Текст книги "Записки школьницы"

Автор книги: Ян Аарри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 20 страниц)

14 октября

Ура!

Набрали! Сто семьдесят шесть очков набрали. А это значит, что класс сделал большой скачок и перепрыгнул с шестого на второе место. Теперь впереди идёт только первый «б». Но можно ли считать первоклашек серьёзными противниками? Уж их-то как-нибудь и догоним и перегоним.

Я учусь в этой школе седьмой год, но никогда ещё наш класс не учился на такую полную мощность.

Отстающих в классе становится всё меньше и меньше. А вообще-то говоря, их почти и нет уже. Один только Вовка Волнухин учится по-прежнему. У него нет ни одной четвёрки. А про пятёрки и говорить нечего.

И о чём он думает – не понимаю. Сам не учится и других держит за руки и за ноги. Ребята говорят: «Если бы не Вовка, мы давно бы уже были на первом, месте». Но вместо того, чтобы помогать классу слетать в Москву, Вовка всё свободное время боксирует на ринге. По словам Лень-чи-пеня, он считается среди ребят-боксёров восходящей звездою ринга. А в нашем классе Вовка – заходящая тупица. Он сейчас один остался с тройками. И даже чуть-чуть не схватил вчера по химии двойку.

Безобразие!

Так подводить класс может только человек, который не понимает, что такое товарищество.

15 октября

Сегодня у меня день необыкновенных приключений и самых удивительных открытий.

Но расскажу по порядку.

В эти осенние дни я очень люблю бродить по парку. Как многие девочки, я увлекаюсь гербарием, и хотя по школьной программе совсем не обязательно заниматься этим делом, я, как и все почти девочки и мальчишки, собираю осенью опадающие листья: коричневые, бурые, жёлтые, золотистые, багровые, красные, палевые, оранжевые и всех других цветов и оттенков.

Собирая листья, я шла по аллеям парка и не заметила даже, как очутилась перед компанией незнакомых мальчишек. Их было пять человек, но каждый из них задавался за целый класс. Всех же нахальнее держался мальчишка с поцарапанным носом. Когда я поравнялась с ними, поцарапанный перегородил мне дорогу и потянулся к букету собранных мною листьев.

– Ты чего собираешь наши листья? – зашипел он.

– Вытри нос, – сказала я вежливо, – и скажи своей маме, что тётя велела поставить тебя носом в угол!

– Кто тётя? Ты тётя? Да я такой тёте зуб на зуб помножу! Сделаю сложение и вычитание, дам тебе высшее образование!

Но такие хвастливые угрозы можно слышать в школе на каждой перемене и почти в каждом классе. От первого до четвёртого, конечно. Ребята постарше такие глупости уже не болтают.

– Иди, – сказала я. – Я тебя не трогаю и не трону! Не бойся, мальчик! Вытри носик и иди себе спокойно!

– Ах, так! – завизжал мальчишка. – А по мордасе?

– Не понимаю, – сказала я, – что это за мордаси? Ты на каком языке говоришь?

Мальчишки засмеялись. Поцарапанный размахнулся, но я и не подумала даже, что такой сморкач осмелится ударить меня, и потому стояла спокойно. И вдруг из моих глаз посыпались искры. Особенной боли я, правда, не почувствовала сразу, но когда поняла, что этот шпингалет ударил меня, я тотчас же, ещё сама не соображая, что делаю, влепила ему такую звонкую пощёчину, что мне показалось, будто над парком Победы лопнуло небо и с деревьев осыпались все листья.

Поцарапанный отшатнулся. В глазах у него блеснули слёзы. Значит, я ему крепко влепила. Ну, а если он уже понял, что налетел не на беззащитную овечку, а на львицу, надо бить его, пока он не успел опомниться. Я размахнулась снова, чтобы влепить ему ещё одного леща, да такого, от которого он бы слетел с катушек, но поцарапанный бросился бежать, как самый последний трус.

– Ах, так! – закричал другой, толстомордый, мальчишка. – Ребята, наших бьют! Давай, наши!

Ударить он меня побоялся, но, протянув руку, сорвал с моей головы берет, и все мальчишки стали подбрасывать и топтать его ногами.

Я тоже начала срывать с головы у них кепки и заодно влепила каждому по затрещине.

– Ага! – закричали они: – Ты драться? Драться?

Они бросились на меня и начали толкать. Я зажмурила глаза, а зажмурилась потому, что одной драться с пятью всё-таки страшно. Во всяком случае, когда не видишь, как их много, есть ещё надежда па победу. Я молотила кулаками по головам мальчишек, по спинам и в то же время думала: «А не лечь ли мне на землю? Ребята на Кузнецовской улице, да и на других улицах около парка Победы никогда не бьют лежачих». Вот у меня и мелькнула мысль в голове растянуться на земле и закричать: «Лежачего не бьют!» Но потом я подумала: «Много чести будет! Пока сами не собьют меня с ног, ни за что не лягу!»

И вдруг я услышала голос Вовки Волнухина:

– Эй, вы, шпроты-кильки! Чего на одну девчонку напали?

Я открыла глаза и, отбиваясь уже с открытыми глазами, увидела приближающегося к нам Вовку. Он шёл по боковой аллее вразвалку, засучивая на ходу рукава.

– Вовка! – закричала я. – Они пятеро на меня… На одну!

Вовка остановился:

– Ну, чего с девчонкой связались? – закричал он. – По силам нашли?

Все пятеро повернулись к Вовке. Поцарапанный засипел:

– Иди сюда, мальчик! Подойди поближе, я тебе гулли-булли отвешу!

Но тут кто-то крикнул:

– Ребята, это ж Вовка-боксёр!

Хулиганы попятились и заорали испуганно:

– Грек! Грек! Эй, Грек! Давай сюда!

Из кустов вышел, отряхиваясь, ещё один мальчишка. Наверное, он курил в кустах или спал. На затылке у него еле держалась клетчатая кепка с крошечным козырьком. На плечи было небрежно накинуто длинное пальто.

– Ну, и что? – прищурился мальчишка, по имени Грек. – В чём дело?

– Вот тут один желает, чтоб ему отшлифовали рыло! – хихикнул поцарапанный.

Грек, усмехнувшись нахально, поддернул штаны и сплюнул через плечо:

– Сейчас повеселю его! – Он щёлкнул пальцами. – А ну, иди сюда' Учить буду тебя! Наказывать! Чтоб не баловался в моём парке!

Вовка смерил Грека с головы до ног спокойным взглядом, потом протянул не спеша руку к козырьку его кепки и коротким движением надвинул кепку на нос Грека так, что козырёк оказался на подбородке.

Мальчишка Грек отскочил от Вовки, сбросил пальто с плеч под ноги.

– Ты что? – зашипел он на Вовку. – Тебя давно не утюжили?

Вовка снова протянул руку и, сорвав с головы Грека кепку, отшвырнул её далеко в сторону.

– Раздеваться так раздеваться! – усмехнулся Вовка.

Мальчишка был на полголовы выше Вовки, пошире в плечах и, по-видимому, «скорый на руку», но поведение Вовки озадачило его. Он привык, наверное, к тому, что ребята удирали от него без боя, а тут встретил парня, который не только не боится его, но ещё и насмехается над ним.

Не решаясь вступить в драку, Грек начал зачем-то шарить по карманам, скрипеть зубами, строить самые зверские рожи, чтобы разозлить самого себя.

Накричавшись, Грек бросился на Вовку и ударил его наотмашь по лицу. Вовка даже пошатнулся. Но на ногах устоял.

– Плохо! – мотнул он головою и, сплюнув кровь из разбитой губы, пригнулся, выставил перед собою сжатые кулаки, как это делают боксёры на ринге. – В удар нужно вкладывать вес всего тела! Вот так!

Я даже не заметила, как это делается, а Грек, вскинув руками, уже лежал на земле. Мальчишки кинулись врассыпную по кустам.

– Наших, наших бьют! – заорали они, удирая. – Стой, стой, наши! Не беги, наши!

Но, останавливая друг друга, «наши» мчались, словно космические ракеты.

Вовка наклонился над Греком, пощупал его пульс, приложил руку к сердцу и усмехнулся:

– Живой? Понял, что такое апперкот и что такое хук? Привык обижать малышей да девчонок! Молодец на овец, да? А встретишь молодца – так и сам овца? Запомни: будешь пиратничать в парке – на дне морском отыщу тебя! Из-под земли достану. С этого часа будешь ходить по парку пай-мальчиком, нюхать будешь вежливо цветочки и не сердить дядю Вову! Вот так! Лежи и загорай!

Я закричала, хлопая в ладоши:

– Браво! Бис! Следующий раз не будут налетать по двадцать на одного.

Вовка нахмурился.

– А ты иди, явление! – процедил он сквозь зубы, не глядя на меня. – Чего раскудахталась?

Он повернулся и пошёл в сторону Московского проспекта.

Но могла ли я уйти просто так, даже не поблагодарив Вовку? Я вспомнила, как дрались когда-то на турнирах рыцари за честь прекрасных дам, а дамы дарили победителям свои платки и перчатки. Но что могла я подарить Вовке? Перчатки? Они у меня рваные. Платок? Он был не особенно чистый. Да и мама рассердится, если я буду раздавать носовые платки.

Я побежала за Вовкой.

– Ты поступил как благородный рыцарь, – сказала я, догнав его. – И хотя я не прекрасная дама, но…

Вовка презрительно выпятил губы.

– Вытри нос! – пробурчал он. – Тоже дама!

Странный какой! Почти рисковал жизнью, спасая меня, и не желает выслушать слова благодарности.

– И вообще, – сказал он, – если б ты была не из нашего класса, рук не стал бы пачкать. Дама!? Из-за такой дамы теперь отвечать, может, придётся!

– За что же отвечать? Ты поступил благородно!

– За что, за что! – передразнил Вовка. – А за то и отвечать, что боксёру не полагается биться с такими, которые не знают бокса.

– Ты думаешь, я проболтаюсь?

– Не ты, другие скажут.

– Кто? Мальчишки? Ну, разве скажут они, что ты их шестерых один разогнал? Мальчишки же такие хвастуны! Ни за что они не признаются!

– Ладно! Теряй адрес! Иди куда идёшь! И вообще, что ты ко мне привязалась? Что тебе нужно от меня?

– Ничего мне от тебя не нужно! Просто хочу поблагодарить тебя, и только. Должна же я поблагодарить!

– Ничего ты мне не должна! – сказал Вовка и вдруг потёр ладонью лоб. – А если хочешь быть должной, – давай шестьдесят копеек. До завтра! Есть у тебя шестьдесят копеек?

У меня был рубль и тридцать копеек. Я поспешно протянула бумажку Вовке.

– Пожалуйста!

Он покачал головою:

– Мне – шестьдесят! На трамвай! Знаешь, что такое трамвай? Завтра отдам! Понятно?

– Понятно! – кивнула я. – Но рубль можно в трамвае разменять. Кстати, я тоже должна кое-куда съездить. Поедем вместе и разменяем. Хорошо?

Честно говоря, мне никуда не надо было ехать. А сказала так потому, что у меня вдруг появилась в голове интересная идея. Даже две идеи.

Первая идея: поговорить с Вовкой по-товарищески и объяснить ему, как подводит он класс своими отметками. И главное, такой случай был очень удобный для большого разговора. В классе разве поговоришь с Вовкой? А если мы поедем вместе, то в трамвае неудобно же ему будет кричать на человека, который дал взаймы шестьдесят копеек! Волей-неволей ему придётся говорить со мною, и тогда уж обязательно я добьюсь своего. Ну, и кроме того, у меня ведь красовался синяк под глазом, и было бы очень обидно, если бы от этого синяка не получилось никакой пользы для класса.

Вторая идея, мне кажется, понравится самому Вовке не меньше, чем мне.

Он, я уже заметила, часто заступается за малышей. Значит, характер у него справедливый. Хотя и очень грубый. Но это не так важно. Главное, что нужно для этой идеи – справедливое отношение к людям. По-моему, Вовка вполне мог бы возглавить Бригаду Добрых Дел, которую я давно хочу организовать и в нашем классе, и среди ребят всех улиц около парка Победы.

Это очень хорошая идея. И даже немножко похожая на бригадмильцев.

Бригада Добрых Дел должна сделать каждый день какое-нибудь хорошее, доброе дело. Помогать малышам, старикам, больным, неуспевающим. Хорошо, конечно, если такой бригаде посчастливится спасти кому-нибудь жизнь, хотя это уже труднее, потому что такие случаи чаще бывают в книгах, чем в жизни. Но вот сегодня Вовка почти что спас мою жизнь, а разве такой поступок не самый замечательный?

Когда мы сели с Вовкой на «тройку», я разменяла рубль, купила ему билет и тридцать копеек сунула в руку. Он взял деньги и отошёл от меня, сделав вид, будто не знает меня. Я сначала обиделась, но, вспомнив синяк под глазом, поняла Вовку. Действительно, не так уж приятно ехать с товарищем, у которого подбит глаз. Ведь могут подумать, будто я хулиганка, а между тем я – была только жертва хулиганства. Чтобы Вовка не стыдился меня, я надвинула берет на глаз. Но, пока я возилась с беретом, Вовка пересел от меня на свободное место, и мне уже нечего было даже подумать сесть с ним рядом, потому что народу в трамвае было ужасно много. Правда, особенно я не беспокоилась. Вовка, наверное, едет на стадион, и я ещё успею поговорить с ним. Ведь до стадиона не меньше часа идёт трамвай. Но вдруг на Марсовом поле Вовка, не предупредив меня, выпрыгнул из вагона. Я тоже выскочила и в ту же минуту увидела, как Вовка подбежал к «двадцатке» и сел в первый вагон. Трамвай шёл в сторону Озерков. Куда же ехал Вовка? К Финляндскому вокзалу? В Лесной? На велодром? В Озерки? Не раздумывая, я вскочила в прицепной вагон «двадцатки» и, устроившись на передней площадке, стала следить за пассажирами, которые выходили на остановках.

Мы переехали Неву, в стороне остался Финляндский вокзал; «двадцатка» мчалась по проспекту Энгельса, а Вовка сидел и не выходил из вагона.

Куда же едет он? В Озерки? Но это же такая даль! От нашего парка Победы не меньше двадцати километров. Может быть, даже и дальше.

Всё это становилось уже интересным. Нет ли тут какой тайны? По спине у меня словно мухи поползли. Я уже забыла обо всём. В эту минуту я хотела узнать только одно: что нужно Вовке в Озерках?

Когда трамвай остановился в Озерках, Вовка вышел и, не подозревая, что за ним наблюдают, перебежал шоссе и скрылся за углом гастрономического магазина. Вышла из вагона и я.

Глубоко внизу, под горою, раскинулись мои любимые Озерки – самая чудесная окраина Ленинграда. Летом тут можно покататься на лодках, искупаться, полежать на песке, слушая, как шумят над головою сосны. А зимою здесь не плохо кататься с гор на лыжах.

Озёра плескались внизу, перекатывая серые с барашками волны. Холодный ветер раскачивал сосны, противно подвывая и забираясь под платье. И только высокие шпили красивых дач стояли, как и летом, охраняя веранды с кружевными балкончиками, застеклённые зелёными, синими, красными стёклами. Стёкла светились приветливо, по-летнему.

Говорят, когда-то жили здесь самые богатые буржуи старого Петербурга, а также артисты, поэты, художники. А сейчас не знаю, кто живёт в Озерках. Но только не буржуи.

Я шла по следам Вовки, пока он не повернул в садик зелёной дачи. Я постояла несколько минут, потом подошла поближе и прочитала на калитке:

«Во дворе злая собака. Осторожнее!!!»

Чуть выше этой надписи висела дощечка, на которой, под уличным номерным знаком, было выведено красными буквами по белому фону: «Мария Владимировна Пуговкина».

Фамилия показалась мне знакомой. Но где же я её слышала?

Я стала припоминать и вдруг почувствовала, как от страха ёкнуло моё сердце.

Да ведь это же о ней и говорил Вовка несколько дней назад у ворот нашей школы.

Было это так.

После уроков я шла домой. Впереди меня шагал Вовка.

У ворот школы Вовку окликнул лоточник, весь белый, как глыба снега. Широкая белая куртка свисала с узких плеч, белый передник волочился по земле, так велик он был, но вообще-то паренёк выглядел довольно санитарно. Походил на упакованный груз для отправки в гигиеническом вагоне-холодильнике.

Увидев Вовку, он замахал белыми рукавами, задёргал головою, словно стоялый конь:

– Эй чемпиён, давай, давай! Пирожки, конфеты, пастила, бутерброды! Ну, как оно? Порядок? Сегодня у тебя мировой вид! Идёшь на товарищеский матч?

Подпрыгивая, паренёк начал совать кулаки в воздух, боксируя так, что кепка сползла ему на нос.

– Понимаешь, – кричал он, – Смирнов против Лёшки Корнилова! Придёшь?

Вовка пожал плечами.

– Английский завтра!

– Ага, понятно! – засмеялся парень. – Жмут? Надо зубрить дер штуль унд дер стол! Плюнь! Чесслово, плюнь!

Я сразу поняла, что этот парень отвлекает Вовку от уроков, и остановилась, чтобы послушать, что скажет Вовка.

Но вот к лотку подбежал малыш с удивлёнными синими глазами. Высоко подняв над лотком крепко сжатый кулак, он высыпал на стекло зазвеневшие медные и серебряные монетки.

– Кис-кис! – сказал малыш. – На все…

Парень стал отпускать покупателя, а Вовка сказал:

– Некогда сегодня… У меня с Пуговкиной история!

– Ага, решил всё-таки убить её? – спросил парень, захохотав.

Вовка передёрнул плечами:

– Ладно уж тебе… Не твоё дело! – и ушёл.

Тогда я не обратила внимания на этот разговор. Мало

ли что болтают мальчишки. Но сейчас, прочитав на табличке уже знакомую фамилию Пуговкиной, я вздрогнула. Кто она, эта Пуговкина? И зачем Вовка приехал в Озерки? Ну, конечно, убить он её не убьёт, однако не зря же ехал он с одного конца Ленинграда на другой. И непросто, конечно, в гости. Судя по словам того лоточника, у него с Пуговкиной не такие отношения, чтобы к ней он стал в гости ездить. Я решила всё это дело выяснить, а если сумею помочь чем-нибудь Вовке, то и помогу. Я же перед ним в долгу теперь за товарищескую выручку.

За калиткой послышалась возня, в подворотне показалась собачья морда.

«Злая собака! – мелькнуло у меня в голове. – И без намордника!»

Не успела я сообразить, что надо делать, как, извиваясь всем телом, из-под калитки выползла собака. Она бросилась ко мне под ноги, виляя хвостом с такой быстротой, будто у неё не хвост был, а вентилятор.

Впрочем, это была не собака даже, а лопоухий щенок с розовым носом и с такими добрыми собачьими глазами, что я спросила невольно:

– Так это ты и есть злая собака?

Щенок лёг на спину, помахал приветственно лапами, а потом перевернулся неуклюже через голову, как бы желая сказать: «Вот мы ещё какие щтуки умеем делать!»

Я погладила его, а он лизнул мои ботинки и сморщился. «Чем это ты мажешь ботинки? Ужасная гадость!» – прочитала я в собачьих глазах.

– Значит, ты и есть самая злая собака? – усмехнулась я.

Щенок тявкнул, и я без труда поняла: «Можешь не сомневаться! Злее меня не то что в Озерках, но во всём Ленинграде не встретишь!»

Погладив щенка, я смело вошла в садик, прошла несколько шагов и очутилась перед высоким деревянным крыльцом. На нижней ступеньке сидел огромный старик с чёрной бородой, будто посыпанной инеем. Настоящий Илья Муромец. Только вместо копья он держал в руках длинный нож, которым ловко потрошил свежую рыбу. На руках Ильи Муромца, на брюках и в бороде блестели рыбьи чешуйки. У ног его суетились белые куры, хватая рыбьи внутренности прямо из-под ножа.

– Птица, – сказал Илья Муромец, ткнув кончиком ножа в хвост важного петуха, который стоял с таким видом, будто кормил своих кур, – птица, а мясное любит! Зерном не корми! Мясо, рыба, курятина – что угодно! Предпочитает! А почему? То-то и есть! В школе учат этому?

– Нет! – мотнула я головою, а сама подумала: «Как же мне завести разговор о Вовке?» Но Илья Муромец, наверное, давно уже сидел один с рыбою, и ему было, наверное, скучно. Мне кажется, он очень обрадовался, что может поговорить со мною.

На всякий случай я всё-таки осмотрелась по сторонам и спросила:

– А тут… не покусает меня… У вас написано: во дворе злая собака!

Илья Муромец захохотал так, что я невольно вздрогнула.

– Бывшая! – хохотнул Илья Муромец. – Бывшая злая… Да где же он? Опять удрал, негодяй! – И, свистнув, закричал: – Булька! Булька! Иси!

Щенок подбежал, усердно махая хвостом, и заюлил у ног Ильи Муромца.

– А вот я тебя на цепь! – пригрозил ножом Илья Муромец. – Совсем испортился псаря! Тебя как зовут-то? – обратился он ко мне.

– Галя!

– Хорошее имя! – одобрил Илья Муромец и кивнул на щенка: – Испортился, негодяй! А ведь каким псом был! Удивление! Дракон! Сухопутный крокодил! Принёс его, помню, в меховой рукавице, положил на крыльце, а сам, вот дело-то какое, сам отлучился в ту пору на одну минутку. И что ты думала, Галина? Пока ходил, он, подлец хвостатый, вылез из рукавицы, придушил двух беззащитных цыплят, покусал мирному поросёнку ухо, затеял драку с нашим индюком Барлаем. Понимаешь, какой неуёмный агрессор? Гитлер, а не собака! Чистый Гитлер! Мы его в ту пору чуть так и не прозвали. Но, – Илья Муромец покачал головою, – не оправдал! Сорвался с линии! А всё почему? Подружился он тут с соседним котёнком. И котёнок, стало быть, повлиял.

Играли они. Вот куда скатился пёс! Ясное дело – характер у собаки уже не тот, когда она играет с котятами. Теперь одно для него средство – цепь. Для собаки цепь – первейшее дело. Собака очень уважает цепь.

Мне стало жалко беленького щенка.

Я сказала:

– Может, он без цепи исправится.

– Естество собаки – злость! – сказал Илья Муромец. – Собака есть собака, и, чтобы из щенка вышел самостоятельный барбос, его непременно надо на цепи держать.

На крыльцо вышел крошечный карапуз с такими чудесными кудряшками и такими славными глазами, что я с удовольствием расцеловала бы его. Наклонив головку, он стоял, заложив руки за спину, внимательно разглядывая меня.

– Здравствуй! – сказала я.

– А ты кто? – спросил малыш.

– Девочка!

– А у тебя есть конфеты?

– Нет!

– И печенья нет?

– Нет!

– А что у тебя есть?

– Ничего нет!

Малыш вздохнул, посмотрел на меня, как на девочку, которая неизвестно для чего существует на свете, и сказал разочарованно:

– Аа… Ничего нет? Тогда… до свиданья! – и ушёл.

Илья Муромец захохотал:

– Умора! Уж такой стяжатель – не приведи бог! Одного Вовку только и признаёт без взятки. Да и то сказать, как-никак, а Вовка всё ж таки его старший братишка! Ну, и Вовке он нравится. Малыш занятный, ласковый… Такого как не полюбить?

Посмеиваясь, Илья Муромец рассказал мне историю двух сводных братьев; и я тогда поняла, почему Вовка такой странный и что мешает ему учиться, но сегодня уже поздно. Напишу о том, что узнала в Озерках, завтра, а сейчас пора уже спать.