Текст книги "Дело государственной важности"

Автор книги: Вячеслав Денисов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 2 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Яресько дал показания: Резун прибыл не один, с ним был мужчина, и этому мужчине Константин Игоревич сказал, что прибудет сам за полчаса до встречи. Что это за встреча? Если в Администрации, то Кряжин об этом давно бы уже знал. Если в Совете Федерации – тоже. Да и секретарь Резуна знала бы, а не говорила глупости о незапланированных поездках шефа.

Словом, дело губернатора Мининской области в Москве – тайна, покрытая мраком. Мужчина, прибывший с Резуном в отель, знал, что тот приедет на встречу сам. Но до сих пор не взволновался и не вернулся в гостиницу, чтобы узнать, почему Резун на ту встречу не прибыл. Значит, либо час встречи еще не настал, либо теперь кому-то очень невыгодно, чтобы информация о близости с Резуном – ныне покойным – просочилась наружу. И это правильно, что Константин Игоревич такие встречи не планирует заранее. Видимо, знать о них должен лишь узкий круг лиц.

– Пройдемся, – сказал Кряжин, вставая с насиженного места. – Знаете, что такое следственный эксперимент?

Это он так шутит, подумали Тоцкий с Сидельниковым, опера с десятилетним стажем. И всякий раз юмор у него под стать обстановке. Знают ли они, что такое следственный эксперимент… Если бы Кряжину не было сорок два и восемнадцать из них он не отдал следствию, ему можно бы было ответить с той же дерзостью: да когда ты валялся в детской присыпке, как котлета в муке, мы тут с Четко!..

Но так ни в МУРе, ни на Большой Дмитровке никто никогда не скажет. Потому что знают – если Кряжин смеется над чем-то, значит, это на самом деле смешно. Просто не до всех доходит.

Они подошли втроем к двери триста второго номера, и Кряжин сказал Сидельникову:

– Сейчас бежишь в триста семнадцатый, находишься там ровно пять минут, потом так же бегом возвращаешься к нам. Время пошло…

Вот так всегда! – думал сыщик, тяжелой поступью осенних ботинок барабаня по ковровому настилу коридора: когда нужен подопытный зверек, старший оперуполномоченный МУРа Сидельников всегда к услугам Генеральной прокуратуры. Пробыв в номере пять минут – время он засекал не по наручным часам, а по настенным, он выскочил, прикрыл за собой дверь и финишным спуртом достиг двери триста второго номера.

Пять минут и двадцать одна секунда. Подумав, Кряжин толкнул дверь, и она открылась. Они вошли в чистый и прохладный триста второй, оборудованный, как и триста семнадцатый, кондиционером, и следователь, облегченно вздохнув, приказал:

– Раздевайся и ложись в постель.

– Грехи мои неискупаемые… – прокряхтел Сидельников, оскорбленный тем, что его заставляют выполнять экспериментальный труд без всяких разъяснений.

– Я проверяю одну навязчивую мысль, – сказал Кряжин, с обидой догадываясь, что его не понимают. – Майя Кормухина дала показания о том, что в ночь убийства Резуна к ней приезжал Колмацкий. Дело было в одиннадцать часов. Они занимались любовью несколько раз и всякий раз по очереди удалялись в душ. Кормухина уверяет, что и он, и она под душем пробыли по десять минут. И сейчас я пытаюсь выяснить, можно ли успеть за то время, пока партнер отмывает в ванной свое грешное тело, успеть прикончить Резуна и вернуться как ни в чем не бывало в постель.

Кряжин проверял обоих. Было достаточно причин, чтобы производить проверку как в отношении Колмацкого, так и в отношении Кормухиной. Почему женщина? Потому что Кряжин не знал, что существуют мужики, которые перед тем, как лечь спать в гостиницах, раздеваются без причин догола и, во-вторых, трусы снимают раньше носков. А горло… Горло перерезать могла и Майя. Тельце у нее тренированное, ручки крепкие, ножки стройные и сильные.

Одеться, добежать, перерезать, вернуться, раздеться и лечь… Можно успеть ровно за десять минут.

А если к тому же Кормухина и Колмацкий были заодно?

Глава первая

ИЗ РАПОРТА НАЧАЛЬНИКА УФСБ ПО ЮЖНОМУ ФЕДЕРАЛЬНОМУ ОКРУГУ РФ

ДИРЕКТОРУ ФСБ РОССИИ, 10.04.2004 Г.:

«Секретно. Экземпляр единственный.

Докладываю, что в ходе реализации оперативной информации сотрудниками УФСБ по ЮФО проведен ряд оперативно-розыскных мероприятий в г. Грозном, в ходе которых задержан и отработан на причастность к неочевидным преступлениям ряд лиц, подозреваемых в сотрудничестве с руководителями международных террористических групп, ориентированных на преступную деятельность на территории Российской Федерации.

В ходе разработки фигуранта S-24, имеющегося в Вашей картотеке, возникли основания предполагать причинно-следственную связь между активизацией групп, ориентированных на проведение терактов на территории ЮФО, и участившимися случаями захвата исполнительной власти в ряде субъектов Федерации.

При проведении комплексного допроса S-24 стал давать показания относительно того, что международные террористические организации, финансирующие деятельность банд боевиков на территории Чеченской республики, избрали новое направление своей деятельности, представляющее реальную угрозу безопасности государственной власти России.

Из числа наиболее склонных к организаторской деятельности и имеющих авторитет на клановом уровне лиц кавказских народностей избираются руководители этнических преступных сообществ, которые на протяжении двух последних лет осуществляли проникновение во властные структуры ряда субъектов Федерации. Имея прочную финансовую связь с местными преступными группировками и мощную финансовую поддержку из-за рубежа, лидеры этих сообществ ориентированы на переподчинение государственных интересов политических кругов России интересам международных террористических организаций.

Используя получаемые средства, МТО (международные террористические организации) действуют по существующим на территории России преступным правилам. Зная о неприязни русскоязычного населения к преступным группировкам этнического типа, руководители МТО используют русские традиции. К наиболее распространенным явлениям такого рода относится «коронование» вышеуказанных лиц для придания им статуса «воров в законе».

Как пояснил S-24, по имеющейся у руководителей МТО информации, традиционные принципы такого статуса в России уже утрачены, однако среди населения и руководителей предприятий, а также некоторых политических деятелей бытует мнение о том, что лица, наделенные статусом «вора в законе», являются лицами выше правил, борьба с которыми правоохранительными органами если и ведется, то недостаточно слаженно. Ориентация МТО на то, чтобы наделять избранных ими лиц «воровскими» званиями, по мнению S-24, является более выгодной, нежели организация крупномасштабных террористических актов.

Избранные лица «коронуются» вопреки правилам не за заслуги перед преступным миром, а за средства, выделяемые из-за рубежа. Внося порядка $ 100 000–200 000, МТО внедряет в ряды уважаемых в преступных кругах лиц своих людей, которые организуют дисбаланс в воровских традициях ОПС России и перенаправляют их деятельность в интересах МТО.

Лица, выдвигаемые на исполнение такого рода функций, избираются из числа бывших партийных работников СССР, о деятельности которых утрачена информация, и из уважаемых на Кавказе исламских религиозных деятелей ваххабитского толка.

В связи с перспективой появления реальной угрозы безопасности государственной власти и проверкой данной информации полагал бы следующее:

1. Ориентировать работу внедренных в преступную среду лиц на выявление «пиковых воров» и организационно-штатную структуру их ОПС.

2. Посредством деятельности внедренных лиц организовать столкновение интересов «воров в законе» с интересами «пиковых воров» при попытках проникновения в структуры государственной власти: дискредитация выдвигающих свои кандидатуры лиц с сомнительным прошлым, не поддающихся быстрой проверке, организация пересечения интересов при перераспределении зон преступного влияния, сброс достоверной информации в не владеющие данной оперативной обстановкой структуры избирательных комиссий и подразделений милиции…»

Самое неприятное в жизни каждого следователя – состояние подследственного в момент перехода его от лжи к правде. В эти мгновения с человеком совершаются самые отвратительные процессы, начиная от нарушения обмена веществ, в связи с чем он начинает выделять из желез секреции неприятный запах, и до мимики, свойственной разве что каннибалам, оскоромившимся говядиной.

Антропометрические данные мутанта уменьшаются, его способность мыслить переключается на рефлексы, направленные на то, чтобы потерпеть наименьший урон при поражении сокрушительном, и в конце концов, каким бы подонком лжец ни был в жизни, его насквозь продирает стыд. Причем это не здоровое чувство стыда, после которого следует зарок не совершать более ничего подобного, а разочарование от того, что кто-то оказался хитрее.

Наблюдать за этим порою бывает очень неприятно. Да еще эта осень…

Кряжин осень не любил со студенческой поры. Он жил на Большом Факельном, а его знакомая по университету – в Химках, и всякий раз, когда в ту осень, единственную совместную в их жизни, он пробирался в частный сектор по улицам, лишенным света, он приходил к ней по колено в грязи. Он экономил на завтраках, обедах и метро лишь для того, чтобы два раза в неделю приходить к ней в гости с цветами и оставаться до позднего вечера. А потом она вышла за другого и укатила вместе с ним, бросив университет и, понятно, Кряжина. С этого времени каждый раз, когда август сворачивал свои разноцветные шатры и трубил отступление, Кряжин понимал, что наступает пора, которую великий пиит именовал прекрасной и даже очарованьем очей, но которая в него снова вселит дурное расположение духа и усталость. С годами осенняя депрессия миновала, ощущения притупились, однако всякий раз, когда приходил сентябрь, он ждал первого снега. С ним, первым, уходила тоска, разочарование и возвращалось хорошее настроение.

На дворе стояло двадцать четвертое сентября, до снега было далеко, и Кряжин сидел и смотрел, как уменьшаются в размерах люди, уличенные во лжи и признающиеся в этом.

Чем длиннее процесс перехода от неправды к правде, тем меньше становятся размеры собеседника даже для него самого, тем большее отвращение испытывает его визави, тем хуже настроение. И это та самая часть работы, которую Кряжин не любил.

Убийство в московской гостинице главы администрации Мининской области произвело на общество удручающее впечатление. Очередное убийство. Все, что оставалось простым горожанам, это довольствоваться своим социальным положением. Не богат – значит, не посадят. Не пытаешься стать еще богаче – значит, не убьют.

Когда убили первого депутата или губернатора новой, демократической России? Никто не вспомнит. Но случилось это в тот момент, когда для воров в законе и просто бандитов перестала иметь значение «масть». То, что раньше при любых обстоятельствах являлось самым настоящим западло для уважающего себя вора, стало нормальным явлением, когда в законодательную и исполнительную власть толпой, отстреливаясь на ходу, полезла криминальная, зажравшаяся братва.

И с этого момента правила пустырных и уличных разборок в полном объеме переместились в Думу, администрации городов и областей, советы городских и областных депутатов. За что убили депутата? Две версии – и это известно любому, кто хоть раз прислушивался к телевизионным сводкам криминальных новостей. Первая связана с профессиональной деятельностью, вторая – с коммерческой. Собственно, разницы между этими двумя нет никакой, ибо большинство избранников народа ходит в Думу, чтобы зарабатывать деньги. Не зарплату депутата – ежемесячное жалованье, а решать коммерческие задачи.

За что убили депутата? А губернатора?

Тот, кто читает газеты, знает маленький секрет. «Вы не поверите, – скажет один такой другому такому, – но некоторые наши губернаторы, депутаты и руководители различных АО, дающих людям свет, тепло и воду, живут с семьями за границей, а в Россию приезжают…» И здесь они переходят на шепот: «…на заработки». А поскольку рабочее место человека, если к нему относиться без соответствующих мер предосторожности, всегда чревато травматизмом, то, оказываясь на работе, некоторые законодатели и исполнители часто ступают не туда, куда намеревались, следствием чего обязательно является либо тюрьма, либо больница, либо морг. Не застрахованы от вывихов пальцев и мозгов даже писатели, выходящие из дома лишь за кефиром, а вы хотите, чтобы такие люди, да еще приехав по делам, да ими занявшись, да рьяно, да жили вечно? Вечной, к чему следует относиться с полной мерой смирения, бывает лишь вечность. И к некоторым наиболее активным из перечисленной когорты лидеров она приходит, как правило, неожиданно и быстро.

Так за что убили губернатора?

По всей видимости, исходя из конкретной мизансцены в «Потсдаме», у него отнимали носки, и, уже лишившись всего и оставшись в чем мать родила, за свой левый он сражался до конца. Нечего и удивляться тому, что он наступил очень скоро.

– Я разве говорил, что знаю мертвого господина? – играет голосовыми связками Яресько, и следователь тянется рукой к кнопке воспроизведения ленты на компактном «Sony». – Господин Кряжин, я никогда не лгу. И только поэтому я имею авторитет человека, которому можно вверить хозяйство целого отеля…

«…Вы знали ранее гражданина, который 24 сентября был обнаружен вами мертвым в номере?

– Никогда (скрип стула).

– Вам известно его социальное положение?

– Нет (скрип стула). Конечно, нет…»

– Правильно, – подтверждает Павел Маркович. – Это я говорил.

«… А вы когда прибыли?

(Сухой кашель уважающего себя администратора.)

– Как и положено, в семь часов ровно…»

Яресько разводит руками, не понимая, что ему хотят продемонстрировать. Кряжин производит с техникой какие-то действия, и она начинает выдавать прямо противоположную последнему заявлению администратора информацию.

«…– В котором часу вы прибыли на работу?

– Я? Я, простите, и не уходил. Я в гостинице со вчерашнего вечера. Меня просто никто не видел. Я лег спать в одиннадцать вечера…»

По лицу Павла Марковича пробежала тень, смахнула цвет здоровой кожи, и на свободное место тотчас наползла мертвенная бледность.

– Позвольте… – Яресько стал хватать ртом воздух, как насаженный на кукан окунь. – Это когда вы писали? Это вы писали до того, как предупредили, что будет вестись запись!.. Это незаконно!..

Но он замолкает, снова ожидая провокаций, потому что пленка опять перемотана и из динамиков в уши администратора льется знакомый до боли голос.

«… – Я, между прочим, когда обнаружил труп, сам сообщил об этом администратору. «Я стою, – сказал, – над клиентом». А тот в своей манере находить юмор там, где его отродясь не бывало, ответил, что, мол, знаю про клиента. Серьезный клиент. И мол, непонятно, зачем я над ним стою. Юмор такой, сержантский… А всерьез он только горничных лапает. Подкараулит, когда та в номере пылесосит или пыль протирает, заходит и начинает: «Ну, как вам, новенькая, у нас?» Та ему, мол, ничего, привыкаю, нравится. А он ей лапку – раз! – под юбчонку. «Нужно, – говорит, – молодые таланты наверх поднимать. Как вы смотрите, девушка, на должность старшей горничной?» Та ему отвечает, что старшей горничной, оно, конечно, неплохо было бы, но поскольку она сию минуту собирается грязной тряпкой вмазать по роже работодателю, то эта мечта просто– таки рассыпается в прах. Тот ручку – раз! – обратно и уходит из номера. Я сам из шкафа это видел, ей-богу! Зашел поговорить, а тут он нагрянул… Если мне память не изменяет, то ему еще ни одна не дала. А Майка рассказывала, как пошла однажды в триста первый ванную мыть. Там какой-то урюк облевался, так она наушники плейера в уши вставила, респиратор надела и пошла. А тут чувствует, как у нее трусики до колен упали так, словно резинка лопнула…»

В организме администратора происходили странные преобразования. Он теребил воротник сорочки, ослабляя петлю на галстуке, которого у него на шее не было, потому что отобрали в дежурной части. Павел Маркович багровел, бледнел, и по всему было видно, что Колмацкий прав. Перевести из горничных в старшие горничные описанным выше способом Яресько никого не удалось. Ни разу.

– Это клевета… Он ответит за это. Маньяк… Нашел объект для своей больной фантазии, сволочь…

– Ну, это суду решать, – мудро заметил Кряжин.

– Суду?.. – Кряжин слова не слышал, он догадался о нем по движению администраторских губ.

Конечно. Какая у администратора короткая память! Ведь следователь подробно разъяснял ему его права и обязанности, указывал на официальные бумаги и говорил об уголовной ответственности…

– Вы должны меня понять. Я отец двоих детей, младшему из которых – пятнадцать лет. Из-за клеветы какого-то маньяка разрушится семья, чей очаг был согрет любовью и доверием…

– Так я насчет Резуна, – напомнил Кряжин.

И речь полилась, как река в половодье. Торосы предложений разбивались, дробились в сало, растворялись в воспоминаниях администратора. И к пятнадцатой минуте разговора перед следователем Генеральной прокуратуры Российской Федерации вырисовалась незатейливая и весьма смахивающая на правду картина.

В кабинет заглянул Тоцкий. На лице его значилось: «В данный момент Армагеддон не намечается, но было бы неплохо, если бы вы выслушали это прямо сейчас».

Кряжин был этому несказанно рад. Поскольку Яресько, увлекшись, начал рассказ уже по второму кругу, полагая, что чем больше он наговорит, тем проще будет договориться со следователем, наступал момент, когда его следовало притормозить и попросить стереть с уголков рта накипевшие слюни.

Он окажется здесь вторично через несколько часов. Это самый простой способ перепроверить то, что сейчас он, увлекшись, наболтал. И попросить начать сначала. Хоть сейчас-то он не сомневается в том, что его пишут?..

– Так я насчет записи… – мучаясь от полной зависимости, напомнил Яресько.

И его, взволнованного, увели. А сыщик, покосившись на портрет Президента и расположившегося напротив него Чезаре Ломброзо, присел на соседний стул. Особая черта любого сыщика – он никогда не сядет на то место, где обычно сидят допрашиваемые. Точно так же, как никогда не прикоснется к стакану, из которого тот пил. Будь тот при этом хоть руководителем другой страны. Вряд ли кто из тех, кто оказывается в подобных кабинетах, знает, что он сел не на случайный стул и в момент волнения пил не из первого попавшегося стакана. И в протоколе расписывался не просто попавшейся под руку оперу или следователю авторучкой из канцелярского набора.

Всяк сюда входящий должен быть осведомлен: независимо от причин пребывания в этих кабинетах вам предложат сесть на «специальный» стул («Нет-нет, вот сюда, со мной рядом!»), «специальный» стакан предложат в момент внезапно появившегося приступа жажды («В какой же ящик я его сунул?..») и расписаться дадут «специально» подготовленную для этого ручку («Эта не пишет, вот этой попробуйте»). И хозяин кабинета обязательно предупредит несведущего, но «своего», чем ему пользоваться стоит, а чем нет. Именно по этой причине муровец обошел стол, бросил взгляд на Кряжина, получил согласие и уселся на стул напротив.

Тоцкий потратил время не зря. Задачу первую, наиболее доступную для быстрого исполнения, он выполнил в течение часа. Муровцам из его отдела понадобилось ровно столько времени, чтобы установить наличие аналогичных случаев, имевших место за последний год. Речь шла (тьфу-тьфу-тьфу!..) не об убийствах губернаторов, а о подобных случаях, где присутствовал нож, перерезанное им горло, левый носок или нагой вид. Словом, все, что могло бы показаться похожим при виде трупа Резуна на постели гостиничного номера.

Ребята сработали на совесть. Восьмого сентября, за две недели до убийства мининского губернатора, на улице Енисейской в Бабушкине был обнаружен на лавочке некто Бекмишев. Прибывшие по сообщению перепуганной бабушки из Бабушкина врачи стали свидетелями весьма необычной картины. На лавке спиной вверх валялся пьяный до изумления мужик, глухо матерился и боялся крутить головой. Кричал, что его ограбили и почти зарезали.

Действительно, в части своего повествования мужик Бекмишев был прав. Но не в части вывернутых карманов. Его шея не перерезана, нет, здесь следует употребить слово «порезана». Да! – она была порезана от уха до уха, причем ни один из внутренних органов, отвечающий за жизнеспособность бекмишевского организма, поврежден не был. Вообще складывалось впечатление, что Бекмишев шел, потом споткнулся, упал на серп и получил молотом по затылку.

Странного посетителя перевязали в клинической больнице, и уже на следующее утро тот, как и положено, из нее сбежал.

Это была единственная аналогия из оперативной памяти МУРа. Словом, с первым заданием проблем не было, и Тоцкий выполнил его быстро, облегчив совесть Кряжина по максимуму. Выполняя второе распоряжение советника, уже являвшегося к тому моменту старшим оперативно-следственной группы по расследованию дела по факту убийства губернатора Мининской области Резуна, он отправил эскорт на Большую Дмитровку и вернулся в номер.

Но вернулся не сразу. Едва майор сообщил, что они следуют наверх, администратор затеял суету с поиском ключа с деревянной грушей и номером «317» на ней. После того как номер был освобожден, ключ вернулся в распоряжение администратора, и тот, конечно, его утерял. Но, подстегиваемый незнакомым Тоцкому ранее моложавым кавказцем, решил проблему быстро. Дубликат ключа нашелся в горницкой.

С майором поднимались на этаж трое из персонала «Потсдама»: дежурный администратор (не путать с Яресько, занимающим эту должность не через двое суток каждый месяц, а постоянно), дежуривший в ночь убийства и уже допрошенный следователем начальник службы безопасности, которого также не миновала чаша сия, и человек, разговаривавший с начальником СБ в тот момент, когда Тоцкий обратился к последнему. Именно этот южанин с чистым и чуть бледным лицом проявлял усердие в поисках утерянного ключа от злополучного триста семнадцатого номера. «Охранник», – пронеслось тогда в голове майора. Однако, когда процессия, возглавляемая опером из МУРа, уже почти поднялась на третий этаж, выяснилось, что один из троих, воспринятый муровцем как охранник, в списках рядового персонала «Потсдама» не значится.

– А вы кто? – удивился Тоцкий, остановившись на полпути.

– Занкиев Сагидулла Салаевич, – сказал чернобровый джентльмен с седыми висками. Последнее выглядело странно, ибо на вид джентльмену было лет тридцать. Тридцать три – от силы.

– Замечательно. Но мне бы хотелось, так сказать… Вы кем здесь?

– Управляющим.

Заставив кавказца сориентироваться при ответе в падежах, незаметно для окружающих майор решил две задачи. Во-первых, стало ясно, что человек образован и «маму» с «папой» в беседах не путает. Во-вторых, ему нужен был тон. Любой кавказец свою должность, пусть даже он вагоновожатый, произнесет с таким пафосом, чтобы все убедились в том, что он здесь человек не случайный, и не от безысходности, и не от малого ума, а непременно – по собственному большому желанию и, что самое главное, по призванию.

И он услышал этот тон. Спокойный, без ноток дерзости, вызова и снобизма. «Управляющим», – спокойно ответил человек в очень дорогом костюме, и стало ясно, что человек находится на своем месте. Как раз по собственному желанию и, что самое главное, по призванию. Он родился управляющим «Потсдама».

– Наконец-то, – сориентировавшись, говорит Тоцкий. – А мы уже подумали, что вы в командировке.

– Я с утра был сильно занят.

– Так сильно, что это пересилило чувство, которое испытали, узнав, что в вашей гостинице убили человека?

– Я не испытываю чувств, – то ли красовался, то ли честно признавался управляющий. – Я делаю бизнес.

И Тоцкий в этой ситуации принимает единственно верное решение. Он просит подождать его, спускается вниз и приглашает с собой еще одного молодого человека, ошибиться в социальной и должностной принадлежности которого теперь просто невозможно: на человеке коротенькая синяя курточка, шапочка без козырька и лакированные туфли. Коридорный.

Теперь уже впятером они поднялись наверх, администратор отпер замок в двери триста семнадцатого, и процессия, проникнув внутрь, заняла зал двухкомнатного номера.

– Зачем мы здесь? – равнодушно поинтересовался управляющий и подошел к настенному зеркалу пригладить виски.

– В этом номере убит государственный чиновник. Деятель, как точно формулирует это статья Уголовного кодекса. На этой кровати, – он обратил внимание на еще не прибранную, засохшую в замысловатых красных бурунах простыню, – ему перерезали горло. В этой связи я хочу задать ряд вопросов должностным лицам гостиницы, имевшим к этому косвенное отношение.

– Это каким образом, скажем, я имел к этому отношение? – уткнувшись в следователя враждебным взглядом, поинтересовался начальник службы безопасности.

– Хороший вопрос, – заметил Тоцкий, щелкая кнопкой на папке. – Главное, своевременный и в порядке правильной очередности. Именно с вами я и хотел побеседовать в первую очередь.

На столик, упиравшийся в пол четырьмя ножками, исполненными в виде лап кого-то из семейства кошачьих, упал лист. Буквы принтерной печати на нем слегка выгорели, как и положено при длительном нахождении документа под стеклом при искусственном освещении, но заглавие читалось легко даже с высоты человеческого роста.

– Это «Инструкция начальнику службы безопасности гостиничного комплекса «Потсдам», подписанная Занкиевым С.С.

Занкиев снова посетил плацдарм перед зеркалом и на этот раз пригладил поручиковские усы. Обычно так демонстрируют присутствующим: ты – сам по себе, я тебя не вижу.

– Пункт четвертый «Инструкции», – Тоцкий подтолкнул лист к начальнику службы. – Что там написано?

И майор отметил, что тот ведет себя точно так, как и управляющий. Взрослый дяденька лет сорока по фамилии Дутов сунул руки в карманы, отошел к окну и уже оттуда, рассматривая скользящие по Шаболовке авто, заговорил: «Начальник СБ отвечает за безопасность лиц, проживающих в гостиничном комплексе, включая и ночное время, если те находятся внутри гостиничного комплекса».

– Хотите взвалить вину на персонал? – вдруг спросил Занкиев. – Мы сделаем господину Дутову выговор за халатное отношение к службе. Но не его же вы собираетесь обвинять в убийстве?

– Как вы сказали? – тихо процедил Тоцкий. – Взвалить? Нет. Взваливать не хочу. А если взвалю, предупреждать не стану. Вы это мгновенно почувствуете на своих плечах. Но до вас очередь, Занкиев, еще не дошла. Сейчас имеет право отвечать Дутов.

И все-таки он не сдержался. Почувствовал это сразу, едва закончил говорить. Хотя, возможно, он имеет на это право. Уважительный тон одного из участников разговора обязывает каждого действовать в той же манере. И никак не приглаживать перед зеркалом усики недобитого коммунистами поручика и не погружать руки в карманы, отходя к окну в тот момент, когда к тебе обращаются.

– Дутов ответит, – пообещал Занкиев. – Но за свои действия отвечать будете и вы. Разница в том, что Дутов ответит перед вами, а вы – перед… Вам хорошо известна фамилия Лейников?

– Фамилия заместителя кафедры философии МГУ мне известна хорошо, – чувствуя в воздухе какое-то напряжение, ответил Тоцкий. Оперативный нюх майора стал улавливать какие-то неприятные нотки тревоги в воздухе, но Тоцкий не мог понять, откуда они исходят. Вынув из кармана телефон, он набрал номер и посмотрел на Занкиева.

На стене тикали часики, по которым совсем недавно сверял время Сидельников, отрабатывая армейские нормативы по подъему и отбою, на кровати по-прежнему бугрилась простыня, Занкиев продолжал гладить шерстку под носом, и в номере все сильнее отдавало какими-то нечистотами. Сквозь пропитанный ароматами «Арманомании» и «Кензо» воздух до внутреннего обоняния Тоцкого доносились импульсы неуюта.

– Слушаю, – наконец-то отозвался вызываемый.

– Тимофей Тимофеевич, это Андрей. У вас все в порядке?

– Да, Андрюша, – приветливо отозвался голос. – Сегодня со мной произошла презабавнейшая история. Приеду – расскажу!

– Лучше сейчас, – попросил Тоцкий, не сводя глаз с откровенно скучающего Занкиева.

– Семинар через минуту… Ну, да ладно. Представляешь, приходит ко мне сегодня молодой человек и предлагает пятьсот долларов за четверку в зачетке. Открыто, не стесняясь, представляешь? – Тоцкий услышал в трубке задорный смех, свидетельствующий о том, что такие номера со старым профессором не проходят. – Но самое удивительное заключается том, что я его впервые вижу!

– Я понял, – Тоцкий через силу улыбнулся. – До встречи, – и сложил телефон. – Вот, оказывается, чем вы были сегодня заняты.

Последнее относилось уже к Занкиеву, который впервые за все время проявил на своем лице живой интерес.

– Мы так и будем разговаривать в присутствии прислуги?

– Для вас это прислуга, а для меня понятые.

– Это одно и то же, – не задержался с ответом Занкиев. – Если бы они вышли до того момента, когда вы начнете осуществлять оперативно-следственные действия, наш разговор был бы более продуктивен.

«Школа», – уверился Тоцкий, кивая коридорному и дежурному администратору на дверь…

– Дай угадаю, – попросил, прервав рассказ майора, Кряжин. – Когда вы остались втроем, господин Занкиев выразил разочарование по поводу того, что лучшие сотрудники гостиницы томятся в тюрьме, в то время как зверь, перерезающий людям горло, гуляет на свободе и жирует. А без Яресько механизм гостиницы вообще заклинит уже через несколько часов. И, поскольку они уверены в невиновности своих подчиненных, а объяснить это Кряжину нет никакой возможности – решительно никакой, – они решили, что ситуацию в силах урегулировать тот, кто занимается при следователе непосредственным сыском. Должность и опыт Тоцкого достаточны, чтобы сыграть на его авторитете, а потому они решили… Кто такой Лейников Тимофей Тимофеевич?

– Это мой тесть, – сказал майор.

– Ловко. Господин Занкиев предупредил Тоцкого о том, что в жизни профессора Лейникова могут наметиться значительные перемены. Слишком резво начато, ты не находишь?

Тоцкий находил. Выслушав Занкиева со вниманием, он с минуту молчал, после чего повернулся к окну:

– Дутов, переместитесь наконец к столу. Пока я не переместил вас к Петровке.

Занкиев попросил вывести коридорного и дежурного администратора, оставив в номере начальника своей службы безопасности. Он вывел прислугу, а получилось, что – понятых. То есть – свидетелей разговора. Дутов передвинулся нехотя, не вынимая из карманов рук, а Занкиев пошел еще дальше.

Он приблизился к столу, сунул руку в карман и вынул конверт так быстро, словно тот сам заскочил в его ладонь.

– Андрей Андреевич, – сказал управляющий, зачем-то отодвигая в сторону Дутова и занимая его место, – моя гостиница – эталон законопослушания и высокого качества услуг. То, что произошло внутри ее стен, не укладывается в ее обычный быт.