Текст книги "Особое мнение"
Автор книги: Вячеслав Сукачев
сообщить о нарушении
Текущая страница: 1 (всего у книги 3 страниц)
Вячеслав Сукачев
Особое мнение
1
– И что это за деревня такая – Мухоловка? – удивилась жена, разглядывая командировочное удостоверение Петра Ильича. – Ничего лучшего придумать не могли?
– Значит, не могли, – безразлично ответил Петр Ильич, собирая необходимые для командировки вещи в небольшой симпатичный портфель.
– Ну что ты берешь это полотенце? Я же там все приготовила. Лежит на диване. Любишь ты, однако, посуетиться…
Жена Петра Ильича, маленькая полная блондинка, впрочем, перекрашенная сейчас в шатенку, с насмешливым любопытством следила за сборами мужа. Ее забавляло то, как он втихомолку сердится, хмурит широкие брови и с недоумением оглядывает комнаты, словно видит их впервые.
– И что же ты там будешь делать целую неделю?
– Работать.
– Оригинально.
– Что?
– Оригинально отвечаешь.
– Как могу…
– Вот именно. А у Инки через два дня выпускной вечер.
– Маша, я ведь не по собственному желанию еду, – терпеливо начал объяснять Петр Ильич, – меня посылают.
– Других нет?
– Очевидно.
– Вот-вот. Когда нет других, тогда есть ты.
Петр Ильич поморщился и пошел на кухню. Ехать ему не хотелось. Но что толку говорить об этом, когда все уже решено. Решено и подписано. Остается недостроенной дача, машина после зимы так и не выходила из гаража. У Инки выпускной, днями должен прикатить Вадим из Благовещенска, а тут, милости просим, поезжай в какую-то там Мухоловку. Действительно, нелепейшее название. Конечно, стоило ему решиться и сказать Владимиру Ивановичу «нет», но в том-то и дело, что не решился. Жена, наверное, догадывается об этом, вот потихоньку и психует.
– Маша, где мой термос?
– На холодильнике. Там хоть есть больница?
– Маша, ну о чем ты говоришь? В этой Мухоловке, да будет тебе известно, крупнейший коопзверопромхоз края.
– С твоим-то здоровьем и вдруг нет хорошего врача…
До аэродрома его довез райкомовский «газик». Петр Ильич поблагодарил шофера, взял портфель и медленно побрел к маленькому двухэтажному зданию аэровокзала. До вылета оставалось еще двадцать пять минут. Он с тоской посмотрел в сторону поселка, где был его дом, семья и масса начатых и неоконченных дел. Уезжать не хотелось.
Петр Ильич подошел к телефонной будке и позвонил домой.
– Маша?
– Да.
– Я отобью Инке телеграмму.
– Сам догадался?
– Сам.
– Билет еще не зарегистрировал?
– Нет.
– Не опоздай.
– Постараюсь. Ты вот что, если Вадим все-таки прикатит без меня, сообщи телеграммой. Да. Это все-таки основание… Да. И я постараюсь приехать раньше.
– Хорошо.
– До свидания. – Петр Ильич повесил трубку и вытер платком взмокший лоб – было жарко. Устанавливались первые в это лето погожие дни: солнечные, безветренные, обильно пахнущие молодой зеленью.
Через пятнадцать минут самолет взлетел, взяв на борт Петра Ильича Бармина.
2
Сразу же за райцентром начиналась тайга. Да какая! Даже с высоты полета виделась она плотной, необозримой, величественной. Редко, очень редко мелькали крохотные проплешины чистых полян, да однажды пролетели над просекой телефонной линии. Петр Ильич, приникнув к иллюминатору, внимательно следил за проплывающей внизу землей и диву давался ее богатству. Потом пейзаж резко сменился, самолет пошел над речкой, и замелькали под крылом голые скалы, сопки, поросшие диким стлаником, а далеко на горизонте обозначились белоглавые вершины гольцов. И чем дальше уходил самолет на север, тем выше и мрачнее становились горы, хаотичное нагромождение когда-то взбесившегося камня.
«Что-то они в себе хранят?» – невольно подумалось Петру Ильичу…
Крохотная взлетная полоса, зажатая с одной стороны сопками, а с другой – густыми зарослями хвойного подроста и кустарника, довольно недружелюбно приняла самолет. Он долго подпрыгивал, переваливался с боку на бок и, наконец, остановился.
Сойдя на землю и оглядевшись, Бармин увидел, что самолет остановился у небольшого бревенчатого дома с двухмачтовой антенной и слабо болтавшимся над крышей полосатым «чулком». Рядом с домом высилась огромная поленница, под которой стоял зеленый мотоцикл. Больше Петр Ильич ничего не разглядел: сопки, тайга, тайга, сопки.
От дома к самолету спешил высокий поджарый мужчина в соломенной шляпе. На что сразу обратил внимание Петр Ильич, так это на военную выправку подходившего.
– Петр Ильич Бармин? – приятным баритоном спросил он. – Я не ошибся?
– Нет, но…
– Иван Васильевич Худяков, – он протянул руку и добродушно заулыбался. – Удивляетесь, что встречаю? Ничего удивительного. Звонил в райком, чисто случайно узнал о вашем приезде и решил встретить. Гости у нас не часто бывают, так что любому человеку рад, – быстро и уверенно баритонил Иван Васильевич. – Прошу в машину.
Надо сказать, что Петр Ильич и в самом деле немного подрастерялся. В его планы не входило знакомство с директором коопзверопромхоза в первый же день. Планировал Петр Ильич сходить вначале к председателю сельсовета, поговорить с промысловиками, а затем уже и встретиться с Худяковым. А тут такой вот сюрприз.
– Как долетели? – спрашивал между тем Иван Васильевич, и в голосе его было столько расположения и доброжелательности, словно Петр Ильич после зимовки с Северного полюса прилетел.
– Спасибо, хорошо.
– Ну вот и машина. Садитесь на первое сиденье.
– Увольте.
– Тогда прошу сюда, – Худяков без лишней поспешности, с предупредительной вежливостью распахнул дверцу.
– Спасибо, – опять поблагодарил Петр Ильич.
Машина тронулась. Обогнув домик, она бойко выскочила на узкую дорогу и понеслась, подпрыгивая, мимо чахлых кустов.
– Надолго к нам? – повернув голову на крепкой шее, спросил Худяков.
– Да как получится, – уклончиво ответил Петр Ильич.
На время забыв о неожиданной встрече, Бармин с любопытством поглядывал в окошечко на быстро приближающиеся дома и рассеянно думал о предстоящей работе.
– Костя, давай к гостинице, – сказал Худяков.
«Там хоть есть больница?» – неожиданно припомнился Петру Ильичу вопрос жены. Он улыбнулся, и ему показалось, что все здесь у него будет хорошо.
3
– А может, быть, все-таки ко мне?
– Нет, нет, что вы. Зачем я буду вас стеснять? – Петр Ильич перепугался, что Худяков начнет долго и упорно уговаривать его, но тот быстро согласился, и лишь строго сказал дежурной:
– Тетя Паша, гостя не обижайте.
– Не сомневайтесь, Иван Васильевич, у нас некому обижать.
– Я бы вас ужинать пригласил, – продолжал Худяков, обращаясь к Петру Ильичу, – да сегодня собрался на дальнюю заимку. Поздно вернусь. Так что – до завтра. Отдыхайте на здоровье.
– Спасибо, – в третий раз вынужден был поблагодарить Худякова Петр Ильич. – Вы с девяти работаете?
– Да. – Иван Васильевич двумя пальчиками коснулся соломенной шляпы: – Всего хорошего…
Гостиница, как и все дома в Мухоловке, была деревянной, с высокими узкими окнами, украшенными резными наличниками. В номере, куда проводила Петра Ильича тетя Паша, стояла приятная прохлада, было чисто и опрятно. Стол, две койки, на окнах светленькие шторы, графин с водой, два стакана, тумбочка и старенький стул – все это чрезвычайно понравилось Петру Ильичу. Аккуратно разложив в тумбочке туалетные принадлежности, Петр Ильич присел и задумался. Ему жаль было терять этот день, но и что предпринять – он не знал. Почему-то вспомнилась Инка, и он загрустил. Грусть, как это ни странно, настроила его на боевой лад, и, поднявшись со стула, Петр Ильич решительно вышел из номера.
– Скажите, пожалуйста, – обратился он к тете Паше, – у вас сельсовет до которого часа работает?
– А до шести, милок, до шести и работает. – Тетя Паша была рыхлой огромной женщиной и, как подозревал Петр Ильич, по возрасту вполне годилась ему в племянницы.
– Это далеко?
– Да нет. Туточки. Как выйдете, повернете направо, увидите магазин, а наискосочек от него и будет Совет.
– Благодарю. – Петр Ильич направился к выходу.
– А только никого там теперь нет, – сказала ему в спину тетя Паша.
– Разве уже шесть часов? – удивился Петр Ильич.
– Зачем. Свадьба у председателя.
– Он что, неженат?
– Он-то женат, – басом засмеялась тетя Паша, – дочку выдает. Дочка у него техникум кончила, вот он ее и выдает за школьного учителя. Хорошая пара будет, видная. Оба грамотные…
– Жаль, – огорчился Петр Ильич, – а мне его видеть надо было.
– А вы ступайте, милок, ступайте. Они еще только начинают гулять, там и поговорите.
Петр Ильич заколебался, не зная, какое принять решение.
«Завтра похмеляться будут, – тоскливо подумал Петр Ильич. – Вот и просидишь здесь всю неделю. Нет, схожу, однако. В лоб ведь не дадут. Познакомлюсь да на завтра договорюсь. А так он, чего доброго, неделю прогуляет».
Петр Ильич вышел на высокое гостиничное крыльцо.
«А с другой стороны, – продолжал размышлять он, – у человека праздник, дочь замуж выдает, а тут я заявлюсь. До меня ли ему теперь? Конечно, не откажет, поговорит, а в душе возненавидит хуже врага. Что же делать?»
А ноги между тем несли сомневающегося Петра Ильича вдоль улицы, мимо добротных, в лапу рубленных домов под шиферными и железными крышами. Так, сомневаясь, и дошел он до председательского дома, который сразу же определил по большому количеству людей во дворе, веселому смеху и торопливому шнырянию под окнами всюду одинаково любопытных мальчишек.
Едва Петр Ильич приблизился к калитке, еще окончательно не решив, входить ему или нет, как его тут же заметили, понеслись шепотки, перемигивания, и уже ничего не оставалось ему, как только спросить:
– Алексей Иванович здесь живет?
– Туточки, – ответила какая-то бойкая бабенка, шмыгая по Петру Ильичу озорными глазами.
– Видите ли, – начал объяснять Петр Ильич, – я к нему из районного центра по делу прилетел. Мне бы его увидеть как-то надо.
– Гошка! – крикнула кому-то бойкая бабенка. – Кликни Алексея Ивановича. Тут его по делу хотят повидать, – И к Петру Ильичу: – А дело-то какое?
– Да, знаете ли, – замялся Петр Ильич.
– Не уголовное?
Кто-то прыснул в кулак, кто-то откровенно засмеялся, и Петр Ильич смутился. Скрывая смущение, он откашлялся и запоздало ответил:
– Нет, не уголовное.
– Тогда проходите. Что же вы встали за калиткой? У нас так не положено. Проходите, проходите…
Только теперь понял Петр Ильич, что сюда приходить не надо было.
А из дома уже выскочил председатель, Алексей Иванович. Маленький, жилистый, с быстрыми внимательными глазами, он мгновенно оценил положение, в которое попал Петр Ильич, и неожиданно густым басом пророкотал:
– Настя, не замай гостя. Везде ты поспеешь, сорока.
По сессиям и совещаниям в районе Петр Ильич немного знал председателя и потому обрадовался Алексею Ивановичу, как радуются малознакомому человеку далеко от дома.
– Рад вас видеть! – гудел Алексей Иванович. – Проходите, гостем будете.
– Я на минуточку. Я только хотел попросить вас, чтобы завтра…
– Обижаете, Петр Ильич. В дом-то войти надо или нет?
И с этой минуты Петр Ильич словно бы перестал принадлежать самому себе. Все делалось не по его воле, и он всему подчинялся. Его ввели в дом, усадили на почетное место, рядом с маленькой веснушчатой невестой, налили громадный фужер водки и потребовали, чтобы он выпил до дна.
– Но я же не могу столько, – изумленно бормотал Петр Ильич, тщетно разыскивая глазами председателя, – это очень много. У меня сердце больное…
– Все мы сердешные, – почти в самое ухо Петра Ильича засмеялась Настя. – А вы пейте столько, сколько сможете.
Петр Ильич выпил за счастье молодоженов, ткнул куда-то вилкой, что-то добыл и закусил. Настя не умолкала:
– А вот еще одну выпьете, и мы плясать пойдем. Или и плясать не можете?
– Нет, – замотал головой Петр Ильич.
– Да как же ваша баба с вами живет?
– Живет, – словно бы и сам удивился Петр Ильич.
– Чудеса. А я бы не стала.
– И я бы с вами не стал, – неожиданно расхрабрился Петр Ильич.
– Эт-то почему? – ахнула Настя и плечом легонько привалилась к Бармину.
– Да вот, не стал бы, – с удовольствием повторил Петр Ильич, легонько освобождаясь от Настиного плеча.
– С молодой и не стал бы? – взвихрилась Настя. – А я бы хотела посмотреть, как это – «не стал бы»?
– Дорогие гости, – появился Алексей Иванович, – есть предложение выпить за то, чтобы жизнь у Сережи с Леной…
– За разоружение! – крикнула Настя.
– Настя!
– А чего? Чтобы невеста сегодняшней ночкой разоружилась. Ай не так?
За столом засмеялись, захлопали Насте, и Алексей Иванович, неожиданно улыбнувшись, согласно пророкотал:
– Нехай будет так.
– Петр Ильич!
– Да.
– А вы?
– Настя, не могу, честное слово.
– Со мной сможете, берите!
И опять Петр Ильич выпил, с тоской думая о том, что нитроглицерин остался в портфеле. А потом как-то так случилось, что Петр Ильич встал из-за стола, поднял фужер и предложил выпить за «незыблемое счастье молодых». И все его послушались, все поднялись и выпили, и Петр Ильич уже не различал, где он, а где другие, и лишь Настино присутствие вызывало в нем смутное чувство тревоги.
– Вам сколько лет, Петр Ильич? – спрашивала Настя.
– Пятьдесят, – с некоторой гордостью ответил Бармин.
– Ну а мне тридцать. Всего-то двадцать годков. Это даже лучше.
– Вы… вы зачем так говорите? – перепугался Петр Ильич. – Я вас прошу, Настя, очень прошу, не надо так говорить. Шуткам есть предел. – Он беспокойно заерзал на стуле, потом поднялся и хотел уйти, но Настя как-то ловко вновь посадила его на место и неожиданно тихо сказала:
– Неужели и в самом деле не узнаёте, Петр Ильич?
– Кого? – Бармин уловил перемену в Насте и насторожился.
– Меня, Петр Ильич. Настю Зубову.
Петр Ильич ошалело посмотрел на Настю, мгновенно вспомнил ее, но все еще не хотел верить, что это именно она. Заполошная, развязная бабенка и вдруг – Настя Зубова?
– Вы изменились, – растерянно пробормотал он. – Простите, не узнал…
А застолье шумело, набиралось силы, и никто уже не обращал внимания на Настю и Петра Ильича.
– Вы так больше и не учились? – спросил Петр Ильич.
– Не до учебы было. Закрутило меня тогда, чуть совсем не умотало, – грустно сказала Настя. – А я вас сразу, с первого взгляда, узнала. Думала, что и вы узнали, да не хотите сознаваться.
– А вы… вы еще сердитесь на меня, Настя? – осторожно спросил Петр Ильич.
– Зачем? – Настя усмехнулась. – Ведь все было решено по справедливости. Слишком уж счастлива я была тогда, а за счастье платить надо. Вот я и заплатила.
Петр Ильич покосился на Настю и увидел, что нет больше разбитной бабенки с шальными глазами, вместо нее сидела рядом усталая женщина, Настя Зубова.
– Я вас очень прошу, – тронул Петр Ильич Настю за руку, – помогите мне выбраться отсюда. У меня в самом деле разболелось сердце, а лекарство в гостинице…
4
Сразу после войны, устав от нее, отупев, Петр Бармин с жадностью набросился на мирную жизнь. Высидев три года в блиндаже командира полка ординарцем, он лишь однажды попал в серьезный переплет, когда немцы неожиданно прорвали фланг и взяли их в полукольцо. Петя Бармин вместе с командиром полка, тучным бывалым воякой, отстреливался до последнего момента, а когда этот последний момент наступил, его ранило, и очнулся он только в прифронтовом госпитале. Его командир не любил менять ординарцев и проследил за тем, чтобы после госпиталя Бармин вновь вернулся к нему. Здесь Петя Бармин получил медаль «За боевые заслуги», и на том исключительные эпизоды его воинской биографии закончились. Были Варшава, мелкие бои в предместьях, 9 Мая, долгий путь домой, к мирной жизни. Тогда многие возвращались и многие слишком долго праздновали победу, иные празднуют до сих пор по случайным забегаловкам. Петр Бармин поступил иначе: в этом же, 1945 году стал студентом Института инженеров железнодорожного транспорта. Поступил он довольно-таки легко: фронтовик, боевые награды, коммунист с трехлетним фронтовым стажем, да и подготовился сравнительно хорошо. Два года его лихорадило: учился неровно, были взлеты и падения, но потом выровнялся, и когда закончил институт, ему предложили остаться в аспирантуре. Петр Бармин подумал и согласился. Тяги к научной работе не было, но лекции он читал с удовольствием, добросовестно готовился к ним, изучал литературу, интересовался новинками. Любил, когда студенты слушали, что называется, разинув рты. Потом появилась Маша, через год родился Вадим, еще через год он получил хорошую квартиру и был избран секретарем партбюро института. Вначале он испугался новой должности, но очень скоро партийная работа понравилась ему, и он добросовестно ушел в нее с головой. Шут его знает, может, было в этом крохотное властолюбие Петра Бармина, а может быть, и не было, но парторгом он оказался хорошим: деловой, исполнительный, думающий человек. Конечно же именно эти качества сыграли решающую роль, когда через пять лет Петра Бармина выдвинули в партийный аппарат Кировского района. Но это было через пять лет.
Когда умер отец, он был на трехмесячной партийной учебе в Москве. Пока дали знать в Хабаровск, пока Маша отбила телеграмму в Москву, прошло четыре дня, и на похороны он не поехал. Но потерю отца переживал долго, так как после войны только дважды навещал отца и чувствовал перед ним сыновью вину.
В 1963 году Петр Бармин стал героем института благодаря тому, что на вечере отдыха справился с вооруженным бандитом. Слава эта польстила ему, и он организовал институтскую дружину. Все были довольны его активностью, и только один человек эту самую дружину поставил ему в упрек. Высокая худощавая женщина пришла к нему перед обедом, назвалась Кудрявцевой Зинаидой Степановной и попросила уделить ей десять минут. Через десять минут у него начиналось собрание на факультете, и он сказал об этом женщине.
– Хорошо, я вас не задержу.
Она была некрасива и чем-то неприятна Петру Бармину.
– В вашей дружине есть Настя Зубова?
– Да, есть. Это одна из наших активнейших дружинниц.
– Вот, вот, даже слишком активная она у вас, – женщина язвительно усмехнулась.
– Простите, я что-то не пойму – о чем вы говорите?
– Так вы знаете их, своих дружинниц. Сука она, а не дружинница! – взорвалась Зинаида Степановна. – Сука она, вот кто!
– Попрошу… – растерялся Бармин.
– Меня нечего просить, – резко оборвала его Зинаида Степановна, – вы ее попросите, чтобы она чужих мужиков не сманивала.
– Но каким образом, – попытался отвести удар от себя Петр Бармен, – дружина и…
– А таким, что притащила его пьяного домой и еще адрес свой оставила. Вы лучше ее спросите – каким образом, пусть расскажет. Студентка, называется. Я в горком партии пойду, предупреждаю вас, и выведу вашу дружину на чистую воду… Пусть узнают, чем вы занимаетесь, – женщина всхлипнула и разрыдалась.
Петр Бармин основательно перепугался. Он и вообще-то робел перед женщинами, а перед плачущими женщинами – терялся совершенно.
– Успокойтесь, прошу вас, – неприязнь к Зинаиде Степановне смешалась с жалостью, – выпейте воды. Успокойтесь. Это ни к чему.
– У нас и так-то жизнь не складывается, а тут еще эта сопля. – Зинаида Степановна всхлипывала, громко сморкалась в платок, но постепенно успокаивалась, и Петр Бармин счел возможным сказать, что он опаздывает на собрание.
– А как же с ней? – встревоженно спросила женщина.
– С кем? – наивно переспросил Бармин.
– Ну, с вашей дружинницей. – Слезы Зинаиды Степановны мгновенно просохли, и лишь кончик носа был как-то странно красен. – Настей Зубовой?
– Мы проведем беседу, – не совсем уверенно начал Петр Бармин, – не беспокойтесь, дела этого так не оставим. Поручим комитету комсомола…
Зинаида Степановна уловила эту неуверенность, нахмурилась и, поднимаясь с кресла, решительно заявила:
– Я еще раз предупреждаю, не примете серьезных мер – буду жаловаться в горком партии. До свидания.
– До свидания, – растерянно пробормотал Петр Бармин, наблюдая за тем, как стремительно пересекла его кабинет высокая женщина в сиреневом платье, и почему-то думая о том, что ужасно глупо надевать на себя сиреневые одежды. И еще Бармин думал о том, что женщина в таком платье непременно дойдет до райкома партии, дойдет до крайкома, а то и ЦК, только бы спасти для себя мужа.
Настю Зубову он помнил смутно. Брюнетка, невысокого росточка, глаза черные, очень живые. Пожалуй, более всего, они и запомнились – черные глаза. В общем-то совсем еще девчушка, кажется, из деревни. Кой черт дался ей этот… Кудрявцев? Что за глупая история? Надо было подробнее расспросить эту сиреневую женщину, узнать, какие у нее доказательства. Какой-то там адрес… Зачем?
Петр Бармин расстроился. Он был почти уверен, что ничего серьезного, в этой истории нет, что здесь гораздо больше фантазии ревнивой жены, чем вины ее мужа и Насти Зубовой. Однако какие-то меры принимать надо было, и он пригласил Настю Зубову для беседы на десять часов утра следующего дня.
Петр Бармин любил сидеть за своим письменным столом: этакая двухтумбовая громадина, занимающая чуть ли не половину его кабинета. Настольная лампа, календарь, графин с водой и стакан, на черном коленкоре белая стопка бумаги и авторучка – больше на столе ничего не было. И именно отсутствие лишних вещей на столе Петр Бармин более всего почитал.
Когда, предварительно постучавшись, вошла Настя Зубова, Бармин отложил авторучку и по возможности приветливее пригласил ее сесть. Настя неловко, бочком как-то, присела на стул, поправила платье на коленях и вопросительно посмотрела на него. А Петр Бармин не знал, с чего начинать разговор, и это его слегка раздражало. Он задал ей несколько необязательных вопросов типа: «Как вы учитесь?», «Нравится вам будущая специальность?», и получил такие же необязательные ответы. Разговора не получалось, и Бармин резко сократил вступление.
– Скажите, Настя, э-э-э, вы знаете Кудрявцева?
Нет, этого вопроса она от него не ожидала. Бармин видел, как Настя вздрогнула и густо покраснела. И сразу же вызрела уверенность, что сиреневая женщина приходила не зря. Это маленькое открытие было почти неприятно Бармину, так как он до последней минуты надеялся, что визит сиреневой женщины – досадное недоразумение. Теперь же надеяться на это уже не приходилось.
– Так знаете или нет? – чуть построже повторил вопрос Бармин.
– Да, – тихо ответила Настя, не поднимая головы и не вкладывая в это «да» почти никакой интонации.
– И давно вы знакомы?
– Нет.
– А точнее?
– …
– Когда вы познакомились?
– …
– Вы что же, не хотите мне отвечать? – Бармин чувствовал себя скверно. К таким разговорам он еще не привык и хотел закончить его как можно быстрее.
– Зачем вы меня об этом спрашиваете? – Настя подняла голову и посмотрела Бармину прямо в глаза. Вопрос этот его возмутил. Возмутила и прямота Настиного взгляда.
– А затем, Зубова, – твердо ответил Петр Бармин, – что вчера ко мне приходила жена Кудрявцева. Теперь вы понимаете – зачем?
– Нет.
Он растерялся. Он не ожидал такого ответа. И он опять не знал, как вести разговор дальше.
– Она сказала, что вы, Зубова, отбиваете у нее мужа.
– …
– Это правда?
– Не знаю, – бесцветным голосом ответила Настя.
– Да вы понимаете, что творите?! – взорвался наконец Бармин. – Вы, студентка нашего института, разбиваете семью! Вы что же, не понимаете этого?
– …
– Не понимаете?
Настя поднялась, как-то странно посмотрела на него и вышла из кабинета.
– Вернитесь! – Бармин прокричал, когда дверь уже закрылась за ней.
Через неделю было общее комсомольское собрание института. Петр Бармин выступал, говорил горячо и гневно. Говорил долго и искренне. Он понимал, что урок Насти Зубовой должен послужить добру, должен предупредить, предостеречь других от опрометчивых поступков. В первом ряду сидела женщина в сиреневом платье и с благодарностью смотрела на него.
Общее собрание большинством голосов решило: за аморальное поведение Настю Зубову из института исключить…
5
У кинотеатра они разделились на три группы, и каждая из групп пошла своим маршрутом. Настя Зубова и Вера Леднева направились к Амурскому бульвару. Вечер еще только начинался: солнце красно багровело над сопками, на улицах было шумно и многолюдно, хлопали двери магазинов, взвизгивали тормозные колодки автомашин, воздух пах бензином и остывающим к вечеру асфальтом. Именно в эти часы вспоминался Насте дом, река, подвесной мост, горы, тайга, все, что с детства окружало ее. Вспоминалась отцовская пасека, деловитое гудение пчел, сам отец с дымокуром в руках, липовая роща и еще тысяча самых различных мелочей, которые она раньше умудрялась не замечать.
Они вышли на Амурский бульвар. Вера предложила:
– Присядем?
– Давай.
Выбрав скамейку поукромней, подруги сели и принялись наблюдать за прохожими. Время за этим занятием бежало незаметно, и они лишь изредка обменивались репликами:
– Смотри, где-то тетка яблоки урвала.
– Этот к ночи насосется.
– Еще ходить толком не научилась, а уже туфли на высоком нацепила.
Потом напротив них сел мужчина в полувоенной форме. Настя сразу и не поняла, чем он привлек ее внимание: или этой странной полувоенной формой, или тем, что был, кажется, навеселе и с каким-то добродушным удивлением посмотрел на них. Но ее почему-то тянуло еще и еще раз взглянуть на этого мужчину, и она поглядывала на него украдкой, пока Вера не сказала:
– Пошли, Настя, проверим участок.
Они поднялись и медленно побрели по бульвару, и Настя не выдержала, оглянулась – мужчина провожал их взглядом.
– Странный какой-то, – сказала Настя.
– Кто?
– А этот, что напротив сел.
– Пьяница.
– С чего ты взяла? – Насте не хотелось, чтобы это было так.
– Так пьяный ведь. Не видела?
– Ну, мало ли…
Они прошли по бульвару, постояли над Амуром, невольно залюбовавшись его гладью, далекими сигнальными огоньками теплоходов, и двинулись назад. А до конца дежурства оставалось еще два часа.
Уже издалека она заметила его и невольно укоротила шаг. Было чувство, что ждет он ее. Откуда такое чувство взялось? Бог его знает. Откуда-то взялось. И она не ошиблась.
– Девушки, вы студентки? – спросил не совсем твердым голосом мужчина, как только они поравнялись с ним.
– А вам-то что? – с вызовом ответила Вера.
– Да ничего, – мужчина смутился. – Я тоже студент.
– Что-то поздновато вы в студентах ходите.
– Заочник я. А поздновато – так получилось. Посидели бы со мной?
– С какой это стати? – Вера насмешливо прищурилась.
– А без «стати» нельзя? Просто так? – Это он уже говорил ей, Насте, и ее, Настю, просил рядом присесть. – Юбилей у меня, девчата, такой юбилей, что хоть вой. А повыть-то и не перед кем.
– Вот еще… – начала было Вера, но Настя дернула ее за руку и тихо прошептала:
– Посидим. Просит же человек.
– Так что же за юбилей у вас такой? – Вера недоверчиво покосилась на мужчину.
– Антоном меня зовут, – сказал он, – а юбилей… юбилей, девчата, у меня невеселый.
– А все же?
– Два года назад из авиации списали. Вот и весь юбилей. Теперь в Иркутске на охотоведа учусь. – Антон усмехнулся и добавил – Загулял вот, домой страшно идти. Может быть, вы защитите?
– От кого?
– Да это я так, – смутился вдруг Антон, – шутки ради.
– А почему вас списали? – это уже спросила Настя.
– Да как вам сказать? Побывал в аварии, кости помяло, не очень уж здорово, а комиссия прицепилась. Вот и все причины. У нас это делается просто. Впрочем, теперь уже не у нас. – Он задумался, повторил: – Не у нас.
– Летать страшно? – поинтересовалась Вера.
– Страшно не летать, – грустно сказал Антон, – все остальное не страшно.
– Ну, нам пора. Извините, – они поднялись со скамьи.
– Можно я с вами пройдусь?
– Как хотите, – не очень охотно согласилась Вера, а у Насти заколотилось сердце. Теперь она уже знала, что так просто это случайное знакомство не закончится. И действительно, как-то само собой получилось, что она пошла рядом с Антоном, а Вера чуть замешкалась и отстала, и теперь уже неловко было ей подойти.
– Вы часто дежурите?
– Раз в неделю.
Но не это хотел он спросить и не это она хотела ответить. А что – неизвестно. С ним было покойно Насте, с этим Антоном, бывшим летчиком и будущим охотоведом. Но и не покоя хотела сейчас Настя. А что? Неизвестно. Она догадывалась, понимала, что Антон не один, что такой мужчина не может быть один, но это ее почти не беспокоило. Почему? Его голос, глаза, грусть его были как-то по-особому близки и понятны ей. В его мыслях она словно бы угадывала свои мысли, в его словах были и ее слова…
– Можно будет мне зайти к вам в гости?
– Конечно.
– Я запишу ваш адрес?
– Пишите.
Он достал папиросы и на коробке крупно записал ее общежитие и номер комнаты, ее фамилию и имя.
– А как зовут вашу подругу?
– Вера.
Она знала, что ему совсем неинтересно, как зовут ее подругу, но так требовал какой-то неписанный закон, и он спросил ее об этом, и она ответила ему.
– Вы на каком курсе?
– На втором.
– А я – первокурсник, – Антон засмеялся, – мне уже двадцать восемь лет.
– У нас тоже есть такие ребята. Они хорошо учатся.
– А что им остается делать? Все фортели – позади.
– Вы были военным летчиком?
– Да.
– А я после школы два года работала в леспромхозе учетчицей. Теперь мне двадцать один год. У нас дома я уже в старухах числюсь.
– У вас дома очень молодые старухи…
Они шли и шли по бульвару, совершенно забыв о Вере, с каждой минутой все больше узнавая друг друга. Узнавая без удивления, словно наперед догадывались, что все именно так и будет. Будет эта случайная встреча, и эта ночь, и только их два голоса во всем городе. Насте казалось, что уже целую вечность идет она с Антоном по бульвару, и эта вечность не была для нее утомительной…
Через два дня Антон пришел в общежитие. Был он все в той же полувоенной форме: защитная офицерская рубашка, защитные брюки, форменная фуражка без кокарды, и только пиджак был гражданский. Он вошел в ее комнату, улыбнулся, пригладил густые волнистые волосы и лишь потом поздоровался. А она уже измучилась ждать его эти бесконечные два дня. Она уже думала, что все было шуткой или просто приснилось ей. Но нет, все было явью, и он теперь стоял в ее комнате и немного растерянно смотрел на нее.
Они пошли в парк. Настя мучительно ждала, что он ей скажет. Сказал Антон совершенно неожиданное:
– Знаете, Настя, ведь я женат.
– Знаю…
– Как? – он искренне удивился и тревожно посмотрел на нее.
– Я еще позавчера догадалась об этом.
Он помолчал, потом остановился и взял ее за руку.
– Я ничего не буду говорить об этом, хорошо?
– У вас действительно был юбилей в тот день?
– Да, Настя, был.
– В следующий раз я выпью вместе с вами.
Он понял все так, как она хотела ему сказать, и благодарно улыбнулся ей.
– У вас дома очень прекрасные старухи. При случае передайте им это от меня.
– Хорошо.
– Что мы будем делать?
Они бродили по парку, они видели, как оформляется лето из лопающихся почек, шумного гвалта птиц, просыхающих луж, поднимающихся к солнцу травинок и медленного затухания дня. Они бродили по парку, мимо прекрасных деревьев, выросших словно для того, чтобы полюбоваться их счастьем, чтобы послушать их согласное молчание и ощутить волнующую теплоту их взглядов. Пространство расступалось перед ними, и они видели далекие сопки в вечерней голубоватой дымке, изящные рожки нарождающегося месяца, огни манящих костров на островах и стремительный полет моторных лодок над Амуром. И еще – звезды, таинственно мерцающие планеты, яркие вспышки сигнальных огней взлетающих самолетов, огонек его папиросы, свет ее глаз…
