Текст книги "Исповедь одинокого мужчины"

Автор книги: Вячеслав Ландышев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 23 страниц) [доступный отрывок для чтения: 9 страниц]

На следующее утро я встретил на кухне Наташу, одну из вчерашних невольных слушателей вечера поэзии, и спросил ее, как закончился вечер, предвосхищая ее длинные эпитеты по поводу чудесно проведенного времени с такими интеллектуальными и творческими людьми, как Федор. Однако Наташа кисло улыбнулась и коротко сказала: «Представляешь, этот козел нам до пяти утра свои стихи читал». Наверное, Наташе тоже больше всего вчера хотелось узнать, как себя ведет в постели 23-летний юноша.

* * *

Другую историю мне рассказали старожилы нашей общаги. За год до нас на вступительные экзамены в аспирантуру приехал один низкорослый парень. Он занимался спортивной гимнастикой, а все хорошие спортсмены этой специализации, как правило, были маленького роста. Так как гимнаст приехал в Питер на короткое время, чтобы только сдать вступительные экзамены, то, естественно, он взял с собой минимум вещей. Тапочки в этот минимум не вошли, поэтому гимнаст использовал те тапочки, которые ему оставил по наследству предыдущий житель той комнаты, в которую поселили гимнаста.

А предыдущим жителем был высокий баскетболист, центровой, ростом свыше двух метров. Для маленького гимнаста тапочки баскетболиста были не просто тапочками, а галошами, в которых он тонул. Можно даже сказать, что гимнаст ходил по коридору общаги не в тапочках, а в ластах, одетых задом наперед, настолько эти тапки были ему велики.

Как-то раз наш гимнаст пошел в туалет «по-большому». В общаговском туалете стоял высокий унитаз без сидушки, и на него нужно было забираться с ногами, если приспичило покакать. Гимнасту приспичило, и он залез с ногами на унитаз. Посидел минут пять, подумал, покурил сигаретку. Потом слез на пол и потянулся нажать слив воды, чтобы замести все свои следы пребывания в этом шикарном и уютном месте, но вдруг от изумления замер. В унитазе ничего не было. Гимнаст испугался. Как же так, он же когда сидел, то чувствовал, что ведь точно что-то такое было. И было не маленькое, а существенное после хорошего обеда. Что за галлюцинации? Но чуть позже взгляд гимнаста упал вниз, к своим ногам, и он увидел большую-большую кучу дерьма в своих тапках. Старожилы говорили, что гимнаст разулся прямо в туалете, потом с матом выкинул в мусоропровод тапки, пинком открыл дверь в свою комнату и, поминая баскетболиста последними словами, собрал все оставшиеся в комнате вещи баскетболиста и тоже с трехэтажным матом выбросил их в мусоропровод.

Этот рассказ старожилов общаги еще раз убедил меня в том, что маленькие ростом люди бывают очень говнистыми.

* * *

Поступил я в аспирантуру в 1990 году. В те времена учеба в аспирантуре еще ценилась государством, и я получал достойную ежемесячную стипендию в размере 40 рублей. При этом билет на самолет из Санкт-Петербурга в Алма-Ату стоил 70 рублей, и, естественно, я раз в полгода позволял себе летать домой. В первые два года обучения аспиранты жили у нас в общаге по двое в комнате. Мне попался соседом по комнате тридцатилетний парень из Сыктывкара – Андрюха Черных. Андрей был человеком с бешеной энергией. Все его интересовало: и политика, и новости, и книги, и театры. Учась в аспирантуре, Андрей одновременно работал тренером по дзюдо и грузчиком в салоне заказов. Перед сном Андрей всегда читал две книги сразу: почитает страниц десять первой и потом еще столько же страниц второй. Я в лице Андрея впервые увидел не только такого энергичного разностороннего мужчину, но и впервые повстречался с человеком, для которого самым важным в жизни является еда. Мой сосед много зарабатывал, но 80 процентов заработка у него уходило на продукты питания. Андрей был упитанным малым с белой кожей, как у альбиноса. Завтрак у нас всегда состоял из трех блюд: на первое – обязательно сваренные и обжаренные вместе с колбасой макароны. Перед употреблением Андрей в них добавлял в большом количестве майонез и перец. На второе блюдо была какая-нибудь каша: манная, гречневая, перловая, а на третье – горячие бутерброды с ветчиной и сыром. Завершали утреннюю трапезу чай с пирожными и конфетами. И это был только завтрак. Обед был еще больше по объему и количеству блюд. А за ужином мы вообще засиживались допоздна, что-нибудь без просвета жуя за столом вдвоем или с гостями-аспирантами. Андрей прекрасно готовил мясо, курицу и рыбу. Несмотря на то что я ел меньше Андрея, все же мои порции значительно увеличились по сравнению с алма-атинскими, и я начал быстро набирать вес. Как-то после обильного ужина я плохо спал из-за того, что переел. К тому же в комнате в ту ночь было душно. Вдруг сквозь дремоту я услышал шорох. Открыл глаза и увидел, как у открытой дверцы нашего холодильника «Малыш», который стоял на полу под письменным столом, сидел на корточках абсолютно голый Андрей и, чавкая, ел ложкой сметану. От вида этого белого комочка под тусклым светом из открытого холодильника, который ел с чавканьем сметану, меня сильно затошнило, и после этого случая я уже начал ограничивать себя вечерами в еде.

* * *

У нашей семьи в Алма-Ате в разное время были автомобили. Всегда старые, поддержанные, ибо в советские времена новые машины было тяжело достать, за ними стояли в очередях по 10–15 лет (как и за квартирами). Конечно, эти очереди продавались, продвигались по блату, но мои родители никогда не вели знакомств с людьми из-за меркантильных интересов, да и лишний раз просить кого-нибудь не любили.

Первую машину «Москвич-412» родители приобрели за деньги, полученные от продажи домашней библиотеки, книги которой отец собирал лет десять. В то время машины были дорогие. Их стоимость была даже выше, чем стоимость квартиры. Часто можно было прочитать в газете объявление о том, что меняли машину на квартиру. И я помню свои мысли тогда: «Вот же дураки! Меняют машину, которую очень трудно по жизни приобрести, на квартиру, которую можно когда-нибудь получить от государства».

Машина тогда была роскошью, а не средством передвижения, и наличие автомобиля говорило о достатке семьи.

В 1991 году из Алма-Аты в Германию на постоянное место жительства уехал мой институтский друг Иван Кунц. Годом раньше уехал из Алма-Аты в Питер я, но мы поддерживали с Иваном отношения, постоянно переписываясь по обычной почте. В то время, в начале перестройки и обнищания большинства людей Союза, многие начали гонять поддержанные машины из Германии. В основном пригоняли автомобили ради бизнеса, ведь навар получался от 100 до 200 процентов. Помогала в этом бизнесе и диаспора немцев в Германии, переселенцев из СССР. Я как-то прочитал статистику о том, что в 1993–1994 гг. только из Казахстана уезжало в Германию по 300 тысяч человек за лето! Целыми поселками немцы, по жизни очень трудолюбивые люди, проживавшие, как правило, в северных областях Казахстана, уезжали на свою историческую родину. Бросали прекрасные дома или продавали их за гроши. Так вот, в то время с помощью бывших соотечественников-немцев можно было взять в Германии 3–5-летний автомобиль за 1000–1500 долларов, потратить еще 500–700 долларов на пригон и растаможку и затем продать в СССР за 3–4 тысячи долларов. Многие «новые русские» на этом бизнесе поднялись, сделали свой первый капитал. Сначала сами гоняли, потом нанимали водилу на перегон одной машины, а позже начали возить на фурах по 10 машин сразу. Продавали немецкие тачки сначала на барахолках и по объявлениям в газетах, потом открывали свои стоянки по продажам подержанных автомобилей, ну и, наконец, некоторые перегонщики становились основными дилерами производителей и имели сеть собственных автомагазинов.

Кому-то в этом бизнесе везло, а кто-то прогорал, ведь там, где были деньги в годы перестройки, сразу же возникал разбой, грабеж и рэкет. Страна была в разрухе. Все госслужащие, в том числе таможенники, милиционеры, гаишники, получали мизерные зарплаты (100–300 долларов в месяц), в то время как молодые бизнесмены от одной продажи машины могли заработать годовую зарплату госслужащего. И это не только в автомобильном деле, а в разных сегментах бизнеса. Сначала наиболее прибыльной была продажа одежды, потом – продуктов питания, затем – металлов, промышленного оборудования и так далее. В России появлялась прослойка богатых людей от сохи в отличие от Западной Европы, где богатство либо передавалось по наследству, либо капитал можно было заработать талантом за счет не только отличного образования, но и креативных способностей. Таким образом, на Западе одного трудолюбия было мало, чтобы стать богатым человеком. Богатые европейцы, как правило, были интеллигентами, имели достойную родословную, были в подавляющем большинстве благородны и воспитанны. А у нас появлялись богачи, которые и высшего образования иногда не имели, часто срывали куш смекалкой, наглостью, силой и обманом. Первые российские капиталы были в основном замешаны на криминале. В том числе на автомобильном рынке. Ведь даже люди, решившие поехать в Германию за автомобилем для себя, а не для перепродажи его с целью заработка, больше всего боялись не длинной дороги, не полицейских и не поломки машины в дороге, а наших бандитов с Татарстана, Украины, Чечни, со всей России. Вся мразь со всех концов разрушающейся страны переселилась поближе к торговым караванам. Говорят, в самой Германии перегонщикам было еще спокойно, потому что полицейские работали хорошо и имели много прав, в том числе право на стрельбу боевыми патронами при задержании авторэкетира. А вот на территории России, Белоруссии, Украины и Польши в то время перегонщикам без разговора с бандитами и оплаты мзды за проезд практически нельзя было проехать. Чаще всего на бензозаправках машину блокировали с двух сторон автомобилями, из которых выходило 8–10 атлетических ребят, и начинался процесс выбивания «оплаты за проезд».

При этом в газетах об этом беспределе тогда еще не писали и по телевизору в новостях не показывали, однако из рассказов очевидцев я знал про эти опасные условия, но, несмотря на это, в 1993 году все-таки решился поехать в Германию за машиной. За несколько месяцев до этого в Алма-Ате после закрытия дачного сезона родители продали наш старый, часто ломавшийся «Москвич-2140» и передали деньги мне, чтобы купить в России лучшую и более новую модель. Про то, что я задумал покупать машину в Германии, я не говорил, так как мама всегда сильно переживала за меня. Поэтому я сообщил родным о поездке в Германию и покупке там автомобиля лишь тогда, когда пригнал уже свою новую машину в Питер. Но далась мне эта поездка нелегко.

В Германию в конце декабря я поехал один. Рискованно гнать машину одному водителю через Германию, Польшу, Белоруссию и часть России. Путь длинный – более 3200 километров. Да еще зимой, да еще человеку, не разбиравшемуся в технике и не умеющему своими руками починить машину при ее поломке. Но делать было нечего, так как я начал проедать деньги, вырученные за наш старый «Москвич» в Алма-Ате. Пахал при этом тогда на трех работах: преподавал в Академии и, кроме этого, работал сначала тренером, а потом заведующим отделом в Доме культуры и еще подрабатывал охранником. Но денег все равно не хватало. В моем будущем был тупик, я не видел выхода при таких доходах. Анализируя свои потуги на работе, я понимал, что нужно что-то в жизни менять, ибо другие знакомые, не умнее и работоспособнее меня, жили в материальном плане намного лучше. Помню даже свою мысль тех времен, когда, смотря на старые иномарки, не видел для себя перспективы их купить не только через пять, но даже и через десять лет! Вот такие были мысли у амбициозного и честолюбивого молодого человека. А так как я всю жизнь руководствовался девизом: «Если не знаешь, что делать, то делай шаг вперед», то я решил рискнуть и съездить в Европу за автомобилем, который помог бы мне в Питере заняться собственным бизнесом.

* * *

23 декабря 1993 года я сел в поезд и поехал в Берлин, где меня должен был встретить Иван Кунц. Поздно вечером на вокзале немецкой столицы меня встретил Иван, посадил на свой двухсотый «Мерседес» и прокатил ночью через всю Германию, которая в католическое Рождество была очень нарядной. Чуть позже, когда я обратно гнал свою машину, то заметил, что в частном секторе у немцев около каждого дома стояла елочка с белыми, желтыми или серыми огоньками в гирляндах, причем все лампочки на гирляндах были одноцветные. Очень красиво, стильно. А когда я въехал в Польшу, то там тоже почти у каждого дома стояла елочка с гирляндами, но они уже были не с одноцветными лампочками, как у немцев, а разноцветные, как у нас в России. Проезжая польские деревни, я подумал: «Братья-славяне, а у нас все-таки елочки краше, чем у немцев!».

Иван на следующий день после моего приезда к нему домой посадил меня в машину, и мы поехали из поселка в город. Сначала у меня была эйфория и несказанная радость от увиденного. Чистота на улицах города, его ухоженность, его отреставрированные старые дома сильно поразили. В Питере, культурной столице Советского Союза, тогда у старинных зданий были грязные фасады, обвалилась штукатурка, в колодцах-дворах лежал мусор, подъезды домов были холодные и запущенные, а улицы – серые от копоти, машинного масла, пыли и грязи. А в провинциальном немецком городке в то же самое время, как в раю, было светло и чисто. Поначалу я был в восторге, а потом мне стало очень грустно. А после того, как Иван сначала заехал по круговой эстакаде на верхушку гипермаркета, оставил там машину на стоянке и мы начали спускаться вниз на лифте, останавливаясь на каждом этаже, мне стало совсем тоскливо. Каждый этаж гипермаркета по своей площади был почти с футбольное поле, и на нем располагались только специализированные товары: этаж электроники, этаж парфюмерии, этаж спортивных товаров, этаж продуктов и т. д. Там я впервые узнал, что кефир, оказывается, может быть не одного вида – «кефир», а разных видов с разной жирностью да еще с клубникой, малиной или киви. После посещения этого супермаркета мне стало совсем печально на душе, хоть пускай себе пулю в лоб.

«Почему мы так живем – намного хуже их?» – спрашивал я сам себя и не мог найти ответа.

В Питере никогда не было такого разнообразия товаров. Более того, уже начали выдавать продуктовые карточки, по которым можно было приобрести в пустых магазинах самое необходимое для питания на месяц: минимум гречки, риса, пшена, сахара, соли, мыла, мяса, колбасы. О таких деликатесах, как копченая колбаса, сгущенка, шоколадное масло, шпроты, копченая рыба, креветки и многие другие продукты, которые в настоящее время есть в свободной продаже, тогда и речи быть не могло.

«Почему же так все несправедливо? Мы победили в войне, мы не глупее и не ленивее немцев. Ну почему мы так плохо живем в своей стране?» – не находил я ответа на эти вопросы и не видел ясного ближайшего будущего у своей Родины. Тогда я не понимал еще, что многое зависит от законов, от правительства, от управления страной. Нас же всегда учили, что личность – это ничто без коллектива, а эволюцию и развитие делает народ в целом, а не отдельный человек. Только с жизненным опытом я понял, что фирму, компанию и страну развивают личности, а не толпа. Толпа, она как стадо баранов под руководством пастуха. Есть, конечно, и умные бараны в каждом стаде, но их добродетели нивелируются действиями козлов, которых тоже полно в каждом стаде. Поэтому от пастуха, который будет гнуть либо линию баранов, либо линию козлов, многое зависит. Это я, конечно же, утрирую, но правда в таких мыслях тоже есть. Благо сам прошел все эпохи становления страны после развала Союза. Застал и правление Брежнева, и Андропова, и Черненко, и Горбачева, и Ельцина, и Путина, и Медведева. Спасибо проведению и судьбе, что у нас в эпоху хаоса, бардака и шатания у руля России стал такой человек, как Путин. Благодаря этой личности, его управленческой способности, таланту, патриотизму, жесткости и целенаправленности я поверил в Россию и в ее будущее.

Однако вернемся в Германию. В ту поездку был один интересный момент. Иван и его родственники – немцы из Казахстана – решили мне показать аквапарк, по их словам, один из лучших в Германии. Я вообще не знал, что это такое, и с интересом откликнулся. Но друзья сказали, что в саунах аквапарка в Германии принято сидеть вместе мужчинам и женщинам абсолютно голыми, потому что ткань купальников в жаре может выделять экологически вредные пары. А вот в бассейнах, барах и тренажерных залах необходимо ходить в плавках, халатах или в полотенце.

– Ну и как же мне быть? – шутил я. – Вы, буржуи, уже к таким саунам привыкли и не будете возбуждаться, а меня в первой же сауне русское происхождение сразу и выдаст!

– А мы тебя сначала в малайзийскую парную затащим, – успокаивал меня Иван. – Там пар плотный и людей почти не видно. Посидишь, распаришься, успокоишься, привыкнешь. И после этого уже никто не догадается, что ты шпион, изучающий анатомические особенности немецкого женского тела.

Когда мы зашли в аквапарк, оказалось, что кабинки для раздевания у них тоже общие и, если повезет, ты можешь с первых минут увидеть бесплатный стриптиз молоденькой девушки, раздевавшейся рядом с твоей кабинкой. Но, я, к сожалению, разделся в гордом одиночестве. Чуть позже, перед входом в малайзийскую парную, я быстро скинул свои плавки и шмыгнул в парную, где сразу залез на самую верхнюю полку и сидел там, как в тумане, во влажном насыщенном пару. Через несколько минут я сильно распарился и не обращал внимания на силуэты женщин, которые где-то внизу ходили по парной. Они меня уже не возбуждали в такой жаре. А позднее, в других саунах этого аквапарка, я просто пытался не смотреть на голых женщин, чтобы не выдавать своего слишком заинтересованного взгляда. В конце концов моя адаптация к обнаженным телам закончилась и я мог спокойно лежать на шезлонге около бассейна и смотреть, как в десяти метрах от меня, на другом конце бассейна, абсолютно голая девушка моется в душевой с прозрачными стенками. Были, конечно же, в аквапарке и душевые с непрозрачными стенками, но ведь некоторым девушкам нравится принимать душ под взором незнакомых мужчин, поэтому для них сделали открытые умывальни.

«Ну, немцы, ну, молодцы, все сделали для людей!» – восхищался я непривычной для себя обстановке.

Перед тем как уйти из аквапарка, Иван сказал, что мы уже все посетили, кроме самых крутых горок и русской бани. И мы пошли к горкам.

– А что это там так сильно орут? – спросил я у Ивана.

– Ну, это же очень крутые горки. Здесь они называются русскими. Ты сам там заорешь от страха, – ответил с улыбкой друг.

– Вряд ли. У нас в Питере, в бассейне «Спартак», я уже катался на таких горках – ничего страшного, – ответил я.

На самом деле я действительно катался в питерском бассейне с горки высотой в шесть метров. Она была пологой, с двумя или тремя виражами и полуоткрытым желобом. Я предположил, что и в этом немецком аква-парке будет такая же горка, но ее, к сожалению, снизу было не видно, так как полностью закрытая труба уходила выше потолка первого этажа и где она заканчивалась, было непонятно.

Мы с Иваном стали подниматься по лестнице. Шли долго, и я подумал, что высота горки составляет метров 15–20.

– Ничего, – сказал я Ивану. – Подумаешь, будет не три витка на горке, как в Питере, а пять. Фигня, не страшно, проскочим.

Иван ничего в ответ не сказал, а только иронично улыбнулся.

Наконец я зашел на самый вверх, проводил с горки Ивана, потом дождался зеленого сигнала светофора и сам поехал вниз. Вся труба горки с самого начала была полностью закрыта, но с подсветкой, и поэтому было видно, что ждет тебя впереди за очередным поворотом. После восьми витков скорость сильно возросла, и я уже в некоторых местах горки летел по потолку, но продолжал все это переносить молча, заглушая в себе эмоции и страх. Однако когда скорость еще больше увеличилась, вдруг неожиданно подсветка трубы пропала, и я стал лететь по потолку в полной темноте. В этот момент я сначала замычал, а потом сильно заорал от страха. И в ту же секунду вылетел из трубы на свет божий, в бассейн. Друзья-немцы стояли на берегу около трубы, смеялись надо мной и прикалывали, напомнив, что кто-то собирался не орать, так как таких горок в Питере уже полно.

Напоследок меня повели в русскую баню. Поначалу я обрадовался – думал, что наконец-то попаримся по-нашему, с веничками. А у немцев, как оказалось, русской баней называлась обычная финская сауна, без веников, но к которой нужно было пробежать через уличное пространство. Мы перебежали открытую территорию аквапарка и залезли в пустой сауне на самые верхние полки. Друзья через некоторое время вышли из парной, а я же под конец, как всегда в саунах, решил потренировать свою волю и попариться через невмоготу. Когда уже совсем стало невтерпеж, я решил подсчитать про себя до ста и тогда уже выбежать из сауны и нырнуть в уличный бассейн.

Но до ста я так и не досчитал, дошел только до восьмидесяти. Зашла компания, судя по тембру голоса, молодых людей. Кто-то из них прилег справа от меня, кто-то слева, а остальные разместились в ногах на нижней полке. Я, изнемогая от жары, открыл глаза и повернул свою голову направо. А там, в пятидесяти сантиметрах от меня, лежала на спине, бросив руки вдоль туловища, молодая, полностью обнаженная девушка, примерно лет двадцати пяти, приятной внешности и фигурки. Я, подумал в этот момент, что в такой жаре меня все равно ничто не выдаст, но все-таки от греха подальше решил от красавицы отвернуться и посмотрел налево от себя. Но и слева, в двадцати сантиметрах от меня лежала на спине голая девушка. Совсем молоденькая, восемнадцати-девятнадцати лет, высокая, тонкие ручки и стройные ножки, впалый животик, руки сложены за головой.

Известно, что когда мужчина начинает возбуждаться, то кровь быстро заполняет в его детородном органе специальные приспособления в виде карманов. Кровяное давление в этих карманах, возрастая, сначала делает орган больше и тверже, а потом все возрастающее давление начинает орган поднимать вверх, создавая, таким образом, эрекцию. Но в тех жарких условиях сауны у меня проявилась нетривиальная физиологическая реакция. Лежа на спине, разглядывая двух красивых девушек справа и слева от себя, я почувствовал, что мой детородный орган вдруг, минуя первую фазу возбуждения, в которой он должен был сначала увеличиться и стать твердым, а потом уже подниматься, сразу перескочил на вторую фазу. То есть в мягком, вялом состоянии мой орган вдруг вскочил вверх. Какой позор в таком виде ходить перед обнаженными девушками и перед молодыми парнями, сидящими у меня в ногах. Да еще, не дай бог, они что-нибудь меня по-немецки спросили бы, а я бы им по-русски ответил и, таким образом, открылся бы и престиж страны да нации ниже плинтуса опустил бы с такой вялой эрекцией. Хором бы засмеяли. Поэтому я не решился выходить из парной, а сел на верхней полке, сгруппировался, обнял свои ноги и таким образом прикрыл свой позор от этих молодых людей. Я стал ждать, когда эти буржуи наконец напарятся и выйдут из сауны. Хорошо, что они не тренировали свою волю так, как я, и вышли достаточно быстро – минут через пять. Для меня же эти пять минут казались вечностью, как будто я в пустыне бежал марафонскую дистанцию. Сразу после ухода из сауны немецкой молодежи, обливаясь потом, я рванул на улицу, в бассейн, и там получил удовольствие, которое, наверное, никогда в жизни больше не получал. Какое же это наслаждение – после продолжительной жары очутиться в прохладном водоеме.

* * *

Однако всему хорошему когда-нибудь приходит конец, и вот после первого своего ознакомления с Европой я должен был ехать обратно в Богом забытую страну, потому что там я родился, вырос и жил. Да еще нужно перегнать на Родину старый «Опель», который мне помогли купить друзья.

Путешествие назад сначала не заладилось. Отъехав двести километров, я на автобане попал в аварию. Ехал, как тогда мне казалось, быстро, примерно со скоростью 150 километров в час, по второй от левого края полосе дороги. На автобане Германии крайнюю слева полосу лучше не занимать. В то время в этой стране на автобане не было ограничений в скорости, и слева от меня пролетали «порши», «мерсы», «бээмвухи» со скоростью более 200 километров в час. Ближе к обеду пошел ливень. Крупные капли дождя, ударяясь о сухой асфальт, создавали воздушные пузырьки, по которым машина при торможении катилась как по маслу. Из-за этого на автобане в тот день было много аварий. Не избежал столкновения и я, когда меня сначала перегнал микроавтобус, а затем перестроился на мой ряд и начал быстро тормозить из-за крупной аварии впереди. Я нажал на педаль тормоза, но воздушные пузырьки на дороге, мокрый асфальт и старые шины не позволили быстро затормозить, и моя машина на скорости в шестьдесят километров в час въехала в задний бампер микроавтобуса. Мой автомобиль начало после удара заносить то вправо, то влево, но мне удалось его выровнять, остановиться и включить сигнализацию. Я был в шоке, ведь не проехал еще и трехсот километров из трех тысяч всего пути, а уже попал в аварию. Сидел в машине и думал, что вскоре приедут полицейские, а я не шарю по-немецки. Как же я буду объяснять им, кто я, куда потом нужно будет ехать и насколько придется задержаться в Германии? Денег с собой нет, осталась сумма только на бензин для обратной дороги. А еще предстоит ругань с водителем микроавтобуса. У нас в СССР в те времена при аварии между водителями спокойного разговора не получалось. Все были на эмоциях, в каждой паре слов диалога одно слово было обязательно матерным, так как в таких разборках кто из водил был нахрапистее, тому обычно и удавалось доказать, что он прав. Соответственно победитель в споре выторговывал из этой ситуации больше денег за ремонт машины.

Такие мысли меня посещали, когда я в полной прострации вышел из машины, осмотрел вмятину на переднем бампере с левой стороны, разбитый левый поворотник и пошел к микроавтобусу, который стоял на другой стороне дороги немного впереди. Подходя к машине, я ожидал, что сейчас из машины выскочит красный от гнева водитель и будет, ругаясь по-немецки, раскручивать меня на ремонт. Однако я ошибся. Около своей машины стоял высокий дородный немец, блондин с очками в золотой оправе, в темно-зеленом стильном драповом пальто, и, о, боже, улыбался мне широкой, открытой улыбкой. Когда я подошел, он мне начал быстро говорить что-то на немецком языке, показывая на буксировочный крюк его заднего бампера и указывая на мою машину, которая стояла так, что вмятина на левом бампере нам с того места была не видна. Немец говорил пару минут, а потом в конце своего монолога спросил меня: «Окей?». Все немцы тогда, как я заметил, употребляли это американское слово. Я догадался, что меня что-то спросили. Здесь я начал вспоминать свой английский язык, знал ведь при сдаче кандидатского экзамена в аспирантуре год назад более 2000 слов, но, к сожалению, разговорной практики у меня не было. Все же стандартный вопрос: «Ай доунт андестенд. Ду ю спик инглиш?» – я смог произнести. Немец оживился. Сказал: «Ес, ай ду!» – и далее так же быстро начал мне говорить по-английски то, что минуту назад сказал по-немецки, показывая на крюк своей машины, на бампер моего автомобиля и жестикулируя пальцами. Я ловил знакомые английские слова в его речи, но пока переводил их на русский, немец говорил уже три предложения. В конце его английской речи опять прозвучало: «Окей?». Мне совершенно не нужна была разборка с полицией, и я сказал: «Окей», – сам не зная, что он там точно меня еще спрашивал и что предлагал, но смысл его речи, конечно же, я понял.

Любезный немец спросил меня в конце разговора, какой я национальности, и, услышав, что я русский, обнял меня за плечи, помог перейти дорогу, так как почувствовал, наверное, мое убитое состояние, подождал в своей машине, когда я немного приду в себя, заведу свой автомобиль и поеду. Пару километров немец ехал сзади, а потом резко обогнал, просигналил и был таков. Я продолжал оставаться в шоковом состоянии не только от аварии, но и от «разборки», которая была после аварии. Мы тогда не были знакомы с обязательной автостраховкой, которая оплачивала ущерб от аварий, и поэтому у нас в СССР стояла ужасная ругань при авариях. Более того, на столкновениях машин кто-то даже делал бизнес. Часто какая-нибудь иномарка, в которой сидела группа атлетических парней устрашающего вида, вдруг на дороге резко тормозила и подставляла под удар свой бампер автомобилю, едущему сзади. Потом, естественно, был наезд этих качков на бедного водителя прямо на улице. И если даже приезжал инспектор ГАИ, то виновным оказывался тот, который ударил сзади, потому что не соблюдал дистанцию. Естественно, у бедного водилы требовали денег больше, чем стоит ремонт, забирали права, узнавали адрес, ехали к нему домой за деньгами, сидели потом на шее и высасывали большие финансы на покрытие материального и морального ущерба.

Это был целый бизнес в те времена, часто с привлечением коррумпированных служителей закона. Один знакомый парень-омоновец рассказывал, что в Питере въехал в иномарку, которая резко затормозила. Парень был духом не слабак, служил в милиции и не испугался четверых кавказцев, которые вышли из иномарки и начали наезжать на него. В то время, особенно в Питере, много было бандитских группировок из Тамбова, Орла, Казани, но автоподставами, как мне сказали, больше всего занимались кавказцы. Во время той перебранки остановилась еще одна иномарка, из которой вышел кавказец в милицейской форме, в звании майора, как оказалось, однополчанин нашего парня. Майор отвел в сторону омоновца, спокойно ему сказал, что все равно он будет неправ, и предложил свою помощь. Майор имел при себе 400 баксов и посоветовал рядовому омоновцу взять у него эти 400 долларов, отдать пострадавшим, чтобы решить вопрос на месте и не показывать документы, не давать адреса местожительства для будущих разборок, а долг потом омоновец вернет ему на работе тогда, когда сможет.

«Не горит. Если в данный момент нет денег, потом отдашь», – сказал майор.

Парень согласился и потом несколько лет был благодарен этому майору за оказанную поддержку и помощь. Долг в 400 баксов через полгода отдал. А лет через пять узнал новость, что этот майор был организатором банды по автоподставам.

Так что в то время авария была настоящей бедой. Это сейчас можно себя повести так, как тогда повел со мной немец, и спокойно оформить документы, чтобы потом получить возмещение у страховой компании.