Текст книги "Живые фонарики"

Автор книги: Яков Пинясов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 3 страниц)

НЕИЗВЕСТНЫЙ ДРУГ

Вначале люди построили дом. Потом ласточки под его карнизом слепили глиняные домишки. В доме поселился с родителями мальчик Андрюша. А в ласточкиных гнёздах вывелись птенцы.

Интересно было Андрюше, что живут птицы, как люди. Так же улетают из дома на работу и возвращаются с гостинцами – кормят своих детей.

Он знал, что в домишке над окошком три птенчика. И вдруг их стало только два… Куда же девался третий?

Андрюша вышел на улицу и слышит, что в кустах рыжий кот ворчит. Заглянул и увидел – кот катает по земле птенчика. Играет с ним, как с мышью.

Отнял Андрюша птенчика, положил на ладонь, а у того сердечко так и стучит. Чуть жив, всё клювик разевает, пытается защититься – храбрый.

Рассмотрел и видит – одна ножка сломана.

– Брось его, – сказал соседский мальчишка. – Зачем тебе с ним возиться!

А какой-то старик прохожий говорит:

– Не слушай его – помоги птенцу. Доброе дело даром не пропадает.

Андрюшка пожалел малыша. Принёс его домой. Показал папе и маме. Стали бедняжку лечить. Осторожно выпрямили его сломанную лапку, прибинтовали к двум спичкам, чтобы она срослась.

Мальчик не отходил от птенца. Давал ему червяков, букашек, но тот ничего не ел, не пил. И только когда Андрюша из своего рта в жёлтый ротик птенчика влил несколько капель подслащённой воды, больной ожил. Глазки его засветились. Он затрепетал крылышками и запищал. И требовал корма только изо рта Андрюши.

Потом научился есть и пить сам. Скоро окреп, выровнялся. Ножка срослась, но не сгибалась. Поэтому он прихрамывал. А когда стал летать, не мог её подгибать, и одна ножка у него болталась в воздухе. Андрюша назвал его «Птичик».

Когда Птичик стал уже взрослым, Андрюша вместе с ним вышел в сад… Дома Птичик любил сидеть у него на плече. Любил чистить нос об его стриженые волосы и этим очень смешил всех знакомых. Андрюша думал и здесь, среди ребят, похвалиться его фокусами.

Набежали мальчишки со всего двора. Птичик испугался, вспорхнул и исчез среди мелькающих в небе ласточек.

– Вот тебе и «доброе дело даром не пропадает»! – смеялся тот самый мальчишка, который советовал бросить Птичика ещё весной.

Огорчился Андрюша, даже обиделся. Пришёл домой, и обедать ему не хочется. Несколько дней ходил совсем грустный, не гулял и даже в кино не хотелось идти.

И днём окна открытыми держал и на ночь форточку отворял – нет, исчез Птичик. Нашёл, наверное, своих родителей, нашёл своих братьев и резвится с ними над крышами города… Забыл про Андрюшу.

Стал забывать и Андрюша про спасённого птенца.

Пришла осень, за ней зима, снова наступила весна, и вот опять в свои домишки под крышами вернулись ласточки. Было их теперь больше. Ничего! Люди за это время новые дома построили, и у новых карнизов ласточки себе избушек наделали.

Андрюша внимательно наблюдал за их работой и вдруг радостно закричал:

– Папа! Мама! Наш Птичик! Вон он, вон, у него не убирается одна ножка!

И верно, это вернулся из южных стран спасённый Андрюшей птенчик, теперь уже взрослая ласточка.

Над Андрюшиным окном заняла она домик своих родителей, и вскоре у неё появилось трое малышей.

Целые дни, с раннего утра до позднего вечера, носилась хромоножка – всё ловила для своих детишек мошек и комаров.

И однажды оказала Андрюше такую услугу, о которой и сама не догадалась.

Андрюша лёг спать при открытом окне. И в это время в сумерках поднялась из лужи толстая, брюхатая, заразная малярийная комариха. И потянулась на тепло. Летит к Андрюшиному окошку – чует тёплое дыхание. Спит он и беды не знает. И хромоножка уже на краю гнезда вздремнуть устроилась.

Вдруг слышит – гудит комар. Насторожилась, вспорхнула стремительно, как истребитель-перехватчик, – хвать комариху и проглотила!

Ласточке комар только на пользу, а человека от малярии спасла.

Никто этого так и не узнал. Андрюша и до сих пор не уверен, что доброе дело даром не пропадает.

А напрасно. Старые люди верно говорят.

ДОКТОР ТУКТУК

Сандрик был самым обыкновенным мальчиком, каких много в детском саду. И вдруг ему повезло. Он так здорово заболел, что познакомился с самым знаменитым в городе доктором. Этот высокий, худой дядя в очках, в чёрном-чёрном костюме и белом-белом халате, завидев его, улыбался и говорил:

– Здравствуй, Сандрик. Ну как, скрипишь?

– Скриплю, дядя Туктук!

И действительно, в груди у мальчика что-то поскрипывало, когда доктор велел ему сильно дышать и, приложив к рёбрам трубку, постукивал по его косточкам пальцами: тук-тук.

– У меня там кто-то сидит, да?

– Да, братец, сидит.

– Червяк? – любопытствовал Сандрик.

– Похоже, и не один, а многовато… – отвечал доктор.

– А если их достать и раздавить? – Сандрик сжимал кулак.

– Так и сделаем, только мы их раздавим там, внутри. Сделаем такую операцию… Только слабоват ты… вначале отправим тебя на курорт.

Сандрикова мама смотрела на доктора с надеждой, а сама говорила:

– Когда же вы сами-то на курорт… Все худеете да чернеете. У нас уже все толстые на курорты слетали: кто на запад, кто на юг!

– Мне нельзя, моя дорогая, – улыбался доктор, – не могу бросить своих больных…

Доктор и в эту осень остался в городе, а Сандрика отправили на курорт. Только не на юг, а в лохматый сосновый лес. Сандрик поселился в доме с большими, широко открытыми окнами и спал на балконе даже в холодную погоду, в спальном мешке. Это всё было очень интересно.

Не каждому удаётся жить в таком доме и спать в таком мешке, в каких спят полярники на Северном полюсе. Вместе с Сандриком в комнате жило пять мальчиков, а в соседней – шесть девочек.

И всё же Сандрик завидовал самым обыкновенным местным мальчишкам, которые бегали и играли вокруг дома, как им хотелось. Никто не сопровождал их, когда они ходили в лес собирать орехи, грибы; никто не запрещал им стрелять из рогаток.

Девочек и мальчиков туберкулёзного санатория водили в лес строгие няни, чтобы дети дышали полезным сосновым воздухом, но баловаться не позволяли, ни-ни… А ребятам без баловства – как без воздуха.

Вот другим ещё ничего, а Сандрик начал всё больше бледнеть и хиреть. Его поместили в отдельную комнату, которая называлась очень страшно – изолятор. И из этой комнаты он уже никуда не выходил, а только смотрел в окно, как гуляют Другие.

Вскоре его заметили местные ребята. Они узнали, что Сандрик очень тяжело болен. Ничего ему не хочется, даже гулять. И спит плохо. Ребятам стало жалко его. Они боялись, что Сандрик умрёт. Но не знали, чем ему помочь.

Чтобы развеселить больного мальчика, ребята перед окном изолятора кувыркались, играли в чехарду. Они слышали, что, если больные смеются, болезнь от них отстаёт.

Но Сандрик был грустен.

Дети обстреляли из рогаток большую ворону, которая нахально каркала над самым его окном весь день, стараясь прогнать её, чтобы не накаркала беды.

Сандрик даже не улыбнулся, когда ворона подпрыгивала, увёртываясь от камешков, долетавших до вершины дерева, и только громче и злей каркала.

Не засмеялся он, когда она сорвалась с дерева и наконец улетела, теряя перья.

И вдруг в одно прекрасное утро, когда под ногами хрустела прихваченная морозцем трава, а с деревьев тихо опадали последние листья, ребятишки увидели, что лицо печального больного мальчика оживилось. Он что-то заметил на большой корявой сосне и показывает им глазами.

Ребята пригляделись и увидели – на красном стволе сидит дятел, чёрный с белым, в очках. Внимательно послушает дерево – и носом тук-тук по его коре, тук-тук!

«Ага, – догадались ребята, – вот кто мешает мальчику спать. Сейчас мы ему покажем… Мало ему «тук-тук» – засовывает ловко длинный нос прямо под кору. Вот разбойник, портит дерево!»

Только настроили рогатки, а мальчик как затопает ногами, как застучит кулаками в окно:

– Не смейте! Не трогайте!

Дятел, не обращая внимания на ребят, достал из-под коры червяка, вытащил его за шиворот да как шлёпнет об дерево!

Ребята так и расхохотались.

А больной мальчик громче всех. Потом закричал, захлопал в ладоши:

– Доктор Туктук! Доктор Туктук!

И вот, представьте себе, с этого дня Сандрик стал поправляться, хорошо ел, хорошо спал. А перед сном своим няням, которые у его постели дежурили, всё рассказывал сказку, которую он сам сочинил, про лесного доктора. Он выстукивает, лечит больные деревья. И даже не улетает на юг, на курорт, куда улетают на зиму все птицы. Он ведь доктор, у него больных много, не может он их покинуть.

Когда Сандрик поправился, посвежел, набрался сил, приехал большой доктор Туктук. Выслушал, выстукал мальчика и, засунув нос… не свой, конечно, а нос особой машины, меж рёбер Сандрика, добрался и до злых червячков, что точили его лёгкие. Из носика этой машинки Сандрику в грудь накачали воздуха, как в баллон автомобильной шины, воздух сжал его лёгкие, и туберкулёзные палочки в них пропали.

И стал Сандрик жить-поживать, как все здоровые мальчики. Играет в чехарду, в скакалки, бегает и кувыркается как ему хочется. Но никогда не стреляет из рогаток в птиц. И другим не велит!..

Ведь среди них есть и доктора лесные, такие, как Туктук!

ИСПОРЧЕННЫЙ ДЕД

Исановы ребятишки очень гордились своим дедушкой. И как же им не гордиться – первый был в колхозе работник, все его уважали, все с ним советовались. Даже когда его болезнь согнула и он уже ничего не мог делать, а только на завалинке посиживал, колхозники то и дело к нему приходили – совета спрашивали. Дедушка всё знал. Даже какая завтра будет погода, лучше радио предсказывал. По радио, бывало, говорят, что «без осадков», а дедушка Исан поглядит на небо, опираясь на палку, хитровато прищурится и скажет:

– Оно, может быть, в других местах и без осадков, а у нас дождичек к вечеру будет…

И верно, с утра на небе ни облачка, а к вечеру дождь.

В другой раз пообещают дождь, а дед пошутит:

– А на нашу деревню вроде не хватит, не будет у нас дождя.

И опять угадает.

Колхозники ему верили больше, чем бюро погоды. Бюро ошибалось, а дед Исан никогда!

И перед тем, как сено косить, и перед тем, как рожь начинать жать, колхозники с ним советовались. И даже просто так, когда встречались и здоровались, не спрашивали: «Ну, как дела?», а говорили: «Ну, как погодка?»

Нравилось это деду. Весело на свете жить, когда ты людям нужен.

Вот решили колхозники старика подлечить и послали его на Чёрное море, на горячее солнышко, в грязелечебный санаторий. И так его там здорово подлечили, что у него не только спина разогнулась, – даже борода распушилась. Вернулся домой бравый, как солдат с военной службы.

Вышел дед на крыльцо без палочки, сел на завалинку, со всеми бодро раскланивается и на вопрос: «Ну, какова погодка?», бойко отвечает:

– Отменно хороша предвидится!

А к вечеру как грянет дождь…

Вначале дед подумал, что это он с дороги ошибся, давно дома не был, вот немного от своей местности и отвык. Но и дальше с ним так пошло: он всё хорошую погоду обещает, а погода – на дождь.

Загрустил дед и сам с собой стал разговаривать:

– Вот тебе и раз! Испортился ты, Исан… Да, вот он как, курорт-то, тебя, старина, подвёл… Бывало, под непогоду все твои простуженные жилы гудят, а теперь их так вылечили, что ни одна и не вякнет!

Застыдился дедушка, что он может людей нечаянно обмануть, и перестал даже на лавочку выходить. Уткнётся в газеты и читает, читает. Новые перечитал, за старые принялся. Бледнеет, худеет и становится всё скучней. Обеспокоились все его близкие, и дети и внуки: «Беда с дедом-то, потерял интерес к жизни. Что нам делать? Как беде помочь?»

Слышат ребятишки, как тревожатся отец с матерью, и жалко им дедушку. Хочется старику помочь, а чем – не знают. Снова его простудить, что ли, чтобы от ревматизма все жилы и кости заныли? Но зачем же? Как это можно лечить старика болезнью?!

Сколько ни советовались внуки и внучки с мальчишками и девчонками своей улицы, а потом и всего колхоза, ничего путного придумать не могли…

А тут время подошло идти в школу. Внучата у деда были ещё маленькие, только Наде да Пете пришлось в первый класс в эту осень пойти.

Вот явились они и видят – собралось много девочек и мальчиков, даже не сочтёшь, – не то тридцать, не то двадцать пять человек. А учительница одна и всех их учит. Вот какая умная Татьяна Васильевна – одна умней стольких ребят. Такая умная, наверное, всё знает и как дедушке помочь – тоже…

И как-то Надя ей про дедушкину беду рассказала.

Учительница призадумалась, а потом и говорит:

– Дам я вам, дети, одну волшебную вещицу. Повесьте вы её на стенку над дедушкиной кроватью, может, она его и вылечит…

Сняла у себя со стены и отдала Наде и Пете какую-то машинку, похожую на будильник. Только она не скрипела, не тикала. На ней были написаны какие-то слова, а над ними чуть покачивались золотые стрелки. Но что там было сказано, внучата разобрать не могли. Они ведь пришли только в первый класс, не научились ещё грамоте.

– Но, дети, это надо держать в тайне. Никому про эту машинку не рассказывать, тогда она поможет! Тсс! – И учительница приложила палец к губам.

Внучата так и сделали. Даже дедушка не видал, когда они над его кроватью эту волшебную машинку привесили. И стали ждать, поможет она деду или нет?

День ждут. Ничего. Второй ждут, третий… И вдруг стали замечать – что-то веселеет дед. Вначале на своих стал хитро, лукаво поглядывать: за обедом – на внучат, за ужином – на их отца с матерью. А потом вдруг вышел на завалинку, расправил пушистую бороду и на вопросы: «Ну, какова погодка?», стал отвечать:

– Нынче ничего, а вот завтра, должно, раздождится.

И верно, назавтра изморось пошла.

И в другой и в третий раз верно угадал. И вскоре так оживился, что стал погоду предсказывать с шутками да с прибаутками.

Иные колхозники его спрашивали:

– Что-то вас не видно было? Чего-то пусто было на завалинке? Али приболели, Исан Кузьмич?

– Было, было с дороги. Расклеился малость.

– Ну конечно, это бывает от перемены климата.

– Да, а вот обжился, и ничего, опять поправился!

Про чудесную машинку ничего не говорил. И внучата помалкивали. И хотя сами всё, что на ней написано, давно уже прочли, но никому не рассказывают, – а вдруг это деду повредит? Лучше уж помолчать.

И вы, друзья, если догадались, никому не рассказывайте. Пусть это будет наш секрет.

ДЕДУШКИН СУНДУЧОК
Загадочная картинка

У дедушки Андрея есть интересный сундучок. У него замок с музыкой. Дед его ключом откроет, и он заиграет весело: «Динь-дон, тилим-бом…»

Дед, улыбаясь, поднимет крышку, а на ней снизу наклеены картинки. На одной изображён всадник с саблей в руке, на красивом коне.

Дедушка говорит, будто это он сам изображён, когда молодым был. Но внучата не верят. Шутит дедушка. Они-то знают, что на таких конях скакали Чапаевы да Будённые. Про это ведь в букваре написано.

Только вот никак не могут угадать, кто же это: Чапаев или Будённый? Усов нет.

А дедушка любуется и говорит:

– Добрый был конь. Я с него толстенного белогвардейского полковника пулей снял… Облегчил от тяжёлого груза. Оглянулся конёк – кто это у него в седле лёгкий такой? И как махнёт вперёд, через колючую проволоку, через окоп – лётом. После грузного беляка я ему пушинкой казался. Полюбил меня конь…

Слушают внучата, а сами поглядывают то на картинку, то на дедушку. Там – круглолицый, а здесь – худой, с белой бородой.

И не дедушка Андрей, и не Чапаев, и не Будённый. Что за картинка?

Думают, брови сдвинули, любопытно детворе, а молчат. Что там дальше дедушка найдёт, что покажет? У него в заветном сундучке что ни вещь, то сказка.

Заветная трубка

Вот чёрная, прокуренная трубка с изгрызанным мундштуком.

Это не простая трубка. Одумчивая. Её сам дедушкин командир курил. Как, бывало, разгорячится, разволнуется, так сейчас её закуривает. Покурит, подумает, остынет немного и принимает правильное решение.

Однажды ночью переправились они на лодках через Днепр, в разведку. Высадились. Поползли на высокий берег, к какому-то хутору. Нет ли там белых?

Вдруг – бах! Ба-бах! Пальба со всех сторон, громкая, как из пушек.

– Товарищ командир, давай в лодку! На большую силу нарвались, окружают! К своим, за подмогой, пока не поздно, – говорят ему бойцы.

– Ладно, – отвечает, – сейчас, только вот закурю.

Набил трубку, сел на берег и задымил. Покурил, одумался и спрашивает:

– Убитые, раненые есть? Оказывается, нету.

– Чудно, – говорит: – шибко стреляют, а не убивают. Чего-то они нас пугают. Значит, самим страшно. А ну-ка мы их пугнём. – Сунул трубку в карман да как гаркнет: – Батальон, в штыки!

А их совсем и не батальон был, так, горстка людей, разведка. Ну, раз командир приказал, как закричали бойцы «ура» что есть мочи, как бросились вперёд! Врага и след простыл. Заняли хутор.

Утром стали осматриваться – где же враги, кто это в них стрелял? Вдруг в шалаше, на огороде находят двух старых стариков. Трясут бородами деды:

– Извиняйте, хлопчики, это мы в вас ночью палили. Заметили вас, думали – воры какие по наши арбузы крадутся. Ну, и решили попугать…

– Громко пугали. Чем это? Будто из пушек.

– Да вот – старинными мушкетами. У пана помещика лет сто на стенке висели… До чего гулко бьют, самим страшно!

Расхохотались бойцы, увидев в руках дедов старинные мушкеты. А командир трубку закурил, снял фуражку, почесал маковку и сказал:

– Ах, товарищи лихие, вся бы дивизия над нами потешалась, попроси мы подмоги… Выручила нас трубка моя одумчивая.

Командир её дедушке подарил за то, что из огня его вынес, жизнь спас. И дедушку она ещё много раз выручала. И теперь, как только бабушка рассердится на него, он закуривает трубку-, и бабушка перестаёт ворчать.

Волшебные очки

А есть ещё в сундучке очки – не простые, волшебные. У них стёклышки двойные: называются «бинокль». Если в них посмотреть, очень далеко видно.

Носил этот бинокль комиссар и, когда нужно всё видеть, к глазам прикладывал.

Вот однажды взял он с собой дедушку, молодого красного бойца, в разведку.

Выехали они в степь, поднялись на сопку и вдруг видят – валит валом вражье войско, белогвардейский казачий корпус.

Ветер на казаках чёрные бурки раздувает. Сабли у них в руках молниями блестят. Грозно.

Оглянулся комиссар, заметил, что дедушке страшно, и спрашивает:

– Что, Андрей-воробей, страшна вражья сила, велика?

– Велика, – отвечает дедушка.

– А наша сила разве мала?

Поглядел дедушка, видит – развёртывается красная конница для атаки, а сквозь строй конников, как сквозь редковатый лес, степь просвечивает.

– Наша, видать, поменьше, – отвечает дед, молодой боец.

Усмехнулся комиссар:

– Ну, это какими глазами смотреть, товарищ. На вот, гляди! – достал бинокль и приставил к его глазам: большими стёклами – к глазам, а маленькими – к врагам.

Глянул дедушка. Что за чудо? Ползут на них с холма не люди, а так, букашки какие-то в барашках, и в лапках у них сабельки – не больше сосновых игл.

У дедушки сразу страх прошёл.

– А теперь нашу красную силу посмотри! – и повернул комиссар бинокль наоборот.

Глянул дедушка и видит: едут наши воины – богатырь к богатырю. Шапки высокие. Сабли в руках широкие. Буденовцы-молодцы. И кони под ними богатырские, морды вверх задирают, зубы скалят, над врагом потешаясь, ржут.

Засмеялся дедушка, молодой боец, громким смехом, заломил шапку со звездой, выхватил саблю, заслышав команду «К бою», и пришпорил коня вслед за комиссаром, вперёд!

Лихо рубились. Бесстрашно. Бежали враги.

– Ну что, Андрей-не-робей, – сказал после боя дедушке комиссар, – понял, как на врага надо смотреть? Запомни: трусливому враг больше кажется, а перед храбрецом всегда мал.

Вот какой у дедушки в сундучке бинокль! Подарил ему комиссар этот бинокль после войны, на память.

Обыкновенные варежки

Много разных необыкновенных вещей в дедушкином сундуке! И вдруг среди них – обыкновенные деревенские варежки. Из грубой овечьей шерсти, простой вязки да ещё заштопанные. Зачем он их бережёт?

Одолело внучат любопытство. Расскажи да расскажи. Может, и про них есть сказка.

– Да ещё какая, всем сказкам сказка! – улыбнулся дед.

– Вскоре после Октябрьской революции, зимой тысяча девятьсот семнадцатого года, стоял я на посту часовым у Смольного дворца, где помещалось первое советское правительство.

– Смотри зорче, солдат, – предупредил меня караульный начальник, бравый матрос: – в этом дворце сам товарищ Ленин, всему нашему делу голова. А голову понимаешь, как беречь надо?

– Понимаю, как же! Врагов кругом полно.

А ночь студёная. С чёрного неба белая крупа сыплется, глаза колет. А ветер над городом злой. Над крышами мечется, сорванными листами железа гремит. Как собака, мне под ноги бросается, за полы шинели рвёт.

Топчусь, хочу согреться. Дрожь пробирает. Вспоминается мне изба родная, холодно в ней без дров. Мёрзнет моя мать с малыми детишками. Отец давно умер, я в доме за старшего был. Кто их обогреет без меня?.. Задумался так, и вдруг как фыркнет на меня автомобиль, как осветит фарами! Напугался я и отскочил в сторону.

А из автомобиля выходит какой-то человек в штатском пальтишке, посматривает на меня, прищурившись, и хочет пройти в Смольный.

Рассердился я и как крикну:

– Ваш-ш пропуск?

Только не получилось: губы замёрзли. Вместо грозных слов я что-то непонятное прошипел.

Однако незнакомый человек понял, что я пропуск требую. В один карман, в другой, ищет – не найдёт. А злющий ветер его и за полы пальто и за рукава так и рвёт, со всех сторон холодом продувает. Зябко ему.

Нашел всё-таки. Протягивает бумажку, а я, как положено – взять да рассмотреть печать и подпись, – не могу: пальцы не разжимаются, к винтовке пристали.

Заметил он это и говорит сочувственно:

– Очень вам холодно здесь, товарищ.

Поднёс пропуск поближе к моим глазам, чтобы я разглядел печать. Показал и прошёл по лестнице вверх.

Вот и всё. Он ушёл, а мне чего-то не по себе стало. Зачем это я так долго держал человека на таком ужасном ветру? И пальто на нём холодное, и ботинки без калош…

Вдруг вижу – бежит ко мне сам караульный начальник. Матросик наш боевой. В распахнутом бушлате. На одном боку – револьвер, на другом – шашка, а за поясом – пара гранат.

– Найманов Андрей, ты что, совсем замёрз, браток?

– Ничего. Терплю.

– А чего же начальству нажаловался?

– Я не жаловался…

– Ну вот, рассказывай! А почему же Владимир Ильич своим помощникам нагоняй из-за тебя дал? Плохо, мол, заботятся о нашем брате. Часовые на постах мёрзнут. Велел полушубки достать немедленно. В караулку нам свой чайник прислал, который для него барышни-секретарши вскипятили. Чтобы, сменившись с постов, мы чайком грелись… Ты бы ещё у товарища Ленина кофею выпросил! Шустрый ты, однако, браток…

– Так это сам Ленин был? – не веря своим ушам, переспрашиваю.

Рассмеялся матрос:

– Вот чудак, Ленина не угадал! Да ты, наверное, думал, Ленин – это богатырь какой-то, великан огромный… Ещё бы: царя сверг, мильон буржуев одолел! Слово скажет – по всему миру слышно! Это всё так. Сила в нём необыкновенная, а человек он простой, обыкновенный. Наш товарищ Ленин. Проще сказать – Ильич. Теперь знай, кого охраняешь. Смотри зорче, солдат!

Объяснил и ушёл в караулку, крикнув ещё раз:

– Через полчаса сменим! Приходи чай пить!

Ушёл матрос, а мне жарко стало. Так сердце в груди и зажглось. Как же это я нашего вождя на морозе держал, на студёном ветру?

Не помню, как и сменили меня, как чаем из ленинского чайника, посмеиваясь, дружки солдаты угощали. Вдруг вызывают:

– Андрей Найманов, к товарищу Ленину!

Иду, а ноги заплетаются. Вот и кабинет. Часовые все наши, знакомые рабочие-красногвардейцы. Смотрят на меня с опаской: чем-то, мол, провинился солдат.

Не помню, как вошёл, что сказал, приложив руку к папахе.

Только вижу – лицо у Владимира Ильича не сердитое. Нет, рассматривает меня Ленин добрым взглядом. Достаёт что-то, протягивает мне и говорит:

– Вот вам варежки. В них хорошо винтовку держать, очень тёплые. Это мне одна крестьянка подарила, добрая женщина.

Смотрю – обыкновенные чёрные варежки. Деревенские. Но указательный палец отдельно связан, чтобы удобно было из винтовки стрелять. Для солдат очень хороши.

Нравятся, а брать стесняюсь.

– Ничего, – говорит Ленин, – берите, берите, они вам нужнее. А у меня есть перчатки.

Сказал я спасибо и повернулся кругом…

Дед Андрей умолк, прикрыв ладонью глаза. Словно хотел ещё раз увидеть эту дорогую сердцу картину.

– Да, вот такой получил я от товарища Ленина подарок бесценный.

– Бесценный, а не сберёг! – сдвинула брови внучка Наташа, пионерка. – Они заштопанные! Как же ты изорвал так ленинские варежки?

– Солдатское дело. Они рвались – я их штопал.

– Ты бы их получше спрятал, дедушка! – так и всплеснула руками внучка Мариша.

Дед Андрей усмехнулся:

– Разве это бриллианты какие – прятать? Обыкновенные варежки. Ленин мне их не зря подарил, а для пользы дела.

– Белых бить! – крикнул непонятливым сестрёнкам маленький Яша.