Текст книги "Сальфарады"

Автор книги: Яна Власова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 2 страниц)

Во внешнюю сторону стены что-то влетело, разбиваясь с гулким грохотом, но я не сдвинулась с места, лишь плотнее притянув к груди колени и сильнее сжав их тонкими израненными пальцами. В угол, куда я спряталась, едва донеслись первые крики умирающих людей, почти не проникал струящийся через узкие окна под потолком дневной свет, и нависающий надо мной тяжелый сумрак крошечной комнатки ледяным дыханием потустороннего мира проникал под кожу, промозглым и липким ужасом схватывая кровь. Снаружи раздался новый полный отчаяния вопль, почти мгновенно утонувший в хлюпающем чавканье и надтреснутом свисте. В другом углу из-под стола раздался протяжный всхлип забившихся детей. Ногти мои впились в кожу, но эта тоненькая боль не способна заглушить тисками сжимающего меня страха, горло окаменело, и выдох застрял где-то на половине. Шаркающая поступь направилась в сторону хижины, где мы прятались, громоподобно обрушаясь на хлипкую дверь.

Я знаю, что это они.

Четыре с половиной года назад, едва мне исполнилось десять, впервые появились эти существа. Мы ничего о них не знали и никогда раньше не видели. Телосложением они были похожи на нас, людей, но на этом все сходство заканчивалось. Высокие и мускулистые, их ярко-малиновая кожа покрыта вместо шерсти очень прочными чешуйками, которые способны резать камень и даже сталь. Их овальные головы изборождены рытвинами, среди узлов которых полыхают потусторонним пламенем огромные глаза; ниточками кожи сросшийся рот внутри полон тонких щупалец-язычков, что вырываясь через разрезы между кожей широких губ, хватают и разрывают жертву на части, после всасывая внутрь. Раковинообразные вытянутые уши почти не слышат, но слух этим существам заменяет тонкое обоняние.

Их назвали сальфарады. Они прятались в лесах и нападали на лесников, случайно забредших травников или же заплутавших на глухих извилистых тропах одиноких путников. Некоторые особи сбивались в стаи по трое или пятеро. Эти были наглее. Они нападали на деревни, но по-прежнему были пугливы, они как будто бы испытывали предел своих возможностей, своих сил. Пробовали, что могут сделать с нами и на что способны. Мы быстро поняли, что сальфарады лишены хоть какой-то толики разума, поглощенные единственно желанием уничтожать, им не нужны причины, чтобы убить другое существо, а излюбленными их жертвами и лакомством являемся мы – беззащитные перед ними люди.

Тогда был создан орден ловцов, к которому примкнул и мой дедушка, после того, как мою маму – его дочь, поглотил один из пробравшихся под тенью холодной ночи сальфарад. Ловцы были обязаны защищать жителей деревень и городов от нападающих на них злобных монстров, что давалось им с невыносимым трудом: чешуйчатую шкуру было почти невозможно повредить. Мечи и топоры оказались перед ними практически бессильны, и самая сложная задача ставилась перед лучниками, что были должны попасть отравленной стрелой в единственное незащищенное естественной броней место на их телах – тонкую полоску по бокам живота. Сражаться с ними было тяжело. Но все же ловцы справлялись, только вот …

Настоящее бедствие началось семь месяцев назад. С востока нагрянули целые орды этих существ. Они были крупнее предыдущих и намного сильнее, они ничего не боялись и проносились через деревни подобно урагану, яростному, безудержному и вечно голодному. Сальфарады никого не били. Они не были похожи на обычных разбойников. Не разрушали наши дома, не крали женщин… ничего не крали. Они не мучали и не пытали. Убивали быстро, только вот смерть от их сжигающего поцелуя была не менее ужасна. Многие люди убивали себя сами, матери перерезали горло своим детям, лишь бы их не коснулись смертоносные языки жутких тварей, что мгновенно покрывали все тело своей жертвы, кислотой обращая плоть жидкой кашицей.

Я видела, как кожа схваченного ими мальчика пузырилась и плавилась, а он истошно орал, пока рот его не исчез в бесформенной красно-розовой жиже, которую тут же втянул в себя сальфарад. Дети были для них самым желанным лакомством. У сальфарадов не было вожака, они действовали подобно бесконтрольной буре, сжирая все живое на своем пути. За сладкие тела и кровь девственных детей они дрались, разрывая их крошечные тела, еще вздрагивающие, живые. Кричащие. Залитые кровью сальфарады полыхали алым огнем отражающими солнечные лучи чешуйками и казались нам выбравшимися из мрака детьми самого дьявола. Мы не различали их, они все для нас выглядели одинаково, но их лик ни на мгновение не исчезал из памяти.

Их лик был для нас ликом смерти.

Сальфарады не обладали речью, их звуки напоминали шипение…

Когда-то еще очень давно, словно бы целую жизнь назад, к нам во двор заползла змея. Она была длинной и черной-черной, а на спине сверкал ярко-оранжевый рисунок. С таким же шипением она ползла ко мне сквозь скошенную траву, а я оказалась не в силах пошевелиться, зачарованная игрой подобного россыпи драгоценных камней узора на ее теле. Она изогнулась и придвинула ко мне узкую голову с глубокими золотыми глазами, готовясь к броску, когда дедушка вонзил в нее ребро лопаты; голова змеи с чавканьем откатилась в траву, залитую густой слизью.

Воспоминания взорвались и осыпались разноцветными пятнами, болью вернувшими меня в настоящее. Нет, я не хочу, пожалуйста. Дверь слетела, прогрохотав к противоположной стене и врезавшись в стол, где прятались брат с сестрой, жившие в этом приюте вместе со мной и другими детьми, так же лишившимися родителей. Глиняный кувшин рухнул на пол, разлетаясь по комнатке кривыми осколками, один из которых впился в ногу девочке, и та закричала от боли.

Я слышала тихие рыдания в подвале, куда убежали остальные дети, краем глаза видела, как в зияющем ослепительным уличным светом проеме двери появилась массивная фигура, но я не могла отвести взгляда от яркой-яркой струйки крови стекающей по молочно-белой коже девочки. Как же ее имя? Я никак не могу вспомнить ее имя, разрываемая бьющимся в груди желанием исчезнуть, оказаться как можно дальше от клокочущего чудовища, хрипло принюхивающегося и фыркающего. А ведь оно такое простое. Как же ее зовут? Я ощутила, насколько дрожат мои руки, обхватывающие мертвенно-ледяные колени. Сейчас мне стало казаться безгранично важным вспомнить это легкое, подобное танцу летнего ветерка, имя, словно бы оно могло развеять нависший над всеми нами кошмар, изгнав сальфарадов в глубины мрака, откуда они явились, безжалостно забирая у нас единственно ценное – жизнь.

Мои глаза начали слезиться, то ли от пронизывающего ужаса, то ли от того, что я не мигая следила за растекающейся под девочкой лужицей крови. Сальфарад издал клокочущий рык и метнулся в ее сторону. Я подняла голову, и мой взгляд встретился с испуганным взглядом широко распахнутых голубых глаз девочки. Гибкие языки схватили ее, вырывая из рук рыдающего брата. Мгновение для меня остановилось. Казалось, мир сжался, а я стала видеть не только глазами, но и каждой крошечной частицей своего тела. Воздух раскалился, я ощутила собственное тяжелое дыхание, опаляющее меня изнутри. Кисло-сладкий запах гнили окутывал, проникал внутрь, пожирая остатки еще трепещущего разума. Залитый белым светом островок спокойствия в глубинах души сжался, пульсируя, и в следующую секунду потух. Элис. Я вспомнила. Ее зовут Элис. Щупальца сомкнулись на хрупком теле, с протяжным шипением сжигаемой кожи погружаясь в него. Элис дернулась. Ее крик затопил меня.

И я бросилась прочь.

Солнечный свет ослепил, но я не остановилась, разрываемая истошным криком, в последней надежде взывающим мольбами о спасении, которого никто не сможет дать. Вдалеке передвигались высокие фигуры других сальфарадов. Их кудахтающий смех заполнил все вокруг, проникая под кожу и заставляя леденеть кровь. Нога зацепилась за что-то, и я кубарем улетела на землю, поднимая ворох пыли, точно иголочками защипавшей мои глаза. Сквозь пелену слез я почти не видела улицы и отползла к стене, судорожно забившись под полуразбитую бочку, еще влажную от наполнявшей ее утром речной воды. Ладонью я вытерла глаза, почти не чувствуя собственного тела, ставшего совсем чужим, слабым, холодным.

Раздался крик. Дыхание перехватило. Из дома неподалеку выскочила женщина – я знаю ее, она работает в таверне и печет очень вкусные пирожки с яблоками, которыми часто угощала меня, взъерошивая теплой ладонью мне волосы – с гримасой ужаса побежала в мою сторону по улице, что стало ее последней ошибкой. Налетевший сверху монстр длинными пальцами широкой лапы схватил ее за голову, с размаху ударив о толстый ствол дерева, ломая ей позвоночник, следом отшвырнув ее, еще живую, на несколько метров; по инерции тело прочертило на земле глубокую дорожку, остановившись в пыли. Тварь издала утробный клокот, в котором угадывался смех. Я зажала ладонями рот, сдерживая рвущийся болезненный вой.

Мы ведь живые.

Нам так больно. Почему они делают это? Ведь мы тоже умеем чувствовать!

Сальфарад повернулся в мою сторону, со свистом втягивая воздух острыми щелочками ноздрей. Его кожа казалась мутной от засыхающей крови и забившимися между чешуйками клочьями человеческой плоти и волос. Я прикрыла глаза, шепча про себя слова колыбельной, которую в детстве пела мне мама, расчесывая своим гребнем мои вечно спутанные длинные волосы. Эта песенка оказалось единственным, что я смогла вспомнить сейчас, накрываемая беспроглядными волнами немого отчаяния и чувства касающейся лица невесомыми пальцами близкой смерти.

Не выдержав, я всхлипнула и широко распахнула глаза.

Из-за поворота улицы выскочил мужчина, на обнаженном плече которого отчетливо вырисовывалась фиолетово-черная татуировка вписанного в квадрат с выступающими линиями углов круга с точкой в центре и окружающими его узорами. Знак ловца. Помедлив секунду, он с воплем кинулся на шипящего сальфарада. Тварь склонила голову набок, легко перехватив за руки напавшего на нее человека. На мгновение мы встретились с ней взглядом, и вновь я услышала этот булькающий смех, существо развело длинные лапы в стороны, точно лоскут ткани, разорвав крепкого мужчину, чьи склизкие внутренности ошметками вывались на землю, подняв пыль.

Следовавший за ним напарник, издав боевой клич, бросился на сальфарада, но тот оказался быстрее и, оторвав мужчине руку, отшвырнул ту, а его вопящего и истекающего кровью оплел своими языками, тут же выделившими кислоту, с шипением прожегшую кожу человека, и почти мгновенно всосав образовавшуюся кашицу из плоти через полости и сосочки на щупальцах. Я как завороженная смотрела на пульсирующий свет в глазах твари, лениво приближающейся ко мне, ее чешуйчатая кожа была забрызгана свежей кровью, отливающей в ярком пламени солнца алым огнем смерти. Дрожь сковала мое тело, но я не смела и пошевелиться, полностью растворяясь в запредельном сиянии круглых глаз.

– Лика, осторожнее!

Вопль знакомого до ноющей боли голоса заставил меня вздрогнуть, вырывая из лап магического транса, а возникший из-за соседних домов дедушка метнулся к пригнувшейся твари, вогнав в открытый бок острие длинного меча. Зашатавшись, сальфарад дернулся и рухнул с протяжным воплем, а земля вокруг него окрасилась грязно-зеленой слизью, вытекающей из глубокой раны чудовища. Силы оставили меня, и только сейчас я осознала, что последние минуты сжалась, затаив дыхание, отчего теперь легкие горели жгучей болью. На секунду прикрыв глаза, я сделала медленный вдох, чувствуя, как крупная дрожь сотрясает все мое тело. Но когда я попыталась встать, мир вокруг свернулся тугой спиралью и провалился в густую тьму.

Сознание возвращалось медленно и нехотя, толчками выталкивая меня из мягкой и безопасной черноты, развеявшей все мои кошмары и растворившей страх, обратившийся невесомой дымкой. Поморщившись, я с трудом подняла веки. Содранную при падении кожу рук саднило, а в глаза, казалось, насыпали песка, так они горели и чесались, точно как и кожа лица, стянутая высохшими дорожками слез. Надо мной простиралось подернутое сетчатой дымкой облаков ясное небо, в глубокой высоте которого с едва долетающими до меня пронзительными криками кружили птицы, выглядевшие отсюда крошечными сияющими белоснежным светом точками.

Мне хочется присоединиться к ним.

Расправить крылья и взмыть в белоснежную даль, ощущая на своем лице прохладные порывы дарующего чувство безграничной свободы ветра. Лететь, куда пожелает душа, ведь воздух – недостижимая грань для растаптывающих наши жизни чудовищ; их предел – вся суша, весь наш мир, но только не ласкающая синева безграничных небес. Там можно прикрыть глаза и глубоко вдохнуть одурманивающий запах спокойствия и полной защиты, окунуться в безопасность, навсегда позабыв о пережитой боли, вытравив ставший частью меня самой не стихающий страх.

И навеки стереть из воспоминаний полный мольбы взгляд голубых глаз…

Ощущая жжение на содранных ладонях, я поднялась со скамьи, на которой лежала и, не обращая внимания на пронзившую ногу колючую боль, соскользнула на землю, бессмысленно блуждая взглядом по разрушенным в попытках сальфарад добраться до еды крышам домов. Мне не горько. Я уже давно ничего не чувствую и не думаю ни о чем. Надежда неминуемо гаснет в моем сердце, все больше затопляемом мраком, а страх обернулся единственно желанием свернуться в клубок и исчезнуть. Закрыть глаза, и чтобы этот мир навсегда растворился в пустоте, забирая с собой не умолкающие вопли умирающих людей, что я слышу не только во сне, но и наяву, словно бы весь их хор выстроился кругом, раскаленными иглами своего многоголосого воя проникая мне под кожу в стремлении лишить меня разума.

А быть может, это им уже и удалось?

Порою мне кажется, что я давно умерла, оказавшись в нелепой истории, сочиненной одним из сумасшедших сказителей, кои раньше проходили через город, в котором мы жили с семьей. Кажется, что мне исполнилась сотня лет, а не четырнадцать. Я чувствую себя разрушенной, лишенной даже внутри себя тихого островка безопасности. Потому что безопасности больше нет нигде. И эти полтора года обратились для меня вечностью, выжигая из души желания, детские мечты и неутомимую веру, что все – непременно – будет хорошо. Ничего не будет. Мне пришлось повзрослеть. И навсегда расстаться с наивными грезами о бесконечно прекрасном счастье, что ждет меня впереди. Теперь я понимаю… кроме мрака, там ничего не ждет.

Как можно одолеть сотни и тысячи существ, плоть которых почти ни на одном кусочке их отвратительных тел не подвластна оружию? Способен ли хрупкий человек, ломкий человек, мягкий человек противостоять точно рожденному из самого крепкого железа монстру, которому даже приближаться к своей жертве не нужно, высуни только языки и… и… Нет, я не хочу вспоминать! Я зажмурилась, но стекающая с костей кожа по-прежнему стояла у меня перед глазами, а в уши прокрадывалось отрывистое шипение и пронизывающий до глубин души клокочущий смех.

Ребенок же тем более не может надеяться на спасение от этих чудовищ.

Но все же…

Если у меня есть хоть крошечная возможность…

Я бы хотела попытаться выжить.

Полыхая последними каплями уже остывающего жара, солнце скатилось за далекие хребты гор, точно подмигнув на прощание ослепительной вспышкой. Сегодня очень красивый закат. Я таких не видела очень давно. Будто бы нерадивый художник опрокинул чашу с испачканной краской водой, в которой смешались множество ярких цветов от нежно-фиолетового до огненно-оранжевого. Клубящиеся облака за скалами выглядели так, будто огромная волна поднималась, готовая обрушиться на заостренные кривые вершины. Последние лучи уже невидимого солнца безуспешно, точно из последних сил, пытались дотянуться выси тонкими длинными пальцами. Безупречная, нетленная, полная жизни красота… Бесполезная красота.

Она выглядит точно насмешка над погибшими сегодня людьми.

– Лика! – с другой стороны улицы ко мне спешил дедушка, единственный оставшийся у меня родной человек. Хотя… когда теперь у нас – людей – появились враги иного рода, существа чужой расы, то не делает это нас одной семьей? – Как я рад, что ты цела. Я ходил за лекарем, но, к сожалению, – он замялся, подбирая слова.

– Она умерла, – равнодушно закончила за него я.

– В общем, да, – он удрученно кивнул.

– Почему ты здесь? – я не могла отвести взгляда от меркнущего пламени заката.

– Пойдем в дом, кое-что тебе покажу.

Еще три месяца назад дедушка со своими товарищами, такими же ловцами, как и он сам, покинули деревню, в очередной раз отправившись теперь уже в далекую столицу, где собирались искать в древних архивах возможные сведения о сальфарадах. Может быть, им все-таки повезло?

В доме, где уже находились выжившие ловцы, приветливо кивнувшие мне, дедушка подошел к грубо сколоченному столу и, бережно достав из железной шкатулки потрепанную книгу в красной коже, украшенной костяными узорами и крупным густо-зеленым камнем в центре, положил ее на деревянную поверхность, предварительно постелив на нее кусок ткани. Опасливо я приблизилась, не сводя взгляда с переливающегося серебристыми бликами камня. Прежде мне не доводилось видеть таких старых и красивых книг. Она имеет для нас ценность?

– Мы нашли ее в архивах, – с благоговейным трепетом произнес дедушка, ласково поглаживая пожелтевший и порванные по краям страницы. – Это вроде дневника, в котором некто по имени Мирза описывает эксперименты живших более двух веков назад алхимистов. Одним из таких опытов было создание сальфарад. Мы знаем, как убить их, Лика, – дедушка поднял на меня сверкающие глаза. – Теперь мы сможем победить.

– Там сказано, – подал голос рыжеволосый молодой человек, стоявший у стены за спиной деда, – что алхимисты пытались создать абсолютно новое живое существо. И это в итоге у них получилось. В рукописи они называют это создание сердцем, которое по их словам и является первым и единственным родителем бесполых сальфарад. Завершить опыт не удалось: первые сальфарады убили своих создателей, но были слабы и не смогли приспособиться к чужому для себя миру, вскоре умерев. Все дети связаны со своим родителем. Если мы уничтожим сердце, сальфарады тотчас сгинут, сожженные собственной кислотой, которая находится в их телах.

– А вы знаете, где оно находится?

– Ну, – парень замялся, неловко взъерошив волосы. – Для этого нам нужно будет сходить на озеро Нилофер. Там живет крошечный народец каломели. Слышала о них, Лика? Говорят, они выглядят как сгустки расплавленного металла с огромными серебристо-голубыми глазами. Они обладают даром прорицания, подобно оракулам древности. Люди с ними не любят иметь дела, и со времен алхимистов никто к ним не ходил. По крайней мере, я не слышал о таких смельчаках. Нилофер в месяце пути отсюда.

***

Узкая извилистая тропа петляла над пропастью между удерживающими ее изрытыми полостями, в которых свистел промозглый ветер, длинными вытянутыми камнями, похожими на столбы, растущие с самого дна, коего из-за тумана не было даже видно. Я куталась в изъеденный жуками плащ, пытаясь спрятаться от колючего ветра, пробирающего насквозь. В вышине устланного густыми облаками светлого, почти белого неба кружили с пронзительными криками птицы, изредка спускаясь и пролетая почти над нашими головами. Тогда мне удавалось рассмотреть их. Тощие, покрытые угольно-черными истрепанными перьями, с бардовым рогом посредине лба, они хищно клацали полными острых тонких зубов мощными клювами.

– Проклятые стервятники, – ворчал на них дедушка каждый раз, когда те снижались.

Нам пришлось преодолеть еще не меньше часа пути по узкой полоске земли, прежде чем она не перетекла в ущелье между возникшими из-за тумана горами, миновав которые, мы словно бы попали в иной мир. Небо над головой стало вновь чистым, и приветливо играли солнечные лучи, проскальзывая через листву высоких мелколистных деревьев. Здесь было тепло и кругом раскинулись луга с полыхающими островками алых цветов. Я поежилась: красные пятна неприятно напомнили мне так часто видимые лужи густой крови. Поэтому я отвела от них взгляд, опустив его на покрытую густой порослью сочно-зеленой травы землю. Тропинок здесь не было.

Невольно мне подумалось, а если остаться тут навсегда?

Ведь сальфарады до сих пор не смогли добраться до этого дивного края, так почему бы не укрыться в нем? Я счастливо прикрыла глаза, стараясь вытеснить из воспоминаний погрязший в страхе, криках боли и глухих рыданиях мир, что являлся моим домом, ныне изорванным противными тварями. Здесь мы могли бы обрести покой. А быть может, в мире где-то есть место, куда они так же не смогут прийти? Тогда люди могли бы поселиться там. Это было бы так замечательно, обрести дом, сродни этому чудесному теплому краю, где над нашими головами высоко-высоко в небе переливаются тонкими ниточками легкие перья невесомых облаков.

Том, член отряда ловцов, который и сказал, что мы пойдем на озеро к расе каломели, о которой я в детстве слышала от проходящих сказителей, позже рассказал мне о прочитанном им в рукописи мага, чье имя я сразу же забыла. Его слова поразили меня, только… я очень боюсь поверить, что это правда. Ведь если так желанное спасение, избавление от причинивших нам столько боли тварей вдруг разобьется, то это будет хуже, чем оказаться сожженной их кислотой. Но так хочется верить. Верить, что пройдет еще немного времени, и мы сможем – обязательно сможем – победить их и когда-нибудь вернуть прежнее спокойствие в наш мир, навсегда забыв булькающий потусторонний хохот, что несет с собой лишь смерть и безумие.

– Смотри, Лика! – Том дернул меня за руку, указывая вперед.

Вниз по склону холма простиралось сверкающее в лучах полуденного солнца сапфирово-синее озеро, точь в точь напомнившее мне виденные некогда драгоценные камни. Гладь его была поразительно тиха, словно бы гуляющий в листве растущих неподалеку низеньких деревьев ветерок совсем не трогал воду, в глубине которой мне привиделись переливы крошечных искр, подобных серебряной россыпи далеких звезд. Вокруг высились большие бурые камни, узкие и вытянутые. Очередной порыв ветра взметнул полы плаща вверх и растрепал мои волосы еще сильнее, но безмятежная гладь озера Нилофер осталась нетронута, точно стекло, а не вода.

Оглядевшись, дедушка шумно выдохнул и направился к одному из остроконечных неровных камней, после коснувшись его раскрытой ладонью, удовлетворенно кивнул. Только приблизившись, я заметила с другой его стороны узкий лаз и небольшую выпуклость прямо над ним. Не отрывая взгляда от шероховатой поверхности булыжника, дедушка пояснил, что это вход в дом каломели. Необходимо вплотную приблизиться к камню и прислониться лбом, точкой в середине между бровями к выпуклости, и коли проводник, коим и является булыжник, сочтет тебя достойным, то получишь белый шарик размером с горошину. Если съесть его, он позволит в течение часа дышать в мире каломели.

– Почему вода не движется? – наконец не выдержала я.

– Это не вода, – отозвался Том, – а жидкое стекло, которое никогда не застывает.

– Значит, они живут внутри него?

– Да, это озеро – их дворец. Нам нужно спуститься вниз.

«Если пропустят» – мысленно заметила я, вслух ничего не ответив. Дедушка решил, что отправится только он с Томом, но в страхе, что они не вернутся, и я останусь без единого близкого человека, навязалась идти вместе с ними. Когда дедушка скрылся в расщелине, я, ощущая в ногах мелкую дрожь, прислонилась к прохладному камню, ощущая, как он впивается в лоб. Мгновение ничего не происходило, потом кожу обдало легким покалыванием, и я ощутила, как сквозь камень просачивается небольшой кругляшек, обдавший мое горло вязким холодом, когда я проглотила его, сделав последний судорожный вдох.

А потом внутренности словно превратились в желе, а воздух вокруг стал давить на меня. Зажмурившись, я шагнула в расселину, ощущая влажный поток, подхвативший и стремительно понесший меня вниз. Ударивший в глаза свет причинял боль даже через плотно зажмуренные веки, но через несколько мгновений он, будто бы сгустился вокруг меня и немного угас, хотя по-прежнему оставался очень ярким, когда я все-таки решилась открыть глаза, почувствовав, что больше не движусь. Представшее передо мной помещение представляло собой стеклянный зал с множеством плотных переплетений, в которых то вспыхивали, то гасли серебристо-сизые пятна.

Дедушка, подбадривая, положил мне руку на плечо.

Едва за моей спиной возник Том, сверкающие пятна, пульсируя, начали приближаться, глядя на нас едва различимыми на их телах светлыми глазами, казалось, пронизывающими нас насквозь. Каломели. Наконец, вперед выплыло создание, на чьем теле выступали бледно-сиреневые переливающиеся узоры. Рта у нее не было, но я отчетливо расслышала повисшие в густом воздухе – или в чем мы находились – хрустальным дребезжанием слова приветствия и вопроса, кто мы.

– Мое имя Артур, – дедушка вышел вперед и низко поклонился; длинные седые волосы его рассыпались на истертый плащ. – Старший капитан ордена Ловцов. Мы призваны нести защиту мирным людям от атакующих нас существ, которым дали имя сальфарады. Они уничтожают нас, и скоро, непременно, достигнут и ваших земель. Мы пришли к вам с просьбой о помощи. Вы обладаете даром видеть вещи, что находятся в потоке времени. Видеть сквозь пространство. Помогите нам найти источник сальфарад, их сердце, порождающее этих злобных чудовищ.

– Плата, – тонкой мелодией разнесся дребезжащий голос, – жизнь одного.

Что это значит?

– Вы не понимаете! – вскричал дедушка, резко выпрямляясь, лицо его полыхало от гнева, но я видела затаившийся в глазах ужас. – Прошу вас, помогите. Как вы можете говорить о плате? Ведь это и к вам имеет отношение! Сальфарады не знают жалости, не сейчас, так через месяц, но вы неминуемо подвергнитесь нападению!

– Наши границы выдержали испытание временем, – ответил серебристый сгусток, не мигая глядя на нас. – Мы существовали за много веков до сальфарад и будем существовать столько же, когда их уже не станет. Нас пытались завоевать, и те, кто хотели подчинить нас своей воле, ныне боятся и избегают ступать в наши земли.

– Сальфарады – не люди, – с горечью произнес дедушка, – они сокрушат вас.

– Уверяю вас, мы устоим против сальфарад, против людей и против любого, кто посмеет посягнуть на нашу свободу и жизнь. А вы? Вы беспокоитесь о нас или о себе? Откажи мы вам в помощи, что вы будете делать? Справитесь ли сами или падете? В опасности находитесь вы; мы же защищены священными стенами нашего дворца. Мы вне ваших войн, вне ваших законов, вне ваших жизней. Все беды вашего мира нас не касаются.

– Я повторяю: они могущественны и безжалостны! Неужели вам не хватает у…

– Вы пришли просить о помощи, – голос резал, словно металл, – и мы пустили вас и готовы выслушать, и даже оказать всю посильную помощь, но вместо того, чтобы смиренно дать то, что причитается нам по праву, вы угрожаете нам, оскорбляете нас и сулите, что откажи мы вам и наш народ будет истреблен некими сальфарадами, которых мы никогда не видели в наших владениях. Это вопиющее неуважение. Даю вам последний шанс: плата или уход. Отвечайте, а ежели с ваших уст слетит еще хоть одна угроза, мы нападем, и выбраться на поверхность вы уже не сможете. Отвечайте!

Воздух завибрировал сильнее.

Дедушка собрался что-то сказать, но Том остановил его, шагнув вперед:

– Раз нужна человеческая жертва, то… – его голос едва заметно дрогнул, – я предлагаю вам себя, чтобы остальные могли узнать, где искать сердце сальфарад.

– Том, – схватил его за руку дедушка; сердце мое неприятно кольнуло.

– Я прошел через десятки городов и деревень, – привычный блеск в глазах юноши померк, уступая место гулкой пустоте, – я видел, что чинят в моем родном мире чужеродные твари, видел, как они убивают и что после них остается от людей. А я ничего не могу сделать. Я испытал на себе их прикосновение. Дьявольская боль. А только представить, что чувствуют те, кого эти хреновы щупальца покрывают полностью. Кожа пузырится и плавится, а вырваться ты не можешь, при каждом движении их склизкая плоть все больше погружаются в твое тело. Спастись от сжигающего поцелуя сальфарада нет возможности. Люди перед ними бессильны, и если есть хотя бы один крошечный шанс спасти их, я хочу сделать это. Даже если придется отдать жизнь. Ведь как бы там ни было я – лишь ничтожная часть этого мира, и это невысокая плата за жизнь всех других людей. Разве я не прав, Наставник?

Он нервно сглотнул, отчего его кадык резко скакнул вверх и снова опустился; натянутая улыбка на бледных губах выглядела нелепой. Дедушка с минуту неотрывно смотрел Тому в глаза, после с тяжелым вздохом отпустив его руку. Каломели окружили нас, подталкивая к выступившему в середине зала кругу, запиленному резкими узорами с тремя овальными темно-синими камнями на переплетениях и одним ромбовидным в центре. Нас попросили сесть за пределами этого круга, каждого как раз напротив одного из камней. Том опустился, напряженно глядя на каломели. Пульсирующая фигура приблизилась к лицу юноши, касаясь его вытянувшимися из блестящей массы тонкими руками, что-то, словно бы бессвязно, напевая протяжным шепотом.

А следом серебристая жидкость, бывшая телом каломели, с вдохом юноши, вошла в его рот и ноздри. Из глаз и рта его вырвались вспышки света, и тут же Том точно обмяк, а глаза, его все еще ярко сияя, широко распахнулись. Остальные каломели вдруг дернулись и звуки их песни заполнили все пространство, отдаваясь от хрустальных стен и, казалось, проникая в наши головы. Когда же их голоса смолкли, Том – или тот, кто вошел в его тело, – глубоким, чужим голосом произнес:

– По пути среди ваших бед и горестей вы коснетесь деяний рожденных алчностью и, пройдя через южные горы Мор, отыщите древний храм, что покоит в себе великую тайну. Там вы узрите истинный облик смерти. Лишь заглянув ей в глаза, вы обретете понимание. Монах с синим пламенем на ладонях – тот, кто послан спасти вас.

Призрачный свет в глазах Тома угас, и юноша замертво повалился на белый пол.

– Вы получили ответ, – мягко проговорил вышедший из тела каломели. – Плата получена. Можете возвращаться, время вашего пребывания здесь почти подошло к концу. Мы позаботимся о нем, – он, переливаясь серебром, навис над Томом. – Прощайте. И да благословят вас три веха: духи тумана, стражи огня, покровители земли. Ступайте.

Дедушка взял меня за руку, крепко сжимая запястье, и потянул за собой к хрустальной сфере, что должна была вернуть нас обратно. Я обернулась и успела заметить, как каломели подняли безжизненное тело Тома, унося его в белесую дымку серебра, после ступив в мягкий омут поглотившей меня сферы. Внутренности опалило огнем, когда, оказавшись на поверхности, я сделала глубокий вдох, показавшегося мне наполненным множеством тонких иголочек воздуха. Только спустя несколько минут, я смогла вновь привычно дышать, почти не ощущая в носу жжения.