту – и радость точно такая же, даже больше... выходит, какая бы жизнь ни была, радость и печаль человеку всегда в одинаковой пропорции даны. Видимо, это от того зависит, что у нас внутри... Но ведь нельзя так! Надо думать о том, как выбраться отсюда... родители там с ума сходят. Да и вообще – я собирался стать инженером радиоэлектронных устройств, работать в КБ, жениться, собак дрессировать... какого черта я здесь торчу? И все мы – какого черта здесь торчим? Конечно, устроились как-то, живем, не умираем. Но разве же человеческая жизнь только в том заключается, чтобы жрать что придется, и спать, где получится? Ведь человек должен стремиться свою жизнь ну хоть как-то улучшить... И еще, если честно, когда я задумываюсь об адвантах, я чувствую возмущение и ненависть. Какое право они имеют нас не пускать на Землю? Почему они вообще преследуют нас со своим светом? Я не понимаю их и понять не могу... а после того, что я видел, и на своей шкуре испытал, я могу их только ненавидеть от всей души. Не знаю, смог бы я на самом деле убить кого-нибудь из них... в общем-то, когда я это реально представляю, становится не по себе. Но чтобы попасть на Землю, я готов убивать... Оружия нет. Нет оружия. Ну так что, ведь надо придумывать что-то, нельзя же так. Дверь заскрипела, просунулась лохматая светлая голова Артема. – Что, в дурака режетесь? – спросил он, – А знаете, чучела огородные, что наш Чапай жилу вскрыл? К нему все обернулись. – Чего? – спросил наконец Ваня. Чапая я уже знал. Это был наш геолог, настоящий геолог, попал он сюда незадолго до меня и теперь руководил поиском золотых месторождений... ну и других полезных ископаемых. А прозвище он получил из-за своего имени и отчества – угораздило же человека зваться Василием Ивановичем. Василь Иваныч был мужик деловой, знающий специалист... на Земле у него осталась семья, взрослая дочь, внуки – как, впрочем, у многих здесь. – Хорошую жилу нашел, – повторил Артем, – Теперь, ребята, заживем... Завтра начнем ее разрабатывать. Слушай, дядь Лень, ты бы дал мне, что ли, хлебнуть на радостях, а? – Тебе в патруль сегодня, – заметил Макс. Артем махнул рукой. – Ладно... без тебя знаю. А ну вас, пойду погуляю... Он выскочил из общаги. Чему радуется человек... ну на фиг нам это золото? Нам на Землю надо. Постепенно я заснул. Проспал, видимо, недолго, разбудил меня скрип двери. Сквозь полуоткрытые веки я наблюдал за вошедшими – это вернулся Артем и с ним парень из соседней общаги Юрик Громов. Этот Юрик был замечательным человеком, для Ладиорти – просто бесценным. Во-первых, он был дзюдоист и обучал нас всех приемам борьбы. Во-вторых, он воевал в Афганистане, то есть в нашей армии оказался просто незаменим... хотя разница между ним и остальными довольно быстро сгладилась, как я понимаю. В-третьих, Юрик был третьим человеком, которого я знал, из нашего же Политеха, но он учился на третьем курсе автотракторного факультета, и вообще хорошо разбирался в машинах, был жутко изобретательный и наладил здесь замечательные усовершенствованные плуги. И наконец, что может быть, важнее всего, Юрик был отличным гитаристом, обладал прекрасным голосом, знал массу песен – и попал сюда прямо с гитарой! Он дружил с Ваней, как с однокашником, и с Артемом – что-то их объединяло, какая-то история старая. По хижине уже плыл щекочущий ноздри запах чего-то питательного... Макс притащил от девчонок, судя по всему, овсяную кашу. (Между мужскими и женскими общагами существовало сотрудничество – девчонки нам варили и шили, мы таскали и рубили им дрова, снабжали водой, ремонтировали, если что нужно). Никакого масла, ни молока нам не полагалось. Но женщины научились делать еду более-менее сносной, добавляли в каши какие-то травки, вкус получался очень своеобразный. Юрик сел на лавку Артема и стал настраивать гитару. Сначала он стал петь Розенбаума, казачий цикл. Голос у Юры был приятный, пел он действительно хорошо. Я закрыл глаза и прямо-таки тащился от его голоса.

Под зарю вечернюю солнце книзу клонит, Все, что было-не было, знаю наперед. Только пуля казака во степи догонит, Только пуля казака с коня собьет...

И Артем с Максом подхватывали повтор:

Только пуля казака во степи догонит, Только пуля казака с коня собьет.

Ваня, не любивший музыки, полез в свой сундук и достал одну из земных библиотечных книг (многие сюда попадали с какими-то книгами, за десятилетия кое-что скопилось в библиотеке, но Ваня, похоже, уже все прочитал раза на два). Я посмотрел на обложку – какой-то Ю. Лотман, "О поэтах и поэзии"... взбредет же человеку такое читать. Есть такие люди – их хлебом не корми, но без чтения они загибаются. Причем читать готовы все, что угодно – от газет до технической литературы. Вот Ваня явно из таких. Он зажег лучину над своей лавкой – вечерело, и в хижине стоял уже полумрак. Раскрыл книгу и устроился поудобнее. Парни пели уже последний куплет.

Отложи косу свою, бабка, нанемного, Попоем, чего уж там, было б далеко... Только песня казаку во степи подмога. Только с песней казаку помирать легко.

И я тихонько подхватил вместе с другими.

Только песня казаку во степи подмога, Только с песней казаку помирать легко.

– А Дольского знаешь что-нибудь? – спросил я, когда песня закончилась. Юрик подумал. – Нет, наверное... хотя погоди. "Меня нашли в четвег на минном поле"... это его? – Да, – радостно сказал я, – Ты знаешь? И Юрик запел, и мне казалось – хотя содержание песни и не соответствовало ситуации – что каждое слово звучало о нас и за нас.

Меня нашли в четверг на минном поле, В глазах разбилось небо, как стекло. И все, чему меня учили в школе, В соседнюю воронку утекло. Друзья мои по роте и по взводу Ушли назад, оставив рубежи, И похоронная команда на подводу Меня забыла в среду положить. И я лежал и пушек не пугался, Напуганный до смерти всей войной, И подошел ко мне какой-то Гансик И наклонился тихо надо мной.

И обомлел недавний гитлерюгенд, Узнав в моем лице свое лицо, И изумленно плакал он, напуган Моей или своей судьбы концом. О жизни не имея и понятья, О смерти рассуждая, как старик, Он бормотал молитвы ли, проклятья, Но я не понимал его язык. И чтобы не видеть глаз моих незрячих, В земле немецкой, мой недавний враг, Он закопал меня, немецкий мальчик... От смерти думал откупиться так. А через день, когда вернулись наши, Убитый Ганс в обочине лежал. Мой друг сказал – "Как он похож на Сашу... Теперь уж не найдешь его... а жаль". И я лежу уже десятилетья В земле чужой, я к этому привык. И слышу – надо мной играют дети. Но я не понимаю их язык.

– Да... классно, – с чувством сказал Макс, – Ну что? Жрать давайте. Мы разобрали миски. Дядя Леня уже похрапывал на лавке, его порцию мы оставили в котле. Съели кашу быстро, не разбирая вкуса. Макс – дежурный – собрал посуду и унес мыть. Потом Юра стал петь свои афганские песни. В хижине стало совсем темно, Ваня убрал книжку и, кажется, заснул. Наконец Артем поднялся. – Ну что, брат по разуму... пошли. Я с готовностью встал, полез за автоматом. Братом по разуму меня иногда называли потому, что я одно время увлекся теорией, что мы находимся на другой планете, и инопланетяне над нами проводят эксперимент. Видимо, я всем уши прожужжал с этой теорией, вот и получил такую кличку.

Нам с Артемом сегодня досталось патрулирование к западу от поселка, вдоль гор. Самая неприятная работа... собственно, Граничный охраняется со всех сторон, на всякий случай. Здесь ведь и банды есть, не все, кто сюда приходит, хотят жить по-человечески, некоторые уходят... где-то я могу их понять. Меня самого охватывает отчаяние, я думаю иногда – зачем все это, работать, подчиняться кому-то, драть отсюда надо, а не жизнь свою здесь устраивать. Но может потому, что я сначала здесь в лазарет попал, с Катей познакомился, может, просто ума хватило – я понял, что уйти из поселка, не подчиняться никому выйдет еще хуже. Неизбежно, даже если не хочешь этого, придется грабить своих же, кто работает... может, и убивать. А нам надо вместе держаться... Слава Богу, очень немного таких, кто этого не понимает. Очень мало. Но на всякий случай и от них охранять поселок приходится. Хотя они редко появляются. Наш поселок ведь Граничный, мы сталкиваемся иногда с адвантами, а эти – бандиты – к адвантам даже и близко не подходят... получается, что они наоборот от выхода на Землю дальше, чем мы. С востока всего одна пара патрулирует. А с Запада – три пары каждую ночь. От горной цепи нас отделяет полоса леса. Но в одном месте, где холм, леса нет, протекает, правда, небольшая речушка. Вот там мы сегодня должны были охранять с Артемом. И там чаще всего происходят столкновения с адвантами. Я люблю с Артемом дежурить. Вообще мне с Артемом нравится быть. Он какой-то уверенный в себе, спокойный, с ним легко... и не воображает ничего, простой. Жаль, что он старше меня намного, и в общем, у нас как бы нет особых поводов для общения. У Артема своя жизнь, взрослая. Но все равно мне нравится с ним. Когда мы вместе дежурим, волей-неволей разговариваем – нет же смысла молчать всю ночь. Ходим вдоль холма туда-сюда, иначе замерзнуть можно. – Слушай, Тема, – начинаю я, – я вот думаю... мы тут живем, устроились как-то. Но надо же не устраиваться, надо выход на Землю искать. – Устраиваться тоже надо, – бурчит Артем, – Как жить-то? – Да, я понимаю... но с другой стороны вот я пашу целыми днями, и ведь все у нас так пашут... все как запряглись в это колесо, и подумать-то некогда, как выбраться. – Есть люди, которые думают, – сказал Артем, – Понимаешь, так всегда бывает. У нас ведь Совет есть... есть люди постарше, поумнее нас. Ты что считаешь, им нравится тут? – Ну не знаю, – я пожал плечами, – семейных вон много... дети рождаются. Они тут уже обжились, хозяйством обзавелись. Может, им уже назад и не хочется. – Дурак ты, – сказал Артем, – Дети как рождаются, так и умирают. Много здесь детей? И правда, хотя семьями жили многие, детей в Граничном было совсем ничего человек десять-пятнадцать. – Здесь женщины тоже редко рожают, – пояснил Артем, – Видишь, здесь и зверье, и птицы вымерли. Климат такой. И вообще... ну кому охота жить без солнца? Да, есть, может, такие, которым уже все равно. Человек двадцать на поселок. Кто-то в брагу уходит... я вот на дядю Леню все смотрю... кажется, скатывается человек, вообще все перезабыл. Кто-то и правда семьей обзаводится, хозяйством, и ничего уже не надо. А одна девчонка, например, за рыбака замуж вышла, в деревне живет. – Да я не про таких. Я больше про начальство... вот мы работаем, надеемся на Совет – может, они что-нибудь придумают... а думают ли они? Или им на Землю не надо, и они нам только мозги пудрят, что думают, как выбраться? – Не пудрят, не беспокойся, – уверенно сказал Артем, – Я тоже этими вопросами задавался, когда сюда попал. Не пудрят... Все они в свое время под карросами побывали. Я сам с Грушко в патруле был, когда он под луч попал. Знаешь, ничего мужик, крепкий. Даже бы не подумал... Они думают, как выбраться. Давно уже думают. Мы как-то с лейтенантом квасили, так он мне несколько военных тайн выболтал... уже столько планов существует, как Замок взять. У них там, видишь ли, какая-то Королева есть, она вообще не человек... странное существо. Я все время сравниваю – как у муравьев королева... Вот из-за нее это все, видимо, и идет. Так что нам надо всем работать и делать, что говорят. А есть люди, которые думают. Ну ты, если что дельное надумаешь, тоже можешь в Совет предложение внести. Но я так думаю, у нас на это ума не хватит... Артем помолчал. – А ты понял, что я сегодня сказал? – Про Чапая? Про золотую жилу? – Ну. – Ну и что? – не понял я. – Так ведь если мы золота добудем побольше, мы сможем оружия на него купить. Мое сердце так и подпрыгнуло. Я остановился, посмотрел на Артема. – И правда... как я не подумал! – А там такая жила... там на всю армию, наверное, хватит. Завтра делегацию будут отправлять в другие поселки, насчет общего наступления... торговцы где-то через месяц, полтора появятся... о черт! – прошипел Артем. Мы замерли. В отдалении явственно слышался стук копыт. Мы стояли у подножия холма. И сзади нас ничего не было, чистое поле, а за ним – поселок... До поселка бежать метров двести. Чуть меньше – до рощи справа. Больше всего мне хотелось немедленно развернуться и нестись как можно дальше, пока адванты не появились. Самый настоящий ужас пробирал меня... каково это, когда стоишь и слушаешь отдаленный стук копыт, и ждешь... вот сейчас появятся, вот сейчас. Со своими страшными карросами. Фигуры, закутанные в белое. И даже пораженное плечо начинает снова ныть, как бы напоминая об опасности. То ли присутствие Артема меня сдерживало, то ли просто стыд. Артем стоял совершенно спокойно, сняв автомат с плеча. Всадники, судя по звуку, приближались. – Четверо, – прошептал Артем. Я тоже увидел их. Впереди ехал адвант на белоснежном могучем коне... это было красиво – белый всадник на белом коне... я даже залюбовался немного. – Это главный у них, – возбужденно зашептал Артем, – Видишь, у него обруч на лбу и камень... Эх, вот его бы срезать... но это бесполезно, в него никогда не попадешь. – Может, пальнуть? – предложил я, – Пока они опомнятся... – Они быстро опомнятся, – возразил Артем, – А сразу в них не попадешь, даже если они без карросов... магия же. Стой спокойно. Их четверо. Они, скорее всего, дальше едут – может, не заметят нас. В самом деле, подумал я. Мы охраняем поселок. Не полезут же они вчетвером на весь наш гарнизон. Хотя... с них станется. Всадники выехали на вершину холма. Я теперь явственно их различал. Первым ехал тот самый, белый всадник с обручем и сверкающим камнем на лбу. За ним – еще трое. Любопытно, что кони у них были – рыжей масти, вороной и соловой. На соловом коне сидела девушка... совсем молоденькая девчонка, надо же. Симпатичная, детское такое лицо. Я даже пожалел девчонку – как ее туда занесло-то? – Всадники Апокалипсиса, – прошептал Артем. – Чего? – Ну, читал Откровение Иоанна Богослова? Черный всадник, красный, бледный и белый... Я вообще Библию в жизни не читал. Но говорить об этом было уже некогда. Белый всадник соскочил с коня и двинулся в нашу сторону. Я оцепенел. Правый указательный палец замер на курке. – Не стреляй, – шепнул Артем. Я понимал его – нам с четверыми не справиться, и бежать некуда... хоть бы не заметили. – Коль, если начнут... беги сразу в поселок, зови ребят, ясно? – Ясно, – сказал я. Оставлять Артема одного жутко не хотелось. Но придется, если начнут. Адвант остановился, бросил на землю что-то – белое, сверкающее. Вернулся к своей лошади, прыгнул в седло. Всадники двинулись дальше вдоль горной цепи. Когда стук копыт затих в отдалении, мы с Артемом перевели дух. – Пронесло, – резюмировал мой напарник. – А что это он кинул? – Пойдем посмотрим... Мы поднялись на холм. На земле, мерцая в ночи чистым и ярким светом, лежало несколько диковинных белых цветков. – Что это? – Да магия это... отойди. Я отошел. Артем, присев, высек из огнива несколько искр, зажег трут, потом, отойдя в сторону, бросил его прямо на цветы. Магические "сюрпризы" вспыхнули фейерверком ярких искр, подобно бенгальским огням. Когда костерок догорел, на земле ничего не осталось. Даже пепла. – Видел? Разве нормальные цветы так горят? – риторически спросил Артем. Я помотал головой. – А зачем это они? – Да хрен их разберет... адванты. Мы вернулись к подножию холма. – Они еще обратно поедут, – сказал Артем, – Будем надеяться, опять пронесет. – Слушай, – меня захватила новая мысль, – Неужели с ними никто не пробовал договориться? – Да невозможно с ними разговаривать... мы для них – исчадия ада, понимаешь? Мы – воплощение зла. А они ну такие хорошие, что даже нас, ужасных тварей, не убивают... только несут нам свет. Им и дела нет, что этот свет тоже убивает... это, по-ихнему, вроде как не убийство. А если они нормальным оружием воспользуются, которое хоть быстро и без мучений бьет, – это значит, они свои чистые руки осквернили и уже свет нести не могут. Понял? Не могут они, такие чистые, с такими тварями, как мы, разговаривать. – Ну хорошо... но если, предположим, кто-то решил перейти на их сторону... он же тогда может на Землю попасть! – Ну переходи, – предложил Артем, – Может, и на Землю попадешь. Хотя с корыстными целями ты к ним не подойдешь... они же почувствуют, если ты их будешь в душе ненавидеть, но придешь к ним, чтобы пройти на Землю... как предатель. Но вообще-то, сколько я знаю, среди наших таких падл еще не было. А может были, но им не удавалось. Да, действительно, сообразил я. Ведь они, наверное, сразу на Землю не пустят. Придется тоже с карросом стоять... против своих же ребят. Тут я ощутил такую гадливость, что меня едва не затошнило. Всадники проехали обратно, не заметив нас. На рассвете мы ушли в поселок и завалились спать до полудня.

Вскоре погреб был закончен. Мы загрузили его доверху морковью и свеклой, под руководством бывшего агронома колхоза "Красные Зори" Валентины Тимофеевой. Потом меня направили на золотой прииск, где сейчас работали многие, жадно раскапывая новую жилу. Удивительно, но никому, похоже, не приходило в голову припрятать золото для себя... большинство уже так давно жили здесь, что отвыкли от земных ценностей. А в Ладиорти – зачем отдельному человеку золото? Здесь все равно не выжить без помощи других. Конечно, если попадешь на Землю, может, это золото бы и пригодилось... но хотя все готовились к штурму Замка, в возвращение на Землю как-то не верилось... это было что-то такое заманчивое, отдаленное, почти невозможное. Мечта... Да и останешься ли в живых после этого штурма? Мне повезло – я попал на работу в сарай, где готовились золотые слитки. Помогал Рашиду, который на Земле был подручным сталевара на Зеркальском Металлургическом комбинате. Мы собирали крупинки золотого песка, плавили их в самодельном тигле и заливали в формы. Работа нравилась мне – лучше, во всяком случае, чем лопатой махать. Уставал я теперь меньше. За день через мои руки проходило такое количество золота, которое могло бы до конца жизни обеспечить, по крайней мере, одну семью. Удивительно, но это меня сейчас совершенно не трогало. Зато я с удовольствием думал о том, что на эти слитки можно будет купить оружие... очень много оружия... и лекарства. Недавно тетя Зина, повариха, умерла от воспаления легких. У нас легко становились смертельными те болезни, которые на Земле давно уже лечили. Говорят, у торговцев были антибиотики или что-то подобное... Да и много чего можно будет у них купить. Железные лопаты, например, ножи, посуду нормальную... нет, это глупость. Зачем обзаводиться здесь хозяйством, нужно только оружие – чтобы попасть на Землю. А от карросов все равно лекарства не существует. Работали мы так же – по восемь часов. С семи утра до четырех вечера с обеденным перерывом. Мы могли бы работать и дольше, но так было сделано, потому что ведь еще и армия существует, и в патруль надо ходить, и на учебу. И хозяйственные заботы существуют, которые намного сложнее, чем это может представить земной, да еще городской человек... Вскоре нам приставили в помощь пацана пятнадцати лет – Женьку. Он принимал у старателей золотой песок и взвешивал его, отмеривая для слитков равные порции. Работы у нас поубавилось, и появилось время, чтобы посидеть и поболтать иногда. Женька "проявился" всего месяц назад, позже меня. Ему повезло – он возник по эту сторону гор, и с адвантами еще не встречался. Видел, правда, их издали, во время патруля. Женька учился в девятом классе, когда попал сюда. В Граничном вообще-то была школа, но только для маленьких. По типу сельской школы – все вместе, в одном классе (впрочем, ребят школьного возраста было всего человек восемь). Женька сразу потребовал, чтобы его зачислили в "общий рабочий отряд" и даже в армию. Совет не стал возражать – нужны были лишние руки... тем более, сейчас, когда намечалось наступление, и – может быть впервые за многие годы – реальная надежда прорваться. Держался мальчик независимо, демонстративно курил самокрутки... Он жил раньше в каком-то маленьком городке в Оренбургской области. С нами разговаривал неохотно. Рашид, глядя на то, как он лихо дымит, качал головой: – Ай, ай, ну как же так можно? Был бы ты моим сыном, я бы с тебя шкуру спустил. Женька вспыхивал и молча выпускал изо рта особенно большой клуб дыма. У Рашида остались в Зеркальске жена, мать, трое сыновей, правда, помладше Женьки. По-моему, он до сих пор не мог понять до конца, что с ним произошло, поверить, что находится в совершенно другом мире... Иногда он приносил прямо в сарай какие-то обрывки бумаги, карандаш (у него было такое богатство) и просил меня: – Слушай, ты грамотный, студент, помоги по-человечески... давай напишем в Верховный Совет. Они ж должны знать, что тут такое безобразие. Ну что это, к семье не пускают... разве ж так можно? Дети без отца растут. – Куда ты писать собрался, Рашид? Какой Верховный Совет? – Ну какой... в Москве, не понятно, что ли? – Да нет никакой Москвы... Этого Рашид понять не мог. Я подходил с другого конца: – А в какой почтовый ящик ты собрался свою жалобу кидать? – Да, – Рашид задумывался, – Надо бы в других деревнях спросить, может, они знают... но надо сообщить, в конце-то концов... Нельзя же так. Женька так и не разговаривал с нами, наверное, обижался на Рашида. Но однажды Рашид был в патруле и попал под каррос. Мы с Женькой остались одни. Я уже более или менее научился всему, и лихо выполнял всю работу. На второй день случилось так, что прииск остановился – сломалась какая-то подающая машина, что ли... Мы бездельничали, но с поста не уходили – ждали, пока прииск снова заработает. В конце концов я сказал Женьке, что схожу за книжкой – я взял библиотечную книжку, Стругацких, "Стажеры", и теперь мне не терпелось дочитать... Раз уж все равно делать нечего. Я сбегал за книжкой, зашел в лазарет к Рашиду. Бедный литейщик лежал на той же лавке, где когда-то был я, и стонал почти беспрерывно. Его накрыло светом полностью, температура была высокая, Катя то и дело обтирала Рашида уксусом... Рашид открыл мутные от боли черные глаза, узнал меня. – А, Коля... ох, ты не представляешь, это ж надо, какая боль адская... так разве можно? Это же фашисты, самые настоящие, Коля... Мы же ничего им не делаем, мы еще даже стрелять не начали. Я не знал, что ему сказать. Протянул припасенное яблоко. – Вот, Рашид, пожуй, может, отвлечет немного... – Да не могу я... ничего есть я не могу. Не принимает мой живот... Слушай, Коля, а чего ты не на работе? Я рассказал о сломавшейся машине. – Ты иди, иди, – забеспокоился Рашид, – а вдруг запустят... Что там пацан один, он же не сможет. – Я к тебе зайду еще... В дверях я столкнулся с Катей. Она собралась за водой, взяла коромысло, ведра.

– Давай я принесу... Катя не отказалась от помощи. Я сбегал к колодцу, принес воды. Не заходя в лазарет, спросил Катю: – Как Рашид? Выживет? Она подумала. – Я думаю, да. Температура уже немного упала, а это хороший знак. – Он долго был под карросом? – Говорят, около минуты. Но знаешь, это все индивидуально. Все по-разному это переносят. Я отправился на прииск. Машину еще не починили, и я замедлил шаг – куда теперь торопиться-то? Вошел в "предбанник", где старатели сдавали добычу. И услышал в глубине сарая какое-то странное хлюпанье. Замер, постоял немного. Открыл дверь. Женька сидел на ящике со слитками и плакал. Увидев меня, он стал лихорадочно размазывать слезы по лицу. Я подошел, сел рядом. – Домой хочется? – Ага, – по-детски сказал Женька. – Мне тоже. – Ты с родителями жил? – спросил он. – Я только что поступил в институт. Жил у тетки, родители у меня в маленьком городке остались. – Так тебе сколько лет? – Семнадцать. А тебе пятнадцать? – Да. Я не могу, – признался Женька, – как мать вспомню... не могу. Домой хочется. Мне захотелось обнять его за плечи, но я побоялся – еще подумает, что я к нему, как к маленькому. – Сначала как-то интересно все было... все новое такое, любопытно. Пострелять дали, интересно. Армия... даже работа, и то интересно. Не то, что в школе сидеть, – Женьку словно прорвало, – А потом такая тоска взяла... не могу. И мать... она там с ума, наверное, сходит. Тоскливо здесь очень... страшно. Да, подумал я, а мне вот сразу не было интересно... мне сразу такое пришлось пережить, что теперешнее существование уже кажется раем. – Ничего, – сказал я, – скоро в наступление пойдем. – Да, – Женька вскинулся, – Уж скорее бы... лучше сдохнуть, чем тут жить. Почему-то никто не думал о своей личной перспективе выживания и попадания на Землю. Любопытно, что я и сам не думал о Земле, я думал только о том, что лучше пойти в наступление и сдохнуть. – Пошли сегодня ко мне в общагу, – предложил я, – у нас весело. В карты сыграем. Юрик иногда приходит, Громов – дзюдоист, знаешь? Он на гитаре здорово играет. – Я тоже немного умею, – сказал Женька задумчиво. – Вот здорово... завидую, у кого такие таланты есть. А я вот ничего не умею ни петь, ни рисовать, ни играть... ни стихи сочинять. Только на нервах и играю. В дверь застучали. – Эй, приемщики! Пошевеливайтесь, работа пошла!