Текст книги "Поцелуй Большого Змея"

Автор книги: Яков Шехтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 21 страниц) [доступный отрывок для чтения: 8 страниц]

– Попечитель – это продвинутый ученик более высокого, чем у тебя, уровня. Уроки длятся до сумерек. По звуку паамона избранные снова окунаются, меняют одежду с коричневой на белую и собираются в Доме Собраний. После молитвы – ужин в общей столовой. Затем до утра все свободны. Ученики возвращаются в свою пещеру и повторяют выученное за день. Ты понял, Шуа?

– Понял, учитель Звулун.

Распорядок дня не оставлял малейшего места для игр, отдыха, дневного сна и всех тех приятных и привычных занятий, которыми до сих пор был заполнен мой день.

– Возьми вот это, – Звулун протянул мне маленькую деревянную лопатку, очень гладко оструганную и заполированную. Я сразу понял, для чего она нужна, быстро взял ее и спрятал под хитон.

– А теперь я отведу тебя в твою пещеру.

Мы вышли из каморки, миновали зал с бассейном и спустя несколько шагов оказались на улице. Солнце палило без всякой жалости, оно казалось не желтым, а ослепительно белым. Вместо того, чтобы повернуть направо, учитель Звулун двинулся влево. Пройдя шагов двадцать, он остановился и, вставив пальцы в едва заметные углубления в камне, толкнул плиту. Она повернулась с неожиданной легкостью, открыв темный проход.

– На первой развилке влево, – сказал Звулун.

Я вспомнил о фигуре в черном плаще и не двинулся с места.

– Ты плохо меня понял, Шуа?

– Нет, учитель Звулун.

– Иди же.

Я отрицательно помотал головой.

– Понятно, – едва заметно улыбнулся Звулун. – Страх подземелья. Все новички через это проходят. Ладно, ступай за мной.

Мы вошли внутрь, Звулун пропустил меня вперед и закрыл дверь. Прохлада и темнота окружили нас, словно ночь. Разница с раскаленной, залитой солнцем поверхностью была огромной. Мы постояли немного, ожидая, пока глаза привыкнут к темноте, и двинулись вперед.

Тускло освещенный коридор полого уходил вниз. Где-то вдалеке желтым столбиком стоял свет, падавший сквозь отверстие. Теперь я уже знал, что в подземелье таким образом освещаются развилки. Дойдя до нее, Звулун остановился.

– Прикоснись ладонью к правой стене, – сказал он. – Нет, выше, еще выше. Да, здесь. Что ты чувствуешь?

– Выступы. Камешки выступают из стены.

– Посчитай, сколько их.

– Один сверху. Три под ним. И еще два под ними.

– Запомни, Шуа. Число выступов в верхнем ряду означает этаж подземелья, на котором расположена развилка. Мы сейчас на первом этаже. Значит, из стены выступает один камешек. Второй ряд означает номер входной двери. В подземелье можно попасть через десять дверей. Все они начинаются в стенах обители. В северной, южной и западной. Дверей нет только в восточной стене. Постепенно ты выучишь, где находится каждая дверь, и будешь знать их, как пальцы на собственных руках. Три выступа означают, что мы вошли через третью дверь.

Последний ряд – это номер развилки. Нам нужна вторая. Войди в левый коридор и отсчитай семь шагов.

Я послушно выполнил его приказание и остановился.

– Пошарь рукой по стене. На том же уровне, где выступы. Нашел выемку?

Мои пальцы нащупали углубление. В нем были сделаны четыре ямочки, в которые удобно помещались пальцы, а пятым я уперся в стену.

– Запомни, все двери находятся на расстоянии семи шагов от развилки. Как правило, с правой стороны, но иногда бывают и с левой. Толкай дверь от себя и направо.

Я толкнул, и каменная плита с неожиданной легкостью отошла в сторону. Мы вошли в довольно просторную комнату с низким потолком. Из отверстия посредине потолка падал сноп солнечных лучей.

– Здесь ты будешь жить. Вот твое место.

Звулун подвел меня к каменному лежаку в одном из углов комнаты. Лежак прикрывали три широкие доски, в изголовье лежал круглый отполированный чурбан.

– Как сказано, – начал Звулун, – на земле спи, хлеб с водой ешь, счастлив и хорошо тебе. Счастлив в этом мире, а хорошо – в будущем. Поэтому избранные спят на земле, а вместо подушки подкладывают кусок дерева.

– Но это же не земля? – сказал я, прикасаясь к доскам.

– Но ведь и это не земля, – ответил Звулун, показывая на каменный лежак. – Кроме того, зимой в подземелье довольно сыро и спать на голом камне вредно для здоровья. А вот на этом камне, – он похлопал рукой по выступающей из стены плите, – ты будешь делать уроки. Их будет много. Очень много.

– Тут слишком темно! – воскликнул я. Света, падающего из отверстия в центре потолка, было явно недостаточно для чтения свитков, и тем более для письма.

– Посмотри, Шуа, – сказал Звулун. – Вот здесь, над плитой, есть отверстие. Засунь в него руку. Нашел круглую рукоятку? Тяни ее на себя.

Я потянул, но рукоятка не подавалась.

– Сильнее тяни, сильнее. Это устройство сделали еще при Третьем Наставнике. Оно одно из первых в Кумране. Поэтому работает плохо. Тяни же.

Я потянул изо всех сил. Ручка сдвинулась с места и рывком подалась. В ту же секунду прямо над моей головой распахнулось маленькое круглое оконце, откуда на каменный стол брызнул сноп света. Я зажмурился и вытащил руку из отверстия.

– Если вдвинешь ручку обратно, окно закроется, – пояснил Звулун. – Такого освещения тебе хватит?

– Учитель, – спросил я, – но ведь свободное время будет у меня только после захода солнца. Чем же мне поможет это окно?

– Хороший вопрос, – поощрительно хмыкнул Звулун. – Вот тут в нише за кроватью ты найдешь светильник, фитили и сосуд с маслом. Когда масло закончится, скажешь попечителю.

Он еще раз хмыкнул и пошел к выходу.

– Учитель Звулун! – мысль о том, что мне придется остаться одному в подземелье, страшила.

– Я все рассказал тебе, Шуа, – он даже не остановился. – Желаю успеха.

Дверь затворилась с тихим скрипом, и меня окружила глухая тишина. Я подошел к нише и заглянул внутрь. Там действительно стоял грубый глиняный светильник, наподобие того, что мы использовали дома, кувшин, заткнутый деревянной пробкой и мешочек, наверное, с фитилями. Я обошел комнату, разглядывая кровати моих соседей. Они были совершенно пусты, лишь на каменных столах лежали несколько свитков. В нишах, кроме сосудов с маслом и светильников, я заметил кульмусы и чернильницы.

Вернувшись в свой угол, я сел на кровать, прислонился спиной к стене и вдруг понял, что страшно устал, хочу есть и пить. Слишком много всего свалилось на мою голову, слишком много событий произошло за этот еще не успевший завершиться день. В Эфрате даже трети их хватило бы на несколько месяцев моей прежней жизни.

Мысль о человеке в черном плаще мелькнула и угасла, приглушенная усталостью. Глаза начали слипаться, я снова увидел родителей, медленно бредущих через пустыню, изумрудную полоску Соленого Моря, желтые каменистые откосы, орла, высоко парящего в ярко-зеленом небе. Я смотрел и смотрел, пока серая дымка сна не запеленала мое сознание.

Проснулся я от звука голосов. Прямо передо мной, под окошком в центре комнаты, стояли два мальчика. Окошки над их столами тоже были открыты, но свет доходил через них очень слабо, видимо, солнце уже село.

– Так это и есть тот самый Шуа, из-за которого царь Гордус перебил половину Эфраты? – насмешливо спросил один из мальчиков. Он был невысокого роста, смуглый, с живыми и подвижными чертами лица. Когда он говорил, все приходило в движение: глаза щурились, нос приподнимался, кожа на лбу собиралась складочками, а большие оттопыренные уши шевелились.

– Ну зачем ты так говоришь, Шали? – пробасил второй мальчик. Он выглядел куда крупнее первого, и его вполне можно было принять за юношу, если бы не наивное выражение глаз и по-детски открытая улыбка. – Это наш новый товарищ, и мы должны ему помогать.

– Помогать? – Шали сощурился, словно кошка. – Товарища себе нашел! Чем он, спрашивается, тебе товарищ? Посмотри, как быстро он тут оказался, – и Шали ткнул рукой по направлению к кровати, на которой я сидел. – Мы с тобой по два года пыхтели на хозяйственных работах. Сколько воды перетаскали, сколько навоза выгребли! А этот мальчик – р-р-раз – и уже ученик. Вот, что я тебе скажу, Кифа, – Шали приставил указательный палец к груди собеседника. – Я буду не я, если у нашего нового соседа нет в Кумране влиятельных родственников.

– Может и так, – пробасил Кифа. – А может у него действительно выдающиеся способности. В любом случае, какая нам разница? Он ведь будет ходить вместе с нами на уроки, есть за одним столом, спать на соседней койке. Какое мне дело до его способностей или родственников? Куда важнее, что он за человек.

– Ты уже ищешь, как подольститься, – Шали хлопнул себя руками по коленям. – Что за народ, о великий Свет! Что за люди! И ведь ничем себя не выдают, ведут себя прилично, вежливо, складно так ведут, – он ухватил Кифу за ухо, – а сами только ждут возможности для подхалимажа. Думаешь, когда этот мальчонка пробьется в Учителя, он потащит тебя за собой? Держи карман шире!

Шали сделал несколько шагов в сторону и с размаху плюхнулся на свою кровать.

– Ты помнишь, Кифа, как мы радовались, когда из-за отвисшего балахона нам удалось мельком увидеть лицо Наставника? А ты можешь себе представить, что я, простой ессей, должен совершить, дабы удостоиться, – тут Шали поднял вверх указательный палец и заговорил торжественным тоном, явно кого-то передразнивая, – дабы удостоиться великой и удивительной чести беседовать лицом к лицу с Покровителем мудрых, Средоточием чистоты и Кладезем праведности. А этот мальчишка, – указательный палец уставился на меня, – не успев попасть в обитель, уже успел поговорить и с главой направления и с Наставником.

– Ты беседовал с Наставником? – лицо Кифы выразило величайшее почтение.

– Да.

– Как тебе не стыдно, Шали, – голос Кифы задрожал от негодования. – Ты просто завидуешь нашему новому соседу.

– Наивный простачок! Чем мне поможет зависть? Разве из-за нее у меня появятся родственники в обители? Или благодаря ей на меня обратит внимание Наставник?

Тут я поднялся со своего места.

– Меня действительно зовут Шуа, и я пришел из Эфраты. Я вовсе не искал никаких поблажек и не хотел вас обидеть. Я не сделал ничего особенного и не обладаю никакими удивительными способностями. Не знаю, почему ко мне так тут относятся.

Шали вдруг подскочил с кровати, крутнулся волчком и сделал несколько шагов в мою сторону. Его лицо теперь выглядело совершенно нормальным.

– Вот это другой разговор, парень! Ладно, не сердись и не удивляйся. Это проверка. Тебя Звулик уже успел окунуть?

– Звулик? – я вопросительно посмотрел на Шали.

– Учитель Звулун, – поправил его Кифа.

– Да, да, эта древняя развалина, этот ходячий исторический факт и живая реликвия, – вмешался Шали. – Он уже успел промыть тебе мозги и заодно окунуть в бассейн?

– Успел, – пробормотал я, дивясь непочтительности, столь неподобающей ученику ессеев. – Восемнадцать раз подряд.

– Шауль, можно Шали, – он протянул мне руку. – Будем знакомы.

Я осторожно прикоснулся к его ладони. Она была мягкой и влажной.

– А это Шимон, – Шали толкнул второй рукой соседа, но тот даже не пошевелился. – А еще его называют Кифа, скала то есть. Одни говорят, будто он тверд в вере, словно скала, а я утверждаю, потому что упертый и упрямый, точно кусок камня.

– Не обращай на него внимания, Шуа, – улыбнулся Кифа, протягивая мне руку. – Его сердце куда добрее и мягче языка. Нет на свете товарища вернее Шали.

Рука у Кифы действительно напоминала камень – твердая и холодная.

– Пора, пора, – Шали вытащил из ниши белый хитон. – Мы уходим на омовение, тебе не нужно, ты ведь уже был со Звуликом в бассейне. Скоро вернемся.

Он подошел к кровати, засунул руку в стену и, ухватившись за невидимую рукоятку, резко потянул. Окошко в потолке над его головой закрылось.

– Кифа, зажги светильник. А ты, Шуа, закрой свое окошко. К ночи мошкара поднимается, днем она из-за жары сидит под камнями, а вечером, когда прохлада приходит, собирается тучами. Если они заберутся в комнату, нам предстоит веселая ночь.

Кифа закрыл окно над своим столиком, наполнил маслом светильник, приладил фитиль, ловко высек искру двумя камнями. Желтый мерцающий огонек озарил его крупное лицо. Огромные тени закачались по стенам комнаты. Осторожно поставив светильник на стол, Кифа достал из ниши белый хитон, точно такой, как у Шали.

– Будь здоров, парень, – Шали хлопнул меня по плечу, – не скучай, мы скоро будем. Про окошко не забудь.

Они вышли, а я, взявшись за ручку, попытался закрыть окошко. Ручка не поддавалась. Я тянул изо всех сил, дергал упрямую ручку взад и вперед, но без толку – она не сдвигалась с места. И тут мне пришла в голову интересная мысль.

Нерастраченное томление все сильнее и сильнее давило изнутри, я поднял правую руку и направил невидимое продолжение пальцев к окошку. Спустя несколько мгновений они уже ощупывали его края. В одной стороне я обнаружил узкую щель и слегка выступающий из нее плоский камень. Подергав левой рукой за ручку, я ощутил продолжением пальцев правой, как плоский камень пытается сдвинуться с места. Наверное, это была застрявшая крышка.

Протиснув продолжение пальцев между крышкой и стеной, что, в общем-то, совсем нетрудно – ведь у продолжения не было ни толщины, ни длины – я сразу ощутил мелкие каменные крошки. За много лет работы крышки камень истерся, и отвалившиеся кусочки попали на крышку, мешая ей передвигаться.

Засунув продолжение пальцев еще глубже, я обнаружил большой камешек. Он-то, по всей видимости, и стал причиной плохого передвижения крышки. С камешком пришлось повозиться, он никак не хотел пролезать через щель. Но, в конце концов, я вытащил его наружу, и он, упав на пол к моим ногам, разлетелся на мелкие кусочки. Ручка тут же сдвинулась с места, и окошко затворилось.

Я сел на кровать, чтобы перевести дух. Все это время какая-то мысль не давала мне покоя. Она упорно крутилась на самом краю сознания и, вот сейчас, когда я сел и немного успокоился, она сама собой переместилась в центр.

– Откуда Шали известно про мою встречу с Наставником? Откуда он знает, какими словами Наставник меня встретил? Разве он присутствовал при нашем разговоре? Конечно, нет! Но кто мог ему о нем рассказать? Верховный Терапевт или сам Наставник – больше некому. А это значит, что в духовной иерархии Кумрана Шали занимает очень высокую ступеньку. Но что он тогда делает в спальне учеников? И почему так смеется надо мной, намекая на какие-то связи?

Я не успел придумать ни одного ответа на заданные себе самому вопросы, как дверь отворилась, и вошли Кифа и Шали, одетые в белые хитоны, в белых шапочках на головах. Кифа подпоясался белым поясом, а Шали коричневым.

«Вот оно, – подумал я. – Ведь пояс, по словам отца, обозначает духовную разницу между избранными».

– Шуа, почему ты до сих пор не переоделся? – Шали выглядел озабоченным. – Скоро паамон! Ты не можешь опоздать на первую молитву в обители.

– Да что такое паамон? – вскричал я. – Кто-нибудь наконец объяснит мне, что это за штука такая!

– Зачем объяснять, ты сейчас сам узнаешь. Его ни с чем невозможно перепутать, – ответил Кифа. – Одевайся скорее.

Я сбросил коричневый хитон, натянул белый, сменил шапочку и стал подпоясываться. Вдруг Шали тихонько застонал.

– О, великий Свет, я надел не тот пояс! А где же белый, где же белый?

Он принялся лихорадочно обыскивать нишу и, ничего не найдя, устремился к двери.

– В бассейне забыл, больше негде, – бросил Шали на ходу. – Идите сами, я прибегу сразу в Дом Собраний.

– Послушай, Кифа, – спросил я, как только закрылась дверь. – Откуда Шали знает про мою встречу с Наставником? Откуда ему известны его слова?

– Шали – Вестник, – с уважением произнес Кифа. – И не простой Вестник, а очень талантливый. Ему открывается то, чего не слышат даже старые и опытные Вестники. А его крики про воду и навоз – просто шутка. Шали никогда не работал в хлеву и ни разу не прикоснулся к ведру с водой. Он тоже сразу попал в ученики, как ты, только застрял на этой стадии и не может продвинуться дальше.

– А почему он застрял… – я не успел закончить фразу, как тяжелый густой гул наполнил комнату. Звук прокатился через меня, ударился о стены и рассыпался на мелкие обломки.

– Что это, Кифа?

– Паамон… – второй удар заглушил дальнейшие слова.

Кифа быстро пошел к двери, я двинулся за ним.

В коридоре стояла кромешная тьма, но я уже знал, куда нужно идти и, скользя рукой по стене, передвигался довольно уверенно, стараясь не отставать от Кифы. Рука провалилась в пустоту – значит тут развилка, я свернул влево и, быстро ощупав рукой стену, отыскал знакомые выступы: один сверху, три под ним, и два снизу. Прошло еще несколько мгновений – и вот в черном мраке раскрылся серый проем – дверь.

Мы вышли наружу, и у меня перехватило дыхание от восторга. Со всех сторон к громадному Дому Собраний двигались фигуры, закутанные в белые балахоны. Низ здания был уже погружен в сумерки, но вознесенный высоко вверх голубой купол еще сиял, освещенный золотыми лучами солнца. Покой, умиротворение, близость к Богу, любовь к избранным, радость за выпавшую мне долю и сладкая грусть наполнили мое сердце. И только мысль о том, что моя мать никогда не сможет насладиться этим удивительным, величественным и чарующим зрелищем, удержала меня от слез.

Сзади послышался легкий топот, и рядом с нами появился Шали. Его хитон был подпоясан белым поясом.

– Уф! – шепнул он. – Еле успел. Пошли, ребята.

И мы двинулись к Дому Собраний. Шли медленно, как бы проникаясь торжественностью подступающего момента.

– Стой возле меня, – тихо произнес Кифа. – Бывает, новички теряют сознание, так я поддержу.

Мы прошли через высокую дверь и оказались на площадке лестницы. Она круто поднималась вверх слева от нас, а справа так же круто уходила вниз. По всей длине лестницы располагались площадки, а на них двери, ведущие во внутренние помещения. Избранные поднимались и опускались по лестнице, и проходили через эти двери.

– Нам в самый низ, – сказал Кифа.

За дверью в стенке, которой заканчивалась лестница, оказалась небольшая, совершенно пустая комната, соединенная с залом Дома Собраний круглым окном.

– Загляни, загляни, – подтолкнул меня Кифа. – Только не высовывай голову, сбоку гляди.

Я подошел к окну и замер. Внутренность Дома Собраний напоминала огромную волну, взметнувшуюся к небесам. Все пространство от стены до стены занимала огромная лестница, начинающаяся глубоко под землей и доходящая до самой крыши. На ее ступенях стояли избранные, готовясь к молитве.

– Вся лестница делится на три части, – зашептал Кифа. – Терапевты, Книжники и Воины стоят, не смешиваясь, каждый строго на своем месте. Чем дальше продвигается ессей по духовным ступеням, тем на более высокой ступеньке Дома Собраний он стоит во время молитвы.

– А кто это определяет? – спросил я.

– Наставник с главами направлений. Каждое новомесячье, в день, когда луна полностью скрывается из виду, Наставник посылает специального распорядителя. Он проходит утром вдоль всех рядов и проводит изменения. Одни поднимаются вверх, другие опускаются вниз. Тут уж не скроешься: про каждого известно, как он работал в течение месяца. И поверь мне, нет большего стыда, чем опуститься вниз на ступеньку, и нет большей радости, чем подняться вверх.

– И часто такое происходит?

– Крайне редко. Избранные остаются на своих ступеньках очень долго, иной раз всю жизнь. Выше головы, говорят, не прыгнешь. Но тише, начинается молитва.

Я увидел на самом верху, там, где лестница, сужаясь, оставляла место лишь для четырех человек, сгорбленную фигурку. По сияющему золотому поясу я понял, что это Наставник. Он встал в самом центре, повернулся спиной к лестнице и поднял вверх руки. Полы его белой накидки распрямились, напоминая распростертые крылья.

– Ты что, – Шали оттащил меня от окна. – Ослепнуть хочешь?! Сейчас такое начнется…

Он повернул меня лицом к стене.

– Закрой глаза и начинай молитву. И пока я не скажу, не отворачивайся от стены и не открывай глаза.

Я послушно выполнил его указание, и хоть глаза были закрыты, но только что увиденная картина, словно живая, стояла перед моим внутренним взором. Привычные, много раз повторенные слова сами собой слетали с уст. Я почти не задумывался над их смыслом, а просто повторял их, как делал это каждое утро с тех пор, как себя помню. Вдруг я почувствовал, как через окно в комнату ворвался горячий ветер. Опаляющий, сухой, пронизывающий насквозь, плавящий сердце, перехватывающий горло, безжалостной рукой сжимающий внутренности. Ноги подкосились, на мои плечи будто свалился огромный мешок с песком и своей невообразимой тяжестью стал прижимать к земле. Дыхание прервалось, мне показалось, что еще секунда – и я умру.

И вдруг жар пропал, рука разжалась, сердце снова забилось, а прохладный воздух наполнил грудь. Радость от этого была столь огромной, невероятной, немыслимой, что сердце прыгнуло вверх, тело утратило вес, ноги оторвались от пола.

Там, за стеной, закипала мощная волна: год назад отец брал меня с собой в Яффо, и я видел море, триремы, паруса и волны, приходящие из синего простора. В глубине почти неразличимые, они вздымались перед берегом, неся на самом верху белую полоску кипящей пены, и с шумом обрушивались на песок, рассыпаясь на груды радужной пыли.

Волна, ворвавшись в окно, подхватила мое невесомое тело и потащила вверх. Острые пузырьки пены щипали лицо, упругая вода мягко давила снизу, еще мгновение, и я выплыву в окно и вместе с волной понесусь вверх по лестнице, чтобы у самого верха взмыть, точно птица…

Кто-то сильно затряс меня за плечо.

– Эй, Шуа, ты меня слышишь?

Я открыл глаза. Передо мной была та же стена, а сквозь окно доносился гул голосов, похожий на шум морской волны. Шали крепко держал меня за плечо и тряс, приговаривая:

– Да очнись же ты очнись, наконец!

– Что случилось, Шали?

– Уф, – он с явным облегчением перевел дух. – Тебя чуть не унесло. Я уже думал посылать Кифу за помощью.

– А где волна? – я оглядел комнату. Пол совершенно сух, значит, мне все это привиделось.

– Волна была там, – Шали ткнул рукой в сторону общего зала. – Избранные соединяют вместе силу молитвы и поднимают ее вверх по лестнице, чтобы Наставник мог взлететь на ней в горние миры.

– Я тоже чуть не взлетел. Меня уже подняло над полом и потащило на лестницу. Жаль, что ты меня остановил.

– Тебя бы просто подмяло и унесло Свет знает куда, – очень серьезно сказал Шали. – Ты действительно необычный парень, если с первого раза оказался в волне.

– Ну почему, почему, Шали, – забасил Кифа, – ты всегда не веришь словам товарища. Мы с тобой за год занятий научились только слышать волну, а подняться вместе с ней и сейчас не можем.

– Говори только за себя, – огрызнулся Шали. – И вообще, я умираю от голода. Сегодня мне обещали большой кусок жареного мяса.

– А мне яичницу из пяти яиц! – отозвался Кифа. – Пошли, Шуа. Ты тоже, наверное, есть хочешь?

Только тогда я почувствовал, насколько проголодался. От слов Кифы мой желудок проснулся и заурчал, словно Шунра.

В общей столовой избранные, омыв руки, рассаживались вдоль длинного стола, идущего от одного края здания до другого. Стояла полная тишина, нарушаемая лишь шарканьем множества ног о гранитные плиты пола. После омовения рук до преломления хлеба запрещено разговаривать, и это правило соблюдалось тут неукоснительно.

Наш стол стоял в углу, одним краем заходя в боковую галерею. За ним было четыре места, но лежали только три больших хлеба, стояли три чашки и кувшин с водой. Я заметил в других углах здания еще несколько столов, за которыми сидели мальчики моего возраста. Как видно, они также были учениками.

На возвышение в центре столовой поднялся верховный Терапевт. Я сразу узнал его и немного обрадовался – все-таки знакомое лицо. Терапевт взял в руки два хлеба и громко произнес благословение. В ответ раздалось «Омейн», произнесенное сотнями голосов, и все приступили к еде.

Хлеб оказался довольно сухим, а вода теплой, но я так проголодался, что не заметил, как мой каравай закончился. Кифа и Шали ели медленно, наслаждаясь каждым кусочком, точно вкушая изысканное блюдо, и я тут же пожалел о своей торопливости. Мама постоянно упрекала меня за то, что я быстро проглатываю пищу. Как я мог про это забыть! Я оглядел большой стол. Избранные ели медленно, многие с закрытыми глазами, тщательно пережевывая каждый кусочек хлеба. Мне стало стыдно! Наверное, моим соседям тоже стыдно сидеть за одним столом с неотесанным сельским жителем.

– Пережаренное вышло, – сказал Шали, прожевав последний кусочек и запив еду водой из кружки.

– А у меня сырая, – разочарованно протянул Кифа.

– Ну ничего, – успокоил его Шали, – в следующий раз обязательно получится.

– А почему молитву читал Асаф, а не Наставник?

Мои соседи переглянулись.

– Откуда тебе известно имя главного Терапевта?

– Наставник так называл его при мне.

– Послушай, Шуа, – Шали укоризненно покачал головой. – Никогда, даже наедине сам с собой не называй главу направления по имени. В обители полно Вестников, и они иногда слышат не только то, что предназначается для общего ведома.

– Они что, специально подслушивают? Как ты мою беседу с Наставником?

Шали покраснел.

– Как тебе не стыдно, Шуа, – принялся укорять меня Кифа. – Разве можно подозревать товарища в подлости? Ты ведь не понимаешь, как устроены Вестники, а сразу судишь.

– А как они устроены?

– Вот с этого вопроса и надо было начинать.

– Кифа, – мой голос задрожал. – Я первый день в обители, и с самого утра досаждаю всем вопросами. Невозможно все узнать за один день. Но я не понимаю, как Шали мог услышать слова Наставника.

– Да просто это, просто, – Кифа хлопнул ладонью по столу. – Есть внутренний круг, и есть внешний. Внутренний охватывает только Кумран и проходит по стенам обители. Все Вестники Кумрана настроены на внутренний круг. А внешний предназначен для Вестников по всей стране. Вбросить слово во внутренний круг могут Наставник и главы направлений, а во внешний – только Наставник. Шали сам по себе ничего не слышит. Если до его слуха что-то донеслось, значит, кто-то из четырех вбросил это в круг. А раз речь идет про слова Наставника – он это и сделал. Наставник решил, что избранным нужно знать про Эфрату, убийство ста двадцати шести мальчиков и про тебя, Шуа. Поэтому Шали и услышал, только поэтому. Понятно?

– Понятнее некуда.

Я почувствовал себя так, словно меня раздели догола и выставили на обозрение жителей Кумрана. Моя личная, маленькая жизнь, мои тайны вдруг стали известны тысячам незнакомых людей.

– Не переживай, – Шали легонько толкнул меня в плечо. – Мы все тут одна семья. А в семье нет секретов.

Обратно по коридору я шел между Шали и Кифой. Выпуклости стены казались мне давно знакомыми, а камушки перед развилкой сами легли в ладонь. Шали отворил дверь, и наша комната, освещенная мерцающим огоньком фитиля, выглядела так уютно, что я сразу захотел спать.

Мы быстро улеглись, прочитали молитву, я повернулся лицом к стене и уже стал погружаться в блаженное забытье, как вдруг услышал чье-то дыхание, доносящееся откуда-то снизу. Я прислушался. Звуки неслись от пола рядом с моим изголовьем. Кто-то дышал, часто и дробно, словно задыхаясь после бега.

Боясь пошевелиться, я продолжал прислушиваться. Сон моментально улетучился. Мало ли что может происходить в кумранских подземельях! Возможно, посреди комнаты находится люк в нижний этаж и по этому люку в комнату приходят иные существа? А может, Змей нашел способ пробраться в обитель и сейчас медленно разворачивает свои зеленые кольца перед моей кроватью.

Звуки усилились. Неизвестный или стал дышать глубже, или подобрался вплотную к моему изголовью. Не в силах дальше сдерживаться, я сбросил одеяло и рывком сел.

Прямо передо мной на полу сидела огромная жаба. Ее выпуклые глаза неотрывно смотрели на меня, зеленая склизкая кожа противно подрагивала. Жаба тяжело дышала и, похоже, готовилась к прыжку. Прыгать она собиралась ко мне на кровать.

Дрожь отвращения пронизала мое тело. Плохо соображая, что делаю, я выбросил вперед правую руку и освободил томление. К моему величайшему изумлению, оно прошло через жабу, не встретив ни малейшего сопротивления. Я повторил то же самое левой рукой, и продолжение моих пальцев опять пронзило пустоту. Жаба сидела передо мной – огромная, мерзкая, жирная жаба. Ее белый живот вздрагивал в такт дыханию, а рот открывался и закрывался препротивнейшим образом.

Я схватил стоящие у кровати сандалии и запустил ими в жабу. Тяжелые деревянные подошвы пронеслись сквозь нее, не причинив никакого вреда. И тут до моих ушей донеслось сдавленное хихиканье. Мои соседи, не в силах больше сдерживаться, катались по кроватям в припадке хохота.

– Я… вы… так это… – слова застревали у меня в горле, а довольные мальчишки продолжали хохотать.

Наконец Шали сел на кровати, сделал руками едва заметное движение – и жаба исчезла.

– Ты что, никогда не слышал о мороке? – спросил Кифа, отсмеявшись.

Но мне было совсем не до смеха.

– Нет, – сердито сказал я, стараясь не смотреть на шутников.

– Это прием воинов, для отвлечения внимания противника. Ты тоже будешь его изучать. Мы думали, что ты более опытный ессей.

– Я неопытный ессей, а вы безжалостные насмешники.

– Да ладно, не сердись, – Шали снова лег. – Подумаешь, пошутили немного. Скоро и ты так зароешься в учебу, что будешь рад любой возможности посмеяться.

Он повернулся лицом к стене. Кифа повторил его движение, и вскоре оба ровно задышали, а я еще долго лежал, глядя на трепещущий язычок пламени светильника и вспоминая события минувшего дня. Моего первого дня в Кумранской обители избранных.