Текст книги "В мышеловке (СИ)"

Автор книги: Яна Лари

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 4 страниц)

Яна Лари
В мышеловке. Бонус

1

Драгомир

В кабинете полумрак. Тяжёлые шторы задёрнуты, дверь заперта, халатик на Раде призывно распахнут и только мерзкая песенка Шрека из соседней детской, не даёт полноценно насладиться моментом. На всё про всё у нас от силы минут десять.

– В этот раз надеешься, успеем? – в тон моим мыслям усмехается жена. Ироничный надломленный желанием голос и горячий выдох в область шеи напрочь смазывают чувство времени. Слишком много различных желаний разом гудят в моей крови, не давая сосредоточиться на чём-то одном: от острой необходимости насытиться теплом её тела, до дикой, припекающей сети артерий спешки.

– Я рехнусь, если опять придётся ждать ночи, а ты снова уснешь, читая детям сказки. Рехнусь, слышишь? – хрипло бормочу, подхватывая её под ягодицы и усаживая на комод. – Иди ко мне, румны*, ты же не позволишь любимому слететь с катушек?

Не слететь с катушек – это значит одной ногой развести острые коленки и, зарываясь пальцами в длинные иссиня-чёрные волосы, запрокинуть ей голову, чтобы торопливо зацеловывать приоткрывшиеся губы, впитывая в себя вкус мелиссового чая и отдавая взамен аромат эспрессо.

Это любить крепче, чем когда-либо показывал, не ставя под сомнение искренность ответного чувства. Больше не пытаться унизить, сломать, переделать. Обнимать гибкий стан, жадно притягивая ближе, под короткий звон ремня и шорох упавших брюк, а затем резко выдохнуть, от ощущения безграничного единства, когда единицей времени становится поделенный на двоих воздух. Когда неважно собственное имя и в тоже время нет ничего более волнующего, чем слышать его между сдерживаемых стонов.

Это вжиматься в податливое тело судорожно, порывисто, словно боясь упустить свою птичку. Страшась потерять её даже сейчас, когда за соседней стеной подпевают Шреку наши пятилетние двойняшки, а грязные тайны прошлого остались лишь мелкой кляксой где-то на задворках памяти. Знаю, что сам далеко не подарок и вряд ли когда-нибудь стану паинькой, но теперь моё упрямство направленно в другое русло – да, малышка, хорошо-то как! – я учусь укрощать уже не её, а самого себя, срываясь с цепи лишь в такие моменты: убойные как девять грамм свинца, пущенных в висок.

И тут, – правильно, когда ж ещё детям поиграть с пультом! – из-за стены во всю мощь звучит голос мультяшного осла:

– Мы уже приехали?

– Нет! – в один голос рычим мы с Радой и не менее возмущённый Шрек.

–Если ты сейчас остановишься, я сыпану в твой ужин яду, – разгорячёно шепчет жена, для убедительности прикусив мне ключицу и крепче сжимая мои бёдра ногами. Её затянутые страстью глаза – фантастическое зрелище. Мерцающие тёмные ониксы на корню срубающие самоконтроль, глядя в которые мне проще сдохнуть, чем прерваться.

– Если остановлюсь, – заверяю сквозь сжатые зубы. – Сам его приму.

– Уже приехали?

Вот же заладил, тупица ушастый.

– Нет.

– Уже приехали?

– Нет.

– А теперь?

– Да, – с нами в унисон.

– Честно?

– НЕТ!

– Да! – Рада не то, что застонала – она вскрикнула, прогоняя через меня шквал пронизывающей дрожи. Шквал настолько дикий и разрушительный, что я попросту не в состоянии вникнуть в природу наступившей тишины. Мыслей в голове ноль, всё замерло во взвинченном ожидании. И вот он – миг во вневременности, в котором нас по отдельности не существует. Есть только моё отражение в её глазах, её запах в моих лёгких и наши губы, алчно крадущие воздух друг у друга.

– Вот теперь... – "приехали", хочу закончить я, но затмение уже сошло и слуха достигают тоненькие голоса детей:

– Мама, мамочка! Откройте!

– Упс, – вспыхивает Рада, запоздало закрывая ладонью рот. Вот именно, что "упс" это уже не в первый раз, звукоизоляцию нужно ставить однозначно. Не спорю, её эмоциональность сносит башню, но сдаётся мне, дети всерьёз начали подозревать папочку в рукоприкладстве.

– Мам, не бойся! Я здесь, – барабанит в дверь сын, напоминая о веренице мрачных сцен в моём собственном детстве, когда я также пытался спасти свою мать. Один раз даже успешно. Приехавшие на вызов испуганного ребёнка пожарники отвлекли внимание разъярённого отца на полыхающий в нашем дворе навес для дров. Правда, тем же вечером, когда до родителя дошло, чьих это рук дело, маме пришлось обратиться к старой шувани* Розе, чтобы унять мою боль. Младший брат Давид на тот момент ещё не родился и это единственное, что спасло меня от серьёзных травм. Я всё ещё являлся единственным наследником клана Золотарёвых.

Наверное, поэтому, по хребту ледяными ожогами проносится беспокойство, и становится тошно, до оскомины, до зуда в подреберье. Потому что хочу, чтобы Миро никогда не сжимал кулачки от бессилия, не имея возможности заступится за мать, а Мари твёрдо знала, что даже в цыганской семье женщина вправе требовать доброго отношения.

– Иду, птенчики, – пытаясь совладать с дрожью в голосе и одновременно запахнуть халат, отзывается Рада.

Ободряюще улыбаясь, целую голубоватую венку, пульсирующую на бледном виске жены, а руки уже тянутся к спущенным брюкам. Нужно пошевеливаться, натиск на дверь только усилился – дети мгновенно среагировали на подозрительные изменения материнского тона.

– Что за шум, а драки нет? – широко улыбаюсь, глядя в настороженные лица двойняшек.

– Почему вы кричали? – бойко выступает из-за спины брата Мари, взволнованно уставившись на растрёпанную мать и по обыкновению беззастенчиво игнорируя прозвучавший вопрос.

– Это вы первые шумели, – дипломатично замечает Миро, тут же поджимая нижнюю губу, чтобы дрожью не выдать, как он на самом деле напряжён.

– Меня напугала мышь! – экспромтом выдаёт жена, посылая виноватую улыбку замершему в дверях мейн-куну. Тот, похоже, от подобной наглости порядком ошалел. Во всяком случае, бездна негодования в янтарных глазах указывает именно на это.

– Именно, – киваю, приобнимая её за плечи, чтобы убедить детей в отсутствии злого умысла. – Мама испугалась, и мне пришлось её спасать.

– Так и было. Спасибо, мой защитник, спас. А теперь топай, мы дальше сами. – Рада укоризненным взглядом указывает мне на надетую задом наперёд футболку, на что я лишь пожимаю плечами. Вряд ли наших маленьких детективов заинтересуют подобные мелочи. Тем более что их вниманием благополучно завладел вальяжно развалившийся в ногах кот.

– Так ты дом охраняешь? – сердито выговаривает ему Миро, на что тот, мяукнув что-то явно нецензурное, мастерски прикидывается трупом. Беспроигрышный ход в любой непонятной ситуации. Жаль налоговая на такой финт не поведётся, я бы закосил.

– Хо-хо! – тоном Эллочки людоедки восклицает Мари, протягивая руки к мейн-куну, что в данном контексте переводится как: "Спокойствие, из этого бестолкового лентяя ещё не поздно выбить дурь или на крайний случай пустить на воротник". Наученный жизнью бедолага, едва уловив злодейские нотки в голоске юной хозяйки, благоразумно рвёт когти, неистово звеня подвешенным к ошейнику бубенцом.

Обменявшись с Радой проказливыми взглядами, мы дружно вздыхаем. Теперь на ближайшие полчаса ему погоня обеспеченна. Подставили мы Кастрюльку капитально. Жена, хмуря тонкие брови, уже приоткрывает рот, дабы прочесть сорванцам очередную лекцию из серии "даёшь уважение братьям нашим меньшим", но я настоятельно подталкиваю её к дверям.

– Иди в душ, мы пока пирог сварганим.

Ну как пирог – это, пожалуй, громко сказано. Скорее фруктовую лепёшку, которую дети по выходным готовят именно со мной, ведь Раду бы инфаркт хватил, узри она как наши чада уплетают ложками топленый шоколад и сахар. Да меня б самого ещё пару лет назад покоробило от одной мысли, чтобы встать у плиты, но уже в первый год их жизни многому пришлось научиться: и готовить худо-бедно, и посуду мыть, когда птичка вырубалась прямо во время завтрака, и колыбельную петь сквозь сон посреди ночи. Согласен, помогать женщине в домашних делах западло, увидит кто – засмеют, вот только оно того стоит. Да и псы недаром едят свой корм – никто не проскочит незамеченным в наш автономный мирок, ревностно обнесённый глухим забором.

Это на людях приходится поддерживать свой статус, а дома можно быть каким угодно: любящим, любимым. Самим собой. Вот только скользкая петля тревоги затягивает горло с каждым днём всё туже. Выматывает, особенно жёстко в ночные часы, когда под давлением смутных кошмаров, тянусь к соседней подушке, чтобы убедиться, что Рада никуда не исчезла. И под протяжный вой бодрствующих псов в черепной коробке тикает обратным отсчётом отведённое нам время.

– Пойдёмте, у меня как раз припрятана баночка "нутеллы", – улыбаясь, как ни в чём не бывало, беру дружно взвизгнувших детей за руки, а в голове навязчиво отсчитывает:

Тик-так... Тик-так...

Счастье не может длиться вечно.

Бонус о Раде и Драгомире из книги "Мышеловка"

Румны* – (цыг.) жена

Шувани* – (цыг.) ведьма

2

– Пап, а Мишкин-то скворечник больше нашего, – вполголоса тянет Миро, старательно пряча разочарование за возмущённым ором кота, имевшего неосмотрительность попасться ему в руки.

В отличие от своенравной сестры, сын уже успел уяснить одно золотое правило: несмотря на полное отсутствие обязательств, ребёнок не может настаивать на своём мнении, максимум, на что он вправе – донести его до родителя. Но эта навязанная покорность старшим мне самому сгрызла столько нервов, что в отношениях со своими детьми я стараюсь не перегибать. Что бы ни мнил о себе мой папочка, искреннее уважение строится в первую очередь на взаимности.

Так что придётся выкручиваться, – заключаю, вертя в руках фанерную конструкцию и мысленно откручивая голову соседу-выпендрёжнику. На языке из допустимого одни междометия, хоть бы лишнего при Миро не ляпнуть. Хватит с него знакомства с "дядей Жекой", с лёгкой подачи которого едва лишившийся бубенцов мейн-кун обзавёлся позорной кличкой "Кастрюлька". Повезло сами дети в истоках сего термина копаться не стали – попробуй, объясни пятилетке для чего пытать животное оскоплением.

– Не в размере счастье, – ерошу ладонью тёмные вихры сына, параллельно прикидывая как можно реабилитироваться в его глазах, да так, чтоб не сильно шокировать самих пернатых. Я ведь сейчас хоть теремок отгрохать готов, но тогда единственному в нашем дворе хлипкому саженцу точно кранты. Поэтому, пожалев детскую психику, внимательно оглядываю стеллажи в поиске альтернативы. – Вот доведём до ума наш дворец, скворцы за него ещё драться будут.

Проигнорировав скептическое фырканье ребёнка, достаю с верхней полки пару банок масляной краски, оставшейся после декора ограды в цветнике. И в очередной раз поражаюсь тому, что позволил жене превратить добрую часть своего гаража в кладовую. Рада как-то слишком скоро наловчилась играть на моих слабостях. Даже обидно стало, но улыбка всё равно своевольно растягивается по лицу.

– Мы что, будем его красить? – недоверчиво округляет глаза юный строитель птичьего счастья.

– Ага, – киваю, высматривая коробку с кисточками. – Наш скворечник будет ярким, такой точно никто не прощёлкает.

Пусть теперь Мишкин папа голову ломает, – злорадно добавляю про себя, признавая, что в непрерывных соседских соревнованиях кто кого переплюнет, определённо есть свой азарт. Будто в песочницу вернулся.

– А знаешь, – задумчиво тянет Миро, уставившись на обработанную зелёнкой руку – последствия подражания папке. Только вместо боксёрской груши, мой боец задал трёпку хамоватому гаджо* из подготовительной группы, который в отместку его покусал. – Может, не будем красить зелёным цветом? В этом мире его стало слишком много.

И главное сказано-то как трагически, с видом побитого жизнью вояки. Похоже, Рада права, пора завязывать с мультиками про Шрека.

– Хорошо, выбирай сам, – соглашаюсь, вызволяя из цепких ручонок ошалело выпучившего глаза Кастрюльку. Тот, не успев толком отряхнуться, резво отскакивает подальше и, только убедившись в отсутствии погони, лениво трусит в сторону вольера, дабы за неимением чего вылизывать потёшить своё кошачье эго рыком звереющих псов. Нужно будет установить решётки покрепче. И звукоизоляцию. И качели... Ещё бы время на всё выкроить.

Вскоре, сдавшись немой мольбе в глазах ребёнка, подвешиваю радужный скворечник сушиться прямиком на саженце под окнами детской, и с чувством выполненного долга зазываю его в дом. Миро тут же сбегает к сестре в детскую, великодушно подарив нам с Радой вечерние полчаса тишины.

– Ты не сильно расстроишься, если я скажу, что в детский сад вам завтра добираться своим ходом? – решив не приставать к жене пока в её руках раскалённая сковородка, плюхаюсь на стул у окна и от души зеваю, прикрывая кулаком рот. Ночные бдения меня порядком вымотали.

– Тебе повезло, что ты уже выкупил свою жизнь, прогнав ту ужасную мышь в кабинете, – лукаво усмехается Рада, складывая готовые котлеты в тарелку. Рядом на табурете восседает Кастрюлька, всем своим видом показывая, что они его не интересуют. И даже смотрит в противоположную сторону – он, дескать, вообще вегетарианец.

– Может мне Жеке позвонить, чтобы он вас подбросил? – озадаченно предлагаю, особо не надеясь на утвердительный ответ. Умение помалкивать на светофоре Мадеев так и не освоил.

– Пожалуй, обойдёмся, – фыркает Рада, пренебрежительно дёргая плечом. – У меня нет лишней пары рук, чтобы одновременно затыкать уши обоим детям.

Что и требовалось доказать. И мне как назло с утра в налоговую, а перед этим нужно к Палычу успеть заскочить. Вроде идти им недолго, погода тоже радует, а на месте где только что гнездилось хорошее настроение пробирается неприятная пустота. Понять бы, что тому виной чуйка или недосып.

Задумавшись, потираю переносицу и всего на пару секунд смежаю веки. Короткий интервал, которого вполне достаточно, чтобы открыв глаза заметить как предприимчивый Кастрюлька, пользуясь тем что, я вроде как в астрале, а Рада переворачивает очередную партию котлет, ловко стащил себе на табурет заветный ништячок. Вот знает же, паразит, что огребёт, если поймают. Ну, куда ему жареное, когда пол миски элитного корма лежит нетронутой.

Занятый мыслями как проучить зарвавшегося ворюгу, машинально принимаю входящий вызов.

– Дружище, это полная задница!

Жека, кто ж ещё. И судя по пролившемуся следом потоку вдохновенных проклятий, речь снова пойдёт о Заре.

– Я у тебя других и не припомню, – скороговоркой вставляю, дождавшись паузы. Если его вовремя не тормознуть выслушивать направленные в адрес свояченицы красочные обороты и смачные эпитеты придётся бесконечно. – Снова ложная тревога и залёт обернулся обычной задержкой?

– Прикинь?!

– Жек, сходите вы уже к врачу. Сколько можно говорить, что надевая трусы из морозилки, ты быстрее яйца отморозишь, чем сына ей заделаешь.

Мне всерьёз начинает казаться, что проще научить Кастрюльку играть в карты, чем заставить Мадеева внять голосу разума и обратиться к традиционной медицине. К слову сам кот, запоздало просчитав ничтожность своих шансов слинять с котлетой незамеченным, не придумал ничего лучше, чем заныкать ещё дымящийся трофей сев на него сверху.

Решив не мешать прохвосту, самому себя наказать, злорадно усмехаюсь, концентрируясь на разговоре. Тем более что Жека, очевидно набрав побольше воздуха, продолжает реветь на ухо, наращивая градус отчаянья. Ему нужно дать выговорится.

– Достало уже, понимаешь? Что я только не делал! Даже вкус бухла нормального забыл, весь организм протравил этой дрянью – настойкой из корня девятисила. А ты пробовал надевать в ответственный момент ушанку и рукавицы? Я – да! То ещё счастье скажу тебе, дружище. Одно хорошо, шапка на морду наползает и мне не видно как она ржёт. Думал, прибью. Клянусь, чуть не отделал дуру. И красивая же, зараза. С роду таких баб не имел, а толку?! Пустышка она и есть пустышка.

– Жек, не кипятись. Езжайте в поликлинику, врачу её покажешь. Дел-то, – вставляю, наблюдая как узревшая пропажу Рада играет в гляделки с невозмутимым Кастрюлькой. Тот терпит из последних сил, топорщит хвост, но не сдаётся.

– А на прошлой неделе я топор под кровать положил, как бабка моя учила, – продолжает Мадеев, за собственным возмущением не слыша моих слов. – И "Макар" под подушку для верности – всё мимо! Может, стоило пальнуть, как думаешь? Авось был бы толк?

– Дырка в стене была бы, а не толк, – мрачно подмечаю, прислушиваясь к очередному сочному пожеланию в адрес не оправдавшей его надежд жены. – Завязывал бы ты Жек с народной практикой, такими темпами вместо пацана ты в лучшем случае обзаведёшься протоколом. Ну, или справочкой от психиатра.

– Да я уже даже на девку согласен! – раненным зверем взвывает тот. – Пять лет бестолковых телодвижений! За это время можно было полгорода обрюхатить, а Зара ни в какую. У всех семьи как семьи, твои вон скоро в школу пойдут, Власа в роддоме вообще каждая собака знает, один я как неполноценный. Мужиком себя не чувствую. И залетали ведь от меня девки по юности, всех на аборт отправил. Может, кара меня таким манером настигла?

– Тогда б мы все на этом погорели, – хмыкаю, приглядываясь к застывшему струной Кастрюльке. Судя по шалому блеску в янтарных глазах, жар от котлеты достиг-таки кошачьего зада.

– Сдаваться будешь? – строго подначивает его Рада. Произносит одними губами, чтобы не мешать разговору, но сметливый мейн-кун улавливает посыл. Мечется от силы с минуту, затем с истошным визгом подпрыгнув вверх, срывается вон. Жена, давясь смехом, оседает на пол, где рядом с опрокинутым табуретом дымится мохнатая котлета.

Чёрт. Только бы не заржать, Жека тут душу можно сказать наизнанку выворачивает, а я угораю как лось последний. Какой я после этого друг? Правильно – никудышний.

– Припекло меня словом, – тем временем продолжает Мадеев, мигом возвращая мне собранность. Всё потом, сейчас фокус на проблеме. – Драгош, без обид. Понятно, что Зара тебе как бы родня и всё такое, но так больше продолжаться не может. Вот, взял пару сумок, сейчас спущусь в гардеробную, манатки её соберу, и пусть обратно к матери под крыло чешет. Думаешь, блефую? Скажешь, не смогу без неё? Смогу! Сейчас же и выставлю. Мне наследник нужен, понимаешь?!

Понимаю. Ещё как понимаю. Бездетные семьи у нас не в почёте, а с детдома брать мелкого ещё та лотерея. Девку, конечно, жалко. Любит его, такое видно невооружённым глазом. Могли бы горя не знать, но и пять лет срок приличный, сколько можно ждать? Сейчас главное дров сгоряча не наломать. Только Жеку я знаю не первый год и с учетом, что он спокойно продолжает диалог без моего непосредственного участия срыв не за горами.

– Евгений, стоп. Хватит, – полное имя действует на импульсивного друга, как ушат ледяной воды. Так к нему обращаются только представители правопорядка, коих он, мягко говоря, ненавидит. Беспроигрышный ход. Убедившись, что меня слушают, чётко отдаю указания: – Оставь сумки в покое. Через пять, максимум десять минут буду.

Провёл выходной с семьей, называется.

– Опять Зара? – прикосновение жены к плечу выводит меня из задумчивости. Вздохнув, подношу к губам мягкую ладонь. Немного стыдно за тень огорчения, которую она неумело пытается спрятать.

– Угу, попытаюсь его дожать. А это баня, коньяк... растянется надолго.

Это которые выходные семья ужинает неполным составом, пока я пропадаю по биллиардным и клубам? С месяц точно. Ранней весной всегда так – все наши на месяц-другой возвращаются из-за бугра, и кто-то заработок вкладывает в недвижимость, а кто-то, в основном молодняк, бездумно спускает, наживая проблемы. Приводы, дебоши, превышения – такие вопросы решаются сообща. И если ты член стаи, оттягиваться в конце недели тоже будешь вместе со всеми. Правда, степень распущенности такого досуга устанавливаешь уже сам, но с жёнами это в любом случае не обсуждается.

Рада кивает, отводя глаза. Ревнует. Мадеев не святой, да и я никогда не был праведником, но то раньше, до того как появились "мы". Надеюсь, она понимает.

– Иди, – тихо шепчет жена, разливая тепло своего поцелуя от макушки до самых ступней. Вспоминать смешно, как когда-то боялся этих ощущений. Будто целую вечность назад.

– Иду, – отзываюсь скользя кончиком носа по бархатной коже её предплечья до самого локтя. После чего касаюсь коротким поцелуем пульсирующей на сгибе венки и нехотя поднимаюсь со стула. – Постараюсь управиться быстро, но Жека и поход по врачам... Сама понимаешь. Он явно пошёл не в мать.

***

Быстро не получилось. Я ему слово – он в ответ целое сочинение, с матерными оборотами и абсолютно дикими, не поддающимися логике доводами. Тем не менее, дело сделано: завтра Жека отвезёт жену к врачу. Последняя попытка как он клятвенно заверил. Посмотрим. По крайней мере, что мог сделать для его семьи, я сделал, дальше вся надежда на провидение.

Время глубоко за полночь. Меня слегка шатает от выпитого, но прежде, чем рухнуть к Раде под бочок, всё же заглядываю в детскую.

Спят, птенчики, – улыбаюсь сквозь плотнеющую пелену сонливости. – Целовать их сегодня не буду. Не хочу дышать перегаром. Запоздало уловив вибрацию в кармане джинсов, пулей выскакиваю из комнаты. Кому я мог понадобиться среди ночи? Да ещё чтоб так трезвонить настойчиво. Решение отключить телефон, отменяется сразу же – мама.

– Да, – произношу мгновенно трезвея, потому что родные с хорошими новостями среди ночи не звонят.

Так и есть.

– Сынок, – задушенным всхлипом сквозь помехи. – Отец умирает. Приезжай. Я одна не справлюсь.

– Мам... Чёрт. Я немного не в форме. Дай мне пару часов. На рассвете выезжаю. Хорошо? Давид с тобой?

– Со мной, не беспокойся. Сильно не гони, успеешь. Врачи дают около недели.

Выйти покурить, твердит мне кто-то на ухо в такт сердцебиению, но сила воли удерживает на месте, несмотря на лежащие в прихожей полпачки сигарет, забытые Зарой. Бросил, так и нечего начинать. Переживу. Не по себе, конечно, впервые придётся оставить семью на такой длительный срок. Кто-то должен остаться дома. Подготовить всё к похоронам.

Хотя странно, – задумываюсь, стоя под душем, – я ведь привык винить отца во всех наших бедах. Побои, грубость, пренебрежение. Навязчивая тяга к финансовой независимости, которая в своё время связала нас с Радой, с целью спасти мать из его лап. Затем категорический отказ переехать в другой город, когда мне удалось обеспечить ей сносную жизнь вдали от отцовской тирании. Я был более чем уверен, что он маму попросту запугал. Чего я не ожидал, так это её слёз, на его смертном одре. И своих...

Гаджо* – (цыг.) не цыган

3

Рада

Птичий щебет, разлившийся по аллеям парка прилегающего к детскому садику, оглушает. Правда сейчас, когда к нему не примешиваются голоса неугомонных двойняшек, он кажется не таким жизнерадостным, но я всё равно от души наслаждаюсь ранней весной. Торопиться мне особо некуда: Драгош ещё на рассвете уехал на юг к отцу, Жека взял на себя руководство по подготовке и обустройству "усыпальницы" достойной статуса главы клана Золотарёвых, дети перепоручены воспитательнице. Непривычно и муторно возвращаться в пустой дом, зная, что до самого вечера никто не нарушит его тишины, не заскочит на обед, не обнимет. Первый день без мужа, а я уже адски скучаю.

– Рада!

Надо же, столько лет не вспоминала, но этот голос мгновенно стегнул узнаванием – Пашка. И там, глубоко под слоем обретённой гармонии сразу же вскрылись старые рубцы, пробуждая вколоченный им же рефлекс бежать как можно дальше, ибо ничего хорошего встреча с Князевым сулить не может. Годами не виделись и на тебе. Откуда только взялся?

– Обороты сбавь, говорю. Куда чухнула? Не узнала что ли?

– Вот именно, что узнала, – бурчу нагло пристроившемуся сбоку недоразумению.

– А я в садик своих спиногрызов отвёл, смотрю за ворота выходишь. Издалека не разобрать ты – не ты. Дай, думаю, проверю.

– Проверил?! – резко остановившись, поворачиваюсь к нему. Напрасно, конечно. Дерзкий взгляд из-под чёлки будто отматывает вспять ленту времени, вплоть до той злополучной ночи, стоившей мне шесть лет назад столько боли и слёз. Не изменился, подлец. Вот ни капли! Те же юношеская расхлябанность в одежде, вызывающая усмешка и действующая на нервы манера становится недопустимо близко, наплевав на личное пространство. Даже духи не сменил – хвойные, резкие как освежитель для туалета. А ведь когда-то они мне нравились. Всё нравилось, что было как-либо связано с ним. Воспоминания садистски прошибают ознобом: непрошенные, яркие, светлые, горькие, где веет мечтами и ранит их же осколками. И обида забитая временем в самую глубь, расплавленным оловом вскипает в аорте. Сил нет смотреть в глаза его льдистые, жалко себя тогдашнюю, до нелепости наивную, влюблённую в эту тщеславную сволочь. – Проверил? – Повторяю значительно тише, с трудом выталкивая воздух, прильнувший к горячему нёбу. – Да это, я. Теперь можешь дальше идти куда шёл. Я тороплюсь.

– Да ла-а-адно... – тянет он иронично сквозь короткий смешок. – Столько воды утекло, а ты всё ещё дуешься. Я же как лучше хотел и в тот раз и после, когда позволил твоему бабуину намять себе бока. Боялся, что он, лёжа в больничке, сопрёт всё что можно, и ты потом надорвёшься передачки таскать.

По себе судишь? – чуть не срывается едким вопросом, но мне хватает ума и силы воли вовремя прикусить язык. Буду последней дурой, если позволю втянуть себя в разговор. Нет, я не дам ему вновь смешать меня с грязью. Слишком много времени и сил ушло на реанимацию самоуважения. Крупицами склеивала, пылинками из-под его подошвы. Поэтому к чёрту всё, пусть мелет, что угодно – решаю, возобновляя путь. Столкнувшись с индифферентностью, он скорее отстанет, чем получив возможность ухватиться за диалог.

Однако это был бы не Князев, упрямец сказочных масштабов, не продолжи он гнуть своё.

– Нет, ты не подумай, – заверяет Паша, в два шага обгоняя меня и продолжая идти задом наперёд, таким образом, чтобы не добровольно так принудительно оставаться в поле моего зрения. – Я не собираюсь ничего доказывать, один хрен ничего не изменишь. Зелёный был, бедовый. Верил будто пустые карманы счастью не помеха. Мой косяк, что тут сказать. Ревность живьём сжигала, а тут ты его выбираешь. Дважды. Кто бы лишнего не ляпнул?

Интересно, где была его ревность, когда он сыночка малолетке заделал? А-а-а! Хватит! В топку всё. Мне нет никакого дела. Не слышу его. Ничего не слышу.

– Рад за тебя. Серьёзно. Сам ведь так толком жизни не видел, сплошная борьба за выживание. Я ведь после драки той в ДК долго в себя приходил, сама понимаешь – когда менты на хвосте в больничку особо не сунешься. Сюда вернулся только через два года. К тому времени дело закрыли, часть ребят попересажали. Хотел с чистого листа начать, чтоб достойно, честно. Да кому нужен отец-одиночка без образования, зато с хроническим недосыпом? Жена-то бывшая, сына мамке моей скинула и в Италию подалась сиделкой. Опять грузчиком пошёл, утешал себя, что временно, – зло усмехнувшись моему замешательству, Князев сплёвывает в сторону. – Прикинь, оказывается, нет ничего более постоянного, чем временное. Да, не престижно, но содержать три души как-то нужно. Мать спилась на пару с тёткой, пенсией бати-колясочника и псину толком не прокормишь. – Боже... он говорит, а я вновь вижу его избитым, одиноким, пошатывающимся в узком проёме окна, шагающим даже не в пустоту – в густой терновник, и у самой сердце кровью обливается. – Пашка, перехватив мой жалостливый взгляд, тихо добивает: – Не подумай, что я жалуюсь или плыл бревном по течению, не пытаясь всё наладить. Женился тогда, спустя полгода, ребёнку нужна была мать. Почти сразу родилась дочка, тяжело, но справлялись. Пристроилась к обеспеченному, шалава. Позавчера записку нашёл. Теперь один с ними двумя мыкаюсь. Знаешь, пока ты была моим стимулом, дела как-то спорились. Может если бы не мой тогдашний косяк, всё бы сложилось иначе. Ты бы не психанула той ночью, я бы не пошёл по наклонной и дети, которых мы этим утром привели в садик, были бы общими. Но нам этого наверняка уже не узнать, – с грустью улыбается он, доставая из кармана линялой ветровки такое же неказистое яблоко. – Будешь?

Спешно качаю головой, смаргивая непрошенные слёзы, – Нет, мой хороший, на этот раз не поведусь. Даже не надейся сыграть на жалости. – Пашка знает, на что давить, а я теперь знаю, какой он манипулятор, поэтому решительно отвожу взгляд в сторону, смачно проклиная свой дурацкий характер. Хотя в подкорке намертво успевают отпечататься и шрамы на осунувшемся лице, оставленные ударами Драгоша, и печать безысходности в льдистых глазах.

– К чему эта исповедь, Паш? – шепчу, сжимая руки в кулаки, чтобы не кинуться устраивать его судьбу, как чокнутая мать Тереза. – Твоя жизнь – результат твоего же выбора. Причём здесь я? Где ты был, когда мне пришлось пройти через ад?

– Я просто хочу исправить ошибки, – пояснят он, прежде чем впиться зубами в сочную мякоть. Снова чёртово "хочу", не спрашивая, нужно ли оно кому-то кроме него самого. – Рада, посмотри на меня.

Сейчас прям! Хмыкнув, демонстративно разглядываю цветы, мелькающие в гуще ярко-зёлёной травы, как черепки разбитого солнца. Пашка тоже давным-давно был моим солнцем, сиял для всех и так же исчез из виду, когда моя беспечная юность накрылась непроницаемым колпаком. Затем на моём пути появился Драгош, вспыхнул искоркой, отогрел. Всегда со мной: в моей крови, в моём сердце, в горе и радости. Только тепло его тоже обманчиво, дам повод в себе усомниться – сожжёт и костей не оставит, а значит, пора прекращать этот бессмысленный разговор. Очередная блажь Пашкиного больного мозга, которую он пытается выдать за раскаяние, не стоит того, чтобы ставить под угрозу собственное счастье,

– Паш, дочери сколько? – произношу ровно, хотя внутри всё сотрясает злостью. Когда он, наконец, оставит меня в покое?

– Три, – непонимающе моргает Князев, откусывая ещё кусок от яблока. Задумчиво жуёт его, затем гордо улыбается: – Ленка бы тебе понравилась, она хорошая девочка, тихая.

– Тем более. Самое время начать ей вдалбливать, чтобы держалась подальше, от таких козлов, как ты, Князев, – подвожу я итог, едва сдерживая желание кинуться наутёк. С Пашкой так нельзя, если вдруг в моём поведении ему померещится малейшая тень неуверенности, не отстанет.

Придав лицу максимально бесстрастное выражение, стоически выдерживаю пугающе пустой взгляд Князева, который смотрит куда-то сквозь череп, то ли в наше прошлое, то ли вглубь себя, отчего под лопатками ходором пробегают мурашки. Так мог бы выглядеть человек потерявший надежду или упрямец, пускающий в ход последнее средство. Тогда в машине, перед тем как всё случилось, он также смотрел. Не прокатит. Бросив одними губами сухое "прощай", обхожу его сникшую фигуру и не мешкаю, даже услышав вдогонку его глухое: