Текст книги "Презумпция виновности"

Автор книги: Вячеслав Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Глава седьмая

На Волховской переполох закончился больше усилиями самих стреляющих, чем благодаря вмешательству милиции. Некто из синего «Мерседеса», выпустив пятнадцать пуль – содержимое магазина полуавтоматической «беретты», уехал, оставив в качестве визитной карточки десяток стреляных гильз, по которым марка оружия и была идентифицирована. Прибывшие патрули ОВО и группы быстрого реагирования искали еще что-то, не нашли, и все, что им осталось, – это констатировать смерть водителя такси, когда к месту происшествия прибыл старший следователь Генпрокуратуры Кряжин со своими спутниками. Но двоих свидетелей свершившегося им найти все-таки удалось. И то только благодаря тому, что один был ранен и покинуть место происшествия без посторонней помощи не мог, а второй никуда уходить не собирался.

А еще близ фонарного столба, в который впечаталась, изменив свой облик до неузнаваемости, машина такси, образовались две кучки людей, в чьих руках совершенно определенно виделись профессиональные видеокамеры и микрофоны. Главный принцип работы журналистов, специализирующихся на криминальной хронике, заключается в получении оперативной информации от тех, кому по долгу службы передавать оную категорически запрещено, – сотрудников милиции. Но несколько купюр, вручаемых ежемесячно в качестве гарантий реального заработка, делают свое дело одинаково эффективно что в Москве, что в Холмске.

Операторы целились объективами в своих репортеров, одновременно стараясь, чтобы в фокус попадали и жертва, и изувеченная машина, и милиция.

– Что они здесь делают? – строго спросил Кряжин у командира взвода охраны, прибывшего на место не раньше советника. Вопрос из разряда риторически-тупиковых, направленный на ускорение процесса соображения у руководителя среднего звена, еще не адаптировавшегося к обстановке.

Старший лейтенант одних с Кряжиным лет начал действовать, но на его пути незамедлительно возникла чудовищно красивая, золотоволосая (волосы распущены специально для записи экстренного выпуска) репортер программы местных новостей. Так, во всяком случае, значилось на ее бирке на очень выпуклой груди.

– Мы будем находиться здесь, – вызывающе глядя на советника, заявила она, – пока нас не выкинут!

В заявлении, конечно, слышалась провокация, ибо теперь, что бы ни предприняли сотрудники милиции, это будет выглядеть как применение грубой силы.

И золотоволосая, выступив от имени всех СМИ Холмска, сдержала слово. Ее вместе с остальными СМИ по распоряжению Кряжина выкинули через две минуты.

– Что случилось? – спросил Кряжин, представляясь и всматриваясь в салон расстрелянной «пятерки».

Поняв, что милиция знает столько же, сколько и он, советник направился к карете «Скорой помощи». Поскольку один из свидетелей сидел внутри и ему бинтовали навылет простреленную ногу, второго сержанты привели туда же. Логично.

– Рассказывай, – разрешил Кряжин обезноженному.

– Ему нельзя, он в шоке, – запретила врач, бинтуя свидетелю конечность.

– В шоке он, – советник показал доктору «пятерку», из салона которой наполовину выступал водитель. Ноги таксиста застряли между педалями, а все остальное, ему принадлежащее, лежало на асфальте. – Рассказывай, я говорю.

– Значит, так… У вас сигареты не найдется? – Сигарета у Кряжина нашлась, и свидетель, начиная чувствовать себя участником боевых действий, указал ею, дымящейся, на такси. – Я шел вдоль по Волховской. Никого не трогал. Жена велела купить детского панадолу, потому что у нас затемпературила дочь. Младшая.

– К такси поближе. – Советник знал, что лучший свидетель – это выговорившийся свидетель, но есть свидетели, которые правду говорят только первые пять минут, пока находятся в ступоре. По прошествии часа они вдруг начинают вспоминать про маски, закрывающие лица напавших, приборы для бесшумной стрельбы, пряжку на ремне у одного из бандитов в виде головы тигра и что кто-то кого-то, стреляя короткими очередями, называл Джоном. В кузове «Скорой помощи» сидел как раз такой свидетель, и трясти из него информацию нужно было сейчас, пока еще не поздно.

Второго Кряжин по понятным причинам велел увести подальше, что Сидельников и сделал, усадив его в «Волгу».

– …подхожу к аптеке…

– Я не вижу здесь аптеки, – признался Кряжин, посмотрев по сторонам.

– Аптека была на Светлой, – объяснил свидетель. – Это в квартале отсюда. Панадол я купил, но по пути решил забежать к другу…

– Доктор, оставьте нас на минуту.

– Вы с ума сошли?! Первая медицинская!.. перевязка набухла… противостолбнячное!.. полномочия… энцефабол…

– Не нужно никакого энцефабола, – возразил советник. – Он повышает метаболизм нуклеиновых кислот и высвобождает ацетилхолин в синапсах нервных клеток. В нашем случае аффективное расстройство налицо, однако не настолько явно выраженное, чтобы улучшать холинэргическую передачу между клетками нервной ткани. – Кашлянув и пожевав губами, он пояснил недогадливой докторше: – Я дам ему валокордину. – Помахав пальцами, он потребовал названное. – Дайте мне валокордину, он примет. Притупим его вегетативное состояние возбуждения. Дайте же мне валокордину.

– Вы врач? – приятно удивилась та, словно встретила русского в австралийской деревне.

– В прошлом, – сказал Кряжин, – в очень далеком прошлом. – Получил пузырек, влил в крышечку едко пахнущей жидкости и протянул больному.

Понимая, что раненый в надежных руках, врач отступила.

– Я даю вам ровно одну минуту для рассказа, – как-то нехорошо предупредил большой следователь маленького свидетеля.

– Я понял. Все нормально… Я шел, сзади раздался шум моторов. Я оглянулся. Вот это такси ехало с зажженными фарами, а за ним с зажженными фарами ехала большая синяя машина, – я вижу такие по телевизору, когда показывают вход в Думу. Вот здесь, возле этого столба, водитель такси не справился с управлением, его занесло, и он врезался в столб… Машина, повторяю, была темно-синего цвета, по бокам ее были серые пластмассовые молдинги, на капоте – круглый блестящий значок, решетка радиатора не блестящая, а черная… – Свидетель на мгновение задумался и оторвал взгляд от пропитавшейся кровью бинтовой повязки. – На фарах щетки, на крыше никелированная антенна. Из иномарки высунулся мужик с большим пистолетом и начал стрелять. Мужчина был в вязаной шапочке черного цвета, темном пуховике, и на руках его были черные перчатки. Одна из пуль срикошетила от столба и попала мне в бедро. Я упал. Водитель такси стал открывать дверцу, но вывалился уже мертвым. Вас, наверное, интересует номер большой синей иномарки?

– О да, – заверил Кряжин.

– Я не разглядел.

– Слава богу, – облегченно вздохнул советник. – А то я уже стал в вас сомневаться. Здоровья вам. Большого человеческого счастья и благоденствия. И не давайте дочери панадол, если ее температура ниже тридцати семи и пяти. На всякий случай – прострелено у вас не бедро, а голень.

Второй свидетель помнил ровно столько же, сколько первый, за исключением двух мелочей. Он знал, что синей машиной был «Мерседес» и что у него не было номеров.

– Вот видите, Желябин. – Майор уже привык к тому, что его называют то на «вы», то на «ты», то майором, то Желябиным, то по имени. К концу первого дня общения с московским следователем он догадался, что это не случайно и от настроения советника не зависит. Называя так всех, включая и капитана, с коим приехал, Кряжин лишал окружающих возможности догадываться о предвзятости отношения к кому-то конкретно либо, наоборот, об излишних симпатиях. – А вы говорите – уничтожение русской науки. Пока у нас налицо только геноцид работников таксомоторного парка в отдельно взятом субъекте Федерации.

– Кстати, Иван Дмитриевич… – Этот вопрос мучил Желябина постоянно, однако каждый раз не было подходящей ситуации, чтобы получить на него ответ. – Я все о…

– О двухмесячном расследовании вчерашнего убийства? – помог «важняк». – Кирилл, мы сейчас едем к Шельмину, дяде Пикулина. Поэтому давайте сконцентрируемся на главном, отодвинув второстепенное на задний план. Вы, к примеру, знаете, о чем нужно говорить с Шельминым?

– Нужно расспросить его, где находится…

– Его племянник? Он скажет – я не знаю. Я с ним в ссоре – скажет он. Мы не разговариваем с Сашей уже три недели. Дальше, майор. Что будете делать дальше?

Желябин рассмеялся. Он никогда не задумывался над тем, что всегда приходилось делать экспромтом.

– Это для вас экспромт, – ужалил его Кряжин, – а для меня обоснованная необходимость. Ибо вам приходится передавать преступника в руки следователя, которому с ним разбираться, а мне, следователю, приходится передавать преступника, завернутого, как в фантик, в обвинительное заключение, судье. Если я буду руководствоваться наитием в таких мелочах, как разговор с людьми, от которых пытаюсь получить достоверную информацию, меня выгонят с работы к чертовой маме. Сразу после развала нескольких дел в суде.

– Некоторых ничего, не выгоняют… – неуверенно возразил Желябин. Он уже забыл, когда в последний раз думал о том, чтобы замкнуться перед московским «важняком». Это время ушло безвозвратно.

– Я не некоторый. Я Кряжин.

У самого дома таксиста Кирилл не выдержал:

– Иван Дмитриевич, у вас действительно есть медицинское образование? Я слышал, как вы с врачом…

– Желябин… – Подобрав полы куртки, следователь вышел из машины. Голос его на морозе был ясен и чист. – Через мои руки прошло столько дел со столькими трогательными специфическими нюансами, что… Вы, к примеру, знаете, чем метонимия отличается от метафоры? Это не диагнозы, на всякий случай.

– Что от кого?..

– Вот именно. А я знаю, хотя литературного образования не имею так же, как и медицинского. Между тем, когда один депутат говорит другому – «сопли развесил», это в любом случае троп, однако не метономия, а метафора, чье действие прямо попадает под санкции статьи сто тридцатой Уголовного кодекса Российской Федерации[1]1
  Ст. 130 УК РФ – «Оскорбление».


[Закрыть]. Что за статья, майор?

– Черт… – растерялся Желябин, начальник «убойного» отдела. – Не сталкивался.

– Но ведь это не свидетельствует о том, что у вас нет юридического образования, верно? Значение имеет не образование, а образованность, уж простите меня. Так-то, Кирилл. Жми на звонок…

– Генки нет. Он в подвале. Вы из парка? У нас ячейку взломали, он пошел новый замок ставить. Как на грех новые колеса занес туда вчера, а сегодня – нате, сперли вместе с помидорами. У нас подождете или в подвал пойдете?

Кряжин смотрел на нее и благодарил себя за то, что не додумался задать ни одного вопроса.

– Мы лучше сразу в подвал, – многозначительно отозвался Сидельников, и Желябин, для которого каждое слово муровца было настоящей неожиданностью, кивнул головой.

– Да, мы лучше в подвале…

Дальнейшее для майора холмского уголовного розыска было полной неожиданностью. Он перестал понимать, что происходит. На выходе из подъезда Сидельников сказал, адресуясь не к кому-то, а именно к Кряжину: «Я проведаю его, а потом вы». И спустился в подвал.

Желябин тоже было потянулся к дверям, но следователь его остановил. Предложил сигарету, чиркнул «Зиппо»…

Капитан МУРа дошел по коридору до того места, где он изгибался, словно лука реки, и прислушался. В конце небольшого ответвления, которых на своем пути он встретил уже несколько, кто-то умело орудовал дрелью. Короткий визг, глубокий гул, возвещающий о том, что сверло врезается в бетон, и – тишина. Потом несколько гулких постукиваний молотком по пробойнику – работник крошил бетон перед очередным погружением сверла, и снова визг.

Выглянув, Сидельников увидел широкую спину мужчины, затылок которого был покрыт седыми завитушками волос. Майка меж лопаток его была влажна, несмотря на то что в подвале было чуть выше нуля. Человек самоотверженно работал, стараясь защитить свое добро. Помидоры, а особенно колеса – это одно из наиболее уязвимых мест каждой семьи, имеющей машину и дачу. Кражи из погреба, предметом которых становятся продукты питания и средства приближения к месту, где они заготавливаются, в среде мещан приравниваются к преступлениям против человечества.

Сидельников готов был поклясться, что мужик сейчас сверлил, долбил, а сам в подробностях представлял действия, которые производил бы, окажись воры в его руках. Свидетельствовали об этом и резкие сильные движения, которыми Шельмин вгонял сверло в бетон, и удары молотка по пробойнику. Он бы их так, так… А потом вот так.

– Стоять.

В спину Шельмину уперлось что-то твердое и холодное, и он убрал указательный палец со «спускового крючка» дрели. Наступила полная тишина, которую нарушал лишь лифт, работающий где-то далеко и высоко.

– Дрель на стол.

Короткий стук, и Шельмин зачем-то поднял вверх руки, согнув их в предплечьях.

Помолчали.

– Что делаешь?

– Сверлю.

– Зачем?

– Замок хочу новый поставить. Старый какие-то су… кто-то сломал. В принципе, не жалко, хотя и денег стоит.

– Не поворачивайся!.. Знаешь, за что?

– Нет, – признался Шельмин.

– Где Пикулин?

Помолчали.

– Я спрашиваю, где Пикулин, – напомнил Сидельников.

– Так вы из-за него?..

– Скажи, где Пикулин, и не нужно будет вставлять петли ни в сарай, ни в квартиру.

– В квартиру?.. Слушайте, Сашка… урод… он сейчас на Кропоткина у своей девки. Она библиотекарем на Ленина работает. Художественная, имени Пушкина. А квартира у нее на Кропоткина, дом красный такой, восьмая квартира, не ошибетесь.

– Молодец, – похвалил капитан. – Хороший дядя. Заявишь в милицию – накличешь беду. А сейчас стой, как стоишь, и не поворачивайся. Через минуту можешь начинать сверлить. Выйдешь из подвала не раньше чем через час… Ты под контролем. – Похлопав по карманам жертвы и не найдя мобильного телефона, Сидельников медленно отодвинулся в сумрак, и скоро его не стало слышно.

Через минуту он появился на морозе и сказал Кряжину, как говорит государственный обвинитель адвокату подозреваемого:

– Свидетель ваш.

Генка, он же Геннадий Владимирович Шельмин, дядя Сашки Пикулина, вгрызался в бетон косяка подвальной двери, буравя новые отверстия для «скрытых» петель. Теперь перед ним вместо воров стоял племянник Саша, и Шельмин сверлил его с таким остервенением, словно собирался ставить не металлическую дверь в подвал, а бронированную в авиационный ангар. Старая вместе с замком была взломана, и Шельмину не нужно было эксперта, чтобы определить, что злоумышленники работали фомкой или ломом. Заметив странную процессию, шагающую по узкому, плохо освещенному коридору, старый таксист перехватил дрель, как автомат, направляя ее ствол в сторону незнакомцев. Слишком много потрясений для одного вечера.

– День добрый, – поприветствовал его советник. Заметив аппарат в руках бывалого таксиста, он на всякий случай сбросил обороты.

– Кому добрый… – многообещающе посмотрев на состав кавалькады, процедил сквозь зубы Шельмин. Решение сверлить всех подряд пришло сразу после того, как им овладело чувство стыда за то, что его до смерти перепугал какой-то пацан.

– Мы из прокуратуры, – сказал Кряжин, вынимая удостоверение из кармана куртки так, чтобы заодно был виден и край кобуры. Расслабившись, Шельмин дрель опустил, но не отложил. – Скажите, вас никто в последнее время не тревожил?

Клюквенный раствор залил серые щеки таксиста, и он поинтересовался, по какому, собственно, случаю его об этом расспрашивают.

– Видите ли, – пробормотал Кряжин, – поступила информация, что в отношении вас могут быть совершены противоправные действия вплоть до физического воздействия. Ваш племянник оказался втянут в сферу интересов криминального мира Холмска, в передел собственности, и есть опасения, что в ходе поисков кое-кто будет выходить на его родственников. А поскольку из родственников здесь только… Словом, вы меня понимаете?

Шельмин понимал, Желябин нет. Майор вообще находился в прострации.

– Криминальный мир Холмска? – недоверчиво пробормотал Шельмин, откладывая таки дрель. – А что это такое? – Разговор, происходящий в пропахшем сыростью и покрытом мраком подвальном помещении многоквартирного дома, был для него странен. Как, впрочем, и предыдущий визит. – Вы шутите?

– Когда я шучу, я смеюсь громче всех, – разочаровал его высокий мужчина в куртке, покрытой каплями, что совсем недавно были снежинками. Мужчина был и больше всех, и старше всех, его ведущая роль определялась и по другим признакам. – Так, значит, тревоги вы не испытываете? Тогда до свидания. Если что, звоните «ноль два».

– Подождите, подождите!.. Куда вы пошли?! – заволновался Шельмин. – Что значит – звоните? Только что приходил один. Вы с ним, кстати, на лестнице не столкнулись?

– Выходил один, – признался Кряжин и вдруг повернулся к Георгиеву. – Поднимайтесь наверх, срочно ориентировать посты: человек лет тридцати трех на вид, черная кожаная куртка, черные джинсы, волосы светлые, шапка норковая, глаза серые. Ездит на синем «Мерседесе».

– А это вы как… А, ну да… Он же не пешком пришел, а вы с улицы заходили… Как вы смогли все это запомнить в полутьме? – Лицо Шельмина выражало недоумение.

– Работа у нас такая. Чем он у вас интересовался?

Таксист оживился.

– Он спрашивал, где Сашка, мой племянник. Понятия не имею, как Пикулин мог помешать кому-то заниматься переделом собственности, его самого хоть переделывай, но этот, с пистолетом (Желябин покосился в сторону Кряжина), справлялся именно о местонахождении Сашки. И я, конечно, направил его по ложному следу.

– Это куда? – поинтересовался советник, стараясь уворачиваться от падающих с потолка капель.

– На Торфяную, к его другу. Там Сопьян живет, сменщик его… Это у нас трубу как прорвало в позапрошлом году, так до сих пор заделать не могут… А «Мерседес»… синий «Мерседес»… В Холмске их три. Один у мэра, Коноплянникова, дороги никак сделать не может. Второй у владельца всех коммерческих магазинов в городе Чертилова, и третий у зятя председателя суда.

Кряжин похлопал Шельмина по плечу.

– Вы не представляете, что для нас сделали.

– А Сашка-то что натворил?

– Три раза встретился с женщиной Чертилова.

– Чертил… Вы, очевидно, все-таки шутите. Старой крысе уже пятьдесят шесть…

– А кто вам сказал, что у Чертилова одна женщина? – сориентировался Кряжин.

– Да, – жалея племянника, согласился Шельмин, – за такой передел собственности… Хотя это больше похоже на уничтожение чужой собственности, чем передел… Я видел женщин, попавших под Сашку. Они месяц после такого передела отходят, а потом полгода за ним ходят.

Кап! – очередная капля, оторвавшись от скользкого зеленого потолка, разбилась о плечо советника.

– А где он, Сашка? Вдруг и впрямь к Сопьяну подастся, а?

– Ни в коем случае. Он, скорее всего, в Омск сейчас подастся, к сестре моей, тетке своей… Эх, представляю, что за кавардак у меня с Илюшиным произойдет…

– Кто такой Илюшин?

– Директор таксопарка, вы его не знаете. Сашка же в одном парке со мной работает.

На улице Кряжин подошел к «Волге» и приоткрыл водительскую дверцу.

– Куда он тебя направил?

– Улица Кропоткина, красный дом, восьмая квартира.

Махнув головой Желябину, Кряжин уселся рядом.

– Значит, туда и поехали. – На полпути советник не выдержал: – Что за люди? Бандитам родню отдают без лишних разговоров, а власти, которые заявляют о готовности помочь, уводят по дороге разочарований. И ведь в семи случаях из десяти это происходит, черт побери.

Они ехали, и перед их глазами разворачивалась многомерная картина ночного провинциального городка. Говорят, в таких населенных пунктах и с криминалом бороться полегче (если не считать отдельных моментов с трупами, найденными в луже крови), и люди чище и проще.

Вот один такой простой бежит по тротуару навстречу машине, в куртке, перчатках, но без головного убора. В глазах смятение, затылок, наверное, сжимается от мороза.

– Гоп-стоп[2]2
  Уличный грабеж (вор.).


[Закрыть], – сожалея, что не может выйти и найти уличного грабителя, шепчет Желябин. Его миссия ныне полностью входит в компетенцию советника юстиции, и если тот, видя очевидное, не считает нужным вмешиваться, значит, так нужно. – Вообще, у нас и это редко случается. Городок маленький, все на виду…

– Это только что подтвердила пробежавшая мимо нас тень, – ядовито проговорил советник. – В Штатах, майор, наиболее действенна форма допроса «плохой полицейский – хороший полицейский», – сказал он, словно объясняя что-то, понимания чего не находил в глазах Желябина, – но в России она не актуальна в связи с менталитетом налогоплательщиков. Русским людям решительно насрать и на тех, и на других. У нас в ходу противопоставление «ОПГ[3]3
  Организованная преступная группировка.


[Закрыть] – МВД», и это самый эффективный способ узнать правду. Чтобы им пользоваться в полной мере, нужно знать один незыблемый закон человечества: предают только свои. А ведь сыск, Кирилл Сергеевич, именно на этом и основан. Вы не находите? Прочь туманные рассуждения о гражданском долге и патетическую риторику о законопослушности судимых в их «незапятнанном» прошлом депутатов Госдумы. Законопослушных людей не существует априори. Даже среди нас, ибо, защищая закон, что-нибудь да нарушишь. Ярчайший пример тому наше с Сидельниковым поведение четвертью часа раньше. И такова вся современная драматургия сыска. Теперь не будешь сверкать недоумением со своего лица?

Желябин принял сообщение от дежурного по ГУВД. План операции «Перехват», объявленной в городе, не принес никаких результатов. Операция за истечением установленного инструкциями срока отменена, службы ориентированы на продолжение розыска синего «Мерседеса». Просто удивительно, как в городе с пятьюдесятью тысячами населения можно было потерять или просто не заметить роскошную иномарку, да еще со столькими приметами. Между тем это явилось фактом.

Как явилось фактом и то, что оперативники, направленные к троим указанным Шельминым автовладельцам Холмска, вернулись ни с чем. Все три синих «Мерседеса», один из которых оказался темно-серым, второй темно-зеленым, а третий был действительно темно-синим, стояли в гаражах без признаков недавнего выезда за их пределы. Коноплянников, услышав об отдельном поручении следователя по особо важным делам из Генпрокуратуры, сам повел оперов в подземный гараж своего особняка. С Чертиловым особых проблем тоже не было. Когда услышал про темно-синий «Мерседес», он расслабился и сразу показал свой, темно-зеленый. А вот с зятем председателя Холмского райсуда Георгиеву пришлось повозиться. Зять почему-то запротестовал, решил, что неприкосновенность тестя распространяется и на него, стал проявлять признаки душевного волнения, выражающиеся в попытках звонить главе районного правосудия и требовать «ордер» и адвоката. Когда уверения в том, что ордера выдают только на квартиры, а ему предъявляется постановление на обыск по отдельному поручению следователя, не помогли, Георгиев позвонил Желябину, а тот передал разговор Кряжину. Последний в этой цепи недоразумений, возникших из-за неясного понимания милиционерами роли и места родственников лиц, наделенных статусом неприкосновенности, никого убеждать не стал.

– Номер телефона председателя суда и его имя, – потребовал он у майора и, когда тот полистал записную книжку и советник получил все, что хотел, приложил трубку к уху. – Корней Леонидович? С вами разговаривает старший следователь Генпрокуратуры России Кряжин… Кряжин, Кряжин, да… Тот самый… Дело не о семи, а о шести миллиардах «Нефтьпрома»… Сидят, а что им еще делать? Для кого, собственно, это показывалось по телевизору – «Заплати налоги и спи спокойно»? Вы видели, кто являлся инициатором показа видеоролика? Налоговая полиция России. Ну, и что, что такой больше нет? Статья-то есть. Нет, я не из Москвы. Я из Холмска и вот по какому поводу…

«Мерседес» оказался темно-синим (причина смутных переживаний зятя), но без двигателя, который представители «Мерседеса» в Москве вывезли туда для капитального ремонта.

– Забери его в ГУВД, – сказал Георгиеву про успокоившегося зятя Кряжин. – Откатай пальцы, познакомься поближе. Чтобы в следующий раз узнавал через «глазок» в лицо.

Зять на это не возразил. Тесть велел ему прижать жопу и не быковать.

Подъехали к дому, который на отдаленной от центра города улице Кропоткина был действительно единственным красным.

Уже почти поднявшись до лифта, Кряжин вдруг остановился, и в спину его, не ожидая такого маневра, ткнулся Сидельников.

– Мне показалось или я не ошибся?

– Что? – глядя в глаза советника, в которых зажегся маленький огонек, уточнил Желябин.

– Машина, которая стоит с торца дома, – это темно-синий «Мерседес» с молдингами на кузове и черной решеткой радиатора?

Круто развернувшись, Сидельников в несколько прыжков достиг входной двери, распахнул ее, и в подъезд проник едва различимый шумок взревевшего невдалеке автомобильного двигателя.

– Черт!.. – вырвалось у Желябина, и он принялся лихорадочно искать по карманам телефон. Найдя, стал кричать в него о «перехвате», ориентировать собеседника на местности, но Кряжин вникать в подробности не стал. Уже через несколько секунд они были на третьем этаже, у того места, где должна была быть дверь восьмой квартиры…

Любовь… У Сашки она всегда стояла на последнем месте. Девчонок принимал, конечно. Некоторые даже задерживались, и бывало, что на неделю. Но вот той, которая могла бы раз – и навсегда… Такая до сих пор на его пути не встретилась. Еще в далекой юности, в автостроительном техникуме, он с однокашниками был на какой-то дискотеке и познакомился с девчушкой старше его на два года. До армии они встретились дважды, после армии еще пяток раз, а вот когда Сашка устроился в таксопарк и стал зашибать хорошую деньгу, Танька забылась. У той деньги никогда не стояли на передовых позициях. Она ценила чувства, не отягощенные дензнаками, презирала достаток и жила в мире своих книг, которых, слава богу, хватало с избытком. Библиотека, где она работала старшим библиотекарем, располагалась в центре города, в пяти минутах ходьбы от дома, и это все, что ей было нужно.

Впрочем, нет. Для полного довольства этой жизнью ей был нужен еще и тот, кто понимал бы ее и любил за то, что она любит книги и ценит чувства больше хрустящих купюр.

Но как, имея рост в сто пятьдесят сантиметров, очки и отсутствие каких-либо особенностей, влекущих мужчин с первого взгляда, заинтересовать и влюбить? Это было трудно. В библиотеку приходили то студенты с лицами, требующими ухода с применением противоугревых лосьонов, то грузноватые литераторы (да, да – такие были в Холмске!), сопящие над томиками Гумилева, как над тарелкой с кашей, то мнительные мужчины, на мужчин непохожие, то школьники, озадаченные социальными проблемами в «Войне и мире».

Сашка вновь всплыл перед ней, как подводная лодка, совершающая «прыжок дельфина», в начале декабря. Они встречались восемь раз – она считала, и он обещал прийти к ней встречать вместе Новый год. Она приготовила отбивные, купила вина, зажгла две свечи, Сашка не пришел. Правда, уже под утро позвонил и пьяным голосом сказал, что был вынужден срочно выйти на работу, потому как заболел напарник. Таня хоть и была библиотекарем, в реальном мире жила вполне осознанно и точно знала, что поскольку таксист не врач, не милиционер, не военный и не пожарный, то вызывать его срочно на работу для того, чтобы он в тоске листал журнал на стоянке такси у железнодорожного вокзала, вряд ли есть необходимость. Плакать она не стала. Выпила все вино, съела половину отбивных и два дня… плакала в подушку.

Он пришел пятого.

Потом шестого.

Седьмого.

И двенадцатого, после каждодневных встреч, Танька стала понимать, что ситуация очерчивается вполне определенной линией. Он оставался на ночь изредка, примерно раз в три дня. Смену работал в ночь, потом ночевал дома. Но бывал у нее каждый день, и не было случая, чтобы он, уходя, оставлял ее несчастной или разочарованной. Сегодня она позвонила ему сама, чем несказанно удивила и обрадовала. Сашке некуда было идти, и в суматохе последних часов он совершенно забыл о той, которая приютила бы его с удовольствием и взяла на полный пансион на все время его скитаний.

Таня позвонила, и он отметил, что женщина волнуется. Сегодня она звонила первой, чего не случалось никогда. И он отнес это за счет женского чутья, в существовании которого не раз убеждался. Он даже почти умилился, когда Танька спросила, когда он будет дома. Дома… Вот уж не думал, что когда-нибудь женский голос по телефону будет задавать ему такой вопрос. Когда он будет… После двенадцати он будет. Ночью.

Но приехал в одиннадцать с четвертью.

Он явился, пахнущий пивом, взбудораженный, со странным блеском в глазах.

История, честно рассказанная им (без той части, где присутствовали труп и кейс), Таньку захватила. Он ждал испуга, а увидел азарт.

– Ты с ума сошла? – рассердился он. – Дочиталась?

– Боже мой, Саша, – вдохновенно заговорила она, вселяя в Сашку горестную уверенность в том, что он напрасно распространил опасную для него информацию, – я никогда бы не подумала, что такое возможно здесь, в городке, знаменитом только тем, что в него не ступала нога ни Пушкина, ни царя, ни Наполеона, ни Президента России. – Она заломила в радости руки, давая Сашке почву для подозрения в ее сумасшествии. – У нас только один памятник, не считая Ленина, и он посвящен защитникам Севастополя! Одна мемориальная доска, и – садисту академику Павлову!

– Ты дура! – взревел Сашка. – Меня убить хотят!!

– Ты же не один, – резонно заметила она. – Нас двое.

Сашка чуть не завыл. Она действительно дура, если считает, что ему будет легче, если вместе с ним убьют и ее.

– Ты знаешь, во что я вляпался полчаса назад?

Она не знала.

– Я поймал на Волховской такси, Серегу Кащеева…

– Сережку? – подхватила она, вынимая из холодильника снедь. – Это курчавый такой, весельчак? – Она вспомнила, как он заезжал к «ним» выпить чаю.

– Да, это был такой курчавый весельчак. Сейчас он уже не веселится, хотя по-прежнему курчав. Сейчас он либо еще лежит на Волховской в своей машине, либо уже в морге. – Дотянувшись до ломтя хлеба, лежащего на тарелке, он зубами оттяпал полкуска. – Его машину обстреляли… какие-то мерзавцы… Если тебя это хоть немного успокоит… то на момент обстрела… в машине сидел еще и я. Просто так получилось, что гнались за мной, а мертв не я… Налей хоть чаю, что ли.

Дрогнувшей рукой она сняла свои очки, и глаза ее сразу стали маленькими и дикими.

– Как… За что его убили?

«Не надо было мне к ней приходить, – решительно подумал Сашка, – она действительно начиталась своих Коллинзов и Сенкевичей. Дура. За что его убили – спрашивает она меня, после того как я рассказал ей о том, что за мной охотятся. Хотя беллетристическая каша в ее голове, вообще-то, большой плюс. Если явятся менты, она скажет, что я приходил к ней, потому что я прихожу к ней всегда, и скоро мы собираемся пожениться».