Текст книги "Курс практической психопатии"

Автор книги: Яна Гецеу

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 12 страниц) [доступный отрывок для чтения: 5 страниц]

– Но сегодня праздник, но сегодня праздник,

– Мой день!

– День рожденья, день рожденья –

– Плохая примета!

– День рожденья, день рожденья –

– Я не-на-ви-жу всех вас! – я поднял руку и обвел девок широким жестом:

– За это!

– На столе танцуют девки голые,

– На столе танцуют девки голые! – я кивнул Эроту, она вскочила и задрав платье сделала пару «элегантных» телодвижений, её подтянутые бедра в чулках вызвали прилив крови…

– А я получаю подарки новые!

– Ах ты грязная сучка! – прошептал я, зажимая Эрот в ванной. Она нисколько не сопротивлялась – напротив, жадно раскрыла губы мне навстречу… я уже стянул джинсы, и готов был… когда, внезапно что-то толкнуло меня в голову, очень сильно, так, что я едва не грохнулся прямо на Эрот, и страх, страх такой безумной силы накрыл все мое существо, до тошноты и боли в лопатках!.. я вскрикнул и зажав голову руками, отшатнулся. Эрот пропищала что-то, и попыталась меня коснуться, но я отпихнул её, и заорал, чтоб валила на хуй! Она обозвала меня извращенцем, и вышла за дверь. Я выскочил следом, щелкнул выключателем, и заскочил обратно. Заперся, и шатаясь от ударов крови внутри черепа, как долбанный маятник на длинных ногах, стал внимательно осматривать углы и полочки с шампунем, пытаясь разгадать, что же меня так напугало? Конечно же, ничего не обнаружил, все как всегда. Я пощупал влажную после сегодняшнего мытья волос стену. Потрогал полотенце – нет же! Надо выйти к бабам, выпить, шлепнуть кого-нибудь по заднице, трах… эээ, вот оно! Даже частица недодуманной мысли о сексе повергла меня снова в ужас! Голову свело железным обручем, и строгий кузнец шарахнул изнутри молотом! Бля… что же это такое?? Я что, ебаться сегодня не буду?? В день рожденья?? Вот блядский черт!! Но как же так?? Я занервничал, отчего боль усилилась, возростая до невыносимой. Я взвыл, и сунул черепушку под кран с холодной водой. Нет уж, в пизду это все, коли так! «Надо позвонить маме, и спросить, что мне принять от этого…» – подумал я, вытираясь. Моя чудная белая рубашка была на хуй испорчена! Моя настоящая аристократская вещь! Я очень расстроился… ебаная жизнь психа… долбаный пиздец! «Да и что ты, дорогуша, скажешь маме? Мама, я не могу никого выебать сегодня, так как от мысли о ебле башка горит и раскалывается, а у меня полный дом охуенных телок, ну мааааа-мааааа!!!» – изгалялся злой карлик у меня в сознании.

– Пошёл ты на хуй! – сказал я ему вслух, и решительно вошел в комнату. Девки притихли, и смотрели на меня испуганно.

– Чё вы, бабы такие нервные? – изящным жестом махнул я. – Все нормально, наливайте хозяину! – мне очень понравилось это слово – Хозяин! Над всеми этими красотками! Какая прелесть! Хотя, зрелище я наверняка являю ещё то – мокрая рубашка, лохматая голова, сижу нога на ногу в кресле темного красного бархата, и выебываюсь! Шершень поднесла мне стакан вермута, я благосклонно кивнул, и жестом пригласил её к себе на колени. Она охотно села, и кокетливо спросила у девок:

– Ну как, мы смотримся с Габри вместе?

– О-о, да вы просто мега-секси! – взвыла Эрот, и потребовала фотоаппарат.

– У тебя соски так клево светятся через ткань! – восторженно восклицала она, наводя объектив. Я гордо кивнул, и сделал свою самую благородную рожу. Шершень приподняла юбку и показала стройные бедра. Я положил руку ей на задницу. Кадр вышел что надо – Шершень и я – с мрачной рожей, мокрый, но гордый! Я ржал бы сам, но не при девках же! Потом Шерш поцеловала меня в шею для следующего кадра… что тут началось! Девки накинулись на меня, отпихивая одна другую, и злобно матерясь, на драку лезли фоткаться на моих коленях, будто я Санта под елкой! И сейчас исполню все их заветные желания. Я усмехнулся – чтож, но только я сначала выясню, кто из вас вел себя хорошо в последний год… и выгоню такую вон, мне здесь хорошие крошки не нужны! Мне нужны эти испорченные, бесстыжие вампирши, вчетвером целующие меня повсюду…

Я уже пьян, и облит коньком. Качающаяся на каблуках Эрот предлагает сделать мне классный минет. Я развожу руками – ну что ты, дорогая, ещё и спрашиваешь? Она радостно наклоняется, и лезет мне в штаны как ребенок за конфеткой, и…

… – а ты бы могла и не дышать, разве тебе трудно? – шепчу я, сжимая тонкое горло девочки, а глаза огромные-огромные, такие, что загораживают беспредельное чисто-черное небо и редкие звезды тонут в страхе их. Сладость, упоение этим страхом, но вот что-то мешает. Что, однако? А, да, я просил, чтоб она не дышала, хотел сыграть с ней в любимую игру «в мертвеца». Не зря же, чтоб все по-настоящему, притащил её на кладбище, мечтая выебать недвижимую и бледную среди крестов… эээ… крестов? Ёбт. Я… на кладбище? Ночью? С девочкой? Черт. Я отшвырнул бедную куклу, и вскочил на ноги. Они больно хрустнули – значит, давно сижу на корточках, удушая полуребенка.

– Блядь, да откуда ты взялась, шлюха малолетняя?? – вырывается крик из моей бедной груди. Я задыхаюсь, рассматривая в полном недоумении и страхе девчонку-блондинку, маленькую и худую – лопатки торчат из рваной белой кофточки, она отползает на локтях, глядя на меня неотрывно глазами огромными от ужаса.

– Ты долбанный уебищьный маньяк, я так и знала!! – орет она, пытаясь встать.

– Нет, это ты сучка поганая! – подскакиваю я к ней, и в ярости от неспособности понять, что происходит вздергиваю её над землей. Она почти ничего не весит, и мне так страшно хочется швырнуть её, как котенка, о плиту башкой: – Чтоб хрустнуло, чавкнуло, и мозги твои ебаные разлетелись в кисель!! – ору я диким срывающимся голосом на неё. И думаете, она что?? – я и сам охуел.

Я думал, я попал в ад, но не простой, а для сумасшедших – она… рассмеялась! Звонко и зло, в моих цепких лапах, повиснув над землей, облитая угрозами!! Она – смеялась!! Я хотел бросить её, и убежать, в голове звенел ледяной ветер, и сердце застыло в самом непередаваемом ужасе, какой и вообразить нельзя! Я хотел, но руки сцепились и заржавели, не раскрываясь. Я запаниковал, я… а она – она вдруг вытянула шею, и поцеловала меня поцелуем самым нежным и ласковым во всей моей жизни! Губы и руки мои разомкнулись, и чтоб не упасть, она вцепилась в меня. Зубы её больно ударили по губам моим, я ощутил кровь, но продолжал целовать её. Она вложила лапки мне в задние карманы джинсов, и погладила, как любовницу… я заплакал, не мог вынести напряжение. Я уткнулся ей в плечико, и ревел в голос. Где я? Почему я на кладбище, почему мне холодно, где моя квартира, и днюха, и коньяк, и девки? Что со мной?! Кто она – эта маленькая неземная тварь, что держит меня в объятьях?

– Я хочу домой… – прошептал я непроизвольно и всхлипнул, гадкий и жалкий, убогий урод.

– Сейчас пойдем! – ласково прошептала она.

– Угу, – кивнул я, все ещё до цепенения страшась.

– Ты такой забавный, – покачала она головой, утирая мне слезы.

– Ни хуя себе, – выдавил я, пораженный. И понял, что влюбился в неё. Прямо сейчас и навсегда.

– Как тебя зовут? – я теперь хочу знать только это, и больше ничего. Мне насрать, откуда я здесь, где моя днюха, и как… не важно!

– Сашка, – мягко улыбнулась она улыбкой нежного упыря.

– Ты труп? – спросил я тупо.

– Ага, – спокойно кивнула она.

– А, ну я так и знал! – выдохнул я расслабленно. Это всё объясняет.

– А ты маньяк, – так же спокойно ответила девчонка, и принялась шариться по моим карманам.

– Что ты ищешь?

– Сигареты, конечно! – деловито кивнула она. – Хотя хочется гашиша…

– И тебе? – брови мои сами поползли вверх. Такое чувство, что все, с кем я вожусь, только и делают, что страдают гашишизмом! А я вот лучше бы беспросветного фенобарбитала сейчас, и спать.

– Да, а что? – пожала она плечиками. В разрыве кофты я увидел её грудь, и вздрогнул – такая маленькая, мягкая и нежная… в лунном свете, крохотный сосок… бр-р, как же холодно!

– Ебаный апрель… – простонал я, инстинктивно прижимая Сашку к себе. – Я тебя люблю!

– И я тебя, – кивнула она все так же деловито, прикуривая, загородив ладошкой сигарету. – Пойдем домой, а?

– Но ты разве не здесь живёшь? – удивился я.

– Неа, – затянулась она. – Пиздец, как холодно, где моя куртка?

– Куртка? – продолжал тупить я.

– Ну да, куртка, а ты чё думал? – посмотрела она на меня снизу вверх. Такая маленькая, хорошенькая… личико грязное, в земле.

– Ну да, я детский трупик! – язвительно развела она руками. – Но меня похоронили в куртке, тока тебя это не впечатлило, и ты попросил её снять, и лечь на землю! А она холодная, сучка, – поежилась она.

– Я? – никак не могу допереть, о чем она? В голове пустой звон.

– Ебать тя, Ветер, пошли уже куда-нибудь, ну хоть в подъезд, там поебемся, если хочешь! – посмотрела она на меня глазами говоря: «вот дебил». Именно таким я себя и ощущал. Пиздец.

– Ну я вот хочу, но здесь реально холодно, хватит, готическая романтика не вышла, пойдем, а?? – взмолилась она, а я все стоял как истукан.

– А… ну пойдем… – прошептал я, окончательно теряясь.

– Ну вот и слава богу! – она взяла меня за руку, и зашвырнув окурок во тьму, повела сквозь ночь, огибая кресты, чертыхаясь и сыпя ругательствами, которых и я не знал. «Она восхитительна!» – подумал я, глядя ей в светлый затылочек, и чуть не грохнулся через ограду чьего-то вечного покоя.

Потом пришли ко мне домой, квартира пуста, матери все еще не было, и перешагивая через бутылки – пустые и полные, подобрали одну – с джинном, и залезли в постель. Я упивался восторгом – в жизни ещё не видал такой маленькой и потрясающей женщины! Ей всего 15, она божественна! Мне даже показалось, что я нашел свою Жанну. Я спросил – кто ты? Она ответила – ангел, так спокойно, будто «ученица 10 класса», или что-то в этом роде.

– Ну, не ангел, нефалим вообще-то – поправилась, а я восхищенно рассмеялся. Она хотела было объяснить, что такое нефалим, но я остановил поцелуем – слюна её была гадкой и горькой от сигарет и бухла, и я задохнулся от восторга – она совсем живая! Она человек! Хоть бы и нефалим.

– Реально, мой биологический отец ангел, – продолжила она, как только я освободил ей рот. – Я пойду на медика, изучать анатомию, чтоб сделать себе сравнительный анализ крови! – совершенно серьёзно сказала она.

– Сравнительный с чем? – спросил я, но Сашка посмотрела на меня так холодно и строго, что я предпочел заткнуться.

Когда пришла мама, Сашка сказала сухо – здрасти, одолжила у меня «косую», червонец на проезд, сигарету, отхлебнула виски, и ушла. Мы так и не ебались с ней… да я и не хотел, разлетевшись вдребезги об её нежное и деловитое существо…

Я так и не узнал, откуда она взялась в ту ночь в моей жизни, и почему я оказался с ней на кладбище, воплощая давнюю мечту выебать труп. Но это было совсем неважно. Просто она прилетела ко мне следующей ночью. Да, именно прилетела, стучала в окно, и я открыл, дрожащими от восторга руками. Я сомневался до обмороков, а есть ли она?? Пока она не прилетела снова, и не ебала меня зло и изощренно на моей мокрой от похоти кровати…

Зажимала мне рот рукой, или своей рубашкой, а я почему-то отдавался ей, открыв совершенно новое наслаждение для себя – в подчинении!.. когда это пыталась делать Жах, меня злило и вызывало отторжение, я не позволял никому владеть мной. А это хрупкое тельце сдавливало меня сильнее железных оков, и я готов был кричать, кричать, забывая о себе – делай всё, что пожелаешь, замучай меня, я твой! И она делала.

Скинув оделяло на пол, села верхом, связала руки и принялась кусать. Сначала было неприятно, я шипел и упирался, но постепенно… понемногу… плавился под ней, растворялся… как кусочек сахара обращается сладкой патокой… и… дёрнулся, как обожённый – в дверь постучали.

– Габри, тебе Маша звонит!

– Бля… – прошептала моя девочка, уткнувшись мне в грудь влажным личиком.

– Ка… какая Маша, мам? – едва сумел ответить я, голос отказал от воздержания в криках.

– Ну я ж не знаю, Гань, ты трубку-то возьмешь, или что-то передать?

– Нет, мам, я не могу выйти!

– Ну, хорошо! – и прошуршали прочь шаги.

– Извините, Маша, Гавриил не может подойти, он сейчас с девушкой! – сухо сказала мама, а Сашка выпрямилась вновь надо мной и глаза у нее стали огромными:

– Ну ни хуя себе, так это что, она знает, что я здесь?.. – шёпотом «заорала» она.

– Конечно, – кивнул я, и повертев запястьями вдруг легко освободился от пут. – Да ты думала, она дурочка чтоль?

– Блядь, да ты не связан, ты прикидывался!

– Уху, – кивнул я. – Забей, это игра, а как по серьезному вязать, я тебе потом покажу.

Жахни, однако, тоже молодец, нашла времечко звонить! – раздраженно подумал я, сообразив, кто такая Маша.

– Давай, продолжим! – обнял я бедра подружки.

– Нет, че-то я в шоке, мне надо отойти! – и она ловко соскочила с меня. – Пошли, покурим!

– Ну, пошли, – вздохнул я.

На балконе я мерз, а Сашка долго изливала охуение по поводу того, что мама вот так запросто позволяет мне ебать девиц не скрываясь, прямо в своей постели.

– Ну почему же, не скрываясь! – отвечал я: – Не орать, не стонать. Главное не мешать ей отдыхать, она много работает.

– И что, неужели она не против того, что прямо у нее под боком…

– Я же сказал, нет! – терпеливо объяснял я. – И постель сам стираю, и простыни новые покупаю сам, если запоганю, так что ее это совсем не касается.

Только вот завтра у нее выходной. Надеюсь, моя маленькая дрянь умеет себя вести.

– Все, пошли ебаться, я совсем замерз!

ххх

– Мама, доброе утро! – прошел я на кухню, уже умытый, причесанный и почтительный.

– Привет-привет, барагозники! – подмигнула она, отложив журнал. Любит быть в курсе всего, неугомонная.

– Здравствуйте, – за мной робко прошмыгнула Сашка. Вся такая аккуратненькая, уже подкрасилась, воробышек мой. Я представил ее маме, и в глазах моей родной появилось что-то теплое и душевное. Видно, Сашка ей понравилась. Вот и отлично, обычно девиц она встречает подчеркнуто вежливо и сухо, и вообще старается не сталкиваться. А тут почувствовала наши особые с Сашкой отношения – я ведь считаю её своей подругой, если не девушкой… на какую-то мамину шутку девчонка смешно наморщила нос, и улыбнулась с набитым ртом… совсем ребенок. Я почувствовал себя гораздо старше… а владеет мной.

Она – наивный извращенец, моя мечта во плоти. Как дети выдумывают себе друга, который вылазит ночью из-под кровати, так я выдумал Сашку, там, ночью на кладбище. Детские мечты реальнее любой реальности, и Сашка оказалась живой.

Я обнаглел однажды, и позволил себе выяснить в горсети, есть ли такая – Александра К. В. – и она есть! Я записал адрес, выучил наизусть – у меня плохая память, пришлось повозиться, – и в следующий её прилет спокойно, невзначай выведал где она живёт. Теряя рассудок, я слышал именно то, что заучил, и боялся смертно – а не есть ли это просто игра воображения, не слышу ли я то, что желаю?? – нет.

Она выебала меня так, что я думать забыл о глюках! Реальнее некуда. Уж точно!

– Я робот, маленький наивный и похотливый робот для секса! – говорила она «железным» голосом. И я проверял – ага, так ли уж ты и робот? Та можешь сделать вот так? Этого ни одна девчонка не выносит, даже извращенки. Она делает спокойно и механически. Она – робот. Робот! С ума сойти!

После, лишь когда игра окончена, может закричать и сморщиться, так что я весь леденею, и обругать меня, что так и кости сломать недолго. А на вопрос, почему не остановит, не запрещает мне звереть, делает огромные глаза, и говорит – это ведь игра! Нельзя портить игру!

Она не делает грани между жизнью и игрой, она вся в игре, она очень природная и дикая, девочка моя. Не могу поверить, что раньше её не было! Не могу нарадоваться!

Как оказывается, хорошо, кому-то доверять… никогда этого чувства не знал.

Мы шли по улице под ручку. Она вырядилась как настоящий мальчик-малолетка. И походкой своей распиздяйской топала рядом, малыш мой грязный. А я весь такой аккуратный, в папином бархатном пиджаке. Бабушка привозила ему из Лондона. В нем и хотели похоронить, но не стали, опустили в землю в белой рубашке.

Ну, да не об этом! Идем мы – аристократ и подранок за ручку. Я выгляжу форменным педофилом, подобравшим бомженка с помойки для своих забав. Смешно, блядь. Нет, правда! Представьте себе: она то и дело кривляется, показывает прохожим язык, обезьянка. Люблю ее за это. Отрада похотливой и невоспитанной душе! Вызывающий ходячий перформанс.

– Хватит показывать людям язык, Саша! – строго одергиваю я, вживаясь в роль: – Это неприлично!

– Ха, я бы им хуй показала, если б был! – сказала она, и неожиданно схватила меня за обозначенное, я аж вздрогнул: – Может, ты за меня? – и так мило улыбнулась. Ненавижу, когда они морщат нос – те, кто становится мне чуть ближе, я сразу таю, затронутый в самое сердце.

И вдруг… встретили мою няню. Последнюю мою Мэри Поппинс. До нее было три. Все не выдерживали и сбегали. Очень сложный мальчик, которого надо было водить постоянно в процедурку, где я ревел и неадекватно себя вел – уж очень болезненные были методы лечения. К тому же, меня то и дело выносило от уколов, ломало и рвало – а без этого никак… убирай за мной, бегай за мной, вытирай мне слезы и сопли, отвечай на нереальные вопросы, которых было очень много – и в основном про смерть и боль. То и дело приходилось вытаскивать иголки у меня из-под ногтей на ногах, отбирать истерзанных кукол, прятать книжки – рвал я их жестко. А равно следить, чтоб я не мастурбировал под одеялом во время тихого часа, будить, когда орал во сне и рвался куда-то, к тому же мог ударить по лицу очень сильно… воровал таблетки – у них сладкая оболочка, потом плющился, рыдал когда тянуло все суставы… короче, проще было совсем не родиться. Я – самый настоящий выродок. Природа так жадно меня уничтожала, что воевать с ней за продолжение существования приходилось очень жестоко. Конечно, не каждая нянька выстоит битву. Мама плакала втихую, и меняла нянь. Не понимаю ее – на кой черт было рожать от сумасшедшего? Сама она сидеть со мной не могла – работала дохрена, копила деньги на дорогостоящее лечение и мне и себе, у нее хроническая депрессия. Ужасно это все. Сначала со мной иногда сидела бабушка, а потом и она быстро умерла.

И так тяжко, невыносимо, и мне и ей, а тут ещё и няни не задерживались более месяца. Она пыталась сидеть со мной сама, но сразу оставалась без денег. Я требовал каждую минуту внимания, какой уж тут ювелирный труд! Пиздец один. И она снова приступила к поискам. Ирма Леонидовна, немка, рекомендованная маминой клиенткой, оказалась именно тем человеком, которого мы столь долго ждали. Она нашла ко мне подход. При ней я затихал и тихонько вошкался со своими детскими делами, вёл себя почти как нормальный. Может, потому что не было в ее глазах растерянного ужаса, и смотрела она мне в глаза мои мрачные, воспаленные бессонницей, спокойно и ласково, с глубиной невыразимой. Я сразу как звереныш потянулся к ней. Она была и тогда уже в возрасте. До двенадцати лет она приходила за мной смотреть, бывало часто и ночевала. Глаз не смыкала при мне ни на минуту – не как другие, которые засыпали безмятежно или измученно, оставляя меня наедине с кошмарами внутреннего ада. При Ирме же я оставлял дверь приоткрытой, и спокойно засыпал, зная, что если случится вдруг приступ лунатизма – который хоть и бывал редко, но очень пугал меня наутро – то она непременно отведет обратно в постель, и никогда мне об этом не скажет, чтобы не ранить. Ее боялись и демоны мои, она была им укротителем. Так, благодаря ей, относительно спокойно я и вырос. В тотальном одиночестве, но под присмотром.

И вот сейчас… встретил её. Едва узнал – очень постарела. «Уж не из-за меня ли?» – мелькнула тревожная мысль. Кто знает, о чем она думала, и как переживала, когда молча пережидала мои приступы, и пока я спал, а она нет.

Что делать, поздоровались, поскольку не свернуть в сторону, ни сделать вид, что не узнал – нельзя. Ирма окинула меня всего подслеповатыми старческими глазами, чуть дольше задержав взгляд на сигарете – я почему-то смутился и отшвырнул ее прочь суетливым движением. Сашка сделала эдакий книксен, скотинка маленькая.

– Это вот… мой друг Саша! – сказал я зачем-то. Ирма Леонидовна покачала головой и кивнула, глядя мне в глаза снизу вверх (в последний раз мы виделись, когда был еще ниже этой маленькой хрупкой женщины), и сразу остро почувствовал, как быстро идет время… Она сказала самым ровным голосом:

– Да, Габри, я знала, тебя занесет однажды!

– Ну… да… – пожал я плечами, чтобы скрыть смущение и непонимание – о чем это она?

– Друг хорошенький! Хм-м, я действительно знала это, – кивнула она удовлетворенно, разглядывая Сашку. Та смотрела прямо и серьезно.

– Чтож, счастья тебе, милый мальчик Гавриил! – огладила мне плечо старая нянька, и степенно пошла прочь, вся нездешняя и европейская. Я смотрел ей вслед, сомневаясь – а сказать ли досвиданья, или все же не надо? Ведь что она имела ввиду… нет, не сказал, лишь вздохнул и пошел дальше, уводя подружку.

– Какая умная тетка, – подала голос Сашка спустя пару минут.

– Почему? – глупо но живо спросил я.

– Потому что подумала, что я пацан а ты гей, со мной! – хмыкнула она.

– Ну так все же подумали, очень ты похожа просто!

– Ну не все же приняли это так спокойно, и не сказали – да, мы всегда знали…

– Что ты имеешь ввиду, что я похож на пидора? – изумился я излишне громко, люди заоглядывались.

– Да нет, но я же не знала тебя в детстве, а эта тётка похоже, знала!

– Да, это моя нянька, – кивнул я, а про себя подумал – а ведь это правда, я всегда был похож на девочку, злую маленькую девочку. Со всех фоток детских смотрит демоненок, глазами ребенка неопределенного пола. Как меня одевали – на того я и был похож. Причеши гладко мои всегда полудлинные волосы – девочка, тока бантик пришпиль! Взъерошь и наряди в рубашку – мальчик. Но все равно девчачьего типа… ресницы эти длинные, пальцы тонкие, коленки точеные. Мама и бабушка постоянно так восхищались моей селекционной красотой, что я привык любоваться собой, что бы там ни было. Мне бы ненавидеть себя, как все девчоночьи мальчики, а я думал о себе с гордой уверенностью, что я-то и есть самый красивый человек на свете. Пусть не мужчина, зато икона! Вот так. Потому я и не возмутился, что няня приняла меня за гея. Ну и что? Во-первых, для себя я твердо знаю, что мальчики меня не интересуют вовсе, лишь как мишень для яда – жалкие и обыкновенные. Я сам поклоняюсь своим худым костям, и сам для себя алтарь и божество – поклоняюсь себе, и все делаю чтоб себя ублажить – таков смысл моего бытия. Во-вторых, значит я отлично сыграл, и роль удалась – хотел показаться геем, и показался. И Сашка молодец, даже такой человек, как моя лучшая няня спутал ее с маленьким извращенцем. Мило, очень мило! Заслужили ночь удовольствий…

Тихонько проникли в ее комнату. Сегодня Сашка привела меня к себе.

Я сел на кровать, остро опасаясь столкнуться с ее мамой. Что я скажу тогда?

А Сашка сняла свитер, и неожиданно тихонько выскользнула за дверь. Я вскинулся было, но сел обратно – о, сейчас она вернется, и тогда… снова упадем в постель, она удушит меня, чтобы я не застонал, и я буду терпеть безумное раздражение и бороться с желанием растерзать ее за дерзость…

– О, Саша, ну иди же! – она вернулась, я протянул жадные руки. Девчонка увернулась и приложила пальчик к губам.

– Погоди, мать выпивает перед теликом, скоро уснет наглухо, тогда и выебешь меня, ну! – и оторва подмигнула мне, задирая рубашку.

– У меня, конечно, нет сисек, ну да ладно! Я же сегодня пацан!

– Чёррт, да-а! – выдохнул я.

– Давай пока приготовься! – и она деловито закружила по комнате, ловко извлекая отовсюду разные предметы: из стола свечи в подсвечнике, из-под шкафа – два пыльных бокала.

– На, протри, чтоль!

– Чем?

– Ну, простыней! А! – подпрыгнула она, и сама себе зажала рот рукой. – Подвинься! – и вытащила из-под подушки белую рубашку.

– Это моего отца, я недавно в шкафу раскопала… ну, я имею в виду, отчима конечно. Он, кста, умер недавно, вот мама и пьет.

Я кивнул. Мне куда как интереснее была рубашка, чем чужое горе.

– Мне надеть?

– А, да, конечно! Ты же у нас лорд… сэр Габриэль! – и она неумело поклонилась.

– Да, мальчик, ты можешь присесть пока… – рассеянно махнул я, и принялся стягивать свитер. Мы уже начали… мальчик неловко присел на пол, глядя на меня со страхом и наглостью.

– Сколько тебе лет?

– Двенадцать, сэр, а закурить не дадите?

– Дитя, негоже в столь юном возрасте предаваться пагубным страстям! Хм… Двенадцать… это чудесно!

– Эх, сэр, да пожили бы вы под мостом! – ухмыльнулся мальчишка, как зачарованный разглядывая меня. – Какая, однако, сэр, у вас красивая кожа! Я в жизни такой не видал!..

– Да? – заинтересованно говорю я, накидывая рубашку, но не застегиваю ее. – А много ли ты видел раздетых мужчин?

– Ну, если вы говорите о благородных господах… так ни одного!

– А из вашей грязной братии?

– Ну… – мальчик смущается. – Случалось, но они мне… несимпатичны. Я только за еду…

– Ах, бедное дитя! – вздыхаю я с показной фальшивостью: – Поверь мне, я не стану использовать твою нежную плоть, я лишь хочу обогреть тебя, ведь у меня есть дом, которого ты лишен!

Мы говорили громким шепотом… щекочет нервы – а что если ее мать… но нет, я лорд, она – бродяжка!

– Мой сэр, а нельзя ли мне хотя бы согреться глотком доброго бренди, что я вижу у вас на каминной полке? – ребенок хитро кивает на бутылку водки, стоящую на письменном столе у кровати.

– Да, разрешаю, грейся… и пожалуй налей и мне, я опрокину горькую чару за твою несчастную судьбу!

Мы дружно выпиваем. Я привлекаю подростка к себе, и говорю:

– Ах, расскажи, поведай мне горести твоей ужасной жизни, дитя, возможно я сумею их облегчить!

Обнимаю её, и радуюсь, что у Сашки реальный ноль на месте груди, иначе они б сейчас уперлись мне в грудь, и испортила восхитительную извращенную игру. Мальчишка лепечет что-то, и его ресницы щекочут мне шею… я ласкаю его волосы, и спинку, а он… запускает пальцы мне под рубашку, я будто бы пугаюсь:

– Что ты делаешь, дитя? – но от себя не отнимаю.

– О, сэр Габриэль, у вас такая чудесная кожа, позвольте, позвольте мне еще разок коснуться вас…

Черт, все идет совсем не так, как желал, и совратители поменялись местами – теперь жертвой порочного бродяжки оказался благородный лорд! Вот дрянь, как же она умеет перевернуть все в свою пользу! Но как сладок элемент неожиданности… и я играю, играю по ее правилам так жадно!

– Сэр, вы прекрасны! Я люблю вас… – лепечет он, и целует меня в губы, в самое сердце…

Она уснула, не смыв грязи подмостового бродяжки, так устала… а я лежу рядом, и справляюсь с новой мукой – десертной ложечкой кромсаю себе язык. И не могу остановиться. Язык хрустит, а ложка заточена как тюремная, и я режу на кусочки себе язык, кровь в горло течет и хлюпает во рту. Отвратиловка… о, нежный мой, проснись, и отбери у меня ложку!

– Мама ушла, у нас с тобой есть целый день!

Я сидел на диване, и слепо шарился в инете… ни о чем. Сашка лежала рядом, протянув ножки через мои колени. Я рассеянно поглаживал их – стройненькие, не очень длинные, но такие милые, с розовыми стопочками, и нежные тоненькие волоски, моя персиковая Лолита… я с ней рядом будто нежно раненный зверь. Ни разу, после ночи на кладбище не говорил ей, что люблю. Но это так. Боюсь – если скажу, она уйдет. Не приемлет любви… только секс, веселый разный секс.

Я просто ласкал ей ножки… а она так аккуратненько повернулась на бочок, так ловко сползла чуть ближе ко мне, что юбка ее – крохотная джинсовая тряпочка, приподнялась. Я бросил рассеянный взгляд на нее, и заметил, что она без трусиков, и ножки ее разведены, так чуть-чуть, будто бы случайно. Я забросил комп, запуская пальцы в ее нежное, влажное… она подалась навстречу, но не единого вздоха, лишь личико лукавое и губки покусывает, будто ничего не происходит.

Ах, будь я девушкой – я бы ей и был!

Сука, сладкий сахар тает быстро. Особенно если его бросить в столь горячий чай, как… любовь?..

Все закончилось само-собой. Она ушла. Молча. Банально.

– Я позвоню…

Да хуй там. Ждал.

Зря. Не выдержал.

Привычно порезал вены

– Что, не хочешь терзать меня? Почему?! Что я такого тебе сделал?.. Ну так я и сам могу себе это сделать!

Мир снова стал скучен и сер.

Вернее, это я вернулся к миру. А Сашки просто никогда не существовало. Не могло существовать. Ведь я не нашел ни единого ее артефакта!! Специально искал. Ничего. Не единого волоска на подушке. Если она и была – то уж точно дочерью ангела. Люди не могут так уходииииить…. Моментами мне хочется завыть:

– Транквилизаторы, транквилизаторы…

– Они же между прочим недешево стоят! Ты считаешься вылеченным, и у тебя нет инвалидности! Иди-ка работай, если хочешь глотать таблеточки!

Если бы ещё не одно но…

– Сашу видела сегодня, передавала тебе привет, спрашивала, как ты, – сказала мама.

– Что? – я выронил ложку, и замер. Нет. Меня затошнило от ужаса. Не может быть. Я опять съезжаю. Руки невыносимо заныли под бинтами. – Где?

– Они с мамой в мастерскую заходили, заказали для Сашы кулон – ангела, говорят, у неё папа умер, в память…

– Да? – я не мог дышать и весь скукожился от ледяного страха.

– Да, такая хорошая девочка, почему ты с ней сейчас не общаешься, я думала, у вас любовь, – начала было мама, но я уже вскочил, и ноги сами понесли меня прочь! Скорее, скорее!!

Я помчался, задыхаясь и умирая, по знакомому адресу. Переулок, дорога – стойте же, дайте мне перебежать! Тротуар – обогнул фонарь – подъездная дверь – кодовый замок, сука!! – отойдите, мне срочно! – третий этаж… Саа-а-шаа… больно, блядь, как больно!! – здравствуйте, а Са…

– Нет, уехала с каким-то монголом, я все глаза выплакала, а вы не знаете, что за монгол такой?

– Какой монгол? – сердце прыгает в горло и орет в смертной муке – где она??

– Ну, не знаю я, в Москву её увез, а вдруг в рабство?

– Какое нахуй рабство, она моя!! – ору я, и уже несусь, несусь куда-то прочь, вдребезги, в клочья.

– Ебал я в рот вас всех!!

Тотальное одиночество? Ну а чтож, я разве не знавал его! Мне никто не нужен. Я одиночка по жизни. Но когда со мной поступают так, как Сашка – мне хочется кричать…

– Я – этого хотел? – заорал я как зверь с моста прямо в Белую, и она унесла за горизонт мою муку, и разлила ее на весь закат. Вот дерьмо… спасает одна лишь боль. Все руки уже неживые. Порвал ножом даже мышцу, и теперь правая рука слабее левой. Я убью ее. Я убью их всех.

– Не смейте, не смейте же использовать меня!! – разорвало в смертельной злости… и закат отвечал мне кровью.

«За какие-то паршивые две недели я успел так дико… влюбиться… Теперь я знаю, что это так называется. И потерять ее, мою сексуальную мечту! Представь, Жанна!!»