Текст книги "В мышеловке (СИ)"
Автор книги: Яна Лари
Жанр:
Короткие любовные романы
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 4 страниц)
– Прости за всё. Просто помни, если удача повернётся задом, ты всегда можешь рассчитывать на меня.
Конечно, только удача тут не причём, своё счастье я честно выстрадала.
4
– О-о-о-о, зеленоглазое такси, – прокуренный голос Мадеева, оттененный треском костра и звонким дискантом Миро наполняет весенние сумерки безмятежностью. Отблески догорающего огня прокладывают по небритому лицу глубокие, мрачные тени, обнажая степень его отчаяния обзавестись собственным потомством.
– О-о-о-о, притормози, притормози, – подхватывает Мари, заворожено созерцая бег узловатых пальцев по струнам гитары. Удобно устроив голову у брата на плече, дочь сонно улыбается сидящему напротив Жеке. Дети его любят, он тоже в них души не чает, одна Зара, облокотившись на перила беседки, наблюдает за супругом со стороны и всё больше хмурится, докуривая подряд вторую сигарету.
– А ты к Розе обратиться не пробовала? – шёпотом озвучиваю давно назревший вопрос. Знаю, что лезу не в своё дело, но трудно оставаться в стороне видя страдания близких людей.
– Зачем это? – хмыкает сестра, полоснув меня убийственным взглядом. Мы видимся лишь по большим праздникам и, глядя на её приветливую улыбку, порою казалось, что наши взаимоотношения движутся к потеплению. Похоже, всё это время я просто обманывалась ложной любезностью. Она здесь явно не по своей воле, о чём можно было сразу догадаться, если бы в мыслях сплошь протравленных встречей с Князевым, осталось что-то кроме просчётов того, как его лучше избегать.
А ведь обычно Жека приходит один. Надо полагать, он и сегодня супругу прихватил исключительно, чтобы соблюсти приличия ввиду отсутствия Драгоша. Скинул её на моё попечение, да так за весь вечер даже головы не повернул в нашу сторону. Его внимание целиком сосредоточилось на любимых племянниках, что естественно не могло не сказаться на настроении самой Зары, которая мало того, что раньше меня не особо жаловала, теперь и вовсе расчленить готова. Довольно неприятное чувство быть невольным катализатором чужих разборок.
– Как зачем? – предпринимаю последнюю попытку достучаться до сестры. – Роза сильная шувани, уж она-то поможет решить вашу проблему.
– Нет у нас никаких проблем, – отрезает Зара, яростно растирая окурок о дно чайного блюдца. – И врач сегодня это подтвердил. Может дело в тебе? Ты умеешь располагать к себе сварливых стариканов, откуда мне знать, что это не твоих рук дело? Отомстила, довольна? Только не стоит теперь лезть мне в душу. Оставь лицемерие при себе, мне оно не нужно.
– Замечательно. Ещё и крайней осталась, – усмехаюсь, кутаясь в мягкий шерстяной кардиган. – Я хотела как лучше. Права была Дари, когда предупреждала не лезть к тебе даже с добром.
– Ой, ещё одна праведница. Думает, раз залетела, то муженёк будет вечно на руках носить. С роддома привезёт и снова пустится во все тяжкие.
Слов нет. Дым её сигареты щекочет ноздри, разъедая лёгкие наравне с горечью прозвучавших претензий.
– Злая ты, Зара. Нельзя так, – тихо замечаю, облокачиваясь по её примеру о деревянные перила.
– А как можно? Я хоть душкой в отличие от тебя не прикидываюсь. Змея.
Негодование спазмом застревает на уровне горла, окрашивая голос сердитой прохладцей.
– Вот и продолжай в том же духе. Только молча. Не забрызгай ядом мой дом.
Убедившись, что попытки сблизиться по-прежнему лишены смысла, с чистой совестью отвлекаюсь на возню у костра. Мадеев, отложив гитару в сторону, ерошит волосы пересевшему к нему на лавочку Миро, в то время как Мари осталась сидеть на пенёчке, баюкая плюшевого зайца.
– Дядя Жека, – издалека начинает сын, взволнованно теребя пуговку на своей куртке. – Мне тут совет срочно нужен, а папа уехал.
– Ну, наконец-то, – отзывается парень, азартно потирая руки. Видно как ему льстит неожиданная возможность примерить роль авторитетного наставника. – Рассказывай, что там у тебя приключилось.
– А ты точно не будешь смеяться?
– Нет, – деловито клянётся Жека. – Обещаю слушать с серьёзным лицом.
– Дело в том, что папа мне говорил обязательно давать сдачи...
– Верно.
– А ещё он твердит, что нельзя бить девочек.
– Ну-у... – его взгляд, полыхнув из-под ресниц, скользит по ухмыльнувшейся Заре, – тут я бы с ним поспорил. – Но затем, медленно сморгнув, словно отряхнувшись от морока, парень поворачивается к Миро. – А в чём собственно проблема?
Затаив дыхание я вся целиком обращаюсь в слух. Со мной сын такими вещами принципиально не делится, я в них якобы всё равно ничего не смыслю. Папочкин шовинист.
– У нас в группе девочка дерётся, – сознаётся Миро, пряча в ладонях вспыхнувшие щёки. – Отобрала машинку, а когда я попросил вернуть мою игрушку, то стукнула ею по голове. Ты не подумай, дядя Жека, я не плакал! И не жалуюсь. Я просто не понимаю, что делать, если завтра она опять полезет в драку?
– Как что? – снисходительно хмыкает его кудрявый наставник. – Врежь, как следует. Она ж обычная девочка, а не дева Мария, чтобы на неё молиться.
– Но девочек нельзя обижать!
– Обижать нельзя, а бить можно, – невозмутимо настаивает этот доморощенный сенсей, легонько сжимая плечо шокированного ребёнка.
Решительно поджав губы, собираюсь выйти к костру, чтобы забрать в дом своих озадаченных чад. Мари хоть и пытается держаться, но осоловевшие глазки-блюдца так и горят желанием ткнуть в дядю Жеку горящим прутиком.
– Не лезь, – шипит Зара, удерживая меня за руку выше локтя.
– Это мой сын.
– В первую очередь это мужской разговор. Дай ему хотя бы договорить.
– Какая у меня оказывается правильная сестра, – улыбаюсь меланхолично, но решаю пока не вмешиваться. Каким бы убедительным ни был Мадеев, Миро не пойдёт наперекор урокам отца.
– Не веришь? А вот я тебе сейчас докажу, – тем временем продолжает Жека. – Людей в принципе бить нельзя, но защищаться нужно всегда. Вот если девочка целится тебе в глаз, значит она в первую очередь кто?
– Дура, – угрюмо бурчит мой сынок.
– Нет, дружок. Это уже оскорбление, – хитро щурится Мадеев. – Она в первую очередь соперник и хорошенько вломить ей твоя основная задача. Такой урок ей жизненно необходим. Представь себе, кем вырастит, такая уверовавшая в свою неприкосновенность девица? Чьей-то или не приведи господь, твоей женой! Есть такая порода жён вечно нарывающихся на пиз... кхм, по зубам, – вовремя поправляется парень, второй раз за вечер награждая Зару выразительным взглядом. – Бросится такая барышня со скалкой наперевес выяснять отношения и вдруг – о ужас! – выхватит заслуженных люлей. И вот тогда сядет наша курица на попу и начнёт сырость разводить, мол, как так, да почему? Ведь ей с детства внушали, что девочек не бьют. Твоя обязанность как мужчины вовремя вбить ей ощущение берегов, за которые совать свой хорошенький носик опасно. Понял, к чему я веду?
– Да, дядя Жека.
– Значит, как ты поступишь, если она повторит сегодняшний наезд?
Ну-ка, малыш? Жека, я, Зара, Мари и даже пока не определившийся с полом Кастрюлька замираем в натянутом ожидании. Без сомнения Драгош бы многое отдал, чтобы сейчас оказаться рядом.
– Сожму покрепче зубы и скажу что мне не больно! – под протяжный стон горе-наставника, гордо заявляет Миро. – Слабачка.
– Так, дружочек, – чеканит слова Мадеев, глядя, однако не на ребёнка, а на свою заливающуюся ехидным смехом жену. – Запомни хорошенько, почти все женские обиды удивительным образом возникают именно в тот момент, когда им что-то от тебя нужно, а запросы у женщин очень редко соответствуют заслугам. Так что если терпеливый муж бьёт морду, то виновата всегда морда... да, моя сладкая?
От необходимости отвечать, а судя по вызывающей ухмылке сестры, вряд ли её ответ удовлетворил бы супруга, Зару спасает упрямый шёпот Миро.
– Папа сказал нельзя бить девочек!
– Вот заладил! – взрывается Жека, хлопая ладонью себя по колену. – Тогда бы и Мари учил, что мальчикам отказывать нельзя...
– Как это, нельзя? – недоумённо округляет рот Мари, прекрасно расслышавшая тихую ремарку.
– Ребята, холодно. Пора в дом, – подаю голос, пока этот философ не сморозил очередную глупость совсем уж не для детских ушей.
– Я помогу, – резво подрывается Зара, воспользовавшись возможностью избежать грозящего выяснения, чья морда в конечном счёте виноватей.
Расстроенный в своих благих намерениях Мадеев только машет рукой, мол, валите, и без вас тошно. Заговаривать с сестрой никакого желания, она впрочем, тоже не горит особым стремлением слышать мой голос, просто следует хвостом до самой детской, не скрывая истинной подоплёки навязанной мне помощи, как и отсутствие намерений хоть чем-то подсобить.
– Мари, откуда у тебя этот леденец? – строго спрашиваю дочь, подняв выпавшую с кармана её куртки сладость. Ничего не брать у незнакомцев первое чего я требую от своих детей. Две пары детских глаз испуганно переглядевшись дружно уставились в пол. Плохо дело. Во-первых, сразу становится ясно – им есть что скрывать, а во-вторых, Миро сестру ни за что не выдаст. Ладно, зайду с другого бока, озвучив самое страшное для неё наказание. – Миро, из-за твоего потворства вы оба можете попасть в беду, поэтому пока я не услышу ответа на свой вопрос, ты остаешься без сладкого и мультиков.
– Мамочка, не надо! – мгновенно подаёт голосок Мари, поднимая на брата испуганный взгляд. – Это дядя Паша, папа Ленки из младшей группы мне подарил, сказал, что от родных брать можно, а ты, мамуль, ему роднее всех.
– А мне подарил совет, – вставляет Миро, гордо задирая подбородок. Не многовато ли ему на один день советов?
– Как интересно, – елейно тянет порядком оживившаяся Зара, о присутствии которой в пылу выяснений мы благополучно забыли. – И что же он тебе посоветовал? Беречь сестру?
Вот скотство, как не вовремя-то!
– А вы откуда знаете? – хором удивились дети.
– Князева годы не изменили, правда, Рада?
– Так, мои хорошие, бегите в детскую, посидите там. Мама скоро придёт, – дождавшись, когда дверь за ними закроется, припечатываю ухмыляющуюся Зару к стене. – Послушай, что бы ты опять ни задумала, у тебя ни-че-го не выйдет. А теперь пошла вон из моего дома.
– Я-то пойду, но и тебя утащу за собою, если чары свои не снимешь. Клянусь, всё для этого сделаю. Что мне терять? Я детей в семью не принесла, а ты родню на стороне завела. Вдвоём коротать свой век веселее, что скажешь?
– Лучше сразу в ад, – устало смеюсь, прикрывая ладонью глаза и чувствуя, как колючая боль стекловатой заполняет грудь. – Зара, ты ведь не в серьёз? Какие-то домыслы, чары... Тебе не в женскую консультацию, а в психиатрию пора.
– Это твоё последнее слово?
– Пошла вон.
5
Зара
Новое утро. За окном просыпается город, раздражая молодой, а оттого особенно яркой зеленью, солнечным светом, рёвом автострад. Давит бессильным протестом, побуждая из последних сил цепляться за лоскутья снов-воспоминаний. Эти потускневшие от времени моменты моего скоротечного счастья единственная возможность вспомнить сладость искренней улыбки. А потом матрас проминается под тяжестью встающего мужа. Накинув халат, он выходит из спальни, не оборачиваясь и не отягощая мне душу молчаливой надеждой, что, быть может, сегодня я наконец скажу ему заветные слова: "у нас будет ребёнок".
Который год задыхаемся от ощущения бесконечного ожидания, словно не жизнь проживаем, а кое-как, впопыхах да ради галочки, заполняем черновик, и нужно быть идиоткой чтобы не отдавать себе отчёт – так не может длиться вечно. Жека потерял надежду, что значит не сегодня, так завтра я потеряю его.
Я всё понимаю. Не виню, когда прячет глаза, не упрекаю, когда бежит из дома, пропадая допоздна, лишь бы нам не видеться чаще, чем того требует необходимость. Не осуждаю за то, что перестал отбивать злые реплики старших в мой адрес.
Я всё понимаю – боль отдаляет, но сил достойно держать удар не осталось. Обугленная прореха, саднящая в том месте, где раньше пело сердце, заставляет грубить, подкалывать, доводить до исступления лишь бы выплеснуть распирающий протест – почему это должно было произойти именно с нами?! Почему целый мир именно сейчас вдруг решил обновиться: кругом если не дети, то животики – по телевизору, на улицах, в домах нашей многочисленной родни?
Жека постоянно видит чужое счастье, любуется жадно, не пряча восторга и я, наблюдая за ним, тихо схожу с ума. Хуже только его чуть ли не братская дружба с Драгомиром, ведь не всегда удаётся избежать совместного похода в гости. Приходится через силу улыбаться, приняв успокоительных, а после подолгу выть, под шум работающего душа. Когда-то из-за ревности я недолюбливала Раду, теперь способна убить только за одни эти его взгляды полные благоговения, за материнство.
Врач вчера настоял на необходимости обследоваться обоим, но выпитый накануне коньяк и посещение сауны сделали невозможной сдачу спермограммы тем же днём. Впрочем, муж настолько в себе уверен, что надеяться будто проблема в нём наверняка нет смысла. Отсрочка у меня всего лишь в пару дней.
Вот где справедливость?! Сестра не искала счастья, оно само её нашло, мне же всегда приходилось чуть ли не зубами его себе выгрызать, чтобы в довершение вчерашнего ада вернуться домой и услышать, как Жека – человек, принявший мои честь и сердце – попросил мать подыскать ему полноценную жену. Та чуть ли не с бубном от счастья плясала, пока он невидяще катал кефир по дну стакана. Уступил.
За окном детским смехом подрастает чьё-то – не наше с ним – счастье. А я наскоро собравшись закрываю за собой дверь, ни во что уже не веря, ни на что не надеясь, ослеплённая отчаянием и бешеной жаждой уничтожить источник зла. Если загвоздка не в муже и не во мне, то остаётся только Рада, больше некому.
Найти Князева особых проблем не составило. Не так уж и велик наш городок, чтобы за столько лет не разглядеть знакомое лицо среди грузчиков центрального "хозмага". Время – обед. Паша курит стоя на рампе, в стороне от разливающих по пластиковым стаканам пиво товарищей.
– Рада просила поблагодарить тебя за леденец и внимание к детям. Весьма своевременно, – уведомляю, опуская приветствие. Юрко преодолев разделяющие нас четыре ступеньки, нагло вытаскиваю из лежащей на перилах пачки сигарету. Паша, подняв на меня заинтересованный взгляд, ждёт, пока прикурю, но искра всё не выбивается. Мешает тремор в кончиках пальцев.
– Да что ты говоришь, – хмыкает он, галантно щёлкая серебряной зажигалкой. Если проигнорировать комбинезон грузчика, надетый на выцветшую футболку, то парень запросто бы сошёл за беззаботного прожигателя жизни. Общительный, себялюбивый, незакомплексованный, умело пускающий пыль в глаза, невзирая на пустые карманы – неудивительно, что простодушная "сестричка" в своё время повелась на его сладкие речи точно кобра на флейту йога. Такие как Князев любят только себя. Бьюсь об заклад, что Рада цепляет его исключительно своей недосягаемостью. Эдакое проверенное временем средство потешить больное тщеславие.
– Зря ёрничаешь, – отзываюсь, закуривая. – Ей сейчас ох как не сладко.
– Что так, буржуйчик содержание урезал? – с показным равнодушием усмехается он, щелчком отправляя свой окурок в лужу.
Такс, об отъёзде Драгоша мы не в курсе. Значит, причина тем более неизвестна. Удачно.
– Бросил он её, – произношу, нарочито плавя на языке вожделенную сладость открывшихся ему возможностей.
– Что ты мелешь? – из-под небрежно взлохмаченной чёлки сверкнули покрасневшие от недосыпа глаза. Недоверчиво так, можно даже сказать насторожено. – Мы только вчера говорили, Рада об этом словом не заикнулась.
Почти подловил, зараза. Затянувшись, медленно выпускаю дым, выкраивая пару лишних секунд себе на раздумья. Гадай теперь, о чём они успели потрепаться. Князев, задумчиво уставившись на проезжую часть, постукивает пальцами по сжатым губам. Пока не определился, верить мне или нет. Пожалуй, стоит переключить его внимание и, не вдаваясь в подробности, сделать упор на очевидное.
– А ты ждешь, что она будет жаловаться или когда-то решиться сесть тебе на шею с двумя детьми? – снисходительно засмеявшись, качаю головой. – Я думала, ты лучше знаешь мою сестру. Видимо показалось. Ладно, мне пора, – равнодушно добавляю, тщательно маскируя собственный интерес. Пусть теперь сам подсуетится, так меньше предпосылок подозревать меня в притворстве.
– Бывай, – почти мгновенно доносится вслед, но в севшем голосе звучит совсем другое – встревоженное: "Постой...", от которого сыто ёкает в груди. Заинтересовался, красавчик, теперь догоняй.
Сбежав со ступенек, медлю, наслаждаясь последней затяжкой, затем неспешно направляюсь к урне, считая приближающиеся шаги. Три. Два. Один...
– Не пойму, какая муха его укусила? У них же дети!
Быстро же, Князев, прогнулся твой скептицизм.
– А мне почём знать? – пожимаю плечами, внутренне закипая. Вот именно, дети... у них. Не у меня с Жекой. – Уехал на юг, – продолжаю тише, делая над собой усилие, чтобы в тоне не проскользнула неуместная фальшь. – Дал три дня на сборы. Слухи разные ходят, поговаривают даже, что он вернётся не один, так что мелких будет кому воспитывать. Эту ночь она ещё дома с ними проведёт, потом не в курсе. Уехать куда-то собиралась, но разве ж Рада признается? Гордячка.
– Блин. И в садике сегодня не встретиться, смена у меня паршивая. Малых мать забирает, – крепнущее на глазах предвкушение встречи окрашивает впалые мужские скулы румянцем. – Номерок её хоть дай.
– Нет, Паша, мне проблемы потом не нужны. И дурить не вздумай, – отрывисто чеканю, вкладывая в его белобрысую голову нужную информацию. – Ты еще домой к ней явись, пока цербер укатил. В прошлый раз выжил, второй раз может не повезти. Народ у нас на горке любопытный, завидит вечерком козла на чужой грядке и молись, чтобы солью в зад пальнули, а не пулей из свинца.
Дожидаться пока Князев переварит услышанное мне ни к чему. Окинув его на прощание показательно строгим взглядом, сворачиваю за угол и перебегаю дорогу.
Теперь бы милый не подкачал.
– Жек, ты утром так резко сорвался, я даже посоветоваться не успела, – выпаливаю на его сухое: "Что надо?". Занятость так и прёт. На нём и общая с Золотарёвым мастерская по производству кованых ворот, и дела какие-то в налоговой, и выбор подходящего под размеры усыпальницы спального гарнитура. Чтоб обязательно из натурального дерева. Понимаю, что загруженность не повод обижаться, но в мозгу так и печёт клеймом – неполноценная.
– Ладно, валяй, – крепко обматерив кого-то даёт добро. – Перекурю пока.
– Ты же знаешь, какая Рада упрямая! Вбила себе в голову, что сама справится и не станет никого напрягать. А двойняшки, между прочим, вчера пожаловались мне на шум. Говорят, что бабайка страшный в окно заглядывает, по комнатам шуршит, Мари, бедняжка, едва не уписалась от страха. Жутко им в старом доме без папиной защиты.
– И ты молчала?! – предсказуемо взрывается муж. Ну а как иначе-то? Дети его больная тема. – Значит так, ночью спим в доме Драгоша, на то мы и друзья, чтобы выручать друг друга.
– Рада будет против, – качаю головой, забыв, что он меня не видит. – Думаешь, я не предлагала такой вариант?
– Зара, у меня дел по горло, хоть ты мозг не выноси. Можно подумать желание Рады кого-то колышет. Один звонок Драгошу и он поставит жену перед фактом. До вечера.
– Люблю тебя... – срывается в пустоту. Жека уже сбросил вызов.
Где-то глубоко в груди скребет осознание, что я его недостойна, и оно никак не связанно с неспособностью уже шестой год зачать. Несмотря на своеобразность, Жека такой светлый, искренний, настоящий, нет в нём ни капли фальши. Полная моя противоположность. Это чувство ядовитой субстанцией разъедает мозги, пропитывает душу несмываемой грязью, потому что не хорошо играть людьми, их чувствами.
А ведь ради мести я солгала даже ему, – констатирую, сотрясаясь от горького смеха и удивлённо разглядывая саднящие ладони. Никак не соображу, когда успела врезать ими по проржавевшей обшивке старого ларька. – Но что поделать, если они не оставляют мне выбора? К чему благородство, если через пару дней я его потеряю?
Полюбить так сильно и безнадёжно – это в душе взлелеять чёрную дыру.
Стоит ли удивляться, что её тьма меня засасывает? Ведь алчная бездна боли и протеста держит слишком крепко, чтобы выкарабкаться самостоятельно.
6
Рада
Какой-то невнятный стук настырно дребезжит в голове, словно порываясь пробить невидимую стену, отделяющую реальный мир ото сна. Полусонное сознание в попытке удержать дремоту норовит списать его на сердцебиение, но с такими перебоями впору даже не скорую, а сразу священника вызывать и то не факт, что дотянешь.
Нет, это точно не сердце, вот оно – ритмично колотится над затёкшей рукой, – соображаю близоруко озираясь вокруг. Полоса лунного света, изломанная неровно задёрнутой шторой, высвечивает раскрытые ступни спящей у окна Мари и, высеребрив проход между детскими кроватями, обрывается за пяткою Миро. Этого освещения достаточно, чтобы поднявшись из-за низкого столика, за которым я пристрастилась засыпать в последнее время, бесшумно добраться до двери, повернуть ручку.
Щелчок замка сопровождается повторным стуком. Возможно, то игра воображения, но у меня ей-богу нутро холодеет от вибрации оконного стекла в соседней комнате. Как очередью гальки зарядили. Хоть Зара с Жекой весь вечер цапались, а затем так же бурно мирились, вряд ли стали бы громить чужой дом посреди ночи. В чем тут же и убеждаюсь, наткнувшись на них в коридоре.
– Да потому что спишь как хорёк, – приговаривает сестра, настойчиво подталкивая отчаянно зевающего мужа к входной двери. – Ну выйди, глянь, чего тебе стоит? Если мне показалось, честное слово лягу тихо под бочок и больше не пикну.
– Как же ты меня достала, – обречённо стонет тот, явно согласный на что угодно, лишь бы от него отстали. – Это мыши бьются на свет ночника.
– Какие ещё мыши? Просыпайся, давай.
– Летучие, Зара. Летучие...
– Да по боку им твой ночник. Они на звук ориентируются.
– Тем более, трещотка, – следует вымученный отклик. – По твою душу пожаловали.
Забыв спросонья об излюбленной опции слать любые помехи в эротический тур, Жека механически вышагивает в навязанном направлении... и круто оборачивается на мой внезапный чих.
Мадеев, чтоб тебя! – запоздало зажмуриваюсь, но привыкшие к полумраку глаза уже успели отметить как его рельефный пресс, так и отсутствие боксеров под распахнутым халатом.
– Будь здорова, – бурчит он, едва ли осознавая свою наготу.
Видимо мне одной здесь неловко, потому как новоявленный эксгибиционист даже не шелохнулся, а присутствие Зары носит чисто номинальный характер, её куда больше заботит источник звяканья и причина собачьего лая.
– Спасибо, – отзываюсь, не поднимая глаз. В целом ситуацию можно бы назвать щекотливой, в чём-то даже комической, если бы не благодарность. За спиною пусть заспанного, пусть любителя, но всё-таки боксёра, незваные гости пугают не так сильно. Своевременно, однако, родня с ночёвкой навязалась, нужно будет извиниться перед Драгошем за резкость, с которой я восприняла эту новость.
Заслышав лязг, решаю повторно осмотреться. В то время как Зара с необъяснимой ретивостью отпирает замок, Жека, прижавшись лбом к обивке входной двери, без особого энтузиазма водит рукой по стене в поисках выключателя, естественно безуспешно – тот расположен с другой стороны. В голову незамедлительно закрадывается мысль, о нелогичности происходящего. Любящая женщина, а чувства сестры к своему "похитителю" сомнений не вызывают, ни за что не станет рисковать избранником буквально выталкивая его заспанного в неизвестность. Горячность злопамятной родственницы определённо смущает, освежая в памяти недавние угрозы, от которых спину окатывает потоком нехороших предчувствий.
– Не много ли самодеятельности для гостьи? – допытываюсь, рывком дёргая Зару на себя. – Возвращайся в свою комнату. Чтоб я носа твоего до самого утра здесь не видела.
Уголок чернильных в полумраке губ вздрагивает усмешкой. Показалось – нет?
– Поздно, – тихий шёпоток этой негодяйки пронизывает онемением не только мысли, но и тело. Мне едва удаётся отрывисто вдохнуть, прежде чем тишину дробит звуком отворяемой двери.
На пороге в призрачном свете новой луны четко угадывается мужской силуэт, и я невольно холодею, чувствуя, как под тисками моих пальцев в спазме беззвучного смеха вздрагивают острые плечи Зары. Вот же дрянь, добилась желаемого. Снова.
– Рада, где ты, малышка? Не вижу, – не каждый дерзнёт посреди ночи нанести визит замужней женщине, а в особенности той, чей дом стоит на цыганской горке. В конкретном случае не каждый – точно не про Князева. Всего-то и хватило накатить для храбрости. – Главное не включай свет, так найду... Вот ты где, моя ласточка. Наконец я тебя украду. Давай, иди ко мне. Соскучился.
– Вашу ж мать... – в каком-то растерянном ступоре, выдыхает Мадеев и ужас разбавляет мне кровь стеклянной пылью, пробирает до мозга кости тяжёлым тошнотным холодом, ломает голос, не выпуская наружу ни словца, ни писка. Ну, вот и всё, дотикало наше счастье. Честность друга для Драгоша неоспорима, а ситуация – красноречивей некуда, у самой в голове не укладывается, как можно настолько не дружить с головой, чтобы в одностороннем порядке решиться на подобное. – Стой, петушара!
Рык резко взбодрившегося Жеки подзадоривает псов, примешивая к гаму стон решёток под короткими мощными лапами. На счастье Князев, тоже как-то разом протрезвев и ловко увернувшись от вражеского кулака, в два счёта растворяется в темноте двора. На счастье для Паши. Меня уже ничего не спасёт.
– Не надо! – вдруг вскидывается Зара, срываясь к мужу. – Не выпускай! Только не этих чудищ. Они тебя загрызут.
Без ключа вольер не отпереть, – криво усмехаюсь, опускаясь на ступеньки, под грузом навалившейся апатии, потому что уши закладывает от внутреннего крика. Надрывного, протяжного, слепящего такой острой нестерпимой болью, какой мне раньше не дано было представить. О существовании какой я даже не подозревала.
Физически я здесь: провожаю глазами падающие звёзды, краем уха слушая реплики Мадеева, набравшего Драгоша, чтобы, не стесняясь в выражениях, обрисовать ему подробности несостоявшегося адюльтера свидетелем которому он невольно стал. Но мысли мои как никогда далеко. Дальше ветреной ночи или тёмной фигурки сестры, жмущейся к плечу матерящего моё вероломство Жеки. Они перескакивают с кадра на кадр, не задерживаясь ни на чём конкретно, и я не пытаюсь за ними угнаться, заранее зная финальную точку этой взбесившейся карусели – почти осязаемое, почти настоящее тепло родных рук перед его отъездом. Последних наших объятий, если судить совсем уж откровенно, меня для Драгоша можно сказать не стало.
– Держись, друг, – резюмирует Жека под самый занавес своей обличительной речи. Выходит вроде вопроса или мольбы, не успеваю точно определить привлечённая резкой сменой его тона, а далее всё проясняется всего одним словом – Соболезную.
Фальшивая очерствелость настигает пару секунд спустя. Не навсегда правда, но мне в своем мирке удивительно ловко удаётся не думать о главном – потеря Драгоша двойная, значит и месиво в его груди страшнее вдвойне. Только потребность разделить с ним боль утраты, возможность утешить, подбодрить с "чуть позже" сменяется категорическим "никогда".
– Поднимайся, курава бида*, – цедит Жека, брезгливо шаркнув ногой по ступеньке рядом с моим задом. – К вечеру Драгош привезёт тело, а пока просил тебя запереть. И знаешь... хорошенько помолись. Потому что... – он сплевывает, не завершая мысли, после чего рывком за шкирку тянет меня вверх.
Под молчаливым конвоем иду в нашу с Драгошем спальню. Теперь уже бывшую. Оправдания царапают нёбо, но я молчу, не желая ни обелять себя, ни умолять о милосердии в виде позволения скрыться. Не важно, что теперь будет. Всё, что мне жизненно необходимо: дети, любимый человек – находится в нашем доме, и я теряю это прямо сейчас.
– Останься... – хриплю, прерываясь приступом едкого кашля. Дневная уборка с мытьём витражных окон и сквозняками в доме почившего не прошли бесследно. Перехватив презрительный взгляд Мадеева, спешно поясняю: – Останься с детьми, пока его нет. Ты, не Зара. Скажи им, что мама заболела. Пожалуйста.
Мазнув гадливым взглядом по моему лицу, он так же молча, выходит за дверь, оставляя за собой отчётливое сожаление, что нельзя собственноручно растащить кишки недостойной распутницы по комнате. Жека хороший друг и только поэтому выполнит эту последнюю просьбу.
Курава* – (цыг.) непристойная женщина, но с более оскорбительным оттенком. Отвергнутая табором за прелюбодеяние.
Бида* – (цыг.) имевшая половую связь.
7
Зара
– А правда, что сегодня ты отвезешь нас в садик? – спрашивает Миро, выжидающе уставившись на Жеку, и убедившись в его занятости, вываливает полную ложку манной каши в нетронутую тарелку сестры. После чего, спохватившись, одаривает меня невиннейшим взглядом. Я улыбаюсь, делая вид, будто ничего не заметила.
– Правда-правда, – рассеянно отвечает муж, заплетая длинные волосы Мари в две тугие косы.
– Дашь порулить?
– Тебе ещё рано.
– А за конфету? – деловито прищуривается маленький делец и, расценив повисшее молчание за согласие, вдохновенно добавляет: – У меня их несколько, но ты выбери "Твикс"! Им всегда можно поделиться... например со мной.
Усмехнувшись себе под нос, перевожу взгляд на ловкие мужские пальцы, подхватывающие и переплетающие между собой чёрные пряди. Ежедневные тренировки на младшей сестре не прошли бесследно – Жека легко может дать фору любому парикмахеру.
– Не люблю сладкое, – качает он головой, наблюдая, как уже Мари шустро выкладывает в тарелку брата ложку каши. – Но так и быть, пойду тебе навстречу – доверю руль сразу как победишь меня в боксёрском спаринге. Тренируйся, малыш, и моё согласие в твоих руках. Даю слово.
Когда-то Жека станет отличным отцом, жаль без моего в том участия. Напоминание о собственной неполноценности клокочет где-то в глотке желанием разразиться истеричным смехом, но я молча продолжаю цедить свой кофе, рассматриваю сосредоточенное лицо мужа, отчаянно пытаюсь запомнить как меж приоткрывшихся губ, высовываясь от усердия, мелькает кончик его языка и в особенности то, как очаровательно он улыбается. Я и забыла, каково это испытывать на себе обожание любимого человека, страсть не в счёт, слишком она мимолётна.
– Может ну его, этот садик? Сходим на карусели или в парке погуляем.
Жека смотрит на меня внимательно, будто считывает всё, о чём я так громко мечтаю. Словно чует моё желание урвать у судьбы хотя бы один день счастья и насквозь видит сокровенные фантазии, в которых эти шкодливые двойняшки только мои и его. Больше ничьи.
– Не стоит, – наконец произносит он, снимая с плеча бирюзовую ленту, и разом помрачнев, принимается завязать её аккуратным бантом на кончике косички.