Текст книги "Мой брат якудза"
Автор книги: Яков Раз
Жанры:
Боевики
,сообщить о нарушении
Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц) [доступный отрывок для чтения: 6 страниц]
Замерзшая звезда
Летает в небе.
Холод паука за решеткой.
(Из тюремных стихов члена якудза по имени Кен-ичи Фукуока)
Воскресенье после банкета. Рядом с моим домом, который находится в маленьком районе на западе Токио, появляется огромный черный «Мерседес-Бенц» с затемненными стеклами, из которого выходит Тецуя в черном костюме и глубоко кланяется мне. Соседи подглядывают. Они знают, кому принадлежат черные машины, кто такие эти люди с коротко остриженными волосами. Что рядом с ними делает профессор из Израиля?
Я сажусь в машину, попадая в мир, который до этого момента видел лишь в кино. Внутри – роскошный салон. Бар с разнообразными напитками, телевизор, доска для игры в го2727
Стратегическая настольная игра, возникшая в Древнем Китае между 2000 и 200 годами до н. э. – Примеч. ред.
[Закрыть], бархатные занавески на окнах. Тецуя сидит рядом с водителем. Сначала он сдержан и официален, но уже через несколько минут начинает улыбаться. Мои вопросы, его вопросы – кто, откуда и почему? Он старается не распространяться о себе и рассказывает в основном о жизни босса Окавы. «Мы, якудза, – говорит он, – и японцы-катаги не в ладах. Катаги ненавидят якудза, все без исключения».
Тецуя говорит, что боится японцев-катаги. Что ни разу в жизни не ездил на поезде, только на машинах и на самолетах. Мы болтаем, и я забываю о том, что я – расчувствовавшийся исследователь. Он забывает, что должен представлять якудза. Поездка по Токио длится долго, целый час. В конце поездки мы становимся настоящими приятелями, и он приглашает меня к себе домой на следующей неделе.
После долгой дороги по петляющим улочкам мы оказываемся перед домом босса Окавы. Жилой район верхушки среднего класса. Частные дома, участки, частные стоянки машин. Мы заезжаем на стоянку и спускаемся к входу в дом. Снимаем обувь; у входа стоит жена Окавы, приятная и вежливая. Прихожая, как и в тысячах других японских домов. Телохранителей не видно. Если они и есть, то они хорошо скрываются. Мы приглашены в гостиную, оформленную с элементами европейского стиля: кресла, высокий стол, диван, большое пианино. Кто на нем играет? На одной из стен – изображение павлина, освещенное разными переливающимися цветами с помощью встроенного электрического механизма.
Я нахожусь в доме одного из самых великих, могущественных, уважаемых и почитаемых боссов в мире якудза, босса Окавы.
Появляется молодая красивая девушка. Ее мне представляют как девятнадцатилетнюю дочь Окавы, Мицуко. Она учится в университете, изучает христианство и искусство Запада. Мицуко пристально рассматривает меня. Потом появляется еще одна дочка Окавы, Кейко, она немного младше Мицуко. Девушки зовут Тецуя «дядя Тецуя», и видно, что между ними есть близость и взаимная симпатия. Тецуя, как позднее рассказали мне, является одним из трех «наводящих ужас» якудза на востоке и севере страны, его боятся по всему Тохоку и Хоккайдо.
Здесь же он подает чай и скромно прислуживает.
Жена Окавы приносит нам закуски и напитки. Тецуя помогает ей, после чего они исчезают. Мы остаемся одни в комнате.
Я достаю диктофон, спрашиваю разрешения записывать разговор. Окава говорит: «Пожалуйста». Включаю диктофон. В течение шести последующих часов мы говорим. Время от времени Окава повышает голос и спрашивает что-то или просит что-нибудь, ему мгновенно отвечают жена или Тецуя. Они появляются тут же. Такое впечатление, что они постоянно сидят в ожидании вопроса или просьбы от Окавы.
Иногда это вопрос о дате, чьем-то имени или событии либо просьба принести еду, напитки, какой-нибудь документ, книгу или записи организации. Все появляется без промедления. Шесть часов я спрашиваю, а он говорит без перерыва. Вежливый, интеллигентный и в то же время резкий. Окава не пытается приукрашивать факты, не пытается изображать японского Робин Гуда или что-то вроде того. Он ничем не напоминает образы боссов, о которых я читал в книгах и газетах.
Иногда он просит отключить диктофон и меняет тему разговора. Он рассказывает мне, что родился в Корее, что во время великой войны сидел в тюрьме за грабеж, что нашел дом в якудза, что он любит Корею, своих дочерей, жену и многочисленных сыновей. Что он хочет уважать этот мир и что осознает, насколько это тяжело. Что он видит гангстеризацию якудза и обеспокоен этим и что ему нездоровится.
Исповедь босса Окавы
Я кореец, не японец. Мое настоящее имя Чонг. Приехал сюда ребенком из Кореи, с отцом, чтобы найти работу. Это были дни бедности и нужды. Моя семья жила в нищете. Тогда, в дни великой войны, корейцы являлись гражданами Японии, но царила дискриминация, как и сегодня. Было тяжело, и я начал водиться с хулиганами.
И вот мне все это надоело. Однажды нам стало совсем нечего есть. В моей жизни появляется кто-то. Он рассказывает, предлагает, организовывает, собирает, дает оружие, находит машину и водителя, убеждает. По ночам за городом мы учимся стрелять по дереву, пока оно не рассыпается изнутри. Однажды собираемся и едем, сердце бешено стучит. Дом на окраине города, бамбуковый забор, темно. Вот они – деньги, предметы искусства, красивые вещи. Момент радости, момент страха, бурлящая кровь. В руках оружие, впереди богатство и конец позору. И тут полиция! Звук глухого удара, кто-то падает с искаженным лицом, и его больше нет… Семь лет в тюрьме. Конец войны. Говорят, что американцы раздают оружие. Я меняю имя Чонг на Окава, японское имя…
Он рассказывал мне свою историю шесть часов. Мы устали. Когда мы закончили, он позвал Тецуя и сказал:
– Начнем с Сёба-вари. Покажи ему Сёба-вари. Сёба-вари – это церемония распределения мест на прилавках перед фестивалем мацури. Процесс аккуратного уравновешивания сил, наблюдая за которым многое понимаешь. Послезавтра будет церемония Сёба-вари в храме Хатиман рядом с городом Васэда. Поезжайте туда вдвоем.
Постепенно я представлю вас своим сыновьям кобун, моим ребятам, и другим боссам. Все произойдет постепенно, никогда не спешите. Посмотрим, как пойдут дела. Вы будете наблюдать за нами и ходить на встречи. Поезжайте домой к Тецуя и посмотрите, как он живет, у него славный малыш. Начните с этого, и посмотрим.
Вы из Израиля. Вы, евреи, должны понимать нас. Ведь мы такие же скитальцы и отверженные. Мы нашли свои способы зарабатывать себе на жизнь, свои способы снискать уважение и создали свой язык. Мы – такие же, как и вы, евреи, сэнсэй.
– Спасибо, – говорю я в конце этого длинного дня.
Мы оба устали.
– Я хочу изучать вас, быть с вами, наблюдать за вами, но, кроме этого, у меня есть одна просьба. Я хочу найти человека, который исчез. Он дорог мне, и я переживаю за него.
И я рассказываю ему историю Юки. Он выслушал и сказал:
– Как вы уже поняли, я обладаю силой здесь, в мире якудза. И тем не менее я не могу ничего обещать. Якудза – это мир исчезающих людей. Иногда по собственному желанию, иногда по другим причинам. Но я проверю, я постараюсь. Спокойной ночи.
В течение долгих часов последующих разговоров с ним – у него дома, в офисе семьи, в кафе и чайных, в изакая, в номия, на горячих источниках – Окава мне много чего рассказывал, будто не мог насытиться. Будто знал, что скоро умрет. Не насытился этими рассказами и я.
– Посмотрите Сёба-вари. Мацури – это душа Японии. Фестивали мацури продолжаются от одного-двух до десяти дней. И на них мы достойно зарабатываем. На небольшие мацури приходят сотни людей, на средней величины мацури приходят тысячи, на большие приходят десятки тысяч. Есть несколько мацури в Японии, на которые приходят миллионы. Это фестиваль Кобо Дайси в Кавасаки, например. Мацури – это достойный заработок, миллионы иен, которые не облагаются налогом. Что скажете? Может быть, хотите попробовать предсказывать будущее или продавать сладкий лед или жареных осьминогов? Поезжайте туда.
Я еду на фестиваль за два дня до его начала, к храму Хатиман недалеко от Университета Васеда, в котором я учился пятнадцать лет назад. Мрачные на вид якудза собираются во дворе храма, все курят. Кто же управляет этими людьми? В дальнем углу двора под деревом стоит стол, за которым сидят двое. Неподалеку находится беседка. В ней сидит человек в темных очках и в черном кимоно. Судя по всему, он пользуется большим авторитетом. По двум сторонам от него – молодчики, спешащие подать чай, поджечь сигарету или подать веер.
В воздухе ощутимо напряжение. Люди перешептываются, их взгляды направлены в сторону, как будто они кого-то ожидают.
– Что здесь происходит? – спрашиваю я Тецуя.
Он шепчет:
– Не здесь, не сейчас.
Тецуя отводит меня в отдаленный угол и рассказывает:
– В последнее время люди из Ямада-гуми пытаются любыми способами попасть в Токио. До настоящего времени Ямада-гуми, согласно договоренности между главными семьями, действовали только на западе Японии – в Кобэ, Осаке, Киото – и не переходили границ города Нагоя. Но в последнее время они пытаются все больше и больше приблизиться к Токио и его окрестностям. Не так давно началась небольшая разборка в Саппоро, на Хоккайдо. Пока что нам удается контролировать ситуацию. Если не остановим их вовремя, быть войне.
– И что же происходит здесь сегодня?
– Они пытаются внедриться в этот мацури. Здесь неплохие заработки. Они пытаются определить степень нашей устойчивости.
Напряжение растет. И вот появляются трое из Ямада-гуми – в костюмах и при галстуках, в темных очках. Их головы слегка склонены, и сложно определить, что царит в их взглядах – наглость или покорность. Они останавливаются в стороне. Один из находящихся здесь якудза подходит к ним. Тихо переговариваются. Якудза указывает на беседку. Трое незнакомцев поправляют костюмы, выпрямляются и направляются к беседке. Сидящий в беседке будто не замечает их. Он курит, его глаза скрываются за черными очками.
Трое приближаются, останавливаются метрах в пяти от беседки. Один из них подходит немного ближе, останавливается. Вдруг он странно подается всем телом вперед. Расставляет ноги, левую руку кладет на спину, правую на правое колено и ладонью вверх, чтобы показать, что он безоружен. Мужчина произносит покорным голосом:
– Я, бедный и ничтожный сын семьи Кокусуй, возглавляемой великим боссом Инабой Седьмым, прибыл сюда из района Мацудайра, что в Нагано. Мой родитель – великий и уважаемый босс Сайто Третий, равно как и прадеды его со времен Эдо, правит в Мацудайре. Ничего не значащий сын для могущественного Сайто, словно пыль у ваших ног, я отдаю себя в ваши руки, босс Маэда, и я безоружен. Дайте мне приют и научите меня законам гокудо – мира беспредела. Я в ваших руках, защитите меня, потому что я чужой в этом городе и сацу2828
Сацу – сокр. от «кейсацу» – полиция.
[Закрыть] преследует меня. Я согласен на все. Я проделал долгий путь до этих мест, чтобы прокормить свою семью, жену и детей, дабы быть достойным сыном великой семьи Кокусуй из Нагано. Возьмите меня под свое покровительство в дни мацури и дайте мне скромное место на окраинах ярмарки, чтобы заработать на рис для моей семьи.
Человек в беседке, босс Маэда, неподвижен. Он курит и безучастно смотрит в сторону кланяющегося Мацумуры. Затем поворачивается по направлению к тем двоим, что пришли с ним, и к людям, сидящим за столом. Все немного склоняют головы. Он переводит взгляд назад, на все еще кланяющегося Мацумуру. Они смотрят друг на друга. Мацумура кланяется еще ниже. Маэда приветствует его легким кивком головы.
– Хорошо, – говорит он, – мир беспредела не бросит преследуемого брата. Мы дадим вам немного из того, что у нас есть. Этот мацури очень скромный, и здесь не будет достаточного заработка для наших сыновей, но мы разделим его с вами. Я разрешаю тебе пойти к столу, получить место и прилавок. Привози свой товар и зарабатывай достойно.
Мацумура выпрямляется и отвешивает очень низкий поклон. Встает, чтобы идти. Босс Маэда добавляет:
– И вернись для разговора после приготовления прилавка.
Мацумура остановился, смотрит на Маэду, кланяется и идет к столу. Заметив меня, он замедляет шаг. Продолжает идти дальше. Подойдя к столу, кланяется еще раз, обменивается поклонами с сидящими за столом. Рядом со столом расстилают карту, вокруг которой все собираются. Мацумура смотрит на карту. На ней – многочисленные улицы прилавков, каждый из которых, начиная от храма и дальше, пронумерован. Главная улица – та, что соединяет храм и главную дорогу. Места, расположенные вблизи храма, – хорошие, те, что дальше от храма, – хуже. Семья, приехавшая отдохнуть на мацури, обычно сначала идет к храму, получить благословение и помолиться, затем поворачивает налево, к еде, напиткам, игрушкам, одежде, золотым рыбкам, сладостям, талисманам.
– За неделю мацури можно заработать много денег, сэнсэй, – говорит мне Тецуя. – Деньги наличными, без налогов. И еще есть дань за покровительство. Те, кто не принадлежит к якудза, платят мне дань, а я оберегаю их от нападок и, может быть, дам им место получше в следующий раз или на мацури, который пройдет на следующей неделе в городе Омия. Сколько мне платят? В зависимости от места. Потому что продавцы неплохо зарабатывают. Потому что они наглые. Потому что у них есть свои боссы, и с них можно требовать больше денег. Те, кто относится к организации, должны платить больше, не так ли? А одиноких волков, у которых нет покровителей, защищаю я, правильно?
Ответственный за распределение мест начинает объявлять:
– Курокава, номер семьдесят пять!
Курокава кланяется, кладет конверт на стол и идет устанавливать свой прилавок. «Сумиёси! Семьдесят четыре!» – и так далее. Все напряжены, поскорее хотят узнать номера своих мест. Что же достанется людям из Ямада-гуми? И за чей счет? Кто разозлится? Кто сделает себе маленькую пометку? Кто, быть может, схватит что-нибудь? Чем меньше остается номеров, тем больше напряжение.
И вот: «Мацумура! Сорок пять!» Мацумура из Ямада-гуми кладет конверт, глубоко кланяется и идет устанавливать прилавок. После номера «25» кто-то поднимает руку. Перерыв. Потасовка. Перешептывания. Повсюду раздается ворчание. Люди возвращаются к прилавку. Только Тецуя спокоен, почти весел.
– Большинство людей знают заранее, какой прилавок получат. Карта готова еще со вчерашнего дня. Большинство мест не меняется по несколько лет. Место такое-то и такое-то семьи такой-то и такой-то и так далее. Вчера позвонил один босс из города Сэндай и попросил хорошее место для своего нового сына-кобун и пообещал хорошее место для моего сына на большом мацури в Сэндае. Вот так, еще до того, как приезжаешь на Сёба-вари, уже все известно. Эта карта очень деликатная, сэнсэй. Тот, кто пытается ее изменить, навлекает на себя большую опасность. Эта карта устанавливает баланс распределения сил в округе. За ней стоит очень хрупкая сеть отношений между семьями, между боссами. Баш на баш. Ты можешь поменять ее, только если можешь заплатить за необходимое изменение. Или решить вопрос с помощью оружия. Но это очень уж непрочный баланс, и нужна веская причина, чтобы осмелиться воспользоваться оружием для получения хорошего места на мацури, очень весомая причина.
Эти трое из Ямада-гуми объявились здесь сегодня, и баланс нарушен. Им нельзя отказать. Нельзя отказать якудза, заявляющему, что он скрывается от полиции. Но они используют это прием, чтобы проникнуть к нам. Это нечестно, и они за это заплатят. Так что вы говорите по поводу моего предложения? Будете предсказателем будущего или продавцом жареных осьминогов? Что скажете? Ваш прилавок будет очень популярен. Гайдзин – предсказатель будущего. Уффф! Это будет гвоздем программы… – И хохочет.
Все уже заняты приготовлением прилавков и доставкой товаров. Маэда идет к храму, у него в руках конверт, перевязанный черными ленточками, – дань храму. Дань храму?!
Несколько продавцов обдумывают, как они будут зазывать и соблазнять покупателей, подготавливаясь к завтрашнему дню.
– Эй! Ты, ты! Малыш! Иди сюда, подходи! Золотые рыбки! Трансформеры! Смотри, какие животные! Скажи-ка папе!
На следующий день начинается мацури, и все вокруг превращается в место, изобилующее цветами, звуками, музыкой, криками продавцов, голосами детей в цветных кимоно: девочки в красных, мальчики в синих. Вечером загораются красные бумажные фонари. Лица, пылающие от саке и пива. Ликующие дети. Даже жесткие лица по другую сторону прилавков и те порой смягчаются при виде детей. Некоторые, замечаю я, смотрят на посетителей враждебно. Некоторые стоят далеко в глубине прилавка, как за крепкой стеной.
Прилавки щедро разукрашены разными цветами. Пирожные в форме животных, оленей, лягушек, жирафов, мишек панда. Прилавки с жареными осьминогами. В одних делают запеканки из яиц и овощей с большим количеством имбиря. В других продают суси. Футболки, дешевые юката2929
Юката – японский халат.
[Закрыть], кимоно с рук, горы товаров. Игры на меткость, игры на везение. Вещи, игрушки, декоративные рыбки, деревца бонсай, разные предметы, освещенные в храмах, маски, лекарства, средства от недугов. Ювелиры, мастера стеклянных кукол, бумажных кукол, кукол из теста, изготовители статуэток. Различные умельцы и жрецы инь – ян, предсказатели по рукам, астрологи, читающие по лицам, колдуны, предсказатели будущего по ушам, по пальцам, по глазам, по году рождения, моменту рождения, по различным приборам. Воздушные гимнасты, акробаты, рассказчики баек, клоуны, а также благословляющие и читающие сутры. Циновки с разложенными на них предметами искусства, антиквариатом, статуэтками, традиционными инструментами.
– Семь видов невиданных приправ, мадам! Смесь, приготовленная специально для вас! Вот, я готовлю только для вас! Попробуйте, попробуйте, мадам! Секретный рецепт с горы Осорэ-сан! Рецепт жрецов Ямабуси! Для здоровья! Для постели! Для приправ! Для похудения! Для хорошей памяти! Для забывания!
Горы приправ всевозможных цветов разложены многочисленными холмиками на прилавке. Продавец шустро берет горсть приправ, аккуратно бросает в деревянную емкость и активно перемешивает. Женщина без колебаний указывает на тот или иной порошок.
Молодежь, по одному или парами, сидит с взволнованными лицами рядом со знахарями в черных головных уборах и черных мантиях или рядом с женщинами в вуалях, освещенными светом маленьких бумажных ламп. Юноши и девушки с волнением ожидают того, что скажут загадочные люди. О вступительном экзамене в университет, об интервью на работе, об изменяющем супруге, о жизни после смерти, о болях в животе, о кашле, о болезни мамы, о зависти соседа, об одиночестве в постели, о болях и радостях, приходящих за ними, об известном и о неизвестном.
И я. Три дня я продаю размельченный лед разных цветов и неплохо зарабатываю себе на рис. Может, из-за ледяных хлопьев, вымоченных в сиропе, а может, из-за того, что я чужеземный клоун из далекой страны, продающий цветной лед японской детворе.
Раз в час меня заменяют, и тогда Тецуя берет меня в неизведанный мир, расположенный за прилавками. В последующие месяцы я побываю с ним и на мацури в честь других праздников.
В канун нового, 1988 года он возьмет меня на огромный мацури Кобо Дайси в Кавасаки.
Мацури Кобо Дайси – это большой праздник в честь буддийского учителя, жившего в седьмом веке. Этот мацури проходит в храме Дайси, расположенном в городе Кавасаки. Он привлекает к себе в течение трех первых дней года около трех миллионов посетителей из близлежащих мест, Канто и отдаленных районов. Это означает большие заработки для якудза. Здесь ведут дела несколько семей, полностью управляющих ярмаркой и тысячами прилавков вокруг храма.
Мы обходим прилавки с тыльной стороны, там, где располагается город якудза. Тецуя представляет меня людям по ту сторону ярмарки. После обмена новогодними приветствиями он представляет мне разных людей: «Это мой старший брат», «Это моя старшая сестра», «Это мой равный брат, „пять на пять“, как мы говорим», «Это мой сын». И еще: «Как твой малыш?», «Посмотрите на снимок моего мальчика», «Передавай привет Масако-тян», «Как твоя нога?», «Как расходятся рубашки?» Так он проводит время в переулках временного города якудза, установленного здесь. Сейчас они – постоянные жители. А японцы катаги, что приходят на мацури, – гости, скитальцы, временные посетители.
Постепенно я распознаю дешевые товары и те, что подделаны частично или полностью. Я вижу, как опрыскивают птенцов позолотой, дабы привлечь внимание детей, которые будут тянуть за рукав родителей и просить, чтобы те купили им немного «таких милых цыпляток». Я слышу, что это «цыплятки-самочки», что, быть может, они снесут яички. Про кукурузу на прилавке говорят, что она привезена из прекрасных ферм на Хоккайдо, но я знаю, что она была куплена час назад в супермаркете соседнего квартала. Как и деревца бонсай без корней.
Чудодейственные снадобья, эликсиры и средства и продавцы, усердно восхваляющие чудеса, которые они творят. Они восхваляют громкими голосами имена ученых («из самого Токийского университета и из Гарварда, что в Америке!!!»), открывших их после долгих и тщательных исследований. Но я-то знаю, кто и как приготовил их и какими лечебными свойствами они на самом деле обладают. Но, может быть, они правы, кто знает. Кто знает, откуда появляются лечебные свойства. Быть может, есть здесь такой-то корень, сорняк, рог африканского носорога, печень сибирского медведя, лапа бангладешского тигра, порошок из панциря индонезийской черепахи, перемолотая ящерица из Сечуаня, череп обезьян с Хоккайдо, огромный цветок с Суматры, сушеный морской конек с Таити, зеленый гриб с берегов Амазонки, птичье гнездо из пещер залива Халонг, лягушачья слюна из Кюсю, которые послужат лекарством от боли в сердце или спине, потери зрения, слабого желудка, потускневших надежд, неизлечимой утраты, изогнутой спины или тяжести в коленях. Кто знает?! Я незаметно превращаюсь в опытного продавца.
Они отличаются искусной торговлей, умелым представлением товара, громкостью голоса, легким сумасшествием в словах. Они словно танцуют с толпой, получая от этого явное удовольствие. Подмигивают окружающим. Но есть и молодые продавцы. Они другие – собранные, враждебные. Я разговариваю с ними. Работа здесь – это только начало, говорят они, курс молодого бойца, который поможет занять «весомые» места в мире якудза. Места, где есть большие деньги, говорят они, уважение, опасность, волнение и статус. Их ждут игорный бизнес, проституция, амфетамины и наркотики, маклерство, деловой мир, связи с миром политики. Они покажут всему обществу, всем домашним, кто они на самом деле. Так они отплатят обществу за бойкоты, насмешки, взгляды, клички, низкие оценки. Они задавят всех. Задавят без стыда. Они – новое поколение. Они будут как Окава, Ватанабэ, Таока, легендарные великие якудза. И даже круче их. А может быть, и не будут такими, как они. Они будут новым поколением, другим, отчаянным, жестоким, без мягкотелых законов старого мира. Они создадут новую якудза, которая будет словно режущий, острый, блестящий красивой кровью на металле меч. Битва лицом к лицу с обществом. У них будут шелковые костюмы, красивые девочки, сверкающие машины, много телохранителей и наколки ирэдзуми по всему телу. Журналисты будут умолять их о трехминутном интервью. Им будут покорно кланяться, их будут уважать, очень уважать. А если придет смерть – ничего страшного. Они умрут, украшенные наколками, со всей японской мифологией, изображенной на их коже.
А сейчас они временно продают жареных каракатиц за триста иен детворе, пришедшей на мацури со своими родителями. Выручку отдадут боссу и получат от него еду, ночлег, деньги на карманные расходы и много важных напутствий о здешних порядках.
Одному из этих молодых людей, Симуре, девятнадцать. Он встречает меня утром, и мы идем в общественную баню сэнто. Я вижу на его теле незаконченные рисунки ирэдзуми. Начерченные эскизы раскрашены лишь наполовину. Я спрашиваю его о наколках. И он говорит мне: «Хотите посмотреть, как мне это делают? Пойдемте со мной».
И я пошел с ним.
Мы идем к Хорияме – мастеру татуировок ирэдзуми. Во всей Японии есть еще лишь два-три таких мастера, не больше.
Хорияма склоняется над Симурой, лежащим на животе. Он опускает иголку в сосуд с фиолетовой краской и объясняет мне правила искусства ирэдзуми.
Опускаем иглу в стакан с краской. Кладем кисть левой руки на спину клиента, а правую руку кладем на кисть левой.
Он направляет иглу к глазу дракона на спине Симуры и втыкает ее под кожу. Глаз дракона закрашивается фиолетовым. Симура напряжен, его лицо корчится от боли, но он старается изобразить улыбку.
Опускаем иглу в краску – оранжевую, например, – возвращаемся и протыкаем иглой кожу Симуры.
Он протыкает кожу по краям глаз дракона. Кожа Симуры шафранового цвета, и половина дракона, будто мучаясь от боли, извивается на его спине. Хорияма берет несколько игл, связанных между собой, и опускает их в краску.
Он что-то говорит Симуре, тот кивает и напрягается. Хорияма успокаивает его.
Вновь опускаем кисть левой руки на спину клиента и кладем на нее кисть правой руки, держащую иглу. Уверенной рукой вонзаем иглу в спину клиента. Делаем это чередой быстрых вонзаний.
Уверенной рукой он вонзает несколько иголок одновременно в спину Симуры. Повторяет движение. Симура кричит. Хорияма вытирает пот вокруг раскрашенной раны, которая будет головой дракона. Он вытирает пот и со своего лба. Я смотрю на Симуру. Юноша смотрит на меня и улыбается.
Позднее Симура покажет мне свою грудь с татуировкой символа семьи – яркими цветами.
Он говорит мне:
– Это красиво. Это сексуально, это мужественно, и девочки это обожают. Иду я, к примеру, с девочкой в рубашке с длинными рукавами. Нужно всегда носить только длинные рукава, так приказал босс. Мне не нужны проблемы с окружающими. Вы ведь видели, есть общественные бани, где написано: «Клиентам с татуировками вход воспрещен!» Поэтому я хожу с длинными рукавами. На море я прикрываюсь полотенцем, но иногда просто нет выхода, и я обнажаю их, ведь я хочу войти в воду. Я гуляю с девочкой, а она сначала не знает о том, кто я. И вдруг часть руки оголилась или я сам немного обнажил, специально. И я вижу, как она остолбеневает, как у нее замирает дух. Она говорит: какой мужчина! И когда мы лежим в постели, я вижу, как она смотрит и тает. Даже сейчас, хоть на моем теле еще пока почти ничего нет.
И потом, ирэдзуми – это одежда, которую нельзя снять. Еще до того, как меня приняли в семью, я уже рисую себе ирэдзуми по всему телу, рисую символ семьи в центре груди, с именем босса, чьим сыном я хочу стать. Вы понимаете? Босс увидит, что для меня уже нет пути назад. И он очень это оценит. Я здесь навсегда, я не смогу больше быть японцем катаги. Я – якудза еще до того, как я стану им.
И потом, наколки мне о многом напоминают. Посмотрите, на моем теле есть иероглифы и слова, все время напоминающие мне о разных вещах, чтобы я никогда не забывал о них: «Терпение», «Сдержанность», «Скромность», «Верность»…
У других якудза, которые постарше, чем Симура, я вижу надписи: «Смелость», «Мир беспредела», «Гнев», – разные молитвы, образы божества Каннон3030
В японской мифологии – богиня милосердия, способная перевоплощаться. – Примеч. ред.
[Закрыть], молнии, образы из театра кабуки, самураев, совершающих харакири, сказочных змей, драконов, мечи, паучьи сети, жар-птиц, символику жизни и смерти, скелеты, чудовищ и ведьм.
– Сделайте и вы себе, сэнсэй. Что скажете?
Я сижу в баре с боссом Комэтани, из Сэндая, что на севере. Он говорит мне, что собирается завещать свою кожу патологическому центру Токийского университета. Его разрисовал известный мастер ирэдзуми Хориёси Третий. И он, Комэтани, будет увековечен благодаря произведениям искусства на своей коже. Да, есть и те, кто продает свою кожу лабораториям еще при жизни. Те, кому нужны деньги и у кого нет достоинства. А когда они умрут, врачи – специалисты по сдиранию кожи «снимут с них кожу one piece3131
Досл.: «одним куском» (англ.).
[Закрыть], – говорит Комэтани, – и будут хранить ее в масле».
Потом они повесят ее в закрытых от воздуха рамках, и это произведение будет продано музею или частному коллекционеру.
– Если вам придется побывать в Центре патологии Токийского университета, то вы там обнаружите около ста таких произведений. Почившие боссы. Два-три из них были моими хорошими друзьями. На теле одного из них можно увидеть дырку от пули, убившей его!..
Мой собеседник начинает хохотать и там же, в баре, снимает с себя рубашку с длинными рукавами и обнажает тело, полностью разрисованное всевозможными цветами. Я ошарашен, как и двадцать подвыпивших клиентов бара, пятеро из которых тут же уходят.
Исповедь босса Окавы
После ограбления я семь лет сидел в тюрьме. Там я учился вести переговоры, изучал районы и соотношение сил, всё, что было необходимо для того, чтобы вступить в якудза, когда я выйду на свободу. На протяжении всей войны, да и после нее мое сердце продолжает принадлежать Корее. Но его часть принадлежит и Японии тоже. Я являюсь основным руководителем дружественного сообщества «Япония – Корея». Моя мама живет в Корее, в красивом доме, который я построил для нее в Сеуле. Часто езжу проведать ее. Мои девочки говорят немного по-корейски. Младшая, Кейко, не очень успешна в языках, но зато старшая, Мицуко, – гений. Знает английский, французский, испанский и корейский. Целыми днями читает. Ее корейский лучше моего! Я хочу показать Мицуко увеселительные места, которыми управляю: Синдзюку, Кабуки-чо, – но она предпочитает книги. Пустая трата времени, не так ли? Я не против книг и образования, но должен же быть баланс, верно? А у нее его нет.
Как видите, я и кореец, и японец одновременно. Является ли Япония моим домом? И да и нет. Мой настоящий дом – это якудза. Это не страна, это дом. Тысячи молодых людей, будь то японцы или корейцы, не удостоились бы достойной жизни, полной уважения, заработка, равенства, возможностей, без помощи якудза. Миура, великий босс семьи Кёкусин-кай, усыновил меня после моего освобождения из тюрьмы в конце войны. Он не спрашивал ни откуда я, ни о моем прошлом – ничего. Миура дал мне, помимо заработка, дом, тепло, уважение, защиту, доверие и друзей. Ничего из этого я бы не получил там, снаружи. Босс Миура – это мой настоящий отец. Его образ всегда будет в моем сердце. Он воспитал меня, объяснил, что такое «хорошо». Его фотография висит у меня в кабинете, его фотография висит у нас в офисе. Приходите к нам в офис…
Я пришел в офис. На стенах здания висят красные бумажные фонари с символом семьи. Вхожу внутрь, поднимаюсь по лестнице. Сильно пахнет сигаретами. На двери большими буквами надпись «Кёкусин-кай» и устрашающее изображение якудза с каменным лицом и расписанной разноцветными ирэдзуми грудью. Под ним символ семьи – два красных кленовых листка с самурайским мечом между ними.
Я захожу, Окавы еще нет. Группа молодых людей, некоторые из которых одеты в костюмы и галстуки, сидят вокруг стола и играют в игру маджонг. Остальные сидят на диване и смотрят телевизор. При моем появлении они встают, некоторые вскакивают с места и глубоко кланяются мне. Двое из них с голым торсом, один в наколках, другой без. Перед тем как я сажусь на диван, мне подают японский зеленый чай. Я смущен, они смущены.
