Текст книги "Злые песни Гийома дю Вентре"

Автор книги: Яков Харон

42. Из писем

Маркизе Л.

 
Я болен сплином, модным в этих странах:
Меня томят туманы, и тоска,
И томность бледных рыжих англичанок,
Как палка, длинных, плоских, как доска…
 
 
Я как-то заглянул от скуки в «Глобус» 20)20
  «Глобус» – театр Шекспира в Лондоне.


[Закрыть]:
Битком набиты ложи и балкон!
Жрец – в стихаре, в камзоле – Аполлон;
У них бочонок – трон, ведро – колодец…
 
 
Я англичанами по горло сыт.
Их чопорный язык, их чванный вид,
Их лошадиный хохот – хуже пытки.
 
 
Прощай, мой ангел. Пусть я грустен, пусть!
Лишь бы тобой не завладела грусть:
Люблю. Люблю! – хоть жизнь висит на нитке.
 

43. Пьеру де Ронсару

 
Я не завидую тебе, поэт!
Когда бы лавры мне служили целью,
Я б не писал стихов – ни в час безделья,
Ни в час тоски, когда исхода нет.
 
 
Не мнишь ли ты, что озарит потёмки
И в памяти людской оставит след
Твой тонкий, твой изысканный сонет?
А что, коль злопыхатели-потомки
 
 
Иную вспомнят из твоих ролей:
Кого христианнейший из королей,
Палач, герой парижского пожара,
Имел в наставниках? – Ах, да: Ронсара!..
 
 
…Я пошутил. Ведь не дурак народ,
Ты прав – и будет всё наоборот…
 

44. Бессонница

Маркизе Л.

 
Мороз начистил лунный диск до блеска,
Рассыпал искры снег по мостовым.
Проснётся Вестминстер совсем седым,
А львы у Темзы – в серебристых фесках.
 
 
Святого Павла разукрасил иней,
Преобразил трущобы в замки фей.
Немые силуэты кораблей
Окутаны вуалью мглисто-синей.
 
 
Биг-Бен спросонья полночь пробубнил —
Я всё бродил по пристани в печали,
Рассеянно сметая снег с перил…
 
 
Я неминуемо замёрз бы там,
Когда бы кровь мою не согревали
Любовь к тебе – и ненависть к врагам.
 

45. Поэт в раю

 
Ворчал апостол у преддверья рая,
Но я толкнул нетерпеливо дверь:
«Заткнись, старик! Я – дю Вентре, ты знаешь?
И я всего на миг сюда, поверь!»
 
 
Как пели ангелы вкруг Бога звонко!
И каждый кланялся, и каждый льстил…
Взглянув на всё, я тихо загрустил
О Франции, бургонском, о девчонках…
 
 
Увидел Бог: «Да ты судьбе не рад?!
Сакр-кер! Желаешь прогуляться в ад?
Уж там тебя покорности научат!»
 
 
– О нет. Господь! Здесь прямо… как в раю!
Ей-богу, счастлив я!.. Но всё же лучше
Вернусь-ка я во Францию мою!
 

46. Письмо к другу

 
В такие дни, гнетущие, как камень,
Часами я сижу перед окном,
Измученный туманом и дождём,
Свинцовый лоб сжимая кулаками.
 
 
Тоскую. Писем нет. И нет Агриппы —
Мне не с кем ни дружить, ни воевать.
Лишь изредка заходит пьяный шкипер:
Его хандра – моей тоске под стать.
 
 
Ему не по нутру мои сонеты —
Мы с ним молчим и мрачно глушим ром.
Агриппа, друг, пойми: тебя здесь нету,
И некого мне обзывать ослом.
 
 
В такие дни – считай меня пропащим…
Писал бы ты, vieux diable 21)21
  Старый чёрт (фр.).


[Закрыть], хоть почаще!
 

47. Голубиная почта

Маркизе Л.

 
Пусть принесёт сорока на хвосте
Из дальней Англии мои остроты —
Они скупы, они совсем не те:
Смеюсь лишь над собой, и то – для счёта
 
 
Пусть пересмешник-дрозд, залётный гость,
Треща и щёлкая у окон Ваших,
Вам передразнит желчь мою и злость —
Посмейтесь… и поплачьте над вчерашним
 
 
Я так любил Вас!.. На закате дней
Тоске не выжечь память едким дымом!
Так пусть хоть птицы, пролетая мимо,
 
 
О верности, о нежности моей —
Отчизне скажут и моей любимой:
Сейчас люблю их в сотни раз сильней!
 

48. Воспоминания

 
Сокровища моих воспоминаний
Не погрузятся в Лету небытья,
Не растворятся в лондонском тумане…
Моя Гасконь! – Нет: Франция моя!
 
 
Стихи мои – лишь эхо волн Бретони,
Шурша, кладущих завитки гребней
На прибережья жаркие ладони…
Что на земле дороже и роднёй?!
 
 
Как позабыть мой город – мой Париж,
Изящный, легкомысленный и страшный;
Наваррских гор задумчивую важность,
Гасконских утр серебряную тишь!
 
 
Горька судьба, и горек хлеб изгнанья.
Но горше их – мои воспоминанья…
 

49. Зверинец

 
Завёл меня мой шкипер в цирк бродячий.
Глазея в клетки, я зевал до плача.
«Вот кобра. Ядовитей не сыскать!»
– А ты слыхал про королеву-мать?
 
 
«Вот страус. Не летает, всех боится».
– Таков удел не только данной птицы.
«Узрев опасность, прячет нос в песок».
– И в этом он, увы, не одинок!
 
 
«Вот крокодил, противная персона:
Хитёр и жаден.» – Вроде д'Алансона…
«Гиена. Свирепеет с каждым днём!»
– А ты знаком с французским королём?
 
 
Пойдём домой! Напрасно день потерян.
Поверь мне: в Лувре – вот где нынче звери!
 

50. В изгнании

 
Огонь в камине, бросив алый блик,
Совсем по-зимнему пятная стены,
Трепещет меж поленьев – злобный, пленный.
И он к своей неволе не привык.
 
 
Во Франции – весна, и каждый куст
Расцвёл и пахнет трепетным апрелем.
А здесь в апреле – сырость подземелья,
Мир вымочен дождём, и нем, и пуст…
 
 
Лишь капель стук по черепицам крыши
Звучит в ночи. И сердце бьётся тише —
Смерть кажется желаннейшим из благ…
 
 
Нет, не блеснуть уж вдохновенной одой:
Родник души забит пустой породой.
…И лишь рука сжимается в кулак.
 

51. Мечты

 
В семнадцать лет кто хочет умереть?..
Я думал: что мне лавры Ариосто 22)22
  Ариосто – великий итальянский поэт (1471–1533), автор «Неистового Роланда».


[Закрыть] —
Я гений сам! Я проживу лет до ста,
А там посмотрим, стоит ли стареть.
 
 
От дураков и слишком умных прячусь
В седой парик, в грим старческих морщин,
Чтобы никто, имущий власть и чин,
Не разгадал вовек моих чудачеств.
 
 
Жизнь исчерпав, свершу метаморфозу:
Приму глубокомысленную позу
И – бронзой став – издам последний вздох.
 
 
…Сейчас мне двадцать. Я б хотел случайно
Исчезнуть – так, чтобы осталось тайной,
Под чьим забором блудный бард издох.
 

52. Ноктюрн

Маркизе Л.

 
Прости, что я так холоден с тобой, —
Всё тот же я, быть может, – суше, строже.
Гоним по свету мачехой-судьбой,
Я столько видел, я так много прожил!
 
 
Казалось – рушится земная твердь,
Над Францией справляют волки тризну…
Порой, как милость, призывал я смерть —
За что и кем приговорён я к жизни?!
 
 
…Когда забудут слово «гугенот»
И выветрится вонь папистской дряни,
Когда гиена Карл в гробу сгниёт
И кровь французов литься перестанет, —
 
 
Тогда я снова стану сам собой.
Прости, что я так холоден с тобой.
 

53. Химеры

Агриппе д`Обинье

 
Ночь. Тишина. Бой башенных часов…
Их ржавый стон так нестерпимо резок:
В нём слышен труб нетерпеливый зов
И злобный лязг железа о железо.
 
 
Сквозь мглу я вижу, как, оскалив пасть,
Друг друга разорвать стремятся кони;
Как труп безглавый, не успев упасть,
Несётся вскачь в неистовой погоне…
 
 
Гляди: Конде, как прежде, – впереди!
В веселье яростном, коня пришпоря,
Бросаюсь в это бешеное море;
Или – погибни, или – победи!
 
 
…Ни смерти, ни побед: одни мечтанья!
Ночь. Тишина. Бессонница. Изгнанье.
 

54. Миниатюра

Маркизе Л.

 
В моих руках – предмет заветных грёз,
Бесценный сувенир: миниатюра.
Её мне рыжий шкипер мой привёз —
Готов с него содрать за это шкуру!
 
 
Какой-то бесталанный шарлатан
Достоин счастья видеть Вас воочью,
Вас рисовать! – тогда как Ваш Тристан
Изольдой нежной бредит днём и ночью!
 
 
Пока меня разлукой мучит бес,
За два денье парижский Апеллес 23)23
  Апеллес – великий живописец Греции второй половины IV века до н. э.


[Закрыть]
Ваш тонкий профиль смеет пачкать кистью..
В душе вскипает бешенство и грусть:
 
 
Que diable 24)24
  Кой чёрт (фр.).


[Закрыть]! Хотя бы для того вернусь,
Чтоб перевешать Ваших портретистов!
 

55. Четыре слова

 
Четыре слова я запомнил с детства,
К ним рифмы первые искал свои,
О них мне ветер пел и соловьи —
Мне их дала моя Гасконь в наследство…
 
 
Любимой их шептал я как признанье,
Как вызов – их бросал в лицо врагам.
За них я шёл в Бастилию, в изгнанье,
Их, как молитву, шлю родным брегам.
 
 
В скитаниях, без родины и крова,
Как Дон Кихот, смешон и одинок,
Пера сломив иззубренный клинок,
В свой гордый герб впишу четыре слова,
 
 
На смертном ложе повторю их вновь:
Свобода. Франция. Вино. Любовь.
 

56. Судьба моих посланий

Маркизе Л.

 
Всю ночь Вы в Лувре. Не смыкали глаз:
Бурэ, гавот… Проснётесь лишь в двенадцать.
А в два – виконт! («Доретта, одеваться!»)
Как я бешусь, как я ревную Вас!
 
 
Потом, едва простившись со счастливцем,
За секретер: в передней стряпчий ждёт,
Кюре и кружевница (та – не в счёт) —
До вечера поток визитов длится.
 
 
А там – пора на бал. Садясь в карету,
Вдруг вспомните: «А где ж письмо поэта?
Когда прочту? Ни времени, ни сил!..»
 
 
Письмо!.. Ваш рыжий кот, согнувши спину,
Найдя комок бумаги у камина,
На дело мой сонет употребил!
 

57. Казнь шевалье Бонифаса де Ла-Моль 25)25
  Бонифас де Ла-Моль – друг Генриха Наваррского, приговорён к смертной казни за попытку освободить последнего из-под ареста в Лувре и организовать его бегство. 6-я строка данного сонета – иносказание: дю Вентре не мог реально видеть казни, ибо сам в это время находился в каземате, в Бастилии.


[Закрыть]

 
Народная толпа на Гревском поле
Глядит, не шевелясь и не дыша,
Как по ступеням скачет, словно шар,
Отрубленная голова Ла-Моля…
 
 
Палач не смог согнать с неё улыбку!
Я видел, как весёлый Бонифас,
Насвистывая, шёл походкой гибкой,
Прощаясь взглядом с парой скорбных глаз.
 
 
Одна любовь! Всё прочее – химера.
Друзья? – предатели! Где честь, где вера?
Нет – лучше смерть, чем рабство и позор!
 
 
…Вот мне бы так: шутя взойдя на плаху,
Дать исповеднику пинка с размаху
И – голову подставить под топор!
 

58 Alea jactaest 26)26
  Жребий брошен. Изречение, приписываемое Александру Македонскому (лат.).


[Закрыть]

Маркизе Л.

 
Под страхом смерти мне запрещено
Вернуться к Вам… Так для чего же мешкать?
Что жить без Вас, что умереть – одно.
Я встречу Смерть презрительной усмешкой.
 
 
Зачем вступать с Ней в недостойный торг?
Предсмертный страх сумею побороть я,
Как поборол изгнания позор,
И нищенские мысли и лохмотья,
 
 
И голод, и пинки, и грубый смех,
И холод злой ночных безлюдных улиц —
Затем, чтоб Вы, украдкой ото всех,
Мне одному ещё раз улыбнулись!..
 
 
Что жить без вас, что умереть – одно.
Что ж, я умру… Но хоть у Ваших ног!
 

59. Мятеж

 
На Оссу громоздили Пелион 27)27
  Осса и Пелион – по греческой мифологии, две горы, взгромоздив которые друг на друга, титаны пытались штурмом овладеть Олимпом.


[Закрыть],
Крича, взбирались по гранитным кручам,
Ордой свирепой рвались в небосклон,
Дубинами расталкивая тучи.
 
 
Небесный Лувр был пламенем объят.
Под гулкими ударами тарана
Уже трещали скрепы райских врат,
И задрожал впервые трон Тирана.
 
 
Как удержалась Громовержца власть?
Из мглы веков к потомкам донеслась
Лишь сказка о бунтующих титанах…
Не верят сказкам боги наших дней…
 
 
– Ты слышал? Жив Прикованный Плебей:
Вант осаждён когортами кроканов 28)28
  Кроканы – участники крестьянских восстаний на юге Франции.


[Закрыть]!
 

60. Возвращение

 
…И снова стонут зябнущие снасти.
Слепые волны тычутся в борта.
Куда плывём? Не видно ни черта.
Ноябрь (опять ноябрь!). Ночь. Ненастье.
 
 
Для ведьм, любовников и беглецов
Не выдумаешь лучшую погоду!
…Охрипший бас: «Ну, с Богом!» – Я готов:
Плащ с плеч долой и – в ледяную воду!
 
 
Прощай, мой шкипер! С плеч долой изгнанье,
Эдикты, тюрьмы… В новые скитанья,
Все корабли сжигая за собой!
Прибой несёт меня проходом узким.
 
 
Вот… пальцы камень щупают: французский!
Холодный, скользкий, – но такой родной…
 

61. Пепелище

 
Неубранное поле под дождём,
Вдали – ветряк с недвижными крылами.
Сгоревший дом с разбитыми глазами,
Ребёнок мёртвый во дворе пустом…
 
 
Ни звука, ни души. Один лишь ворон
Кружит над трубами. Бродячий пёс
Меж мокрых кирпичей крадётся вором.
Забытый аркебуз травой зарос…
 
 
Всё выжжено. Всё пусто. Всё мертво.
Чей путь руинами села украшен?
Кто здесь прошёл – паписты? Или наши?
 
 
Как страшен вид несчастья твоего,
О Франция! Ты вся в дыму развалин.
Твои же сыновья тебя распяли…
 

62. Живой ручей

Маркизе Л.

 
В сухих песках, в безжизненной пустыне
Из недр земли чудесный бьёт родник.
Как счастлив тот, кто жадным ртом приник
К его струе, к его прохладе синей!
И смерти нет, и старости не знают,
Где трав ковёр волшебный ключ ласкает…
 
 
Песком тоски, пустынею без края,
Извечной Агасферовой тропой
Бреду, гоним ветрами и судьбой.
К твоим губам прильну – и воскресаю.
 
 
Но горе мне! Испив нектар бессмертных,
Я, как Тантал, не знаю забытья:
Живой ручей, Любви источник светлый!
Чем больше пью, тем больше жажду я!
 

63. Dum spiro… 29)29
  «Пока дышу». Из Овидия: «Dum spiro, spero» – «Пока дышу – надеюсь»


[Закрыть]

To lady T.V.L.

 
Пока из рук не выбито оружье,
Пока дышать и мыслить суждено,
Я не разбавлю влагой равнодушья
Моих сонетов терпкое вино.
 
 
Не для того гранил я рифмы гневом
И в сердца кровь макал своё перо,
Чтоб Луврским модным львам и старым девам
Ласкали слух рулады сладких строф!
 
 
В дни пыток и костров, в глухие годы,
Мой гневный стих был совестью народа,
Был петушиным криком на заре.
 
 
Плачу векам ценой мятежной жизни
За счастье – быть певцом своей Отчизны,
За право – быть Гийомом дю Вентре.
 

64. Крестьянский бог

 
Французов приучают к двум богам.
Один подлаживается к богатым:
Он любит власть и блеск, парчу и злато,
Ему аббаты курят фимиам.
 
 
Другой потрафить тщится беднякам:
Вставать с зарёй, трудиться до заката,
Блюсти посты велит голодным свято,
Привыкнуть к хамству, к нищете, к пинкам…
 
 
Есть третий – вспыльчивый, но добрый Бог,
Не слишком строгий к прегрешеньям нашим.
Сам винодел. Он сам и землю пашет,
Идя за плугом в золотых сабо;
В вине и девках понимает вкус…
Parole d’honneur 30)30
  Слово чести (фр.).


[Закрыть] – вот истинный француз!
 

65. Старый ворчун

 
Люблю тайком прохожих наблюдать я
И выносить им желчный приговор…
Вот эта дама, скромно пряча взор,
Куда спешит? – К любовнику в объятья!
 
 
Ханжа-монах, прижав к груди распятье,
В кабак идёт, а вовсе не в собор.
Проворно улепётывает вор,
И вслед ему торговка шлёт проклятья.
 
 
Вон девушка с повадкою весталки
Спешит за справкой к своднице-гадалке:
«Мадонна! Отчего растёт живот?!»
 
 
А вот несчастный юноша бредёт —
Так нехотя, ну словно из-под палки:
Не то к венцу, не то на эшафот.
 

66. В походе

 
Проклятый зной!.. Ругаясь по привычке,
Взметая башмаками пыль дорог,
Идём, идём… Ни выстрела, ни стычки.
Я б отдал пять пистолей за глоток!
 
 
Торчат ограды выжженных селений —
Картина, надоевшая давно.
Кто написал здесь: «Шатильон 31)31
  Шатильон – см. Колиньи (сонет 25).


[Закрыть] – изменник»?
Давай исправим: «Генрих Гиз – …дерьмо!»
 
 
Хоть бы колодец! Чёртова жара…
Сюда б Ронсара: сочинил бы оду —
Не про божественный нектар, про воду!
А мне сейчас, клянусь, не до пера:
 
 
Пишу пока свинцом. Чернила – порох.
Да временами – мелом на заборах!
 

67. Отпущение грехов

 
Нотр-Дам де Шартр! Услышав твой набат,
Склонив колено в набожном смиренье,
Целую перст аббату. Но аббат
Глаголет: «Сын мой, нет тебе прощенья!
 
 
В твоих глазах я вижу Сатану,
Твой рот – немая проповедь разврата,
И весь твой лик – хвалебный гимн вину.
Нет, этот лоб не целовать аббату!»
 
 
О горе мне! Неужто не смогу я
Святейшего добиться поцелуя
И, грешник непрощенный, ввергнусь в ад?!
 
 
Но, слава Господу, есть выход дивный:
Когда тебе лицо моё противно,
Святой отец, – целуй мой чистый зад!
 

68. Бродячий шарлатан

 
Спешите, люди добрые, купить-с!
Учёный лекарь я, не чернокнижник:
На дне бутылки вижу счастье ближних,
Узнать могу я по глазам – девиц.
 
 
Каков товар! Он исцеляет горе!
Вот от дурного взора амулет,
Вот для влюблённых – приворотный корень.
Купи, пастух, – всего-то пять монет!
 
 
Вот мушки шпанские – мужьям ленивым;
Бальзам, настойки, эликсиры, сок!
Вот мазь целебная – от жён сварливых!
От блох и попрошаек порошок!
 
 
Кому чего? От всех недугов лечим:
Больных – добьём, здоровых – искалечим!
 

69. Жижка 32)32
  Жижка Ян (ок. 1360–1424) – чешский национальный герой, прославившийся в гуситских войнах и в борьбе с папскими крестовыми походами. Предание гласит, что Жижка завещал соратникам после его смерти снять с него кожу и натянуть её на войсковой барабан.


[Закрыть] нашего полка

 
До берега мне суждено доплыть:
Долготерпенье исчерпавши, боги
Пошлют Агриппе смерть на полдороге,
Обрежут Парки трепетную нить.
 
 
Покроет олимпийца пыль и плесень…
Ну что ж, друзья! Не надо лишних слов,
Ни залпов пушечных, ни скорбных песен.
Взамен бессмертья символов, венков
 
 
Попросим нашего мажортамбура
Благоговейно снять с поэта шкуру
И ею барабан свой обтянуть.
Заслышит враг в пронзительной шагрени
 
 
Трескучий бред Агриппиных творений —
Его сразит смертельный страх и жуть!
 

70. Нинон

 
Печален перезвон колоколов.
Прелестную Нинон несут в могилу…
Сто человек рыдают. Всё село,
Идя на кладбище, скорбит о милой.
 
 
Сказал кюре: «О дочь моя, прощай!
Ты долг свой выполнила перед нами…
Прими, Господь, святую душу в рай —
За доброту к нам, грешным. Amen!»
 
 
Сто человек рыдали над могилой,
И каждый бормотал себе под нос:
«Ни разу мне Нинон не изменила.
За что ж ты, Господи, её унёс?!»
 
 
А муж сказал, наваливая камень:
«За сто ослов, украшенных рогами».
 

71. Алхимия стиха

 
Моря и горы, свадьбы и сраженья,
Улыбки женщин – и галерный ад,
Цветов пьянящий запах, трупный смрад,
Экстаз побед – и горечь поражений…
 
 
Как изготовить эликсир стиха?
К двум унциям тоски – три драхмы смеха;
Досыпь стеклянным шарантонским эхом,
На угли ставь – и раздувай меха.
 
 
Весь божий мир сейчас в твоём владенье:
Одним поэтам свойственно уменье
Влить в грани рифм бессонный жар души.
 
 
Плесни в огонь кипящим маслом злобы.
Свинец иль золото получишь? – Пробуй!
Боишься неудачи? – Не пиши.
 

72. Пополнение

 
Нет, друг, – ты для убийства молод слишком.
Хотя, признаться, в прежние года
Встречались мне ребята – хоть куда!
Вот помню случай: был такой мальчишка,
 
 
Не зря прозвали Петушком его!
Когда в Париже «ересь истребляли»,
Паркет покрылся кровью в луврском зале…
Папистов было три на одного.
 
 
Пьер ле Шатле был там… Он был так молод
Тринадцать лет! Ведь он ещё не жил!
Пять негодяев мальчик уложил,
Пока ударом в спину был заколот…
 
 
Ты сжал кулак… не плачешь? Значит, понял.
Дай пять: ты принят в эскадрон. – По коням!
 

73. Кузнецы

Агриппе д'Обинье

 
На площади, где кумушки судачат,
А я торчу в харчевне день за днём,
Циклоп-кузнец подковывает клячу
У горна с добрым золотым огнём.
 
 
Пыхтит над мехом юркий подмастерье,
Кобылу держит под уздцы солдат…
Сдаётся мне (иль это суеверье?) —
Я видел это сто веков назад:
 
 
Вот так Вулкан ковал оружье богу,
Персей Пегаса снаряжал в дорогу,
И фавн-чертёнок раздувал меха,
 
 
А фавн-поэт, любимец Аполлона,
В такт молота по наковальне звона
Ковал катрены своего стиха…
 

74. Вместо причастия

 
Когда червям на праздничный обед
Добычей лакомой достанусь я —
О, как вздохнёт обрадованный свет —
Мои враги, завистники, друзья!
 
 
В ход пустят пальцы, когти и клыки:
С кем спал, где крал, каким богам служил…
Испакостят их злые языки
Всё, чем поэт дышал, страдал и жил.
 
 
Лягнёт любая сволочь. Всякий шут
На прах мой выльет ругани ушат.
Пожалуй, лишь ростовщики вздохнут:
Из мёртвого не выжмешь ни гроша!
 
 
Я вам мешаю? Смерть моя – к добру?
Так я – назло! – возьму и не умру.
 

75. Урок фехтования

 
По счёту «раз!» готовь рапиру в бой.
На «два» – нога вперёд, клинки скрестились.
Парируй: «три!» – рука над головой.
Держись прямей, не забывай о стиле!
 
 
Пти-Жан когда-то увлекался квартой,
Вот так: удар, скольженье, взмах, укол.
Ого! Видать, и ты боец азартный!
Отлично, мальчик, – значит, будет толк.
 
 
Теперь смотри – так дрался Поль Родар:
Шаг в сторону, отвод, прямой удар!
Но сей приём всегда держи в секрете…
 
 
Ещё одно: коль хочешь бить, как лев,
Придать руке уверенность и гнев —
Представь, что твой противник – Генрих Третий.
 

76. По стопам Эндимиона 33)33
  Эндимион – в греческой мифологии прекрасный юноша, взятый Зевсом на Олимп и воспылавший любовью к его супруге Гере, за что Зевс погрузил его в вечный сон.


[Закрыть]

 
Застыло утро в нежном забытьи…
Склонившись над водою, с удивленьем
Ты любовалась двойником своим —
Кокетливым, лучистым отраженьем.
 
 
Какое колдовство таит вода!
То – младшая сестра твоя, наяда!
Твоё лицо пытаясь увидать,
Я бросил в воду камень из засады.
 
 
Пошли круги, и замутилась гладь.
Скорее – вплавь, в погоню за прекрасной!
Стыдливые мольбы твои напрасны —
О нежная, моей должна ты стать!
 
 
…Кой чёрт! Я – перед мраморной Дианой.
Довольно! Больше пить с утра не стану.
 

77. Аграрные реформы

 
С врагами справится любой дурак —
От благодетелей избавь нас, Боже! —
Гласит пословица. И впрямь, похоже,
Что добрый – бедному опасный враг.
 
 
Купив ослу зелёные очки,
Мякиной Жак кормил его досыта,
Осёл чуть не вылизывал корыто.
Жак ликовал: любуйтесь, мужички!
 
 
На сене Жак немало сэкономил:
Осёл привык к опилкам и соломе.
Но через месяц почему-то сдох.
 
 
…Горя любовью к ближнему, сеньоры
Ввели оброки, отменив поборы.
Ликуй, крестьянин!.. но ищи подвох.
 

78. Странная любовь

 
Ты встречи ждёшь, как в первый раз, волнуясь,
Мгновенья, как перчатки, теребя,
Предчувствуя: холодным поцелуем —
Как в первый раз – я оскорблю тебя.
 
 
Лобзание коснётся жадных губ
Небрежно-ироническою тенью.
Один лишь яд, тревожный яд сомненья
В восторженность твою я влить могу…
 
 
Чего ж ты ждёшь? Ужель, чтоб я растаял
В огне любви, как в тигле тает сталь?
Скорей застынет влага золотая
И раздробит души твоей хрусталь…
 
 
Что ж за магнит друг к другу нас влечёт?
С чем нас сравнить? Шампанское – и лёд?
 

79. Отцу семейства

 
С тех пор, как ты оставил эскадрон,
Я не писал ещё тебе, приятель.
И если б не стеченье обстоятельств,
Ещё сто лет не брался б за перо.
 
 
Но видишь ли… Не знаю, как начать я…
Ты помнишь Непорочное зачатье?
Так вот: такой евангельский курьёз
И нас постиг. Мы тронуты до слёз!
 
 
Прими, Агриппа, наши поздравленья:
Ты стал отцом по Божьему веленью,
И я – твой кум (к чему я не пригож!).
 
 
Ты думаешь – смеюсь? Помилуй, что ты!
У нашей маркитантки, у Шарлотты,
Родился сын… Он на тебя похож.
 

80. Въезд Генриха IV в Париж

 
Со всех церквей колокола гремят.
Победный легион изображая,
Идут солдаты по двенадцать в ряд:
Наш доблестный король в Париж въезжает!
 
 
Как дешёв нынче стал триумф такой:
«Король – католик! Отворяй ворота!»
Чёрт с ними, с сотней тысяч гугенотов.
Расставшихся в сраженьях с головой!..
 
 
Соборы. Башни. Скаты острых крыш…
«Ты что, опять извлёк перо, повеса?»
– Да, государь: я воспеваю… мессу!
 
 
…Цветы, Девчонки… Здравствуй, мой Париж!
А из толпы кричат: «Пошла потеха!
Соседи, прячьте жён – Анри приехал!»
 

81. Жертва зависти

 
Прошли сраженья. Заживают раны…
Увидев мой простреленный камзол
И взгляды восхищённых парижанок,
Агриппа был неимоверно зол.
 
 
Но не теряться же! – Свою квартиру
Он за ночь превратил в кромешный ад,
Изрешетив парадный свой наряд
Из пистолета – чуть ли не мортиры,—
 
 
И в зеркало скосил пытливый глаз.
А льстивое стекло солгало враз:
– Какое мужество! Какая сила!
 
 
…Мы вечером нахохотались всласть,
Когда Марго участливо спросила:
– Неужто… моль в Париже завелась?
 

82. Впервые на коленях

 
Вентре угрюм – как пьяный гугенот,
Нечаянно попавший в лапы Гизу.
Подумать только: он вина не пьёт!
Он о сонетах позабыл, маркиза!
 
 
Пугаются сорбоннские врачи:
Он бредит наяву, он тощ, как призрак…
Его болезнь сумеет излечить
Один бальзам: ваш поцелуй, маркиза!
 
 
О, сжальтесь! Жизнь его – на волоске.
Всё чаще повторяет он в тоске:
«Любовь и смерть – нет лучшего девиза!»
 
 
Ещё неделя, и Гийом погиб:
Не смерть страшна, а Фор-л'Эвек 34)34
  Фор л'Эвек – долговая тюрьма в Париже.


[Закрыть] (долги!)
Его спасёт лишь ваше «Да!», маркиза!