Текст книги "Ночь Нептуна"

Автор книги: Яна Розова

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 13 страниц)

День девятый

Он проснулся от холода. Не то чтобы за ночь кончилось лето, однако к утру его тело на лежаке на берегу моря, да еще в дождь слегка окоченело.

Поскрипывая зубами, Паша приподнялся на правом локте. Левое предплечье и бок, где было сломано ребро, не болели. Неприятное ощущение гнездилось только в области черепа. Глянув под лежак, Седов увидел валявшуюся коньячную бутылку. Возле горлышка бутылки темнела лужа, пахнувшая клопами. Сколько Паша вылакал за ночь, а сколько – пролил, определить было уже невозможно.

Он поднял пустую бутылку, встал, покрутил головой во все стороны, оглядывая пляж, и направился к большой синей урне, стоявшей у крайнего слева лежака.

Море успокоилось, как нагулявшаяся кошка. Оно было зеленоватым, тихим, послушным.

Над горизонтом расцветало утро. Его красота была настолько совершенной, что у Паши защемило сердце – от созерцания и оттого, что ему было не с кем поделиться своим восхищением. Он потер лоб холодной ладонью. А подойдя к воде, вдруг ощутил на своем лице соленую влагу. Это море дружелюбно заигрывало с ним и дразнилось.

Снял кеды, ступил в воду босыми ногами, наклонился и задрал штанины до икр. Вода показалась теплой. Умылся морской водой и замер, пытаясь ощутить на лице первые лучи солнца.

Наконец, ему показалось, что те самые волшебные мгновения безупречной красоты растаяли. Он вздохнул полной грудью, впуская в легкие щекочущее солоноватое дыхание моря, и пошел вдоль берега в сторону дикого пляжа. Ему хотелось еще немного побродить по берегу и окончательно согреться.

За время небольшого ночного шторма море не только набесилось, оно и очистилось. Теперь Паша видел выброшенные на берег грязно-коричневые мочалки водорослей, пустые пластиковые бутылки, жестянки из-под напитков, куски древесины, целлофановые пакеты, обертки от мороженого, чипсов и конфет, а также утерянные навеки цветастые сланцы и другой человеческий мусор.

Все эти вещи и предметы уже не казались чужеродными деталями природного пейзажа. Непривычным тут было другое – тело девушки, одетой в джинсы и розовую майку. Оно лежало лицом вниз на песке из битых ракушек, а усталые маленькие волны робко трогали ее свалявшиеся волосы неопределенного цвета.

Паша подошел к мертвой девушке вплотную и только тогда смог осознать, что это не сон.

Достал мобильный телефон, набрал номер службы спасения.

Оператор удивилась сообщению об обнаружении на пляже в Боровиковке второго трупа. Паша объяснил: к сожалению, это не шутка.

Теперь он сообразил, что ему выпала уникальная возможность осмотреть тело до появления экспертов. Он присел рядом, аккуратно, почти нежно перевернул тело. Девушку он узнал сразу, хоть раньше видел ее только на фотографии. Как жаль, что Паша не ошибся в своих предположениях. Какие чувства испытает Роберт, узнав о находке рыжего сыщика? Паша хотел это увидеть.

Заглянув в лицо Ираиды, он не увидел явных признаков утопления. Кожа была бледной, губы синюшными, на белках глаз лопнули сосудики, но рот и нос были чистыми, без пены, которая выдавала бы утопление. Тогда Паша легко надавил на грудную клетку. Ничего не произошло, пена и жидкость не выступили.

Осмотрев ее руки и босые ступни ног, Паша призадумался.

Признаков, указывающих на то, как была убита девушка, он не нашел. Тогда Седов откинул волосы с шеи и повернул голову девушки в сторону берега. Белый луч утреннего солнца, презиравший вчерашние тайны, высветил на загорелой коже Ираиды несколько небольших синяков. Паша приложил к синякам свою правую руку. Его пальцы с синяками не совпадали. Тогда Паша приподнял голову Ираиды и подложил свою ладонь под ее седьмой шейный позвонок. А вот так все получалось.

Он еще раз осмотрел кожу на лбу, носу область волос надо лбом и даже теменную область головы. Никаких повреждений не обнаружил.

Тогда Седов занялся одеждой Ираиды. Карманы джинсов были абсолютно пустыми, карманов на футболке не было, за исключением декоративного карманчика на рукаве. Паша его обследовал и достал из тканевой складки кусочек камешка молочного цвета, скорее даже осколок. Рассмотрев его, Паша положил камешек на место, в карманчик.

Седов набрал номер Вики:

– Я нашел тело Ираиды. На пляже. Роберт рядом с тобой?

– Да. – Ее голос был еще сонным, но уже встревоженным. – Она?..

– Да. Дай ему трубку.

Роберту он сказал то же, что и его жене. Отец Ираиды тяжело задышал.

– Я сейчас приду… – сказал он отрывисто.

В трубке послышался какой-то звук, и Паша снова услышал голос Вики:

– Паш… ему плохо. Я…

– Вызови скорую.

Роберт на пляж так и не спустился. Минут через десять позвонила Вика:

– У него приступ, Паша! Доктор пришел, ему укол какой-то делают…

– Надо опознать тело. Приди ты.

Она появилась через двадцать минут, а за ней – милиция, Федор Макарыч, спасатели, медики. Возникла обычная для таких случаев суета, которую Паше приходилось наблюдать в прежней своей жизни.

Начинался солнечный, чудесный для многих, а может, и всех отдыхающих в отеле «Заря коммунизма» летний день.

В своем номере Паша сразу направился в душ, предварительно заказав завтрак.

Едва он успел выйти из душа, как официантка принесла еду, но тут Паша понял, что есть не хочет совершенно.

В дверь постучали.

Это была Кира. Она снова выглядела «по-офисному»: строгая и серьезная – в узенькой юбочке, белой блузке и очках. Ее визит не был случайным. Пятнадцать минут назад Паша позвонил по внутреннему телефону в редакцию и попросил Киру кое-что занести ему в номер.

– Что с тобой случилось! – встревоженно произнесла она, глядя на него большими испуганными глазами.

– Проходи, – пригласил ее Паша.

Мельком глянув на себя в зеркало, понял, что Киру напугала его бледность. Никакой загар не мог скрыть сероватый оттенок кожи, появившийся после холодной пьяной ночи на пляже, а также мешки под глазами.

– Вот фото, – сказала Кира, протягивая Паше белый конвертик.

– В полный рост?.. Отлично. – Седов достал карточку, секунду рассматривал, а потом спрятал конверт в ящик прикроватной тумбочки.

– Хочешь есть? – спросил он, плюхнувшись в кресло.

– Хочу. А что у тебя?.. Ой, блинчики! В нашей столовой самые вкусные блинчики в мире!

Ее жизнерадостность Паше нравилась. Сам он никак не мог собрать мозги в кучу и начать думать.

– А что, правда, Ираида утонула? – Кира приступила к уничтожению Пашиного завтрака. Тема разговора аппетит ей не портила.

– Нет, – ответил Паша. Ему даже пива не хотелось. Он налил себе стакан минералки и стал отпивать по глотку. – Я нашел ее тело на пляже, но утонула она или нет – скажет судмедэксперт после вскрытия.

Кира запихнула в рот последний кусочек блина, вытерла руки салфеткой, выпила одним глотком чашку чая и сказала, облизываясь:

– Спасибо! Так вовремя… А ты совсем не ешь?

– Ем, не волнуйся.

Кире не сиделось на месте. Она подскочила, высунулась на балкон, села на пуфик у журнального столика.

– Паша, а ты помнишь, что я тебе рассказывала о девушках, которые пропали прошлым и позапрошлым летом?

Невольно приложив ладонь к области сломанного ребра, Паша ответил:

– Помню.

– Так я права? Это маньяк? Три эпизода за три года! – В ее глазах было откровенное любопытство, так понятное Седову. – К какому выводу ты пришел? Есть у нас маньяк?

– Для начала надо понять, как умерла Ираида, – спокойно ответил он. – Странное дело: я уверен, что ее утопили – в море или в другом водоеме, может, даже в ванне. Кто-то держал ее за шею, сзади, опустив лицом в воду. Но признаков утопления нет… И еще я уверен, что тело выбросило море во время шторма. Но почему в прежние годы не нашлись тела других девушек – не знаю.

– К ним груз прицепили, – объясняла Кира со знанием дела. – От Ираиды он во время шторма отцепился, а от других – нет. Может, плохо к ней этот груз привязали?

– Ни веревки, ни следов от нее на коже…

– Веревка была привязана за талию, поверх одежды. Вот и нет следа. Веревка порвалась, тело всплыло.

Паша кивнул ей в ответ. Энергия этой пухленькой девушки зарядила и его самого гораздо лучше блинчиков, которые он все равно бы не осилил.

– Слушай, ты, если хочешь, посиди тут, а мне на пляж нужно.

– Будешь веревку искать?

Все-таки не зря Кира так любила сериалы про маньяков.

На ступеньках отеля Паша столкнулся с Викой. Он разглядел, что расстроена она была до крайней степени.

– Как Роберт?

– Ничего, – ответила она грустно. – Оказалось, это не инфаркт. Просто плохо стало из-за нервов. Слава богу, что не инфаркт. Его обкололи успокаивающим, он заснул. Вечером я заберу его домой.

– Домой? – уточнил Паша. – У вас тут есть дом?

– У Роберта есть дом в Боровиковке, но мы постоянно тут находимся, практически живем в одном из номеров. Я сюда его привезу. Паш кто ее убил?

В ответ Павел Петрович развел руки и наморщил нос.

– Ты же поможешь нам? – В голосе его подруги звучала надежда.

– Мне бы очень хотелось помочь… А скажи, ты знаешь, где живет отец Роберта?

– В Гродине.

– Адрес знаешь?

На пляже было уже жарко и людно, а напоминаний о ночном шторме почти не осталось. Клочья высохших водорослей еще валялись вдоль линии воды, а вот мусор был тщательно собран.

Оглядевшись, Паша разглядел вдалеке за пляжем отеля мусорные контейнеры. Он направился к ним и к людям – мужчине в закатанных спортивных штанах и женщине в выцветшем трикотажном халате, которые перекладывали наполненные черные мусорные мешки в эти контейнеры.

– Прошу прощения, – обратился Паша к ним, – вы в мусоре мой бумажник не находили?

Они его не находили. Тогда Седов попросился порыться в контейнерах. Уборщики пляжа удивились, постарались убедить его в том, что они каждый предмет с песка поднимали своими руками и бумажника не видели, но рыжий парень оказался очень упрямым.

Взявшись за поиски, Паша взмок буквально через пять минут. Он не знал, что ищет, а металлические ящики, простояв несколько часов на солнечном свете, разогрелись, как печи. Кроме того, от слабости и смрада, который издавали отходы пляжной деятельности людей, кружилась голова.

Неожиданно зазвонил телефон. Скатившись с контейнера, Паша плюхнулся на песок, выудил мобильник из кармана.

– Паша, меня арестовали… или задержали… не знаю…

– Тебя обвиняют в убийстве Ираиды?

– Ну, они не говорят… Паш, что делать?

– Вызывай адвоката, поняла? Я уеду ненадолго, а ты ничего не бойся. Они не смогут держать тебя долго, нет улик. Не нервничай, держись.

– Ладно, ладно… да… адвокат… я не подумала.

Было ясно, что Лена не обнаружила в себе достаточно душевной щедрости, чтобы простить Виктории ту зуботычину на автовокзале в Боровиковке. Она отомстила жене своего спонсора, верно сообразив, что после смерти Ираиды Роберт не даст ей ни копейки.

А уехать в тот день Седову не удалось. В справочной автостанции ему нервно объяснили, что автобусов до Гродина сегодня нет. Нет и проходящих рейсов. Паша подумал было нанять в шоферы Киру, но решил, что это уж слишком.

Вечером он снова вернулся к контейнерам и продолжил операцию «Найди то, не знаю что». Часам к десяти вечера, когда солнце утонуло в море, выплеснув на небо прощальный красный блик, Седов постиг очередную банальную мудрость: неясная цель приводит к непонятным результатам. А в его случае – никуда не приводит.

Напоследок он загнал под ноготь рыбью кость, долго доставал ее грязными пальцами, а достав, сердито плюнул. Такие ранки обычно долго напоминают о себе и о глупости человека, который не принял элементарных мер безопасности.

У него остался всего один неисследованный контейнер.

* * *

Воспоминания о мусоре Паша отмыл со своего тела в номере, шорты выстирал в шампуни под душем. Но ощущение запаха, исходившего из контейнера, ему мерещилось еще долго, отчего он время от времени подозрительно себя обнюхивал…

Перед душем снял повязку с руки, покрутил ею, надавил пальцем в то место, где раньше болело больше всего, – оказалось, терпеть уже можно.

«Как на собаке!» – восхитился он.

Переоделся, расчесал влажные рыжие волосы, заглянул в зеркало. Его внешний вид соответствовал самочувствию. А самочувствие было нормальным.

Он собирался прогуляться до Боровиковки, где у него было дело – визит к одной своей знакомой. Для этого визита он запасся бутылкой водки.

Тетя Света встретила Пашу как старого знакомого. Пригласила войти, обрадовалась презентованной бутылке. Но ее гостеприимством Седов пользовался не долго. Попросил только фотографию Наташи. Тетя Света ушла в соседнюю комнату и вернулась с дешевым маленьким альбомчиком. Из снимков ее дочери гость выбрал одну фотографию, сделанную в день шестнадцатилетия девушки.

Пообещав вернуть фотографию, Паша попрощался и откланялся.

Возникшая в его мозгу идея требовала осмысления. Для этого он собрал фотографии всех трех пропавших девушек. Фото Кристины, которое принесла ему Кира, хранилось у него в номере. Портрет Ираиды Паша попросил у Вики еще сегодня днем. Вика пообещала оставить его у секретаря своего мужа. Вернувшись в отель, Седов зашел в приемную Роберта и забрал конверт с фотографией.

В своем номере Паша положил на стол три портрета – Наташи, Кристины и Ираиды – в ряд и стал рассматривать. С первого взгляда было ясно: девушки абсолютно разные.

Скромненько одетая, но открыто улыбающаяся Наташа казалась воплощением простоты и наивности. Она была снята во дворе своего дома. Рассматривая ее лицо, Седов подумал, что вряд ли она была слишком умной, но совершенно точно была доброй, покладистой и неизбалованной. Иными словами, идеальной жертвой для человека, имеющего самые отвратительные цели. Совершенно иное впечатление производили две другие девушки.

Фотограф «Красного отдыхающего» запечатлел Кристину в холле отеля, где она, прижимая к груди букеты цветов, выражала бурную радость по поводу своего прибытия в «Зарю коммунизма». Она выглядела типичной хорошей девочкой, но, зная о ней то, что знал Паша, становилось ясно, что Кристину лучше всего характеризовала поговорка «В тихом омуте черти водятся».

И об Ираиде у Павла Петровича мнение уже сложилось. Фотография, где она позировала в обтягивающем ее развитые формы платье, стоя на каменном бордюре, была вполне в стиле этой девицы.

Все три девушки родились и выросли в совершенно разных условиях. Наташу воспитывали в деревенской среде, в очень небогатой семье, но Паша был уверен, что мать очень любила девочку. Одевалась Наташа просто, если не сказать бедно. Образованием тоже не могла похвастаться.

Кристина росла в городе, в семье обеспеченной, стабильной, но не слишком крепкой. Марьяна считала, что девочка соглашалась на любые сомнительные предложения мужчин в поисках любви из-за собственной закомплексованности. Похоже, ей не хватало родительской любви, впрочем, как и третьей жертве – Ираиде.

Дочь Роберта Каспаряна в принципе не знала, что такое материальные ограничения. Зато отец был к ней строг, а о матери лучше и не вспоминать. В итоге девчонка выросла отвязной, наглой, дерзкой и жадной.

Итак, три пропавшие девушки были совершенно разными людьми.

Но что-то же должно быть у них общее? Как их выбрал для себя человек, который имел привычку нападать на юных девушек пятнадцатого июля в День Нептуна?

Паша смешал фотографии на столе, достал сигареты, вышел на балкон покурить. Докурив, вернулся за столик и снова разложил портреты в рядок: Наташа, Кристина, Ираида.

И только теперь, видя всех трех девушек рядом, стал кое-что замечать: они имели некоторое внешнее сходство. Как будто бы были очень дальними родственницами, сохранявшими в чертах лица фамильное сходство. Что-то в чертах лица явно было общим, общее замечалось и в абрисе их фигур. Возможно, в целом это просто его фантазии, но совершенно ясно – у всех троих круглые лица, чуть крючковатые носы, слегка напоминающие птичий клюв, длинные светлые волосы.

Но заметить сходство удавалось только при большом желании. Возможно, даже если бы три эти девушки собрались в одной компании, никто и не рассмотрел бы их внешнюю похожесть. А если учесть, что девушки радикально различаются характерами и типом поведения, то их похожесть просто терялась.

Тот, кто их выбрал, имел какой-то ориентир образец. В глазах убийцы эти девушки подменяли ту жертву, которая была ему недоступна.

Придя к таким выводам, Паша снова вышел на балкон проветриться. Он чувствовал себя очень странно – как человек, который вспоминает что-то важное, а вспомнить не может. Или это дежавю?

В баре при бильярдной, куда Паша явился, чтобы провести вечер, вкусно пахло шашлыком. Аромат мяса и дымок от мангала реанимировал аппетит. Паша соблазнился на шашлык и пиво. После ужина решение сыграть с Иваном пришло само. Тем более что потенциальный партнер уже несколько раз махал ему рукой из бильярдной, приглашая за зеленый стол.

И на этот раз Павел Петрович изрядно продулся. Не так круто, как в прошлые разы, но очень даже ощутимо. После третьей партии они с Иваном устроились за столом – Иван сказал, что у него дрожат руки и он хочет отдохнуть.

– Слышал, какое у Роберта Аванесовича несчастье?

Иван попивал пиво из литровой кружки, казавшейся очень массивной в его небольших руках. Перед тем как взять кружку в руки, он протер ее салфеткой.

Паша призадумался – стоит ли ему признаваться в своей особой роли?

– Слышал, – сказал он и добавил с самым простецким видом: – А еще я слышал, что вы на ее матери женаты…

Иван с легким удивлением посмотрел на Пашу, но не спросил, откуда такая осведомленность. Вместо этого объяснил:

– Да, Ираида мне вроде падчерица. Только я ни разу в жизни ее не видел. С Леной мы познакомились год назад, когда она из Гродина приехала. Я увидел Лену и решил, что мы должны быть вместе. Правда, совсем вместе у нас не получилось – я живу тут, а она в поселке, но мы очень часто видимся.

– Лена, должно быть, просто убивается из-за дочери, – предположил Паша.

– Да нет. – Иван покачал головой. – Она же Ираиду с детства-то и не видела. И осталось еще трое детей. Ну, поплакала, конечно… Все-таки мать. Другое дело – Роберт Аванесович. Понимаю, что он чувствует, хорошо понимаю. Когда я дочь потерял, мне небо с овчинку показалось.

– А где ее мать? Вы в разводе?

– Она умерла. Дочке год всего был. Раковая опухоль. Страшно это все – думаешь: за что? За что ей? За что мне? Думаешь: в чем я виноват? Что не так в своей жизни сделал?

– Бесполезные думки, – тихо сказал Паша.

– Мысли эти не прогонишь так просто. Я тут жить остался, потому что могила дочери тут. Каждую неделю хожу на кладбище. Здесь земля очень плодородная, летом постоянно приходится бурьян полоть.

– Откуда вы родом? – Почуяв что-то особенное в словах бильярдиста, Паша старался задавать вопросы дружелюбно-рассеянно, будто бы из сочувственного любопытства.

– Из Гродина.

– Так мы земляки!

– Да? – Иван протянул Паше через стол руку. – Ну, здорово, земляк…

– Так что же с дочкой произошло? Она заболела?

Ответы на Пашины вопросы, все более конкретные, Ивану давались нелегко.

– Нет, тут хуже. – Он достал из кармана брюк кипенно-белый носовой платок и промокнул лоб. – На нее напали…

– Сколько же времени прошло?

– Четыре года.

Седов наклонил голову к левому плечу. Беседа за кружкой пива становилась все более интересной.

– Как она умерла? – Он уже не мог не спросить этого, но теперь надо было обосновать свой интерес: – Это важно, Вань. Я не из любопытства спрашиваю.

– А зачем? – Иван выглядел слегка растерянным.

– Вполне возможно, что дочь Роберта Аванесовича и твою дочь один и тот же человек убил.

Иван допил пиво и помрачнел:

– Я сам нашел ее на пляже поздно ночью. Искал, искал и – нашел. До утра сидел рядом с Олесенькой моей, не мог к людям идти. Меня на пляже нашел кто-то, милицию вызвал. Они приехали, забрали мою девочку. Сказали после, что захлебнулась она. И… над ней надругались.

– Сколько лет было дочери?

– Шестнадцать…

– Какого числа это случилось?

– Пятнадцатого июля.

– Убийцу нашли?

– Нет…

Иван поднялся из-за стола:

– Прости, Паш, мне тяжело вспоминать. Пойду, высплюсь, день был тяжелый.

– Я понимаю, – сказал Седов вполне искренне. Он тоже встал. – Ты не мог бы помочь мне? Одна мелочь… Принеси мне фото твоей дочери.

Иван неопределенно кивнул ему и пошел к выходу. Седов снова сел на место и сделал скучающей официантке заказ:

– Еще пива, пожалуйста.

Часть вторая

День десятый

В автобусе Гродин – Боровиковка Павел Петрович спал как убитый. Он и эту ночь провел у моря, только на этот раз мысли его имели направление весьма четкое. Утром он уже знал, что надо делать, но нужны были новые факты. Иначе не складывалась система.

До автобусной станции его подвезла Кира. Седов чуть не проспал автобус, задремав под утро на лежаке. А проснувшись, бросился в отель, кое-как собрал вещи и выскочил из вестибюля в ту минуту, когда на стоянке за воротами «Зари коммунизма» парковала свой пикап его новая подруга.

– Все-таки я точно знаю, что есть тут у нас маньяк! – сообщила она, когда ее пикап выбрался на боровиковскую дорогу.

– Пока рано об этом говорить, – потирая глаза, осторожничал Паша. – Все еще очень неопределенно.

– Но ведь ты тоже в это веришь?

– Верить – неверное слово. – Паша вдруг заговорил афоризмами. – Я знаю, что уже три года в одно и то же время на этом побережье пропадают шестнадцатилетние девушки, которые внешне слегка похожи. Но этого слишком мало.

Кира пожала плечами:

– А я думаю, что достаточно! Надо же его искать, ловить, сажать. Он же через год еще кого-нибудь убьет!

Паша покачал головой.

– Не все так просто, – сказал он. – Не все так просто.

– А куда ты едешь? – спросила Кира.

– К отцу Роберта, в Гродин.

– Зачем?

– Люблю семейные истории…

Кира задумалась и снова стала похожа на умную белочку.

Гродин встретил его духотой, пылью и шумом, который типичен для всех городов в мире и объединяет гул моторов, шорох шин по асфальту, голоса людей… Паше вдруг показалось, что Гродин примерещился ему, задремавшему под шум прибоя на песке, состоящем из битых в крошку маленьких белых ракушек. Захотелось открыть глаза.

Аванес Давидович о смерти внучки уже был извещен. И об аресте Виктории – тоже. Пашу он принял без удивления, решив, что этот чуть усталый парень с обгоревшим носом выполняет какое-то поручение Роберта. И даже если вопросы гостя его удивили, он этого не показал.

Квартира Каспаряна-старшего была небольшой, уютной и чистенькой. Аванес Давидович, седой сухощавый старик, пригласил Седова в комнату, предложил абрикосовый компот, поставил на стол вазочку с печеньем.

– Я бы хотел поговорить с вами о вашей внучке, – сказал Паша, устраиваясь в глубоком клетчатом кресле с деревянными ручками. – Вы часто ее видели?

– Нет, – ответил хозяин почти равнодушно. – Редко я ее видел, очень редко. Вы не думайте, что я такой злой старикашка, но видеть ее мне не очень и хотелось. Если она приезжала с Робиком, то с порога начинала клянчить: игрушки, конфеты, деньги. И так все время, сколько я ее видел. Еще льстивая была… Плохо, что она погибла, ведь жизнь молодая, но я не тоскую за ней. Думаю только, что Робик как-то не так ее воспитывал…

– Баловал?

Аванес Давидович пожал сухонькими плечами:

– Вроде и не баловал, но все равно воспитывал абы как. Ей мать была нужна. Хотя… эта Лена… – Он махнул рукой.

– А вы как Роберта воспитывали? В строгости, наверное?

Старик чуть заметно улыбнулся:

– А Робика и воспитывать не надо было. Скажешь: учи уроки – он учит. Скажешь: не смей на велике по дороге гонять – он и не будет. Хороший мальчик. Всегда был хорошим.

– Но он с вами стал жить только с двенадцати лет?

– Это – да, – согласился Аванес Давидович. – Мы с женой развелись, когда ему года три было. Я очень жалел, что пришлось ей ребенка оставить. Но в те времена дети после развода всегда с матерями жили. Я думал, что ему с ней лучше будет.

– А на самом деле? – Чуткое ухо Павла Петровича уловило в последней фразе нотку сожаления, а может, и сарказма.

– На самом деле… Моя бывшая жена умерла давно, а говорить о покойных плохо нельзя, верно?

– Не всегда, – ответил Паша серьезно. – Вы имеете право на собственное мнение. И имеете право его высказать.

Он не удивился, что о покойной внучке дед, не смущаясь, отзывался скверно, а о жене – не мог. Пожилые люди часто нелогичны. К тому же бывшую супругу в прежние времена Аванес Давидович любил, и она причинила ему сильную боль, а Ираиду он просто воспринимал как близкое существо.

– Раз вы так считаете, – сказал старик, чуть прищурившись, что, скорее всего, выражало презрение, но не к собеседнику, а к объекту беседы, – то я выскажу свое мнение. Она была очень непорядочной женщиной. Хотела только развлекаться, гулять с мужчинами. Не отказывалась выпить. Подробностей не знаю, Робик мне никогда ничего не рассказывал, но она в Гродине вела образ жизни просто разгульный! Мужчины к ней ходили, они выпивали…

– Она работала где-нибудь?

– Да, в советские времена не работать было невозможно. Она и работала – в больнице.

– Кем?

– Каким-то рентгенологом, вроде того, – небрежно сказал Аванес Давидович. – Я знаю, что Робику было плохо у нее. Он приехал ко мне после ее смерти – такой худенький, такой забитый! Все его вещички влезли в школьный портфель: пара брюк, пара белья, рубашка, пиджачок… И голодный он был все время, будто раньше досыта не кормили.

– А скажите, Аванес Давидович, у вас фото вашей бывшей жены не сохранилось?

– Фото?.. – Старик отвел глаза. – Ну, случайно я нашел одно. Недавно. Перебирал старые снимки как-то. Принесу сейчас.

Аванес Давидович обещание выполнил. Черно-белая фотография была сделана в семидесятых – молодая женщина, улыбаясь, обнимает черноглазого мальчика. Паша вгляделся в лицо женщины. Он не мог сказать точно – похожа Ираида на свою бабушку или нет? Ираиду он видел только на фото и – мертвой. И знать не знал, как она улыбается и какое у нее должно быть выражение лица, если она смотрит на любимого человека.

– А как вы считаете, Ираида на бабушку свою похожа была?

– Нет. Куда ей?! – Свое презрение дед скрыть даже не пытался. – Моя жена была красавицей, оттого и все наши проблемы. Ира, может, лицом ее и напоминала, но красоты в ней ни грамма не было.

Седов решил, что достаточно мучить вопросами пожилого человека. Он попросил фото бывшей жены Аванеса Давидовича и поднялся с места.

– Вы сейчас назад поедете, к морю? – спросил старик, провожая гостя до двери.

Павел Петрович кивнул и улыбнулся, вспомнив шум прибоя.

– Как же я скучаю по нему… – Вздох Аванеса Давидовича был печальным и глубоким – Но вот, на старости лет нажил себе болячку – аллергию! Оно, конечно, не странно. Я ж с химикатами много работал. Мы с Робиком столько мешков с удобрениями перетаскали, что и не вспомнить. Теперь, как только выхожу на морской берег, – задыхаюсь, а если в морскую воду войду – покроюсь красными пятнами и волдырями.

– Сочувствую, – сказал Паша, который лучше многих понимал печаль этого старого человека.

Из квартиры Каспаряна-старшего он вышел, поторапливаясь, потому что хотел успеть на автобус, уходящий после обеда.

На автовокзале Пашу разочаровали: вечерних рейсов не было. Седов попытался дозвониться Вике по мобильному, но ее аппарат был отключен. Ему следовало бы взять номер адвоката, к которому она должна была обратиться, но он не подумал об этом заранее.

Обидевшись на самого себя, купил билеты на самый ранний утренний рейс и направился к своему дому.

А по дороге вспомнил о Яне. Как и всегда, подумав о ней, он испытал чувство вины. Ее надо было просто любить, а у него не получалось. Способность просто любить сгорела пять лет назад. Остались лишь горечь, боль, тоска по ушедшему и это самое чувство вины. По сути, из всего, что осталось, вина была ближе всего к любви…

– Яна, я ненадолго в Гродин вернулся, – сказал он, набрав ее номер. – Хочешь, встретимся сейчас? Завтра утром я снова уеду.

Она хотела встретиться, и Паша остановил нужную маршрутку. Яна жила в однокомнатной съемной квартире вместе с рыжим котом Вольдемаром. Работала она редактором в одной городской газете, увлекалась кино, много читала.

Возле дома Яны под самодельным и оттого кособоким зеленым навесом продавались абхазские абрикосы. Паша купил их целый килограмм, потому что нежная кожица фрукта напомнила ему покрытую пушком щеку Яны. Он соскучился по ней.

Едва открыв дверь, Яна бросилась Седову на шею – легкая, теплая, ласковая. Прижалась упругим, как у юной девушки, телом, шепнула слова, от которых у Паши закружилась голова. Вскружить его голову мог бы и ее наряд: коротенькие шортики и маечка, скорее будившая любопытство, чем прикрывавшая тело.

Паша прижал ее к себе, выпустив из рук сумку и пакет с абрикосами. Вдохнул аромат ее кожи, волос, подчиняясь вспыхнувшему желанию, нашел ее губы, ощутил их вкус. Поднял на руки и, скидывая на ходу кеды, отнес ее на диван.

Вспомнил, что весь в пыли, а руки не мыл с самого утра.

– Никуда не уходи, – сказал он ей и убежал в ванную.

Яна рассмеялась. Выходя из комнаты, Паша заметил, что она, закусив нижнюю губу, стягивала с себя майку.

Сейчас, когда Яна раздевалась на диване, ожидая его, и он знал, что дальше будет столько нежности, столько страсти, столько настоящего тепла и еще столько нежности, как никогда в его жизни, он верил во второй шанс. В тот второй шанс, о котором говорил Иван, станция Счастье.

И если задуматься, сейчас самое время для второго шанса в любви, ведь он взялся и за своего внутреннего демона. Пусть мало фактов, пусть недостаточно улик, но Паша был уверен – он идет по верному следу. И с каждым шагом демон сжимается, усыхает и съеживается. Его сила угасает, его мощь сходит на нет.

Слово «демон», возникшее в сознании рыжего сыщика, не слишком точно отражало то, что он имел в виду, но другого слова не родилось. Впрочем, если не произносить его вслух, то и оно годится.

Жизненный опыт Павла Петровича подсказывал, что демоны живут во всех или почти во всех людях. Некоторые с ними борются, кто-то даже держит своего демона в узде, изловчившись использовать демонскую энергию во благо себе и окружающим. Это высший пилотаж. А есть и те, кто внутреннему демону отдались полностью. Несчастные вряд ли понимают, что с ними произошло. Многие из них чувствуют себя счастливыми, многие очень собой довольны и поучают окружающих. Самое страшное, что некоторые приносят своему демону жертвы. Бывает даже – юных девушек…

Когда он вернулся в комнату, Яна уже разложила диван и ждала его, совершенно обнаженная. И это тоже всегда ему в ней нравилось – она не кокетничала, а просто любила.

Когда Яна ушла на кухню, чтобы приготовить гостю ужин, Паша задумался о том, что в Боровиковке он будет только завтра к обеду. А хорошо бы еще узнать мнение экспертов о причине и времени смерти Ираиды. И надо скорее вызволять из-за решетки бедную невинную Вику.