Текст книги "Записки школьницы"

Автор книги: Ян Аарри

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

1 октября

Совещание о том, как поступить пятёрке отважных, класс наметил провести во время большой перемены, но тут произошло событие, которое помешало решить вопрос о нашем поведении.

Когда кончился второй урок, в класс заглянула Нина Сергеевна и сказала торопливо:

– Пыжик, Сологубова, Станцель, Павликова, Киселёва и Слюсарёва! После уроков зайдёте к директору!

Инночка дожала плечами, а когда Нина Сергеевна вышла, оскалила зубы и, захлёбываясь от смеха, закричала:

– Ура! Меня выводят в герои! Могу очень даже свободно получить четыре за поведение и хвастаться везде, что я невинная жертва…

– Тебя по ошибке! – сказал Пыжик. – Можешь не ходить!

– Ну, уж нет! – запротестовала Инночка. – Это будет невежливо! Приглашают к директору, обещают приключения, я увижу, как у Пафнутия станут круглыми глаза, а ты говоришь – можешь не идти! Обязательно пойду!

Марго спросила меня шёпотом:

– Как ты думаешь, кто мог сообщить директору о нас? Лийка?

– Но она же могла бы сразу сказать! Да и вообще ей неинтересно говорить о нас! Она надеется, наверное, что сами мы не признаемся, и тогда весь класс станет думать о нас как о самых последних людишках.

Кто же всё-таки мог сказать?

Мне кажется, в нашем классе нет ни одного мальчишки и ни одной девочки, которые могли бы наушничать.

Так и не зная, кто же сказал Пафнутию о том, что мы испортили платье Лийке, наша пятёрка просидела до последнего урока, как на иголках, а когда зазвенел звонок, мы пошли к директору с бьющимися сердцами. С нами пошла, улыбаясь глупо, Инночка Слюсарёва. Искать приключения на свою голову.

– Чего тебе надо? – остановился Пыжик. – Нечего тебе делать с нами! Думаешь, расплачемся от страха? Не дождёшься!

– Меня же вызывает Пафнутий! Это – одно! А другое– я люблю приключения! А уж с вами обязательно будут какие-нибудь приключения. Нос у тебя, например, самый приключенческий!

– Ладно! – сказал Пыжик. – Иди! Но не влезай со своим длинным носом в разговор! Стой и слушай! И молчи! Мы сами скажем, что ты ни при чём.

Мы подошли к кабинету директора.

– Стучим? – подняла руку Инночка.

Но не успела она опустить сжатый кулак на цветную филёнку двери, как она распахнулась и в коридор вышли по двое и по одному человек десять мужчин. Среди них я увидела папу. Ноги мои так и подкосились. Я поняла всё сразу. Директор вызвал уже родителей, поговорил с ними и сейчас объявит нам своё решение.

Ой, что-то будет?

Конечно, теперь и мечтать нечего о замечании в дневники. Даже четвёрки за поведение не видать нам, как своих ушей. Тут дело пахнет похуже, чем дурацкий запах мудрости.

Увидев папу, я спряталась за спину Нины Станцель, а когда он прошёл, юркнула в кабинет директора первой.

– Вот и мы! – просипела я (голос мой перехватило, и я уже не могла говорить как обычно). – Пришли! – постаралась я улыбнуться. И вдруг увидела рядом с директором милиционера.

Вот это здорово!

Неужели за испорченное платье нас посадят в тюрьму? Нет, не может быть! За такие пустяки даже не судят. Но тогда зачем же пришёл милиционер? Может, просто так! Зашёл к директору познакомиться? Поговорить об экзаменах? Сейчас очень много взрослых готовятся за десятилетку дома, а потом приходят в нашу школу и сдают экзамены.

Но, как я ни успокаивала себя, легче мне от этого не становилось. К горлу подступала противная тошнота. Щёки пылали. А сердце стучало так, что я приложила к нему руку, чтобы оно не выскочило из груди. Пыжик, Валя, Нина и Марго стояли тоже красные и смотрели на милиционера глупыми, растерянными глазами.

– Эти, значит? – спросил милиционер, раскрывая портфель.

Мы все попятились к дверям. Одна только Инночка подошла к столу и сказала:

– Здравствуйте! Вы помните меня?

Милиционер посмотрел на Инночку:

– Обязательно даже! Мы всех помним! А этого гражданина припоминаете? – и указал кончиком «вечной ручки» на человека с очень жёсткими, словно высеченными из гранита, чертами лица. Человек сидел в полуосвещённом углу кабинета, просматривая чьи-то тетрадки.

– Этого? – заглянула Инночка в лицо незнакомца и вдруг протянула ему руку: – Привет! Вы, значит, не умерли?

– Пока ещё нет! – улыбнулся незнакомец и, когда улыбнулся, его каменное лицо стало живым, весёлым; и я подумала: «Этот человек должен быть таким же хорошим, как его улыбка».

Страх у меня пропал, да и все остальные отважные тоже повеселели.

Тут встал из-за стола директор, подошёл к незнакомцу и, положив ему на плечо руку, сказал:

– Это, ребята, мой школьный товарищ! Когда-то учились вместе, но потом наши дороги разошлись. Он стал конструктором. По его чертежам строят самолёты. Зовут моего друга Владимир Иванович Тупорков! Всё остальное скажет он сам!

– Скажу! Почему не сказать! – Тупорков поднялся со стула и подошёл к нам. – Очень рад познакомиться, ребята! Вдвойне рад, что вы воспитанники моего школьного друга Пафнутия Герасимовича! Так вот, по закону о находках вам причитается некоторая сумма денег.

При этих словах милиционер вытащил из портфеля бумагу и положил перед собой.

– Вот тут указана сумма! Надо расписаться!

Ничего не понимая, мы смотрели друг на друга. Наконец Инночка сказала, обращаясь к нам:

– Это насчёт тех денег… которые тогда в парке Победы… Помните, мы отнесли в милицию.

– Помню! – закричал Пыжик. – Нас ещё спросили: не нашли ли мы больше, чем было в бумажнике?

– Правильно! – подтвердил милиционер. – Давай! Ставь подпись! Расписывайся и получай! – И, вытащив из портфеля пачку денег, положил её перед собою.

Пыжик развёл руками:

– А я тут при чём? Да никто ни при чём! Деньги нашла Слюсарёва! Пускай она и получает! Мы только проводили её до милиции и расписались, что не взяли семь рублей на мороженое… то есть, – запнулся и покраснел Пыжик, – я хотел сказать – просто расписались… Нам можно идти, Пафнутий Герасимович?

Вопрос этот Пыжик задал самым весёлым-развесёлым голосом, да ещё подмигнув нам так, что мы еле удержались, чтобы не расхохотаться. Настроение у всех сразу стало праздничным. И не мудрено!

Значит, родителей совсем не для того вызывали к директору, чтобы говорить о нашем поступке. И, значит, милиционер пришёл только для того, чтобы передать деньги и получить расписку. Ура!

– Подождите! – сказал директор.

У нас сразу же стали кислыми лица. Для чего мы ему нужны? Неужели он узнал всё-таки, кто принёс запах мудрости? Если это так, – тогда получится некрасивая история. Пафнутий будет думать, что мы сами ни за что не сказали бы ему правды.

Вздохнув, словно по команде, мы сгрудились у дверей, ожидая, что скажет директор. Но он повернулся к Инночке:

– Придётся, стало быть, тебе расписаться и получить вознаграждение за находку.

Инночка пожала плечами.

– Ну, я тоже ни при чём! – сказала она таким голосом, словно её обвиняли в краже! – Я же случайно увидела бумажник… Ну и… подняла и… потом мы все понесли деньги в милицию… А денег я вообще… не возьму, конечно!

– По закону нашедший может и отказаться! Закон не возражает! – сказал милиционер. – Распишитесь, что не берёте.

– Пожалуйста! – обрадовалась Инночка.

Она схватила ручку и наклонилась над бумагой:

– Где? В каком месте писать?

После того, как Инночка расписалась и милиционер ушёл, Тупорков встал в дверях, как бы загораживая выход, и сказал:

– Деньги вы можете не брать! Это ваше дело! Я бы тоже не взял, между прочим! Но от подарков отказываться неприлично!

– Нам ничего не нужно! – сказал Пыжик, и мы все дружно закричали, что никаких подарков не возьмём. А закричали потому, что мы в эту минуту хотели как можно быстрее покинуть кабинет директора и обсудить наше положение с ребятами, которые ждали нас в классе.

Тупорков посмотрел на нас ястребиными глазами так, словно прощупывал каждого, и, усмехнувшись, сказал:

– У живых людей обязательно бывают и мечты и желания. Вы, как я вижу, люди живые, думающие, мечтающие… Я прав? Конечно, прав! О чём же вы мечтаете? Какие у вас желания?

Мы засмеялись.

– Почему же нам не мечтать» – сказала Нина. – Мечтаем и мы! И желания есть у нас! Исполнимые и такие, которые никогда не исполнятся.

– Вот как? – удивился Тупорков. – Неужели в наше время есть желания, которые невыполнимы? Например?

– Например, волшебные капли и волшебные порошки. Такие, чтобы, приняв, можно было отвечать на пятёрки по всем предметам.

– Знаете, – сказал Пыжик, – если говорить честно, для нас все желания вообще пока невыполнимы. Вот вы какие придумываете самолёты? Реактивные? Да? А мы на простых даже не летали. А кто же из ребят отказался бы полететь!

– Хоть бы в Москву! – мечтательно вздохнула Марго.

– Что ж, – сказал Тупорков, – желание как желание! И очень даже выполнимое!

Мы начали толкать друг друга локтями. Вот здорово! А что в самом деле, разве для конструктора трудно попросить знакомых лётчиков слетать с нами до Москвы и обратно? Час – туда! Час – назад!

– Это было бы толково! – просиял Пыжик. – Весь класс мечтает и о Москве и о том, чтобы полететь. У нас в классе никто ещё не летал, учтите!

– Учитываю! – улыбнулся Тупорков. – Учитываю и… – он повернулся круто к директору, – и что ты скажешь, если весь класс этих ребят слетает в Москву?

Директор повёл бровями и, прищурясь, пристально поглядел на нас, а потом на Тупоркова.

– А почему, собственно, именно этот класс полетит в Москву? Как говорится, сто тысяч раз – почему? Но будет ли это справедливо? Обычно награждается трудолюбие, прилежание, активная общественная работа, а этот класс пока что проявляет себя запахами мудрости, да и вообще я бы не сказал о нём, как о классе образцовом.

Мы опустили головы. Начинается.

Тупорков с удивлением посмотрел на нас.

– Странно, – сказал он, – а я думал, – эти молодые люди из самого лучшего класса.

Мы тяжело вздохнули.

– Увы, – развёл руками директор, – мягко говоря, они далеко не из лучшего класса.

– Пафнутий Герасимович, – горячо сказал Пыжик, – не весь же класс плохой. У нас такие ребята, – он поглядел строго на нас, – и такие девочки, что стоит нам захотеть…

– Захотите! – стукнул по столу ладонью директор. – Докажите! Но, пока я вижу, ты отвечаешь один за всех, а вот когда вы все и за одного будете отвечать, – тогда, разумеется, ваш класс, возможно, станет самым лучшим.

У всех лица стали скучными. Пыжик пытался улыбнуться, да только никакой улыбки у него не получилось. Нина и Валя рассматривали друг друга, словно в приёмной зубного врача и как бы собираясь сказать: «Пожалуйста, идите, я уступаю вам очередь!»

– Так вот что, – встал из-за стола директор, – какой вы класс, – лучший или не лучший, вам легко будет доказать на деле. Мой друг решил сделать подарок, но подарок, по-видимому, он хотел бы сделать лучшим ребятам школы. Это разумно. Это я приветствую. Вот мы и попытаемся узнать, какой же из наших классов самый трудолюбивый, а следовательно, и самый лучший. Сделать же это очень и очень просто. Полетит в Москву тот класс, который к концу года покажет себя самым трудолюбивым классом, у кого будут самые лучшие показатели по ученью, поведенью и общественной работе.

Директор с минуту смотрел на нас выжидающе, потом поднялся из-за стола.

– Всё! – сказал он, кивнув головою. – Надеюсь, ваш класс будет драться за поездку, не щадя животов. Уверен, именно вы и полетите! До свиданья! Сообщите ребятам вашего класса!

Выйдя из кабинета директора, мы побрели молча по коридору, но, как только отошли от кабинета подальше, все словно по команде остановились.

– Ничего! – пригладил волосы на голове Пыжик. – Не всё ещё потеряно! И вообще… ребята у нас мировые… С нашими ребятами можно запросто побывать в Москве.

– А Вовка Волнухин? – спросила Нина. – А Славка? А Королёв? Если бы все были, как Дюймовочка, тогда конечно… запросто!

– Надо объяснить! – сказал Пыжик. – По-хорошему поговорить надо! А кто не поймёт, тому… – тут Пыжик сунул кулаки вверх-вниз, вперёд-назад. – Понятно? Пошли! Сначала будет культурный разговор!

Около дверей нашего класса я столкнулась с папой. У меня так и ёкнуло сердце. А может, он всё-таки вызван директором по делу о запахе мудрости? Может, при Тупоркове Пафнутий не хотел говорить о нас, а теперь, когда конструктор уйдёт, директор примется и за нас.

– Папа, ты за мной пришёл? – спросила я, чувствуя, как замирает у меня сердце.

– А-а, Галка! – остановился папа. – Что это за вид у тебя? Опять схлопотала двойку?

– Просто устала! Много было уроков. А ты зачем пришёл? Тебя вызвали?

– Не вызвали, а пригласили! Мастерские будем делать в школе. Бригаду отцов организуем… Вашу старую учительскую оборудуем под производственную мастерскую. Станки уже отпускают нам. Инструмент отпускают. А руки собственные!

Фу! На душе стало сразу легко и весело!

Но тут я должна сказать несколько слов о производственном обучении в нашей школе.

Дело в том, что с пятого класса нам нужно уже работать в мастерских, чтобы у нас были производственные навыки. А так как своей мастерской у нас не было, мы ходили несколько раз в соседнюю школу, да только там не очень-то радовались, когда мы появлялись. Потом мы стали ходить на заводы, но там тоже не очень восторженно нас встречали. Да и родители были недовольны. Родители стали говорить, что экскурсии на заводы – вещь не плохая, но мы должны иметь производственное обучение, как во всех школах. Наконец, родительское собрание вынесло решение организовать мастерские собственными силами. Это было ещё в прошлом году. Но заводы не могли тогда выделить станки, моторы и разный инструмент.

Оказывается, и у нас всё будет теперь так, как в других школах.

– Будете, – сказал папа, – обучаться токарному и фрезерному делу.

– Думаешь, мне это пригодится? – спросила я, а спросила потому, что терпеть не могу металлические вещи. Просто боюсь их.

– Лишним не будет! – сказал папа. – Во всяком случае, я не знаю ни одного человека, который жаловался бы на лишние знания, но могу назвать тысячи людей, которые сожалеют о том, что в молодости не учились многому, что пригодилось бы им.

Когда я вернулась в класс, тут шло уже бурное собрание.

Бомба стоял на парте и на полную мощность радиовещал:

– Костьми ляжем, но класса своего не посрамим! Докажем миру, на что способен наш доблестный, несгибаемый, несгораемый, особый, мировой седьмой «б»! Завоюем Москву, братцы! Торжественно обещаю исправить отметки по химии, по геометрии, по алгебре и по возможности занять первое место в классе!

Больше всех волновалась Дюймовочка.

Она бегала по классу с таким видом, словно принимала гостей в пустой квартире, и попискивала, чуть нз плача:

– Но вы же понимаете… Вы же понимаете… С десятыми же классами придётся соревноваться… Там же почти взрослые… Вы же понимаете? Там же бреются ученики…

– А что десятые? Что десятые? – петушился Славка. – Ого, не знаем мы этих десятых, что ли? Там что, по-твоему, двоечников нет? Сколько угодно! И каких угодно! Даже железобетонные имеются двоечники.

Так одни подбадривали всех, а другие сеяли панику, пугая трудностями соревнования.

Всех больше, конечно, кричал Бомба. Ему бы только пошуметь! Хоть по какому угодно случаю. Он такой шумный, такой взрывчатый. Настоящая Бомба.

– Поднажмём! – кричал он, взгромоздясь на парту и размахивая портфелем. – Вспомним наших славных предков и вместе с ними скажем твёрдо: «Ребята, не Москва ль за нами?»

Разошлись мы в боевом настроении.

2 октября

В классе творится что-то невероятное. Все так горячо обсуждают поездку в Москву и так кричат о первом месте, что я боюсь, как бы не занять нам последнего места.

Первым уроком была сегодня история.

Чисто выбритый, весь точно отутюженный, в класс вошёл Николай Лукич. Солнце сверкнуло на его зеркальных ботинках, вспыхнул белый как снег воротничок. В классе запахло табаком и одеколоном. Николай Лукич очень похож чем-то на директора, но хотя он и похож, а всё-таки совсем другой. Директор нравится мне за то, что говорит с нами, как со взрослыми, а Николай Лукич – за то, что понимает нас, как детей.

– Ну, – опустился на стул Николай Лукич, – пошумим немного или совершим небольшую прогулку в средние века?

– Совершим! – засмеялись в классе.

Николай Лукич никогда не начинает урока, как другие учителя, а как-то незаметно от разговора о погоде, о школьных делах, с рассказа о том, что он только что видел на улице, переходит к рассказу о том, что было давным-давно, когда ещё и наших бабушек-то не было на свете.

И говорит он так, что его нельзя не слушать. Каждое слово Николай Лукич произносит ясно, будто вбивает в голову. Он никогда не заикается, не подбирает слова. Они сами так и текут, так и текут. А ты сидишь и чувствуешь, будто несёт тебя на лодочке из фраз, покачивает на волнах, и вот уже перед тобою поднимаются каменные замки с острыми шпилями, по берегам мчатся всадники, закованные в латы, на городской площади клубится чёрный дым костров; мы слышим крики людей, которых жгут за то только, что они не верят в разные глупости. На уроках Николая Лукича девочки нередко плачут, а мальчишки кусают губы, но иногда класс дружно хохочет. Это бывает тоже часто. Николай Лукич так забавно рассказывает о средневековых нравах и суевериях, что просто невозможно удержаться от смеха.

Но сегодня не было в классе ни тишины, ни обычного интереса к уроку. Николай Лукич и сам заметил скоро, что слушают его «в пол-уха».

– Что-нибудь случилось? – спросил он. – Почему сегодня так рассеянны благородные рыцари и дамы?

Мы засмеялись. И как-то сразу наладилось всё по– прежнему в классе. Таня Жигалова сказала:

– Мы так переживаем, Николай Лукич… Поездку в Москву переживаем… То есть не поездку даже, а полёт… На «ТУ-104»! – И рассказала всё о подарке Тупоркова.

Николай Лукич сказал, что он сочувствует нам, и обещал помочь отличникам по истории подтянуться по другим предметам.

Всё как будто шло хорошо. Но многих ребят смущала история с запахом мудрости. Ведь нашей пятёрке могли простить испорченное платье, если мы сами честно признаемся директору и сами же уплатим Лийке стоимость платья, но если директор сам узнает, что это наша работа, – мы получим тогда по четвёрке за поведение, и, кроме того, Пафнутий будет презирать нас за бесчестность и трусость.

Вот если бы мы знали наверняка, что наше признание не подведёт класс, пятёрка отважных сегодня же пошла бы и призналась во всём. Ну, а вдруг наше признание повредит классу?

Пыжик предложил сегодня Лийке деньги за испорченное платье, но Бегичева повела гордо носом и сказала, что её родители могут купить Пыжику несколько костюмов и что. они не крохоборы, чтобы из-за какого-то платья поднимать историю.

– Меня, – сказала Лийка, – возмущает только ваше поведение. Как блудливые кошки ведёте себя! Боитесь признаться! – Она повела носом и, подумав, сказала: – Впрочем, ваше признание сейчас будет слишком дорого стоить классу… Я не о себе говорю… Я-то и сама могу слетать в Москву, но тут же товарищество.

И зачем только мы придумали запах мудрости?

3 октября

Запишу странный сон, который мне снится теперь чуть не каждую ночь.

То я бегу куда-то по зелёному лугу, то взбираюсь на высокую гору, а за мною мчатся папа, мама, директор, Бомба, Таня Жигалова и отважные. И все они кричат, свистят, гукают:

– Куда? Куда?

А я никак не могу убежать, потому что дорогу перегораживают заборы. Хлопая досками, они гремят деревянными голосами:

– Куда? Куда?

Потом меня настигают, валят на землю, Бомба суёт в мой рот огромные клещи и вырывает у меня все зубы.

А директор стоит и смеётся.

– Так, так её, – говорит он. – Если не желает ехать в Москву – к чему ей зубы?

И ведь не просто же снится такое. Человек переживает разные неприятности, вот ему и снится неприятное. У нас в классе переживают сейчас приятности и неприятности и девочки и мальчишки, потому что каждый болеет теперь не только за себя, но и за всех, за весь класс.

Раньше получит человек двойку и мучается самостоятельно. И никто, кроме родителей, учителей и пионерской организации, не подумает вмешаться в личное дело двоечника. Получил и получил. Кому какое дело? А теперь любая двойка весь класс с ума сводит. И всё потому только, что ребята хотят лететь в Москву. На «ТУ-104».

Раньше как было? Кто учится всех лучше, того и премируют. Если ты отличник-получай грамоту или книжку. А если ты отличник среди отличников, первый среди первых – тогда о тебе напишут в стенгазете, а иногда даже в настоящей газете появится твой портрет. Даже в кино и по телевизору можно было надеяться выступить, если попадёшь под руку кинооператору. И ходит, бывало, такой прославленный отличник, как заслуженный генерал учёбы, с ним беседуют корреспонденты, снимают фотографы и кинооператоры, а он рассказывает всем, почему считается самым умным.

А теперь такое творится, что не понять даже, где обязанности родителей и где товарищество и дружба. Каждый не только сам стал учиться, но пытается ещё и других учить.

Раньше мало кто интересовался «чужими» отметками. Ну, получил пятёрку и кушай её на здоровье. Единица? Не унывай! А теперь пятёрку получишь – весь класс аплодирует, чуть ли не кричит «бис», «браво». За двойку же так пилят, что мальчишки даже лезут драться с нами, когда мы их воспитываем.

Весь класс кипит и бурлит, как вода в котле. Учиться стало гораздо интереснее, чем раньше. Ведь сейчас отвечаешь не только за себя и не только перед учителем, не за всех и перед всеми.

Сегодня Славка схватил тройку по географии. Ну, если бы по геометрии или по алгебре – не обидно было, А по такому лёгкому предмету, как география, получить тройку – настоящее безобразие.

Конечно, весь класс навалился на него, и все начали так прорабатывать Славку, что он покрылся потом.

– Ладно уж, – запыхтел Славка. – Разговору сколько. Нарочно, что ли, я получил тройку? Какое мне от неё удовольствие? Орёте, будто сам не знаю, что пятёрку получить лучше.

– Понимаешь ты, – закричала Дюймовочка, – мы же на седьмом месте в школе, а получи ты четвёрку, мы бы вышли на шестое, а потом на пятое, потом на четвёртое, а там до первого места рукой подать.

– Просто не рассчитал немного, – оправдывался Славка. – Меня же совсем недавно вызывали, ну, я и подумал: «Теперь, думаю, не скоро вызовут…» Ну, и пошли мы с Димкой…

– Куда пошли? – спросила Валя.

– Куда, куда, ясно куда… На охоту пошли. Куда ещё ходят с мелкокалиберкой? Обновить-то надо её или не надо? Ну вот и пошли. Летают же…

– Кто летает? – строго спросила Нина.

– Зайцы, – огрызнулся Славка. – Вредители летают. Вот кто! Вороны!

– Ну и что? – поинтересовался Бомба. – Убил хоть одну?

Славка вскочил. Глаза его заблестели.

– Понимаешь… Если бы не Димка… Эх, чёрт! Одна на самой верхушке сосны сидела. Во – воронище! Патриарх всех ворон. Чуть не центнер весом… Понимаешь? В Озерках встретили. Только слезли с трамвая, а она сидит и: «Кар, кар! Вот она я! Стреляйте!»

– В центнер ворон не бывает! – грустно вздохнул Ломайносов.

– А я сказал «центнер»? Слушать надо ухом, а не брюхом. Что, вешал я разве? Я сказал: чуть не центнер! Но вообще-то за два кило ручаюсь.

– Убил? – спросил Пыжик.

– Да, убьёшь её! Как же… С Димкой убьёшь, пожалуй! Держи карман шире… Он же такой беспокойный… Я даже на мушку уже взял…

– Димку?

– Ворону! Не остри под руку!.. А Димка – бац, споткнулся и, конечно, растянулся на земле… С шумом! С грохотом! С воем растянулся! А разве она дура, чтобы ждать, когда её подстрелят? Улетела, конечно! Ясно!

Дюймовочка закричала плачущим голосом:

– Товарищи, чего это он нам рассказывает про каких-то ворон?… Получил плохую отметку и заговаривает зубы воронами! Ты прямо отвечай: ты когда исправишь на пятёрку свою отметку?

– А я как отвечаю? Криво? Хоть завтра, хоть через неделю! Сказал, исправлю – значит, исправлю!

– Да, Славка, – скрестил на груди руки Пыжик, – портишь ты охотничью марку. Как нам известно ещё с четвёртого класса, многие великие люди были заядлыми охотниками. Толстой, Тургенев, Жюль Верн, Немрод и я, между прочим! Но никто из них так не подводил товарищей, как ты подводишь нас!

Славка покраснел.

– Ладно уж, – забормотал он, – сам знаю… И вообще я её сдам! Эту географию! На пятёрку! Без звука… Если бы не ворона, так я бы… Короче, на этой неделе исправлю отметку. Слово пионера. Договорились?

А вчера после урока алгебры произошло небывалое ЧП – чрезвычайное происшествие. Наш тихоня и растяпа Ломайносов неожиданно для всех получил по алгебре пятёрку. Раньше ни по одному предмету у Ломайносова не было пятёрок, а тут он по самой алгебре словчился получить пять. Мы от удивления даже рты пораскрывали.

– Историческое событие! – закричал Бомба.

Славка стал расспрашивать, как Ломайносов ухитрился ответить на пятёрку: выучил заданное или у него такое уж счастье.

Ломайносов покраснел.

– Ребята, – сказал он, опустив длинные ресницы, – я же понимаю… Я же не для себя… Я для всего класса стараюсь… Чтобы не подводить никого.

– Герой! – закричал Бомба. – Предлагаю чествовать героя науки!

В большую перемену мы открыли торжественное собрание, и Бомба произнёс речь на таком высоком уровне голоса, что все боялись, как бы он не охрип от натуги.

– Товарищи! – кричал Бомба, вскарабкавшись на стул, который он поставил на первую парту: – Сегодня мы чествуем великого Ломайносова, невиданного деятеля науки, перед которым дрожат и бледнеют самые свирепые хищники, называемые научно теоремами, уравнениями с пятью неизвестными, задачами и примерами. Ломайносов никогда больше тройки не получал, поэтому его подвиг пойдёт по каналам истории в грядущие века, в эпохи и в так называемые эры! Для своего роста и телосложения Ломайносов сделал в миллион раз больше, чем известный общественный деятель, очистивший Авгиевы конюшни. Он, Ломайносов наш, в отличие от…

Но тут Бомба сделал неверное движение. Стул выскользнул из-под его ног, и Бомба сверзился на головы ребят. Началось что-то неописуемое. Сначала все принялись тузить Бомбу, потом мальчишки кинулись к Ломайносову, и он взлетел под потолок. Его качали, подбрасывая и вверх головою и вверх ногами, все кричали, визжали, свистели и вообще дурачились на полный ход.

Не отставали от мальчишек и девочки.

– Ура герою науки! – кричали они.

– Лавры лауреату!

– Наградить героя лаврами!

Народ класса вопил мощно «ура», все аплодировали так, что с потолка сыпалась штукатурка, а смущённый, но очень довольный Ломайносов прижимал руки к сердцу, кланялся и потел от удовольствия.

– Спасибо, товарищи, – лепетал Ломайносов. – Я и всегда теперь буду стараться! Мне, товарищи, самому больше тройки не нужно, но ради класса – умру, а на пятёрки выучу!

В самый разгар чествования лауреата науки пришла Инночка и сообщила, как председатель комиссии по сравнению успеваемости с другими классами, приятную новость:

– С пятёркой Ломайносова мы выходим сегодня на шестое место! Понимаете? Уже шестое! Здорово? Да? И вообще нам не хватает одной только единицы, чтобы выйти на пятое место! То есть не единицы, а это… одного очка, то есть… В девятом «б» набрали сто тридцать восемь, а у нас – сто тридцать семь… Между прочим, у первого «а» – тоже сто тридцать семь…

Первый «а» передвигается что-то уж очень быстро. Был сначала на самом последнем месте, а теперь шагает, как кот-скороход. Но мы не считаем его серьёзным противником, хотя первому классу, конечно, легче догонять всех. Какие у них там предметы? Носы вытирать да по складам читать.

– А как у других?

– На первом месте пока по-прежнему восьмой «а», но говорят, сегодня там будет ледовое побоище. После большой перемены у них какие-то корни по алгебре и, говорят, пару двоек кто-нибудь заработает обязательно. Ребята говорят: корни эти под корень режут успеваемость. Так что надежды есть!

– Исторический момент! – закричал Бомба. – У нас сто тридцать семь – и на носу пятое место! В классе тридцать живых, а не мёртвых душ Живые души, неужели не поднажмёте? Ведь если каждый получит ну хотя бы по одной даже пятёрке – тогда у нас будет плюс сто пятьдесят. А это что? Это как называется, ребята? Это же называется большой скачок! Это называется? Ну? Ну, ну? Дружно! – взмахнул руками Бомба.

– Мо-сква! – хором гаркнули ребята.

– Правильно! Так и называется: Мо-сква! Научно говоря, – ре-ко-орд! Научно говоря, – полёт на «ТУ-104»!

– Надо ещё догнать восьмой «а»! – вздохнула Нина. – У них же, знаете? Силы!

Таня Жигалова сказала, волнуясь:

– Ну и что? Ну и что? Ну и силы! Но у них в классе учатся Кирпичёв и Тараскин. А эти, вы сами увидите… эти непременно нахватают двойки. Я всё узнала вчера. От подруги моей сестры, от Клавы узнала. Она учится в восьмом «а» и вчера сама говорила: подкосят класс Кирпичёв и Тараскин. Но, ребята, не будем радоваться чужой беде. Нехорошо это!

– Послать им сочувственную телеграмму! – предложил под общий смех Славка.

– Не телеграмму! – нахмурилась Таня. – А надо подумать о своих двоечниках. Ведь у нас уже трое таких. И, кроме того, ребята, как бы нам вообще не выйти на последнее место. Дело-то с запахом мудрости не кончилось. А кончиться оно может четвёрками по поведению пятерым из класса. Пять четвёрок по поведению! Представляете?

Конечно, все ребята отлично представляли это. Ведь если в классе будет пять четвёрок по поведению, нам тогда не видать Москвы, как своего затылка. Мы уже решили пойти к Пафнутию и признаться во всём, но ребята уговаривали нас не ходить пока что, а подождать несколько дней. Может, дело это забудется и класс тогда не пострадает.

Чи-лень-чи-пень так и сказал:

– Подождём, ребята! Да и чего торопиться, если запах. мудрости сейчас уже не вопрос, а древняя история? По-моему, портить отметку класса нам нет никакого смысла. И, кроме того, если бы знали они, что будет соревнование, разве принесли бы запах мудрости?

Но теперь уже поздно говорить о том, что могло быть, когда всё уже случилось.