Текст книги "Охота на Сталина"

Автор книги: Вячеслав Хватов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 18 страниц) [доступный отрывок для чтения: 7 страниц]

Да уж господин Крахмалюк! Не чего было гостя своего сначала чаем с баранками с дороги отпаивать, а потом, ему прихлебывающему из чашки сзади в темечко топором целится. Не был бы ты, Данила Петрович таким засранцем негостеприимным – не лежал бы сейчас под снегом в своем огороде. Решил, наверное, сдав очередного повстанца, парой ящиков американской тушенки разжиться. Метил обухом по голове, а получил лезвием в лоб. Всех домочадцев Волков по своей привычке положил рядом с хозяином. Причем сынку сначала пришлось самому мерзлую землю в огороде ковырять, а уж потом…

Переступив через едва точащие из сугроба верхушки частокола, Волков подкатился к крайней на улице избе, из трубы которой поднимался толстый столб белого дыма.

Поесть и погреться – вот бы что ему сейчас не помешало, а еще помыться бы и побриться. Щетина-то уже двухнедельная!

Ага, а еще бабу, патефон с плясками и ведро водки, осек сам себя Сергей.

– Кто? – в женском голосе не чувствовалось ни грамма тревоги.

– Труман в кожаном пальто, – Сергей на всякий случай отошел подальше от двери.

Мало ли кто там. Возьмут еще, да гранату кинут.

– Пашка, ты что ли? Так вот передай своему Тимофеичу, что пока десять баксов мне за предыдущий заход не отдаст, вас охламонов пущай больше не присылает. Все, лавочка закрыта.

– Я хоть и не Пашка, и не от Тимофеича вовсе, – Волков сразу смекнул о чем речь – но от стопаря тоже не откажусь.

– Чем платить будешь? – с той стороны послышался звук отодвигаемого засова, и из-за едва приоткрытой двери высунулось существо неопределенного возраста, чья голова была замотана в платок таким образом, что видны были только озорные глаза.

– Патроны подойдут?

– Ты что, не местный? – существо сняло цепочку с крючка. – У нас говорят «маслята».

Волков вошел, и дверь за ним тут же закрылась, оставив снаружи облако пара, которое, впрочем, моментально растворилось в сухом морозном воздухе.

– Валенки в сенях снимай, – буркнуло существо, которое, сняв платок и накинутую на плечи шубейку, оказалось симпатичной чернявой дивчиной, – тепло у нас тут.

Сергей, отчего-то сразу засмущавшийся, скинул валенки и, войдя в горницу, поставил сидор на свободную лавку.

– Здравствуйте.

– Ну, здорово, коль не шутишь, – на него в упор глядели внимательные серые глаза. – Садись, чего стоишь? – полная женщина в годах, сидящая в самом центре длинного стола, кивнула на лавку напротив себя.

Волков сел.

– Чей будешь? Из вольнонаемных или хозяйский?

– А разве есть сейчас они, вольнонаемные?

– Правда твоя, – женщина вздохнула, – это те не при коммунистах. Тут либо добровольно-принудительно хозяйскую жопу лижешь, либо в лагере ворон кормишь.

Девушка взяла ухват и вынула небольшой чугунок из печки. По избе стал распространяться аппетитный запах щей, смешиваясь с непривычными для Сергея запахами сырого белья и… Ну да, самогона.

Сергей потянулся к сидору.

– Сиди, сиди. Вижу, что не пустой пришел, иначе бы и не пустила. Опосля сочтемся.

– Ого, дозорная служба тут у вас, я смотрю, неплохо поставлена.

– А ты как думал? Почитай в лесу живем. Так ты откель к нам такой бойкий явился.

– Охотник я.

– Не заливай! С охотников с самих мериканцы давно шкуру спустили. Из СКА чтоль?

– Не понял?

– Из Сибирской Красной Армии, не понял он.

– Не-е-е.

– А точно ведь оттуда! Только за каким хером тебя под Иркутск занесло? Или там у вас бухло кончилось?

– Не, я серьезно сам по себе. А что это за армия такая? Что, они до сих пор воюют?

– Парень, ты либо с Луны свалился – либо провокатор. Смотри, у нас всяких кантри– менежоров быстро в оборот берут. Много тут их по обочинам по весне находят.

– Да успокойтесь, тетя. Никакой он не кантри менеджер и не сфоровец. Вон он на Крахмалюковских лыжах пришел. Сами подумайте, этот изверг добровольно свои лыжи кому отдаст? – подала голос чернявая.

– А ведь и вправду, Лизка! Как это я сразу не заметила. Не уж-то, наконец, нашелся человек, который этого зверя порешил? – хозяйка всплеснула руками.

Сергей, потупившись, изучал прожилки на чисто вымытом полу.

– Молодец, Лизка. Остроглазая. А в ниши разговоры все равно не лезь. Вона лучше борща по мискам разлей и, поди эта… Ну, принеси.

Дивчина ловко, не уронив ни капли, наполнила глиняные миски дымящимся борщом и исчезла за занавеской, чтобы появиться оттуда через пару минут со здоровой бутылью, под завязку наполненной мутноватой жидкостью.

– А ты че и в самом деле о СКА ничего не знаешь? Кстати как там тебя зовут? – хозяйка самолично откупорила бутыль и разлила самогон по кружкам.

– Сергей. В самом деле.

– Меня Никаноровной все село кличет. За знакомство значит.

Чокнулись, выпили и застучали ложками.

– Сейчас я Лизку за Тимофеичем пошлю, уж он-то тебе про энту СКА все расскажет. Любит наш староста на всякие политические темы языком почесать.

– Хватит с меня старост. Не клеится у меня с ними, – Волков облизал ложку и посмотрел в сторону выхода.

– Это ты зря. Старосты, они разные. Наш-то Тимофеич как старостой стал? Пришли мериканцы, увидели единственного мужика в очках и говорят мол, – ю а гуд префект. Окей, алрайт и все такое. А наш Тимофеич, он раньше библиотекарем был. Об энти книжки зырки свои и сломал. Вот так вот. Лизка, дуй за Тимофеичем.

– Мать, тащи еще одну, – Тимофеич вытряс из бутыли последнюю каплю в свою кружку.

– Щас, разгубастился, – Никаноровна подбоченилась и, тут же, сменив гнев на милость, сделала знак племяннице, чтобы та принесла новую емкость с драгоценной жидкостью.

– Так что делать тебе, Серега, там нечего. Сидят они по своим норам, бухают до тех пор, пока янкесы их оттудова не выкурят. Раньше-то хоть что-то делали. То колонну бронетехники сожгут, то поезд какой под откос пустят. Один раз даже Семигорск заняли. Потом, правда, амеры этот отряд в пух и прах разнесли. Но зато в городе целых три дня советская власть была. А теперь эта СКА в тайге косолапых пугает, – староста вылил в рот остатки самогона, чтобы скорее освободить кружку для новой порции. – У меня племянник в этой армии служил. Поначалу у них там дисциплина была, а когда старые командиры один за одним себе пулю в лоб закатали, стала эта СКА махновщина махновщиной.

– А теперь твой сын где? – Волков подпер ладонью подбородок.

– В хактеры подался.

Лиза прыснула в кулак.

– А че?

– Хантеры, – продолжая смеяться, поправила Тимофеича племянница Никаноровны.

Сама же хозяйка, казалось, заснула, прислонившись к стене.

– А кто такие эти хантеры? Чем они занимаются? – Сергей достал сигареты.

– Понимаешь, мил человек, у нас многие думают, что жизни за Уралом больше нет. Особенно после рассказов машинистов, которые свои составы в Европу и обратно гоняют. Те мастера приврать, я тебе скажу. Натреплется такой вдоволь на посиделках о шайках мутантов, о светящихся в темноте городах, о ходячих скелетах и ходит – грудь колесом. Только скажу тебе, ничего этого нет. Живут там люди и некоторые очень неплохо живут. Вот строящие железную дорогу и нефтепроводы, те да, те мрут, как мухи. Особенно у немцев.

– У немцев?

– Ну да. Как они шли: немцы по северо-западу, англичане по югу, американцы по центру, так оккупационные зоны и остались. А ты что, даже этого не знаешь? На востоке что ли жил под китаезами? Или под японцами?

– В лагерях я сидел почти с самого начала войны, – Волков почувствовал, что разговор зашел в не нужное ему русло. – Ну и кто там так хорошо устроился.

– А вот слушай дальше. Американцы, те самые шустрые. Они еще на севере высадились и до сюдова добрались. Хитрожопые они, все поближе к ресурсам. Пока Фрицы «Человеческим материалом» занимались, Янки все нефтяные месторождения к рукам прибрали. Очень немцы за это на них злы.

– Ты про хантеров, про хантеров расскажи, – Лиза присела на краешек лавки рядом с Сергеем.

– Цыц ты, пигалица. Всему свое время. Так вот я и говорю, Москву они на троих поделили, в Ленинграде немцы, в Киеве американцы, а англичане в Баку, Тбилиси и Ереване устроились. Только в сами города они конечно не суются. Хотя столько лет прошло, радияция там еще ого-го.

– А как же?

– А вот так! Работает на них целая армия хантеров. В основном они вольнонаемные, как сынок мой, но есть и эти из числа военнопленных. Только толку от них мало. Текучка большая. Суют-то их в самые опасные места. Вот и бегут. А кто не бежит, тот дохнет быстро. Все эти так называемые зоны как государства в государстве. Там все по своим законам. Это тебе не тайга с ее Красной Армией. Туда новые власти, почитай, совсем не суются. Пролетит вертолет-другой по краешку, сунется патруль из первогодков, опять же, не глубоко и все.

– А хантеры? – не выдержал уже Волков, – сынка-то твой что делает?

– А что он делает? Мотается в зону за разными нужными американцам вещами и все. Вернулся, сдал Янки трофеи, получил доллары и гуляй до следующего заказа. А че? Работа не хуже других. Главное не соваться, куда не следует и от немцев вовремя уворачиваться. Они там с американцами на ножах, даром, что союзники.

– Из-за нефти все?

– Не только. Они Ленинград три года не могли взять, под Москвой по зубам получили, под Курском, а Янкесы сперли у них ядрену бомбу и по Москве шарахнули. Это потом они начали соревноваться в этом бомбометании. Ленинград, Куйбышев, Киев, Тбилиси, Одесса…

Потянулись короткие сытые, но скучные дни, сменяемые длинными и еще более скучными ночами.

Пить без конца невозможно, а больше в Приозерном делать было нечего. Разве что на охоту сходить. Благодаря Тимофеичу Волков быстро пристрастился к этому делу. Отправляясь в лес, убиваешь сразу двух зайцев. Один из них – время, тянущееся подобно конской жиле от рассвета до заката и от заката до следующего рассвета. Второй убитый заяц – обыкновенный косой, лежащий сейчас у Сергея в подсумке. Иногда удается подстрелить кабана, реже лисицу. Но и это занятие к исходу третьей недели надоело Сергею, превратившись просто в процесс добывания пищи.

Тошно. Если бы не Лиза…

Это ангельское создание, оберегаемое своей тетушкой начало точить на него свои коготки еще в первые дни. Он заметил.

И когда тетка со временем потеряла свою бдительность, Лиза перешла в наступление.

Поначалу Волкова это раздражало. Где он, там и она. Даже на охоту пыталась напроситься.

Отношение свое он к ней изменил, когда Лиза, соскользнув с высокого стога сена на сеновале, будто бы случайно оказалась у него в руках. Ее горячее дыхание щекотало ему шею, а коленка уперлась туда, куда он и сам-то совал правую руку раза два-три в день. Не будь на сеновале так холодно, он бы тоже как бы случайно спотыкнувшись, завалился бы на эту озорную девчонку и…

Ничего. Они свое наверстали, когда Никаноровна напробовавшись вусмерть своего товара, дала отборного храпака у себя на печке. Выждав еще некоторое время, Лиза заперла избу на все замки и засовы, разделась и юркнула к нему под старое солдатское одеяло. Вот так вот, без всяких предисловий и лишних разговоров.

– Только патефона нет, – Сергей в изнеможении откинулся на подушку.

– Что ты, какой патефон. Тетушка проснется. Вот хочешь, я транзистор включу. Радио Эл Эй?

– Да нет, это я просто так сказал.

Утром Сергей проснулся от грохота посуды. Никаноровна явно была не в духе.

Хе-хе. Сейчас что-то будет.

Лиза сжалась у него на груди, не решаясь совершить рывок из-под одеяла к лавке с одеждой и дальше из хаты.

Но ничего, обошлось. Через пару дней они с Лизкой уже не прятались.

Где-то в конце марта над Приозерным пролетели два вертолета. Волков только-только вернулся с охоты и стоя под навесом, чистил свой карабин. Обе винтокрылые машины, заложив вираж, ушли обратно в сторону Старьево.

– Не к добру это, – Никаноровна вытерла испачканные в крови руки и, прихватив еще теплую куриную тушку, скрылась в сенях.

А через день, ни свет ни заря, от Тимофеича примчался его помощник Пашка.

– Случилось что, или опять трубы горят? – Никаноровна посторонилась, пропуская очумелого гостя.

– Случилось. Нам тут с Тимофеичем особенно здоровый кабан попался. Завалили мы его, а дотащить, засветло не успели. Пришлось в лесу заночевать.

– И теперь вам надо поллитры для сугреву?

Да погоди ты, Никаноровна! Ночью к нам два Старьевских охотника прибилось. Так вот, сказывали они, что в Старьево мериканов видимо-невидимо. Понаехали на машинах, и даже танки есть. Спрашивают все о новых людях, то да се. И, главное, к нам в Приозерный собираются. Уходить тебе надо, Серега! Слышишь?

– Слышу, – Сергей осторожно высвободил руку из-под Лизкиной головы, встал, надел штаны и вышел из-за занавески.

Вскоре в избу ввалился и сам Тимофеич.

– Держи, – он сунул Волкову в руку какую-то бумажку, сложенную вчетверо. – Я тут кое-чего чиркнул своему куму про тебя. Он тебя с нужными людьми сведет, чтобы те паспорт и транзитную карту сделали. А это, – староста достал из кармана еще два листка, – писулька Федорычу, машинисту, который мне весточки от сынка возит, и письмо самому Андрюшеньке. Я там прошу, чтобы он тебе в хантеры устроиться помог.

– Спасибо, – Сергей затянул тесемку на сидоре.

– На посошок пить не будем. Некогда, – Тимофеич смахнул слезу. – Иди по ночам, днем в лесу отсиживайся. В сам Иркутск с юга входи – так до нужного дома ближе. Если схватят, записки съешь.

– Хорошо.

Обнялись. Размазывая слезы, подошла Лиза. Сергей отвел взгляд.

– Ты вернешься?

– Не знаю.

– Писать хотя бы будешь?

– Постараюсь.

К девяти распогодилось и изба, прощаясь с Волковым, заплакала капелью.

А в десять на окраине села показался первый «Виккерс».

Скрипя снежным порошком, лыжник вкатился в Страстной переулок. В заиндевевших за ночь окнах первые «жаворонки» еще не успели проскрести свои смотровые проруби, а последние ночные патрули уже давно растирали водкой пальцы ног. Беспокоиться было не о чем. Даже подгулявший пьянчужка, и тот ничего не смог бы донести коменданту. Его труп, как и положено, уже битый час коченел в сугробе в неудобной для похоронной команды позе. А может, это шпик не дошел до своей Сфоровской кормушки?

Лыжник объехал на вираже вытянутую руку со скрюченными пальцами и, затормозив у искомого крыльца, принялся снимать свои лыжи. Ему даже стучать не пришлось. Как только поздне-ранний гость подошел к двери, та немедленно распахнулась. Гость сунул в облако теплого воздуха какую-то записку и тут же был впущен вовнутрь. Если бы эта беззвучная сцена, похожая на ритуал некоего тайного общества, привлекла внимание какого-нибудь заинтересованного лица, то это заинтересованное лицо имело бы возможность проследить за лыжником, вынырнувшим из дома через полчаса и отправившимся в депо, располагающееся неподалеку. Н о никто так и не смог всего этого увидеть, ведь даже у жмурика, устроившегося в сугробе напротив, глаза были закрыты и запорошены снегом.

– Ну что там? Уже можно вылезать? – из-под кучи угля послышался голос Сергея.

– Рано еще, – помощник машиниста положил лопату на край мешковины, закрывающей вход в нору.

– Еще полчаса и я тут коньки отброшу. Пустите к топке погреться.

– Погоди. Через пятнадцать минут последний блокпост будет, тогда уж…

Паровоз, словно испугавшись повернутого танкового дула, начал судорожно тормозить. Машинист, спрыгнув на ходу, скрылся в струе пара, а когда вынырнул из нее, ему в грудь уперлось сразу два ствола.

– Оружие, повстанцы? – спросил офицер.

– Никак нет, Сэр!

Американец мотнул головой и два дюжих молодца, примкнув штыки, поднялись на паровоз. Они обшарили каждый уголок, заглянув даже в топку. Когда американцы подошли к бункеру, у Саньки, помощника машиниста, по спине побежала холодная струйка пота. А когда один из них подцепил штыком злощастную мешковину, Санька просто сел на пол – подкосились ноги. Не иначе кто-то навел этих гавриков!

Под мешковиной оказалась неожиданно ровная поверхность «черного золота».

Во молоток, зарылся!

Один из солдат перехватил поудобнее винтовку и принялся совать штык в рыхлое содержимое бункера.

Раз, два… Санька зажмурился.

Раньше такого не было.

Как только стих стук американских каблуков по металлической лесенке паровоза, Санька кинулся в бункер. Там его встретил Волков, Его белозубая улыбка резко выделялась на перепачканном углем лице.

– Ну что, струхнул, Санек?

– Есть малешко.

– И я чуток. Особенно когда штык телогрейку пропорол, – Сергей показал правый бок, из которого торчали белые клочъя.

– Не задело?

– Да нет вроде.

– Никто здесь не желает водочкой нервишки поправить? – в бункере появился машинист, вмиру Илья Петрович Звягинцев. – Тебя это не касается, – зыркнул он на Саньку. – Кыш в будку, не одному же Николаю уголек кидать.

Выпив стакан перцовки залпом, словно это, была какая-нибудь сельтерская, Сергей даже не поморщился. Теперь главное вспомнить, куда он зарыл сверток с оружием.

Почти полторы тысячи километров до следующей проверки пролетели не заметно. Водка и запас дорожных баек давно кончились, и Николай, и Санек, и сам Илья Петрович были не один десяток раз обыграны в очко и подкидного. Поговорили и за жисть.

Вечером на вторые сутки вдали показались огни Новосибирска. Паровоз сбавил обороты.

– Дальше делаем так, – Петрович последний раз затянулся и выбросил бычок, – ты сейчас прыгаешь и напрямки, через сопку выходишь к реке. Твоя основная задача – перебраться на тот берег. Дальше держись левой стороны и по любому упрешься в железку. По ней и выйдешь к отстойнику. Мы тебя там ждем до часу ночи. Извини, уговор уговором, но задержись я подольше – шлепнут и не спросят, как звали. Да и еще, будь поосторожней. В Новосибирске к нам четыре немецких вагона цепляют с какой-то там техникой. Смотри, на фрицев из конвоя не нарвись.

Сергей, схватив карабин, автомат и сидор, махнул рукой и прыгнул в темноту. Толстое снежное одеяло радушно приняло его к себе. Отряхнувшись, Волков проводил взглядом еле различимую вереницу вагонов, которая вскоре совсем растворилась во мраке.

До Оби он шел по колено в снегу. Апрельский наст уже не держал, и Сергей, то и дело, проваливаясь, с трудом вынимал ноги из цепких снежных колодок. Ох, и велик же был соблазн выйти на протоптанную местными жителями тропинку и заскользить по ней, обледеневшей от пролитой из ведер воды. Но нельзя. Слишком велик риск, столкнуться с каким-нибудь американским воякой.

Подъем по заросшему мелким кустарником берегу отнял у Волкова последние силы, и перед тем, как отправиться на поиски железнодорожного полотна, он расчистил от снега небольшой пенек и устроился на нем покурить и подумать о своей пропащей жизни.

Калейдоскоп событий, кидающих его из камеры в барак, из барака в комфортабельную квартиру, а оттуда опять в барак и все это, насколько он понял, в разных десятилетиях, не давал Сергею времени на раздумья. Его уже трижды убивали, и всякий раз Волков, аки Феникс, возрождался из пепла, и каждый раз, то в одной эпохе, то в другой. От этого можно было сойти с ума. Может быть, именно поэтому Сергей и гнал от себя прочь все эти мысли, что завладели им сейчас, в одиночестве.

Что происходит? Какое чудовищное Нечто играет им, как играет котенок убежавшим от старушки клубком шерсти? За что? – Этим вопросом после прошлогоднего(?) ареста он и не задавался. Значит, что-то такое в своей жизни он сделал не так! Но вот, сколько еще это будет продолжаться? И что ему дальше делать? В какой момент его нынешней жизни (настоящая она или не настоящая, Волков уже не понимал) его снова выкинут в весну тридцать восьмого?

Сергей растер побелевшие пальцы и, достав из-за пазухи пачку американских сигарет, закурил. Ответов не было. Их и не могло быть. Если бы он был сейчас в том теперь далеком тридцать восьмом – непременно бы зашел к Сашке Рутковскому. Уж он бы со своими яйцеголовыми дружками разобрался бы в его бедах. А сейчас? Где сейчас этот умница, этот будущий светила советской науки, если, по словам Тимофеича, и Москва и Ленинград лежат в руинах?

Волков бросил бычок и машинально присыпал его снегом.

Вот еще и это! Откуда у него эти странные привычки заметать за собой следы? Будь то окурок или лишний свидетель. И откуда это знание приемов рукопашной борьбы? Откуда эта выносливость, стремительная легкость и уверенность движений, меткость и изворотливость? В школе красных командиров он отнюдь не был в числе самых метких стрелков.

Лес, оккупировавший берега Оби, постепенно перешел в лесостепь, и среди редких уже деревьев замаячили далекие огоньки человеческого жилья. Сергей раздвинул кусты, запорошенные мокрым снегом, и шагнул. Острая боль пронзила ногу одновременно с металлическим лязгом схлопывающейся пасти капкана.

Волков буквально зарычал от боли, как тот медведь, для которого предназначалась машинка.

– Кажись, попался косолапый, – радостно сказали в кустах неподалеку. – Дай-ка я его для верности…

Сухая автоматная очередь вспорола тишину, стряхивая с сосновых веток тяжелый мокрый снег.