Текст книги "Девушка с ложью на сердце"
Автор книги: Яна Розова
сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 13 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]
Глава 10
КЛЕЙМО ПЛЕБЕЯ
– …И забери из садика Эмилию, – закончила список распоряжений жена.
Она была беременна, на восьмом месяце, и оттого капризна до неврастении. Беременность оказалась тяжелой с самого первого дня: тошнота, плохие анализы, угроза выкидыша, неблагоприятный генетический прогноз, пигментные пятна, токсикоз на поздних месяцах, преждевременное старение плаценты и всякое другое, что каждый раз озабоченно провозглашала платная докторица и что стоило все новых денег, денег, денег. Вообще-то Анька и раньше знала, что ей нельзя рожать, но она вбила себе в голову, что хочет второго ребенка, и все тут.
Теперь все льстиво восхищались ее капризным безголовым героизмом, тем более что ожидался мальчик, а сын в семье – это главное.
Сам Борис Васильевич ожидал появления наследника без особого трепета. У него уже был сын от первого брака, и Борис с ним не ладил.
Мальчик рос странным, в точности как и его мамаша. Все попытки отца возобновить отношения принимались им в штыки.
Борис приезжал в брошенную им ради дочери ректора Гродинского университета семью с огромными сумками, полными продуктов и подарков.
Он входил в убогую однокомнатную квартиру, где все стены были скрыты книжными шкафами и картинами отца его бывшей жены – знаменитого на юге России художника-пейзажиста, с неизменным чувством своего носорожьего несоответствия атмосфере этого жилища.
Сын односложно отвечал на его вопросы, делая отчаянные глаза в сторону своей матери. Та понимающе кивала. Потом мальчик быстренько испарялся из поля зрения надоедливого папаши.
– Инна, что ему купить? – снова и снова спрашивал Борис, вполне искренне думая, что покупка может стать мостом к сердцу мальчика. – Что он хочет? Велосипед? Компьютер?
Все это и многое другое беспрерывно хотела его шестилетняя Эмилия, и все это у нее было, поэтому папа был любимый, его целовали, без него не ели, не ложились спать.
Бывшая неизменно отвечала:
– Алешка ни в чем не нуждается. И перестань носить нам еду. Мы не голодаем. Квартиру, что ты нам оставил, сдаем, у меня есть работа. Недавно выяснилось, что Алешка теперь художник и его картины уже покупают.
– Покажи мне их! – потребовал Борис.
Она принесла нечто невообразимое: не дерево, не зверь, не человек, не луна…
– Что это за бред? – скривился он, а Инна улыбнулась, и в ее глазах появилось некое выражение, будто она не глазами видела мазню Алешки, а другим, специальным органом, которого у плебея Бориса и быть не может.
…Двадцать лет назад он приехал в Гродин поступать в сельхозинститут. В кармане у Бориса только и было, что направление на учебу, выданное районным отделом образования, и рублей пятьдесят денег. В институт он поступил и сразу стал комсомольским лидером, активистом, отличником.
Стал продвигаться по комсомольской линии, сумел остаться в Гродине после института. Вскоре выпускник вуза уже работал на Гродинском химическом, куда простых смертных без химического образования не брали, а его взяли, вот так!
Потом встретил Инну, женился на ней просто потому, что она ему нравилась, и это было так удобно: городская прописка, домашнее питание.
Год за годом карьера Бориса набирала высоту, но жена этим не интересовалась совершенно. Витала себе над землей в эмпирических потоках, кропала какую-то ненужную диссертацию – то ли про Ван Гога, а то ли про Гогена, которых Борис не различал.
Поначалу равнодушие жены к его успехам Бориса не трогало, но со временем он ощутил потребность в признании своих заслуг, в уважении со стороны женщины, с которой делил постель и которая жила за его счет. Этого не было. Недопонимание разжигало ссоры, все чаще перераставшие в настоящие скандалы, и однажды Борис услышал в свой адрес:
– Ты всего-навсего плебей. Цепкая деревенщина.
И это задело его до самых печенок как раз потому, что было правдой.
Вскоре он бросил Инку и женился на Аньке. Родители жены помогли молодой семье, подарив квартиру в самом престижном доме города, как раз напротив здания мэрии. Да и загородным домом, купленным через три года уже на Борисовы деньги, можно было гордиться вполне!
Теперь Борис занимал должность заместителя директора по маркетингу Гродинского химического завода. Уровень жизни поддерживать помогал контрольный пакет акций заводика по розливу уникальной минеральной воды в Курортном. Пакетик этот Борису удалось урвать благодаря знакомствам и незацикленности на соблюдении законов.
* * *
В своем кабинете, в своем «мерседесе», в своей квартире, на беспрерывных банкетах он чувствовал себя большим человеком, непререкаемым авторитетом в любой области.
Свои суждения Борис привык излагать насмешливым тоном и стремясь не просто поумничать, но и царапнуть собеседника. Любил, ковыряясь зубочисткой в дупле зуба, побороться за нравственность, отчитав кого-нибудь из молодых сотрудников за джинсы или яркий макияж. Призабыв об обстоятельствах собственной жизни, возмущался разводами в семьях подчиненных.
В новой семье Бориса ценили и уважали. Его тесть сам из народа вышел, не корчил из себя интеллигента. Поднялся по крутой партийной лесенке, и шаловливые ветры перемен не сумели сдуть его со взятых нахрапом высот. Что же касается жены, то и тут Борис был доволен. Анька была девушкой яркой, эффектной, недешевой, но при этом интересы имела вполне земные: тряпки, еда, подружки-гулянки, дети. Для общения с окружающими ей хватало осовремененного словаря Эллочки-людоедки, самыми ходовыми выражениями в котором были: «Почем?», «Где брала?», «Круто!», «Вау!» и «Говно!».
И только каждый раз, после визита к бывшей жене и бывшему сыну, Борис ощущал некоторую удивительную для его натуры неуверенность.
Плевался после, клялся больше не приезжать, но все равно он не мог удержаться и ехал в ту скромную квартиру, где много лет назад его, неотесанного первокурсника, приветливо встретили родители Инны. За их столом оробевший Борис впервые взял в руки столовый нож, впервые услышал, как люди говорят без мата. Да и о чем говорят! О книгах, о живописи, о природе, о политике. Ему показалось тогда, будто мир вокруг него стал шире, больше, разнообразнее, удивительнее.
Странная раздвоенность исчезла только тогда, когда Борис стал соискателем рыцарского звания в ордене Чистой Веры. Лишь только получив золотой медальон с изображением двух рыцарей, сомкнувших руки в крепком рукопожатии, он осознал, чего же ему не хватало все эти годы. Ему не хватало осознания своей избранности, ощущения элитарности. Он не плебей, иначе не попал бы в рыцарский орден.
Среди рыцарей, собиравшихся каждый четверг (именно четверг!) в огромном банкетном зале ресторана «Арарат», хозяин которого тоже был членом ордена, простых людей и быть не могло. Поначалу Борис смотрел на этот карнавал свысока, но разглядел среди ряженых кое-кого из числа авторитетнейших лиц Гродина и поубавил спеси. А ведь оказаться среди первых людей в городе и области не так уж плохо! И пусть все прикрывали лица масками, деликатно изображая уважение к чужой анонимности, но каждый рыцарь чудесно знал, с кем он разделяет трапезу.
Придя на ассамблею впервые, Борис изумился пышному убранству зала. Повсюду колыхались черно-белые полосатые полотнища, над креслом Магистра висел огромный герб ордена, искусно изготовленный из тонких витых листов желтого и белого металлов. Зал был украшен рыцарскими доспехами, копиями со средневековых гравюр на тему рыцарства, старинными тяжелыми мечами, щитами с неясной бывшему комсомольскому лидеру геральдикой, а все члены Капитула были разодеты в пурпурные шелка и бархат. Звучала завораживающая музыка, напоминающая песнь ветров пустыни в тех дальних странах, куда рыцари отправлялись за славой и добычей.
Трапеза, к которой приступили после омовения рук и молитвы, состояла из жареного изумительно нежного мяса, грубо нарубленного толстыми кусками, черного хлеба и овощей, горками разложенных на круглых подносах. Красное вино разливалось в высокие серебряные кубки, украшенные самоцветами, да и вся столовая утварь была словно бы взята из какого-нибудь фильма про Крестовые походы. Под ногами вертелись костлявые борзые, собачившиеся из-за брошенных под стол костей. Еду подавали парни с длинными волосами, обряженные в дурацкие, на вкус Бориса, балахоны.
За столом рыцари обсуждали самые разнообразные темы: турниры, которые проводились где-то за городом, на конном заводе какого-то колхоза, достоинства мечей, выкованных местными умельцами и привезенных из-за границы, выборы нового Магистра ордена.
Борис посетил три таких собрания в качестве гостя ордена, а потом ему предложили встретиться с Магистром – обсудить вступление в ряды рыцарей. Магистром оказался совершенно незнакомый довольно пожилой мужчина. Он сказал, что члены капитула «присмотрелись» к новому гостю, они видят в нем сильного человека, потенциального лидера ордена. Капитул – это слово несколько поразило Бориса – приглашает его стать соискателем рыцарского звания. Для получения статуса кандидата в рыцари ордена необходимо пройти ритуал посвящения, который может показаться соискателю несколько странным и даже неприятным. Кроме того, кандидат должен внести внушительную сумму залога. Эти деньги вернутся к соискателю после посвящения его в рыцари. Магистр объяснил правила и обычаи ордена, а на вопрос, в чем же заключается основная цель деятельности рыцарей, ответил очень туманно:
– Сохранение чистого знания.
Справедливости ради следовало бы отметить – «чистое знание» так и осталось для Бориса тайной за семью печатями.
Выслушав Магистра, Борис призадумался. Его заинтересовали, но не до конца. Он искренне считал, что целью любого начинания в жизни должны стать деньги, а рыцари денег не обещали, а даже, наоборот, надо было внести залог и еще проплачивать значительную сумму ежемесячно на счет ордена Чистой Веры. Но ведь зачем-то влиятельные люди делают это?! На своих собраниях они не говорят о делах и вроде бы не узнают друг друга, однако разве их не объединяет нечто? Так, может, это некая страховка на будущее? Сейчас он всем доволен, но никто не гарантирует, что не придет такое время, когда связи окажутся весьма и весьма полезны.
Помимо практических соображений чашу весов «за» значительно утяжелило желание избавиться наконец от плебейского клейма. Кто теперь сможет сказать, что Борис не принадлежит к кругу элиты?
Словом, он согласился. Обряд посвящения его шокировал, но он вытерпел, потому что это вытерпели все, кого он видел на ассамблеях, да и кто посторонний узнает об этом? На обратном пути из «Арарата» ему пришлось купить антисептик, который он всегда использовал после проституток, и мазь против геморроя.
Вскоре Борис узнал еще об одной традиции ордена: время от времени рыцари, а особенно соискатели и кандидаты, оказывали ордену кое-какие посильные услуги. Раньше, если Борис и делал для кого-нибудь нечто подобное, то только согласно принципу «рука руку моет». Теперь же он и знать не знал, для каких целей и для каких людей старается. Однако, чем больше времени Борис проводил с рыцарями, тем глубже втягивался в их интересы. Он даже испытывал некоторое удовлетворение от сознания своей полезности столь высокому сообществу.
А особый кайф Борис испытывал при мысли, что он – избранный, особенный, хранитель древней традиции и особого знания. Так что улыбайся теперь, Инна! Улыбайся.
Глава 11
СЕКРЕТ ЕГО ЖЕНЫ
– Мне необходимо поговорить с вами!
Павел отпрянул от каменного забора и сделал шаг навстречу полному человеку, вышедшему из иномарки – голубой «тойоты». Машину Седов особо не рассматривал, но и так было ясно: это не та иномарка, что подвозила Элю к его дому.
По-настоящему Павел удивился, увидев вблизи свою потенциальную жертву. Человек этот не был похож ни на одного из тех мужчин, что приходили за Элей в квартиру Паши! Муж Эли оказался черноволосым, с острым профилем и держался немного суетливо. На появление Паши он отреагировал нервно: вздрогнул, отступил к машине.
– Не беспокойтесь! – Паша поднял руки вверх, демонстрируя отсутствие оружия. – Мне нужно только поговорить. Скажите, вашу жену зовут Эля?
– Да…
Пашин собеседник помялся с секунду, а потом все-таки набрался мужества:
– Если у вас что-то важное, то садитесь в машину!
Паша быстро обогнул мерцающий в ночи темный обтекаемый корпус авто и сел на переднее сиденье.
– Так в чем дело? – спросил мужчина, устраиваясь за рулем. – Что случилось?
– Еще ничего. – Паша кашлянул. – Дело в том, что ваша супруга заказала мне вас убить.
Мужчина вздрогнул всем телом.
– Не важно почему, – продолжил Седов спокойно, – но я сделал вид, будто согласился. Ах да! – вспомнил он. – В доме напротив, на втором этаже, под третьим окном справа, свален строительный мусор. Под ним лежит брезентовый сверток. В нем снайперская винтовка и мобильный телефон. Их мне дала Эля. Если вы решите обратиться в милицию, то я показаний давать не буду, понятно?
Седов нащупал ручку дверцы и уже собрался выбраться из машины прочь, когда чернявый с неожиданной силой ухватился за его плечо. Он все еще выглядел ошарашенным.
– Постойте, – попросил он своего несостоявшегося убийцу, – подождите! Раз уж вы оказались втянутым во все эти дела, так давайте хоть поговорим по-человечески!
– Мне пора домой, – суховато отреагировал Паша.
– А почему вы решились предупредить меня?
– Я не убийца.
– Спасибо вам, – тихо произнес неотстрелянный муж. – Меня зовут Роман.
– Меня – Павел, – ответил Седов, пожимая влажную протянутую руку.
– Думаю, я вам должен?..
– Нет! – встрепенулся Паша. – Я пойду!
Но Роман снова задержал его:
– Раз так, то я тоже хочу вам кое-что сказать: я вас ждал.
Седов с недоумением глянул на него. В нем проснулось любопытство.
– Начну сначала. Мы поженились три года назад, некоторое время жили нормально, любили друг друга. Потом всплыла первая ложь: Эля призналась, что у нее есть ребенок. Сказала, что боялась об этом говорить, но без него не может жить. Я скорее обрадовался, чем расстроился. Мальчик у нее хороший. Об отце Димки Эля сказала, что он погиб. Был бизнесменом, а конкурент его и взорвал в машине. Прямо на глазах Эли.
– Соврала? – не удержался Пашка.
– Не совсем. – Роман закусил губу. После паузы продолжил: – Но вообще, она все время врет. Вы заметили? У вас с ней какие отношения? Не волнуйтесь, я уже не способен ревновать.
– Она мне показала совсем другого человека в роли своего мужа, – уклончиво ответил Седов. – Видно, думала, что в темноте я не разберу.
Роман, как ни странно, не удивился:
– Высокого, молодого, с русыми волосами? Такого симпатичного, да?
– Ну… – неопределенно подтвердил Пашка.
– Значит, вам тоже врала… Примерно года два назад Элька стала какой-то странной: глаза прячет, мозги пудрит, анекдоты травит. Стала пропадать на целый день, на вечер, на ночь. То забудет сына из садика забрать, то говорит, будто с подругой едет на выходные в Курортный, а подруга и знать об этом не знает! Я спрашиваю, где была, а она плетет черт знает что. И я обратился к частному детективу.
– Решили, что у нее любовник?
– Да, – Роман устало вздохнул, – вот именно! Детектив стал копать. Через месяц Кирилл – мой детектив – доложил мне такие вещи, что я обалдел: отец Димки – известный аферист. Он разными мошенничествами занимался – с квартирами, машинами, а попался на организации гадкой вещи: подростковой секты сатанистов. Он детей прессинговал разными кошмарами, а они ему родительские деньги приносили. В секте вышел нехороший случай – несколько мальчишек и девчонок покончили с собой. Менты его уже почти арестовали, но тут кто-то из родителей самоубийц ему отомстил. Его взорвали в машине, прямо возле его дома. И Эля действительно это видела.
– Получается, – предположил Пашка, – кто-то из приятелей бывшего мужа вышел на Элю и стал ее втягивать в разные нехорошие дела?
– Скорее всего, это так. Кирилл рассказал мне о своих выводах, а на следующий день его нашли мертвым в лесополосе за городом. Я знаю, что его пытали. И с тех пор боюсь, что Кирилл рассказал им, кто его нанял, и они убьют меня!
– Уезжайте отсюда скорее, – посоветовал Пашка, ощутив жесточайший приступ жажды.
Выйдя из машины на свежий воздух, он склонился над опущенным стеклом в дверце машины и сказал мужу аферистки:
– Еще один совет. Лучше бы вам в милицию обратиться. Я вам не помогу, но у вас и без меня достаточно оснований.
– Павел, вы не понимаете… – Роман изменился в лице и с большим усилием признался: – Я люблю ее. Кстати, а знаете, где сейчас Эля?
Пашка усмехнулся:
– У подруги. Алиби обеспечивает.
– Давайте я вас отвезу в одно место, – предложил Роман и, не дожидаясь Пашиного согласия, завел мотор своей «тойоты». – Садитесь в машину, вам понравится!
Такие помещения раньше (а может, и сейчас) назывались актовыми залами. Паше всегда хотелось соскабрезничать на этот счет, что по-настоящему актовыми залами следовало бы называть те места, где совершаются половые акты. Этот актовый зал располагался в старом Дворце пионеров, который лет тридцать назад неблагодарные пионеры покинули, переехав со всеми своими медными горнами, бархатными стягами и кружком мягкой игрушки в здание поновее и посовременнее.
Поскольку пионерия почила в бозе, новый Дворец пионеров вскоре переименовали в Дворец детского творчества, а вот брошенное здание так никому и не понадобилось. Еще полгода назад, когда, выбирая между самоубийством и принудительным запоем, Паша предпочел второе, здесь были заколочены окна и сорваны двери, а вот сегодня…
Зал выглядел шикарно: дубовые панели выше человеческого роста, окна украшали помпезные, цвета старого рубина балдахины, сцену обрамляли расшитые золотом кулисы и пурпурный задник. Под потолком, окаймленным витиеватой лепниной, сверкали гигантские люстры, похожие на перевернутые многоярусные хрустальные торты.
– О! – тихо сказал Седов сам себе, с удивлением озирая людей, заполнивших вестибюль и зал. В толпе он остался один – высадив Седова, Роман уехал, ибо избегал жены.
Павел Петрович не уставал поражаться многочисленности собрания: здесь не только яблоку негде упасть было, здесь и блохе отдавили бы лапку! В зале собрались люди самого разного возраста и социального положения. Впереди Паши, к примеру, стояла совсем молоденькая девчушка с простой русой коской, украшенной дешевой пластмассовой заколкой. На девчушке был свалявшийся розовый свитер, и даже пахло от нее недельной немытостью. Тут же, плечом к плечу со свалявшимся свитером, стоял мужчина лет шестидесяти, похожий на благородно поседевшего светского льва. Несомненно, это был представитель интеллигенции города. Головы в старушечьих платочках соседствовали с бритыми затылками над воротами спортивных костюмов, блестящие от новомодных шампуней дамские прически перемежались стрижеными головами мужчин, проводящих свои дни на стройках и в цехах.
Удивительно, но никто в зале не шушукался, не хихикал. Люди с предельным вниманием смотрели вперед, ловя каждую деталь происходящего на сцене.
Внезапно по залу разлились мелодичные аккорды, а на сцену вышел небольшой хор. Прямо как в старые добрые времена, певцы были выстроены лесенкой: женщины в синих платьях с пуританскими беленькими воротничками образовывали нижние ряды хора, а мужчины в черных костюмах и голубых рубашках – верхние.
«Так это секта! – запоздало сориентировался Седов. – Чего Роман так темнил?»
В девяностые Паша насмотрелся на домочадцев сектантов, которые толпами ходили к нему и коллегам по службе, плача, жалуясь, умоляя помочь. Люди писали нелепые свои заявления, а органы правопорядка были, увы, бессильны, ибо деятельность религиозных культов ничем Конституцию не оскорбляла и под статьи УК тоже не попадала. Более того, подобные «общественные организации» платили государству огромные суммы налоговых отчислений, а значит, приносили ему намного больше пользы, чем простые граждане. Те самые граждане, чьи судьбы и даже жизни ставились под удар.
К счастью, эпидемия сект в Гродине прошла. Те, у кого не было иммунитета против духовной заразы, попали в большие неприятности, но большинство отделалось легким испугом. Редкий гродинец готов был отдать последнее за веру во спасение, легкомыслие народа привело к спаду активности культов и их постепенному угасанию.
Озираясь по сторонам, Паша вдруг припомнил разговор в автобусе – о чистоте и прочей ерунде. Получалось, что вирус отступил, мутировал и возобновил атаку на души и карманы седовских земляков.
Девушку со светлыми волосами он увидел чуть позже. Эля вышла из-за кулисы, бочком сбежала в зал и остановилась у подножия сцены. К ней сразу подошли люди. Она улыбалась им, что-то говорила, кивала на их слова.
«А думает ли она сейчас о своем муже?» – спросил себя Пашка.
Через некоторое время Эля ушла, но вскоре вернулась с пачкой каких-то буклетов и стала раздавать их прихожанам. К концу собрания она заняла место в первых рядах, где Паша разглядеть ее не мог.
Наблюдая за перемещениями своей недавней подруги, Седов не забывал и поглядывать на сцену. То, что там происходило, можно было окрестить только «отчетным собранием». На сцену по очереди выходили какие-то люди и докладывали о результатах своей непонятной деятельности. Не хватало только президиума, но, так как все докладчики обращались куда-то в первый ряд, Паша решил, что «президиум» в полном составе сидит именно там.
Сначала у микрофона появился молодой парень, выглядевший интеллигентно, но по-студенчески демократично. На нем были потрепанные джинсы, стоптанные кроссовки и вытянутый пуловер. Парень рассказывал о мероприятиях, которые ему удалось провести в среде молодежи.
Интеллигентный оказался шустряком, он сумел отчитаться о семи собраниях «единомышленников», как он сам выразился, в общежитиях гродинских высших учебных заведений, спонсировании и участии в конкурсе «Студенческая весна», распространении специального печатного издания «Чистота», организации пяти семинарских занятий по курсу «Путь к себе» и в качестве итога попросил встать в зале тех, кто пришел с ним на это собрание впервые. Седов точно не сосчитал, но предположил, что поднялось около десятка молодых людей обоего пола.
После того как интеллигентный сектант под бурные аплодисменты сошел со сцены, на нее взошли три молодые девицы в Пашином вкусе: крепкие, невысокие и грудастые.
Девушки появились у микрофона, чтобы спеть новую песню. Пели они так чисто и пронзительно, что Пашка откровенно заскучал и раззевался. Он бы предпочел стриптиз.
После песни нашелся новый докладчик. Это был кряжистый краснолицый человек в двубортном костюме, который сидел на нем как на корове седло. По его речи, смущению, по тому, как мужик опасался поднять глаза от шпаргалки, становилось ясно, что человек этот привычки к публичным выступлениям не имеет. Седов прозвал его «председателем». Тема выступления «председателя» весьма соответствовала докладчику: весенний сев, подготовка техники к летней страде, увеличение поголовья крупного рогатого скота и прочее.
Паша забеспокоился, что он чего-то не понимает.
– Простите, – обратился рыжий алкоголик к женщине, оказавшейся рядом с ним в толпе.
Она обернулась и, увидев перед собой симпатичное мужское лицо с наивными серыми глазами и россыпью мальчишеских веснушек, улыбнулась.
– Простите, я новенький. При чем тут сельское хозяйство?
– Так а как же! – веселым шепотом ответила она. – Это ж «Группа труда» у нас такая. Они все поуезжали из города на землю и теперь – спасенные!
– Почему? – спросил Пашка.
– Так а как же! Спасутся же только те, кто на земле будет! Да еще когда помрешь, а мирское имущество оставишь Чистоте, пророку… Понятно?
Седов благодарно покивал, изображая полное и благостное прозрение. Женщина еще раз улыбнулась и отвернулась от незадачливого неофита, а он снова припомнил разговор в автобусе про эту Чистоту в паре с имуществом.
После «председателя», чей отчет провожали бурными аплодисментами, пришло время новой песне. На этот раз сектанты Пашу разочаровали окончательно – на сцене появились вовсе не крепенькие девки, а, наоборот, щуплые парни. Их было четверо, как ливерпульцев, и пели они тоже как ливерпульцы, козлиными голосами под бряцание гитар. Успех их выступления в актовом зале бывшего заброшенного Дворца пионеров был вполне сравним с успехом «Битлз» в зале Ковент-Гарден. Темой баллады, исполненной щуплыми, было очищение. Седов сумел расслышать припев:
Мы все умрем, о-о-о!!!
Но это все, что нам известно.
Все остальное в мире тайна навсегда.
И, умирая,
Я хочу быть чистым.
Важнее смерти или жизни Чистота!!!
О-о-о!!!
Парнишкам на сцене подпевал весь зал. Вообще же, отметил Павел Петрович, чем дольше длилось мероприятие, тем теплее становилась его атмосфера. Ряды сектантов дружно раскачивались в унисон мелодии, люди в зале раскраснелись, чувствовалось возбуждение и нетерпеливое ожидание чего-то особенного, редкого, важного для каждого сидящего здесь.
«Что они затевают?» – спрашивал себя Пашка.
Ему вспомнились порнострашилки – как в конце сектантских собраний братья и сестры по вере, принявшие галлюциногены, предаются сексуальному непотребству.
Седов наморщил нос, догадываясь, что с непотребством ему сегодня не повезет.
Решив покурить на улице, а может, и удрать совсем, Седов отвернулся от сцены. И в этот самый миг весь зал вдруг разом смолк. Паша остановился и посмотрел на сцену, где стоял и улыбался человек в сером пальто.
Паша моргнул. У него была почти идеальная зрительная память, поэтому он не сомневался, что видит одного из тех двоих мужчин, что приходили к нему в квартиру за Элей и испачкали его обои красной краской. Пальто, конечно, на человеке не было. Одет он был в длинное свободное одеяние наподобие римской тоги, только с рукавами.
Человек в тоге продолжал улыбаться и тянуть паузу. С каждой секундой нетерпение в зале нарастало, становилось все жарче, все тревожнее. Некоторые сектанты вскочили со своих мест, но тишина сохранялась почти идеальная.
– Чистые сестры и братья мои! Я пришел к вам, потому что хочу помочь каждому. О радости я хочу говорить сейчас, о радости! О земной нашей радости, для которой мы пришли на землю. Плохо, если в сердце у тебя горе и не хочет оно отпустить тебя! Плохо, ибо все, что мы знаем, – это то, что умрем. Когда? Неизвестно! Как? Неизвестно! Что же будет, если смерть обнимет тебя в минуту скорби, а последний твой вздох будет слезливым всхлипом? А будет смерть безо всякого смысла, вечная чернота. Мы же хотим, чтобы смерть стала для каждого из нас откровением, дорогой, шагом, взлетом. Вторым словом будет «спасение», а третьим – рай!
Каждую свою фразу проповедник произносил немного нараспев, будто бы даже выводя некую мелодию – того сорта, что нельзя выразить нотами. Каждый в зале слышал то, что хотел, будто бы проповедник обращался именно к нему персонально, избранно, с пониманием и прощением, выделяя из общей массы каждую пару глаз, вливая ядовитую ароматную сладость в каждую пару ушей.
– Мы живем… мы дышим… мы видим… Разве можно желать большего! В жизни надо уметь радоваться, надо уметь жить!
«И правда, – подумал Паша, – чего бы не радоваться, коль есть деньги на огненную воду?»
Продолжение проповеди он слушал вполуха, думая о своем. Может, проповеднику удалось коснуться его шрамов, а может, просто из-за трезвости мысли, причинявшие вечную боль, снова стали грызть сердце.
* * *
Очнулся он, только когда в зале началось невероятное. Сектанты встали со своих мест, в их руках, поднятых вверх, колыхались белые цветы, над залом распустились белые с золотом полотнища, люди нестройно скандировали: «У-чи-тель! У-чи-тель! У-чи-тель!» На глазах многих, как женщин, так и мужчин, появились слезы умиления, счастья, надежды. Звучала музыка, но ее почти не было слышно.
Это длилось с полминуты, а потом багряный задник сцены взмыл вверх, и на золотом фоне второго задника появился человек в белом. Он стоял, как и проповедник до него, опустив руки, чуть откинув голову, и улыбался.
Если честно, Паша слегка остолбенел, увидев этого типа: это был невероятно некрасивый человек! Правильно было бы назвать его ужасным человеком: такое крупное, морщинистое лицо с глазами навыкате, с безобразно тонкогубым ртом, грушеподобным носом и скошенным подбородком отталкивало не только сочетанием своих черт, но и выражением невероятной обособленности, отдельности от всех и каждого. Он будто бы знал про себя, что он – другой, инопородный, инфернальный, и будто бы это в себе и любил больше всего на свете. И еще Пашке показалось, что появившийся урод не совсем понимает, что вокруг него происходит.
В толпе раздался женский визг. Кто и где кричал – было непонятно, через несколько оглушительных секунд визг смолк, и только тогда человек, стоявший на сцене, медленно опустил голову и так же медленно поднял ее.
– Приветствует… – сказала женщина, стоявшая рядом с Пашей. Та самая, что поясняла ему про земледельцев. Она выглядела удовлетворенной, словно счастливая бабушка, наблюдающая, как ее внук рассказывает стихи на детсадовском утреннике.
– Приветствует!.. – раздалось со всех сторон. – Приветствует!..
Потом Учитель чуть повернул голову и посмотрел вниз. Оттуда он получил какой-то сигнал и протянул вперед руку ладонью вверх.
– Приглашает вопрошающих… – снова прокомментировала Пашина соседка.
– Вопрошающих!.. Вопрошающих!.. – эхом раздалось в зале.
В самой середине зала встала женщина в черном. Нервничая, дрожащим голосом она спросила:
– Когда я умру? – и пояснила робко: – Рак у меня, а дочку уже схоронила…
Учитель покачал головой вправо-влево трижды, а откуда-то из первых рядов прозвучали слова:
– Ответ тебе будет. Приходи завтра.
Женщина села. За ней поднялся молодой парень, прилично одетый, как одеваются в Гродине хозяева ларьков, торгующих дешевыми продуктами.
– Это… – забубнил он, – это… скажи, лицензию мне на алкоголь когда дадут? А то… это… никак не получу. То одно, то другое.
И снова ответ ему пришел из первого ряда, а Учитель только рассеянно улыбнулся в зал:
– Приходи на личное благословение и все получишь.
Женщина рядом с Пашей пояснила:
– Благословляет на бизнес.
– Как это? – спросил Седов тихо.
– Так, а как же?! Все, кто благословение на бизнес получили, – сейчас вон, работают!
– А чего за благословение Учитель хочет?
– Чтобы мы спаслись.
За парнем, алчущем лицензии на водку, вставали другие. Каждый спрашивал свое, но прямого ответа в лоб никто не получил. Одним обещался ответ назавтра, другим, в основном тем, кто спрашивал о бизнесе, предлагалось прийти на благословение. Пашу раздирало желание тоже задать вопрос, например, о том, когда он окончательно сопьется. Но наглости не хватило, да и ответ был предсказуем: придите завтра на благословение – и вы сопьетесь прямо послезавтра!
