Текст книги "Стиг Ларссон: человек, который играл с огнем"

Автор книги: Ян Стокласса

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 6 страниц)

Часть первая. Стиг

День убийства

Стокгольм, 28 февраля 1986 года

В день, когда предстояло погибнуть премьер-министру Швеции, Стиг, как обычно, поздно пришел на работу, с сигаретой в руке. Он решил нагнать хоть полминуты и подняться по лестнице, а не на новом лифте, по непонятным причинам еле ползавшем. Стиг ничего не имел против лестницы, хотя и надо было подняться на верхний этаж. Зажженная сигарета в правой руке несколько ограничивала количество кислорода, поступающего в кровь, но Стиг в тридцать один год был полон энергии. Он перескакивал через ступени, стимулированный кофеином и никотином. В левой руке он держал почти пустой портфель всего с несколькими листками бумаги.

Год назад «ТТ», ведущее новостное агентство Швеции, переехало в заново отделанные офисы в здании, которое когда-то было пивоварней Святого Эрика на Кунгсхольмсторг. Уровень персонала и оборудования мог теперь потягаться с Национальным радио Швеции или Dagens Nyheter, крупнейшей утренней газетой страны. Редакция занимала весь шестой этаж. Стигу пришлось пройти через все помещение, чтобы добраться до своего стола. Смутное ощущение заводского пространства гармонировало с настроением Стига. Сразу за входной дверью стоял длинный ряд факсов «Тошиба». Все знали, что их гораздо больше, чем нужно, но в пафосные восьмидесятые важно было, особенно для новостного агентства, показать, что есть дополнительные возможности коммуникации. По левую сторону сидела редакторская команда, самые высокопоставленные сотрудники «ТТ», среди которых затесались несколько управленцев среднего звена. Стиг попытался проскользнуть невидимкой, но его начальник, Кеннет Альборн, крикнул: «Доброе утро!» – слишком громко, чтобы можно было не откликаться.

– Сегодня всё будет, – сказал Стиг. – Обещаю!

Он уже три раза пропустил срок подачи материала, и другой босс уже проявил бы больше строгости, но даже у терпения Кеннета есть предел, и Стиг знал, что нужно закончить работу сегодня.

Стиг поднялся по лестнице из редакторского отдела в архив, один из самых больших газетных архивов Швеции, с длинными рядами стеллажей. Прошел все ряды, обогнул последний и оказался в своем кабинете. Окно этой комнатки выходило в помещение архива, окон на улицу не было. Он делил ее с Уллой, главным архивариусом, и теми несколькими сотрудниками, которым временно потребовалось место за письменным столом. Несмотря на убогое размещение, он не считал, что к нему относятся пренебрежительно, – как раз наоборот. Все, к кому у него было дело, знали, где он сидит, и на потертом кресле в его кабинете посетители сменялись чаще, чем на роскошном диване в редакторском отделе этажом ниже.

Тот день отличался от других. Была последняя пятница месяца, и руководство пригласило всех на ежемесячное собрание, чтобы «усилить эффект обратной связи» с персоналом. На самом деле канал работал в основном в одну сторону, сверху вниз, но Стига это устраивало. Его непосредственный начальник занимал высокое место в иерархии, это он убрал Стига подальше от центра активности, чтобы тот мог спокойно работать над сюжетами, которые ему по душе.

Стиг выполнял обычные обязанности иллюстратора, а помимо этого ему иногда разрешали писать большие статьи на темы, как правило, вызывавшие у него большой интерес. А если оставалось время, он тратил его на то, что было впрямь важно: прослеживал очертания шведского правого экстремизма и его связи за рубежом. Он уже почти не помнил, когда это началось, еще тинейджером он ввязался в борьбу с нетерпимостью и несправедливостью. Стиг рос в доме дедушки по материнской линии, который ненавидел все, что имело отношение к нацизму и правым радикалам. Но Стиг еще больше, чем дед, был увлечен этой темой. Он посвятил жизнь борьбе с нацизмом и правым экстремизмом.

Но в тот день он опаздывал на встречу, где надо было просто показаться, чтобы затем без помех вернуться к работе. В ранний для него час, около десяти, он направился в комнату для собраний. Ближайших коллег удивило его появление. Он уселся в кресло ровно в тот момент, когда старший менеджер включил сияющую улыбку и поприветствовал всех.

Ничего нового не говорилось. Руководство неуклонно придерживалось принципа «Повторенье – мать ученья». Диаграммы плана на 1986 год уже демонстрировались, как догадывался Стиг, по меньшей мере три раза, может быть, в несколько ином порядке. А шум вентилятора над головой нагонял сон.

Единственной неожиданностью оказалось то, что в конце собрания поднялся один из редакторов и напомнил всем, что редакторская команда приглашена вечером в ресторан «Теннстопет». Вслух это сказано не было, но все и так понимали, что приглашены только сотрудники со статусом репортера, журналиста или редактора. В свое время Стиг станет репортером по уголовным делам, но, пока этого не случилось, в список его не включали.

А для Стига та пятница немного выделялась тем, что они с Эвой решили вместе поужинать и провести вечер. Не в ресторане, просто что-то приготовить дома или заказать пиццу. Поэтому приходилось следить за часами, чтобы уйти с работы до семи или, самое позднее, до восьми.

Станция метро у городского совета находилась в одном квартале от места работы, так что Стиг рассчитывал добраться до дома, в предместье Ринкебю, меньше чем за полчаса. Но до этого предстояло еще кое-что сделать. Он закончит рисунок, показывающий, что всю шведскую экономику контролирует семейство Валленберг, одна из самых могущественных деловых групп на мировом финансовом рынке. Правда, относительно недавний кризис 1970-х потряс их империю до самого основания. Однако их влияние все еще проникало во все части шведского общества, распространяясь на анонимные фонды, корпорации и ассоциации, формально не связанные с кланом. Но все тамошние ключевые игроки принадлежали к окружению Валленбергов.

После долгих размышлений Стиг нарисовал схему на фоне центра Стокгольма. Карту покрывала сеть линий, обозначающих связи между организациями. От такой паутины закружилась бы голова у любого адепта конспирологии, если бы Стиг не упростил схему для восприятия, внеся в нее разнообразие пунктиром и полутонами серого. О печати в четыре цвета не могло быть и речи. Технически она уже могла применяться, но ее использовала только пара вечерних газет, газет, не входивших в число главных клиентов «ТТ». Когда пепел с очередной сигареты Стига упал на карту, он привычно сдул его в руку и положил в одну из пустых чашек из-под кофе на столе. Большинство сотрудников ушли на ланч, но Стиг продолжал работу, пока мысли не стали ленивыми и ему не пришлось обеспокоиться уровнем сахара в крови. Он съел полсэндвича с сыром и огурцом, который принес в пакете из кафе.

Когда Стиг взглянул на часы в следующий раз, было уже полшестого. Теперь и впрямь надо было заканчивать с иллюстрацией. Он знал, что откладывать срок сдачи больше нельзя. Тогда возникла бы угроза, что его следующая профильная статья будет отвергнута. В ней он хотел обсудить волновавшие его вопросы доступным для широкой публики языком.

Стиг попробовал добавить на карту афоризм старого Маркуса Валленберга Esse non videri – «Быть, а не быть видимым». Это очень подходило к мысли о тайных связях, которую передавал рисунок. Но если оставить латынь без перевода, никто не поймет. А если добавить еще текста, получится полная мешанина. Он решил не покидать рабочего места, пока есть силы. Двух часов должно хватить, самое большее трех. Тогда он попадет домой прежде, чем Эва оставит всякую надежду на совместный ужин.

Что-то заворожило его, вероятно, в линиях рисунка, время пролетело незаметно, и он внезапно обнаружил, что уже девятый час и надо что-то немедленно предпринять. Он взялся трубку, обдумывая, как объяснить Эве, что его не будет дома раньше полуночи.

Разговор оказался не очень тяжелым. Эва всегда принимала объяснения Стига без упрека, но он страдал от чувства вины. Повесив трубку, он только через десять минут собрался с мыслями относительно рисунка, но теперь у него, во всяком случае, есть на работу весь вечер.

Когда он наконец выключил настольную лампу, было двадцать минут двенадцатого, именно то время, когда на Свеавеген раздались выстрелы, принесшие смерть премьер-министру Швеции. Стиг пребывал в блаженном неведении об этом, его волновало, успеет ли он на следующий поезд до Ринкебю.

Оппозиция

Мало кто сомневается, что Улоф Пальме был одним из самых влиятельных политиков в истории Швеции, но его восхождение далось ценой многих конфликтов, результатом чего стало появление несчетного множества врагов и постоянно растущей оппозиции. В шведском языке слово Palmehatare, «ненавистник Пальме», тогда использовалось по отношению к любому, кто выступал против его руководства, а выступали многие, и весьма страстно.

В 1969 году Пальме сменил на посту премьера и партийного лидера Таге Эрландера, занимавшего этот пост двадцать три года, то есть на тот момент дольше, чем какой бы то ни было выборный глава государства в демократических странах Запада. При последнем избрании Эрландера социал-демократическая партия получила более 50 % голосов.

У Пальме не было возможности состязаться в популярности со своим предшественником. Его происхождение из высших слоев вызывало подозрения у рабочих и мелких служащих в его собственной партии. В 1976 году социал-демократы во главе с Пальме впервые за четыре десятилетия потерпели поражение на выборах.

Проигрыш тем не менее позволил ему посвятить больше времени тому, что заботило его больше всего: международной политике. Улоф Пальме дружелюбно относился к развивающимся странам, боролся за права слабых и оттесненных на обочину жизни. Он любил рассказывать о первом своем поступке, имевшем политическое значение, – с несколькими друзьями он сдал кровь, чтобы собрать деньги на борьбу с апартеидом в ЮАР.

Но приверженность Пальме международным делам такого рода часто доставляла беспокойство сверхдержавам. Он потревожил СССР, когда в апреле 1975 года назвал чехословацкий марионеточный режим «диктаторским зверством» и когда в декабре 1979 года осудил вторжение СССР в Афганистан. Но и противоположную сторону он раздражал: США дважды разрывали дипломатические отношения со Швецией из-за действий Пальме. В феврале 1968 года причиной послужило то, что он принял участие в факельной процессии бок о бок с северокорейским послом в Москве. Во второй раз разрыв произошел, когда Пальме раскритиковал бомбардировку Ханоя накануне Рождества 1972 года, сравнив агрессию США с худшими бойнями ХХ столетия.

Политическое мировоззрение Пальме и, следовательно, шведскую идеологию называли «третьим путем», путем, пролегающим между капиталистическим Западом и коммунистическим Востоком. Пальме возглавил комиссию, получившую затем его имя: в ее составе он, вместе с другими политиками мирового уровня, добивался разоружения и более безопасной обстановки в мире. США проявили к этой программе очень умеренный интерес, поэтому она провалилась. Зато интерес, проявленный СССР, пробудил еще большее недоверие к Пальме в Швеции и за рубежом. Его стали считать орудием СССР.

В 1980–1982 годах Пальме был послом мира от ООН во время ирано-иракской войны. Ему не удалось добиться успеха. А потом стало известно, что он был вовлечен в сделки шведских производителей оружия, прежде всего «Бофорса», с Индией. Пальме посчитали лицемером. То он добивается разоружения, то поддерживает торговлю оружием, чтобы сохранить рабочие места!

Шведские критики Улофа Пальме полагали, что у страны нет ни времени, ни возможностей играть роль мировой совести и что премьер-министру следует сосредоточиться на внутренних проблемах. А в этом авторитет Пальме тоже пошатнулся. Ораторские способности Пальме и его искусная политическая игра нажили ему врагов и справа, и слева.

Но в первую очередь его недолюбливали не за политику. Из-за его принадлежности к высшему сословию друзья социал-демократы испытывали недоверие, а правые смотрели на него как на предателя классовых интересов. В самой его личности было что-то, возбуждающее раздражение. В дебатах он вел себя нетерпеливо и надменно отзывался о поверженных противниках. Его IQ 156 был ниже, чем IQ шведского киноактера Дольфа Лундгрена, 160, но выше, чем у любого другого политика в стране. Пальме относился к категории людей, которых считают гениальными. И он ни за что не упустил бы случая дать понять, что знает о собственной одаренности и превосходстве над противниками.

Он долго пользовался правами баловня в культурных кругах, его приглашали на премьеры как почетного гостя. Но после того как в 1976 году всемирно известный режиссер Ингмар Бергман был обвинен в сокрытии доходов от налогообложения и унизительным образом арестован во время репетиции в Королевском драматическом театре, популярность Пальме упала. Хотя с Бергмана в итоге обвинение сняли, шведам казалось, что государство несправедливо избрало его мишенью из-за его славы. Приглашения больше не сыпались на Пальме.

Были у него и могущественные враги в СМИ. Большинство газет в Швеции пользовались независимостью, получая финансирование не от социалистов. Помимо этого, Пальме умудрился обрести врага в лице самого влиятельного шведского журналиста. Ян Гийу, репортер социалистического журнала Folket i Bild Kulturfront, обнаружил, что социал-демократическая партия под началом Пальме прибегала к помощи Информационного бюро (ИБ), военной службы разведки, в собственных интересах, среди прочего для того, чтобы записывать разговоры лиц, заподозренных в симпатиях к коммунистам. Результатом стало подобие уотергейтского скандала.

Но Пальме разыграл свои карты лучше, чем президент Никсон. Он остался на посту, а вот Гийу и его коллега журналист Петер Блатт даже получили по году тюрьмы за шпионаж. Однако такого противника, как Гийу, лучше не задевать. Несколько лет спустя он напал на Пальме в связи с делом Гейера. Выяснилось, что шведские политики во главе с министром юстиции Гейером были частными клиентами проституток. Пальме едва ушел от критики: его помощники, представитель полиции Ханс Хольмер и пресс-секретарь Гейера Эббе Карлсон, приложили руку к официальным опровержениям, основанным на откровенной лжи.

Последней попыткой Гийу задеть Пальме стало так называемое гарвардское дело, в котором не нашлось виновника, но которое напрямую касалось морального облика премьера. Во время интервью по радио Гийу прямо спросил Пальме, заплатит ли он налоги со стипендии своего сына Иоакима, которой тот был обязан лекциям отца в Гарварде. Улоф, который обычно не лез за словом в карман, замялся и только потом бросился опровергать.

Как только в разных слоях общества появились горячие противники Пальме, остановить их уже было невозможно. Начались оппозиционные кампании. В газетах печатали карикатуры на Пальме – с крючковатым носом, плохими зубами и темными кругами под глазами. При этом были и другие, те, кто, очевидно, не находил в его внешности ничего смешного или отталкивающего. Некоторые женщины, и среди прочих актриса Ширли Маклейн, заявляли, что состояли в любовной связи с ним. Распространялись слухи о его супружеских изменах, хотя, похоже, и преувеличенные.

Во многих ежедневных газетах публиковались агитационные тексты на всю полосу, метившие в Пальме и его политику. Стало использоваться в уничижительном смысле слово «пальмеизм», хотя непонятно было, какая именно идеология под ним подразумевается. Газетные агитки оплачивались актрисой Джио Петре и ее товарищем, доктором Альфом Энерстрёмом, но ясно, что за публикациями стояли гораздо более внушительные финансовые силы, люди, которые готовы были тратить на это миллионы крон. Одновременно журнал отчетливо правого направления «Контра» продавал мишени для дротиков с карикатурным лицом Улофа Пальме.

Очередные выборы в 1985 году опять привели к власти социал-демократическое правительство. На одном из предвыборных мероприятий Партии умеренных из рук в руки бросали куклу Улофа Пальме, глумясь и насмехаясь над ней.

3 ноября 1985 года газета Svenska Dagbladet опубликовала в редакторской колонке письмо морского капитана Ханса фон Хофстена, где он признавался, что премьер-министр внушает ему и его коллегам недоверие своей политикой в отношении СССР.

На Улофа Пальме оказывалось давление. Ходили слухи, что он отступится и удовлетворится постом в ООН. Он устал. Самый яркий и влиятельный шведский политик был окружен оппозицией со всех сторон. Дальнейшие перспективы в любом направлении выглядели смутно. И вот наступило 28 февраля 1986 года.

Место преступления

Стокгольм, 1 марта 1986 года

«Пальме убит».

Эва разбудила Стига этой новостью и тем потрясла его до мозга костей. Она проснулась раньше и не могла понять, почему по всем трем радиостанциям звучит похоронная музыка. Потом музыку прервали для сводки новостей.

Стиг и Эва не стали завтракать, просто выпили кофе на своей спартанской кухне. Позвонил Кеннет из «ТТ», и Стиг спросил, узнали ли там что-нибудь помимо того, что сообщалось по радио. Но Кеннет сказал лишь, что Стигу нужно немедленно приехать на работу. Эва вышла с ним вместе, ей не хотелось оставаться дома одной.

Станция «Ринкебю» была пустынна, и им показалось, что они прождали поезд целую вечность. Однако и получаса не прошло, как они уже очутились на главной пересадочной станции стокгольмского метро, «Т-Сентрален». Стиг не стал выходить у городского совета, как делал обычно, – ему хотелось провести несколько лишних минут с Эвой, прежде чем на него обрушится ад в агентстве. Они поднялись на Васагатан и повернули на Туннельсгатан. Пройдя пять минут по узкой улочке, они увидели полицейскую машину и группу людей у здания компании «Скандиа». Здесь, прямо в самом сердце Стокгольма, был убит премьер-министр.

На месте убийства царило молчание. Вокруг отгороженной территории стояло около сотни человек; никто не слонялся, не жестикулировал, не говорил в полный голос. Если кто-то и плакал, то беззвучно. Таково выражение скорби у шведов. Люди приходили и уходили, некоторые с розой в руках, но в полной тишине.

Эва и Стиг приблизились к ленте, которой полицейские огородили место преступления. Им была видна темная кровь на обледеневшем асфальте. Казалось, что ее вытекло слишком много. Несмотря на холод, они простояли там довольно долго. Тишину нарушали только звуки полицейской рации.

Из точки, где находились Стиг и Эва, Свеавеген просматривалась в обоих направлениях. Только пара принадлежащих строителям грузовиков ярдах в пятидесяти (чуть меньше 50 м) от Туннельсгатан отчасти закрывала вид. Над грузовиками возвышался холм Брункенберг (Брункенбергосен).

Было девять утра, и день предстоял долгий. Еще много народу придет на место убийства, многие положат розы. А может, и правда, что преступник всегда возвращается туда, где совершил преступление, и убийца тоже появится здесь в толпе.

В лифте «ТТ» Стиг постарался сменить настрой с мрачного и задумчивого на энергичный. Неважно, что редакторам понадобится еще несколько часов, чтобы составить достаточно ясную картину происшествия, которую можно будет проиллюстрировать. День впереди долгий, возможно, придется сидеть допоздна, чтобы закончить работу.

Напряжение в редакции резко контрастировало с почтительной и тихой атмосферой на месте убийства. Похоже, вызвали весь персонал отдела. Все сосредоточились на том, чтобы именно «ТТ» завладело инициативой в передаче информации, касающейся убийства, и чтобы добыть хоть сколько-нибудь сведений помимо общедоступных. Однако этой информации, возможно, еще надо было дожидаться, особенно если у полиции не оказалось бы подозреваемых. С каждым часом надежд на то, что преступление будет раскрыто быстро, все меньше. Любому полицейскому это известно, как и любому журналисту.

Только через несколько часов Стиг получил задание, которое подразумевало, что ему, вероятно, придется задержаться до поздней ночи, в зависимости от поступающих сведений. Он должен был сделать карту городской территории вокруг кинотеатра «Гранд Синема» и места убийства и затем заполнять ее по мере поступления информации о преступлении. Ему помогло то, что они с Эвой побывали на Свеавеген, но еще непонятно было, что потребуется указать на карте. Могло оказаться, что на самом деле на иллюстрации нужно нечто иное; надо было подумать и об английской версии, где переведенный текст мог занять больше места, чем шведский. Иностранные СМИ уже осаждали агентство, один из крупнейших источников новостей для них в Швеции.

На карте Стокгольма Стиг отметил места, по которым, как он уже знал, пролегал маршрут четы Пальме вчера вечером. Он положил на увеличенную копию одного сектора городской карты прозрачную бумагу. С помощью пресс-папье, лезвия, самоклеящихся листков, угольников и прочих инструментов начал воспроизводить картину преступления. На протяжении всего дня поступала информация, и Стиг вместе с другими сотрудниками отслеживали сообщения полиции, массмедиа, отдельных людей. Уже давно перевалило за полночь, когда Стига окончательно вымотали шведская и английская версии рисунка.