Текст книги "Пан Клякса. Трилогия (ЛП)"

Автор книги: Ян Бжехва

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)

Он достал из табакерки две веснушки и дал одну мне, другую Артуру.

Ребята с интересом присматривались к нашим вещам, а когда мы рассказали про Царевну-лягушку, даже позавидовали.

– Пусть каждый возьмет себе то, что нашел, – сказал пан Клякса. – А теперь не будем терять время. Пусть Адась Несогласка расскажет, как он научился летать. Очень занятная история!

До этого я никогда никому не рассказывал о своих приключениях.

Я боялся, что мне не поверят. Но теперь, когда меня попросил сам пан Клякса, трудно было отказаться, и я стал рассказывать все по порядку.

Ребята слушали затаив дыхание.

Мое удивительное приключение

Мне всегда казалось, что летать нетрудно. Главное – подняться повыше, а там только размахивай руками, как птица крыльями.

Но я жестоко ошибся.

Сначала все шло хорошо. Сделав глубокий вдох, как меня учил пан Клякса, я почувствовал себя необыкновенно легким. Мне казалось, что больше ничего и не нужно. Я надул щеки и взлетел. Академия пана Кляксы стала сразу отдаляться, парк уменьшился, словно провалился в пропасть, ребята превратились в крохотных букашек. Чем выше я поднимался, тем больше меня охватывал страх. Мне захотелось как можно скорее обратно на землю, но, увы, я совсем не умел управлять своим полетом. Я поднимал и опускал руки, дрыгал ногами, повторял движения птиц, задерживал дыхание, но все без толку.

Я болтался в воздухе, как воздушный шарик, и ветер гнал меня неведомо куда. Внизу, вокруг академии, простирались усеянные цветами луга да несколько лесистых холмов. Никаких сказок не было видно.

Через несколько минут эта картина сменилась другой. Я увидел большой город, где дома были похожи на спичечные коробки и стояли правильными рядами. По узеньким улицам скользили крохотные трамваи, а люди были не больше муравьев. Мое появление вызвало в городе большой переполох.

На площадях столпилось множество народа. Все задирали голову, карабкались на телеграфные столбы, влезали на крыши, разглядывали меня в длинные телескопы. Позднее на меня даже направили прожектор. А я все летел и летел, не зная, как мне вернуться на землю.

Стало смеркаться, похолодало. Меня знобило от холода и страха. Я знал, что пан Клякса не сможет мне помочь, потому что его всевидящее око находится на Луне, а больше надеяться было не на кого. С наступлением ночи меня охватил такой ужас, что я заплакал. Кругом были одни звезды. Наконец, устав от долгого полета, от страха и слез, я заснул. Проснулся я от сильного толчка в плечо. Я открыл глаза и увидел длинную стену. Подо мной была твердая почва, но почва эта была прозрачная и голубая, как небо. Огромное золотистое солнце сияло снизу, и его лучи сильно припекали.

Стена была из голубого матового стекла. Я двинулся вдоль нее в поисках входа. Долго шел я по прозрачной земле и наконец набрел на большие ворота, тоже из матового стекла. После недолгого колебания я постучал. В воротах приоткрылось окошко, и показалась свирепая морда бульдога. Он рявкнул три раза, окошко закрылось, но тут же распахнулось снова, и на этот раз я увидел белого лохматого пуделя. Он приветливо оскалился и вдруг так ласково заскулил, словно встретил старого друга.

Я невольно улыбнулся и свистнул. Года два назад у меня был мопс, по имени Рекс, и я обычно подзывал его таким свистом.

Каково же было мое удивление, когда мне в ответ раздался звонкий лай и вместо пуделя в окне показалась знакомая мордочка моего Рекса! Он готов был выскочить из шкуры. Я так обрадовался, что поцеловал его в нос, а он так нежно лизнул меня в губы, что у меня сердце екнуло.

– Рекс! – воскликнул я. – Неужели это ты?

– Гав-гав! – отвечал мне Рекс.

Ворота тут же открылись, и глазам моим предстала необыкновенная картина.

Прямо от ворот вела широкая улица. Вдоль нее по обеим сторонам стояли собачьи будки, вернее домишки с маленькими крылечками и круглыми окошками, сооруженные из разноцветного кирпича и кафеля. Они окружены чудесными полисадниками. По улице разгуливали собаки разных пород. Они весело лаяли, виляли хвостами, а из окошек высовывались смешные пушистые мордочки щенят.

Рекс все время ластился ко мне, и я тоже был очень рад нашей встрече. Другие собаки с любопытством поглядывали на меня, дружелюбно обнюхивали, а некоторые лизали мне лицо и руки.

Я чувствовал себя неловко, мне было стыдно, что я не могу ответить им тем же.

Я не знал их языка. Тогда, прислушавшись к внутреннему голосу, я опустился на четвереньки, чтобы хоть чем-нибудь уподобиться окружающим меня животным, и это вышло у меня почти естественно. Я попробовал что-то пролаять, но вместо этого вдруг заговорил на незнакомом мне языке. Такие же слова раздавались вокруг меня. Я услышал знакомый голос Рекса:

– Не удивляйся, Адась, всякий, кто попадает к нам, очень быстро усваивает наш язык. Знаешь, где ты?

– Понятия не имею, – ответил я. – Дорогой Рекс, объясни мне, пожалуйста, да кстати познакомь со своими друзьями, чтобы я не чувствовал себя таким чужим.

– Не беспокойся. Ты быстро привыкнешь к новому окружению. Это собачий рай. Все собаки попадают сюда после смерти. Здесь у нас нет ни забот, ни печалей.

Рекс рассказал мне, что несколько месяцев назад угодил под машину и, как всякий добродетельный пес, попал в собачий рай.

– А теперь, – сказал он, – позволь представить тебе моих друзей. Это бульдог Том, наш привратник. Когда-то он верой и правдой служил английской королеве, поэтому пользуется у нас большим уважением. Это пудель Глю-Глю. Ты уже видел его. Он прекрасно выдрессирован и часто показывает нам всякие фокусы.

В подтверждение этих слов пудель Глю-Глю перевернулся пять раз в воздухе, а Рекс продолжал:

– Вон того шпица зовут Трезор, а ту овчарку Туба. Моську зовут Альфа, болонку – Бета, а вон та борзая – наша райская гордость, ее зовут Ящерка. На бегах она всегда занимает первое место. Постепенно ты перезнакомишься и с остальными собаками, потому что мы живем очень дружно.

Не прошло и часа, как я почувствовал себя в собачьем раю почти как дома, даже лучше.

Вдруг ко мне приблизился черный маленький пинчер и подчеркнуто любезно произнес:

– Разрешите представиться. Мое имя – Лорд.

– Очень рад, – ответил я. – Адам Несогласка.

– Как странно, – продолжал пинчер, – что людям непонятен наш язык! Ведь мы говорим довольно внятно. Кроме того, меня всегда удивляло, для чего на некоторых домах висят таблички: «Злая собака». Собаки не бывают злыми. Это клевета! У нас доброе сердце. Мы любим людей. Это они часто поступают с нами несправедливо и жестоко.

– Послушай, Лорд, – прервал его Рекс, – ты не очень тактичен. Пан Несогласка – мой гость. Когда-то он был моим хозяином, и у него я чувствовал себя не хуже, чем здесь, в раю. Как видишь, Адась, – сказал он, обращаясь ко мне, – не всякий Лорд ведет себя, как надлежит лорду. Пойдем, я покажу тебе наш райский город.

Мы сухо раскланялись с Лордом и отправились осматривать собачий рай, о котором я никогда прежде не слыхал.

– Мы бежим сейчас по улице Белого Клыка, – сообщил мне Рекс. – Она тянется от Райских ворот до площади Доктора Айболита. Видишь там памятник доктору Айболиту?

Площадь была великолепна. Со всех сторон ее окружали чистенькие белые домишки. Перед ними на мягких подушках нежились только что выкупанные щенята. Некоторые из них играли в мяч, другие грызли сахар, третьи, щелкая зубами, ловили мух. Посреди площади высился большой памятник, а под ним было написано:

Доктору Айболиту,

спасителю и лекарю зверей

от благодарных собак.

Памятник был из чистого шоколада, и огромная толпа собак, окружив памятник со всех сторон, лизала его. Мы с Рексом протолкались к памятнику. И, как это ни стыдно, я должен признаться, что тоже вместе со всеми стал лизать шоколад. Даже отгрыз у доктора Айболита полбашмака, то есть съел почти полкило шоколада. Ел я с большим аппетитом, так как успел здорово проголодаться.

– Каждый день, – объяснил мне Рекс, – мы съедаем памятник доктору Айболиту и каждый день строим его заново. Шоколада у нас вдоволь, ведь мы в раю.

– А где тут можно напиться? – спросил я. – Ужасно пить хочется.

– Нет ничего легче! – рассмеялся Рекс. – Мы стоим как раз напротив моего особняка. Пойдем, я угощу тебя молоком.

Дом Рекса был из зеленого кафеля. На веранде лежали ковры и подушки, на которых резвились щенята, вероятно, дети моего приятеля.

За домом, в саду, росли кусты сарделек и колбасы. Я сорвал кусок краковской колбасы, две сардельки и съел их с большим удовольствием. Под окнами дома я увидел маленькие деревца из кости с чудесным костным мозгом внутри.

Как только мы вошли в гостиную, Рекс подвел меня к стене, открыл кран, и оттуда, к великому моему удивлению, вместо воды прямо в стакан хлынуло молоко. Оно было очень холодное и по вкусу напоминало сливочное мороженое. Я выпил залпом три стакана, и мы с Рексом двинулись дальше осматривать город.

Рекс то и дело с кем-нибудь раскланивался и о каждом встречном находил что сказать:

– Это легавая, госпожа Ноля. Она всегда ходит с зонтиком, хотя у нас не бывает дождей, а солнце светит снизу. А того дога зовут Танго. Он объедается сардельками и пьет касторку. А это таксы Самбо и Бимбо. Они всегда ходят вместе и уверяют всех, что кривые ноги – самые красивые.

Вдруг Рекс остановился и сказал шепотом:

– Смотри! Мы выходим на улицу Мучителей. Сейчас ты увидишь кое-что любопытное.

В самом деле, улица представляла не совсем обычное зрелище. По обеим сторонам ее, на каменных пьедесталах, стояли мальчики разного возраста.

Все они по очереди каялись в своих грехах.

– Я мучитель – я своей собаке Фильке выбил глаз камнем! – кричал один.

– Я мучитель – я своего Джека бросил в яму с известью! – вторил другой.

– Я мучитель – я своей Розетке насыпал в рот перцу! – отзывался третий.

– Я мучитель – я свою собаку Рысь всегда дергал за хвост! – ныл четвертый.

Так каждый из мальчиков признавался в своем преступлении.

Рекс объяснил мне, что мальчишки, которые мучают собак, во сне попадают в собачий рай, а потом возвращаются домой и думают, что это им только приснилось.

Но всякий побывавший на улице Мучителей больше никогда не мучает собак.

Я был счастлив, что никогда не подвергался такому наказанию, хотя не всегда обращался с Рексом, как положено, а однажды даже выкрасил его в красный цвет.

У меня отлегло от сердца, когда, покинув улицу Мучителей, мы вышли на площадь Светлячков. Здесь я увидел качели, карусели, колесо смеха и прочие собачьи аттракционы. Мне сразу стало весело.

Но вскоре я проголодался, да и Рекс начал с беспокойством ко всему принюхиваться.

– Зайдем перекусим чего-нибудь, – предложил он мне, – а потом отправимся домой обедать.

Он привел меня на Бисквитную улицу, где прямо на мостовой лежали груды пирожных с медом. Пирожные были такие вкусные, что я не мог от них оторваться.

– Воздержись! – предостерег меня Рекс. – Нам, обитателям рая, это не вредит, но ты можешь заболеть.

Мне было интересно, откуда в собачьем раю берутся шоколад, пирожные, мед и другие лакомства; кто строит собачьи дома и памятник доктору Айболиту; кто делает зонты, шляпы, попоны. Но спросить об этом я считал неприличным. Это могло показаться вмешательством в райские дела. На то и существует рай, подумал я, чтобы все появлялось само собой, ниоткуда.

Мы побывали с Рексом во многих интересных местах: в Собачьем цирке, в Собачьем кино, на улице Мыльных пузырей, в переулке Остряков, на улице Повидла, на Собачьих бегах, в Театре Трех пуделей, в оранжерее Каши и Паштета, на плантации Ливерной колбасы, в Щенячьих банях и других райских заведениях.

По дороге мы завернули в парикмахерскую на улице Томатного сока. Два цирюльника с гор Святого Сен-Бернара мастерски нас постригли. Один из них сказал мне с гордостью:

– Вы заметили, что здесь не водятся блохи?

– Разумеется, – ответил я. – У вас тут райская жизнь.

К моему удивлению, за стрижку с нас не потребовали платы, но, уходя, я, по примеру Рекса, благодарно лизнул парикмахера в нос.

Мы вышли на улицу. Солнце все так же пекло. Рекс сказал, что оно здесь никогда не заходит. Когда мы вернулись домой, Рекс согнал с подушек щенят и предложил мне отдохнуть. Мы лежали, мирно беседуя и наблюдая за тем, что творится на площади.

– Как вы различаете дни, – спросил я Рекса, – если солнце у вас никогда не заходит и не бывает ночей?

– Проще простого, – ответил с улыбкой Рекс. – Мы съедаем памятник за один день и столько же времени строим новый. Вместе это соответствует земным суткам. Так мы и ведем счет времени. Неделя – это семь памятников. Месяц – тридцать памятников. Год – триста шестьдесят памятников, и так далее. На площади Таблицы умножения живут двести фокстерьеров. Они ведут счет времени и составляют наш собачий календарь.

От Рекса я узнал много любопытных подробностей о загробной жизни собак.

Мне было очень хорошо, и все-таки я затосковал по дому. Мне надоели пирожные, шоколад, колбасы, я мечтал о ложке морковного супа, который так ненавидел раньше. Но больше всего мне хотелось хлеба.

Я с грустью вспоминал об академии пана Кляксы и очень боялся навсегда остаться в собачьем раю.

Однажды я лежал в саду и грелся на солнышке вместе со щенятами Рекса. Мы лежали под кустом сарделек, которые вызывали у меня отвращение.

– Я ворец! Я ворец! – послышался знакомый голос.

Я вскочил на ноги и увидел Матеуша. Он сидел на ветке мозгового дерева и держал в клюве конверт.

– Матеуш! Неужели это ты? – воскликнул я вне себя от радости. – Какое счастье, что ты меня нашел!

Матеуш спустился и подал мне конверт. Письмо было от пана Кляксы. В нем говорилось о том, как я должен управлять своим полетом.

Собаки сбежались посмотреть на Матеуша, и, воспользовавшись этим, я выступил перед ними с речью, в которой благодарил их за радушный прием. Потом, обняв на прощанье моего любимого Рекса и всю его семью, я направился вместе с бульдогом Томом к Райским воротам. Матеуш летел над нами, весело посвистывая.

Я выпросил у Тома пуговицу с его ливреи, окинул прощальным взглядом собачий рай и навеки оставил его гостеприимный порог.

Следуя указаниям пана Кляксы, я легко парил в воздухе.

Долго до меня доносился жалобный лай собак и постепенно затих. Собачий рай, отдаляясь, превратился в маленькое голубое облачко, которое вскоре растаяло в воздухе.

Через несколько часов в лучах заходящего солнца я увидел крыши домов и улицы нашего города.

– Демия на зонте! – крикнул мне на ухо Матеуш.

Это означало: «Академия на горизонте!»

В самом деле, мы увидели академию с окружающей ее оградой и пана Кляксу, который летел нам навстречу. От радости он кувыркался в воздухе и смешно размахивал руками.

С наступлением сумерек мы были уже дома.

Я отсутствовал двенадцать дней.

Не могу описать, какое я испытывал блаженство, вернувшись на землю. Ребята мне очень обрадовались, а пан Клякса взял с меня слово, что я больше никогда не буду летать.

Я дал слово и непременно его сдержу.

Завод дыр и дырочек

Я собирался рассказать вам, как проходят дни в академии пана Кляксы. Я подробно описал один из таких дней, с утра до полудня, то есть урок кляксописания, буквовязания, кухню пана Кляксы и то, как мы искали клад. Я рассказал о моих приключениях в собачьем раю. Все свободное время я отдаю дневнику, а дошел только до четырех часов дня, то есть до того времени, когда мы по указанию пана Кляксы собрались у ворот.

– Мальчики! – сказал нам пан Клякса. – Сегодня мы проведем экскурсию на самый интересный в мире завод. Этим заводом руководит мой друг, инженер Богумил Копоть. Он обещал показать нам все цеха, ознакомить с работой людей и машин. Это будет очень поучительная экскурсия. А теперь постройтесь по четыре в ряд. Пошли!

Анастази открыл ворота, и мы направились в город.

На площади Четырех Ветров мы сели в трамвай. Мест не хватало. Тогда пан Клякса достал увеличительный насос, немножко расширил трамвай, и мы доехали с полным комфортом. Сначала дорога вела через город, потом мы свернули на набережную и переехали через Музыкальный мост. Пан Клякса сказал, что тяжесть трамвая приводит в движение механизм, установленный под мостом, и поэтому мост играет. Мост сыграл «Марш оловянных солдатиков».

На другой стороне реки мы увидели небольшой красивый городок. Это были дома заводских рабочих. Мы сошли на последней трамвайной остановке. От нее к заводу вели движущиеся тротуары. Кататься на них было одно удовольствие, хотя мы то и дело теряли равновесие и падали, потому что не привыкли к такому виду транспорта.

На противоположном тротуаре навстречу нам ехал инженер Богумил Копоть.

Это был долговязый человек с растрепанными волосами и острой козлиной бородкой. У него были такие худые ноги и руки, что издалека он походил на огородное чучело.

Поравнявшись с нами, инженер ловко перескочил на наш тротуар и принялся обнимать и целовать пана Кляксу.

– Разреши, дорогой Богумил, познакомить тебя с моими двадцатью четырьмя учениками, – сказал пан Клякса.

– А ворец? – раздался голос Матеуша из кармана сюртука.

– Да, а это мой скворец Матеуш, – добавил пан Клякса, доставая Матеуша из кармана.

Инженер Копоть внимательно на нас посмотрел, погладил Матеуша и сказал, играя своей бородкой:

– Я очень рад тебя видеть, Амброжи, и, конечно, покажу твоим ученикам мой завод дыр и дырочек. Но с условием, ребята, – обратился он к нам, – на заводе ничего не трогать.

Сказав это, он обвил левой ногой правую, сцепил пальцы рук, и мы все вместе молча поехали на завод.

Завод состоял из двенадцати корпусов с прозрачными стенами и стеклянными крышами. Уже издалека мы увидели мощные машины, грохот которых раздавался далеко вокруг.

В первом же цехе мы чуть не ослепли от искр, сыпавшихся с приводных ремней, электрических сверл и токарных станков.

Станки стояли в несколько рядов, а некоторые из них висели в воздухе, подвешенные на канатах. Возле станков суетились рабочие в кожаных фартуках и темных очках.

Работа кипела вовсю. Шум станков заглушал слова инженера Копоти, который что-то объяснял своим писклявым голосом.

Я понял только одно, что в этом цехе делают дырки для ключей, для колец, для ножниц и совсем маленькие дырочки.

Мы с восхищением следили за работой станков и удивлялись мастерству рабочих, которые одним поворотом резца ухитрялись сделать от десяти до двенадцати великолепных дырочек.

Готовую продукцию складывали в маленькие вагонетки, после чего большие подъемные краны переносили их на склад, в соседний корпус.

В других цехах вырабатывали дырки побольше: для локтей, для колен, для мостов и даже для неба. Они были такие большие, что станки, на которых их вытачивали, возвышались до самого потолка и рабочим приходилось вставать на подмостки.

Дырки для локтей и колен были с обтрепанными краями. Это требовало от мастеров большого искусства. Инженер Копоть показал нам проекты и чертежи молодых техников-конструкторов, разрабатывавших новый способ производства дыр.

В одном из заводских корпусов находилась сортировочная, где опытные контролеры замеряли и испытывали готовые дыры и дырочки. Треснутые, плохо отшлифованные и прочие бракованные дырки контролеры бросали в большой котел и отправляли на переплавку.

В последнем корпусе находилась упаковочная. Там особые специалисты взвешивали дырки на больших весах и упаковывали по пять или десять штук в коробку.

Инженер Копоть подарил нам две коробки дырок от бубликов. По возвращении в академию пан Клякса приготовил сладкое ванильное тесто и испек нам из дырок много вкусных бубликов.

Мы были в восторге от завода. Глаз нельзя было оторвать от раскаленных докрасна сверл, токарных станков и других сложных установок, названия которых мы не знали.

Когда мы покинули завод, было уже темно. Сквозь стеклянные стены завода вспыхивали целые фонтаны голубых, зеленых и красных искр. Они освещали окрестность, как фейерверки.

– Эх, какая бы вышла из этих искр вкусная еда! – вздохнул пан Клякса.

Инженер Копоть провожал нас до трамвайной остановки. По дороге он очень много рассказывал о себе. Выяснилось, что в свободное от работы время он выступает канатоходцем в цирке, чтобы не разучиться заплетать ногу за ногу.

Когда тротуар довез нас до конца, мы увидели на остановке трамвай. Тот самый, который когда-то починил пан Клякса. Трамвай ни за что не хотел без нас ехать и, когда увидел нас, радостно заскрежетал колесами.

Мы сели в трамвай и поехали, а пан Клякса летел рядом, чтобы в трамвае было свободней.

Долго еще мы видели стоявшего на остановке инженера Копоть. Он махал на прощанье рукой, пальцы которой были заплетены в косички.

В наступивших сумерках, на фоне сияющей луны, его длинная тень вытянулась и доставала почти до самого неба.

Вскоре трамвай свернул на улицу Незабудок, и инженер Копоть исчез из виду. Мы снова переехали через играющий мост, который исполнил «Марш мухоморов».

Пан Клякса, вторя ему, мурлыкал под нос.

Уже стемнело, когда мы приехали на площадь Четырех Ветров. Пан Клякса достал из жилетного кармана свечные огоньки и каждому дал по огоньку. Вот так мы и добрались домой, в нашу академию.

Там нас ожидала неприятность.

Во все комнаты, залы, коридоры набились мухи.

Проклятые насекомые, воспользовавшись нашим отсутствием, через открытые окна вторглись в помещение, облепили стены, мебель, потолки и, как только мы вошли, с присущим им нахальством набросились на нас. Они лезли в рот, в нос, в глаза, путались в волосах, кружили черной тучей под потолком, метались из угла в угол. Чтобы перейти из одной комнаты в другую, надо было зажмуриться, задержать дыхание и изо всех сил отбиваться руками. Никогда в жизни я не видел такого скопища мух.

Они летели в полном боевом порядке, как настоящие эскадрильи, и жужжали, как настоящие самолеты. Вожаки выделялись большим размером крыльев, воинственностью и отвагой. Их укусы свидетельствовали о том, что мухи решили драться не на жизнь, а на смерть.

В комнату, где я находился, с громким жужжанием ворвалась королева мух, отдала несколько коротких приказаний своим военачальникам, мимолетом укусила меня в нос и умчалась на другой фланг сражения.

Свет лампы не мог пробиться сквозь черную, нависшую в воздухе тучу. Мы передвигались ощупью, топча и убивая полчища атакующих нас мух, но их ничуть не убывало.

Не помогло и размахивание полотенцами и платками. Вместо убитых поднимались новые полчища и бросались на нас с еще большей яростью.

Пан Клякса перелетал из комнаты в комнату, вел с противником ожесточенную борьбу. Наконец он устал и, глубоко задумавшись, застыл в воздухе, положив ногу на ногу. Мухи тут же облепили его со всех сторон, и он исчез в их окружении.

Это окончательно рассердило пана Кляксу. Он выпорхнул в окно и спустя несколько минут вернулся, неся в руках паука-крестовика. Потом приставил к нему увеличительный насос, и вскоре паук достиг размеров кошки. Тогда пан Клякса поднялся в воздух и посадил паука на потолок. Паук тут же стал плести паутину, и вскоре она разделила комнату надвое. Сотни тысяч мух попали в эту ловко расставленную сеть, но ничто не могло ослабить их воинственный дух. Паук с жадностью набрасывался на мух, попавших в паутину, пожирал их целыми отрядами, высасывал из них кровь, давил своими огромными мохнатыми лапами. Но скоро он насытился, и действие насоса сразу прекратилось. Паук снова стал маленьким, уменьшилась также и его паутина, и мухи в мгновение ока разорвали его в клочки, отомстив за гибель своих боевых товарищей. А королева мух сняла с него крест, как скальп, и унеслась со своим трофеем, издавая победный воинственный клич.

Тогда пан Клякса призвал нас к себе и сказал, что придумал новый вид мухоловок, которые очистят нашу академию от подлых захватчиков.

Он принес в зал большой таз с водой, тюбик гуммиарабика, мыло и стеклянную трубку. Мы прикрыли его от мух, а пан Клякса тем временем развел в тазу с водой клей и мыло, взял трубку и стал пускать мыльные пузыри. Один за другим пузыри поднимались в воздух.

Эти мухоловки принесли небывалые результаты.

Мухи, привлеченные радужной оболочкой пузырей, бросались на них и сразу приклеивались. Не в силах оторваться, они вместе с пузырями падали на пол. Пан Клякса работал не покладая рук. Он пускал все новые и новые пузыри, а мы, вооружившись метлами, выметали мух из помещения на улицу.

Вскоре все комнаты и коридоры наполнились мыльными пузырями.

Час спустя во всей академии не было уже ни одной мухи, только несколько красивых мыльных пузырей витало в воздухе, над головой.

Мертвых мух мы сложили во дворе в большие черные кучи, а на следующее утро из треста по очистке города приехали три грузовика и вывезли эту мерзость на свалку.

Так окончилась война пана Кляксы с мухами.

Только одно озадачило нас тогда. Когда большая часть мух была уничтожена, в кабинете пана Кляксы мы увидели спящего на диване парикмахера Филиппа. Сначала мы его не заметили – мухи облепили Филиппа с ног до головы, – потом кто-то из ребят увидел его. Мы удивились, как это он может спать в таких условиях. Парикмахер громко храпел, и этот храп говорил о том, что снится Филиппу не очень-то приятный сон.

Уничтожив мух, пан Клякса разбудил парикмахера, велел нам выйти, а сам заперся с ним в кабинете, и они о чем-то долго разговаривали.

Через некоторое время дверь кабинета с шумом отворилась, оттуда выскочил очень сердитый Филипп и заявил пану Кляксе:

– Можете искать другого парикмахера! Я не стану стричь ни вас, ни ваших ученичков! Хватит с меня обещаний! Я приведу его на этой неделе! Это мое последнее слово! Именно ему и надо учиться в академии, а не этим вашим оболтусам. До свиданья, пан Клякса! – И, не обращая на нас никакого внимания, он ушел из академии, громко хлопая дверьми.

Вскоре из сада донесся его зловещий хохот. При свете луны мы увидели, как он выбежал за ворота на улицу.

Ужинали мы очень поздно. Пан Клякса все время о чем-то думал. Он был так рассеян, что приготовленную для нас цветную капусту выкрасил в черный цвет, а по вкусу она напоминала печеные яблоки.

После ужина пан Клякса велел двум Анджеям принести в спальню две кровати и постелить. Он сказал, что со дня на день ожидает новых учеников.

Когда Анджеи исполнили поручение, мы отправились в спальню и вскоре погрузились в глубокий сон.

На этом кончается описание одного дня, проведенного в академии пана Кляксы.

Сон про семь стаканов

Первого сентября произошли очень важные события. Было воскресенье, и каждый занимался любимым делом. Артур учил своего дрессированного кролика считать, Альфред вырезал дудку, Анастази стрелял из лука по мишени, один из Антониев, сидя на корточках возле муравейника, изучал жизнь муравьев, Альберт собирал желуди и каштаны, а я играл со своими пуговицами и строил из них всякие фигуры.

Пан Клякса был не в духе. После ссоры с Филиппом он вообще сильно изменился. Я не понимал, что может связывать пана Кляксу с Филиппом. Меня удивляло, как это парикмахер, поставщик веснушек, осмелился кричать на пана Кляксу и хлопать дверьми. Что ни говори, а с этого дня все в академии пошло кувырком. Пан Клякса стал немного ниже ростом, сильно помрачнел и все дни напролет чинил свой увеличительный насос. Уроки все чаще вместо него вел Матеуш. В кухне у пана Кляксы подгорала еда, раскрашивал он ее в какие-то безвкусные цвета, а всякий раз, заслышав звонок в ворота, подбегал к окну и нервно теребил бровь.

В тот день, о котором я рассказываю, я составил из пуговиц фигуру зайца. Пан Клякса подошел ко мне, склонился над зайцем и посыпал его бронзовым порошком. Заяц ожил, вскочил на ноги и юркнул в дверь, утащив все мои пуговицы.

Это позабавило пана Кляксу, он громко рассмеялся, но тут же помрачнел и сказал:

– Что толку знать тайны красок, порошков, стеклышек, если я не в силах справиться с этим негодным Филиппом! Да, он принесет мне немало горя и забот!

Меня удивили слова пана Кляксы. Я не знал, что взрослый человек может быть таким беспомощным.

Пан Клякса угадал мою мысль, наклонился и сказал мне на ухо:

– Одному тебе могу довериться, потому что ты мой лучший ученик. Филипп хочет, чтобы я принял в академию двух его сыновей. В противном случае он грозит отнять у нас все веснушки. Он даже придумал своим мальчикам имена на букву «А». Чует мое сердце, это плохо кончится.

Тут пан Клякса вынул из кармана горсть пуговиц, швырнул на пол, так что они сами образовали фигуру зайца, и, прыгая на одной ноге, вышел из комнаты.

Этот разговор меня очень удивил. Я решил разыскать Матеуша и разузнать во всех подробностях, почему пан Клякса боится Филиппа.

По воскресеньям Матеуш обычно улетал в сказку про Соловья и Розу, на урок соловьиного пения. Я пошел в парк, надеясь встретить Матеуша, когда он будет возвращаться.

Войдя в парк, я услышал странный шум. Листья шуршали, кусты качались, трава колыхалась, словно полчища невидимых существ передвигались по земле, минуя аллеи и тропинки.

Я побежал на шум и очутился у пруда. Только тут я понял, что произошло. Воды в пруде не было. Рыбы в отчаянии бились об илистое дно, а бесчисленное множество лягушек и раков уходило искать себе новое пристанище.

Я двинулся рядом с процессией и увидел впереди большую лягушку с маленькой короной на голове. Это была уже знакомая мне Царевна-лягушка.

– Я узнала тебя, мальчик. Ты недавно был в моей сказке и произвел на меня хорошее впечатление. Видишь, какое случилось несчастье? Пан Клякса почему-то выкачал всю воду из пруда, оставив его обитателей на произвол судьбы. Я покинула свой подземный дворец, чтобы помочь им. Лягушка, даже если она из другой сказки, скорей поймет лягушку, нежели пан Клякса.

– А куда ты их ведешь, Царевна-лягушка? – спросил я, растроганный ее словами.

– Сама не знаю, – ответила она. – То ли в сказку про заколдованное озеро, то ли в пруд из сказки про Зеленую русалку.

– Мы хотим в пруд! – загалдели хором лягушки.

Они прыгали так высоко, что это было похоже на лягушиный цирк, если такой бывает.

Раки шли молча, немного поодаль, с трудом двигая клешнями. Их было очень много. Гораздо больше, чем лягушек. Некоторые из них совершенно запарились и стали красными, будто их ошпарили кипятком.

Глаз нельзя было оторвать от этой печальной процессии. Но я вовремя вспомнил про рыб, оставшихся без воды, и, попрощавшись, побежал к ним. Царевна-лягушка окликнула меня жалобным голосом:

– Адась, не уходи, послушай! Помнишь, я дала тебе ключик? Верни мне его. Без него я не попаду ни в одну сказку. Прошу не ради себя, а ради этих несчастных.

– Ключик? – переспросил я. – Ключик? Я с радостью верну его тебе. Он мне совсем не нужен. Только бы вспомнить, куда я его дел. Кажется, он остался у пана Кляксы. Подожди, я сейчас сбегаю.